Интересно наблюдать за парами во время первого, второго или третьего свидания. Молодой человек обычно или горячо рассказывает про двигатель внутреннего сгорания, показывая руками действие его поршней, или пытается с напрягом сочинить, какая музыка ему нравится, или несет какую-то пургу на тему своих жизненных принципов. На лице же девушки – вежливый и несколько искусственный интерес. Чувствуется, что не слова она слушает, а пытается эмоциональный фон прощупать, ощутить в своем собеседнике нечто главное, центральное. В глазах же ее стоят три вопроса: «Тот ли ты?», «Буду ли я с тобой счастлива?» и «Когда ты меня поцелуешь?».
Йозеф Эметс, венгерский философ
Вот кто с Толстым и восторгом от самок согласился бы.
Афанасий стоял в карауле у Зеленого лабиринта. Утро ветреное, холодное, точно и не лето. Афанасий мерз. Даже держать в руке шнеппер ему было холодно. Он положил его на землю и бегал вокруг, размахивая руками. Родион, сидевший рядом на бревне, посмеивался.
– Очень воинственно! Ты выглядишь как шаманщик, заговаривающий шнеппер. Ты еще восклицай: «Угух-хух-хух!» – посоветовал он.
– Угух-хух-хух! – крикнул Афанасий.
Ветки кустарника зашуршали, раздвинулись, а потом вдруг совсем не там, где шуршали ветки, а много выше, высунулся большой горшок. Повернулся в одну сторону, в другую. Вытаращил на Афанасия укоризненные глаза-пуговицы и скрылся, делая огромные шаги.
Афанасий перестал прыгать и остановился, смущенный:
– Бедный Горшеня! И днем ходит, и ночью. Видел его тулуп? Весь грязный, в колючках. Надо будет, когда все закончится, новый ему подарить.
– Это в зависимости от того, как и чем закончится, – резонно заметил Родион.
Горшеня проследовал дальше. Огромный, бессонный, он цапельными раскачивающимися шагами бродил по шныровскому парку, подходил к пегасне, к жилому корпусу, к воротам, к сарайчикам Кузепыча. Он был повсюду и везде. Его ломкая, нечеткая тень то скользила по стволам деревьев, то вообще исчезала, то вдруг обнаруживалась у старого дуба и сливалась с тенью дерева.
Цапельные шаги от гиганта, караул у фактически бесполезного места, и вообще сидения там, где пользы - одни закладки?
Прелесть.
Из окна своего кабинета за Горшеней следила Кавалерия. Окно кабинета было открыто. На подоконнике лежали мешки с песком. Между ними – тяжелые арбалеты. ШНыр серьезно подготовился к осаде.
– Он что-то чувствует, потому и ходит… – сказала Кавалерия Меркурию Сергеичу, неспешно чинившему какой-то очень древний, заслуженный арбалет. – Закладка почти погасла. Думаю, ведьмари прорвались бы, если бы пошли сейчас на приступ. Я не сплю ночами.
– А я вот. Прекрасно. Сплю, – отвечал Меркурий. – Глупо. Волноваться. Можно прогореть раньше. Времени. Надо вести себя. Как олень. Убежал от охотников. И спокойно. Пасется. В чаще.
– Но охотники опять придут.
– Да. Но если олень. Выспится и поест. Охотники. Опять останутся. Ни с чем. Будь как Суповна.
Олень - это животное, у которого вопрос, есть ли понимание того, что охотники придут ещё раз...
Ночами - это кстати одна ночь, ага.
Кавалерия усмехнулась:
– Сковородками швыряться? Это можно.
Накануне Суповна с дикой силой метнула сковороду и попала в берсерка-шпиона, голова которого назойливо маячила на пятачке за главными воротами. Сделав в воздухе больше пятидесяти оборотов, сковорода пролетела около двухсот метров. Меркурий потом не поленился сосчитать. Не всякая стрела даже из лука поразила бы цель на таком расстоянии. Для арбалета оно вообще было нереальным. Суповна, однако, больше жалела о сковороде и теперь бросала в ведьмарей картошкой. Точность метания была уже, правда, поменьше, но все же за картофелинами было даже глазом не уследить. Они вылетали из ее рук как пули.
У Суповны артефакт, который позволяет ей и не то кидать с огромной силой...
А ещё эта сковородка, как и эти картошки, должны были, по закону ворот ШНыра, прилететь в лоб именно ей.
Афанасий больше не скакал вокруг шнеппера и не вызывал дух Угух-хух-хуха, хотя Горшеня уже ушел и не появлялся. Афанасий вдруг с удивившей его остротой вспомнил о Гуле. Вспомнил ее подвижное лицо, смешные жесты, воробьиные прискоки и способность останавливаться посреди улицы с такой резкостью, что на нее налетали прохожие, а машины «оббибикивались» до того, что ломался гудок.
Афанасий понял, что если не увидит сейчас Гулю, то умрет, и так этому удивился, что даже потрогал то место груди, где у него находилось сердце. Афанасий был человек хоть и нежный, но прохладный. То есть когда видел Гулю, был с ней очень ласков и мягок, но когда не видел, то почти и не вспоминал. А тут вдруг такая тоска.
Они самую малость женаты - ну в Емцевской манере, насильно и нерасторжимо.
