Страх перед числом 13 потом исчезнет.
У мужчины средой-проводником служит внутренняя сторона поверхности тела, заряд проводится из внутреннего электрического моря огня в средоточие духа, а оттуда уже заряжается фантазия. Отводится же заряд во внешнюю природу – в нее изливается его сила, и он экспериментирует с ней по собственному произволу.
У женщины средой-проводником служит внешняя сторона поверхности тела, заряд идет из внешней природы, достигает непосредственно чувства, от него же внутрь бежит то, что отталкивает этот заряд. Природа экспериментирует в духовной сфере женщины.
Поэтому у мужчины извне – плюс, активная деятельность, изнутри – минус, пассивная восприимчивость; у женщины извне – минус, пассивная восприимчивость, изнутри – плюс, активная деятельность; поэтому женщина – это мужчина, но с заменой полюсов на противоположные.
Й. Геррес
Геррес не Емец, если что. Но там сборник лютой афористической хуеты.
Вскоре после бегства Эссиорха и исчезновения Дафны от резиденции мрака ушла и Ирка, придерживая под руку прихрамывающего Багрова. Тому изрядно досталось в схватке. Помимо удара эфесом в лицо, он получил рану в ногу, куда более опасную, учитывая, что нанесена она была магическим оружием.
– Удачи! – сказала Ирка Мефу таким старательно равнодушным голосом, что умная Улита настороженно подняла бровь.
– Как вы доберетесь? Вам помочь? – спохватился Меф, догоняя Ирку.
– Принять твою помощь? Да я скорее сдохну в канаве! – упрямо ответил Багров.
– Как хочешь, – отвечал Меф, с трудом удерживаясь от реплики, что это блестящая идея.
– Спасибо, Меф, не надо помогать. Мы сейчас телепортируем, – заверила Мефа Ирка.
– И не думай, что ты победил! Я с тобой еще встречусь, наследник! – предупредил Багров, глядя на Мефодия взглядом, далеким от обожания.
Всё бы ничего, но Багров и Буслаев не сражались в этой книге вовсе, и в этот момент особенно.
Сам того не замечая, он так сжал плечо Ирки, о которое опирался, что она едва не вскрикнула. Меф не ответил. Только пожал плечами. С теми, кому больно, не спорят. Боль, как физическая, так и душевная, лишает человека способности мыслить трезво.
За Иркой и Матвеем тащился Антигон, навьюченный, помимо собственной булавы, шлемом валькирии и саблей Багрова.
– Скажите, пожалуйста, что я сегодня злой, а то бы всех вас поубивал, красавчики продрыглые! – заявил он на прощание Улите и Арею.
Арей молча поклонился.
Знал бы Арей, как Антигон отплатит на его вежливость...
Затем, кивнув на удаляющегося Багрова, сказал Мефу без насмешки:
– Ого. У тебя уже есть личный враг! Уважаю!
Просто Мефодий ещё не успел поделить всех личных врагов на ноль, получив кровавую бесконечность 
– Я бы предпочел хотя бы одного личного друга, – сказал Меф.
Ни личных врагов, ни личных друзей сюжет тебе так и не выдаст в итоге.
– Ну, дорогой мой! Ты хочешь слишком много и без хлеба. В запросах нужно быть скромнее, и тогда нет-нет, глядишь, до чего-нибудь доковыряешься! – резонно отвечал мечник. Он немного помолчал, посмотрел на груду трофейного оружия и поинтересовался вскользь:
– Это и есть та самая валькирия, чей эйдос ты должен был принести, но не принес?
Мефодий кивнул, ожидая самых нелестных комментариев, однако их не последовало.
– Я так и думал… – сказал мечник и вернулся в резиденцию.
Свой тяжелый меч он нес очень буднично. Как-никак орудие производства, вроде как у Мамзелькиной ее коса.
Видимо меч весил по мнению автора с двадцать кило, хотя нахрена такое счастье?
За Ареем потянулась Улита и остановилась на пороге, вопросительно оглядываясь на Мефа. Чимоданов, Ната и Мошкин участия в схватке благоразумно не принимали. Их головы озабоченно выглядывали с лестницы, ведущей на второй этаж.
– И вы здесь? Слава выжившим героям! – насмешливо приветствовал их Арей.
Головы нахлебников поспешно скрылись.
– Буслаев, эй! Ты идешь или нет? Ждешь от Лигула поздравительной открытки? – окликнула ведьма.
– А как же Даф? – спросил Мефодий растерянно.
Он все ждал, что Даф вернется. Она ведь только полетела проводить Эссиорха. Ох уж этот самообман! В иных случаях это почти спорт. Особенных же высот достигают в этом спорте влюбленные.
Улита посмотрела на него с состраданием.
– Ты что, не понял, дружок? Она ушла, – сказала она.
– Навсегда?
Ведьма пожала плечами. Как человек, потерявший эйдос, Улита относилась к вечности с небрежностью того, кто уже не может ее потерять.
