Любовь как зрение. Невозможно сфокусировать ее сразу на дальнем предмете и на ближнем, если это не особая, чуждая избирательной низости любовь, которой люди обучаются годами, переламывая эгоистичные рамки плоти.
Неформальные разговоры златокрылых
Сама мысль о правильности и неправильности любви вызывает у меня втф. Как там про едину плоть и всё прочее?
«И сказал: посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает».
Матфей.
Вроде как создание семьи это благо, не? И сами стражи активно влюбляются в романтическом ключе - что тёмные, что светлые, за Аиду вот ещё в Эдеме дрались.
Ирка была очень раздосадована, когда разбуженная-таки Антигоном выскочила во двор, но Буслаева не застала. Сбегая по лестнице, она представляла себе, какое независимое, чуть скучающее и вместе с тем дружелюбное лицо сделает на улице, а теперь оказалось, что выражение свое она может оставить себе.
– А где… – начала она, озираясь.
– Кто где? – уточнила Гелата, любившая иметь четкую вводную информацию для ответа на вопрос.
– Ну этот… как его там… Буслаев, – сказала Ирка, краснея пятнами.
– Этот-как-его-там уже ушел! И эта-не-помню-точно-как-ее вместе с ним! – пояснила умная Гелата, толчком в бок давая знать своему оруженосцу, что команды скалиться не было.
И тут Ирка вспоминает, что влюблена в Мефодия, ревнует к нему Дафну, и всё такое. В предыдущей книге та же Мельдика интересовала её сильнее.
В тот же день вечером к Ирке прибыла Бэтла, а Гелата отправилась обратно. Бэтла не стала даже подниматься в квартиру.
– А чего я там не видела? – спросила она, зевая.
Валькирия сонного копья удобно угнездилась на скамейке и немедленно начала подкрепляться колбасой и запивать ее кефиром. Когда колбаса и кефир закончились, Бэтла расстелила туристический коврик, забралась в спальный мешок и остаток ночи провела в нем. Ирка очень сомневалась, что из спального мешка дремлющая на боевом посту валькирия сможет метнуть копье, однако решила не лезть с замечаниями.
Бэтла относилась к числу тех людей, которых можно или любить такими, какие они есть, или бесконечно на них раздражаться – за неряшливость, сонливость, «тормознутость» и прочие сопутствующие свойства. Ирка предпочитала любить, тем более что и Бэтла платила ей тем же.
Полагаю, спать почти на набережной в ноябре очень приятно.
А я все ещё жалею, что валькирия по факту это огромная прореха(как впрочем и примерно всё, куда не глянь) в ткани этого мира. Мы не знаем, ни когда они были созданы, ни где, ни кто выковал их копья, отделил одиночку и раздал боевые посты. Валькирии, как их их антиподы-ведьмы, в этой войне единственные фигуры, которые подразумевают смену без принципиального изменения. Уйдёт Лигул - его преемник будет вести новую политику, а валькирии, будем честны, это расходный материал, держащий что-то действительно важное.
То, как ей хорошо и спокойно было с Бэтлой, валькирия-одиночка смогла познать только в сравнении, когда на следующий вечер сменить Бэтлу явилась Радулга. Нервная, как молодая пантера, Радулга всю ночь металась по площадке с копьем в руках, пугала прохожих и осталась крайне разочарована, что ей так и не случилось никого убить. Ирке же не пришлось поспать и пяти минут, поскольку Радулга отправила ее патрулировать квартал и прочесывать дворы в поисках подозрительных скоплений супротивника.
Когда Радулга отбыла в Москву, Ирка ощутила себя на седьмом небе от счастья. Правда, ей тут же пришлось рухнуть с седьмого неба, когда, услышав за спиной решительное покашливание, она обернулась и увидела Таамаг.
– Правило первое: я не слышу твоего голоса, одиночка! Правило второе: ты исчезаешь, и я сутки не вижу ни тебя, ни твоего уродца с ластами! – предупредила Таамаг, даже не пытаясь ответить на робкое Иркино «здрасьте».
«Тем лучше! Хоть по Питеру поброжу!» – подумала Ирка, не обижаясь.
Уходя, она видела, что Таамаг и ее оруженосец наскоро размялись, надели перчатки-блинчики и с большим чувством принялись выколачивать друг из друга лишние мозги. Оруженосец работал очень четко и серийно, однако под сметающий удар Таамаг предпочитал не попадать – берегся, хотя и весил как молодой бычок и пропорции имел соответствующие.
"Вес теленка в 6 месяцев будет составлять около 60-80 кг. С этого момента рацион молодняка такой же, как и у взрослых особей. Бычок в 1 год уже весит 250-350 кг."
Думаю, пикчу человека весом с молодого бычка показывать не стоит.
Ах, Тамарочка-Таамаг! Родиться бы тебе мужчиной! Или стать бы матерью десяти мальчиков, чтобы было кому передать свою мощь и силы! А то ведь силы как пар в паровозном котле – если не дать пару работы и закрутить туго вентиль, разнесут вдребезги и котел, и всю могучую машину.
Таамаг - физически сильна и явно этим гордится. Что бы изменилось, смени она пол? Вот Зигги Пуфс прямо счастлив от того, какой он сильный, ага. Или силовые мужские тренировки нагружают мышцы, а женские нет?
Причём физически сильного и крупного мужчину добрый Емец сранивал с грузчиком, ага. Вот оно, истинное предназначение сил!
Ирка шла по Большому проспекту, радостно вбирая в себя через зрачки новый для нее город. Уже стемнело, и только редкая цепочка фонарей тянулась вдоль улицы. Частыми четырехугольниками светились окна. Ветер, этот неразлучный друг-приятель Питера, поддувал ей куртку, забирался в рукава, с любопытством заглядывал в капюшон.
Пару раз рядом задумчиво притормаживали маршрутки, но Ирка махала рукой, чтобы они проезжали. Ей хотелось дойти пешком до Дворцовой площади, хотя она и понимала, что это не близко.
Ну как сказать. 3500 по Большому Проспекту, дальше примерно километр до Стрелки, даже меньше, а от Стрелки нужно всего лишь перейти мост.
Вот кстати красивое фото, на переднем плане как раз тот самый садик с несуществующей площадкой.
А это Стрелка, на заднем плане как раз Большой проспект.
За Иркой тащился Антигон. Наступал в лужи, хлюпал мягким носом и безостановочно ворчал. И город ему был плох, и сквозняки жуткие, и солнце тусклое, и хозяйка такая-сякая. Ирка старалась не прислушиваться и только ускоряла шаг, зная, что на бегу ругаться значительно сложнее. В конце концов, не факт, что если бы у нее самой все родственники были домовыми, кикиморами и русалками, то собственный ее характер был бы многим лучше.
