Героя зовут Мефодий Буслаев. В начале книги ему 13 лет и 66 дней...
Итого 4745+66+3/4(количество високосных лет, если Мефодий родился в високосный год, то дней больше)=4814/5 дней. Собственно, число не значит ничего, и почему оно выбрано - хз.
Он живет в забавной семейке мелких жуликов. Мать своя, отец приемный. Отчим – мелкий жулик - и квартирный вор-форточник, и шулер. При всем том жмот патологический, отмеряет чуть ли не туалетную бумагу.
Очень похоже, что отчим - это будущий Эдя, сменивший профессию и отношения с Зозо.
Мама ворует кошек у новых русских, а потом находит за вознаграждение.
Очень, вероятно, прибыльный и безопасный бизнес - влезть в дом к богатым и украсть кошку.
Кроме того, они иногда воруют продукты из супермаркетов. Пока малыш маленький, они прячут ценные вещицы чуть ли не ему в подгузники, где они странным образом исчезают.
Рада, что нас избавили от этих подробностей.
Ну а мальчишка - само собой особенный - настолько особенный
Я знаю, это уже вносили, но это достойно повторного цитирования.
что им сильно интересуется международная магфия в лице дядюшке Сэма.
Мир Таня и Мефа всегда был один, но различалась глобальность действия. В первоначальной задумке(если позволите, первонахе), этого ещё нет - вселенная едина, и достающий дядюшка Сэм может подпортить настроение как Сарданапалу, так и Арею. Обычные маги ещё не получили клеймо "элементарные" и, вероятно, не были выброшены за борт судьбоносных событий.
В начале книги я, возможно, использую ситуацию из главы с похищением из роддома.
Но, к счастью, не использую, в смысле, не использовал. Лучше уж Тарарах с шашлычками на шпаге маршала Даву.
Дядя Сэм пытается украсть мальчишку, но с него берут клятву, что он больше не будет соваться к мальчишке и вообще на русскую территорию. Но Сэм юлит и дает клятву как-то хитро, что она действует только 13 лет и 66 дней...
Это не Сэм юлил, это те, кто клятву брал, не умеют в магическую юриспруденцию.
Для всего магического мира для белых и темных - по какой-то причине – крайне важно, чтобы Мефодий Буслаев не стал магом. Его от этого берегут, страхуют и опекают, потому что, скажем, существует пророчество, что мальчишка станет темным властелином, таким жутким, что всякие прочие будут рядом с ним просто козявками…
Учитывая, что Сарданапал совершенно очевидно проебал жизнь Таня(которую кормили чёрт знает чем и запирали на холодной лоджии), хотя он знал, где она живёт, думаю, что все старания магов заключались в ритуальном беганье раз в полгода со словами "Спи, мой милый, баю-бай". Да и по канону Таньке дар в гробу видел все попытки его усыпить, иначе Пипенция и Бульонов в Тибидохсе бы не оказались.
Как и его родители, мальчишка начинает заниматься мелкими кражами и мошенничествами, но очень умело и забавными способами, например, находя контакт с животными. Это у него от мамы, которая любую собаку может украсть в два счета.
Она только что крала кошек. И, если я правильно помню, у Мефодия в итоге именно этого таланта как раз и не было.
И вот однажды мальчишке удается украсть редкий магический артефакт - исключительно сильный и темный…
И в каноне Тани, и в каноне Мефа сильные тёмные артефакты - существа крайне нравные, и скорее бы угробили вора, тем более лопухоида, чем ему подчинились.
Подумал, что успешность книги - в большом количестве отдельных полноценных КРАТКИХ историй! Даже если потом не возвращаешься к этим историям. Они живут самостоятельной жизнью и расширяют пространство литературного мира, погранично сливаясь с собственным внутренним миром читателя.
Ааа, а я-то думала, что забытые в следующей части виликие артефакты из предыдущей - это проёб, а это оказывается фича.
И не надо с моим и в мой внутренний мир что-то сливать, он не помойка!
Само название как-то смущает.
Арей, бес третьего ранга,
А почему не архидьявол первого или адское отродье пятого?
, приближенная к самому Везельвулу, ударил кулаком по столу. Он был красен и гневен.
Ну, быть красным(не того героя называют помидором!) и гневным Арею и в изданной версии вполне удавалось. А вот быть с тем, чтобы быть чьим-то приближённым уже сложнее.
— Повтори, что ты сказала, Ягге! — потребовал он.