– «Навсегда» звучит слишком абстрактно, учитывая, что человек только-то и живет, что лет восемьдесят. Какое уж тут навсегда? Причем последние лет двадцать любовь уже малоактуальна, – сказала она.
Особенно для того, для кого эти лет восемьдесят - как месяц. Особенно если учесть, что Мефодий её только что обидел, и до этого обидел, и даже не понял, в чём дело.
Мефодий рванулся было туда, где видел Дафну в последний раз, но внезапно остановился. Что он там найдет? Снег? Он же даже не знает, где она. Логика подсказывала, что Даф будет летать долго, пользуясь тем, что ночью в снегопад сложнее натолкнуться на златокрылых и проще улизнуть от них. Она давно рвалась в небо, и сейчас, когда ей плохо, именно небо подарит ей успокоение. Все это Меф почувствовал с прозорливостью интуитивно умного человека, который воспринимает выводы как данность, не обращая внимания на ненужные логические ступени.
Мефодий у нас же тут был назван ужжжасно логичным, нет?
А нет, простите
Рациональным!
"– Разве? Просто я делаю его интуитивно, на уровне дробных осколков. Тебе как рационалисту это непонятно, – сказала Даф."
А если серьёзно, то "воспринял это, как персонаж ленивого автора, которому не хочется объяснять."
Меф устало опустился в кресло и, взяв со столика бокал, наполнил его томатным соком, который за мгновение до того исчез из ближайшего супермаркета. Телепортация удалась ему блестяще, без каких-либо накладок, хотя в прошлый раз, осенью, когда Меф пытался проделать это, вся Большая Дмитровка оказалась засыпана пакетами с соком, точно в результате ковровой бомбардировки. Пакеты взрывались на крышах, врезались в асфальт и минут на десять парализовали дорожное движение.
– Ничто не берется из ничего, но кое-что исчезает бесследно. Особенно из торговой сети! – сказала Улита, обожавшая переиначивать физические законы.
Во-первых а как же создание яблока? Во-вторых воровать плохо. В-третьих с осени прошло минимум два месяца, но, судя по тексту, Мефодий за это время так и не пробовал, а как попробовал - так сразу всё удалось. Недомарти наш.
– Кота нет. Даф – нет. Эссиорха – нет. На балансе одни неприятности и взбешенный Лигул! – резюмировала Улита.
При всем при том вид у нее был довольный. Уж кто-кто, а они-то с Эссиорхом помирились. Все-таки, что ни говори, а человек существо эгоистическое. Во всяком случае, проезжающий мимо автобус с маскирующе-лживой надписью «Ритуал» на боку никому еще не помешал доесть мороженое.
– И какой вывод? – устало спросил Меф.
– А никакого. Совершенно никакого. Жизнь продолжается.
Неожиданно телефон на столе у Улиты издал высокий удивленный звук. Он сам, видимо, не верил, что звонит. Ведьма подняла трубку.
– Слухаю вас всеми ушами! Говорите ртом, что вы хотели сказать, но помните мозгами, что уже ночь на дворе! – сказала она с акцентом.
Улите что-то ответили. Выражение лица у ведьмы стало в меру, хотя и не зашкаливающе серьезным.
– Мефодия позвать? Гм… А кто его спрашивает?.. Дядя?.. Что, настоящий живой дядя? Живой или вечно живой? А поточнее?
В первую секунду Меф удивился, откуда Эдя знает телефон, а потом вспомнил, что сам дал ему номер, когда видел Эдю в последний раз и тот слишком уж приставал, почему Меф никак не заведет себе мобильный. Он потянулся к трубке, однако Улита явно не собиралась с ней расставаться. Ей хотелось развлечься.
– Значит, говорите, дядя… А дядя холостой? Что, совсем холостой?.. Зачем спрашиваю? Да так, в порядке сбора секретной информации… А что Мефу передать? Нашелся кот? Какой кот?.. Кот Даши? А кто такая Даша?.. А вы уверены, что вы точно холостой? А Даша? А если паспорт показать? А я могу быть уверена, что он не поддельный?
Улита все еще хороводила по телефону, а Меф уже сорвался с кресла.
– Ты куда? – крикнула Улита, но ее голос догнал лишь хлопнувшую дверь.
Помирились? сирьосли? А как-то обсудить то, из-за чего ссорились? Не?
Про дядю и кота - неужели ружьё Бондарчука с номером резиденции сработает?
Самое любопытное, что метро еще работало. Правда, интервалы между поездами были уже близки к тому, чтобы слиться с бесконечностью. Платформа, как всегда в этот час, была заполнена странной полуночной публикой. Какие-то бородачи с рюкзачками, девушки с щуплыми букетами и вспухшими губами; студенты, отгородившиеся от мира наушниками и взлохмаченными конспектами; гитаристы с зачехленными инструментами в руках; парочка диковатых компьютерщиков, явно выпавших из всякого времени.
