«Стрелки разделяются на три класса: бывают между ними ахалы, пукалы и шлепалы. Ахалы только ахают, когда вскакивает дичь; пукалы стреляют и не попадают; шлепалы стреляют и попадают. Из пукалы может еще выйти шлепал; из ахалы – никогда».
Л.И. Татаринов ( Цит. по: И.С. Тургенев. О «Записках ружейного охотника» С.Т. Аксакова.)
Тут всё несколько сложнее на самом деле - это цитата охотника Татаринова из книги "О «Записках ружейного охотника» С.Т. Аксакова." И.С. Тургенева, но по ссылке хуй поймёшь.
Меф постучал в дверь кабинета и, услышав не то чтобы приглашение, но нечто вроде благожелательного рычания, вошел. Непривычно близко придвинувшись к столу (обычно он предпочитал расстояние закинутых на стол ног), Арей разглядывал в лупу нечто, лежащее перед ним. Чуть в стороне, у локтя, на столе помещался его дарх, похожий на извилистую сосульку.
Затычка из красного дерева была выдернута, а сам дарх открыт. Из дарха лились нежные мелодичные звуки, похожие на далекий печальный колокольный звон. Зрачки Мефа расширились. В жизни мрака нет момента опаснее. Увидеть дарх стража открытым – это словно попасть в клетку голодного льва. Страж – даже настроенный дружелюбно – может зарубить вас только потому, что вы вошли к нему в момент, когда он прячет в дарх очередной эйдос или, точно Скупой Рыцарь, обозревает свои сокровища.
Понимающе покосившись на Мефа, Арей ухмыльнулся и вставил в горловину дарха затычку. Дарх скользнул под расстегнутую рубашку и исчез в темно-рыжей шерсти, покрывавшей грудь мечника. Меф немного успокоился.
Дарх издаёт прекрасную музыку?
– Принес? – спросил Арей.
Меф молча положил на стол две книги, прочитанные на этой неделе. Это была «Теория нравственных пыток» под общ. ред. Гнуса Зануддинова» и «Практическая философия зла». Кто был автором «Философии», Меф так и не уяснил, но, вероятно, это его высушенный язык использовался в качестве закладки. Сами стражи мрака писатели весьма посредственные, у них есть занятия и поинтереснее, зато широко пользуются услугами литературных рабов, которых специально отсаживают в отдельный чан, довольно комфортный. Во всяком случае, перепады дневной и ночной температур там не больше ста градусов.
Магические книги существуют в одном экземпляре, так что язык вопросов не вызывает, в отличие от литературных рабов в чанах. Что это? Эйдосы в дархах, то есть они туда грешников низвергают в теле?
Не отнимая от глаза лупу, Арей посмотрел на Мефа и подмигнул. Правый глаз шефа, увеличенный стеклом, жуткий, круглый, с прожилками, разглядывал сотрудника мрака с любопытством.
Мимо прогрохотал вагон заместительных.
– И что руна школяра? Приятная штука, а?
– Да уж, – процедил Меф.
За последний год он так выучился говорить это «да уж», что однажды слышал, как Улита сказала Нате: «Во всей канцелярии только мы двое, я и Буслаев, умеем так произнести самое обычное слово, что собеседника выворачивает наизнанку, как старую перчатку».
– Никто никогда не говорил, что получать образование приятно. Удовольствие приходит потом, да и то уезжает с первым троллейбусом, когда ты понимаешь, что счастье все равно проживает по другому адресу, – сказал Арей без иронии.
Тепляков бы не понял
Просто учебный процесс строить надо правильно!
– Тогда зачем ? – спросил Меф.
Мечник поморщился:
– Зачем ? Забудь это слово. Зачем – самый бестолковый вопрос в мироздании. Зачем светит солнце, зачем губы встречаются в поцелуе, зачем люди убивают друг друга… А шут его знает зачем! Лучше пойми, как это работает, и пользуйся.
У Арея нет научного мышления. Или он изображает, что нет.
Перед Ареем на пергаменте лежали две песчинки. Одна яркая, излучавшая голубоватый пронзительный свет, и другая – блеклая, расплющенная, похожая больше на рыбью чешую. Она тоже светилась, но едва-едва, умирающим, едва заметным светом.
Арей небрежно ковырнул этот второй, гаснущий эйдос толстым желтоватым ногтем и, сбросив его с пергамента, сдул на пол, где он сразу смешался с пылью. Арей нечасто позволял Улите убирать его кабинет.
Улита не уборщица, а секретарша вообще.
Плюс хоть и сдыхающий, но эйдос выбросить? Стражу мрака, который может проползти на пузе километры ради одного?
Второй же, сияющий эйдос он бережно ссыпал в дарх. И опять на краткий миг Мефодий услышал тоскливый и печальный гул.
И опять - нежные звуки из дарха.
– Стоило столько лет нянчиться с Глумовичем, чтобы в конце концов получить эту дрянь, – сказал он с насмешкой, кивая на пол.
– Это эйдос Глумовича?
– Эйдос? Это та гниль, которую он носил в груди. Теперь я понимаю, почему Тухломон так гадко ухмылялся все эти годы. Он знал, что мы увидим, когда аренду Глумовичу все-таки не продлят.
А сами посмотреть не могут? Даже Меф умеет, он смотрел эйдос Ирки.
– Сразу знал, что эйдос гнилой? – не поверил Меф.
– Ну конечно. Этих маленьких бестий комиссионеров не проведешь. У них нюх на эйдосы и вообще нюх… Они как мелкие чиновники задолго до падения большого начальника, когда тот еще витает в облаках, знают, что он вот-вот рухнет, и поспешно раздвигаются, чтобы, падая, он не придавил их… Про эйдосы же они знают вообще все! Пронырливые липкие гадики!
Смягченное и вместе с тем противненькое слово «гадики» из уст Арея прозвучало неожиданно. Со склонностью к анализу, проявившейся у Буслаева в последнее время
И эта склонность пропала к следующему абзацу без следа.
Ну и гадики от Арея...
когда он стал вести дневник, Меф подумал, что логичнее было бы услышать его от Улиты. Хотя и сюда, в кабинет, могло проникнуть заразное, как грипп, влияние ведьмы.
– А у стражей мрака нюха нет? – спросил он с удивлением. Это было нечто новое.
