Не запрещай глупому глупость его, да не уподобишься сам ему.
Никто ведь не может ни пригоршнями соль есть, ни в горе разумным быть; всякий человек хитрит и мудрит о чужой беде, а в своей не может смыслить.
Лучше бы уж мне вола бурого ввести в дом свой, чем злую жену взять: вол ведь не говорит, ни зла не замышляет, а злая жена, когда ее бьешь, бесится, а когда кроток с ней – заносится, в богатстве гордой становится, а в бедности других злословит.
Даниил Заточник
Вообще это называется "Моление Даниила Заточника", и ради интереса я приведу вам нумерацию абзацев, откуда Йозя натаскал куски.
Итак - "Не запрещай глупому глупость его, да не уподобишься сам ему." Это из 49/50 абзацев, полностью звучит как "49. Скажу не много еще. Не запрещай глупому глупость его, да не уподобишься сам ему. Не стану с ним много говорить. Да не буду как мех дырявый, роняя богатство в руки неимущих; да не уподоблюсь жерновам, ибо те многих людей насыщают, а сами себя не могут насытить житом; да не окажусь ненавистным миру многословною своею беседою, подобно птице, частящей свои песни, которую вскоре же ненавидеть начинают. Ибо говорится в мирских пословицах: длинная речь не хороша, хороша длинная паволока."
"Никто ведь не может ни пригоршнями соль есть, ни в горе разумным быть; всякий человек хитрит и мудрит о чужой беде, а в своей не может смыслить."- 18/50
"18. Как олово пропадает, когда его часто плавят, так и человек, когда он много бедствует. Никто ведь не может ни пригоршнями соль есть, ни в горе разумным быть; всякий человек хитрит и мудрит о чужой беде, а в своей не может рассудить. Злато плавится огнем, а человек напастями; пшеница, хорошо перемолотая, чистый хлеб дает, а человек в напасти обретает ум зрелый. Моль, княже, одежду ест, а печаль — человека; печаль человеку кости сушит."
И для Йози идея про то, что много бедствовать и печалится для человека нехорошо, видимо как кинжал в сердечко.
"Лучше бы уж мне вола бурого ввести в дом свой, чем злую жену взять: вол ведь не говорит, ни зла не замышляет, а злая жена, когда ее бьешь, бесится, а когда кроток с ней – заносится, в богатстве гордой становится, а в бедности других злословит." - 39/50.
"39. Неужели скажешь мне: "Женись у богатого тестя, чести ради великой; у него пей и ешь"? Лучше бы уж мне вола бурого ввести в дом свой, чем злую жену взять: вол ведь не говорит, ни зла не замышляет, а злая жена, когда ее бьешь, бесится, а когда кроток с ней — заносится, в богатстве гордой становится, а в бедности других злословит."
И тут кусок вырезал...
Вообще тут получается, что 49/50, 18/50, 39/50, все обрезанные, все без купюр, название произведение не указано, переводчик не указан - какое уважение к древнерусскому произведению, а!
Тут же в купе состоялось совещание. Решали, что делать дальше. Макар предложил отцепить последний вагон вместе с растворенными. Все сразу с этим согласились и отправили отцеплять Макара. Тот очень бодро вышел, дошел до туалета и вернулся.
– Отцепил? – ехидно поинтересовался Кирюша.
– А ча сразу я? Я придумал, а отцепляет пусть длинный. Он у нас человек-невидимка…
Даня не сказал ни «да», ни «нет». Он был умен и уклончив, как его прадедушка-академик, который, отвечая на коварный вопрос оппонента, участвовал ли бы он в Гражданской войне на стороне белых, ответил: «Маленький был».
Блин, а причину придумать, почему не?
– Берсерки на нас не нападут. Во всяком случае, не в поезде, – сказал Даня.
– А зачем послали оборотня выкрасть цветок?
– Выкрасть и напасть все же разные вещи, господа! Заметьте, оборотень никого не убил… Мы не ожидали от Алисы нападения, и она легко могла прикончить нас всех.
– С удовольствием! Давно мечтаю! – сказала Алиса, звякнув смертными жетонами.