Компьютерщики-то чем ему не угодили...
И чем странна эта публика? Туристы, девушки со свиданий, студенты, гитаристы и айтишники. Но нет, надо обязательно показать, что они все БЕЗДУХОВНЫЕ.
На краю платформы, рискуя жизнью, заглядывая в тоннель, томились влюбленные с горящими глазами вурдалаков, никогда не спящие, никогда не едящие, вдохновленные и питаемые одними надеждами. Буслаев некоторое время размышлял, в какой мере он сам может быть причислен к их недремлющей рати. Наверное, все-таки в привычную схему влюбленного, в его приморский трафарет с вырезанной в картоне головой он не вписывался.
Потому что така любовь, така любовь.
На наследника мрака здесь никто не обращал внимания. Тут у всех глаза были повернуты зрачками внутрь.
КРИПОТА-ТО КАКАЯ КРИПОТА.
Каждый видел только себя. Исключение составляли лишь два печальных долговязых карманника, пасущие сумки поздних пассажиров. Оба выглядели крайне прилично, так прилично, как никогда не выглядят честные люди. Меф вычислил их сразу, привычно переключившись на истинное зрение. У одного эйдос еще был, у другого в груди чернел провал, всасывающий вещество, как черная дыра.
То есть воровать плохо, но если духовно, то хорошо!
От нечего делать Буслаев силой мысли подпалил у одного из них карман. Тот с воплем запрыгал, стал колотить себя по карману руками, и оттуда вдруг выпрыгнуло целых четыре разномастных мобильника. Карманники заметались и, узрев в относительной близости тоскующего сержанта милиции, поспешно ретировались, ничего не поднимая.
Наконец подошел громыхающий поезд. Меф сел рядом с каким-то дремлющим студиозусом, между коленями которого была зажата пивная банка. В ее отверстие какая-то сердобольная душа уже насовала всевозможного мусора. Состав тронулся и стал заползать в тоннель.
«Зачем я еду в метро? Почему не телепортировал?» – задал себе вопрос Меф.
Причина была не только в том, что он опасался по неопытности впрессовать себя в стену собственной квартиры в виде плоской картины реалистического содержания. Вариант вполне возможный и совсем не исключенный. Видимо, он просто нуждался в этой вечерней толпе, в обычных нормальных людях с настоящими житейскими заботами, у которых не было с собой мечей, кинжалов, крыльев и дархов.
Или автор в абзацах текста, которые на отношения он тратить не хотел.
Но вообще не так плохо, просто... бессмысленно.
Разглядывая розы на коленях сидящей напротив девушки, Меф вспомнил слова Даф, что дарить мертвые цветы – все равно что дарить разложившихся щенят. «С другой стороны, если бы цветы не дарили, их перестали бы выращивать. Или бутоны, никому не доставшись, уныло умирали бы на кустах», – подумал Меф.
Мёртвые цвета - это уже гербарий, а это всего лишь отрезанные отростки растения.
Его деятельный мозг, как обычно, выискивал опровержения. Как известно, философия – самое больное место в отношениях между светом и тьмой, ибо с помощью софизмов и извращенной логики доказать можно все. И что нерожденных детей убивать полезно, и что все беды человечества происходят исключительно от кефира, и мало ли что еще.
Четырежде нахуй, автор, четырежде нахуй. Плод не ребёнок, и вылези уже из чужой вагины.
Все это дело техники, не более. Вот только эйдосы не одурачишь. Они единственные знают и осознают истинные мотивы поступков, как бы нам ни хотелось переиграть все иначе.
Поэтому мы на это времени не уделим.
Когда Меф поднялся по эскалатору и вышел на улицу, стояла уже глубокая ночь. Снег белыми мотыльками роился вокруг фонарей. Увязая в сугробах, Меф все же нашел более или менее протоптанную тропу. Еще издали, подходя к дому, он высмотрел горящее окно на шестнадцатом этаже. Похоже, ни Эдя, ни мать еще не ложились.
Дверь открылась, едва Меф успел нажать на кнопку звонка.
– Опа на! Пришла наша гимназическая гордость! Тебя что, Глумович привез на северных оленях? – приветствовал его Эдя.
– Нет, на лайках, – поправил Меф.
Он услышал, что в ванной плещет вода. Ага, значит, мать, как обычно, отмокает в душе. Расклад более-менее ясен.
– Лайки не прокатят. Такому как Глумович любая собака вцепится по центру штанин… – не согласился Эдя и заржал, представив себе эту картину.
Ещё немного озабоченности.
– Прекрати!..
– Да я еще не начинал! Ты один, без Дашки? Она что, не хочет забрать своего кота?.. – продолжал Эдя.
– Нет, я сам заберу, – сказал Меф.
