Сегодня Ул и Афанасий долго спорили, зачем военным в прошлые века нужна была такая красивая, но непрактичная парадная форма, требующая постоянного многочасового ухода.
Парадная форма на то и парадная, чтобы носить её не постоянно, а на парады, да и сейчас она красива, но непрактична.
Афанасий называл это бессмыслицей. Ул же утверждал, что все это нужно для того, чтобы оторванный от дома, ощущающий себя неуютно человек, вычищая пуговицы мундира, кивер, кирасу, имел постоянную заботу и занятие. Это спасало его от уныния. Форма становилась видимой частью его души.
Такая своебразная трудотерапия?
А в более широком смысле: если у человека в комнате грязь и пыль – то и душа у него тоже в неуюте, путанице и тоске.
Вопрос, что тут первично - не зарос ли он грязью потому, что у него в душе тоска?
Даже не думал, что Ул – это наш чудо былиин-то! – умеет понимать такие вещи.
Из дневника невернувшегося шныра
Он жеж нырял ко второй гряде! Потому и самый умный!
Сашка лежал щекой на диване и смотрел на окна дома напротив. Дом был погружен во мрак, однако подъезд угадывался по голубому ровному свечению, которое шло от второго этажа и до самой крыши. Этой линией дом четко разделялся надвое.
Четкая прямая линия напоминала Сашке его отца. Отец злился, когда не выпьет. И злился, когда выпьет. Но между двумя этими раздражениями пролегала такая же светлая полоса, как эти лампы в подъезде с первого этажа по девятый.
Пол в Сашкиной комнате слегка вздрагивал. Это отец ходил по кухне. Хлопал дверцей холодильника, включал телевизор, бестолково перещелкивал каналы. Сашка чувствовал, что отец мается. И заранее знал, чем завершится эта маета. Отец отправится к соседу с пятого этажа и вернется домой часа через два. Будет натыкаться на стены, включать и выключать свет, зайдет к Сашке, тупо постоит, что-то пробормочет и уйдет. Потом ляжет спать. А утром встанет и пойдет на работу.
Сашка жил дома уже неделю. Если точнее – дней десять. Но ему казалось, что целую вечность. Общения между отцом и сыном не получалось. Они пытались разговаривать, но через десять минут все заканчивалось ссорой.
«Что, вышибли тебя? Ну иди работай! Чего дома сидеть?» – говорил отец.
Сашка вскипал оттого, что ничего нельзя объяснить. Ни про ШНыр, ни про другое. Для отца он был просто неудачником, который даже среднего образования не смог получить.
Проблема в том, что если он не может вернуться в ШНыр, то он неудачник без среднего образования. Ну вот так мир сложился, его карьера там закончилась, как, не знаю, он был бы...
Сложно придумать такой навык, который был настолько бесполезен после исчезновения возможности его применять. Настройщик пианино после закрытия единственной музшколы в городе мог бы настраивать что-то ещё, кибератлет после отключения одной игры ушёл бы в другую. По факту шныры занимались небольшой спортподготовкой, изучением хероты, и полетушкам на лошадках, ни дисциплины, ни навыков им не прививается.
А Саша может конюхом наверное пойти работать, но эта же пиздуховно! И у него аттестата о зрелости нет.
«А ты не пей!» – срывался Сашка.
«Заткнись! Ты не видел еще, как пьют!» – отрезал отец.
И правда – так, чтобы совсем, отец напивался редко. По подворотням не шастал. В вытрезвитель не попадал. На работе на нормальном счету. И вообще у отца все хорошо. Это у его сына все плохо.
«Где твой диплом об окончании школы? Ну, покажи мне его! Давай!»
Постепенно Сашка с отцом научились останавливаться до того, как начинала падать мебель и сжимались кулаки. Когда ссора уже повисала в воздухе, оба замирали и разбегались по комнатам, чтобы сохранить хотя бы видимость мира.
Последние же два дня отец с сыном вообще не разговаривали. Все темы, даже самые невинные, стали взрывоопасны. И так в воздухе висит, что сын считает отца безвольным алкоголиком, а отец сына – бездельником. И что бы они ни обсуждали, все утыкается в это.
А где ШНыр? Почему опять бросают на этот раз даже не предавшего? Не можем войти в ШНыр? Ну так отправили бы его на Дон, или куда-то ещё, неужели у них мест, где нужны свободные руки, нет?