Даня смутился, но тотчас продолжил:
– Итак, оборотень нас не тронул! Недаром это смутило вендов. Почему не тронул? Думаю, мы нужны им живыми до момента, пока не найдем великую закладку. Без нас и без наших пчел ведьмари никогда не обнаружат камень-двойник.
А красть что-то у вас тогда какой смысл? Тогда уж красть вас всех...
– Даже если будут нас пытать? – хлопая глазами, спросила Лара.
– Я бы начал с тебя! Ты такая мягкая, такая глу-упая! – зарычал Макар, наступая на нее с расставленными руками.
– Ну я же ничего не зна-аю! – кокетливо пискнула Лара.
– Нет, знаешь! Где закладка? Признавайся!
Лара взвизгнула. Макар зажал руками уши, и тут же на пути у него выросла Фреда.
– Вы, двое, вышли в коридор! Там продолжайте свои гормональные игры! Горошко, ручки чешутся? Могу оторвать и почесать! – предложила она тусклым голосом.
Макар отступил. Он не любил, когда его называли «Горошко». Было в этом что-то противно-официальное. Обычно в ШНыре обходились без фамилий. Хватало имен и прозвищ. Мало кто смог бы сразу вспомнить, что у Дани фамилия Кузнецов, у Алисы – Федина, у Фреды – Виноградова.
– Зачем же оборотень цветок пытался хапнуть?
– Вопрос дискуссионный, – охотно отозвался Даня. – Может, надеялся для себя его урвать и устроить Белдо маленький дружеский шантаж на тему «У меня вот есть цветочек. А что есть у вас?». А может, просто берсерки решили не рисковать: камень-двойник найдут шныры, а цветок будет у нас. Вроде как дверь у одних, а ключ от двери у других. Хочешь не хочешь – придется договариваться…
И в результате они фактически спалились вместо того, чтобы мирно вести магией и вовремя перехватить. Почему? Потому!
Внезапно Даня прервался, понюхал воздух и спросил:
– Чем так воняет?
– Не воняет, а пахнет. Замороженной мойвой, – Наста понюхала пальцы и прибавила: – Ну или когда-то замороженной мойвой.
Она сидела на верхней полке и кормила дракончика мойвой. Видно было, как он глотает ее не жуя и как мойва протискивается по его тонкой растягивающейся шее по направлению к упитанному туловищу.
Они приблудную гиелу кормят лучше, чем уникального представителя вида, способного стать ключом к двушке...
– Линзам своим не верю! – воскликнула Фреда. – Она кормит бесценного дракона тухлой рыбой! А если он заболеет, к ветеринару поведешь? Ты в курсе, что на всю Москву не больше трех ветеринаров, умеющих лечить рептилий? А в Питере вполовину меньше!
– Вполовину? А ты в курсе, что три на два не делится? Если, конечно, не собираешься пилить ветеринара циркуляркой! – Наста хладнокровно отправила в пасть дракончику еще одну мойву. – Я так думаю: если он не отказывается, значит, ему можно!
Ага, как котику пластик.
Наконец вся мойва исчезла внутри дракончика, а с ней вместе выветрился и рыбный запах.
Как большой "любитель" рыбы я вам точно скажу, что нихуя, особенно запах тухлятины. Там же как минимум емкость, где мойву везли...
Наста вытерла пальцы влажной салфеткой и передала дракончика Рузе.
– Интересно, кто будет его носить, когда он будет весить килограммов шестьдесят? – спросила она.
– Он должен больше двигаться. Они в этом возрасте еще не летают. Значит, должны много плавать, чтобы доставать себе рыбу, – предположила Рина.
Это вот вообще не меняет того, что детёныш огромного животного может условно встать на крыло, когда будет весить килограмм так 100, и занимать площадь с ангарчик, будь он хоть суперспортивным. Просто нажрёт он этот центнер за какое-то сверхмалое для срока жизни его вида время. Жеребят пегасов, я полагаю, тоже носить на руках ещё до их первых полётов не получится.
– Какая в Питере река? Нева? Вот пущу его поплавать… А заодно и Рузю с ним пошлю, – небрежно сказала Наста.
– Я не пойду, – отказался Рузя.
– Как не пойдешь? – не поверила Наста.
