Максимально сложная во Вселенной наука – это наука оставаться вместе.
Йозеф Эметс
Любые атомы справляются! XD
И да, видимо, чтобы эта наука стала попроще, нужно заставлять людей оставаться вместе магий.
Шевеля выглядывавшими из ботинка босыми пальцами, Гамов поднимался по лестнице. За ним послушно двигались Наста и Рузя.
– Что нам говорить? – спрашивал Рузя.
– В твоем варианте лучший способ общения – это значительное молчание, – посоветовал Гамов. – У тебя очень важное лицо. Достойное такое, серьезное. Тебя можно ставить даже с министром, но только при условии молчания. И еще одно: не обидьте ее случайно! Вообще никак не выражайте удивления!
– Что? Самая красивая женщина Земли не поймет? – насмешливо спросила Наста.
Гамов остановился, немного не доходя до высокой, деревянными рейками обложенной двери.
– Видишь ли… Думаю, лучше предупредить сейчас, – сказал он вполголоса. – Она действительно самая красивая женщина, но в шныровском смысле. Я видел ее фотографии и готов подписаться под каждым словом своего утверждения. Но когда ей было двадцать лет, бойцовая собака вцепилась ей в лицо, и остались страшные шрамы. Никаких пластических операций она делать не стала и просто замкнулась в себе.
– И она чем-то похожа на меня? – задиристо спросила Наста. – И чем же, интересно?
Наста себя намеренно делает несимпатичной, а ту девушку сделали насильно и без больших денег - без шансов исправить. И ещё девушка может быть чотко-дерзкой...
Может у меня маразм, но разве Наста до этой книги так текла по Гамову?
Единственное, что я нашла, было это.
Наста, не отвечая, отвернулась. У нее не было мобильного телефона. А все из-за Гамова. Месяца два назад тот узнал ее номер, стал названивать. В любви не признавался, ничего особенного не говорил. Просто спрашивал: «Что ты сейчас делаешь? А утром что делала?» «Гамно за пегами разгребала!» – отвечала Наста. Гамов что-то бормотал. Казалось, он и сам не понимал до конца, что заставляет его набирать ее номер. А Наста… Наста почему-то после третьего или четвертого звонка стала бросать трубку. И тоже совсем непонятно было почему. Один только раз сказала ему, что у нее денег на телефоне нет, хотя причина была вовсе не в этом.
Тогда Гамов стал класть Насте деньги на телефон. Много клал. А Наста была гордая. Она сразу симку выбрасывала, чтобы от него ничего не принимать. Гамов ее новый номер вычислял и опять на него деньги клал.
Кстати я же забыла, что из шныра звонить - плюс к балансу.
Нууу... Кошкой она мартовской не была, кажется.
В двери на площадке провернулся ключ. Выглянуло женское лицо, до глаз обвязанное платком. Выглянуло и скрылось, оставив дверь открытой.
– Нас уже ждут! В окно увидели! – сказал Гамов и стал подниматься.
В коридоре их никто не встретил. Правда, у обувной полки стояли мужские летние туфли с кучей застежек и маленькой декоративной шпорой. Гамов вгляделся в эти туфли и нахмурился:
– Закон подлости в действии! Здесь Валиков!
– Кто это?
– Скользкая личность. Шпионит для Гая и Тилля. Спрячьте рюкзак в угол и закидайте его любым барахлом! Шныровских курток ни на ком нет? Хоть это хорошо! Нерпи снимите! – торопливо прошептал Гамов и, отвлекая внимание на себя, прошел в комнату, откуда его уже приветствовали голоса.
Шныров там 20 тел, Наста мягко говоря приметная, так что риск, что её узнают в любом случае, очень высок.
Кстати внезапная мысль - почему на гиеле только Гамов, и за Настой и ко никто не погнался?
Оставив Рузю прятать рюкзак, Наста последовала за Гамовым. Несколько шагов по коридору – и она оказалась в просторном зале с исшарканным паркетом. За небольшим столиком сидела гибкая молодая женщина – та самая, прячущая лицо под платком. Рядом с ней перекатывался пухлый розовый человек, составленный, казалось, из одних кругов и шаров. Все у него было круглое: лицо круглое, каждая щека в отдельности круглая, тело как шар. Заметив вошедших, человек изобразил улыбку – идеально полукруглую, поскольку целым кругом ее было никак не изобразить, – и подкатился к Гамову.
– Евгений! Какими судьбами? А с тобой кто? – сладко воскликнул он, глядя не на Гамова, а на бритую, черной щетиной обросшую голову Насты.
– Моя невеста. Анастасия, – просто сказал Гамов.
И Гамов отказывает от ухаживаний за Риной окончательно... потомушто?
Наста вздрогнула, но ничего не сказала. Мяч перестал катиться и подпрыгнул. Женщина подняла голову и посмотрела на Насту.