– Значит, сама не хочет? Ха-ха, я ее отлично понимаю. Если бы у меня был такой кот, я бы тоже не спешил с ним воссоединяться… Кстати, с кем я там по телефону говорил? Мы еще минут двадцать трепались, как ты отчалил.
Зная ведьму, Меф подумал, что двадцать минут для нее – это еще лаконично.
– С Улитой, – сказал он.
– Ну и имя! А она красивая?
– Она эффектная и незабываемая, – осторожно сказал Меф, имевший случай убедиться, что Улита слышит все слова в свой адрес, как далеко они ни были бы произнесены. И всякий неудачный вяк встречает немедленное возмездие.
А Улита ему не подруга?
– Это уже неплохо. Я тоже эффектный и незабываемый. Мы сойдемся, – сказал Эдя.
– У нее уже есть молодой человек.
– Какая трагедия! А у меня вот нет молодого человека. Может, я бракованный? – заявил Эдя и снова глупо заржал.
Потому что ты слишком пидор в плохом смысле, от тебя и черепаха сбежит.
Безногая.
Меф давно заметил, что у его дяди полное самообслуживание: сам пошутил, сам посмеялся. Остряку такого сорта публика только мешает. Не тратя больше времени на Эдю, который мог забавлять себя до бесконечности, Меф проскочил в комнату.
ПОД БАТАРЕЕЙ, РАСКИНУВ ЛАПЫ, СПАЛ ДЕПРЕСНЯК.
Да, именно так, большими буквами. Коты все всегда делают с большой буквы, вне зависимости от того, персидские ли они, сибирские или совсем редкие, так называемые podzabornye.
Подзаборные латиницей, так смешно!
Когда Меф вошел, кот не соблаговолил проснуться. После нескольких бессонных дней и ночей Депресняк вымотался и теперь, объевшись, выбрал для сна привычное место. При приближении Мефа он даже не приоткрыл настороженно правого глаза, как делают все дремлющие кошки, так что, похоже, дрыхнуть он собирался долго и непробудно. Чуть в стороне от кота, наполовину под батареей, наполовину на ковре, лежал рыбий скелет.
Мгновенно догадавшись, что это, Меф присел с ним рядом на корточки. Скелет лежал как-то совсем обычно и даже не излучал переливающегося сияния. Видимо, вобла тоже дремала, насколько это было возможно в ее случае.
Снег тем не менее продолжал валить и валил так густо, что Мефодий почти ощущал настойчивое, но вкрадчивое давление снежинок на стекло. Со скелетом определенно нужно было что-то делать, причем делать срочно. Но что? Отдать его свету или вернуть мраку? Меф наклонился и поднял скелет воблы. Рот рыбы нехорошо кривился. Плоские мертвые глаза загорались и сразу гасли. В них мерцала дремотная ирония.
Меф ощутил внезапное головокружение, но, готовый к чему-то подобному, сумел сохранить сознание в прежних границах. Лишь невзрачные обои окрасились в лиловый цвет, а рядом с телевизором материализовался граммофон, которого в действительности не существовало. Правда, это никак не мешало граммофону бойко играть «Дунайские волны». Из граммофонной трубы звуки вылетали полосатыми мухами. Садясь на потолок, мухи складывались в загадочно-бессмысленные слова, которые невозможно было читать, поскольку они, то и дело перелетая, менялись местами.
Меф зажмурился и принялся старательно вычищать сознание от всего чужеродного, привнесенного мистической рыбой. Он представлял, будто делает генеральную уборку, выгребая из комнаты рваную бумагу и апельсиновые корки. Когда пятью минутами позже он открыл глаза, граммофон исчез и обои перестали быть лиловыми, хотя, говоря объективно, все равно имели какой-то пакостный оттенок. Ну да дареному коню, как известно, в ценник не смотрят!
Но при этом в сознание Мефодия лезут все, кто ни попадя, читают мысли и т.д.
Очередная в общем одноразовая способность.
Меф понял, что справился и получил над артефактом власть. Все-таки артефакт был не из самых сильных, хотя и отличался известной назойливостью. Именно поэтому в лопухоидном мире ему не место. Эдем или Тартар – другое дело.
Как он получил над ним власть, он только его атаку отбил!
Почему златокрылые не смогли, а он смог?
– Решай, подруга: свет или мрак? Ну? – спросил Меф у воблы, точно она могла выбрать сама.
Вобла продолжала дремать. Свою магию она творила во сне. Ей, видимо, было все равно, чьи воды не баламутить. Уяснив это, Меф взял со стула пакет, вытряхнул из него книжку, которую обычно читала в метро Зозо, и положил скелет воблы. С пакета лицемерно скалился смуглый полуголый красавец, который вполне мог быть воплотившимся суккубом. Шаловливый маркер Зозо уже подрисовал красавцу спортивные шорты и нечто вроде страстных молдавских кудрей. Мама Мефа любила развлечься по дороге на занудную работу.
А до этого он голый был или в стрингах?