– Стражи – охотники, комиссионеры – наши псы. Ожидать от охотника, что он будет бегать на четвереньках и носом тыкаться в след, довольно глупо. Да, у комиссионеров нюх лучше. Когда умирает человек с эйдосом, который они считают негодным, они даже не являются. Сколько раз их наказывали за это. Иной раз и комиссионер может ошибиться. Возможно, эйдос залепило жиром. Всякое бывает.
У комиссионеров за считайте диалог сначала потрясающий дух на эйдосы, про них они знают всё, но тут же и они ошибаются.
Заметно было, что Арей раздосадован. Он то и дело посматривал на пол, где в пыли лежал бесполезный эйдос Глумовича.
– Я этого не знал, – сказал Мефодий.
– Да, стражи мрака не всегда бывают зоркими. Равно как и светлые стражи не всегда так мудры и добры, как многим бы хотелось.
Иногда мудры и добры, но нам это не показывают.
И меж тем Глумовичу уже профита от мрака нет, единственное, что его может удержать от "пошли вы все нахуй", это угрозы от мрака.
Но разве грибник всегда видит: трухлявый гриб или нет? В большинстве случаев он может лишь предполагать это, но наверняка узнает, лишь когда гриб уже срезан.
Арей вытянул через ворот за цепочку дарх и стал задумчиво покачивать его. Витая сосулька гипнотически закручивалась спиралью. Меф понял, что не может отвести от нее глаз. В памяти проснулся забытый детский восторг: вот он стоит и смотрит на елку, а на елке такая же игрушка, с ваткой, торчащей из закрученного стекла, взамен потерянной распорки с колечком.
Если размер соблюден, то у тёмных дура в полторы ладони)
– Думаешь, эйдосы ничем не отличаются? Это все равно что утверждать, что все бриллианты одинаковы или все собаки похожи, – с увлечением продолжал Арей. – Встречаются эйдосы гиганты – с горошину, и эйдосы карлики – с семя перца. Есть яркие и тусклые, есть со светом пронзительным, атакующим, бесстрашным, а есть с сиянием мягким, задумчивым, чарующим. Одни ласкают, другие прожигают, третьи забавляют, четвертые поражают глубиной и печалью. Их можно разглядывать бесконечно. У каждого свой звук, своя мелодия, свое чувство. Каждый дает свои силы! И что за силы – ты расширяешься до размеров маленькой вселенной. Что мы все без эйдосов? Сдувшиеся шары, фантик от ничего. Не потому ли светлые так любят заполучать их в свой сахарный Эдем? Да, они дают им свободу, но разве в дархе знающего им цену стража мрака хуже?
И ни слова про то, что Меф провалил задание.
И ни слова про то, что с шансами в медальоне у Арея уже есть эйдос его жены, не в дархе.
Но не суть.
дархи мол мучают эйдосы, и те дают силы. Но как можно мучать души? Тем более уже мало связанные с личностями. Не эйдосы мучают в Тартаре, а тела. Что за нафиг, автор.
Меф предпочел не отвечать на этот риторический вопрос. В частности потому, что его собственный эйдос обжег его. Точно к сердцу прикоснулись тлеющей сигаретой.
– Теперь я понимаю, почему малютку Лигула так колбасило в последние месяцы. Жадность обуяла. Хороших эйдосов все меньше. За ними приходится охотиться. Пошла бедная, убогая порода. Там, где прежде был строевой лес, теперь лишь пеньки и кислый осинник, – продолжал мечник.
Арей сам сидит на пункте пересылки эйдосов, не замечал раньше порчу? Плюс Глумович мутный, гниловатый тип, что, до романа Даф и Мефа его эйдос был бы идеален?
Арей подошел к окну, нетерпеливо дернул ручку и, когда она в очередной раз обломилась, легко высадил раму толчком ладони.
Мелочь, комиссионеры восстановят, а если нет, то рамы можно вылепить и из самих комиссионеров, замазав щели неуместно хихикающими суккубами.
В кабинете Арея, ага.
В кабинет ворвался морозный воздух. Снежинки, смелея, оседали на столе и пергаментах. Высушенный в Тартаре язык, жадно шевелясь, слизывал их.
– Улита! – негромко, но властно окликнул Арей.
Ведьма тотчас явилась. Она умела разбираться в интонациях шефа. Порой можно было не приходить по полчаса, иногда же и за секундное опоздание тебе могли оторвать голову.
– Собирайся! Мы едем на встречу с бонзами мрака.
– Что? На какую встречу? – ошалел Меф.
– На такую. Лигул почтил наш карликовый городок своим великанским присутствием, – насмешливо отвечал Арей.
Времена, опять времена поехали.
Окликнул-явилась-ошалел-и тут отвечал, причём два предложения. Вместо ответил.
Воспользовавшись тем, что мечник отвернулся, Улита провела большим пальцем по горлу и на секунду высунула язык, точно висельник. Лигул в Москве! Ну и новость! То-то забегает, замечется всякая подлая мелочь!
– А почему у нас? Что, других мест нет? – спросил Меф.
– А Тартар их знает… Хотят попутно поглазеть на снегопад.
Глаза Арея насмешливо сузились.
Арей секунду назад на улицу смотрел, у него третий глаз на затылке? А, опять всевидящий автор.
Меф вспомнил, как весь вечер и часть ночи они выгоняли комиссионеров на поиски мистической воблы. Больше всех усердствовал, конечно, Тухломон. Он нарядился в альпийскую куртку, взял с собой две лопаты – штыковую и совковую и стал требовать себе индивидуального сенбернара с пристегнутым к шее бочонком, на случай, если его, Тухломошу, придется спасать из-под лавины. В таком клоунском виде он выперся из резиденции на Большую Дмитровку и тут же, с ходу, утянул эйдосы у группы хохочущих иностранцев, заставив их повторять формулу отречения от эйдоса под предлогом разучивания популярной военной песни.
И это блядь работает, да? Так оп и нет эйдоса?
Другие комиссионеры, не наделенные в такой мере творческим воображением, завистливо вздыхали.
– Когда встреча? Что, уже сейчас? – спросила ведьма.
Арей покосился на часы:
– Мы опаздываем… Другое дело, что вовремя у нас никто не приезжает. Вызывай Мамая!