– В чем дело? У меня не может быть невесты? – спросил Гамов холодно.
Круглый человек, точно очнувшись, опять подпрыгнул и принялся поздравлять. При этом он то и дело поворачивался к Насте и задавал ей какой-нибудь резкий, быстрый вопрос:
– Вы из Питера? Нет? Москва? А откуда тогда?
– Тула, – сказала Наста, глядя на него со спокойным задором. – Приезжайте к нам за самоварами!
Валиков пообещал и спросил, давно ли они с Евгением друг друга знают. Гамов ответил, что с детства. Ему было четыре года, Насте год. Она была прекрасна в своих синих ползунках. Короткие кривые ножки, огромные глаза! Уже тогда он поклялся себе, что женится на ней. После чего подошел к ней и насыпал ей в глаза песка.
– Какого песка? – ошалел Валиков.
– Сахарного. Это было в кафе, и другого песка попросту не нашлось, – ответил Гамов и отвел Насту к столу, чтобы познакомить ее с самой красивой женщиной в мире.
Имя у женщины было короткое и тревожное – Ася. От женщины с именем Ася всегда ожидаешь чего-то неожиданного.
С Настой они тёзки, получается, но тут полных имён нет.
То ли чашкой бросит, то ли захохочет, то ли начнет целовать цветы.
Это же портрет образцового светлого!
К Насте она, однако, отнеслась хорошо. Умными, гораздо более зоркими, чем у Валикова, глазами посмотрела на ее исцарапанные, деформированные отжиманиями на кулаках костяшки рук
Как?
на след от спешно снятой нерпи на левом запястье и, наконец, на обветренное, сгоревшее на скулах лицо.
– В Туле еще оружие делают. Я люблю Тулу, – сказала она, лукаво подмигивая поверх платка. Глаза у нее были умные, зеленые, и лоб прекрасный.
Валиков подскочил, чтобы тоже любить Тулу, но его отвлек вошедший в комнату Рузя, спрятавший шнепперы, нерпи и рюкзак с дракончиком.
– А это кто? – спросил Валиков.
Рузя достойно молчал, как ему и было велено.
– Брат моей невесты. Будущая надежда МИДа. Знает шесть языков, не считая латыни, – ответил Гамов.
Рузя заволновался, но, похоже, Валиков языков не знал и проверить его не мог.
– В Туле есть МИД? – ехидно спросил Валиков.
Рузя, не отвечая, надул щеки еще важнее.
– В Туле, как в Греции, есть все, – вместо него сказал Гамов и, встав, придвинул Рузе стул. Рузя опустился на него, переводя дух.
– Чаю? – предложила Ася.
– Позвольте я! – засуетился Валиков. Куда-то сбегал и меньше чем через минуту вернулся. К чаю прилагалась и тарелка, полная кексов домашней выпечки.
– Не стоит, – остановил его Гамов, заметив, что Рузя протянул к кексам руку.
– Почему? – испугался Рузя, впервые подавая голос.
– Потому что ты станешь его рабом, – сказал Гамов, показывая на Валикова. – Не знаю, что он туда подмешивает, но это работает.
Валиков с раздражением взглянул на Гамова, но взял себя в руки и хихикнул.
– Ну зачем же так категорично? Рабы не зомби. У них остается много сознания. Прекрасный сон, прекрасный аппетит, и, главное, они всегда счастливы и всем довольны… Гораздо лучше псиоса, поверьте!
И работает это на... хуй знает чём.
При слове «псиос» Валиков зорко глянул на Насту и Рузю. Наста, чуть пожав плечами, спросила: «Пси… что?», а Рузя выпятил животик и огладился, как пингвинчик, стряхивающий с себя крыльями снег. Вышло величественно. Валиков разочарованно отвел взгляд:
– Раньше я продавал надежды! Дешевенькие такие надежды, массового спроса. Лучше всего продавалась мечта о поцелуе в весеннем саду, на траве, осыпанной цветами яблони. Я проработал ее сам, до малейших деталей. Прекрасная, графически выполненная мечта, с бликами солнца, с запахами, даже с жучками на коре!
То есть это комиссионер 2.0.
– Ни за что не купила бы у вас мечту! Это все равно что покупать у лысого мужика заколки для волос! – выпалила Наста.
Гамов и Ася разом посмотрели на ее волосы, словно любопытствуя, почему она заговорила о заколках. Наста ощутила этот взгляд, правильно его истолковала и вспыхнула.
– В самом деле, не купила бы? – потерев ручки, хмыкнул Валиков. – А я вот оспорю: купила бы! Все заколки в мире, да будет тебе известно, производит какой-нибудь лысый мужик. Именно ему в конечном счете принадлежит фабрика. А оформление для заколок разрабатывает какой-нибудь другой лысый мужик! А доставкой занимается третий лысый мужик. И только продает их симпатичная девушка, которой, увы, не принадлежит совершенно ничего!