– Тогда я знаю, кто решит твою судьбу. Это будет подарок малость поудачнее дохлых роз и протухших щенков, – сказал Мефодий вобле и, покачивая пакетом, выдвинулся в коридор.
– Уже уходишь? – крикнул Эдя, сидевший в кухне на табурете.
К подбитому сегодня в «Блинах» глазу он прикладывал холодную пивную банку, к которой ранее успел приложиться в другом смысле. Еще три пустые пивные банки на полу намекали, что Эдя подходил к лечению серьезно и комплексно.
– Да. Считай, что уже ушел.
Хаврон кивнул. Его мало волновало, что племяннику нет еще пятнадцати, а метро не ходит. Доберется как-нибудь.
– А этого кошака лысого с собой возьмешь или можно сдать его на опыты по выращиванию волос? – поинтересовался он.
Буслаев пообещал, что за «лысым» он вернется завтра.
Вместо кота
За которым Дафна по буеракам два или три дня носилась.
Он несёт девушке артефакт, который ей нахер не упал.
После ссоры.
Ай молодцы!
– Или даже сегодня, – уточнил он.
– Звучит многообещающе. Ну так и быть, мы постараемся дожить до твоего возвращения. Если он не проснется, то скорее всего доживем, – отважно сказал Эдя и вновь поочередно приложил банку сперва ко рту, а затем к глазу.
Мефодий стал поворачивать замок.
– Это что за фокусы? А с матерью поговорить? – возмутился Эдя, которого после пива пробило на сентиментальность.
Спохватившись, Меф подошел к дверям ванной и постучал.
– Эдя, отвали! Не видишь, я голову мою? – возмутились сквозь плеск воды.
– Мам, это не Эдя! Это я, Меф!
– Я ничего не слышу! У меня вода течет! Выйду через пять минут, ну в крайнем случае через десять! – воинственно отвечала Зозо.
Меф перевел десять минут на женское время и понял, что раньше чем через час в объятия матери ему упасть никак не удастся. Эдя тоже это сообразил и развел руками: раз так, мол, то топай.
В итоге Зозо не знала даже, что её сын фактически откинул копыта в ладье.
И ничего не знала.
И вот уже старенький лифт, который ночью шумит и жалуется на жизнь почему-то куда громче, чем днем, повез Мефа вниз. Он вышел из подъезда и остановился. Дорогу Мефодию заступили четыре фигуры. В ночи они казались обведенными золотистым контуром. От крыльев, висящих у них на шее, разливалось мягкое сияние. Меф понял, что они уже знают. Пора!
Пока светлые успешно минимум трижды выслеживают кости, всё, на что хватает тёмных - попытаться принести Дафну в жертву. Может им и артефакт-то не особо нужен?
Сжимая пакет, Меф шагнул вперед, инстинктивно сокращая дистанцию. В его руке сам собой возник меч, хотя он сознавал, что у него почти нет шансов. Один против двух боевых двоек! Да они расстреляют его маголодиями прежде, чем он успеет нанести удар.
Разговор был кратким. Протяженной и пустой может быть только болтовня. Это она тяготеет к бесконечности в ущерб смыслу.
– Отдай! – приказал Мефу похожий на гнома Фукидид.
– Нет! – ответил Меф.
– Точно не отдашь? – сухо уточнил Фукидид, оглядываясь на своих.
– Нет! – повторил Меф.
Он был уверен, что сейчас погибнет, и уже просчитывал взглядом расстояние до ближайшего стража. Эх, успеть бы зарубить хотя бы одного! Молодой блондинчик с пушком на верхней губе поднес к губам флейту. Поднес как-то нерешительно, вопросительно глядя на Фукидида.
– Мы не можем. Разве ты не видишь эйдос? А раз так, он имеет право выбора! – услышал Меф усталый голос Фукидида.
– Несмотря ни на что? – спросил блондинчик.
– Именно так, – подтвердил Фукидид, неотрывно глядя на Мефа.
Его большие грустные глаза как-то совсем не увязывались с общим обликом воина, побывавшего во многих передрягах. Все стражи света немного мечтатели, а мечтатели никогда не нападают исподтишка или при неравенстве сил. Для этого они слишком уважают жизнь вообще. Существуют внутренние преграды, которые перешагивать нельзя. За ними пропасть и нет возврата.
Привет, будущие... как их там?
Из шныра, как тот, что был невернувшийся. Воображенцы или как-то так.
Но вообще светлые в 10 тел мочили одного Кводнона)
«Пусть меня обманывают и дурят! Я не хочу быть мелочным. Мелочность въедается в душу и заставляет ее съеживаться. Лучше я буду убогим, юродивым, но не таким, как слуги мрака!» – говорят глаза всех без исключения стражей света.
Блондинчик оторвал флейту от губ. Он выглядел растерянным. Меф с вызовом толкнул его, проходя мимо. Он отошел уже метров на пять, когда Фукидид нагнал Буслаева и положил руку ему на плечо. Рука была тяжелой, как у Арея. Меф остановился.