Старушка, невозмутимо набивавшая свою трубочку, прежде закончила свое занятие и лишь потом, вставив вишневый мундштук в угол рта, произнесла:
А вот тут вылезает один из самых интересных для меня вопросов канона Мефа/Тани, а именно, что такое боги? Вроде бы сверхъестественные даже для стражей существа с огромной силой, но при этом в их рядах как-то оказался Арей, который страж мрака. Богов там что, по объявлением набирали?
Вчера вечером я от безделья гадала на картах Таро. Это довольно полезное занятие, особенно если учесть, что я сама когда-то придумала эти карты. Вначале не выпадало ничего интересного, так мелкие сплетни, интриги, кабинетные дрязги, сердечные увлечения. Однако я чувствовала, что карты что-то скрывают и раскалывала их раз за разом...
Ягге замолчала и затянулась, маленькими порциями выпуская дым.
— Ты что издеваешься надо мной? — рявкнул Арей. — Повтори, что ты сказала в самом начале! Что еще замыслил этот лизоблюд, эта ехидна, это скопище пороков?
Если Ягге сама эти карты придумала, то есть она знает сам принцип формирования ответа, зачем ей карты? Она ведь может использовать или обратиться к самим силам, стоящим за Таро.
Про скопище пороков - не знаю, как в первонахе, но в изданной версии(считайте, в каноне) Арей успел из смертных грехов попробовать следующие:
-чревоугодие(одна медовуха чего стоит)
-алчность(эйдосы и интересное тёмномагическое оружие)
-уныние(сколько помню, Улита говорила, что Арей мог на маяке едва ли не неделями молчать)
-гнев
-гордыня.
Зависть я могла забыть,хотя вряд ли, а вместо сладострастия он женился, как честный страж.
Из заповедей нарушал следующие:
-возможно, не создавай себе кумиров из-за Кводнона, хотя спорно.
-почитай своих родителей - если у той же Дафны всё спорно, то Арей, как я понимаю, точно из созданных Светом первостражей.
-не убивай.
-не кради - молот Тора(а почему не Перуна?) в Третьем страже мрака.
-не лги.
заповедь: не произноси имени Бога понапрасну Арей нарушить не мог по техническим причинам.
Так что ай-яй-яй, гражданин хороший.
— Хо! Все мы скопища пороков. В этом он не оригинален. Не будь мы так порочны, кто знает: нас допустили бы в Небесные Сферы и мы не чувствовали бы себя изгоями, — сказала Ягге.
— Замолчи, старуха! Ты соображаешь, что несешь? — испуганно прошипел Арей. — Изгои, Небесные Сферы? Ты из ума выжила? Вот погоди, вынудишь ты меня когда-нибудь сообщить куда положено.
Доносящий куда следует испуганный Арей - это почти уровень "Летучей мыши".
Поняшка не понимает, а что вообще рядом с бесами забыла Ягге? Она же бывшая богиня, причём с явным уклоном в сторону света.
Ягге презрительно расхохоталась.
— Это куда? Везельвулу? Думаешь, он не знает, что мы, древние боги, помним еще те времена, когда он сам был мелочью на побегушках? Если бы он мог, он уничтожил бы нас, чтобы стереть это воспоминание. Но он никогда не решится это сделать. Каждый из нас, богов, способен на большее, чем любой черт-выдвиженец, умеющий разве что вздувать банки с тушенкой и гноить квашеную капусту в столовой города Урюпинска.
Ситуация с богами запутывается ещё сильнее. В первонахе что, свет и мрак возникли вместе с христианством?
Арей, громадный, разъяренный, вскочил из-за стола. На улице с грохотом прорвало трубу, и через провалившийся асфальт хлынула горячая вода.
Мы с Улитой поспешно отодвинулись, подумав, что здесь Ягге могла бы уж придержать язычок. На город Урюпинск у нас в “Рай-Альтернативе” было наложено строжайшее табу. Именно в Урюпинске Арей, разжалованный за запой, приведший к поражению в русско-японской войне и гибели крейсера “Варяг”, отбывал до тридцатого года свою повинность.
Для начала, хочу заметить, что в Рай-альтернатива есть совершенно отвратительный рассказчик от первого лица. Заметив это, я могу наконец посмеяться над запоем Арея 
Хотя, скорее всего, этот Урюпинск и запой - корни привычной нам версии про маяк и дуэль.
Потрясая кулаками, Арей навис над подбоченившейся старушкой. Я даже выдвинулся вперед, приготовившись, если нужно, ее защищать.