На Антигона Ирка особенно не злилась, понимая, что раздражение – чувство тупиковое и способное воспроизводить само себя до бесконечности. Чем больше надеешься утешиться раздражением, выгнав весь негатив наружу, тем больше нарывает внутренний гнойник, пока однажды человек не превращается в вулкан и не задыхается в собственных ядовитых испарениях. В общем, если хочешь избавиться от прыща – не дави его.
Вот так и начинаются проблемы с головой.
Они дошли уже до середины Большого проспекта, когда внезапно Антигон, не переставая ворчать, стал притормаживать. Ирка удивленно остановилась.
– Что такое? – крикнула она.
– Тихо, хозяйка! – зашипел кикимор, повисая у нее на руке. – Делайте вид, что ничего не происходит! Читайте объявления вот на этом столбе!
– Зачем?
– Сами сейчас поймете! Если оттуда кто-то будет выскакивать – сразу ловите!
– Откуда выскакивать? Из столба?
Кикимор мотнул головой, многозначительно скосил глаза в сторону ближайшей арки, а сам трусцой кинулся обегать дом сбоку. Ирка осталась на месте, послушно разглядывая облеплявшие столб бумажки. Ветер раскачивал вывески, хлопал форточками и снисходительно играл с дорожными знаками. Торопливо шагали замерзшие прохожие – уставшие, деловитые, похожие на наглухо захлопнутые двери.
Ждать Ирке пришлось довольно долго. Она начисто забыла о поручении Антигона, когда из арки как-то бочком выскочил мужчина, одетый в светлый плащ. Шарахнулся, едва не налетев на Ирку, невесть чего испугался и попытался рвануть через проспект.
В ту же секунду из арки послышался негодующий вопль, и прилетевшая по дуге булава без всяких церемоний врезалась убегавшему между лопаток. Две секунды спустя Антигон уже сидел у мужчины на спине.
Ирка подбежала, по-прежнему мало что понимая.
– Вы куда смотрели, хозяйка? Чудом не упустили! А ну, лежать – кому говорю! – визгливо крикнул Антигон.
– Кто это? Суккуб, что ли? – спросила Ирка, запоздало догадываясь переключиться на истинное зрение.
– Он самый, зараза! Лежать! – сказал Антигон, сопровождая каждое слово тычком кулака.
Гонять суккуба с применением подобной артиллерии - это почти как баллистической ракетой воробья сбивать.
Дальше прилично так Хныка, который рассказывает малопримечательную историю про любовь слепого и девушки(это звучит намного лучше, чем оно написано), отдаёт Ирке два трофейных эйдоса и ноет.
– Нюнечка моя хорошенькая! Будьте такие справедливые! Подайте бедному суккубу на пропитание, а? Все равно же нам достанется, когда Мамзелькина косой чикнет. Да только уж не мне тогда засчитают! – произнес он умоляюще.
– Обойдешься! – сказала Ирка строго и спрятала пузырек в карман с твердым намерением передать его Фулоне или златокрылым. Пусть сами разбираются.
– Да обойтись-то я обойдусь! Да только знаете что будет? Я вам наперед скажу!
– Ну скажи! – согласилась Ирка.
– Вы их свету отдадите, а свет их опять хозяевам вернет, потому что не пользительно свету при живых хозяевах эйдосы у себя держать. И как только свет их вернет, как снова кто-нибудь из наших – шмыг! Только даром время потеряете! Может, договоримся, а? – залебезил Хнык, сообразивший, что за утерю эйдосов с легкостью может загреметь в Нижний Тартар, где уже сгинули тысячи таких, как он.
Тут появляется ЗАГАДКА, потому что мне припоминалось место, где говорилось, что эйдосы обратно не вставляются, но до этой книги подобного не нашлось. Или запрос по "эйдосы" его пропустил, или моя память ошибается, но в любом случае - вероятно, как минимум в этой книге эйдосы обратно вставляются.
А ещё встретилось прекрасное из шестой книги, где сказано, что отношения Мефодия и Дафны портят тысячи эйдосов каждый день. Прямо отличные отношение, а.
Каждому умному суккубу известно, что всякого духа, прорвавшегося и работающего в человеческом мире, еще десять подсиживают в Тартаре.
Раздраженный Антигон подпрыгнул, вцепился Хныку в ворот, опрокинул на землю и принялся старательно возить по грязи.
– Хозяйка! Сил моих больше нет эту вонючку слушать! – взмолился он. – Вы как хотите, а я его все-таки шандарахну! Убить его не удастся, но тела он лишится и из Тартара долго не вылезет!
Не дожидаясь Иркиного позволения, кикимор занес булаву, метя в старательно простроченный нос Хныка.
– А-а-а! Не надо, нюнечки мои! – заверещал суккуб. – Не надо меня в Тартар! Там, натурально, одни гады и моей сложной души никто не заценит! Отпустите – и я вам такое разболтаю, что пальчики оближете!
Ирка придержала занесенную руку Антигона.
– Ну! Говори!
– Кое-что про этого двоюродного братца, чей эйдос я захомячил!
– Меня личные тайны не интересуют! – отрезала Ирка.
– А разве она личная? Ничуть!.. Начну издали! Есть тут одна площадочка! Когда мимо ни прошнырнешь – вечно на ней кто-нибудь из светлых ошивается! Продолжать? Хю-хю или не хю-хю? – вкрадчиво глядя на Ирку, продолжил Хнык.
Ирка насторожилась.
– Отпусти его! – велела она Антигону.
Тот неохотно разжал руку, позволив обтекающему грязью Хныку встать на четвереньки и отряхнуться на манер большой собаки. Во все стороны полетели брызги.
– Ишь ты! Вытирали им асфальт – вытирали, а луж в городе все равно навалом! – разглядывая его, буркнул кикимор.
Хнык заискивающе захихикал, выслуживая себе жизнь.
– Рассказывай, только не ври! Ты ж знаешь, я нежить! У меня на ваше вранье нюх! – предупредил его Антигон.
Суккуб, перед носом у которого многозначительно покачивалась булава, перестал хихикать и без перехода исторг печальный вздох.
– Что на этой площадке, мраку точно не известно, да только кое-какие мыслишки имеются. Ведь если охраняют – стало быть, не песочек детишкинский?
Мрак выглядит, как не очень умненький и обладающей примерно нулевой памятью. Ну и растерявший всех своих агентов.
Хнык от любопытства провернулся на месте и даже присел, чтобы удобнее заглянуть в глаза смотрящей под ноги Ирке.
– Тебе виднее! – сказала валькирия-одиночка, захлопывая от подзеркаливания мысли и стараясь придать лицу скучающее выражение. Ей было известно, что суккубы, если потребуется, считывают потаенные мысли с необычайной легкостью. По глазам, морщинкам на лбу, неуловимому жесту, даже просто по дрожанию губ.