– Отойди, светлый! Не мешай! – сказал он, не оборачиваясь. Меч дрожал в его опущенной руке.
– А если не отойду?
– Я сказал: отойди! Я отдам его не тебе !.. – повторил Меф.
Буслаев по-прежнему не оборачивался, но безошибочно почувствовал, что Фукидид улыбнулся. Тяжелая рука перестала давить на плечо Мефа. Меф сделал осторожный шаг, еще шаг и вновь остановился, ощущая, что все четверо внимательно смотрят на него.
– Девчонка почему-то уверена, что мы пребываем в неведении, где она. Порой это действительно так, но лишь когда она закрывает или прячет крылья, – произнес Фукидид загадочно.
Даааа, очень загадочно.
Прямо детектив Агаты Кристи.
«О ком это он?» – заторможенно подумал Меф и вдруг почувствовал, что гнев его куда-то улетучился. Вышел, как газ, когда придерживаешь пробку шампанского.
Меф обернулся и посмотрел на златокрылых. Так и есть. Действительно смотрят, все как один. Он увидел, как Фукидид подозвал к себе блондинчика и что-то негромко шепнул ему. Тот кивнул, и флейта вновь оказалась у его губ.
– Ну! Давай! – поощрительно сказал Фукидид блондинчику.
Меф рванулся к нему, надеясь, что успеет выбить мечом флейту. Блондинчик не без ехидства позволил ему приблизиться метра на три, а затем, мгновенно надув щеки, выдохнул. Ловкие пальцы забегали по клапанам. Маголодия толкнула Мефа в грудь, завертела в водовороте. Дважды что-то ослепительно полыхнуло у него перед глазами, а затем Буслаев оказался в том сверкающем игольном ушке, через которое уходят в знойную вечность караваны верблюдов.
Меф успел подумать, что это все, конец и притом конец глупый и бездарный, но неожиданно воздух сгустился и вновь стал морозным. Перед Мефом выросла деревянная дверь. Она единственная существовала в мире. Вокруг была лишь тьма. Огромная, заваленная снегом до уровня колена, дверь уходила ввысь и терялась в метели. Буслаеву, находившемуся в странном, словно подвешенном состоянии, померещилось, что это дверь в Эдем. Если не главная, то одна из секретных, которые, как известно, маскируются под самые обычные двери.
«Конечно, мне ее не откроют! Куда мне в Эдем? Вот уж подгадили златокрылые!» – подумал он, разглядывая дверь с обреченным вниманием. Неожиданно что-то родное кольнуло его глаз. Он увидел, что на двери гвоздем нацарапано слово, которое никак не могло быть нацарапано на двери Эдема. Разве что кто-то из нераскаявшихся грешников постарался, прежде чем его утащили в Тартар темные рати. Но и это было сомнительно.
Вообще Дафна по первой книге и не то начерчивала в Эдеме, так что...
Меф огляделся. Из мрака мало-помалу проступили занесенная улица и разновеликие дома, тесно, как в строю, жавшиеся один к другому каменными боками. «Ага, значит, все-таки Москва!» – подумал Меф, различая на одном из домов рубиновые буквы с названием магазина.
А не Абакан? Владивосток? Брайтон-бич? Или рубиновые буквы на русском привилегия только Москвы?
А что, идея. В Москве рубиновые, в Питере золотистые, в Казани неоново-жёлтые, и так далее, цветовая дифференциация штанов.
Так, значит, блондинчик не убил его! Маголодия, вырвавшаяся из его флейты, была маголодией телепортации.
И куда, интересно, златокрылые направили его? Неужели?.. Не позволяя себе до конца додумать эту смелую мысль, Меф потянул дверь на себя. Обычный лопухоидный подъезд «сталинского» дома. Неширокая площадка и круто уходящие вверх ступени. Сладковатый запах мусоропровода мешается с типографским запахом рекламных листовок. Железная клетка лифта.
На середине лестницы сидел человек. Голова его была низко опущена, точно он разглядывал что-то на ступеньках. Когда Меф приблизился, человек поднял голову.
– Эссиорх? – удивился Меф.
Да, это был хранитель из Прозрачных Сфер, и выглядел он совсем не так браво, как сегодня, когда газовым ключом разбирался со стражами мрака.
– С добрым утром! – сказал Меф.
– Еще не утро. Так, где-то на подходе, – отвечал Эссиорх, демонстрируя несвойственное ему прежде желание цепляться к словам.
– А, ну да… Дафна у тебя?
– Допустим, – отвечал Эссиорх сдержанно.
– Я думал, она летает…
– Она прилетела час назад, замерзшая и несчастная.
То есть летала она стока, скока Меф ездил в метро+сколько просыпался Багров. А так дышала, что хочет летать, так дышала...