И кстати, оформиться как электроподстанция и ещё хер знает что они могут. А как средняя школа - нет? Или же ни пяди врагу, ни аттестата будущим ведьмарям, и плевать, что это пока свои?
Настроение у Сашки было скверное. Видеть никого не хотелось. Он то снимал нерпь и прятал ее в ящик стола, то вновь надевал, чувствуя, что не может с ней расстаться – так привыкла рука за годы в ШНыре.
Годы? Годы? Риалли?
Всё бы ничего, но он там, сколько я помню, полного года-то не провёл, максимум год и пару месяцев сверху.
Радовало, что нерпь продолжала заряжаться. Чтобы в очередной раз убедиться в этом, Сашка намеренно расходовал русалку, подходил к зарядке на «Белорусской», спрятанной в постаменте могучего бородатого партизана, за которым стояли двое молодых партизан, парень и девушка, – и русалка сразу вспыхивала, да так ярко, что даже рукав не мог скрыть ее сияния.
Сашкина пчела тоже была жива. Изредка она куда-то исчезала, как Сашка подозревал – улетала в шныровский улей, но проходило несколько часов – и он опять видел ее то вяло копошащейся в закрытой банке с вареньем, то в холодильнике на куске холодной курятины, то просто на стене.
Пчёлка-то как минимум турбовинтовая похоже)
Сашку сердило, что его пчела может бывать в ШНыре, а он нет. Порой его так и тянуло поставить над пчелой какой-нибудь опасный эксперимент. Посадить в духовку или коснуться крыла докрасна раскаленным ножом, чтобы проверить, свернется оно или нет. Но почему-то он не делал этого, а лишь досадливо восклицал: «Да отвали ты от меня! Чего прилетела?» – и небрежно смахивал пчелу на диванную подушку, да и то всякий раз смотрел краем глаза, удачно ли она упала.
Не меньше чем по ШНыру Сашка скучал по Рине. Постоянно думал о ней. Открывал ее соцсеть, которую Рина вела под вымышленным именем «Сонечка Немармеладова». Реальных фотографий у Рины там не было, на стене – рассказы и поэмы собственного сочинения, порожденные слишком близким знакомством с осликом Фантомом, и Родион Раскольников с топором, до того похожий в профиль на Родю из ШНыра, что стоило задуматься, не был ли Достоевский шныром.
У Достоевского и правда были рисунки на полях, но конкретно Родиона я пока не нашла.
А почему Рина не звонила, не писала, не приходила? Саша её парень же.
Среди множества прошлогодних записей, в основном касавшихся похождений маркиза дю Граца, Сашка случайно обнаружил запись и про себя:
«…он очень веселый, но при этом зануда. Когда мы с ним что-то готовили, по рецепту нужно было положить 22 грамма соли и 12 граммов черного перца. Так я чуть в окно не выпрыгнула, пока С. размышлял, как их взвесить.
Пссс, кулинарные весы! Аптекарские кстати, горе-ветеринары вы, тоже подойдут!
Порой он донимает меня гиперточностью. Например, заявляет, что будет ждать у главного входа ВВЦ через 12,5 минуты. А сам приходит только через полчаса. Когда же я напоминаю ему про эти 12,5 минуты, он утверждает, что и не думал опаздывать, а просто считал, что я все равно опоздаю, и оценивал мое опоздание в 25 минут».
– Не в двадцать пять, а в двадцать семь с половиной, если я пришел через полчаса… И вообще она вечно опаздывает! – пробормотал Сашка.
Гиперточность!
Математичность!
Если он пришёл через полчаса, то она или опоздал на 17.5 минут, или же у них часы состоят из 80 минут.
Как же он хотел опять в ШНыр! Просто до боли. Стоило ему закрыть глаза, как он представлял себе ШНыр целиком, до последнего уголка.
Сашка устал лежать на диване и смотреть на полоску подъезда. Закрыл глаза и уснул. А утром пельмени, которые Сашка сварил и собирался полить их кетчупом, внезапно пришли в движение. Из них сложился небольшой пельменный человек. Был он не очень красив, но к красоте не стремился. Опираясь на вилку, служившую ему тростью, человечек отобрал у Сашки кетчуп и написал на столе: «Жду тебя у подъезда! Умоляю: поспеши! Фиа».