Улита кивнула и вышла. Почти сразу рев мотора сообщил о прибытии хана.
– Это все письмо, которое принес Тухломон, да? – спросил Меф.
– Ты как всегда прозорлив, синьор помидор! Золотую медаль за интуицию можешь взять из мусорной корзины!
– Обязательно, – спокойно пообещал Меф. – А что за тема конференции?
– Тема определится по ходу дела. Сдается мне, с этими гнилыми эйдосами надо что-то решать. Последнее время они стали портиться, как битые фрукты. Улита, где ты там? Скажи Мамаю, что мы едем в спортклуб «Пижон»!
– В спортклуб? Что, серьезно? Неожиданное место!
– У мрака не бывает неожиданных мест. В равной степени все бонзы мрака могли бы встретиться у тебя в ухе… Опять же в спортклубе неплохая сауна. Сдается мне, заседать мы будем там.
Нет, я не знаток всех саун спортклубов мира, но образ бонз мрака, с пивком заседающих в крошечной сауне спортклуба, прекрасен.
Учитывая, как вообще описаны пати мрака, это вполне реально.
– Верхняя шарашка поменяла планы. Все произойдет в ближайшие сутки. В результате, если доживешь, свое тринадцатилетие ты встретишь в приятной дружеской обстановке.
– Ага! – добавила Улита, которая, как оказалось, перестала уже страдать и подслушивала. – Комиссионеры будут петь: «К нам приехал наш любимый, Меф Буслаев дорогой!» А суккубы – те вообще надуются шампанского и будут прыгать к нему на колени и лезть целоваться, превращаясь… да хоть бы и в Даф!
Первая книга.
Буслаев испытал мгновенный укол авантюризма.
– А мне можно в сауну? – спросил Меф.
Мечник ухмыльнулся.
– А кто будет трудиться? «Работать, сестры, работать!» – так говорил великий Чехов, пощелкивая кнутом.
Вот так, ради смехуёчек, Арей внезапно читал Трёх Сестёр. Он слишком мало общается с обычными людьми, чтобы эти культурные отсылки взялись у него без чтения.
Ну так и быть… Ты сможешь приехать к нам позднее, когда разберешь пергаменты. Мы пришлем за тобой Мамая. Говорят, у него новая машина. На прошлой он влетел под бензовоз. Не смотрел новости? Все каналы снимали. Никак не могли понять, куда делся труп водителя легковушки.
Арей. Сирьосли.
Меф кивнул. Мамай умел устраивать красивые аварии. Можно сказать, это было единственное хобби престарелого хана.
– А если я их прямо сейчас разберу, можно сразу поехать? – спросил Меф.
Арей зацокал языком.
– Я тебе искренне не советую. Когда парятся бонзы мрака, бывает жарковато. В Тартаре и без того чрезмерно теплый климат. Чтобы наши старички пропотели, им нужен термоядерный реактор…
Кивнув Мефу, Арей вышел. Буслаев заметил, что меч он захватил с собой. Кроме того, взял и кинжал. Когда встречаешься со старыми добрыми друзьями, никакая предосторожность не бывает излишней.
Особенно это будет хорошо смотреться в сауне.
Мизансцена - сидят стражи мрака, Барбаросса, Вильгельм, Гопзий, Лигул, и так далее, включая нескольких дам. Пьют, увлекаются суккубами(заодно показывая, к кому они привязаны, это ведь так безопасно), сидят парятся в одних полотенцах, если в полотенцах вообще.
А рядом с каждым - кило железа.
Едва Арей и Улита уехали, Ната, Чимоданов и Мошкин немедленно расслабились, как клерки в офисе в отсутствие начальства. Первые пять минут они послушно разгребали бумаги, но потом Зудука ухитрился поджечь штору. Все это он проделал с видом застенчивого интеллектуала, который режет ножичком сиденья в общественном транспорте. Взбешенный Чимоданов погнался за Зудукой, и дисциплина рухнула, как нетрезвый крановщик со своего орудия производства.
После того как Зудука был пойман и, точно Кощей на цепях, подвешен к потолку на старых подтяжках, Чимоданов извлек из кармана английский разговорник, изданный для сознаний мрака. Карманного формата несгораемая книжонка, закаленная в огне Тартара, содержала в себе душу английского гувернера, скончавшегося в Питере от чахотки осенью 1851 года. Гувернер, печальный и смешной старик, утративший эйдос скорее по недоразумению, ибо пороков, как и достоинств, он имел очень мало, терпеливо повторял фразы от «В каком году был построен Биг Бэн?» до «Ваш эйдос, сэр?».
Отлично! Эйдосы у нас теперь ещё и разговаривают?
Английским Чимоданов увлекся совсем недавно, уже после того, как более-менее прилично выучил французский и немецкий.
За полтора года в резиденции, получается. Насколько это приличное прилично?
– Эй, Шакеспеарий! – задорно окликнул его Меф.
– Сам ты Шакеспеарий! Шейкспая! – огрызнулся Чимоданов.
Шейкспеа, кмк, но не суть. Как Меф будет править миром, если на русском только говорит?
Суть этой таинственной перебранки была известна только Мефу и Петруччо. Состояла она в том, что Чимоданов с недавних пор вместо «Лондон» говорил «Ландан», вместо Англия – «Инглэнд» и так далее.
Однако сегодня английский у Чимоданова продвигался плохо. Немного помучив старика гувернера, Петруччо спрятал разговорник и извлек маркер. Отыскав пергамент с очередным доносом, которые комиссионеры строчили друг на друга со скоростью швейной машины, Чимоданов перевернул его другой стороной и крупно написал:
«Всем-всем! Я рыдаль и плакаль!
Пропал адский котик. Похож на обычного кота, вывернутого наизнанку. На спине имеет два лысых крыла от ощипанной курицы. Глаза добрые, красные. Особых примет и мозгов нету.
Обращаться к светленькой Дафне в резиденцию мрака. Звонить по любому телефону, предварительно обрезав трубку».
Этот пергамент он, незаметно подкравшись, приколол булавкой к свитеру Даф. Возмущенный Меф хотел вступиться, но Даф отлично справилась сама. Она лениво вытянула из рюкзачка флейту, а в следующий миг жалобное мычание Чимоданова доносилось уже из огромного сейфа в углу.