— Ягге! — взревел Арей. — Если ты еще раз посмеешь..!
— Ась? Что-то я стала глуховата, — издевательски переспросила Ягге, поворачиваясь к бесу третьего ранга ухом.
Арей, побагровев, раздулся до нечеловеческих размеров, медленно поднял над головой сжатые в кулаки руки, будто готовясь взорваться, а потом, внезапно расхохотавшись, плюхнулся назад в кресло.
— Сдаюсь! Я умею проигрывать! — сказал он. — Ягге, пожалуйста, повтори, что ты там говорила про дядюшку Сэма?
Что ж Арей так нервно реагирует на 24 года ссылки, особенно если учесть, что в первонахе он однозначно древний бог... И почему он проиграл Ягге?
— Сегодня в пять часов десять минут вечера в Московском роддоме номер двадцать семь, что на Коптевском бульваре, на свет появится ребенок. Мальчик. Карты Таро говорят, что это будет величайший гений, который прославит и возвысит государство, в котором пройдет его детство.
— Вон он, отечественный производитель! — сказал я с гордостью.
— Прославит? М-м... В какой области? Кто это будет? Писатель? Художник? — протянул Арей.
— Нет, что-то связанное с техникой. Может быть, физика или биохимия.
Повелитель мрака-биохимик, звучит внушающе. Прямо как бес третьего ранга.
— Тоже неплохо. И что же старина Сэм? Обгрыз себе от досады ногти?
Ягге закусила белыми зубами чубук.
— Нет. Он собирается выкрасть младенца в первые же часы после его рождения. Об этом тоже поведали карты.
Арей гневно засопел.
— Но зачем ему младенец, если он родился у нас?
— Разве неясно? В пророчестве говорится: “возвысит государство, в котором пройдет детство”. Значит...
— Сволочь, мерзавец, подхалим! Я всю душу из него вытрясу! Он от меня под церковный фундамент спрячется! — заорал Арей. — Откуда он вообще об этом пронюхал?
А какое вообще дело древнему греку до России? Разве что прижился...
— Тенотчитлан и Ло-а-ару, — ответила Ягге.
— Кто-то?
— Два божества майя, перешедшие к нему на службу. Наделены даром провидения. Дядюшка использует их на полную катушку.
Арей поморщился.
— Это те два дегенерата, которых майя кормили сырым человеческим мясом?
— Они самые. Дядюшка Сэм и сейчас потихоньку приносит им жертвы. Если разобраться, кусок сырого человеческого мяса в наше время найти несложно, — сказала Ягге.
Вряд ли культ бога войны в период его складывания был сильно добрым.
С низким утробным урчанием, отчего в животе у него словно похоронно зачавкал органчик
— Мне не терпится увидеть физиономию этого хвата, когда я застукаю его с поличным, с младенцем на руках! Он у меня дешево не отделается... я его... Пашка! — вдруг рявкнул он.
— Да, господин директор! — откликнулся я.
Арей неопределенно, словно бы даже с некоторым смущением пошевелил в воздухе пальцами.
— Ты это... того... м-м... мальчик мой, захвати с собой те трубы, которыми ты... м-м... тогда...
— Вы советуете мне захватить распятие, чтобы огреть им по загривку Дядюшку Сэма? — уточнил я.
Арей, побагровев, подался вперед.
— Не кощунствуй!
А в чём кощенство-то?! В том, что бес крестом по башке получил? Да это вроде как раз хорошо же...
. — Ничего я тебе не советую! Напротив я тебе запрещаю! Ты меня хорошо понял? Запрещаю!
Я очень хорошо его понял. Осторожному бесу не хотелось произносить это слово, отдавая приказание так открыто. Совсем другое дело, если это будет моя инициатива. Я — человек с неопределенными полномочиями, непредсказуемый, с незаключенным договором — мало ли, что взбредет мне в голову.
Канонный Арей определенно смелее и в то же время действует менее открыто.
Я достал из шкафа сваренное из труб распятие и, завернув его в газеты, положил его в большой пакет. Пока я это делал, Арей и Ягге усиленно смотрели как бы сквозь меня, будто меня вообще не было в кабинете, при этом Арей вполголоса бормотал, что да, конечно, с приличными адскими духами так не поступают, но с другой стороны оставлять без ответа, держа нейтральную позицию...