Написав это, пельменный человечек исчерпал свое земное предназначение и развалился на тесто и фарш. Сашка торопливо оделся и спустился в лифте. У подъезда он никого не нашел, кроме двух соседей. Один был художник, а другой преподавал вокальное искусство в Гнесинке и одновременно был солистом группы, побывав на концерте которой его музыкальное начальство упало бы в обморок.
Днём вокальное искусство преподаёт, ночью андеграунд ставит...
Неужели Саша был соседом ещё неуехавшего Вождя, воплотившего в этом мире свои мечты?!
<Тут начинается небольшая зона вождешуток.>
Художник выгуливал старую спокойную собаку, а музыкант – маленького ребенка. Ребенок бросал на собаку сорванную траву и всякий случайный мусор.
НК этим летом сильно изменился...
Собака брезгливо отряхивалась и смотрела на него с укором. Потом задрала лапу и поставила отметину на автомобильное колесо. Должно быть, мечтала, что вот машина уедет на другой конец города и там далекие, неведомые собаки понюхают и сильно задумаются, что за новый зверь появился на их территории.
– Вот! – говорил художник с возмущением, хватая певца за карман рубашки и притягивая к себе, чтобы он никуда не убежал. – Жена говорит мне: «Мысли! Чего ты все время на кухне торчишь? Мысли!» Ну рисовать – ладно, я худо-бедно умею, а мыслить? Как я должен мыслить? Сидя, лежа или вот так вот? Может, у меня на кухне лучше мыслить получается? – И, отпустив карман, художник живописно подпер лоб рукой, приняв позу роденовского мыслителя.
Солист сочувственно вздохнул.
– Мне проще, – сказал он. – С тех пор как мы выбросили роутер, моя жизнь приобрела размеренность. По мне, как по Канту, можно теперь сверять городские часы! Моя фишка в том, что я искренний и фиксирую состояния, которые приходят, в режиме, так сказать акына! Что вижу – то пою! Мне больно – я пою о том, что больно! Радуюсь – и пою о том, как радуюсь. Ты, главное, отпусти свою фантазию!
Я позволил себе!
Но роутер ни в одной вселенной не выброшен.
– Да? – спросил художник с интересом. – А мне вот серию новогодних открыток нарисовать надо. Двадцать штук. Снеговички там, все такое. Если я отпущу свою фантазию, то детишкам сидеть без каши.
– А ты работай утром! – горячо продолжал солист. – Утро – лучшее время! Лови состояния незамутненного сознания. Это как горы, свободные от тумана! Я поднимаюсь на вершину горы из тумана суеты и нулевой видимости. Там замечаю направление к следующей горе и опять спускаюсь в туман.
</Тут кончается небольшая зона вождешуток.>
Для Сашки слушать все это было сложновато. Он хотел уже вернуться в подъезд, как вдруг кто-то хлопнул его по плечу. Он обернулся. Перед ним стояла девушка, одна половина головы которой была выкрашена в оранжевый цвет, а другая – в зеленый.
Через лет 7 от времени действия книги это станет нормальным.
Местами в волосы были вплетены полоски фольги. Фольга была нужна, чтобы не материализовались кошмары.
– Привет, Фиа! – поздоровался Сашка.
– Привет! – отозвалась девушка. – Как тебе мой пельменный человек? Надеюсь, ты смог его потом съесть?
– Нет, вилка не поднялась, – сказал Сашка.
– Так я и думала, – огорчилась девушка и взяла его под руку. – Пойдем пройдемся вокруг дома! Поговорить надо!
Дом у Сашки был размером в квартал – бесконечная такая коробка. Когда Сашка был маленьким, он вечно боялся, что не найдет свой подъезд – такой это был домищщщще. Каждое «щ» – отдельный корпус, похожий на кривую расческу. И вот теперь между зубьями этой расчески они и петляли. Сашка заметил, что Фиа озирается, словно чего-то опасаясь.
Наконец Фиа нашла уголок поукромнее. Это был старый доминошный стол, со всех сторон окруженный сиренью.
В ШНыре они провели 9 месяцев - новички будут только в следующей книге.
– В общем, слушай! – сказала Фиа. – Начну с самого необычного места: с начала! У нас проблемы. С появлением вашей новой закладки болото перестало выдавать псиос.
– Почему? – спросил Сашка.
– Не знаю, – пожала плечами Фиа. – Инкубаторам их эли кое-что еще выдают, но ведь все это капли!