– Он там задохнется! – сказал Меф.
– Не задохнется. Там есть дырки, я проверила. А спать можно и на бумагах, – небрежно отвечала Даф.
– Светлая, ты психованная! Что я такого сделал? Я же просто пошутил! – жалобно спросил из шкафа Чимоданов.
– И я пошутила.
– Ничего себе шуточки!..
– Увы, мой друг, добро должно быть с кулаками, – резонно заметила Даф.
– Должно-то оно должно. Но когда у добра слишком большие кулаки, они начинают чесаться, – заметил Меф.
Дафна в момент съезда бонз мрака в резиденции мрака кастует маголодию света и утверждает, что она добро с кулаками.
С кулаками да, но без мозгов.
А ещё Чимоданов сам маг, но не, не выбраться?
Петруччо в сейфе обреченно заскулил. Он уже усек, что выпроситься на свободу будет непросто.
– Меня сильно нервирует исчезновение Депресняка. Он где-то рядом, но явно не собирается показываться. Он нас точно дразнит… – сказала Дафна Мефу.
– Мы его честно искали. Даже несколько раз, – напомнил Меф.
Даф засмеялась.
– Да, но всякий раз мы очень скоро оказывались в кафе. Так котов не ищут.
Меф вынужден был признать, что она права. С другой стороны, что мешало Депресняку оказаться в том же кафе? Скудость меню, в котором забыли упомянуть серную кислоту?
– Слушай, может, дело совсем не в этом скелете воблы? Вдруг он отправился жениться? – предположил Меф.
Депресняк, как настоящий кошачий мужчина, отправлялся жениться с завидной регулярностью. Возвращался он обычно неделю спустя, исцарапанный, но довольный. А еще месяца два спустя желтые газеты взахлеб писали о мутациях и помещали на обложках лысых котят с крыльями.
Чтобы коты не женились, есть надёжное средство, работает прям всегда.
Но вот кот носится уже несколько дней, его ищет свет, мрак, и никто не может найти? Ну не знаю, пусть сходят к магам, одолжат у них поисковую магию или пару некромагов.
– Нет, тут что-то другое… Если бы тут была обычная история – я бы почувствовала, – кратко сказала Даф.
Ее саму особенно тревожил факт, что Депресняк исчез накануне прибытия в Москву бонз мрака. Конечно, это могло быть и не связано, но кто его знает.
То есть прошёл целый... день?
Вчера Меф за валькирией ходил, уже был снегопад, и они уже искали с Дафной кота минимум 2 раза, не?
Мамай приехал спустя шесть часов, когда за окном уже сгущались сизые несвежие сумерки. С помощью Даф и Мошкина (от Наты и Чимоданова помощи было как от козла кисломолочных продуктов) Меф разобрал пергаменты.
Дааа, Дафна отлично перепутала все бумаги.
Доносы и прочие деловые бумаги рассортированы по коробкам, а все явившиеся не вовремя комиссионеры отосланы на деревню к бабушке Аиде Плаховне скоростным словесным экспрессом.
Наконец Мамай появился в резиденции. Меф приготовился наброситься на него, но застыл. Выглядел хан неважно. Нос был вмят явно не без участия каблука, а правое ухо загадочно торчало мочкой кверху. Кривая татарская сабля, висевшая у хана на поясе, была вся в пластилине. Похоже, не одному Мамаю пришлось несладко. «Опять не поделил место на парковке», – догадался Меф.
Ухмыляясь, Мамай поманил Буслаева пальцем. Мефодий взглядом попрощался с Дафной, ободрившей его быстрой улыбкой и мимолетным взмахом руки, и, захватив с вешалки куртку, отправился за ханом. Фонари глядели совиными глазами. Их зябкий свет расплывался в снегопаде.
Метель ослабела и, превратившись просто в ветер, коварно поддувала снизу. Меф застегнул куртку. Большая Дмитровка была вся завалена снегом. Меф благоразумно воздержался от вопроса, как хан проехал через заносы.
он взял из игр бесконечный ассортимент взрывающихся вертолётов!
Почти сразу Мефодий понял, почему Мамай ухмылялся. Он приехал в желтой двухдверной машине с открытым верхом. Зимой, в метель, это выглядело вдвойне нелепо. Не менее забавным (с точки зрения Мамая, во всяком случае) было то, что машину следовало заводить допотопной пусковой рукояткой, что хан и проделывал с комичной серьезностью.
Меф сел сзади, смахнув с сиденья автоматные гильзы. Похоже, прежде чем отправиться к праотцам, водитель и пассажир желтой машины долго отстреливались. Следы перестрелки заметны были и в коже сидений, и на дверцах. «Хорошо хоть трупов нет», – подумал Меф, знавший, до какой степени хан терпеть не мог убираться.
Мамай покосился на него узким глазом.
– Пристегиваться не будете, наследник?
Меф удивленно мотнул головой. Хан задавал этот вопрос впервые за всю историю их знакомства. И лишь минуту спустя, когда автомобиль рванул с места и понесся по воздуху, выписывая на поворотах виражи, бросавшие Мефа то на Мамая, то на дверцу, он понял все почтительное лукавство хана.
Несколько минут спустя Мамай внезапно затормозил, использовав для этого заметенный снегом газетный киоск, и, ткнув пальцем через плечо, прошипел сквозь зубы:
– Лигул едет!
Дальше в разговорной речи Мамая следовало несколько слов, о которых беспокойные умы до сих пор спорят, являются ли они монгольскими, индоевропейскими, выросли ли из языческих обрядов плодородия, либо возникли стихийно, на волне единого народного творческого порыва.
Проще говоря, там был отборный такой мат, и это кажется одно из немногих его появлений в серии в принципе.
– Где?
– Вон, из переулка высунулся!
Меф увидел нос длинного черного лимузина, действительно, как и говорил Мамай, «высунувшегося» из Камергерского переулка. Лимузин не то свернул, не то обтек дом, и со змеиной вкрадчивостью двинулся в их сторону. Судя по тому раздражению, с которым Мамай смотрел на лимузин, шофер Лигула принимал непосредственное участие в придании носу хана его нынешней формы.
Или это тартарианский змей
«Ага! Значит, встреча бонз закончилась», – подумал Меф без особого сожаления. Сильного желания встречаться с Лигулом у него не было. Равно как, впрочем, и слабого.