– Так вот, – Рузя ответил вяло, но ощущалось, что действительно не пойдет. Наста, не привыкшая еще к отказам, вздрогнула:
– Это же я тебя прошу! Я!
– Кто – ты? – вежливо уточнил Рузя.
– Ну я! Я! Понимаешь?
Знаете, это довольно сложно читать, но я попытаюсь.
В общем Насту бомбит, что человек ВНЕЗАПНО отказывает от перспективы поплавать в Неве, точнее от того, что его могут послать поплавать и не принимать отказа. При этом Наста не записанный юморист, она и правда может послать Рузю это сделать, и посылала уже делать и не такие вещи, ничего не собираясь давать взамен. И её удивляет не то, что он к ней больше не клеется, а то, что он перестал быть принеси-подай.
А ещё ОТКАЗ Рузи от этого дерьма - это дело рук сил зыла.
Да, меня бомбило и в прошлой главе, но будет бомбить и дальше, потому что это... ну как беременный Локи за кодоем!
– Понимаю. Но кто ты мне?
– Твоя… – Наста задумалась. Действительно, кто она ему? Девушкой Рузи она себя никогда не считала.
– Твой друг, – сказала Наста.
– А если друг, почему ты мои просьбы никогда не выполняешь? Почему только я твои должен? – поинтересовался Рузя.
И это тоже была горькая правда. Наста покраснела.
– Я тебя не узнаю! – крикнула она.
– Ну и не узнавай! Мне-то что за дело? – буркнул Рузя и равнодушно отвернулся.
Наста едва не бросилась на него с кулаками, но вдруг успокоилась и села, задумчивая и злая.
– Ну и свин же ты! И я не лучше. Все мы порядочные хрюндели!..
А он свин потому что...?
Будь это нормальный автор, тут была бы арка про то, как персонаж понимает, что спасся из дерьма и восстанавливается. Тут арка про то, как всё стало плохо.
Эх, вдовы, скорей бы Питер! Уж там-то я оторвусь на полную катушку! Авось поймаю арбалетный болт в лоб!
– Тебе нельзя. Ты хранительница дракона! – напомнил Рузя.
– И все? Только поэтому, значит, и нельзя? Значит, ты теперь его любишь?
– Он во мне нуждается, – твердо сказал Рузя.
Наста отвернулась к окну.
А тут могла бы быть неплохая арка, как мятущийся человек, не находящий себе места в жизни, понимает, что был свиньёй к другому и переоценивает себя. Или не переоценивает, зато кто-то со стороны оценивает это верно.
Но не будет.
В Питер поезд прибыл утром. Утро было смутное, сырое. Первым на платформу вышел Сашка. Огляделся, держа руку в пакете. Растворенных не было видно. За Сашкой, толкаясь и зевая, следовали остальные. Рузя и Наста должны были выйти из другого вагона и самыми последними. Решили, что им полезнее будет держаться отдельно и прийти на помощь лишь в крайнем случае.
– Зачем волновать ведьмарей? Они следят за десятерыми. А тут бац – двенадцать! Зачем им такие потрясения? Кроме того, у вас Гастрафет, – сказал Сашка.
Наста не до конца еще запомнила, кто такой Гастрафет.
– А, Гастрит… – проворчала она. – Ну да, понятно!
Рина нахмурилась. У нее возникли опасения, что имя «Гастрафет», очень соблазнительное в плане модификаций, не удержится и изменится сперва на Гастрита, а потом – опять же со временем – на того же Ваську, потому что Суповна не потерпит, чтобы у нее в ШНыре жил Гастрит. Не намек ли это, что она, Суповна, не умеет готовить?
Учитывая, что у них при ограниченных средствах хватает еды каждый день кормить огромную летучую хрень ака гавр, и вспоминая методы готовки самой Суповны - нууу... да? Не умеет.
Кирюша непрерывно зевал и требовал у Лены, чтобы она взяла его на ручки.
– Для тебя все что угодно, золотко мое! Может, еще в животик? – ехидничала Лена.
– Какой гений придумал, чтобы поезд приходил без пятнадцати шесть? – ныл Кирюша.
– У кого-то могут быть дела.
– Да-а? И какие дела могут быть в Питере без пятнадцати шесть? Все закрыто. Только «Макдак» открыт… О, кстати! – и Кирюша несколько оживился.