Мне даже не хочется объяснять, почему это ТУПО.
Рассуждая, Валиков бегал по комнате, изредка приостанавливаясь, чтобы подпрыгнуть. Ася слушала его рассеянно. Ее палец расчерчивал на столе пролившуюся из чашки лужицу воды. Вот у лужицы выросли ножки, вот шея.
– Это же ваша квартира, да? Зачем вы его принимаете? – не выдержав, шепнула Наста. Отчего-то она испытывала к Асе доверие, хотя они обменялись самое большее десятком случайных слов.
– Я никого не приглашаю. Ко мне сами все приходят, – ответила Ася серьезно. – А раз приходят, значит, что-то же их приводит? У меня принцип: я никого не прогоняю. Однажды пришла овчарка и осталась. Просто так… открываю двери, там овчарка… сидит и смотрит на меня… прожила две недели… потом как-то ночью подошла к двери и стала скулить… Я открыла двери, она ушла и больше не возвращалась. Значит, что-то велело ей уйти!..
А гулять с собакой очевидно никто не гулял, раз она пришла и ушла?
Наста что-то промычала, пытаясь понять логику, но не понимая.
– Раньше, до этого вот… – Ася показала на платок, – я была другая… вздорная… хохотала все время, привыкла к успеху. Мужчины из-за меня чего только не делали. С моста даже один бросился. Теперь же вот, другая я!
– Но он-то зачем? – прошептала Наста, показывая глазами на Валикова.
Асин палец продлил капле шею, и она превратилась в знак вопроса.
– Противный… да-а… Но почему мы считаем, например, змею противной, а кролика нет? Потому что змея может нас укусить?
Потому что биологически все приматы боятся змей, люди свой страх ещё в узде держат, а те же шипанзе, если верить Дарреллу, при виде слепозмейки истерили.
А кролики пушистые и большеглазые, вызывают те же инстинкты, что и котики.
А Валиков… он и несчастный тоже… Шатается по городу, всех делает своими рабами… ведь скучно же… разве счастливый человек такими бы вещами занимался?
Несчастненький Валиков ломает жизнь другим людям, и вообще тянет на злодея книги.
Я никогда не пойму, почему реально ужасные вещи у емца ачотакова, а какая-то хрень - ужас.
А ещё почти никто из персонажей у него не обладает эмпатией. В ШНыре вообще никто, в МБ - персонажи первых 3-4 книг, в Таньке было получше. Деградация налицо.
И еще он боится Гая. Прислуживается к нему, – Ася взглянула на Насту так просто, что та не стала отрицать, что имя «Гай» ей известно.
К тому же Валиков разговаривал с Гамовым и не мог их слышать.
– Почему боится? – спросила Наста.
– Ну эти его кексовые рабы… Они же не инкубаторы… А у Гая логика, что если уж делать рабами, то подселять личинку эля… А тут просто рабы и рабы… Они ко мне тоже, кстати, приходят. Сидят, грустные такие. Все ждут поручений, а у Валикова нет времени поручения им выдумывать. Ну я и нахожу им что-нибудь. Газон перекопать или собрать у Финского залива светлые камешки.
Почему бы не выучить финский или стать поваром экстра-класса?)
Никакой фантазии... как обычно.
У Валикова зазвонил телефон. Он поднес трубку к уху. В телефоне что-то заспешило.
– Не так быстро! – раздраженно сказал Валиков. – Можно чуть спокойнее и подробнее? Кого приказать найти? Толстый кто?
Трубка опять затарахтела. Больше Валиков ничего не спрашивал. Только один раз быстро и зорко взглянул на Рузю, причем, как заметила Наста, не прямо, а на его отражение в стекле.
– Да, понял! – буркнул наконец Валиков. – Будем искать… Спасибо, что предупредили!
Он отключился и сунул телефон в карман.
– Кто это был? Кого ищем? – невинно поинтересовался Гамов.
– Да так… поручения, вечные поручения! А ведь ничего взамен не дают, только поручают! – небрежно отозвался Валиков и опять стал прыгать по комнате, все трогая. Засунул палец даже в одну из дырочек розетки, проворчав «пыль, пыль».
Потом вдруг остановился и рассеянно спросил:
– Асенька, у тебя кофе есть?
– Ты знаешь где, – удивленно ответила Ася.
– Да-да, я помню, – кивнул Валиков и вышел.
Наста быстро поднялась и бесшумно выскользнула в коридор. Перед тем как следовать за Валиковым, она метнулась в соседнюю комнату и нашла свой шнеппер, который Рузя бестолково сунул под плед на хозяйской кровати. Взвела его, вложила пнуф и, спрятав шнеппер за спину, ужом прокралась к кухонной двери. Валиков что-то быстро говорил по телефону, закрывая динамик рукой. Услышав шорох, он обернулся и, увидев Насту, испуганно замолчал.