– Лигул нас увидит? – спросил Меф.
Мамай ткнул пальцем в лобовое стекло.
– Нэт. Глаза будет совсэм ломать, а нэ увидит.
– Почему?
– Улита поспорила с Ареем, что сумеет начертить руну невидимости пальцем ноги. Хех! – сказал хан.
– И кто выиграл?
– Всэ, – сказал хан, ложась щекой на руль.
– Как все?
– Улита начертила руну. А Арей поспорил со мной, что она отморозит палец. Улита об этом нэ знала. Я так смеялся, так смеялся, – сказал хан гнусавым голосом штатного плакальщика на похоронах.
И руна невидимости, нанесённая пальцем ноги, помогает им полностью скрываться от Лигула?
Меф нетерпеливо следил за приближающимся лимузином. Если бы в этот момент у Тухломона хватило прозорливости предложить ему гранатомет в обмен на эйдос, он мог бы не устоять. К счастью, Тухломоша был занят какой-то другой аферой и мыслей наследника не сканировал. Ну да если Лигула нельзя взорвать, то, может, реально хотя бы подслушать, о чем он говорит?
А призвать? Создать? Кинуть магическим аналогом?
Причём Мефодий на попытке убийства Лигула чуть не погорел сильно позже.
– Хочешь отомстить? – предложил Меф Мамаю.
– Хочу! Водитель у него больно здоровый. Финикиец, бывший гладиатор! Уж я его рэзал-рэзал, пилил-пилил! Я рэжу, а он ржет, разве так можно?
Помятый Мамай ударил кулаком по рулю и пригорюнился.
– Очэнь хочу отомстить! Саблю мою надо? – деловито спросил он у Мефа.
– Сабли не надо. А вот кусок пластилина может пригодиться! – сказал Меф.
И прежде чем Мамай понял, о чем он говорит, он решительно оторвал у Мамая ухо, зная, что оно все равно восстановится через день-другой. Хан мрачно ощупал пальцами пустое место и надвинул шоферскую фуражку, чтобы отсутствие уха не бросалось в глаза.
– Нехорошо! Пусть мне не больно, но мне абыдна, – сказал он с покорной укоризной.
– Жди меня здесь!
Размяв пластилин, Буслаев разделил его на две части: маленькую сунул себе в левое ухо, а побольше зажал в кулаке, нагревая, чтобы она не затвердела. То, что он задумал, было чистейшей воды авантюрой.
Меф выпрыгнул из машины и сразу провалился в огромный сугроб. Зачерпнув снега, носки раздулись, как хомячьи щеки. Через четверть часа все это размокнет, и ботинки грустно захлюпают что-нибудь в меру музыкальное. Пока же Меф, проваливаясь, выбежал на дорогу и, дождавшись, пока невидимый простым смертным лимузин Лигула окажется над ним
Лимузин летел?
, метнул согретый в кулаке кусок пластилина. Тот послушно прилип к днищу лимузина и, не дожидаясь подсказки, расползся по нему тонким слоем.
– Изгрязень вкнязень! – прошептал Меф.
Магия для подслушивания?
Вообще-то стражам, и особенно наследнику мрака, использовать магические заклинания не полагалось. Не тот уровень. С другой стороны, порой даже на серьезном совещании молодые клерки бросаются шоколадными конфетами, пока начальство рассуждает о новых проектах.
Вообще-то Меф не страж, как минимум на тот момент.
У Мефа с его счастливой рукой и бешеной энергией магические заклинания срабатывали почти всегда. Иногда, правда, с ненормируемой силой, ибо Буслаев плохо умел сдерживать свою с каждым днем усиливающуюся мощь. Как-то раз Улита вздумала обучить его слабенькому заклинанию Расклиниус , расстегивающему молнии и пуговицы. Мефодий из любопытства испытал заклинание на Даф, желая всего-навсего расстегнуть пуговицу ей на вороте, и той с воплем пришлось заворачиваться в сорванное с дивана покрывало.
Дратути, озабоченность!
Случившийся при этом Мошкин ужасно побагровел и раз десять, забывая ответы, спрашивал: «Я ведь ничего не видел, нет?»
– Говорил тебе доктор: если хочешь поковырять в носу, не используй отбойный молоток. Для этого существует мизинец! – говорила потом Мефу Улита.
Размазавшись по дну, пластилин улавливал вибрации в салоне лимузина, и с ним вместе вздрагивал и кусочек в ухе Мефа, передавая ему все звуки. Фокус простой и безотказный. Недаром комиссионеры так любили забывать в резиденции волосы, якобы упавшие с расчески, и обрезки ногтей.
Если достаточно части тела, то у Дафны наверное найдётся что-то от её чудного кота, нет?
Лимузин уже отполз на сотню метров. Все было тихо. Меф решил было, что не сработало, как вдруг молодой, зашкаливающе энергичный голос стал отстреливать слова, как горошины из трубочки.
– Хотите свежую шутку моего сочинения? Самый простой способ убить сразу двух зайцев – натравить их друг на друга!
Меф машинально оглянулся, словно говоривший мог оказаться за его спиной. Но нет, вне всякого сомнения, звуки доносились из куска пластилина. А вот и второй голос. Лигула ни с кем нельзя спутать. В его голосе, точно во фритюрнице, булькал и потрескивал жир:
О эти дивные метафоры!
Не смешно, Гервег!.. А снег все идет. Москвичи так одеревенели, что им лень даже грешить. Они сидят по своим квартиркам, мерзнут и орут на родственников, потому что больше им орать не на кого. А это скучно, друг мой, скучно и банально. В сварах с родственниками нет полета! Красивые пороки исчезают и замещаются тошной бытовухой. После семейных ссор комиссионеры гребут эйдосы лопатой, да только что толку? За прошлую неделю количество испорченных эйдосов выросло на семь процентов! На семь! На любой лопухоидной бирже это бы вызвало обвал!
Учитывая, что эйдос штука, которая вытаскивается ровно один раз, далеко не все её отдают, и этим она отличается даже от смертности в меньшую сторону, получается, что за неделю они тащат меньше четырёх тысяч эйдосов в Москве. Не так и много.