Не в силах ничего с собой поделать, Афанасий принялся бродить вокруг Родиона так, как раньше бродил вокруг шнеппера. После десятого круга Родион прицелился в него и пригрозил, что отправит Афанасия в Арктику, если тот прямо сейчас куда-нибудь не сгинет.
– Ты хочешь, чтобы я ушел? Я?! – не поверил своим ушам Афанасий.
Родион пояснил, что не просто хочет, а мечтает.
– И я не нужен тебе на дежурстве? Тебе не нужны мое товарищеское плечо, мощная рука и меткий шнеппер?
– Перестань прыгать! Ты наступишь, и он бабахнет, – мрачно предупредил Родион.
– На что наступлю?
– Мощной ногой ты наступишь на меткий шнеппер и оставишь меня без своего товарищеского плеча.
Без товарищеской ноги тогда уж XD
Афанасий встревожился и отошел от шнеппера подальше.
– Слушай! Если ты серьезно и на дежурстве я тебе не нужен, можно я съезжу в город? На денек? Узнаю, как там и чего, а? – просительно проблеял он.
Родион хмыкнул:
– Бегство из осажденной крепости? Ну и ну…
– Так ты согласен?
– М-м-м… Ну давай, разведка нам не помешает. Только ведьмарикам не попадись! Если хочешь, я выведу тебя низинкой к проселочной дороге, которая идет к дачам. На станцию сейчас не сунешься. А на проселке поймаешь какую-нибудь попутку.
У них вообще есть выход через овраг, но тут уже о нём, конечно, забыли.
Сказано – сделано. Спустя час, покрытый репьями столь же капитально, как и тулуп Горшени, Афанасий выполз на проселочную дорогу. Родион издали махнул ему рукой и исчез, точно провалился. Афанасий обобрал со своей одежды репьи и принялся ждать попутку. Минут через десять появился низенький трактор, буксирующий за собой прицеп с бидонами. Зная, что из кабины трактора водитель его не увидит, Афанасий забежал сзади и забрался в прицеп. Куда едет трактор, он представления не имел, но надеялся, что к шоссе.
Представления автора о сельской местности и о физики прелестны.
Если трактор едет медленно, то там, полагаю, ещё та раздолбанная дорога, а значит шанс у Афанасия огрести по рёбрам резко повышается.
Плюс прицеп, забитый... бидонами?
Афанасий сидел в прицепе и осторожно выглядывал. Пустые бидоны гремели. Справа и слева тянулись заборы дач. С высокого прицепа Афанасию было видно, что происходит на участках. Бегали с криками дети, их мамы загорали в шезлонгах, а бабушки что-то вскапывали, поливали, пропалывали. За одним из заборов в бассейне сидело сразу человек пять. Причем на одном шляпа была соломенная, а еще на одном – войлочная банная, выглядевшая очень забавно.
Выглядит это, я полагаю, примерно так
Потому что автор старательно описал Копытово как помирающую местность в жопе мира, и кто будет строить и ухаживать за стационарным бассейном? И при этом ставить низкий забор(или Афанасий сверху на трактор уселся?)
А ещё низенький трактор везёт высокий прицеп, на который как-то залез Афанасий, ага.
Лица у пятерки в бассейне были кислые, скучающие. Один все время что-то записывал в блокнот, почесывая себя в ухе карандашиком. Другой говорил по телефону. Временами он прерывался и извлекал изо рта то золотую монету, то серебряную. Афанасий сообразил, что это были члены форта Долбушина, снимавшие здесь дачу. Человек же, достававший монеты, был, видно, знаменитый Васенька, слова которого превращались в деньги, причем превращались в зависимости от ценности высказываемой мысли.
Другой из долбушинцев, обладатель войлочной банной шляпы, был Афанасию хорошо знаком. Когда-то он сам составлял на него досье для шныровского архива. Прозвище его было Коля На Девяносто Девять Процентов. Такое прозвище Коля На Девяносто Девять Процентов получил из-за дара все переводить в проценты, причем с большой точностью. На любой вопрос он отвечал примерно так: «Девяносто два и семь десятых процента, что я поеду… на шестьдесят и девять десятых процента встреча состоится… Девяносто пять с половиной процентов, что я это сделаю». Оно конечно, точность хорошо, опять же в случае неудачи легко списать на пять процентов остатка!
Здрасте, персонаж, созданный ради хохмы, и описанный на уровне персонажей "основной колоды".
Эх, писал бы Емец классические детективы - убийцу было бы не угадать! Он любого слугу, принёсшего бренди, описывал бы также подробно, как убийцу... или подробнее.
Опасаясь, что долбушинцы его заметят, Афанасий лег на дно прицепа. Ему пришло в голову, что они тут явно не единственные. Могут оказаться и берсерки, и боевые маги. Он лежал и сквозь полукруглые ручки бидонов смотрел на небо. Он думал, какое оно голубое, и как редко он, Афанасий, смотрит на небо, и как он мелок и скучен, раз не способен любоваться небом и вообще природой. И что, скорее всего, писатели, которые любуются природой, в большинстве случаев притворяются, и именно потому, что они притворяются, читатели пропускают пейзажи. Нет чтобы описывать природу примерно так: «На голову блондинки упало дерево. Дерево было такое-сякое, чуть изогнутое. Тонкие тени бродили по его резной листве». Ну и дальше уже про травку чего-нибудь и про птичек.