Вообще это очень удобный поезд для поездок в Москву на выхи, успеваешь в среднем добраться домой, поесть и помыться, он вроде такой даже не один.
За Сашкой рысьим шагом крался Макар. В те минуты, когда Макар не притворялся крутым, он действительно становился очень толковым. Собранным, с хорошей реакцией. Именно Макар, а не Сашка первым обнаружил, что за ними следят двое юрких мужчин, явно имевших отношение к «незаметным» Тилля. Они шли поодаль, вели себя очень естественно. Но почему-то всегда поворачивали туда же, куда и вся десятка. У одного в руках была сумка для хоккейной экипировки. В такие сумки хорошо помещается разобранный арбалет.
Который при использование будет бесполезен... Зачем за ними очно следят-то?
Острая на язык Рина мгновенно окрестила эту парочку «хоккеистами».
– Подождите меня здесь! – велел Макар и растворился. Сквозь толпу он пробивался мастерски, даже против ее движения. Скользил между людьми. Где-то просачивался, кого-то полуобнимал, кого-то похлопывал по плечу как старого знакомого. Кому-то говорил: «Двинь тазом, брат!», а кому-то: «Осторожно! У меня куртка в краске!»
– Можно было деньги Кузепычевы придержать… И так бы доехали. Просто пустить этого деятеля в народ потолкаться… – проводив его взглядом, сказал Ганич.
И силы добра смотрят, как кто-то из сил добра обкрадывает ни в чём неповинных людей, и даже Рина не возмущается... Впрочем эти ребятки и убитых ими берсерков лутают по полной.
Макар вернулся минут через пять.
– Значит, так! – сообщил он. – Нас ведут «хоккеисты» и еще один… м-м… «футболист»! На вратаря похож. Крепенький такой, в бейсболке козырьком назад. Может, и еще кто есть, но я не заметил.
– А растворенные где? – спросил Сашка.
– Растворенных повели на стоянку. Там у них автобус. Боевые ведьмы и несколько берсерков вместе с ними. Страхуют. Близко не сунешься.
Сашка кивнул:
– Не хотят, чтобы растворенные шатались по городу… Значит, эти трое будут нас выпасать, а когда потребуется, вызовут автобус, полный зомби.
Алиса накрутила цепочку с жетонами на палец.
– Между прочим, нас никто не встретил! А Кавалерия обещала! – с нажимом заявила она.
– Может, и ждут, но не подходят, зная про слежку.
– И как тогда? Может, быстро-быстро побежим? – предложила Лара.
Фреда посмотрела на нее с насмешкой:
– Я быстро-быстро бежать не буду. Десять человек от слежки не оторвутся. Это как сказочки про то, что коровье стадо незаметно скрылось в лесу!
Сашка обернулся. Оба «хоккеиста» смирно стояли у табло с расписанием.
– В общем, предложение такое! Спокойно идем в нужную нам сторону. Просто типа гуляем… Если нам повезет с закладкой, растворенные к ней не сунутся. Она же опасна для эльбов, так?
– Но мы выдадим берсеркам место, где спрятана закладка! – возразила Рина.
– Возможно, удастся оторваться. Город большой. В любом случае других идей у меня нет! Идем!
Эта милая закладочка способна сварить любого, кто сунется) да и по мозгам бьёт даже шнырам, так что ведьмари должны быть в курсе.
Кстати, а кто-нибудь помнит вообще, чтобы у Емца был недостоверный свидетель? Я помню пару мест в Таньке и один крайне спорный разговор Арея с Аидой, а так прямых опровержений было нема.
И Сашка решительно двинулся вперед. За ним верблюдил застоявшийся Даня. За Даней – Кирилл, Макар и почти все девушки, включая Алису. Одна Фреда осталась на месте.
– Дудник, стой! Раз-два! – приказала она. – Почему ты решил, что ты вожак стада? Обычно вожаком бывает старая умная самка!
– И кто тут старая умная самка? – коварно уточнил Сашка.
Самкой Фреда быть не пожелала и предпочла выгодную роль оппозиции:
– Так и быть! Будь вожаком! Я не против! Но сразу предупреждаю: ничего у тебя не выйдет!