Меф жадно вслушивался, слизывая с губ падавший снег. Он внезапно сообразил, кто тот шутник, что пытается натравить зайцев друг на друга. Новый советник Лигула. Как дальновидный руководитель, горбун редко отдает приказы сам. Обычно они передаются через советника, чтобы было кого обвинить в случае провала. Таким образом, сам горбун всегда находится в стороне. Бедные же советники долго не живут. Но, несмотря на все это, молодых стражей, желающих поиграть в большую политику, всегда хватает.
«Представь себе высоченного дылду! С широкими бедрами и узкими плечами. Лысоватого. Щеки худые, впалые. Глазки плутоватые. Улыбочка на губах точно наклеенная. Такая сладкая и кривая. Непонятно, зачем он вообще улыбается. Зовут Гервег… Так вот, эта орясина ко мне еще и клеилась!» – описывала Улита, недавно побывав вместе с Ареем в Тартаре.
– И ты его отшила? – спросил Меф.
Улита многозначительно промолчала. Она относилась к числу тех женщин, которые, хотя и любят кого-то одного, предпочитают иметь стратегический запас, которым, возможно, никогда не воспользуются.
Страж клеился к Улите, мило именуемой Лигулом служанкой? Вряд ли она этого не знает, так что запас такой себе.
«Этот Гервег из кожи вон лезет, чтобы стать незаменимым. Да только у Лигула ни один советник долго не задерживается», – добавила Улита.
Смятое ухо Мамая вновь зашуршало голосами.
– Сколько темных стражей в городе?
– Как вы приказывали, с сегодняшнего вечера никого, кроме Арея. Нельзя, чтобы мечник что-то заподозрил.
– А рыбий скелет?..
– К поискам воблы я привлек некоторое количество комиссионеров из стратегического резерва Тартара.
– Златокрылые их разгонят, – сказал Лигул.
Меф не увидел, но безошибочно почувствовал, что Гервег ухмыльнулся.
– Потери среди комиссионеров не так уж и велики. А резервы у нас чудовищные. Даже если мы будем терять по тысяче комиссионеров в день (а мы не теряем и сотни!), их хватит на три миллиарда лет. А ведь есть еще, к слову сказать, суккубы.
Итого у них триста миллиардов комиссионеров, если Гервег не учитывает вариант с использование второй раз уже заюзанных, что в 2-3 раза больше количества когда-либо рождённых людей.
Проще говоря, втф - у них любой умерший, а также живущий, включая младенца, уже дважды комиссионер.
А учитывая суккубов - ещё и немного страж.
– Ты не очень-то расшвыривайся! Запас карман не тянет, – проворчал Лигул.
– И тут еще один момент! Охота за комиссионерами здорово отвлекает златокрылых от собственных поисков, – бойко добавил Гервег.
– В любом случае первыми Мистический Скелет Воблы найти должны мы, а не светлые! Это ты, надеюсь, понимаешь? Имей в виду, Гервег, в случае неудачи твой череп станет пепельницей. Не слишком оригинально, согласен, да только пепельницы всегда бывают нужны. В твои глазницы я буду бросать окурки, – прошуршал Лигул.
Это будет очень... недолгая пепельница. Даже доделать не успеют.
Гервег хихикнул, но хихикнул как-то без особого веселья.
– Зачем в глазницы, хозяин?
– Затем, что снизу, где сейчас шея, я поставлю серебряное блюдо. Мне давно хотелось так сделать, но лопухоидные черепа не то, совсем не то… Что с девчонкой? Ты все подготовил?
– Нет еще. Я хочу дождаться, когда прибудет отряд из Нижнего Тартара, – сказал Гервег.
– Те головорезы, чьи пороки утомительны даже для мрака? Но зачем? – удивился Лигул.
– Всякое может случиться… Арей выскочит и – чик!.. Случайная стычка, хи-хи… – заискивающе сказал советник.
Лигул задумался. Похоже было, что он колеблется.
– Арея не трогать! Отряд из Нижнего Тартара не посылать! Слишком много чести, девчонка не так уж опасна. Достаточно будет нескольких стражей из моей Канцелярии. Выбери из них кого побойчее, – сказал он наконец.
Ага, тартарианцы? Которые уже в следующей книге будут спущены с поводков. И Арей, которого ПОКА не трогают, но потом ещё как потрогают.
– Хорошо, повелитель, – согласился Гервег.
Заметно было, что приказ ему не слишком по вкусу. На отряд из Нижнего Тартара явно было больше надежд.
– Светлая ни о чем не подозревает? – после долгого молчания спросил Лигул.
– Нет, не думаю. За ней следят уже месяц. Нам известны все ее передвижения. Несколько раз она встречалась с одним очень подозрительным мотоциклистом. Мы не можем точно утверждать, что это страж, однако не исключено, что девчонка льет воду на мельницу света.
Месяц из почти двух лет проживания в резиденции? И Эссиорха не опознали? Ну вы блядь тугодумы...
– Перестань, Гервег! Говоря откровенно, мне безразлично: верна она нам или им. Что нам действительно нужно – это ее сердце… Охо-хо-хо, некогда я любил держать в руках их сердца. Но это было давно, очень давно, – мечтательно прервал его Лигул.
Неудивительно, что Арей подозревает Лигула в недостатке фантазии.
– Совершенно точно… – залебезил советник. – Сердце светлого стража, который опекает Буслаева! Какое решение! Гениальное и лаконичное, как двадцатитомник спартанских высказываний с примечаниями и комментариями!..
– ГЕРВЕГ! Дошутишься!
– А что я такого сказал? Только то, что это разом решает вопрос с контролем над эйдосом наследника, прекращает снегопад и усиливает наше влияние в славянском секторе за счет сокращения присутствия здесь светлых стражей. Другие сектора давно не так значимы. Третьим Римом у них и не пахнет. В плане эйдосов там ловить фактически нечего, все задавлено жиром.
Поэтому сюда начальством вы ставите раздолбая-Арея, которому плевать на бумаги и который может послать в пень комиссионеров в их приёмный день?
Плюс сократить присутствие светлых в этом секторе(в который входят похоже только славяне, а мерзкие татарские эйдосы нашему ревнителю чистоты просто фу) на одну... Дафну. Которая нихуяшеньки не делает.
– Ты что, мне лекции вздумал читать? – рассердился Лигул.