– Алло! – сердито повторил в трубке голос, который Наста узнала сразу. Это был голос Арно. – Записываю! Повтори номер дома!
– Позвольте, я помогу! – Наста мягко забрала у Валикова мобильник и опустила его в стоящую на плите кастрюлю. В кастрюле булькнуло.
Ну вообще у Насты и Рузи нет ни единой причины оставаться в доме, где их считайте раскрыли, но видимо потомушто.
– Суп с телефоном. Навара нет, вкус дрянь, зато интересный дизайн, – сказала Наста задумчиво.
– А-а! Ты спятила! – Валиков бросился к кастрюле, обжегся, замахнулся на Насту, но замер и отпрянул. В лоб ему смотрел взведенный шнеппер.
– Зачем?! – взвыл он. – Это не то, что ты подумала! Я вас не выдавал! Я лишь хотел…
– Отдыхаем, вдовы… Все объяснения после! – заметила Наста.
Кругленький человечек смотрел на нее с ненавистью. На его лице вспыхивали красные пятна, тоже почему-то круглые.
– Ты не выстрелишь! – прошипел он.
– В Арктике холодно. Возьми свитер. Вряд ли ребята Тилля будут с тобой делиться, – бесцветным голосом произнесла Наста.
В глазах у Валикова мелькнул страх, и все круги стали оплывать в овалы. Он поверил:
– Только не к ребятам Тилля!
– А почему нет? Насолил им когда-то? Что ж, помиришься. Будешь продавать им мечты о поцелуе под яблоней! – сказала Наста.
– Не-е-е-ет!
На столе Наста увидела тарелку с кексами, и у нее появилась другая мысль.
– Не хочешь в Арктику – есть другой вариант, – сказала она и, взяв из тарелки кекс, сгребла Валикова за плечо. – Иди! Топай давай!
Толкая Валикова перед собой, она загнала его в комнату, где он, воспрянув духом, немедленно принялся что-то сердито лопотать, требуя от Аси и Гамова убрать от него эту бешеную.
– А что случилось? – спросила Ася беспомощно.
– Ничего не случилось. Выдать нас хотел, гад! Ну-ка, вдовы, разинули ротик! Рот, кому сказала, быстро! – рявкнула Наста.
– Нет, – промычал Валиков, с ужасом глядя на кекс.
– Думаешь, буду тебе зубы силой разжимать? Считаю до трех и стреляю. Раз, два… – Собираясь стрелять, Наста вскинула руку, но тут Валиков, жалобно вскрикнув, разинул рот. Наста затолкала ему туда кекс и заставила прожевать.
Валиков жевал и плакал, плакал и жевал.
– Теперь глотай! Ну!
Давясь кексом, Валиков проглотил. С криком бросился к двери, но, не добежав, застыл.
Если кексик заколдован на подчинение повару, то тут прекрасный логический парадокс - или не сработает, так как он и так подчинялся своим желаниям, или контроля никакого не будет в принципе.
Не притворяется? – спросила Наста, опуская шнеппер.
Гамов за плечи развернул Валикова к себе:
– Сейчас проверим. Помнишь, как тебя зовут?
– Андрей Валиков! – эхом отозвался тот.
– Чей ты раб?
Валиков, как потерявшаяся собачка, забегал по комнате, увидел Асю и задрожал от радости.
– Госпожа! – воскликнул он. – Госпожа!
– Зачем он мне нужен? – сердито спросила Ася. – Теперь он три года таким будет, если новых кексов не давать.
– Ты его не звала – он сам пришел. И рабом его не делала – он сам стал. Значит, где-то это было предопределено, – сказала Наста и ладонью стерла со стола лужицу со знаком вопроса.
Ну да, скормить кекс под прицелом - это не заставляли. Предопределено!
Ася вздохнула, созерцая гибель лужицы:
– Ладно, придумаю что-нибудь… Во-первых, запомни: посторонним не говори слово «раб». Говори: помощник. Запомнил? И я не «госпожа», а Ася…
Валиков закивал, тараща глаза, как солдат перед маршалом.
– О нет, – простонала Ася. – Так и будет теперь часами стоять. Я этих кексовых рабов хорошо изучила. Они только тогда счастливы, когда хозяина видят или когда выполняют его приказ… Андрюша!
Валиков радостно встрепенулся. Госпожа помнит его имя! Госпожа нашла для него работу!
– В соседней комнате есть жестянка из-под печенья. В ней гвозди, саморезы, шайбы всякие, пружинки. Ты должен разобрать все по отдельности! Только не ошибись! Это чудовищно важно! – сказала Ася.
Валиков, дрожа от счастья, умчался. Теперь это был совсем другой человек, преображенный оказанным ему доверием.