– А что Гай?– Озабочен. Тилль, с тех пор как лишился кабана, злее собаки. Всех подозревает, чуть что – стреляет: боится, как бы его не убили. Защиты-то нет. Белдо так много врет, что когда говорит правду, ужасно удивляется и вот так вот делает бровками, – Фиа умело передразнила. – Долбушин… ну про этого не знаю, не видела.
– Но ведь у Гая есть запасы псиоса? – спросил Сашка.
– Думаю, да, – признала Фиа. – Но и они не безграничны. И если Гай ими с кем-то и делится, то только с теми, кто оказывает услуги непосредственно ему. В фортах сейчас бесконечные свары.
Фиа подбежала к сирени и выглянула, проверяя, не стоит ли кто за ней. Когда она вернулась, Сашка увидел, что Фиа дрожит.
– В форте Белдо есть боевая ведьма, – зашептала она. – Ее зовут Чернава. Всегда ходит с закрытым лицом. Стоит ей скинуть капюшон, как любой, кто встретится с ней взглядом, умирает.
Чернава? А почему не Медуза? Василиск?
Недавно Чернава позвала меня и еще нескольких и сообщила, что у нее поручение от Гая и что мы должны немедленно отправляться в Подземье искать какой-то проход. И что если мы его не найдем, то можем считать себя мертвецами. Это не шутка! Чернава, если угрожает, всегда выполняет. Я не видела, как она снимает капюшон, но видела, что стало с теми, кто это видел.
Сашка почувствовал в голосе Фиа искренний ужас.
– А проход куда? – спросил он.
– Гай ищет какое-то первошныровское хранилище! Он примерно представляет, где оно, но не знает, как туда пробраться! В Подземье за последние века все изменилось – завалы, затопления. И вот нужно, чтобы мы нашли проход… – Фиа опять оглянулась.
Ее беспокойство передалось и Сашке. И он тоже оглянулся.
– А что в хранилище? – спросил он.
– Нам никто не говорил. Требовали просто найти туда дорогу. Чернава – с ней были еще берсерки! – привезла нас в переулок у Китай-города. Там старые дома, а между ними невзрачное бетонное строение. Очень маленькое.
– Вентиляция метро? – предположил Сашка.
– Вроде того. На самом деле это древний лаз в Подземье. Его просто замаскировали под вентиляцию. Сама Чернава осталась сверху. Нас отправили вниз втроем: Нину, у которой дар все искать, еще одну девчонку, тоже с даром, и меня.
Дар этой девочки мы, как обычно, никогда не узнаем.
Фиа случайно коснулась Сашки. Руки у нее были ледяными.
– А тебя почему? – спросил Сашка.
– Так уж случилось, что я Подземье хорошо знаю… Однажды во сне у меня из волос выплелась фольга. И в ту же ночь по закону подлости я материализовала чудовище, которое стало за мной охотиться. Укрыться от него можно было только в Подземье. И я там чуть ли не две недели провела, а оно все бродило и меня искало. Зато даже Белдо меня потом зауважал. Он, кстати, тоже хорошо знает Подземье, хотя и притворяется, что терпеть его не может.
– Может, не притворяется?
Фиа подышала на руки.
– Он всегда притворяется! – угрюмо сказала она. – Короче, нас отправили в Подземье! Мы спустились, и у Нины вдруг началась паника. Она бегала, кричала, плакала. Мы поначалу подумали, что она придуривается, чтобы не оставаться здесь, но нет… такого не подделаешь. Тогда берсерки спустились и подняли ее наверх, а мы стали искать вдвоем: я и вторая девчонка.
– А у девчонки дар какой?
– Логический. Ее послушаешь – так Шерлок Холмс рядом с ней просто младенец. А еще она все время ест. Ее мозг потребляет очень много калорий. У нее с собой всегда рюкзак, а в нем арахисовое масло, шоколад и тому подобное.
Сашка кивнул. Для него не было тайной, что всякий ведьмарский дар имеет побочные действия.
Обычных людей после активных шевелений мозгом тоже зачастую на сладкое тянет.
И да,мы узнали дар это девушки.
ло, шоколад и тому подобное.
Сашка кивнул. Для него не было тайной, что всякий ведьмарский дар имеет побочные действия.
– И вы нашли хранилище?
– Не знаю.
– Как не знаешь?