Гервег заерзал.
– Простите, повелитель! Прикажете мне принять яд?
– Ты и так принимаешь его чаще, чем слабительное, Гервег… А что будет, если девчонка разнюхает? Говорят, у светлых мощнейшая интуиция.
Во-первых стражи не травятся, во-вторых, что важнее, и Гервег, и Лигул павшие светлые, ммм, ты слышал, у светлых флейты есть? Сам не видел, нооо... КРИВЫЕ ФЛЕЙТЫ.
Гервег хихикнул с интонацией пакостной старушки, дождавшейся-таки смерти соседки, которой она два года упорно не возвращала сковороду.
– Не разнюхает! Двенадцать вавилонских мудрецов, которым мы создали почти что рай в Нижнем Тартаре (всего три часа пыток в неделю, хвала великодушию Лигула!) наложили на нее временное заклятье. Она мгновенно забудет о грозящей ей опасности, даже если ее предупредят.
– Хм… Ты и здесь распорядился? Но, кажется, у этой магии есть какие-то побочные действия.
– О да, повелитель! Повышенная обидчивость!.. Теперь она будет набрасываться на всех, пока Мефодий не… – начал Гервег.
– Погоди! Все-таки мы на территории Арея. Лучше будет… – резко прервал Лигул.
Уууу, ужасный Арей, даже обсуждать на его земле такое стрёмно, а то он!... А что он, собственно?
Меф так и не понял, что будет лучше с точки зрения горбуна из Тартара. Ухо ему обожгло жаром. Пластилин раскалился. Буслаев едва успел отбросить его, прежде чем он превратился в оплавленную растекшуюся массу. Проклятый Лигул! Он был слишком осторожен.
Только попиздел дофига времени без защиты, сама осторожность.
Я уж молчу, что вместо пластилина Меф туда мог гранату кинуть.
Мамай ждал Мефа в машине с тем равнодушным терпением (ехать так ехать – стоять так стоять), что встречается лишь у профессиональных водителей. У разбитого киоска уже начали собираться прохожие. Машины они явно не замечали. Один из мужчин даже ухитрился пройти ее насквозь, на мгновение став расплывчатым. Помнится, первое время Меф долго привыкал к подобной магии. Она казалась ему противоестественной.
Но аварии он устраивает.
У спортклуба «Пижон» Мамай стал сдавать задом, собираясь с разгону въехать в парковочное место, куда в обычных условиях не встала бы и детская колясочка.
– Перегрелся? – доброжелательно поинтересовался Меф.
– Слушай, а! Новую машину хочу! Эту разбить надо, нет? В канцелярии что скажут: «Совсем с ума сошел! Старый машина не разбит, а новый бэрэшь!» – доверительно сказал он Мефу.
Меф в очередной раз удивился Мамаю. Тот то начинал говорить вполне литературным языком, то общался как узбекский джинн. Должно быть, комиссионеры, эти природные клоуны, были вообще малопоследовательны в своих действиях.
Как некоторые авторы.
Буслаев прошел через раздевалку, толкнув мешавшую ему дверцу шкафчика. Отсюда вели две двери – в душевую и в зал. Меф машинально выбрал дверь в душевую. До сих пор никого, кроме прикинувшегося газетой комиссионера, ему не встретилось. Куда подевались Арей и Улита? Об отъезде Лигула он уже знал. Другие бонзы мрака, видно, тоже не стали задерживаться. Пока все говорило о том, что мероприятие закончилось, гости схлынули, а он опоздал.
Через душевую Меф заглянул в бассейн, сохранявший следы недавнего разгула. В бассейне плавали пустые кувшины из-под бухарских джиннов и несколько спасательных жилетов с «Королевы Элизабет». Кроме того, на дне бассейна лежал колоссальных размеров якорь. Кто-то из бонз или скорее из их свиты порядком повеселился.
Решив заглянуть и в другие помещения клуба, Меф огляделся и понял, что ему придется вновь пройти через душевую. Он был уже почти у раздевалки, когда услышал чьи-то шаги. Не задумываясь, Меф прижался к стене. Едва он это сделал, как мимо него кто-то быстро прошел. Это был суккуб Хнык, сшитый суровой ниткой из двух половин: мафиозного красавца и томной девицы расшатанной нравственности. Хнык был так увлечен, передразнивая кого-то, что Мефа не заметил. С суккубами это случается сплошь и рядом.
– Ах, нюня моя, какая прелесть! Разрушить самую великую любовь столетия приятнее, чем убить родную маму!
Меф застыл. А Хнык уже томно вертелся, высоко вскидывая руки, как балетный танцовщик.
– Легче, легче, еще легче! Вот так! Возможно, мне позволят взять ее крылья!
Свет считает, что эта любовь тьфу, а мрак - самой великой любовью столетия. Ну тут надежда на то, что прав свет, потому что иначе у нас будет охуенно скучное в любовном плане столетие.
Хотя обманут, противные, точно обманут! Бедного Хныкуса Визглярия Истерикуса Третьего вечно обманывают! Вытирают ноги о благородство его души!.. А, кто здесь?
Хнык пугливо замер. Холодная сталь меча Древнира, меча, способного уничтожать даже духов, коснулась его горла.
– Не двигайся!
Суккуб умоляюще скосил на Мефодия глаза. Обычного оружия он бы не испугался, но этого… Опаснее меча Древнира была лишь коса Аиды Мамзелькиной.
Как жаль, что в сеттинге этот клинок фактически ничем не отличился от обычного килограмма заточенного железа, не проявив своих суперфункций.
Ну и имхо описание меча как-то слишком цветастенько.
– Не убивайте меня, наследник! – пискнул он.
– Отвечай: чьи крылья тебе обещали? Дафны?
– Мне? Какие крылья? Что вы, наследник? Клянусь мамой, папой, дедушкой и братцем Тухломошей: ничьи.
Знавший, как мало нежности связывает Тухломона и Хныка, Мефодий невольно усмехнулся. Хнык знал, кем поклясться.
– Жаль. Надеюсь, нитки у тебя с собой? Штопаться придется долго и упорно, – Буслаев с трудом удерживал меч, которому не терпелось сделать Хныка на голову короче.