– Я, конечно, дух мелкий, мне мало кто отчитывается, да только слухи у наших быстро разносятся. Когда Лигулу донесение прислали, что свет там регулярно топчется, тот поначалу Арею отписал, чтобы он осторожненько понюхал, чего да как. Да только наш Арей больше ценит, что в его собственную голову втемяшится. Мечом кого-нибудь рассечь – это он с радостью, а вот «осторожненько понюхать»…
Арей, даже если он что-нибудь "осторожненько разнюхал", вполне мог приберечь эту информацию для своего личного пользования, не сдав её Лигулу, или же просто полениться узнавать. Не лучший вариант тайного агента.
В общем, завяло дело. Тогда Лигул от себя послал двух комиссионеров. Ни один не вернулся. Послал еще четверых – из этих уже один вернулся и сообщил, что они напоролись на валькирию с золотым копьем.
– Ага! Фулона! Так вот почему она… – не сдержавшись, воскликнула Ирка, но тотчас, спохватившись, что суккуб насторожил ушки, умолкла.
– Тогда Лигул перестал посылать комиссионеров и отправил троих стражей посообразительнее… – разочарованно продолжал Хнык.
Что-то тут не сходится, между началом дежурства у Ирки и появлением ребят из команды Гопзия прошло три дня, и ещё три истекают через несколько часов. Почему мрак так копается?
– Они встретили там одного ошивающегося парнишку, скрутили его (щенок оказался неожиданно шустрым и подранил одного из наших!), но сами напоролись на златокрылых и отчалили ни с чем… Что, уже интересно?
– Не особенно. Я пока не понимаю, при чем тут двоюродный брат, – нетерпеливо сказала Ирка, одновременно опуская в копилку своих внутренних суждений о Багрове меткое определение «ошивающийся парнишка».
– Очень даже при том! – горячо зашептал Хнык. – Лигул не собирается спускать светлым! Конечно, стражи мрака могут и сами сунуться на площадку, но нашим интереснее, чтобы свет получил моральный пинок от людей. Так свету больнее будет!.. Вы им носы вытираете, а они об вас ноги!
Какое дело вышним, что о них думают овцы...
– Давай без рассуждений!
– Пожалуйста! Через четверть часа туда подвалят две довольно большие толпы, чтобы выяснить отношения. То ли машину у кого-то свистнули и разобрали, то ли девушку угнали. Я особо не вдавался. Проектированием разборок и провоцированием ссор у нас особый отдел занимается – я не влезаю. Мне достаточно, что двоюродный братец, о котором я говорил, будет в одной из толп.
– И что? Начнется драка и в драке разнесут детскую горку? – попыталась понять Ирка.
Хнык хихикнул.
– Ну драка не драка, а кусок трубы мой подопечный с собой прихватил. На случай внезапного ремонта водопровода, хю-хю. Ну что? Отпускаете меня?
– Проваливай! – брезгливо сказала Ирка.
Хнык не заставил себе долго уговаривать и шмыгнул через проспект. Антигон проводил его взглядом бойцового пса, которому не позволили сожрать гавкучую шавку.
– Я одного не понимаю! Чего там крушить? Детскую горку, турники и песочек? Лестницу, если верить Эссиорху, они все равно не увидят! – спросила Ирка озадаченно.
Антигон запустил пальцы в заросли бакенбард и принялся ожесточенно скрести. Как всякая нежить, он страдал от мелких паразитов.
Это отвратительно и антисанитарно. Между прочим всякие мази от карповых вшей те же маги варят, почему Ирка не озаботилась?
– Не в том дело, хозяйка! Мрак гонит их туда как баранов, чтобы было как можно больше бестолковой суеты. У кочевников так бывало. Погонят на пехоту противника быков.Кричат, бичами щелкают, факелами их пугают, а сами за бычьими спинами от стрел прячутся. А как быки передние ряды копейщиков сметут, тут между ними и кочевники врываются. Да это все и не важно. Плевка одного и то хватило бы, если в нем яда и гнева много. Не пощечина убивает, а обида. Не слюна смердит, а злоба.
Использование быков для нападения - это как-то сложно звучит, никогда не слышала. Но предположим.
Ирка задумалась. Да, Антигон прав. Осквернение – дело тонкое. Польют в драке землю кровью, засеют выбитыми зубами, мозги кому-нибудь вышибут, трехэтажным матом ненависть свою в асфальт и песок вварят – и не сможет в оскверненном месте ничего появляться в предрассветный час. Исчезнет лестница. Перестанет быть видимой. И доступной, и что тогда? Возникнет где-то в другом месте? А если нет?
В мире, где нет института священного места, в смысле института освящения места, а не наличия изначально святого Эдема, где Земля это фу-фу-фу, идея об осквернение тоже странноватая. И неужели за все эти десятки тысяч лет никто никогда на том конкретном месте такого не делал? Это же детская площадка у места выставок, неужели там никогда не пили пиво, буянили и всякое такое?
– Может, Лигул и все просчитал, но кое-чего не учел, – сказала Ирка.
– И чего не учел? – усомнился Антигон.
– Фэ-Тэ-Тэ.
– Что за Фэ-Тэ-Тэ?
– Фактор тети Таамаг.
* * *
Дафна подняла с пола меч, которым Арей последние полтора часа, по его собственным словам, выколачивал из Мефа лишнюю дурь. Ради эксперимента Дафна взмахнула мечом пару раз, пытаясь повторить движения барона мрака, но у нее внезапно заболела голова. Дафна торопливо отбросила меч и принялась тереть костяшками пальцев виски.
Меч хранил дух Арея – беспощадный к себе и другим, мертвенный и ироничный. Даже странно было, что дерево сумело пропитаться им и удержать в себе. Но смогло и удержало.
Арей - пропитываем собой дерево. Кстати в его характеристике только слово "мертвенный" противоречит характеристике, достойной приличного светлого - беспощадный к себе, ироничный...
Думая об Арее, Дафна представляла себе огромного викинга, в спине у которого торчит нож. Рукой до ножа не дотянешься – вытащить его нельзя. И вот викинг поворачивается, даже рычит, но только и может, что скрести себе пальцами плечо – нож все равно торчит где-то сзади.
Вообще в подобном случае, да ещё и по отношению к тому, с кем ты не раз преломлял хлеб, стоит подумать о том, как бы этот нож вытащить. Особенно в случае "ты себя назвала спасителем - так спасай! Если вызвалась", как спел Карамон Маджере.
Мефодий лежал на матах, отвернувшись к стене, и тяжело дышал. На нем была серая тонкая майка с двумя ясно проступавшими подтеками пота на спине. Меф потел полосками, как тигр.
Арей только что ушел, отшвырнув меч и напоследок обозвав Мефа «террористом-смертником» и «куском бездарной протоплазмы».