– Они любят такие поручения. Когда у меня совсем поручений нет, я смешиваю гречку с рисом и заставляю перебирать. Или сажаю их работать инкубатором, – объяснила Ася.
Рузя спросил, как это: работать инкубатором. Ася пояснила, что работа состоит в том, чтобы, держа яйцо в ладони, дышать на него, высиживая цыпленка.
– И что цыплята? Высиживаются? – заинтересовалась Наста.
– Тут важен сам процесс, – уклончиво ответила Ася.
И скорее всего этот персонаж, как и этот заводчик рабов, исчезнет после этой книги навсегда, как все персонажи из Екатеринбурга. И эта глава ни к чему не ведёт.
Гамов, Наста и Рузя провели у Аси весь день. Наста бродила по квартире, заглядывая в окна, за которыми плоско, как в музейных рамах, лежал город на Неве.
WTF
Что там было? Ширь закатов блеклых,
Золоченых шпилей легкий взлет,
Ледяные розаны на стеклах,
Лед на улицах и в душах лед…
– продекламировала Наста.
– Адамович? – отозвался Гамов.
Наста пораженно уставилась на него:
– Невероятно! Ты его знаешь! Его мало знают. Чаще Брюсов какой-нибудь на слуху.
Емец даже не пытался указать название и полное имя автора.
Что там было
Что там было? Ширь закатов блеклых,
Золоченых шпилей легкий взлет,
Ледяные розаны на стеклах,
Лед на улицах и в душах лед.Разговоры будто бы в могилах,
Тишина, которой не смутить…
Десять лет прошло, и мы не в силах
Этого ни вспомнить, ни забыть.Тысяча пройдет, не повторится,
Не вернется это никогда.
На земле была одна столица,
Все другое — просто города.
Адамович кмк не менее известен, чем Брюсов.
А ты что любишь из поэзии?
О, дева, нежная, как горние рассветы,
О, дева, стройная, как тонкий кипарис,
О, полюби любви моей приветы,
О, покорись!
– продекламировал Гамов подчеркнуто без выражения, но неотрывно глядя на Насту.
– О Гамов! – воскликнула Наста с хохотом. – Позволь потрясти тебе переднюю конечность! Я млею! Ты фанат Виктора-Бальтазара-Эмиля!
– Кого-кого?
– Ну как же! Виктор-Бальтазар-Эмиль Викторович Гофман! Вечный паж символистов! Ля мур, гламур и обнимашки! – сказала Наста насмешливо, но тотчас, вспомнив, что она с некоторых пор девушка темная, без культурных интересов, добавила кирпичным голосом: – Так-то вот, вдовы!
▼ДА, ЭТО ЮГ⬍
II.
И их хрустящий бег на камни и песок?
Ты видишь, там, в чадрах идут с упрямым мулом,
И яркость этих глаз, и смуглость этих щек?
О, дева нежная, как персик бархатистый,
О, дева стройная, как тонкий кипарис.
Да, это юг, пьянящий и лучистый. —
О, покорись!
Ты видишь этот блеск зыбящийся и синий?
Да, это моря блеск, входящий в небеса,
И ветви мягких туй и ласковых глициний,
И миртов шелестных округлые леса?
О, дева нежная, как горние рассветы,
О, дева стройная, как тонкий кипарис;
О, полюби любви моей приветы,
О,покорись!
Ты видишь призрак гор как бы в налете пены,
И солнце жгущее пьяняще-горячо?
Все эти белые, сверкающие стены,
Их мрамор матовый, как женское плечо?
О, дева нежная, как чашечки магнолий,
О, дева стройная, как тонкий кипарис,
О, не борись, не бойся нежной боли,
О, покорись!
Для разнообразия Емец просто опустил название, но не выдрал куски строк, уже достижение.
Нууу
Гамов клеется к Насте, Наста опять изображает из себя неинтеллегента, а ничего общего всё равно между ними не просматривается.
Ася сидела в кресле, сложив на коленях руки, и поглядывала то на Гамова, то на Насту. Изредка Наста еще взбрыкивала и грубила, но глаза ее сияли, и она не казалась уже такой сердитой и дикой, как вначале. Порой Гамов мимолетно касался ее руки, приучая Насту к прикосновениям. И Наста сначала отдергивала руку, а потом нет.
Это специально или случайно написано так противно?
Наступил вечер, потом ночь. Спать никому не хотелось. Ася зажгла лампу. В полутьме вспыхнул золотистый островок света. Рузя сидел в уголке и окунал в чай расползающееся овсяное печенье. Окунет – а оно расползется. Опять окунет – и опять расползется прежде, чем он донесет до рта. В конце концов у Рузи получилась овсяная кашка, которую он и выпил.
На душе у Рузи было пусто и скучно.