Постучала с улицы прямо в стекло. Я уже отвык, что кто-то стучит в стекло седьмого этажа, – сказал хранитель.
– Седьмого? Разве у тебя седьмой? – удивился Меф.
– Да. Седьмой этаж, квартира справа. Я уже не снимаю комнату… – не без гордости сказал Эссиорх.
Ты её пиздишь, чувак, и это не то, чем можно гордиться.
Он был горд, как миллиардер, которому на старости лет удалось покрасить первый в жизни стул.
– Что, нашел неудачливую квартиру?
– Можно и так сказать. Она вроде как должна была сгореть. Взрыв бытового газа. Хозяева на радостях сдали мне ее за такие символические деньги, что я пока ни разу не платил. Правда, с ними говорила Улита…
«Эге!» – подумал Меф и задумался, не сама ли ведьма устроила эту комбинацию с бытовым газом. Порой ее предприимчивость приобретала несколько уголовный оттенок.
– А… Улита… тогда понятно! – сказал Меф.
По неизвестной причине Эссиорх смутился.
– А что тут такого? Да, она иногда здесь бывает. Мы… хм… учим нотную грамоту. Улита хочет играть на флейте, хотя я, в общем-то, и не блестящий флейтист. Для Прозрачных Сфер – это не основной инструмент. Мое исполнение грешит дилетантизмом, – сказал он, словно оправдываясь.
– Что может быть лучше флейты? А пьеса, которую вы играете, случайно называется не «Amore mio»? Все великие флейтисты начинают с нее, – невинно заметил Меф.
– Надеюсь, ты сильно вырос в своих глазах, когда это сказал, – смиренно отвечал Эссиорх.
Мефу стало неловко.
– Прости. Мне не нужно было лезть в чужие дела.
– Я не обиделся, – успокоил его хранитель. – Но ты совершаешь ту же ошибку, что и Улита. Она тоже никак не может понять, что ехидство не путь света. В сущности, ехидство – это форма скрытой агрессии. Сел, ужалил, улетел – комариный подход к серьезной проблеме.
Поэтому в серии если персонаж не ехидный, то он скучный?
– Даф на меня злится? – спросил Меф с деланым безразличием.
– Злится? Я бы не сказал. По-моему, она вымоталась и просто спит.
– СПИТ?!
– Элементарный практикум по женской психологии. Когда они разозлятся, их надо: а) накормить; б) дать остыть и выспаться. Иначе все, кошмар! Взрыв на фабрике подгузников! Всех повешу и сама повешусь. Буду болтаться на люстре и мешать уцелевшим родственникам смотреть телевизор, – сказал Эссиорх.
Надеюсь, Эссиорх сильно вырос в своих глазах, когда это сказал.
– Ты не знаешь Даф. Она не такая! – возмутился Мефодий.
– Все такие… Насобирать чемоданчик обидок и до поры до времени держать его в шкафу – это для любой девушки святое дело. «Я всех прощаю, но все записываю» – таков их девиз, – заметил хранитель.
Мефодий остро глянул в прищуренные, внимательные глаза Эссиорха. Внезапно у него родилось подозрение, перешедшее в уверенность.
– Ты ведь мне заговариваешь зубы, отвлекаешь, чтобы не пустить. Ведь так? – спросил он.
– В некотором роде: да . В некотором роде: нет , – смутившись, признал честный хранитель.
– Я все равно пойду сейчас к Дафне! Мне плевать, что свет не хочет, чтобы мы встречались. Третья сила, дурные знамения… Чушь это все! Каждый эйдос сам в ответе за свою судьбу.
Эссиорх забарабанил пальцами по колену.
– Про «сам в ответе» – заявление спорное. То, что каждый обязан сам смотреть себе под ноги, это да, никто не спорит. Но это не означает, что остальные должны бежать и открывать канализационные люки на его пути… Чтобы вы расстались, хочет не только наш свет. Ваш милый мрак тоже умело скрывает свой восторг.
– Плевать! Я все равно пойду сейчас к ней! И ты мне не запретишь! – упрямо повторил Меф.
Эссиорх вздохнул:
– Действительно пойдешь? Не повернешь с полпути? Ни сейчас, ни когда-нибудь? Смиришься даже с тем, что, когда ты станешь дряхлым стариком, она все еще будет юной и красивой? Или, напротив, отказавшись от вечности, состарится вместе с тобой? Такой вариант тоже возможен, к слову сказать.
– Дай пройти! – повторил Меф нетерпеливо.
Ага, ответить он не ответил.
Арею он хотя бы сказал, что прокормит и защитит... правда тогда у его горла был клинок.
– Что ж, твой эйдос у тебя, а значит, и решение твое, – сказал Эссиорх и действительно отодвинулся, но сантиметров на пять. И карлику едва протиснуться, не то что Мефу.