Куском чего? Где это Арей подцепил, в ненаучной фантастике или цитологии? И зачем это было вообще ему вкладывать, это же звучит глупо.
Дальше Дафна на пол-страницы рассуждает про плевки.
▼если вы этого точно хотите⬍
Дафне хотелось ободрить Мефа, как-то показать ему, что она с ним и он не одинок. При этом она прекрасно понимала, что рассуждения в стиле: «Ты хорошо сражался! Один раз ты его почти достал! А что перед этим сорок четыре раза тобой вытерли пол – это все мелочи! С кем не бывает!» – успеха иметь не будут.
Зная это, Дафна решила о схватке вообще не говорить, а подобно степному певцу акыну выдавать сплошной поток сознания в надежде, что отвлечет Мефа от унылых мыслей.
– Смотри, что я недавно заметила. Есть, допустим, узкая дорога. По ней навстречу друг другу идут два незнакомых молодых человека. Когда расстояние будет метров в пять, оба непременно плюнут в сторону. Причем первым почему-то плюнет тот, кто слабее. Сильный может этого и не сделать. Но если силы примерно равны или неопределимы, тогда плюнут оба, – сказала Дафна.
Меф не отозвался. Он продолжал лежать, отвернувшись к стене, и Дафна видела только его собранные в хвост светлые волосы.
– Я вот шла и думала, что означают эти плевки? Вызов? Независимость? Демонстрацию презрения? Может, это кипение мужества, вызывающее непонятное пока науке выделение слюны? Ты как думаешь? – продолжала она.
Мефодий никак не думал. Во всяком случае, вслух.
«И что я о такой чуши заговорила? Ну да все равно! Я от тебя не отстану!» – решила Дафна.
– Я понимаю, что тема тупая, странноватая, но все же любопытно. Или вот еще есть какие глубокомысленные личности. Эти плюют, сидя перед домом на лавочке, или просто когда ждут кого-то, или от скуки. Свесят голову вниз, локтями на колени обопрутся и трудятся. Мелкие, полусухие плевки-крапины. Их обычно бывает безумное количество. Две-три сотни рядом.
«Сейчас он мне скажет: ты что, считала?» – забеспокоилась Даф, однако Меф молчал, как партизан на допросе.
– Нет, я, конечно, не считала, но примерно столько. Просто на глаз можно определить, – на всякий случай добавила Даф. – Интересно, а эти вторые плевки что выражают? Ритуал брачного ухаживания у народов Крайнего Севера, проживающих на крайнем юге?
Про всё это я только замечу, что собирать длинные, уязвимые волосы в хвост, и даже особо никуда их не прятать(из-под майки выбьются) - это не очень-то умно.
«Ну все… Еще одно темное перо мне обеспечено. За праздную болтовню и осуждение», – подумала она параллельно.
Меф не отозвался и на это. Тогда Дафна забежала с другой стороны, присела на корточки и внезапно обнаружила, что глаза у Мефа закрыты. Буслаев спал, утопая щекой в промятом мате. Дафна впервые видела человека, который вырубился почти мгновенно. Даже не убрал неудобно лежавший под самым коленом деревянный меч.
Дафна вытянула его и, поразмыслив, укрыла Мефа кожаной курткой Улиты, висевшей чуть в стороне, на скамейке для пресса. Пресс, быть может, ведьма и не качала, но к скамейке регулярно подходила и порой трогала ее глубокомысленно пальцем.
Сделав это, Дафна присела рядом и, достав флейту, принялась тихо, почти беззвучно играть. Она часто так делала. Никогда маголодии света так хорошо не проникают в сознание, как в часы сна, когда личное Я, тяжелое, эгоистичное, увязшее в пустых заботах, не так сильно давит, плюща человека, как собственный вес – выброшенную на песок медузу.
Вообще где-то было, что во сне человек особенно уязвим перед мраком.
А, ещё Дафна играет на флейте всего лишь в питерской резиденции мрака - ну ей не привыкать, опыт ещё с московской.
Услышав звуки флейты, Депресняк вначале взвился на полметра, а затем, щуря глаза, стал подползать к Даф на животе, точно охотился за голубем. К маголодиям света он относился противоречиво. То, что было в нем от райской кошечки, – заставляло его приближаться и тереться о ногу Дафны. Другая же половина, адская и враждебная, – напротив, вынуждала Депресняка выгибать спину, шипеть, отскакивать и скалить острые мелкие зубы. Если в эти минуты понаблюдать за Депресняком со стороны, можно было решить, что у котика серьезные проблемы с головой.
У котика серьёзные проблемы с головой и без этого, точнее были, пока котик в сюжете присутствовал хотя бы как гэг.
Дафна еще играла, когда дверь скрипнула и кто-то вошел. Продолжая рождать тихие, едва слышные звуки, Дафна спиной ощутила, что кто-то стоит и смотрит на нее. Взгляд был настороженный, недоверчивый, но вместе с тем будто и ищущий. Так волки издали смотрят лютой зимой на печной дым и светящиеся окна деревни. Жадно нюхают воздух и тоскливо поскуливают, разрываемые смутной и непонятной им внутренней противоречивостью.
Понимая, что если оглянется, то спугнет, Дафна не оборачивалась и играла еще довольно долго, пока демонстративный кашель не заставил ее опустить флейту.
Она увидела Улиту, которая, прислонившись плечом к стене, ожесточенно терла переносицу.
– Что ты тут делаешь? Зомбируешь Мефчика? – поинтересовалась ведьма нарочито наждачным голосом, который заставил сердце Дафны дрогнуть от радости. – Да не, я ничё! Зомбируй себе! У нас типа свобода агитации!
– Ага, – легко согласилась Дафна.
Ей было важно не то, что говорит Улита, но что она чувствует. Ведьма подозрительно посмотрела на нее и, широко шагая, подошла к матам.
С Улитой Дафна знакома уже года четыре, играет на флейте она примерно столько же, это что, первый раз? Кстати, у Улиты на шее всего лишь дарх, который ей за подобные вольности мог устроить ещё какую бурю в пустыне.
– Где тут моя куртяха? О, уже у Буслаева! Надеюсь, карманы проверять не надо? – Ведьма схватила куртку за ворот, чтобы сдернуть ее с Мефа, но, пожалев, убрала руку.
– Ишь ты, как дрыхнет, суслик! Укатал собачку доктор Павлов! А я сейчас с Ареем говорила! Между нами, он на тебя бочку катит, – наябедничала она.
Схема "Арей недоволен Дафной и передаёт это через Улиту" как-то очень внезапна. Арей же вроде как за словом в карман не лезет и не поклонник передавать через других. Что, боевая Дафна так ловко по нему проходится, что ему надоело?)