Потом переключился и стал думать о Гуле, что вот он выбрал Гулю, хотя понятия не имеет, любит ее или нет. И вообще не знает, что такое любовь. Как понять, что это именно любовь? Какие у нее параметры? С чем ее сравнить? Где эталон чувства? Вот у боли есть эталон. Когда вгонишь в палец гвоздь или капнешь на ногу расплавленной пластмассой, нет сомнений, что это именно боль. Да, Гуля милая, но разве нельзя допустить, что он встретил бы какую-нибудь другую, столь же милую и единственную?
Что должен испытывать влюбленный? Тоску, томление, ревность, то желание увидеть, какое он испытывал недавно в шныровском парке? И как быть, если тебе нравятся все одинаково? Ущербность ли это эгоистической души или просто физиология? Параметры, господа, параметры! Дайте мне параметры!
А в Яру Афанасий был вполне правдЕподобно влюблён, кажется... Маразм?
Что, интересно, сказала бы по этому поводу Кавалерия? Ну, наверное, так: «Ох, Афанасий! Нравится – это когда видишь красивый цветок и срываешь его. Любовь – это когда подходишь и начинаешь ухаживать за ним и оберегать, не срывая».
На удивление не адово плохая мысль.
Дальше Афанасий уже по накатанной принялся размышлять о том, что с некрасивыми девушками куда проще. Их не стесняешься, им легко отвечаешь, с ними легко находишь контакт. Не блеешь, не мычишь, не грубишь, наконец. К некрасивости привыкаешь очень быстро и перестаешь ее воспринимать. В варианте красавицы и чудовища красавица, если бы чудовище осталось чудовищем, уже через три месяца хладнокровно выбирала бы у него из шерсти блох и стачивала напильником клыки. И даже где-то жалела бы, если бы однажды он стал тонким и изящным принцем.
... которая моментально сменяется ЭТИМ.
Я бы определила Афанасия как недоловеласа, которому для превращения в полноценного не хватает уверенности в себе и личного обаяния. А так ооотлично определяет девушек по параметрам.
Заметьте, идея о пресловутом "родстве душ" или общих интересах тут тупо не звучит.
Неожиданно трактор остановился. Бидоны в последний раз брякнули и затихли. Афанасий некоторое время полежал, надеясь, что трактор сейчас поедет, но трактор, видно, уже приехал окончательно. Мотор больше не трясся и не плевался мелкими каплями бензина из трубы. Хлопнула дверца. Тракторист куда-то ушел. Афанасий осторожно выглянул, приподнялся и спрыгнул.
– На ферму меня завез, гад такой! Надо было раньше спрыгивать! – определил он, оглядевшись.
Перед ним тянулось длинное здание нового коровника. Коровник был окружен забором. У открытых ворот рядом с будочкой прохаживался пожилой охранник. Увидев Афанасия, он очень воодушевился и устремился к нему. Афанасий безошибочно ощутил, что станет для охранника объектом длительного служебного счастья. Возможно, целый год охраннику не приходилось делать ничего другого, кроме как дремать в будочке, а тут вдруг из трактора с бидонами спрыгивает явный злодей да еще безопасный на вид, худенький, длинноволосый. Понятно, что коровник он с собой не унесет, но на охраняемую территорию он же проник? Было или не было?
Не дойдя метров двадцати до охранника, Афанасий вежливо поклонился ему, приложив руки к груди. Охранник от удивления остановился и поманил его к себе пальцем. Афанасий мило улыбнулся, всем своим видом показывая, что сейчас подойдет и вообще он довольно хороший. Охранник чуть расслабился, но вместо того, чтобы направиться к будочке, Афанасий направился прямиком к забору. Охранник от такой наглости остолбенел. Афанасий еще раз поклонился, издали успокаивая охранника, показал пустые руки и вскарабкался на забор. И тогда только охранник засвистел и даже попытался перехватить его за воротами. Однако Афанасий уже неспешно бежал по пыльному переулку.
А забор это просто забор, при том, что это сельская местность и вроде даже алкаши рядом есть. Ой-вей.
Только медведя, который с поклоном и заботливо подносит туесок ягод не хватает.
Из-за дальнего забора Афанасия провожали взглядом пятеро скучающих долбушинцев.
– Бежит кто-то, – сообщил Рудик Акция Газпрома.
– На семьдесят шесть с половиной процентов – это шныр. На восемьдесят девять процентов мы его не догоним, – сказал Коля На Девяносто Девять Процентов.
– Ну и не будем догонять! Оно нам надо? – сказал Васенька и сплюнул в ладошку монету в пять рублей.
На эту монету он грустно посмотрел, вытер ее салфеткой и, помещая в пластиковый контейнер, где у него хранилась мелочь, добавил:
– Странно, я думал, эта мысль стоит большего. С другой стороны, я редко понимаю стоимость мысли до момента, пока ее не выскажу.
"Долго" же длились размышления Афанасия.
А где там он собирался "раньше спрыгивать"?)
Афанасий пробежал по переулку. Осмотрелся. Направо дорога вела мимо дач. Вдали на дороге просматривались мелкие фигурки. В руке у одной что-то блеснуло. Афанасий не знал, что блеснуло, равно как и не был уверен, были ли эти фигурки берсерками, однако решил не рисковать. И потому свернул налево и по расползшейся от дождя тропинке спустился к канаве, выкопанной вокруг всего дачного поселка, чтобы осушить это низинное место.