«И чего он к ней лезет? – угрюмо думал он. – Хоть какие стишки читай, а меня не обманешь. Ну а мне-то что за дело?.. Ну хочет с этой обезьяной связываться – пусть свяжется. Сама же будет все проклинать… Эх, а вообще Питер город ничего. Только мрачноватый, дворы эти все захлопнутые, арки, стены… А вот бананы, говорят, здесь дешевые».
И Рузя начинал думать о бананах как о вещи наиболее спокойной, приятной и не чреватой никакими огорчениями.
Дня четыре назад он разлюбил Насту и стал букой, не? Не совсем? Белдо лох?
Временами в комнату вбегал Валиков и, сияя от счастья, показывал коробочки с разобранными гвоздиками. Ася хвалила его, отчего бывший рабовладелец и тиран едва ли не мурлыкал. Чтобы он и дальше не скучал, Ася подыскивала ему новое, столь же интересное поручение: посчитать, сколько цветочков на обоях, и если где-то цветочек стерся, аккуратно подрисовать его фломастером.
Гамов сидел на полу рядом с креслом Насты и играл с ее рукой, трогая пальцы.
– Я ведь неглупый, – сказал он.
– Ты красивый, – возразила Наста и отобрала у него руку. – Даже с перебором красивый… все эти кудри как на рекламе шампуня… Точеное лицо… Скучно, вдовы! Мне кажется, тебе пошло бы подраться с кем-нибудь из младших Тиллей и пропустить пару ударов.
Ася засмеялась.
– Хотите свежее впечатление? – спросила она. – Порой я забиваюсь в уголок где-нибудь в уличном кафе, смотрю на проходящих девушек, и мне кажется, что на каждой написана ее программа. На одной: «Я рожу тебе много детей, но буду всегда права!» На другой: «Я заработаю кучу денег, но не дергай меня по пустякам!» На третьей: «У нас всегда будут прекрасные супчики!» На каждой, совершенно на каждой девушке есть программа! Прямо огромными буквами. Надо только уметь читать.
– А на мужчинах есть? – спросила Наста с интересом.
– На всех есть. И на мужчинах.
Внезапненько! А описать программы на мужчин?
– А на мне что написано? – поинтересовался Гамов.
Ася покачала головой:
– Не хочу говорить. Но знаешь, тебе действительно пошло бы на пользу пропустить пару-тройку ударов. Может, не кулаками, а просто ударов судьбы. Остаться совершенно без ничего, понять, что ты ничто и что надо все строить заново… Тогда, возможно, на тебе и написалось бы что-нибудь значительное. А то это самодовольство… оно убийственно.
Он там прятался в клоповнике от Тиллей, вламывался к Белдо(правда уже не помню, зачем), но видимо серьёзно заболеть в заброшенной башне - это недостаточный удар судьбы!
Рузя уронил в чай еще одно овсяное печенье, но пить больше не стал, а взбалтывал кашку ложечкой. Он смотрел то на Насту, то на Гамова, опять взявшего ее руку и гладившего ей пальцы, ничего по этому поводу не чувствовал, но в глазах у Рузи была тоска. Скучнели и пустели его глаза, и даже завидно было, что Валиков бегает туда-сюда с фломастером, подрисовывая цветочки. Самому хотелось нестись на кухню за кексом и, давясь, глотать его кусками. Тогда рисовать цветочки можно было бы вдвоем. Хотелось стиснуть себе ладонями виски и взвыть дурным голосом: «Скажите мне что-нибудь хорошее! Скажите мне что-нибудь плохое! Отругайте меня! Хоть заметьте меня! Я есть! Я здесь! Я существую!»
Рузя уже приготовился закричать, и даже показалось ему, что закричал, но никто на Рузю не оглянулся, и понял тогда Рузя, что и рта он не раскрывал, и воздуха не набирал, а сидит как и прежде и болтает в чашке кашицу из овсяного печенья.
Но Рузя буквально три главы назад слал Насту лесом и аккуратно кюшал. Где тут логика?!
Ни Гамов, ни Наста о Рузе не вспоминали, а вот Ася начала постепенно приглядываться. Под конец это был почти невежливый взгляд – неотрывный и не сопровождавшийся никакой дружественной мимикой. Острый взгляд, очень пристальный. Пальцы Аси больше не расчерчивали чайную лужицу, а в задумчивости постукивали ногтями по столу.
А ночь все тянулась – нечеткая, смазанная питерская ночь. Краткий мостик между днем и еще одним днем. О дракончике все вспомнили лишь утром, когда на паркете уже пятнами лежало солнце. Рузя осторожно вытянул его из рюкзака. Дракончик был вялый.
– Не заболел? – забеспокоилась Наста.
– Замерз! Передвиньте его туда! – распорядился Гамов и, присев на корточки, потянул дракончика в квадрат солнечного света.