▼шип⬍
Или решил отношения не накалять и отправил гораздо более мирную Улиту
– На меня? – не поверила Даф. – За что?
– Говорит, что из-за тебя у Мефа пропал гнев. И что если он дальше будет сражаться без гнева, одной техникой, то Гопзий его, конечно, убьет.
– Разве не Арей когда-то говорил, что настоящему бойцу гнев не нужен? – спросила Дафна, у которой была цепкая память.
Улита замотала головой.
– Не, ты его неправильно поняла. Тогда он имел в виду дешевую базарную истерику, которой люди разогревают себя, чтобы с криком «Порешу!» поразмахивать розочкой. Для серьезного боя дешевая истерика, конечно, не катит. Такого дармового завода хватит самое большее секунд на сорок, после чего товарищ непременно перегорит и потеряет волю к победе. После истерики всегда наступают эмоциональные откаты. Воля бойца провисает, мозг затуманивается молочной кислотой, нервная энергия расходуется – и все. Перед тобой потенциальный труп, который стоит на ногах только потому, что не знает, в какую сторону падать. Правильный же гнев – это уверенность в своей правоте, воля к победе, спокойная, выдержанная, даже где-то холодная. Без нее в бой лучше вообще не вступать. Особенно с бойцами уровня Гопзия.
Дафна посмотрела на Мефа. Спящий с приоткрытым ртом, он был похож на младенца.
– Арей бредит! – сказала она спокойно. – Гнев Мефодию не нужен. Он и так слишком часто бывает злюкой.
– Это еще почему?
– Потому что таить в себе гнев «холодный» или «горячий» – все равно что день за днем бережливо собирать в коробочку тухлятину, чтобы больше воняло. Возможно, гнев сберегает тело, но не сберегает эйдос. А тело все равно рано или поздно станет глиной. Конечно, нет смысла торопить этот момент, но и бегать от него тоже глупо.
– Хочешь сказать, что вы, светленькие, вообще не признаете гнева? – удивилась Улита.
Дафна честно наморщила лоб, пытаясь вспомнить. Теория ей всегда давалась сложнее, чем практика.
– Ну, во всяком случае, гнева, нацеленного еще на кого-то. Гнев может быть оправдан только в том случае, если он направлен на себя самого и на ту закисшую грязь, которой мы полны до ушей. Ну и, разумеется, на мрак.
Особенно это актуально в тот момент, когда через ~20 дней Мефа будут сосредоточенно пытаться убить, ага. Да ещё и в мире, где блин есть элита спецназа, включая профи-бойцов.
Ах да, чем ей не понравилась уверенность в своей правоте и воля к победе-то?
– Во-во! – подтвердила Улита жизнерадостно. – На мрак! Если кто-то докажет, что Гопзий – свет, пусть отгрызет мне любое ухо на выбор. Только не правое – я в нем серьгу цыганскую обожаю носить. И не левое, а то дужку очков цеплять не за что будет, – уточнила она после короткого раздумья.
– Разве ты носишь очки? – удивилась Дафна.
Ведьма смутилась, что сболтнула лишнее.
– Вообще-то линзы. А когда-то давно и стеклышки носила. Очки удобнее линз, если разобраться. Снимаешь их, и никого можно не узнавать… Пятна такие бродят с ножками и разговаривают с тобой знакомыми добрыми голосами.
И мрак не умеет исцелять зрение... Хотя ладно, это можно было ещё по Ягге, которая не могла помочь Шурасику, понять.
По лестнице прокатился и толкнул дверь призывающий окрик. Ведьма, всполошившись, на минуту выглянула и тотчас вновь вернулась.
– Шеф спрашивает: слабонервных нет?..
– А что такое? – спросила Даф.
– Потом узнаешь. Так есть или нету?
– Разве что мой котик!
Улита с сомнением посмотрела на Депресняка, который, повиснув на боксерской груше, прочерчивал по ней когтями полосы.
– Этот-то? Да в нем три дня скальпелем ковыряйся – ни одного нерва не найдешь… и мозгов, если разобраться, тоже, – добавила она, поразмыслив.
С улицы донесся нетерпеливый гудок.
– Арей уже в машине! Все, поехали! – заторопилась Улита.
– Куда?
– Скоро поймешь! И сурка своего буди! Эй, Буслаев, подъем! Родина не ждет! А ну, быстро очистил мои любимые маты и вернул мне куртку! – принялась распоряжаться ведьма.
Сонный Меф хмуро поднялся и, покачиваясь, на автопилоте отправился вслед за Дафной и Улитой. Снаружи уже ждал новенький микроавтобус с затемненными стеклами и надписью «Экскурсионный» на белых бортах. Вдоль микроавтобуса, заложив руки за спину, прохаживался Мамай. Увидев Дафну, он неприязненно повернулся к ней сутулыми лопатками.
«Ах, вот ты как! А я тебя все-таки люблю! Хоть ты тресни! Люблю и жалею!» – упрямо подумала Дафна.
Мамай дернулся, точно от электрического разряда и, скрежеща зубами, принялся пинать шину.
Применять любовь, как средство истязания - это очень иезуитский и негуманный подход.
Вскоре он уже гнал автобус по Кронверкскому проспекту.
Всё бы ничего, но они жили от Кронверского примерно через Неву, раз уж вблизи Грибонала. Сейчас попытаюсь объяснить - Кронверский это Петроградская сторона, она отделена и от Васильевского Острова, и от острова, где питерская резиденция, Невой, и в центре как раз Васильевский остров.
В Гавань, к Лестнице в Эдем, им надо было попадать совсем иначе - ехать или через Дворцовый, или через Мост Лейтенанта Шмидта, последнее даже удобнее. Через Кронверский проспект имеет смысл, и то очень относительный, только если они жили около Спаса-На-Крови и Казанского собора, но для нечисти это как-то немного эпичновато.
Проползали длинные сырые дома. Пугливо шарахались светофоры.
Арей зевал, откинувшись на подголовник. Городом он интересовался мало, и если и поглядывал по сторонам, то без любопытства.
– Синьор помидор, ну как тебе Питер? – спросил он вскользь.
– Не особо, – ответил Меф.
– Чего так плохо? Архитектура не нравится?
– При чем тут архитектура? Здесь меня все время бьют. По сторонам посмотреть не успеваешь, – сказал Буслаев.
Улыбка, которой одарил его Арей, больше была похожа на оскал.
– А ты ожидал, что тебя здесь будут кормить, холить и лелеять? Запомни: холят, кормят и лелеют только бройлерных цыплят, и то жизнь их коротка, а финал печален.
Увы, но исключая краткие моменты чисто физической активности Мефодия разные персонажи кормят, холят и лелеют. Но да, умер он довольно молодым.