Сразу за канавой гудело шоссе. Афанасий вздохнул, разбежался и, скользя по глине, совершил длинный жеребячий прыжок через канаву. Увы, с другой стороны тоже была глина, и он провалился в нее ботинками. Правый вытащил, а левый так и увяз, причем глубоко, потому что, вытаскивая правую ногу, он всей тяжестью опирался на левую.
Чтобы вытащить его сейчас, Афанасию пришлось бы лечь животом в грязь. Поэтому он просто прыгал вокруг оплывающей дыры, в которой, быстро заполняясь стекающей жижей, увязал его ботинок. Потом повернулся и захлюпал к шоссе. Настроение было скверное, положение почти тупиковое. Афанасий понимал, что грязного, в одном ботинке его не посадят ни в одну попутку, разве что это будет машина с мусором.
Однако едва Афанасий подошел к шоссе, как увидел желтое такси, мигавшее аварийкой на обочине. Такси выключило аварийку и подъехало. Задняя дверь открылась, и Афанасий увидел Гулю.
– Привет! – воскликнула она, выбирая на лице Афанасия относительно чистое место, куда можно было его поцеловать. – Представляешь, какое чудо! Я поспорила с таксистом, что ты выйдешь именно из этих кустиков, и ты вышел! Ой, какой ты грязненький! В песочек играл? А еще я поспорила, что ты будешь по мне скучать и захочешь меня увидеть. Ты по мне скучал?.. Ну не отвечай, садись!.. Не волнуйтесь, мы заплатим за чистку салона! – успокоила Гуля водителя.
То есть Афанасию на Гулю плевать, она просто его примагичила, подставив под возможные проблемы. Высокие отношения, ничего не скажешь, высокие.
Афанасий сел в такси. Машина тронулась. Ерзая на пакете, который подстелила под него Гуля,
Который ему нахер не нужен, потому что он провалился максимум по лодыжки, даже ботинок видно, но нельзя не предположить, что он просто сам по себе грязный, как чушка 
Афанасий смотрел в окно. От тепла и от усталости его клонило в сон. Он положил голову Гуле на плечо. Гуля гладила его по волосам, о которых говорила, что они лучше, чем у любой девушки.
– Скажи мне что-нибудь хорошее! Ведь я не видела тебя так давно!
– Чего сказать? – зевнул Афанасий.
– Не знаю. Придумай! Кто у нас молодой человек?
– Что придумать?
– Скажи «Я тебя люблю!».
– Я тебя люблю! – послушно повторил Афанасий.
– Вот! Хоть и соврамши, а слушать приятно… А теперь можешь чуть-чуть больше выражения? Спорю, что ты справишься!
– Я тебя люблю! – произнес Афанасий с куда большим чувством, потому что сопротивляться дару Гули было непросто.
С одной стороны это мерзко. С другой - Афанасий тоже мерзкий, и его попадание на некоторое время в рабство дару Гули вызывает смешанные эмоции, в которых немало "так ему и надо".
Но все же он знал, что смог бы этого не сказать, если бы очень захотел. В отношении к людям власть Гули не была безусловной. Она могла бы, например, прошептать: «Спорю, что таксист сейчас съест кусок мыла!» – и таксист действительно испытал бы такое побуждение. Возможно, он остановил бы машину, зашел в ближайший магазин и, взяв несколько кусков мыла, долго вертел бы их в руках, нюхая по очереди и пытаясь что-то сам в себе определить. Но все же мыло он, скорее всего, не съел бы. Личинка жившего в Гуле эльба, хотя и могла посылать желания, которые люди принимали за свои, отнюдь не управляла мирозданием.
Проблема тут в том, что а) Афанасий помчался, как лось, из ШНыра, что доказывает, что сила Гули довольно прилична и б)а если она пожелает "спорим, Ваня встанет на голове, и спорим, он не захочет сопротивляться!", то пока пересилишь второе её желание, уже обнаружишь себя на голове.
А ещё "в отношение людей". То есть остальной мир Гуля меняла без ограничений?
– Милый, мой милый! – продолжала щебетать Гуля. – Ты так много перенес! Как там у вас в ШНыре? Страшный голод? Едите кошек?
– Да, – ответил Афанасий серьезно. – С сыром.
– С сыром?! – ужаснулась Гуля, пристально вглядываясь, чтобы определить, шутит ли он. Но Афанасий как никто умел оставаться серьезным. – Что, правда?
– Ну да. Ты что-то имеешь против сыра?
– Перестань! Так и сказал бы, что голода у вас нет! Вы, конечно, варите огромными котлами кашу и едите-едите-едите ее как маленькие свинки.
Афанасий подтверждать не стал, хотя все примерно так и было. Суповна, конечно, не ограничивалась только кашами, ухитряясь из самых простых продуктов готовить много разнообразных блюд.
И несъедобных.
Хотя у них есть скипетр, и возможность без ущерба для кого-либо каждый вечер тащить к себе, к примеру, живую и толстенькую капибару, или ещё какую многочисленную живность. И собирать по куче урожаев с вечнозелёной зоны Зелёного лабиринта.
– Как же я по тебе скучала! Ну поцелуй же меня! Не сиди такой дохленький! – продолжала Гуля. Присутствие в машине водителя ее ничуть не смущало, потому что она шепотом поспорила с Афанасием, что водитель будет смотреть только на дорогу и слушать только свое радио. – Помнишь, мы в прошлом месяце играли в эту вашу шныровскую игру с записочками?