– Не надо, наследник! После вашего меча раны не зарастают! Бедный Хнык окажется в Тартаре. Там такой кошмарный климат! Срочно требую политического убежища в Эдеме!.. Пусть меня там насильно обкуривают благовониями и кормят апельсинами! Но предупреждаю: разрезанными на дольки, а то я буду подло плеваться гремучим ядом… Ай, что вы делаете? Вы чуть не отрезали мне нос!
– Сожалею. Это не я, это меч! У меня устала рука, – сказал Меф.
– В каком смысле устала? Что, совсем?.. Ай, нюня моя! Что бедный несчастный Хнык сделал вашему мечу? Взял у него в долг и не отдал? Обидел его маму? Почему ему так хочется меня прикончить?
Рука Мефа снова дрогнула. Заметно было, что клинку Древнира суккуб сильно не нравится. Его конец стал подозрительно изгибаться. Поняв, чем он рискует, суккуб взвизгнул.
– Не затягивай! Чем быстрее ты все расскажешь, тем больше шансов, что я сумею убрать его в ножны, – заметил Меф.
Перепуганный Хнык облизал губы и, не сводя глаз с кривящегося клинка, затрещал, как счетчик Гейгера.
– Гервег! Новый советник Лигула! Он хочет, чтобы я выманил Даф из резиденции. Придумал бы все, что угодно, но чтобы она хотя бы на минуту вышла наружу.
– Зачем?
– Уберите меч!.. Он меня щекочет!.. Они пришлют стражей, чтобы Даф схватили и доставили в Тартар.
Меф кивнул. Это он и без того знал.
– Зачем?
– Да не знаю я, правда не знаю… Кто я такой, чтобы сам Лигул открыл мне тайну? Я жалкий, я ничтожный, я…
– Рука разжимается. Я предупреждал, чтобы ты не тянул… Когда ты должен выманить Даф?
– Вечером второго числа, наследник. Больше я ничего не знаю! Ничего!
На этот раз Меф ему поверил. Срок, названный Хныком, вполне совпадал со сроком, о котором упоминал советник Лигула. Итак, второго февраля. Усмирив клинок, Меф спрятал его в ножны. Меч Древнира разочарованно зазвенел. Он предпочел бы не оставлять суккуба в живых.
– Что нам делать, наследник? Если Гервег или Лигул узнают, что я проболтался, бедного Хныка убьют, совсем убьют… – протягивая к нему руки – одну тонкую, женскую, и другую, грубую и сильную, спросил суккуб.
Меф изучающе посмотрел на него. Насколько можно доверять суккубу? Хотя дело и так зашло слишком далеко.
– Они не узнают. Во всяком случае, не от меня! Но держись от Даф подальше. Тебе все понятно? Клянусь эйдосом, увижу рядом с Даф – зарублю.
Суккуб быстро заглянул в темные глаза Мефа и торопливо закивал:
– Конечно, наследник! Хнык все понимает! Если Хныка не убьет Лигул, его убьет Буслаев… Не убьет Буслаев – убьют Арей или светлая…
Вот на этот диалог у нас место есть, на смехуёчки есть. А на нормальное описание внешности персонажей - неее, нифига!
А ещё очаровательна троица - Меф, Дафна и Арей. Очаровательная на уровне того, что МЕФОДИЙ БЛЯДЬ ПОКЛЯЛСЯ ЭЙДОСОМ.
Я понимаю, что он тут крутой вояка и защитник и прочее, но он эйдосом поклялся, вот чему его учили столько времени?
Хныку себя жалко. Почему он, такой красивый, должен всех бояться? Почему все не могут просто любить Хныка, гладить его, целовать? Вначале спинку, потом шейку, потом ушки, потом, возможно, животик…
Меф передернулся.
– Оставь свои фантазии для доктора Фрейда! Сгинь!
Суккуб жалко улыбнулся женской половиной рта.
– Хорошо, наследник! Хнык все понимает. Хнык не хочет умирать. Он попытается затеряться… Он не сунется к Даф. Он обманет Лигула, обманет Гервега, всех обманет. Он знает местечко, где его никто не найдет. Никто и никогда… Хнык заляжет на дно.
– Ни Лигул, ни Гервег не должны знать, что мы с тобой встречались! – предупредил Меф.
Суккуб закивал так поспешно, что едва не потерял голову:
– Само собой! Хнык ни с кем не встречался!.. Он одинокий, совсем одинокий… Никогда ни с кем не встречался!.. Как вы думаете, наследник, Хныка кто-нибудь когда-нибудь полюбит большой и чистой любовью? Или все его будут только подло желать?
А теперь сюрприз из Танца Меча - Хнык это бывший тёмный страж, как и часть других суккубов. Представьте в этих половинках Хоорса, Гопникзия, ну и в финале Арея.
Меф досадливо отмахнулся. Ему было уже не до суккуба. А тот все не отставал. Ощущал жар непроданного эйдоса и, теряя голову, жался к Мефу, как голодная собака. Приседал, вставал на цыпочки.
– Какой-то мудрец, нет, не я – какой же я мудрец? я всего лишь скромный гений! – говорил, что неразделенной любви не бывает. Бывает только неразделенная похоть… Мысль какая, а?
Меф потянулся к ножнам. Уловив его движение, суккуб отпрыгнул.
– Все-все! Меня уже нету! Я залег на дно! Я просто милое воспоминание, ваш сладкий сон в июньскую ночь!
То и дело оглядываясь, Хнык быстро направился к выходу, но вдруг остановился и, нелепо щурясь, что у суккубов, выверенных до последней ноты, было верным признаком искренности, быстро крикнул:
– Берегите вашу великую любовь! В нашем замусоренном страстями мире давно не было ничего такого же красивого!.. Даже мы, суккубы, в умилении. Мы умеем ценить прекрасное. И не думайте: Хнык умеет быть благодарным! Чмоки-чпоки, наследник!
Суккуб лукаво подмигнул Мефу миндалевидным правым глазом и растаял.
А что там красивого? Хоть одна сцена? То, что Мефу кота лень идти искать, и он в кафе её тащит? Это нормально, это человечно, но... Он её идёт от валькирий спасать? Ну ок, но Таню тоже защищали и спасали. И Гробыню, и Ирку, и небо, и Аллаха.
Серьезно? А как это билось с поклонением Богоматери и наличием овердохуя святых женского пола?