Мамай пронесся по узкой прямой улице, снес левое зеркало о тесно припаркованные машины и круто вывернул руль направо. Мелькавшие вокруг дома показались Дафне смутно знакомыми. Память покрылась сетью трещин, и оттуда выглянул большеголовый кукушонок недавнего воспоминания.
– Куда мы едем? – спросила она.
– Слышала песенку: «Поедем, красотка, кататься, давно я тебя не катал?» Катаешься – вот и катайся себе, – лениво бросил Арей.
Песенка в оригинале звучит "Поедем, красотка, кататься, давно я тебя поджидал"
Дафна быстро взглянула на него. Незримая муха-задируха куснула ее в язычок.
– А вы помните финал этой песенки? Советую вспомнить и сделать выводы! – сказала Даф.
Финал песенки про ссору двух любовников был таков
И это сказавши, вонзила
В грудь ножик булатный ему.
Сама ж с обессиленным сердцем
Нырнула в морскую волну.
Наутро утихла та буря,
И волны, лаская песок,
Прибили два трупа холодных
и в щепки разбитый челнок.
https://www.youtube.com/watch?v=EAX_wNRXmvw
Тут ещё вопрос, кому язычок прикусывать!
Улита захохотала, сотрясая микроавтобус, мало приспособленный к перевозке буйно веселящихся ведьм.
– Один – ноль в пользу светлой! Признайте, что вас побили, шеф! Причем вашим же оружием! – едва выговорила она сквозь смех.
– Мое оружие меч. Если кому-то не терпится испытать дудочку – милости просим! – недовольно сказал Арей, однако от новых выпадов в адрес Дафны воздержался.
Они друг друга в этом оружие стоят.
Мамай резко затормозил и, оглянувшись, посмотрел на Дафну с большим злорадством. Чем оно вызвано, Дафна поняла, только выглянув в окно. Эта была та самая площадка в конце Большого проспекта, куда они уже приезжали вместе с тем же Мамаем, и он, разумеется, это прекрасно помнил.
Сквозь затемненное стекло было видно, как по площадке, скрестив перед грудью руки, грозно прогуливается Таамаг. На стоявший у бензоколонки автобус она обращала не больше внимания, чем уличный пес на растрепанную ветром страницу конспектов по философии.
Ее могучий оруженосец, равномерно, как автомат, вскидывал ноги, качая пресс на турнике. Турник, рассчитанный по большей части на рахитичных старшеклассников, прогибался, плохо выдерживая его мощь.
– Здоровенький мальчик! Спорю, кашку в детстве он съедал вместе с ложкой и рукой мамы, – сказала Улита одобрительно.
Арей потянулся, с хрустом разминая пальцы. Меф ожидал, что он сейчас призовет меч, но не угадал.
– На всякий случай напоминаю: мы приехали сюда на экскурсию! Все согласно бортовой надписи! Всеми видами любоваться строго из автобуса! Эстетическое наслаждение тоже получать из автобуса! – предупредил барон мрака.
– То есть как это? Выходить разве нельзя? – озадачился Меф.
– Выходить нежелательно. Мы зрители шоу, но не участники, – подчеркнул мечник, с любопытством разглядывая Таамаг.
Как раз в этот момент валькирия каменного копья с таким негодованием уставилась на двух тихих студентов, собравшихся устроиться на скамейке, что оба сразу вскочили и ретировались. Один на ходу попытался что-то крикнуть, но его более осторожный товарищ, шепча, потянул его за рукав. Таамаг повернулась к ним спиной и вновь продолжила прохаживаться.
Арей хмыкнул.
– Воинственная дама – ничего не скажешь! Иногда я задаюсь вопросом, что влечет тех или иных людей к свету. Казалось бы, по всем внешним признакам это совершенно наш кадр.
Учитывая, что в валькириях оказалась как Филумена, которая подставила себя кровожадностью, так и Сэнра, то тут вопрос в том, обязательно ли продолжать стремиться к свету, уже став валькирией.
Заметив, что Дафне такая категоричность не понравилась и она открыла уже рот, Меф решил предупредить ее выпад и принять удар на себя.
– Если этот «ваш кадр» узнает, что вы здесь, микроавтобус от копья не спасет! – выпалил он.
Надо отдать ему должное, Арей отнесся к этой реплике с места вполне миролюбиво.
– Она не узнает, – заверил он.
– Почему не узнает?
– По разным причинам. Одна из них та, что у нее не окажется на это времени.
Пока Меф пытался расшифровать это двусмысленное «не окажется времени», у площадки остановилось сначала два, а затем еще два автомобиля. Захлопали дверцы. Из машин стали выскакивать взбудораженные молодые люди. Кое-кто имел с собой и «довесок» в виде трубы или бейсбольной биты. Один держал дулом вниз новенький помповик. При этом ощущалось, что оружие его возбуждает и ему ужасно хочется пальнуть хоть во что-нибудь.
Поначалу обе группы замерли у своих машин, оценивающе разглядывая друг друга, а затем стали настороженно сближаться, не демонстрируя пока особой воинственности. «Довески» же несли так, будто они были захвачены случайно.
Меф прикинул, что встреча должна состояться примерно в центре площадки, недалеко от Таамаг и ее оруженосца.
– Связь мужчины с дубиной неразрывна во все века! Выкинь настоящего мужчину на необитаемый остров посреди океана, где растет всего одна пальма, а из хищников только старый попугай, и в первый же день он перегрызет ствол пальмы и изготовит себе дубину, – прокомментировал Арей.
Этот конкретный экземпляр Мужика, духовный(якобы) брат Лобо дубину первый раз в руки взял уже после того, как его успели душевно приложить. Видимо, долго шёл грызть пальму.
Заметно было, что он получает удовольствие.
– Вот, взгляни на этих мальчиков! – продолжал мечник, обращаясь к Мефу. – Вначале они себя накручивали, а теперь драться им резко расхотелось. Но драться они все равно будут, потому что у большинства включится механизм: «А мне что, слабо?» А там в дело вступит адреналинчик, и, если повезет, кому-нибудь вышибут мозги.
– Семь и восемь! – посчитала Улита. – Шеф, это нечестно! С одной стороны дошколят чуть больше! Можно мне выскочить и стать восьмой?
– Не можно, – ответил Арей.
– Почему?
– Вначале ты восьмая, потом синьор помидор захочет стать девятым, я – девятым с другой стороны, и понеслось… У Мамая вот тоже сабелька чешется, но он же сидит и не выступает!
– Ну позязя!
– Без позязя! Мы – зрители! Наше дело зреть. Это касается и всяких прочих с флейтами! Попытаешься вмешаться – перерублю флейту. Кусать пальцы и падать в обморок разрешаю, не покидая сидений, – рявкнул Арей.
Их в автобусе как раз пятеро, хватит уравнять численно. Но вообще какие у Арея тут интересы? В Питер он тащится, но занимается только тренировкой Мефа, работают другие.