– Я натолкнулась на первошныровскую защиту – и дальше никак.
– «Я»? Ты была одна?
– Тогда уже да. Девушка с логическим даром отстала, потому что рюкзак у нее не протискивался, а без своего арахисового масла она совсем дурочка становится. Два плюс два у нее выходит двадцать два.
Совсем не как у троллей Пратчетта на жаре!
вот я не знаю, что мне делать. Подниматься наверх боюсь, потому что у Чернавы на меня зуб. Другим она еще простит, но мне никогда.
– И? – ускорил Сашка, видя, что Фиа замялась.
– Я долго петляла, а потом вдруг наткнулась на стену! Прямо посреди коридора. А на стене предупреждающие знаки. Я на всякий случай придумала пару глиняных человечков и послала их перед собой. Едва прикоснувшись к стене, они разлетелись в куски.
– А почему ты думаешь, что защита первошныровская?
– Знаки ваши. И еще там на стене было изображение нерпи. Не рисунок, а словно кто-то прикоснулся раскаленной нерпью к камням и нерпь в них оттиснулась. – И Фиа как-то быстро, с непонятным смущением взглянула на Сашку.
– Думаешь, если коснуться стены нерпью, защита снимется? – спросил Сашка.
– Да. Но коснуться ее должен кто-то из шныров. Потому что просто нерпь, без хозяина, берсерки и сами нашли бы.
Это Сашка понимал и сам. Раздобыть нерпь для ведьмарей сложности не представляло.
– И ты хочешь, чтобы я помог Гаю и открыл проход к этому хранилищу? – уточнил он.
Фиа стиснула ему запястье:
– Я хочу, чтобы ты помог мне! Я не хочу умирать! Чернава дала мне всего один день!
– А если спрятаться от нее? – предложил Сашка.
Фиа горько усмехнулась:
– Куда? Я одна из них. Да и без псиоса я уже не смогу.
Сашка вздохнул. Он был перед Фиа в долгу. Когда-то она спасла ему жизнь. Но все же помогать Гаю…
он больной, ненормальный клинический идиот.
А ещё автор - охреневший лентяй, потому что буквально в предыдущей книге тот же Сашка идёт на поводу Дениса под руководством Гая и даёт им доступ к карте Шныра(которая кстати ещё действовать должна, и сторожевая башня захвачена, нет?)
только там Денис хотя бы притворялся, что он дохера независимый!
И если он друг, так помог бы Фиа иначе.
А, ещё. Всегда есть дверь и одна стена. А вдруг там не контур? Почему никто никогда не пытается по списку:
1)Подкопаться
2)Пробиться сверху
3)пробить остальные стены?
– Ну не знаю… Я уже не совсем шныр. Нерпь у меня заряжается, пчела жива, но…
Однако Фиа смотрела так умоляюще, что Сашка поневоле уступил. До Китай-города они добрались на такси. В машине измученная Фиа положила голову Сашке на плечо и закрыла глаза. Когда такси поворачивало, волосы Фиа с вплетенной фольгой касались волос Сашки, и тогда он видел мечты Фиа и подслушивал ее мысли.
Водитель не приставал с разговорами. Он ухитрялся одновременно отслеживать заказы по двум смартфонам, а по планшету краем глаза смотрел передачу о жизни гепардов в Африке. Жизнь эта была невеселая и протекала в трудах. Куча сильных, но не умеющих хорошо бегать хищников – львов, гиен и так далее – таскались за бедным гепардом и отнимали у него все, что он добудет. Гепард же все отдавал без боя. Он не мог позволить себе получить травму в драке, потому что это была самка и у нее были дети. Детей приходилось постоянно защищать от гиен, а главное – от собственного папы, который, не питая к потомству родительских чувств, изредка возникал на горизонте и сидел на камне – худой, опасный и чуть горбатый.
Пересказ какой-то передачи про гепардов, только вот мотивация, почему гепард не может получить травму, передана через жопу.
Мать, отец, дядя, форевер-алоун гепард - для всех из них, как и для львиной доли животного мира травма теоретически означает пиздец.
Нет скорости/силы/реакции - и или ты остаёшься голодным, или ты помогаешь кому-то не оставаться голодным. Не, на практике раны заживают, но при чём тут материнство?
Минут за сорок они добрались до Китай-города.
– Нам, пожалуйста, сюда! – сказала Фиа, показывая на ближайший переулок.