В начале пятого, примерно за час до того, как московский воздух должен был огласиться первым криком новорожденного гения и тут же начать наполнять его, кроме смога и запаха йода, невидимыми флюидами его будущей гениальности, мы прибыли в роддом.
Смог, йод и флюиды гениальности - звучит как состав духов от абсолютного психа.
Вначале нас, естественно, не хотели пускать, и дорогу нам преградил воинственный молодой вохр, обвешанный таким количеством раций, дубинок, баллонов с газом и наручников, что возникни необходимость, он сам бы затруднился, чем именно нужно воспользоваться в первую очередь.
— Не положено! — хмуро заявил вохр.
— Ч-что?! Да с кем ты..!!!
Арей яростно надвинулся на него, оттеснил грудью, и мы прошли наверх.
Вохр, моргая, смотрел нам вслед, а потом плюхнулся на свой стул и тупо стал смотреть на мелькавшие в телевизоре фигурки. В его сознании, давно еще, с армии, отпечаталось, что кто кричит, тому и можно. Кто громко кричит и при этом багровеет — тому можно все. Вошедший полный мужчина кричал очень громко, начальственно и при этом багровел — следовательно, граница на замке.
С такой логикой против Арея у мира шансов определённо нет.
Заведующая, маленькая румяная женщина с белыми кудряшками, похожая неправильным прикусом на овцу, поливала из стакана фиалки. Завидев нас, без стука появившихся в ее кабинете, она натужно сделала строгое лицо и замахала руками, приобретая сходство мельницей.
— Нельзя! Нельзя! Часы приема!
Улита решительно шагнула к ней и с хамски-настойчивым выражением махнула заполненным бланком со множеством печатей, внезапно как бы ниоткуда появившемся у нее в ладони. Два сделанных лица — строгое и хамски-настойчивое — на миг схлестнулись в жесткой рукопашной.
Поприцкая исторгла печальный вздох и спросила, как нас зовут. В глазках у нее крылось обидчивое возмущение — должно быть, раньше ее предупреждали о проверках заблаговременно.
— Доктор медицинских наук профессор Самуйлович из курирующей организации, доктор наук Гальперина из министерства здравоохранения, доктор Розенбубен — акушерка-практик, — представил я Арея, Улиту и Ягге.
Арей Самуйлович, Улита Гальперина и Ягге Розенбубен - так и запишем. Я даже и не подозревала, что Ягге - еврейка 
Заведующая испуганно сглотнула.
— А вы кто?
— Тарас Нечипоренко. Лаборант. Э-э... тоже кандидат наук, — последнее я добавил, чтобы не потонуть рядом с такими знаменитостями.
Лаборант-кандидат наук.
— Первым делом — работа, чаек потом, — сказал Арей.
— Конечно, конечно, — засуетилась заведующая. — Я все подготовлю. Что именно вы хотите проверить? Хозблок, родильное отделение, приемное отделение, палаты?
— Какова... гм... у вас сама процедура рождения? — важно спросил я.
Доктор наук Гальперина по-идиотски захихикала, и я едва удержался, чтобы не наступить ей на ногу.
— Как какова процедура? — заморгала заведующая. — Как везде. Приемное отделение — родильное — послеродовое...
— Стоп! — сказал я. — А где содержатся младенцы?
— У нас отдельное содержание. Второй этаж по коридору направо, комната 201. Там постоянно дежурит нянечка.
— Теперь там вместе с ней подежурит наш сотрудник, — сказал Арей, кивая на меня. Я вытянулся точно проглотил аршин, такое решение было для меня неожиданностью.
— Но это вопреки правилам... стерильность... — пискнула Поприцкая.
— Стерильность будет соблюдена, — заверила ее Ягге, улыбаясь и дружески обнимая за ее талию.
Ситуация как-то всё сильнее и сильнее пахнет абсурдом.
Ягге отвела заведующую в сторону, к окну с фиалками, и что-то забормотала, время от времени дотрагиваясь до пуговиц ее халата. Заведующая кивала, все больше проникаясь. Древняя богиня единственная из всей компании умела убедить, не напугав при этом до полусмерти.
А чем занималась в первонахе Улита?
Вскоре я, облаченный в синюю больничную униформу и фартук, простерилизованный и протертый жидкостью из банки, на которой было написано: «Раствор № 7», сидел на табуретке среди кювет с младенцами. На лице у меня была марлевая повязка, а на коленях лежал пакет с распятием. Я дважды проверил, легко ли вынимаются скрещенные трубы. Оказалось, легко, особенно если предварительно выпутать их из газет.