Враждующие группы сблизились и замерли шагах в десяти друг от друга. Так получилось, что Таамаг невольно оказалась между ними. Оруженосец спрыгнул с турника и подбежал к ней. Меф увидел, как Таамаг оглянулась сначала в одну сторону, затем в другую и сердито подбоченилась.
– Опа, как славно! Заметалась валькирия! Ощущает подвох, но понимает, что копье применить нельзя! Отдел проектирования ссор сработал недурно, даже при том, что меня гаденыш Лигул поставил в известность только сорок минут назад, – одобрительно произнес Арей.
Толпы вновь пришли в движение. Если поначалу они были обращены лицами друг к другу, то теперь все как-то сразу повернулись к Таамаг и ее оруженосцу. Голосов Меф не слышал, но догадывался, что у Таамаг и ее оруженосца, видимо, требуют убраться куда подальше. Один из мужчин нетерпеливо двинулся в сторону валькирии, делая рукой прогоняющее движение, а та, разумеется, осталась на месте.
– Отлично! Так я и думал. Сработал замещающий принцип «Расступись, народ! Дядя драться будет!» – удовлетворенно сказал Арей.
– Что за принцип? – спросил Меф.
Арей нетерпеливо взглянул на Улиту. Он терпеть не мог разжевывать, считая, что умный догадается сам, а дураку все равно не объяснишь.
Исключая те моменты, когда любит разжёвывать.
– Допустим, есть два парня из классов «А» и «Б». Оба в своих классах самые крутые, и оба примерно равны по силе и практическим навыкам членовредительства, – неохотно сказала ведьма. – Случается так, что им надо подраться, чтобы не упасть в глазах своей свиты. Оба выходят на школьный стадион и начинают топтаться. На стадионе места, понятное дело, для Пунической войны хватит. Но этим драться втайне не хочется, потому что это заведомо тупик, а отступать вроде как нельзя. И вот они случайно видят какого-нибудь робкого мечтателя из класса «В», который в стороне кормит колбасой бездомную собачку, и начинают на него орать, чтобы он уматывал. Если мечтатель не слышит по причине разрядившейся батарейки в слуховом аппарате, оба его с удовольствием пинают, доводят до слез и расходятся, искренне считая, что не они не подрались, а им помешали.
Дафна невольно засмеялась.
– И теперь этот мечтатель со слуховым аппаратом… – начала она.
– Ага, в роли робкого ботана, который должен крутить педали, – валькирия Таамаг! – закончил Меф.
То есть мрак в курсе, какая из валькирий в конкретный момент страхует Лестницу - потому что валькирия помудрее смогла бы утихомирить всех?
Начальный момент драки Дафна упустила. Таамаг была загорожена спинами окружавших ее мужчин. Один из них, видимо, попытавшийся схватить ее за плечо, грузно осел на землю, нелепо подогнув под себя ногу. Он сидел, тряс головой и сам, казалось, недоумевал, что с ним случилось.
После этого наступила короткая, секунды в две пауза. Мутное облако гнева окутывало всю толпу. Дафне с ее острым внутренним зрением казалось, будто над площадкой зависла подгнивающая медуза и стрекалами тянется к каждому стоящему на ней. Две враждующие группы в необъяснимом порыве слились в одну и, не сговариваясь, разом сомкнулись вокруг Таамаг и ее оруженосца.
– Ну все! Понеслось по маленькой! – сказал Арей.
Оруженосцу Таамаг не повезло. Он довольно удачно простой боксерской двойкой отключил первого из напавших на него, но тотчас получил по ключице бейсбольной битой и, придерживая отказавшуюся служить руку, отполз под детскую горку. Его не добивали. Парни еще не настолько затуманились яростью, чтобы полностью забыть об Уголовном кодексе.
И в месте, где не стоит драться, начинается драка с участием Таамаг. Г - логека!
– Быстро он как-то… – разочарованно сказал Буслаев.
– Теперь ты понимаешь, почему вымерли динозавры? Они слишком надеялись на свою мощь и слишком медленно соображали, – обращаясь к Мефу, назидательно произнес Арей.
Здрасти, динозавров у вас же не было, не?
От невозможности вмешаться Дафне не сиделось на месте. Дважды она тянулась к флейте, но всякий раз отдергивала руку, понимая, что угроза Арея перерубить флейту будет немедленно воплощена.
Дафна впервые в жизни наблюдала, как сражается валькирия, у которой нет копья. Таамаг бросалась в самую гущу врагов, где было не так просто пустить в ход «довески», однако захватов заботливо избегала. Дралась лаконично, просто и скупо. Никаких лишних движений. Никаких ухищрений. Простая и надежная техника. В основном ручная. Ногами работала мало и только наверняка – чаще по нижнему уровню и совсем редко по среднему. Предпочитала атаковать, а не защищаться. На каждого противника тратила не больше одного-двух ударов, после чего немедленно перемещалась и переключалась на следующего, даже если предыдущие удары не прошли и не принесли видимого результата.
Где остальные валькирии, когда они нужны? Почему Ирка не телепортировалась?
Когда могла, уклонялась, под удары битой ныряла, но один из ударов кулаком – Меф готов был поклясться! – совершенно намеренно приняла на заботливо подставленный лоб. Даже сделала головой быстрое упреждающее движение навстречу.
Хруста, Меф, разумеется, не услышал, но ударивший ее тотчас заскулил и присел на корточки, прижимая к животу запястье.
Лобовая кость - одна из самых твёрдых в теле.
– Все правильно! Береги висок, затылок и челюсть, а лба пусть сами боятся, особенно если кисть не умеют поставить! Фокуса удара нет, цель сместилась, не теми костяшками попали, и привет! – одобрительно произнес Арей.
– Шеф, вы сейчас влюбитесь! – предупредила Улита.
Мечник усмехнулся.
– Не исключено. Наконец-то я вижу человека, который понимает, что делает и, главное, зачем делает, а не только прыгает как горный козел, страдающий от избытка отваги! И – что совсем невероятно! – это женщина!
Меф, сразу сообразивший, в чей огород был брошен камень, благоразумно притворился, что намека не понял. Он и сам знал: в рукопашной схватке против Таамаг у него не было бы ни единого шанса.
Сильно сомневаюсь, что ему это грозит, что с учётом шипперства, что без.
А у Мефа в любой схватке против Таамаг примерно ноль шансов - как и почти у всех.
Больше всего хлопот Таамаг доставляли не крепкие и малоподвижные ребята, а резкий, невысокий парень с ножом. Удары он наносил не проникающие, а размашистые, рассекающие, пытаясь пометить валькирии лицо.
– Нет, вы это видели?! Мамай, не подскажешь, как пишется слово «гадина»? – спросила Улита.