– Да, – сказал Афанасий.
У всякого рода занятий есть свои бонусы. Бонус – это что-то хорошее, что прилагается к профессии как бесплатный приз. У сотрудников торговых фирм – заграничные командировки. Полицейский может включить мигалку и порадовать дочку, сидящую на переднем сиденье без ремней. У лесника – бесплатные дрова и сколько угодно новогодних елок.
У очень определённых сотрудников эти командировки, зачастую не представляющие ничего общего с отдыхом. А полицейский огребёт за сирену объяснительную, потому что, как я понимаю, это всё пишется. И если он дпсник, то я сомневаюсь в дочке без ремней.
И какие бонусы материального плана у писателя?
Есть бонусы и у шныров. Это короткие путешествия в любую точку земного шара. Разумеется, без виз и билетов на самолет. Делается это так. На каждую руку надевается по нерпи. Одна твоя, другая одалживается у товарища. Точку для телепортаций намечают по компьютерным картам. Здесь главное не ошибиться и не использовать старый снимок. Например, ты перемещаешься на видовую площадку где-нибудь в Чили, а там – банально и просто! – кто-то протянул неучтенный электрический провод, питающий будку с сувенирами. И все: ты повиснешь на нем, как бабочка на иголке. Поэтому очень полезно, когда карты свежие или место безопасное в плане изменений. Какой-нибудь утес. Или море на мелководье.
А теперь напоминаю, что сирин переносит только по x и z, никак не затрагивая y(привет первой книге!), то есть ради видовой площадки в Чили, к примеру, придётся залезть на шпиль здания МГУ(Сантьяго - 540 метров выше уровня моря, Москва - 200-250, и ещё вопрос, равен ли уровень моря у них и у нас), и всё равно есть нихуёвый шанс вмазаться в скалу. Или оказаться в десятке метров над землёй.
Для переноса же к морю нужно оказаться ниже любой станции метро, потому что это как раз условный нуль!
Не, я б почитала, как шныры это делают, это без шуток было бы интересно - ползания с рулеткой и всем таким и копания в справочниках.
Но автору плевать.
Из всего ШНыра один только Меркурий Сергеич не любил путешествий. «Да видал я. Ваши пирамиды. Ну большие камни. Ну торчат. В песочке», – говорил он, после чего, запустив пятерню в цыганскую страшную свою бороду, обязательно добавлял непонятно к чему: «Как называется. Русский человек. Без бороды. Правильно. Россиянец».
Русская женщина, блядь, это называется, старый ёбанный сексист, который думает только о мужиках и о национализме!
И да
К примеру, этот джентльмен, и, не побоюсь этого слова, монарх, происходит из рода, который, конечно, ссылался-де на предка из поляков, да поляки эти если и были, то в 14 веке. Дальше это был знатный боярский род, в котором при быстром просмотре не-русских предков не обнаружено, разве что поляки и литовцы в непрямом родстве.
Мать Петра была возможно потомком татар, но опять же, этот татарин пробегал аж в 15 веке, потом свои, свои, свои. Род старинный, встречала интересную легенду, что из-за какой-то пропавшей в веках истории их потомки никогда не могли стать генералами, но вроде генералы среди них были.
так вот, к чему это я. Пётр - заведомо и дальше некуда русский. А господин Меркурий - мелкий националист, который, если покопать его родословную после бурного двадцатого века, наверняка окажется русским примерно на уровне в лучшем случае Павла Петровича(тоже бороду не носившего).
А, ещё цитатка.
"Телепортировать с двумя нерпями запрещалось правилами ШНыра. Если бы Кавалерия или Кузепыч застукали их, неделя дежурства по пегасне была бы обеспечена – причем как для того, кто отдал свою нерпь , так и для того, кто ее выпросил."
Афанасий, взяв пример у Сашки, стал оставлять для Гули письма в разных уголках России. То прятал их под постаментом памятника Евпатию Коловрату в Рязани,
Памятник Евпатию Коловрату выглядит вот так
Очень простая задача - выкопать в центре города под памятником яму и закопать её.
то в Петропавловске-Камчатском привязывал письмо к торчащей палке на черной гальке пляжа среди загадочных, облизанных океаном деревяшек, выброшенных рыболовных буев и краболовок.
Ага, на Халактырском пляже.
Среди КРАБОЛОВОК на гальке городского пляжа, который ещё и песчаный, если верить гуглу... Который ещё, поганец, говорит, как ловят краба!
На краболовку проволокой закреплена приманка - в данном случае голова лосося. Краболовки устанавливаются с лодки на глубину 17-25 метров, в зависимости от того, на какой глубине сегодня держится краб и с учетом прилива/отлива. Проверять краболовки нужно через каждые 20-30 минут.
Однажды Афанасий переместился в Крым на длинное песчаное побережье между Саками и Евпаторией.
Как не удивительно, но, похоже, там есть пляж!
Это было ранней весной, в холодный сырой день. Он брел по пляжу среди выброшенных морем водорослей и прикидывал, где спрятать письмо, чтобы Гуля смогла его найти.
Ранней весной, если что, шныры ныряли, как маньяки, а Афанасий вообще, сколько я помню, играл с Гулей в ещё более клёвую игру - убей в другом эльба. Ещё сущая мелочь - камень лебедя, уж не помню, как его зовут, его же на время пиздили.