Вся ответственность, связанная с отловом с поличным и последующим наказанием дядюшки Сэма, свалилась на меня. Ягге, Арей и Улита ждали в машине, припаркованной за углом. Ближе они находиться не могли, поскольку дядюшка Сэм, хитрый и опытный профессионал, наделенный тонким чутьем демона, просек бы присутствие в роддоме духов бездны.
Изредка я посматривал на часы. Было без трех минут пять. Роженица Соколова Мария Витальевна, мать-одиночка, ожидавшая своего второго ребенка и представления не имевшая о том, что ей суждено стать матерью гения, уже давно была в родильном отделении.
Прошло еще семь минут, прежде чем я услышал в коридоре шаги. В палату вошла ссутуленная нянечка с кюветой в руках, в шапочке и стерильной маске. Она поставила кювету на свободное место, на короткое время недоуменно остановила на мне взгляд, а потом вышла из палаты.
Теперь я не сводил с кюветы взгляд, готовый, если понадобится, оборонять ее до последнего. Моя взмокшая потная рука сжимала трубу. Если бы кто-нибудь подошел сейчас к кювете и попытался взять ее, я сперва огрел бы его распятием, а потом бы уже стал разбираться, кто это и зачем. Зная хитрость дядюшки Сэма, я никому не доверял.
Я просидел так с полминуты. Никто не появлялся, и я решил взглянуть на гения. Интересно все-таки, как выглядит тот, кто прославит и возвысит землю его вспестовавшую на все времена.
Я подошел к кювете, наклонился и взглянул на высунувшуюся из-под пеленки младенческую ручку с то сжимающимся, то разжимающимся кулачком. Бирочка была как будто правильная:
«3404
Соколова Мария Витальевна
Мальчик»
Я было успокоенно вздохнул, но внезапно у меня перехватило дыхание. Бирка биркой, но сама ручка младенца! С ней было что-то не то. Она была не белой, а черной, со слегка желтоватой ладонью. Не церемонясь, я развернул пеленку и увидел... Передо мной была девочка-негритянка, кричащая, возмущенная, с выпуклым животом и дрыгающимися, поджатыми к животу, ножками.
Негритянка описывается как-то неприятно.
Мерзавец Сэм! Обманул! Поменял младенцев по пути в палату и не только поменял, но еще, явно издеваясь над нашим простофильством, подсунул взамен негритяночку. А я еще удивлялся, почему вошедшая сутулая старуха, так громко шаркала ногами! Под темными полуботиками «прощай, молодость!» у нее наверняка были сокрыты старомодные сэмовы копыта.
Проскальзывая подошвами по линолеуму, я вылетел в коридор и буквально скатился вниз по лестнице. Охранник с туповато-подозрительным лицом смотрел в телевизор на мелькавшее в нем юмористическое шоу. “Насмешить меня хотите, а вот хоть тресните: возьму и назло не засмеюсь,” — было написано на его физиономии.
— Где старуха с младенцем? — крикнул я ему.
Вохр, не отрываясь от экрана, махнул в сторону двери.
— Упустил, осел! — крикнул ему я и, как был в маске и халате, размахивая трубой распятия, метнулся на улицу. Выскочив из дворика роддома, я замер, высматривая. Так и есть! Спина улепетывающей, подозрительно цокающей по асфальту старухи, синела уже в самом конце Коптевского бульвара.
— Сбежала! Старуха сбежала! — завопил я, бросаясь за ней и на бегу ударяя трубами по крыше нашего лимузина, в котором сидели не подозревавшие о моем головотяпстве Ягге, Арей и Улита.
Возмущенно загудев, лимузин рванулся за мной, но догнал меня только на середине бульвара, такой я взял начальный темп. Ягге распахнула дверь машины, и я на ходу впрыгнул в нее.
— Как же ты? — укоризненно крикнула Ягге.
— Перехватил с полдороги. Поменял на негритянку! Бирки тоже поменял! И ведь я же на него в упор смотрел! Не узнал под маской! — почти плача, прохрипел я.
— Глумится, мерзавец! Ну ничего! Где он? — прорычал Арей.
В чём глумление-то? Ха-ха-ха, вместо ребенка высшей белой расы и высшего мужского пола подсунем вам второй сорт? Если да, то автор очень нехороший человек.
— Где-то впереди!
— Гони, Мамай, гони!
Мамай! 