И она быстро пошла, независимо сунув руки в карманы. За спиной у нее подпрыгивал плоский рюкзак: Фреда всегда собиралась в дорогу очень экономно.
– Беспроигрышный расклад! – в восторге шепнул Кирюша. – Я тоже так хочу! Что бы с нами ни случилось, Фреда по-любому окажется права. Если найдем закладку и все уцелеем – прекрасно. Значит, мы чудом уцелели и дуракам везет. Если же что-то пойдет не так, Фреда сразу вспомнит, что была против! А что-нибудь обязательно пойдет не так – сложные дела гладко не идут!.. Эй, чего ты на меня так смотришь?
– Кирюша, у тебя на носике зубная паста! Ты зубки сегодня чистил и забрызгался! – проворковала Лена. – Стой смирно, я вытру! Не бойся, салфеткой! Платок слюнявить не буду!
Кирюша, подпрыгнув, шарахнулся от Лены через привокзальную площадь.
Дорогой Йозя! "Привокзальная площадь" у Московского Вокзала(а они на Московском) выглядит вот так.
Как можно было через неё шарахнуться, на обелиске устроить ПАРКУУУР, что ли?
Вот честно, автор живёт в иной реальности, и не знает ни Москву, ни Питер, ни, очевидно, гугл.
Лена засмеялась – смех у нее был приятный, шедший из середины могучей груди. Убрала пачку салфеток, шарфом закрутила вокруг шеи длинную косу, которую любила носить именно так, и быстро догнала остальных.
Сашка определил по карте, что Невский проспект им не нужен. Кондратьевский совсем в другую сторону, однако досадно было оказаться в Питере и не прогуляться по Невскому.
Невский у них "в другую сторону" может быть, только если они собрались пересекать Неву вплавь, или идти через дичайшую жопу, потому что иначе идти им как раз или по Невскому, или по параллельной ему улице, выходить на Литейный Проспект и Кондратьевский будет совсем близко за мостом, которым Литейный и кончается. Вообще раз уж блин взял не самый попсовый Кондратьевский, так хотя бы ещё раз на карту посмотри, а...
– Собьем бериков со следа! А заодно и разомнемся! – предложил Сашка и бодро двинулся по Невскому.
Временами он будто случайно касался то трубы, то почтового ящика, то угла какого-нибудь дома, и всякий раз «хоккеисты» отмечали это место особым знаком. Ставили на проверку. Когда это стало ясно, к стенам стали прикасаться уже все десятеро, что очень усложнило «хоккеистам» работу.
– Пока по Невскому из конца в конец пройдем, они у нас костьми лягут! – прошептал Макар и похлопал по колену статую мраморной женщины рядом с суровым швейцаром, застывшим у входа в гостиницу.
– Как жизнь, брат? Работаешь! Ну работай! – сказал он швейцару, а Сашке шепнул: – Интересно, как берики выкрутятся? На глазах у швейцара будут тетю помечать?
«Хоккеисты» выкрутились просто. Один остановился рядом с мраморной женщиной, а другой, вежливой улыбкой отодвинув швейцара, сделал фотографию на телефон.
Рузя с Настой, никем пока не замеченные, шли по противоположной стороне Невского. Рузя нес дракончика за спиной в рюкзаке. Гастрафет поначалу спал, убаюканный ходьбой, а потом проснулся и стал ворочаться.
– Молодой человек! У вас кошка вылезает! – нагнав их, сообщила Рузе какая-то сердобольная женщина.
Она стала помогать завязывать рюкзак, и тут из него высунулась узкая морда.
– А-а-а! Это не кошка! Кто это? – прохрипела женщина.
– Удавчик! Не ядовит и очень мил! – пояснила Наста и затянула шнурок.
Дразня следящих за ними берсерков частыми поворотами в многочисленные переулки, десятка прошла треть Невского.
Там наблюдается некоторый недостаток переулков, а ещё шныры выматываются на пустом месте.
Здесь произошло чудо. С Алисой попытались познакомиться. Молодой человек – худощавый, с признаками легкой творческой растрепанности – обернулся к ней, когда Алиса стояла на пешеходном переходе, ожидая зеленого человечка, и начал:
– Скажите, пожалуйста…
– Пожалуйста! – мрачно сказала Алиса.