Внезапно впереди что-то забелело. В полосе прибоя лежала чайка. Ее раскинутые крылья были присыпаны песком. Афанасий решил, что чайка мертвая, но вдруг увидел, что ветер как-то странно и равномерно откидывает у чайки голову.
Афанасий подошел и осторожно присел рядом на корточки. Чайка была еще жива, но могла двигать только головой. Она разинула клюв, угрожая ему. Афанасий отодвинулся. Голова чайки опять опустилась на песок. Афанасий привстал и наклонился, чтобы не пугать ее сильно. Чайка опять зашипела. Ее клюв изнутри был сложной формы, с выступами, с перегородками, словно даже со сквозными отверстиями, хотя Афанасию казалось, что такого быть не может
▼клюв чайки. Не для слабонервных⬍
А у гусей есть ещё и зубы! гуглите сами, я ещё хочу спать спокойно
Так он стоял минуты три, чувствуя, что чайке уже не поможешь.
Чувак, так ты или вынеси из прибоя, или сверни ей голову, ей же плохо...
Чайка то шипела, то опять роняла голову, которая с каждым разом поднималась все ниже. Она словно бы теряла и интерес к Афанасию, и страх, и жизнь. Причем словно бы одновременно, точно все это было связано. Потом одна длинная волна выкатилась дальше других и сразу омыла и чайку целиком, и ноги смотревшего на нее Афанасия. Волна смыла с крыльев чайки песок и, подхватив, прокрутила ее на месте.
Голова чайки запрокинулась и больше уже не поднималась. Только ветер лохматил перья. Открытые глаза стали какими-то плоскими и ничего не выражающими. Афанасий понял, что волна отняла чайкину жизнь и унесла ее в море. Мгновенность и простота смерти потрясли его. Он шел и думал, что души чаек живут не в небе, а в воде.
Внезапное открытие.
Вода – сущность, наполненная душами птиц и рыб. Письмо он потом привязал к заброшенной спасательной вышке, на которой трепыхался выцветший флаг с Нептуном.
– Эй, ау! Только ты это… Пиши письма художественнее! А то ты стал все чаще отделываться криво нарисованными сердечками! Я понимаю, что ты больше по сообщениям в телефоне специалист, но все же будь подушевнее. У Тургенева, на худой конец, спиши! Хотя нет, у Тургенева мужчины какие-то вялые, лучше у Ремарка! Я тебе подчеркну кусочки! – вдруг сказала Гуля, думавшая, как оказалось, о том же самом.
– Да запросто. Только сейчас уже не телепортируешься никуда, – Афанасий, закатав рукав, показал Гуле погасшую нерпь.
– Что, совсем закладка никуда не годится? Не заряжает даже? – с сочувствием спросила Гуля.
– А ты откуда знаешь? – напрягся Афанасий.
Потому что ты сам это сказал, дятел...
Правда четыре закладки, питающие фигурки, все ещё в фортах, так что вместо главзакладки теоретически нерпь зарядит любая зарядная.
Гуля смутилась, жалея уже, что это сказала:
– Ну ты же знаешь, у кого я в форте…
– А почему ваши на штурм не идут? – резко спросил Афанасий.
Гуля пожала плечами. Заметно было, что если ее и пошлют в атаку, то уйдет она не сильно дальше ближайшего кафе.
– Ерунда, что нерпи не заряжаются! – сказала Гуля с внезапной радостью в голосе, как человек, сообразивший, чем он может поднять настроение другу. – Мы и без того сможем путешествовать. Я ведь теперь числюсь в отделе форта, который отвечает за прыгуны и двери.
– Да? – спросил Афанасий быстро. – И? Ты сама туда пошла? Или поспорила, что тебя возьмут?
– Нет, меня подруга одна устроила. Белдо спорами не одурачишь… – усмехнулась Гуля. – Непростая работа, кстати. Нужны, допустим, двери в Якутии. Ты летишь на самолете и первым делом рисуешь дверь в аэропорту, а там везде камеры и царапать стены никто не даст. Ну в туалете разве что… А если туалет, допустим, женский и оттуда толпой полезут берсерки с топорами? Да еще в зоне досмотра? Приходится на каждую дверь писать отдельную служебную сопроводиловку, типа «ДСЖИВИСМБО».
В туалете быстро закрасят или сотрут, это же лицо города...
А зачем в аэропорту-то дверь? И почему нельзя кого-то подкупить...
– И что это значит?
– «Дверь строго для женщин и в исключительных случаях мужчин без оружия». На каждую дверь есть такая сопроводиловка. Какой-то дверью можно пользоваться только ночью, какой-то только днем. Самая простая и приятная сопроводиловка – «БО»: «без ограничений». Обычно в заброшенных домах или на трансформаторных будках. На них такое количество рисунков, что нарисованной двери никто не удивится. Здесь я обычно не гвоздиком царапаю, а лаком для ногтей рисую, довольно старательно – все равно без прыгуна никто не воспользуется. Ну а с красками и с баллончиками, когда они нужны, делмэны Долбушина помогают. Довозят тебя повсюду, никаких бытовых проблем. – У Долбушина что, делмэны во всех городах?