Наконец, подгоняемый страшными, немыслимыми, кощунственнейшими ругательствами, каких и в природе нет, и которые пробирают не только до кости, до и до самого мозга ее, внушая страх и ужас даже закаленным на перченой русской речи сердцам, наш лимузин стал настигать, надвигаться, и тогда дядюшка Сэм, видя неминуемую кару, стал уходить дворами, петлял серой молнией, хитрил и путал след, проклятиями обрушивая на нас хлам с балконов и жестяные, дребезжащие колена водосточных труб.
Что за детсад...
. Не знаю, что было и как: помню только улепетывающие лопатки дядюшки Сэма и как оттопыривалась, выдавая его, борода под оборачивающейся маской. И как я только раньше, в палате с младенцами не увидел этой округлой предательской бороды!
Хороший вопрос!
Внезапно мы оказались у ограды леса, и здесь дядюшка Сэм, ужом юркнув под забором, метнулся между прозрачных, по осеннему четких стволов
А в чём заключается именно осенняя повышенная чоткость?
Наш лимузин, ведомый страстным Мамаем, тоже попытался проскочить под забором, но с глухим звуком сминаемой жести разворотил себе весь перед о бетонное основание ограды.
Эх, Мамай, даже старушку-демона тебе нельзя доверить задавить.
Мы выскочили из машины, и наступая на ее крышу, подсаживая и торопя друг друга, полезли через накренившийся забор в лес. Я помог спрыгнуть Ягге, поймав ее в охапку, а потом побежал вдогонку улепетывающему Сэму.
Вначале он был еще виден, мохнатоногий, хвостатый, облаченный в старомодный сюртук времен освоения Нового Света. На бегу он пакостно подпрыгивал, постукивая копытцами и коварно оглядываясь. Его широкая, с выпуклыми лопатками спина мелькала, удаляясь, между деревьев.
Мы с хрипящим от натуги Ареем
Арей бес, что он так?
Про сюртук - это же отсылка к Гоголю! 
Дядюшка Сэм же, рогатый, перворазрядный бес, похитившись нашего младенца, пропал, затерялся бесследно в парковой глуши.
— Ты видел, куда он побежал? — крикнула Улита.
— Нет.
— Мне кажется, туда, насквозь!
— Нет, не туда! Я видела его спину слева!
Мы двинулись туда, но наткнулись на разделяющую аллею сетку, на которой провисшей тряпочкой болталась марлевая повязка, брошенная проведшим нас Сэмом.
А телепортиться тут никто не умеет? В Таньке умели.
— Вот мерзавец, удрал! — выдохнул Арей. Мой директор был уже не красен, а изжелто-бледен, с обозначившимися под глазами кругами. Казалось, с ним вот-вот случится удар.
Да, с формой и телом канонному точно больше повезло.
— Эх ты, разиня, ятрить твою! Проворонил Россию! А еще отечественных производителей поощрял, чайник! — с бессильной яростью прошипела Улита, гневно и выпукло глядя на меня.
А почему не впукло глядя?
Я и сам проклинал себя, проклинал так капитально, что сам был удивлен, почему рядом не возник немедленно Асклепий с открытой записной книжечкой и гусиным пером в дрожащей от нетерпения лапе.
Асклепий-то тут причём? Он же по врачеванию специализировался.
И тут неожиданно я услышал детский плач, донесшийся из-за ближайшей елки, осыпанной яркими пятнами опавшей березовой листвы. Не задумываясь, я прыгнул туда, раздвигая ветки и замахиваясь скрещенными трубами. За елкой, пытаясь заткнуть младенцу рот своей мохнатой лапищей, сидел на корточках дядюшка Сэм — вислоносый, бородатый и сосредоточенный. На лбу у него поблескивали крупные бисеринки пота. Сквозь разжатые пыхтящие губы видны были широкие, крепкие клыки изжелта-белого цвета — гордость и вывеска американских стоматологов.
Обнаружив его так внезапно близко, да еще не удирающим, а сидящим, я опешил и так и замер стоя над ним, с занесенным над головой распятием.
Дядюшка Сэм вскинул голову, увенчанную короткими кривыми рогами, из которых правый был толще левого, искривленного и загнутого назад — то ли вследствие какой-то давней травмы, то ли черепной ассиметрии. Его зоркие зрачки остановились на мне, чуть сузившись — и я понял, что Сэм узнал меня, хотя видел прежде лишь однажды, мельком, на петушином поединке.