У них или май, или июнь, возможно начало июля. Мороз!
Гастрафет зашипел, предупреждая, что не даст к себе прикоснуться, но Гамов придвинул его очень ловко, за рюкзак, и дракончик, приведенный в крайнее недоумение, шипеть перестал.
В солнечном пятне Гастрафету понравилось. Оживая на глазах, он расправил крылья, встряхнулся и вскоре уже сам переползал по паркету вместе с отодвигающимся пятном. Он жадно уминал атлантическую сельдь, за которой в ближайший магазин был послан Валиков. Осчастливленный поручением тиран обернулся туда-сюда очень быстро, причем даже комнатные тапочки не снял, поскольку Ася забыла отдать ему такую команду.
Гастрафет пожирал рыбу с невероятной быстротой. Буквально натягивался на нее, как перчатка на руку. Рузя опасался, что дракончик подавится. Даже пытался схватиться за рыбий хвост, торчащий у Гастрафета из пасти.
– Раньше он никогда так много не ел!
– А вы его раньше прогревали? – поинтересовался Гамов.
– А надо?
– Думаю, да. Перед коброй у меня была черепаха. После кобры – крокодил. И всех приходилось держать под мощной лампой. Холоднокровные, они народ капризный! Им солнышко подавай.
А ещё под ультрафиолетовой...
Гамов опять сидел перед Гастрафетом и осторожно водил рукой, завораживая дракончика мерностью своих движений. В лице Гамова и во всем положении его тела были задор и искренний пытливый интерес. Наста смотрела на Гамова со смесью радости, ревности и недоверия. Ей вдруг пришло в голову, что Гамов и ее приручает так же, как приручил кобру, крокодила, гиелу. Как приручает теперь дракона. Чем сложнее, чем невозможнее задача приручения, тем больше удовольствия от нее получает сам дрессировщик. Однако мысль эта, вероятно верная, почему-то доставила Насте удовольствие. Ей захотелось так же шипеть, как шипит Гастрафет, когда Гамов, сразу убирая руку, мимолетно касается его носа, и так же нетерпеливо ждать очередного его прикосновения.
Почему-то - почему...
Ах да, и эти отношения со вмешательством магии, так что с шансами Рузя в пролёте.
Неожиданно у Гамова зазвонил телефон. Увидев, кто вызывает, он озабоченно сдвинул брови. Первым его побуждением было выйти из комнаты, но, взглянув на Насту, напряженную и готовую мгновенно перерубить протянувшиеся между ними нити доверия, принял звонок здесь. В трубку втиснулся гибкий свежий голосок Белдо. Чудилось, будто старичок через динамик просовывается в комнату и озирается, точно змейка или червячок.
– Женечка, радость моя, ты где?
– В Питере… парк тут какой-то… озеро… – сказал Гамов и, шагнув к подоконнику, палец правой руки запустил в цветочный горшок, а потом сразу в недопитую чашку. Для исследующей магии земля в горшке должна была означать парк, а чай – озеро.
– Да, парки в Питере красивые… – после некоторой паузы признал Белдо. – И что, в парке ты один?
– Как перст! Не считая еще человек трехсот… – отозвался Гамов, неотрывно глядя на Насту.
Смотрел он прямо в глаза, не оправдываясь и не скрывая от нее, что говорит с Белдо.
– Проснулся уже?
– Я не спал.
– Ах-ах! Какой тут сон! Я тоже глаз не смыкал! Женечка, тут такое дело! Мы нашли шныров! Пчелки ведут их из города по Мурманской трассе. Едут в каком-то частном автобусе!
– Куда? – спросил Гамов.
– Вот в этом и вопрос, Женечка, в этом и вопрос! Тилль отправил за ними автобус с растворенными. Я в ужасе! Они таких дров могут наломать! Растворенные глупые какие-то совсем, подселены кому попало… Брак, сущий брак!
– А я чем могу быть полезен?
– Ах, Женечка, можешь, можешь быть полезен! Прошу тебя, слетай проконтролируй! Младочка и Владочка шлют тебе десять тысяч поцелуйчиков… Нет, Младочка кричит, что не шлет! Она пальчиком грозит!.. Сделаешь, Женечка, когда гулять перестанешь? Кстати, Женечка, – голос старичка ехидно дрогнул. – Парк, в котором ты гуляешь, немного странненький! Земля в нем тропическая, а озеро почему-то с добавлением сахара и ромашки! Просто на будущее…
Удачная шутка...
Главное у Белдо нет причин игнорировать дракона и Насту, но зачем-то он это делает. Зачем - непонятно. Нет мотивации, нет логики, нет мозгов.
Гамов торопливо пообещал, что слетает посмотреть, как дела у шнуров и берсерков, и отключился.
– Слышали? – спросил он у Насты. – Надо выдвигаться на Мурманскую трассу… Я, конечно, полечу на гиеле, а вы… Ася, я забыл, у тебя есть машина?