– Я только хотел…
– Хотеть не вредно.
– …дорогу спросить!
– Вот дорогу и спроси! Дорога, ау! Тебя спрашивают!
Молодой человек попятился.
– Куда вы, юноша? А с дорогой поговорить?
Однако тот уже удирал. Алиса победно приосанилась. Ларе эта сцена очень не понравилась, причем по своим причинам.
– Слушай! – сказала она Лене, прыгая по белым полоскам перехода. – Познакомиться пытались с ней! Понимаешь: с ней! И когда! В шесть семнадцать утра! Со мной никогда не знакомились в шесть семнадцать утра!
– Он же дорогу спрашивал, – примирительно заметила Лена.
– А у меня не мог спросить? Знаю я таких «дорогоискателей». Вначале дорогу ищет, потом спросит про ЗАГС и выяснит, с собой ли у тебя паспорт, потом сделает тебя матерью троих мальчиков и уедет в Кишинев.
Вот эта мысль, что все помешаны на матриманиальных планах, она как бы... чуток чушь. А встречается далеко, очень далеко не в первый и не в последний раз. Почему срочно в ЗАГС? И почему блядь ХОРОШИЕ персонажи в ЗАГС не ходят, максимум юзают мистическую херотню?
Лена рассмеялась:
– Почему в Кишинев?
– Да так… Все трехмальчиковые папы едут в Кишинев.
И откуда это может знать 17-летняя Лара, а не грезить дохералетний дядя?
– Тебе завидно, что ли? Или он тебе понравился? – удивилась Лена.
– Да чихать мне на него! Но познакомиться пытались с ней, а не со мной! Не со мной!!! – повторила Лара.
Сашка свернул в переулок, привлекший его вывеской со скрещенными вилкой и ложкой.
– Кто тут с голоду умирал? – спросил он.
Кафе помещалось недалеко от Невского – шагах в ста. Примерно на середине между Невским и вывеской были открытые ворота, перегороженные громадным контейнером для строительных отходов. На стенке контейнера белой краской было крупно написано: «ВОР! Остановись!». Макар застыл, пытаясь сообразить, что можно украсть в мусорном контейнере.
Кафе было хорошее. Пюре и чай стоили доступно, а хлеб можно было брать вообще бесплатно. Сашка съел двойное пюре и три куска хлеба. Но абсолютный рекорд остался за Макаром. Он уничтожил три двойных пюре и девять кусков хлеба. Даня зачем-то выпендрился, купил кисель, выхлебал его ложечкой, после чего обнаружил на дне утонувшую муху. Другой бы раскричался, но Даня только печально вздохнул и похоронил муху в солонке, закопав ее ложечкой.
...
Он испортил общую соль и мухой, и блин остатками киселя.
Пока шныры ели, «хоккеисты» то и дело проходили мимо и словно невзначай заглядывали в стекла, проверяя, не улизнули ли они черным ходом. Внезапно один из берсерков исчез, а другой, сорвавшись с места, бросился бежать, делая резкие зигзаги.
Не понимая, что случилось, Сашка выскочил из кафе. Увидел, как убегающий перемахнул стенку мусорного контейнера, того самого, на котором было написано «Вор! Остановись!», и спешно извлекает из сумки арбалет. Рядом с Сашкой с грохотом упало колено водосточной трубы. Задрав голову, Сашка обнаружил исчезнувшего берсерка, вцепившегося в водосточную трубу на уровне третьего этажа. Ноги его были задраны вверх и норовили утащить за собой сопротивляющегося хозяина.
Берсерк, засевший в контейнере, переводил арбалет то в одну, то в другую сторону. Искал, откуда их обстреляли. Еще один мужчина, которого Сашка прежде не видел, выглядывал в переулок со стороны Невского и что-то кричал в рацию. Кажется, это и был «футболист», о котором говорил Макар.
В пыльном, с длинной трещиной стекле подъезда напротив мелькнуло лицо Насты. В руках у нее была плевательная трубка, через которую она и выдохнула свою стрелку.
«Все понятно! Не усидела-таки!» – сердито подумал Сашка и вернулся в кафе.