Увидев распятие, бес на миг отпрянул и, продолжая зажимать новорожденному рот, быстро прошептал:
— Не поднимай шум! Десять миллионов долларов! Чек выписываю немедленно! Только дай мне уйти с ребенком!
Почему тут предлагают деньги, причем лопухоидные?! Разве игра не на души ведётся?
— Рот! Не зажимайте ему рот! Вы его задушите! — крикнул я, увидев, что младенец уже синеет.
— Я не могу ее убрать. Он кричит. Решайтесь скорее: двадцать миллионов! — деловито, но, явно отвлекая меня, проговорил Сэм, начиная медленно подниматься.
Я опустил руки и ударил его распятием, ожидая, что голова его окажется такой же пластилиново-мягкой, как у Асклепия
Одни боги становятся бонзами мрака, а другие... комиссионерами?!
. На ней не осталось даже следа — лишь красноватая полоска на высоком, с залысинами лбу. Зажмурившись и завыв, дядюшка Сэм вскочил и, держа младенца как щит, вытянул его вперед. Теперь я не мог ударить беса, без страха попасть по новорожденному, натужно кричащему по всю силу своих легких.
— Вы в России не сумеете создать ему условий. У вас любой гений пропадет! Отдай его мне! — бормотал он, следя глазами за распятием и одновременно пытаясь копытом пнуть меня в коленную чашечку.
Начинается...
Внезапно он налетел на что-то спиной и, думая, что это дерево, быстро обернулся.
Зачем оборачиватся к дереву, если противник перед лицом?
Но это было не дерево, это был Арей, страшный, яростный, гневно сопящий. Положив тяжелую как окорок руку
А ведь образ-то красиво изначально рисовался. Но эта рука какого-то Дадли или тётю Нинель скорее из памяти вызывает, чем кого-то грозного.
— Ну как тебе русские детишки? — тихо осведомился мой директор. — Заришься, значит, из роддомов таскаешь?
Дядюшка Сэм расплылся в улыбке.
— Здравствуй, старина! — сказал он с радостным восторгом. — Как я рад тебя видеть, дружище!
— И ты здравствуй покуда! Так что с детишками? Своих не хватает? — с какой-то грозовой негромкостью повторил Арей. Он деловито забрал у Сэма младенца и передал его на руки Ягге, немедленно прижавшей мальчугана к своей груди.
Дядюшка Сэм нервно облизнулся, отыскивая глазом пути к отступлению.
— Я все объясню! Произошла ошибка! Дело в том, что я пролетал мимо и не удержался... С кем не бывает? Младенец теперь у вас, так что если инцидент исчерпан, то я могу идти. Не так ли? — бодро заговорил он.
Не размахиваясь, Арей дал ему оплеуху, показавшуюся мне совсем не тяжелой, но от которой круглая благообразная голова Сэма метнулась в сторону.
Дядюшка Сэм присел, закрывая голову и не открывая взгляда от ареева кулака.
Кулак Арея - не грабля Гуни Гломова, чтобы вместо открывашки даже для взгляда использовать.
Вы ответите за попустительство! — завизжал он. — Вас всех в бараний рог скрутят! Отправят в Геену ртуть квасить!
Отправят в Геену ртуть пьянствовать?!
! Я все Ему доложу, всё!
— Про что это ты Ему доложишь? — поинтересовался Арей.
— А я уж и доложил! Давно доложил! С чего вы думаете, вам чистый пергамент прислали? — вне себя от гнева завопил дядюшка Сэм. — Обрусели вы тут, Третим Римом себя возомнили! Одним глазом в Царствие Небесное метите, а другим на Везельвулов трон коситесь!
Вместо Люцифера тут Вельзевул? А Владыке Мух не жирно будет?
— Значит, угрожаешь? Ну, ну? Доносительством занимаешься? — спросил Арей.
— Не доносительством, а предупредительством! В известность ставлю-с, а это не зазорно-с! — страшно возвысил голос Дядюшка Сэм.
— А сейчас про что в известность поставишь? Про то, что младенца чужого украсть хотел и негритяночку подсунул? — язвительно полюбопытствовал Арей.
— Нет, не про негритяночку! Я ему про другое расскажу: про распятие, про антиабортную программу, на которую вы казенные денежки разбазариваете, про Асклепия тоже расскажу — у меня его письмецо имеется! И о том, с кем ваш сотрудник встречается тоже не умолчу!
про антиабортную программу 
. Хотя я согласна - это действительно порождение Ада. Сотрудник, вероятно, встречается со светлой?