– У Валикова есть. А значит, есть теперь и у меня. Я же рабовладелица, – усмехнувшись, сказала Ася.
Бывший тиран подпрыгнул от радости.
– Есть, есть! – принялся повторять он.
Ася попросила его помолчать, что тот с готовностью и сделал, зажав рот обеими руками.
Так зажал, что едва не задохнулся от рвения, потому что вместе со ртом случайно зажал и нос.
– Вы нам помогаете? – спросила Наста. – Если не секрет – зачем?
Ася пожала плечами.
– Зачем – смешное слово. Предполагается, что все в мире делается зачем-то, с какой-то сложной, далеко идущей целью. А я не уверена, что это так происходит. Напротив, убеждена, что очень многие вещи делаются просто потому, что делаются. Захотел помочь – и помог. Или не захотел помочь – и все равно помог. Так как-то. И никаких зачемов тут нет, – сказала она строго.
Поэтому умная девушка делает то, что нужно по сюжету.
– Отлично! Вы поедете с Валиковым! Я свяжусь с вами и сообщу, куда сворачивать с трассы, как только сам разберусь, – сказал Гамов, и Валиков закивал с руками у рта. Трудно было представить себе человека более счастливого и сильнее желающего кого-то куда-то везти.
Гамов открыл окно и свистнул, подзывая Аля. Появившаяся откуда-то гиела-альбинос зависла перед окном метрах в трех.
Можно узнать, как она это делает?)
«Далеко же! Он что, собирается прыгать?» – подумал Рузя, и ему захотелось, чтобы Гамов промахнулся и воткнулся головой в асфальт. Смутившись от такой своей мысли, Рузя опустил глаза.
Перед тем как вскочить на подоконник, Гамов повернулся к Насте.
– Я понимаю, что это трудно. Почти невозможно. Я сам себе не верю, но ты… ты, пожалуйста, верь мне совсем немного! – попросил он и мимолетно коснулся ладонью не руки Насты, как делал это прежде, а ее щеки.
Прежде чем Наста опомнилась, он, перекинув ноги через подоконник, свистнул еще раз. Аль повернулся на полусложенных крыльях – и вдруг оказался у самого дома, почти коснувшись стены лапами. В таком неудобном положении он не смог бы удержаться больше секунды, но Гамову хватило и этого. Он прыгнул в седло. Гиела под его тяжестью клюнула вниз, но тут же, раскинув крылья, набрала высоту. Пронеслась над Новой Голландией и быстро стала маленькой, почти неразличимой точкой.
– Улетел, – сказал Рузя и грустно посмотрел на асфальт, из которого не торчали ноги героического юноши, прекрасного во всех отношениях.
– Помоги мне отнести посуду на кухню! – попросила вдруг Ася.
Валиков радостно метнулся к посуде, но оказалось, что просьба обращена к Рузе. Рузя поплелся за Асей. Валикову же, рот которого скривился в обиде, Ася, смилостивившись, доверила нести ложечку.
– Слушай, Рузя! – сказала она, плотно закрывая за собой кухонную дверь. – Я понимаю, что не должна вмешиваться, но не отдавай Насту Гамову! Что ты вообще творишь? Она же влюбится в него, если уже не влюбилась!
– Я-то тут при чем? Меня что, спрашивают? – забухтел Рузя.
– Не знаю… Не могу понять, в чем дело и какое у тебя право, но… – Ася пошевелила указательным пальцем, точно трогая что-то висевшее в воздухе, – …не отдавай Насту Евгению. Он, может, и неплохой, но… не надо!
Что там у Емца было про то, что говорить через рот бездуховно и если не понял телепатически, то и не поймёт?
Гамов не самый приятный персонаж, но почему нам должен нравиться Рузя? Он только квохтал все 9 книг.
Рузя моргнул и сверху посмотрел на свой животик и ноги в полосатых носках.
– Он мне самому не нравится. Но какие у меня шансы? Вы же меня видите! – сказал Рузя беспомощно. – Просто повторять Насте, что Гамов ненадежный? Я буду повторять, но она, конечно, скажет, чтобы я отвалил, что она и без меня это знает. А потом что? Не драться же мне за нее!
– А вот именно: драться! Драться! – упрямо повторила Ася.
Валиков закивал, стоя рядом с поднятой ложечкой, как солдат с ружьем. Рузя отправился в комнату. Наевшийся Гастрафет спал в центре солнечного пятна. Наста смотрела в окно, где давно уже не было видно никакой гиелы, а лишь ехала по асфальту, выбрасывая струи прямо в канал, поливальная машина.
Рузя пытался 2-3 года, не прошло, Наста его воспринимала как слугу. И теперь он каааак возьмётся за ум, каааак выйдет из френдзоны!