– Во всех крупных точно. И в большинстве средних. Ну а в небольших городах сидят уже их представители. Там все продумано до мелочей. Все четко по схеме. Вначале делмэны организуют сеть, затем засылаются боевые ведьмы, берсерки и начинают заниматься подселением личинок и инкубаторами…
А как же чудненький чёрный камешек Гая, который и проводит личинки? Как без него это реально?
Про инкубаторов Гуля упомянула с легкой досадой. О том, что и в ней самой живет личинка эльба, Гуля предпочитала не вспоминать. По идее, личинка должна была разрушать ее быстро, при каждом следующем обращении к дару. Каждый выигранный спор – маленькое пространство, отвоеванное элем внутри у Гули. Год-два – и тебя уже нет. Однако прежний эль был уничтожен Афанасием, новый же, подселенный самой Гулей, осторожничал, и оттого Гуле порой казалось, что так будет вечно. Эль никогда не превратится в эльба, а так навсегда и останется удобным и милым исполнителем ее желаний.
То есть Афанасий не нырял все эти месяцы, хотя он нырял эти месяцы.
– Интересно, как там наши? – пробормотал Афанасий и смутился, потому что не знал, является ли секретом для Гули, что не все шныры находятся в ШНыре. Однако Гуля все прекрасно поняла:
– Это которых вы послали в Питер? Да-да-да, великая шныровская тайна, которую шныры узнают у ведьмарей! Они едут вот так вот наискось, в сторону Петрозаводска, – Гуля провела по воздуху пальцем, отслеживая маршрут их перемещения. – Сейчас они где-то… м-м-м… тут!
– Ты не ошибаешься?
– Я?! А кого Белдо отправил проверять там старые двери и рисовать новые? Меня и Нину… Все боевые ведьмы сейчас или ШНыр осаждают, или заняты, так что и Нинку пришлось подключить.
А как же магическая гравитация Земли или как её там?)
– И вы до сих пор еще не там?
Гуля смутилась:
– Ну я уже ехала к тебе в такси, когда Дионисий позвонил. Что, я прямо так должна все бросать и кидаться, не успев поцеловать моего пупсика в носик?
Пупсик несколько книг назад не решился подойти к девушке, которая ему понравилась, и отправился к Гуле, с которой ему не захотелось пройти всю жизнь рука об руку.
– А что ты Белдо потом скажешь?
Гуля пожала плечами:
– Скажу, что не взяла свой счастливый гвоздик-царапалку… Не знаю, придумаю что-нибудь.
– И он поверит?
– У нас в форте никто никому не верит. Так что тут вопрос более важный, чем «поверит – не поверит», а именно: «сделает – не сделает»! Я сделаю. И он знает, что сделаю, а на остальное ему плевать, – сказала Гуля.
Афанасий задумался, искоса поглядывая на Гулю. Он и не подозревал, что она так умна. – Нет! – сказала Гуля строго.
– Что «нет»?
– Я знаю, о чем ты собираешься попросить! Я не могу взять тебя с собой!
Афанасий добавил во взгляд жалобности и пальцем стал гладить Гулю по щекам, скулам и носу.
– Гад ты! – сказала Гуля. – Используешь меня! Представь: я попросила бы тебя навредить ШНыру? Ну там закладку мне отдать или что-нибудь такое… Ведь не отдал бы! А я почему должна?
Потому что ты тяяян в этом мире, такова судьба. А ещё Гуля сама всё это организовала, всю ситуацию, абсолютно всю.
Афанасий продолжал гладить. Теперь он гладил не бессистемно, а ногтем ласково писал на щеке у Гули слово «пожалуйста». Непонятно, прочитала ли Гуля это слово, но где-то на букве «й» она сдалась:
– Ладно! Шут с тобой! Только поклянись, что ты не будешь нам мешать! В смысле делать нашу работу.
Афанасий замялся.
– Клянись! – потребовала Гуля.
Афанасий неохотно пообещал, про себя придумывая, как можно это обойти. Как человек опытный, часто торгующийся со своей совестью, он знал много способов увиливать от обещаний. Например, можно пообещать не драться, но забыть пообещать кидать кирпичами. Или обещать не есть вечером, но кофе с литром влитой в него сгущенки – это ведь не еда? Вот и здесь можно как-нибудь исхитриться и…
– Э, нет! Знаю я твои фокусы! – перебила Гуля. – Если ты думаешь меня провести… Эй, не трогай мои уши! Не поможет!
– Я трогаю не уши, а сережки! Посмотри: они золотые, а дужка серебряная!
Гуля фыркнула:
– Ты просто монстр!.. И дужку усмотрел! Ладно, шут с тобой, поехали! Нина уже ждет меня в Копытово!..
И Гуля тронула плечо шофера. Афанасий напрягся. В Копытово ему не хотелось. Он помнил, сколько там боевых ведьм и берсерков.
– А нельзя куда-нибудь еще?
– Увы. Ближайшая дверь у нас именно в Копытово. Не волнуйся! В такси проскочим… – сказала Гуля.
– Поспоришь, что нас никто не остановит? – догадался Афанасий.
– Нет! – заметила Гуля. – Это не так работает. Надо спорить, что никто не захочет нас остановить. Тогда одному берсерку станет лень останавливать такси, другому, самому дотошному, захочется именно в этот момент купить бутылку воды – ну и так далее… Понимаешь, о чем я? Я, когда тебя из ШНыра выманивала, не спорила, что ты придешь, а спорила, что ты захочешь меня видеть. А пришел ты сам!