Видя, что это может тянуться долго, Меф бесцеремонно наступил Эссиорху на колено, оттолкнулся другой ногой о его плечо и, перепрыгнув, оказался двумя ступенями выше. Эссиорх прислонился спиной к стене подъезда. Удивленный Меф обнаружил, что хранитель улыбается.
– Я вообще-то ждал, что ты полезешь по перилам. Но этот вариант тоже недурен. Особенно умиляет, что ты наступил мне на плечо, а не на голову, – заметил Эссиорх.
А магический прыжок, никого не задев?
– Я прикидывал, но с головы проще сорваться. Ботинок бы соскочил… И скажи своему свету, чтобы он больше не пытался похитить Даф!
– Я не думаю, что ее теперь будут похищать. Скорее всего свет отказался от этого плана. Вы с Даф получили еще один шанс, – сказал Эссиорх, задумчиво отряхивая брюки.
Почему?! Почему, блядь, эйдосы портятся, ни Меф, ни Даф не сделали ничего крутого, вообще ничего не сделали, но вы...
Ах да, Меф сжёг дракона Таргариены уже ищут его по Москве с монтировкой и поорал.
Точно!
– Откуда ты знаешь?
– Кто телепортировал тебя сюда, в этот подъезд? Златокрылые?
– Да.
– В таком случае, делай выводы сам. У кого есть эйдос – у того есть свобода выбора. Таков наш девиз, ты знаешь.
У Дафны нет эйдоса, и она служебный дух. Ей свободы выбора не полагается вообще-то, не?
Мефодий хотел мчаться к Даф, но вдруг ощутил в своих руках нечто чужеродное, мешающее. Он остановился, посмотрел на пакет, на Эссиорха.
– Вообще-то я планировал отдать эту воблу мраку, но теперь я вроде как немного занят. Так что даже и не знаю, как быть… – сказал Буслаев.
Эссиорх удрученно закивал, разделяя его сложности.
– Я поступлю так. Отдам этот пакет на сохранение тебе. Его содержимое меня не волнует, но не забудь потом вернуть пакет. Он мамин. Зонтик там мокрый положить, книжку и все такое… – рассуждал Меф.
Эссиорх выразил сочувствие маме, которая осталась без такого замечательного пакета, который нельзя, конечно, купить ни в одном магазине.
Чувак, ты мало того, что принёс воблу без пива вместо кота, так ты её ещё и не донёс, романтик хренов!
А затем, разом забыв об Эссиорхе и о Мистическом Скелете Воблы, кинулся по ступенькам вверх. Неведомая сила вела его. Он даже не стал, да и не мог дожидаться лифта. Даф открыла почти сразу. Она стояла в прихожей в синем халате Эссиорха, который был ей велик и краями своими подметал пол.
Она посмотрела на Мефа, и тот ощутил, что никакие слова и объяснения не нужны. Объяснения – это для инспектора ГАИ.
– Я посмотрела в «глазок», и мне показалось: ты не один. За твоими плечами стоит еще кто-то, – сказала она сонно.
Подумав об Эссиорхе, Мефодий обернулся, но площадка была пуста.
– Это моя тень пришла к твоей тени, – сказал Меф.
– Ночью тени спят, – напомнила Даф.
– Не все. Некоторые не спят.
– Это беспокойные тени, которые не спят.
– Да, – согласился Меф. – Беспокойные. Крайне беспокойные.
Сейчас моя тень будет беспокоить твою.
Снег за окном как-то разом перестал. Небо расчистилось и стало до пронзительности ясным. Обозначились четко созвездия, с россыпью мелких звезд между ними. Меф мельком удивился скорости, с которой действовал Эссиорх.
Он схватил Даф и стал целовать – в щеки, в нос, в губы, теплые со сна, растерянные, вырывающиеся.
А, он ей и поспать не дал.
Осыпая ее быстрыми, скользящими поцелуями, он видел, как внезапный ветер пузырит, раздувает на кухне штору, и штора бьется плененным парусом, пытаясь дотянуться до них краем. Между шторой и стеклом образовался темно-синий ночной треугольник города, и в этом треугольнике пронеслось белое расплывчатое пятно – замерло на краткий миг и исчезло. Вслед за этим штора опала и лишь тихо подрагивала. Кто это был? Укоризненный Эссиорх, или лицо подглядывающего Тухломона, или же просто фары машины с дороги под окнами – все это было уже неважно. Мефодий готов был защищать Даф от всех – ему не нужно ничьего позволения, чтобы быть с ней и любить ее. Сколькими бы духами, видимыми и невидимыми, не был наполнен этот безумный, мелькающий мир – в нем сейчас остались лишь они вдвоем.
Финал и да, я думаю, что он с ней переспал, хотя она не была готова. В 14 лет, когда она ещё смущалась поцелуям и злилась на него.
Ммм, романтика.
И да, её поизволения он тоже не спрашивает?
Анон сейчас скосплеит того чувака, который спустя десять лет после окончания спора приходит к вам на порог с новым аргументом.