Мамай не подсказал.
– Тогда, может, выйти и у этой идиотины спросить? Ну я пошла! – и ведьма начала решительно дергать дверь микроавтобуса.
В этот момент идиотина вдруг споткнулась на ровном месте, пропустила два удара и перестала быть актуальной. Меф, силой мысли подсекший парню опорную ногу, невинно перевел взгляд. На колено ему легла изрубленная, многими шрамами прочерченная рука Арея.
– Я же просил!!!
– Все-все! Больше не буду, – виновато сказал Меф.
А больше уже и не надо. Прекрасно, что весь автобус, исключая возможно Мамая, в едином порыве болеет за Таамаг.
Парень с помповым ружьем кругами бегал вокруг Таамаг и нетерпеливо вскрикивал:
– У меня ствол! Я ей в ступню пальну! Ну почему никто не отходит? Вы что, все ненормальные, да?
– По-моему, он сам плохонормальный. Чем дольше живу, тем отчетливее убеждаюсь, что в истериках тебя чаще всего обвиняют истерики, а в психозах – психопаты! – заявила Улита.
Видя, что никто его не слышит, парень сам стал пробиваться вперед, толкаемый со всех сторон. Оказавшись недалеко от Таамаг, он снова принялся вопить, чтобы все расступились, но откуда-то прилетела булава, и парень улегся на асфальт, нежно обнимая помповик.
Улита перевела взгляд, прослеживая траекторию полета булавы.
– О, шеф! Смотрите! Еще одна девочка для битья бежит! Да тут их целая дикая дивизия! – радостно воскликнула она.
Новой «девочкой для битья» по умолчанию оказалась Ирка, спешившая на помощь Таамаг вместе со своим оруженосцем. Разумеется, Ирку, не обладавшую мощью валькирии каменного копья, немедленно сшибли бы с ног и затоптали, но, по счастью, ее прикрывал Антигон. Мелкий, но сердитый, он размахивал вернувшейся булавой, колотя всех, кто к ним совался, по ногам и коленям.
Нападавшие озадаченно пятились. Видя Антигона под мороком, они не понимали, откуда в сопливом ребенке столько неконтролируемого буйства. Когда же булавой перепадало по колену, тут и вовсе становилось не до понимания.
Напугайте их драконом каким-нибудь, если они видят мороки, или звуком ментов. Почему у всех нет фантазии? И у Ирки - памяти.
Ирка все же призвала копье, но сражалась не наконечником, а противоположным тупым концом, довольно удачно нанося тычковые удары.
Наблюдавшая за схваткой Дафна отметила, что Таамаг, сражаясь, тщательно оберегает заветный четырехугольник между горкой и песочницей. Ни одна нога еще не ступила туда и ни одно тело не обрушилось, хотя вокруг уже лежало и сидело немало грустящих юношей.
С прибытием Ирки и Антигона удача окончательно отвернулась от нападавших, хотя пятеро самых заводных размахивали своими неандертальскими орудиями еще довольно рьяно. Остальные же мало-помалу морально сдувались и тоскливо ожидали момента, когда можно будет дать деру. Меф вспомнил про эмоциональный откат и провисание воли уже в конце первых минут боя. Вот о чем говорил Арей!
Зачем Ирке копьё, неужели не проще было призвать дрын какой-нибудь или вообще палку поменьше и бить?
И почему нет светлых,которые могли бы магией всех утихомирить.
Внезапно один из парней повернулся и заспешил к микроавтобусу. Меф, понимавший, что снаружи через затемненное стекло ничего увидеть невозможно, озадачился.
– А этот чего здесь забыл? – спросил он.
– А он и сам толком не знает… На Таамаг нападать боится, а сокрушить чего-нибудь охота. Есть такой старый комиссионерский трюк: накрутить человека всякими мелкими неприятностями в школе или на работе, затюкать, отдавить в транспорте ноги, усилить чувство голода, а потом в минуту наибольшей накрутки подсунуть под горячую руку бабушку, мать, мелкого родственника или еще кого-нибудь беззащитного. Срабатывает на ура! Раз пять такую штуку проделают – появится привычка, а там страж-хранитель от человека хоть на время, да отступится, потому что сам будет отравлен. Возникнет брешь, а дальше уже дело техники, – пояснила Дафна и с укором посмотрела на Арея, будто тот и сам был чем-то вроде комиссионера.
Арей - подзуживает Дафну. Дафна - огрызается, и сама не прочь подпустить шпильку. Это довольно забавно и расцвечивает текст ещё как.
Подбежавший парень размахнулся битой. По стеклу микроавтобуса у головы Арея разбежались трещины.
– А совсем новый был, а?! – радостно воскликнул Мамай.
Он был, пожалуй, единственным водителем в мире, который испытывает удовлетворение, когда его автотранспорт крушат и увечат.
Разошедшийся парень продолжал размахивать битой, однако высадить стекло сумел только после пятого удара. Дождавшись, пока он просунет внутрь голову и на его неосмысленном лице появится осмысленное выражение, Арей нанес резкий тычок локтем. Глупое лицо исчезло.
– Вы же сказали, что мы только зрители! – напомнил Меф.
– Так и есть!.. Дал слово – хоть за уши, а держи, – удрученно согласился Арей.
Поэтому немного не держи.
Неосторожно выглянув через разбитое стекло, он столкнулся взглядом с застывшей Иркой, в досаде отвернулся и приказал Мамаю:
– Поехали отсюда! Живо!
Хан охотно выжал газ.
И ему не прилетел дрот? Ладно, Ирка-то по факту с ним в сложных отношениях, но Таамаг? Медовухой он что ли валькирий регулярно снабжает...
Когда он разворачивался, Меф увидел в зеркальце, как следом за ними рванулся невзрачный грязно-желтый автомобиль.
– Спорим, в той машине Прасковья с Ромасюсиком? – сказал Меф во внезапном прозрении.
Арей отнесся к предложению практически.
– На что споришь, на эйдос? – спросил он.
– На эйдос нет, – ответил Меф, преодолев острое искушение сказать: «Да запросто!»
– Что, слабо? – презрительно сказал Арей.
– Да, слабо, – охотно согласился Меф, которого давно нельзя было поймать на такие подростковые подначки.
– И на меч не споришь?
Меф не поспорил и на меч. Убедившись, что он не переменит решения, Арей даже расстроился.
– Правильно, что отказался. Потому что там внутри была одна Прасковья, – с сожалением сказал он. – Ромасюсик наблюдал от бензоколонки. Обратно в машину она его не взяла. Видно, решила, что сам как-нибудь дотащится.
И тут конец главы:(
А где возмущение Дафны? Ну рядом с вопросом, что, Арей решил в этот конкретный момент поиграть в нейтралитет к обеим силам, что даёт ему примерно ничего?