— Доложишь, обязательно доложишь! А уж я постараюсь, чтобы тебе было о чем докладывать! — мрачно пообещал Арей и, не медля больше, выбросил вперед огромный мохнатый кулак.
Точно Гуня какой-то.
Я вырос в довольно приличной семье, в которой считалось, что бить втроем одного недостойно, что трое — это стая, а один — эта несчастная жертва. В целом я и сейчас согласен с этой концепцией, но тогда в лесу, мутузя дядюшку Сэма, я понял, как это приятно: бить втроем одного. Дядюшка Сэм шипел, сыпал страшными угрозами, катался по земле, лягался копытами, пытался проколоть мне живот своим острым правым рогом, но мы не обращая внимания на эти корчи колотили его, пока не отбили себе все ноги.
Ну вы, бесы, и козлы. А я понял, как это приятно: бить втроем одного - это верный шаг на скатывание даже не к мраку, а к гопникам.
Улита с Ареем, что было видно из возгласов, били Сэма в основном по карьерным мотивам, то я делал это из чистого патриотизма.
— Вот тебе за Югославию! А это за Корею! А это за Персидский залив! А это за Хиросиму и Нагасаки! А вот это за распад Советского Союза и за НАТО с Украиной! — бормотал я, раз за разом прикладывая его распятием.
Знаете, для этой темы мне приходится находить всё более и более выразительные картинки фейспалма. На этот раз попробую эту -
. И это я ещё якобы не понимаю, кто имеется в виду под Дядей Сэмом.
Наконец спустив пар, мы отошли он неподвижно лежащего Сэма. Американский бес производил впечатление совсем полудохлого — казалось, теперь нужен будет подъемный кран или группа санитаров, чтобы вновь поднять его на ноги. Но мы недооценили хитрости дядюшки Сэма. Едва мы отошли, как Сэм с необычайной резвостью вскочил, пнул Арея копытом в живот, плечом сбил меня с ног и кинулся быстро бежать между деревьями.
Старомодный сюртук на его спине был разодран и виднелась опаленная крестом шерсть.
— Вы у меня еще все поплачете! Кровавыми слезками! — взвизгнул он еще раз издалека и растаял.
— Свинское собачество! Он сбежал! — с сожалением сказала Улита.
Ведьма присела на поваленное дерево и стала с сожалением разглядывать поломанный каблук.
— Об Сэма сломала? — спросил я.
— Уж больно лоб прочный. Его бы валенком шарахнуть, а в валенке чтоб гирька, — мечтательно сказала Улита.
Арей, бросившийся было на Сэмом вдогонку, вернулся и вытер со лба пот, заливавший ему глаза.
— Уф! Да простит мне Везельвул, но, клянусь преисподней, бить беса первого ранга намного приятнее, чем профилактически чистить рыло проворовавшимся комиссионерам, — сказал он.
— Полностью с тобой согласна, Арей. Не в пример приятнее, — согласилась Улита. — Бить комиссионеров — тяжелая работа, здесь же речь идет о моральном удовлетворении. А моральное удовлетворение многого стоит.
— А я теперь думаю, мы его били, — сказал я с запоздалым сожалением. — Это еще больше настроит Сэма против России!
— Ничего подобного! — возразил Арей. — Невозможно настроить дядюшку Сэма против нас еще больше. Он и так ненавидит нас до последнего адского градуса, а теперь, быть может, хотя бы немного научится уважать. Он ненавидел меня еще тогда, когда я, не подозревая об его амбициях, уговорил царя продать ему Аляску. По доллару за квадратный километр — мерзкий скряга, а в каком мешке он привез деньги! Грязненькие пачечки, стянутые воловьими жилами.
А на кой фиг ты это сделал, прото-Арей? Раз уж и царь, и Сэм не хотели...
Ягге высоко подняла на руках малыша, демонстрируя его нам. В этот миг гениальный младенец брызнул своей первой в жизни струйкой, едва не окатив отскочившего Арея.
Больше низменности богу низменности!
— Все-таки что не говори, хорошо постарался русский производитель! — воскликнула Ягге в восторге.
— Безымянный производитель! — фыркнула Улита.
— Что ж, что так? — строго сказала Ягге. — Кто сказал, что хорошие дети рождаются только в проштампованных загсом семьях?
Русский производитель... Всё, уносите пони.
так что я признаю, налажала, написав что все ок с этим переводом.
Слишком сильные децибелы нихуево так воздействуют на организм.