Вот именно то, о чём я говорила.
– Ага, ясно, – сказал Афанасий. – И на что спорим, что посты берсерков не захотят остановить такси?
– На поцелуй, – Гуля щекой потерлась о его руку. – Может, тогда ты перестанешь трогать мои сережки? Если они тебе так нравятся, я тебе похожие подарю.
Такси развернулось на ближайшей эстакаде и у автозаправки свернуло на знакомую Афанасию дорогу к Копытово. На первом охранном посту дежурили долбушинцы. Перегородив проезжую часть веревкой с болтавшимися на ней тремя пластиковыми канистрами, здесь маялись два миллионера и один миллиардер. Главная проблема для них состояла в том, чтобы договориться, кто будет поднимать и опускать веревку, поскольку машин было довольно много, а использовать наемный труд запрещалось уставами форта.
Уборка, доставка и готовка еды, не? Но вообще мне всё больше нравятся долбушинцы...
Миллионеры были, впрочем, бодрые, не ленивые. Один составлял договор с разграничением обязанностей и делегированием полномочий, кто поднимает веревку, кто натягивает, кто закрепляет, кто отвечает за канистры. Очень серьезный договор, предусматривающий все мелочи. Другой прямо здесь на месте набрасывал проект строительства платной сети электронно-управляемых шлагбаумов по всей России. Миллиардер же просто бегал туда-сюда, вертелся от скуки и поправлял на веревке канистры. Он-то и опустил веревку, не заглядывая в такси.
Второй пост был уже серьезней. Охрану здесь несли берсерки. Один начал было выступать на середину дороги, но вдруг заметил, что у него развязан шнурок, и занялся им. Такси проехало.
– Есть! – сказала Гуля радостным шепотом.
На автобусной площади Гуля расплатилась с водителем и, вытащив Афанасия из такси, повела его к бывшей котельной. В глухой стене была заваренная и закрашенная дверь. Последние лет десять ее не открывали, да и не было необходимости, поскольку справа и слева от нее зияли провалы выбитых окон.
Сейчас возле этой двери нетерпеливо топталась Нина. Увидев Гулю, она сердито бросилась к ней.
– Где ты была?! Я тебя прикончу! – крикнула она, протягивая руки, словно собиралась душить подругу.
Тут Нина увидела Афанасия, и руки ее, сомкнутые на шее Гули, разжались.
– О, и ты здесь? А где мой Максик? – спросила она капризно. – Я, конечно, понимаю, что я никому не нужна. Что меня все позабыли, не обняли, уронили…
Два персонажа без характера, которым выдали роман.
нать, что с Ниной сделали еще, Афанасий не успел. На автобусной площади появилась девушка в плаще, выглядевшем летом несколько не к месту, и в темных очках. Пряча лицо в поднятый воротник, девушка быстро шла к котельной. Афанасий узнал Яру. За Ярой, отстав от нее немного и пытаясь забежать чуть вбок, чтобы увидеть ее лицо, неуверенно трусил один из инкубаторов форта Белдо.
Яра подошла и схватила Афанасия за руку.
– Скорее! Я сглупила, и меня засекли! – крикнула она, задыхаясь. – Проведите через дверь!
А сирин? Все ещё не?
А вывести Яру из окружения заранее, кстати? Его же не один день смыкали.
Афанасий просительно взглянул на Гулю. Та достала два матовых стеклышка. Одно было в оправе из серебра и с серебряной цепочкой, а другое треснувшее и с цепочкой самой обычной, стальной. Треснувшее стеклышко Гуля уронила в Липецке, когда рисовала дверь в стилизованной колонне, украшенной носами кораблей.
– Как я двоих проведу и сама пройду? У меня только два прыгуна! – сказала она и посмотрела на Нину.
– Ни за что! Даже не уговаривайте! Свой не дам! – заявила Нина.
Гуля молча полезла к ней в карман.
– Она даже не уговаривает! – плаксиво пожаловалась Нина. – Нет, это вообще ни в какие ворота! Не уговаривают, не убеждают, Максика нет!.. И вообще: разве беременным можно пользоваться прыгунами? Она же не одна. Их двое!
– А если бы у нее тройняшки были, то что – на каждого отдельный прыгун? – возразила Гуля.
Яра уже сдергивала с себя плащ и темные очки.
– Держи! – шепнула она, и, вставив стеклышко в глаз, вшагнула в дверь вслед за Афанасием и Гулей. У котельной осталась одна Нина.
– Нет, ну нормально! У меня все отобрали! – сказала она капризно.
Нина надела темные очки, накинула на плечи плащ Яры и вышла навстречу инкубатору, который уже крался вдоль стеночки.
– В чем дело, юноша? – сказала Нина, сдергивая с себя очки. – Своих не узнаем?
Инкубатор захлопал глазами, что-то заблеял и, заглядывая Нине за спину, принялся сложно оправдываться.
Ынтрига!
В 6 мефе была похожая игра, в 4 шныре аж одно предложение с намеком. Ну и ребенок Ула и Яры. Получается, что секс как бы есть, но его как бы нет 
Едва ли не единственный приятный персонаж в этом паноптикуме.
Это у них называется "серьезно подготовились"? Ау, ребят, вам сейчас нырять не надо, не обязательно ограничиваться арбалетами! Можете достать хоть пулемет, хоть мины, хоть ракетницу, блин.