Проезд в переулок перегораживала грузная дама в «Лексусе», одна занявшая две полосы. Когда же таксист посигналил – мол, тетя, подвинься хоть куда-нибудь, места полно, – женщина вытащила из волос цветочек и кокетливо протянула его в окно.
– Не берите! – прошептала Фиа. Голос ее доносился снизу. Она пряталась за спинками сидений. – Умоляю, не надо! И дорогу ей уступите!
В таксисте закипела справедливость:
– Она правила нарушает!
– Пропустите ее! Пожалуйста! Вспомните гепарда! Он тоже отдает добычу без драки, хоть львы и не правы!
выглядит, как полный бред
Аргумент подействовал. Таксист сердито пожал плечами и, порычав мотором, ухитрился влезть колесами на высокую бровку. Дама послала ему воздушный поцелуй и, вернув цветочек себе в волосы, торжественно проехала мимо.
– Цветочек заколола? – прошептала Фиа, высовывая нос из-за кресел.
– Вроде да, – сказал Сашка.
– Уф!.. Пронесло! Ты не представляешь, как мы рисковали!
Ворчащий таксист проехал еще метров триста, после чего Фиа попросила его остановиться, расплатилась и вытащила Сашку из машины. Такси уехало.
– Что это была за дама? – спросил Сашка.
– Лея, очень сильная боевая ведьма. Надеюсь, она нас не заметила.
– А если бы таксист взял цветок, что было бы?
– Да ничего не было бы. В смысле от нас! – сердито ответила Фиа.
О это "ничего бы от нас не было", кочующее по книгам!
. – У Леи день рождения пятнадцатого мая, но еще четырнадцатого днем под ее окнами стоят все долбушинцы, все берсерки Тилля, куча инкубаторов и чуть не сам Белдо с букетом. Лея обожает обижаться! Если в одну минуту первого пятнадцатого числа подарков нет – то, значит, все, конец: меня забыли, я никому не нужна… У нее начинается истерика, и тогда во всех фортах возникает куча вакантных мест!
Иии как это связано с цветочком?
Фиа проводила взглядом красные стопы такси.
– Странное совпадение! Лея – правая рука Чернавы. И отсюда до нашего залаза пара минут пешком.
Дальше они продвигались намного осторожнее. Договорились, что Фиа пойдет первой, а Сашка за ней на приличном расстоянии. В случае опасности Фиа уронит красный пакет, и это будет знаком для Сашки, что подходить ни в коем случае нельзя.
– А если опасность будет совсем большой, я представлю и отправлю к тебе птичку! – добавила Фиа и двинулась вперед.
Сашка, немного выждав, пошел за ней. Обычный московский переулок, залитый сентябрьским солнцем.
Сентябрь, в Шныре Саша год.
Ржавчина крыш и закрытые подъезды с домофонами. Сашка на несколько секунд отвлекся, читая надписи на табличках, а когда посмотрел вперед, то Фиа не увидел. Она как сквозь землю провалилась. Пока Сашка заторможенно соображал, где она, захлопали крылья и навстречу Сашке пролетел андский кондор с блеющей овцой в когтях.
Сашка заметался, решая, куда ему спрятаться. Все подъезды закрыты. Сашка хотел уже броситься назад в надежде добежать до угла дома, но тут домофон ближайшего подъезда запищал и вышла пожилая женщина. Сашка проскользнул мимо нее, сгоряча устремился к лестнице, но опомнился и остался у металлической двери. В ней было несколько сквозных отверстий от дрели.
Прильнув глазом к ближайшему отверстию, Сашка стал ждать. Примерно с минуту ничего не происходило, а потом мимо двери прошли двое мужчин, в телосложении которых безошибочно угадывались берсерки. За ними смешно прыгал взъерошенный человечек и, оглядываясь, кому-то что-то пытался объяснить. Не успел человечек исчезнуть, как перед дверью возникло отдувающееся лицо Ингвара Тилля.
Глава берсерков был раздражен. От человечка он отмахивался как от мухи и ладонью вытирал пот со лба. Подъехала машина, хлопнула дверца. Тилль сел в машину. Потом дверцы хлопали еще несколько раз. Кажется, охрана и взъерошенный человечек вскакивали уже на ходу.
Что же делать Саше?
Может быть... кентавр? Может быть, сирин?
А нет, конечно, ничего, просто ждать!