– Надо сматываться. Берики подкрепление вызывают. Напрасно Наста их взбудоражила, – крикнул он.
Все выскочили на улицу. Кирилл сунулся было на середину дороги, но Сашка сгреб его за ворот и дернул назад. Дорога простреливалась из бака, в котором засел берсерк.
– Уходим вдоль дома!
– К Невскому?
– Нет. На Невском еще один.
Это Сашка крикнул уже на бегу. Они пронеслись мимо серого длинного дома, затем мимо приземистого, с колоннами, особнячка, спрятавшегося за красивой решеткой в глубине сада. Здесь Сашка резко ушел вправо и остановился, поджидая отставших.
Особнячок это Мариинская Больница, и они бегут, куда надо.
Отставших было трое: Алиса, Фреда и Даня. Фреда бежала с лицом таким сердитым, что на нее опасно было смотреть. На щеках у нее вспыхивали красные одиночные пятна. Временами она замедлялась и, кривясь, касалась ладонью бока, в котором у нее кололо. Даня, высоко вскидывая верблюжьи колени, буксировал за руку Алису, которая не столько бежала, сколько прыгала на одной ноге.
– Ранена? – забеспокоился Сашка.
– Камень в ботинок попал! – с раздражением ответила Алиса.
Сашка выглянул в переулок. Тот берсерк, что был на Невском, держась спиной к стене дома, пытался проскочить опасный участок. Вскоре он нагонит их.
– Быстрее!
Теперь Сашка держался замыкающим, подгоняя буксирующего Алису Даню. Саму Алису подгонять было опасно. Она легко могла заявить: «Идите вы со своим ШНыром! Я сваливаю!» – и назло всем остановиться. И Фреду Сашка тоже подгонять не решался. Она и так выкладывалась изо всех сил, то и дело приседая от боли. Только сейчас Сашка в полной мере осознал, какой сильный у Фреды дух и как он шпорит худенькое и малосильное ее тело. Крохотная, со склоненной набок головой, которая держалась на тонкой шее точно бутон на стебле, Фреда лишь благодаря особенностям своего характера казалась всем Гераклом.
«Так мы далеко не убежим! Еще метров триста – и растеряем всех девчонок!» – подумал Сашка.
У них там вообще теоретически жёсткая физуха для обоих полов была, конная езда опять же, но не, девочки резко ослабели и не могу пробежать и сто метров.
Он уже хотел спрятаться, чтобы, подпустив берсерка поближе, подстрелить его из засады, как вдруг из-за угла ближайшего дома вылетел тяжелый внедорожник и встал как вкопанный. Из джипа никто не выходил. Макар, бежавший первым, попятился. Вскинул руку со шнеппером, но не стрелял. Его сбивала крупная надпись на заднем стекле «ЛУЧШИЙ В МИРЕ ФОТОГРАФ!» и дальше мелко «свадьбы, праздники, дети».
Мимо Макара пробежал Ганич, тоже со шнеппером, и, прижав лицо к тонированному стеклу задней двери, заглянул внутрь машины. За рулем сидел мужчина со светлой шкиперской бородкой. Рядом с ним небольшая круглая женщина маникюрными ножницами что-то делала с кусочками кожи. Водитель открыл дверь и вышел. Влад, отскочив, направил на него шнеппер.
– С предохранителя сними! – спокойно напомнил мужчина и, подойдя к багажнику, открыл его, откинув два дополнительных сиденья. – Забирайтесь! Сразу предупреждаю: ехать будет тесно.
– Вы от Кавалерии? – сообразил вдруг Влад.
– «Кавалерии»? Надо же! Интересно, она в курсе, что ее так называют? – поинтересовался мужчина, показывая жестом, чтобы на задние сиденья запрыгивали прямо через багажник.
– Так от Ка… от нее?
– Это скорее Калерия от нас! А мы сами от себя! – с достоинством произнесла круглая женщина. – Я Анна Васильевна. А это мой муж Михаил… А теперь в машину, быстро!
Бог из машины, часть 100500-ая. Причём заметьте, они вылетели из угла, то есть саму сцену с берсерком если и наблюдали, то после этого развернулись, вильнули и объехали квартал.
Да, точно, типичные шныры.
)
