Есть люди мысли и есть люди действия. Пути людей мысли и людей действия – совершенно разные пути. Мягкий человек быстрее меняется к лучшему, но он же скорее и утрачивает прогресс. Кто знает, как поведет себя гибкая веревка в следующую секунду? Железный, с трудом согнутый прут удерживает форму гораздо лучше.
Рина
А лучше всего наковальня - она вообще форму не меняет! Я посмотрю, как человек прутом железным будет что-то обвязывать, или верёвкой бетон укреплять. Что верёвка и прут, как и люди гибкие и люди твёрдые для разных целей -это Рине или даже автору невдомёк.
Наста стояла перед дверью магазина в Копытово и барабанила в нее загипсованной ногой. Дверь магазина была на такой мощной пружине, что на костылях открыть ее не получалось.
– Давай я! – крикнул Рузя и, подскочив, вцепился в дверную ручку.
Но Насте уже расхотелось в магазин.
– Передумала! Я здесь постою! – сказала она, и Рузя, жалобно оглянувшись на нее, один нырнул за железную дверь.
Наста сама не понимала, зачем увязалась с Рузей в Копытово. Помощи от нее все равно никакой не было. Хотя нет, понимала. Усидеть в четырех стенах было для нее нереально. Чтобы жить, ей надо было двигаться – хотя бы и на костылях.
У Насты, если верить следующей книге, чуть ли не гангрена будет(опустим, с какого хуя гангрена через несколько месяцев после травмы), и ходит она с трудом. Но бодро допрыгивает до магазина за несколько километров по пересеченке. На костылях, опираясь минимум на одну ногу. Герой, а?
Минут пять спустя Рузя вышел из магазина с округлившимся рюкзачком.
– Все купил? – спросила Наста.
– Нет, еще всякие овощи! – сказал Рузя.
Обычно продукты покупали Надя и Гоша, но и Рузю Суповна посылала нередко.
Рузю, Витяру, Оксу с её парнем, Сашу, Кузепыча... Всех посылала. А сама, со своим уникумом, позволяющим слона перенести пальцем, в ШНыре сидит и орёт.
Рузя, хотя и нелепый до крайности, выбирать продукты умел и любил. Сказывался огромный наследственный опыт его семьи, в которой поколение за поколением все только и делали, что готовили, ели и говорили о еде.
Я тоже в симах потомственных поворов со стремлением к жаренному сыру создавала...
Маленький рынок был тут же, метрах в ста, на площади за автобусной остановкой.
– Граждане-одногосударственники! У кого лук и картошка? Жена велела купить! – закричал Рузя еще на подходе. Насту бросило в краску. Ей захотелось двинуть его костылем, однако на рынке никто не удивился, что у Рузи может быть жена.
– Дарагой! У меня хароший маладой картошка! – окликнул его нос в кепке.
Рузя подошел полюбопытствовать, какая картошка выросла у носа. Оказалось, что картошку нос вырастил неважную. Видимо, его отвлекала игра в нарды. Наконец хорошая картошка была найдена – у пожилой молдаванки.
Милый бытовой национализм, любо-дорого взглянуть. А что мешает на территории ШНыра картошку растить? В зелёном лабиринте где-нибудь с края грядки посадить, три урожая снимать будут.
А, лень. Ну да, не белому же париться, белому можно только над другими смеяться, их труды потребляя. ШНыр - филиал говнолордов!
Рузя сразу понял, что картошка хорошая, но все же придирчиво поскреб ее ногтем и стал охать:
– Жена заругает, что слишком дорого, но давайте еще морковь, кабачки и помидоры! Тот крайний уберите! Мы с ним друг другу не понравились! А лук у вас мягкий!
Лук у молдаванки был правда мягковатый, и, видимо поэтому, посмотрев на Рузю с уважением, она перестала подсовывать ему порченые овощи. Даже забрала одну гнилую морковь, которую ей удалось подложить чуть раньше.
Биздуховная женщина.
Рузя заполнил рюкзак и приготовился расплачиваться.
– Можно заглянуть в список? – плеснув серебром зубов, спросила молдаванка.
Рузя поспешно прижал бумажку к груди:
– Нельзя! Жена не велела, чтобы в него кто-то заглядывал! Тут много личного!
– У тебя нет жены! И бумажка у тебя – схема метро! – раздраженно сказала Наста, когда они отошли. Ей опять хотелось двинуть Рузю костылем по голове. Но одновременно она им и восхищалась, и не узнавала его. Толстенький, бодрый, с рюкзачком, Рузя выглядел как самый хозяйственный супруг самой счастливой жены.
Ну да! Селфхармер, сталкер, не слышащий Насту в упор, глупый, толстый, нищий - это прямо мечта любого человека!
Рузя вздохнул. Теперь, когда все продукты были уже куплены, он на глазах становился пингвинчиком.
Плохо емец пингвинов знает, ой плохо
Геройски напружиненная грудь сползала куда-то вниз, лопатки начинали торчать, голова накренялась, словно высматривая что-то под ногами.
– Ну нету у меня жены, да! Но кто знает: вдруг ты согласишься когда-нибудь?
– пробурчал Рузя так тихо и невнятно, будто ему приходилось говорить сквозь три ложки каши.
Наста зажала один из костылей под мышкой и, высвободив руку, притянула к себе Рузю за затылок:
– Рузя, ты бредишь? Ну-ка посмотри на меня! Жара нет?
Рузя пугливо замотал головой.
– А горло не болит? Ну-ка открой рот! Скажи «а»!
– А-а-а! – заорал Рузя, которого Наста больно ущипнула за ухо.
– Спасибо! Так громко не надо! А что у тебя на этом зубе? Кариес?
– Он совсем не болит! – поспешно сказал Рузя.
– Кариес и не должен болеть! Он не болит – он подтачивает! А ну-ка тащи плоскогубцы!
Меня сильно пугает то, что на взгляд автора это - пейринг. Самый натуральный. Жизнеспособный.
Плоскогубцы Рузя тащить не стал, но, оберегая свой заветный кариес, рот теперь держал закрытым. Покинув автобусную площадь, они дошли до автобазы, мимо которой к ШНыру вела короткая полевая дорога.
– Бейте меня сорок человек! – запричитал вдруг Рузя, хлопнув себя по лбу. – Я не купил майонез!
– Майонез – это ерунда!
– Для тебя ерунда, а для Суповны нет. Она и за куриный кубик убьет, если он в списке был!
Всё, что вы хотели не знать про готовку суповны - мазик и куриные кубики. И на это они тратятся.
Подождешь меня? Я быстро! – сказал Рузя и рысцой потрюхал на площадь.
Наста осталась ждать его у забора, из-за которого, просовывая морды, на нее хрипло и страшно лаяли три огромные собаки. Чем Наста им не угодила и перед кем они выслуживались, было неизвестно, но лаяли псы с такой яростью, словно Наста собиралась украсть и забор, и автобазу, и здоровенную, с двухэтажный дом, кучу тырсы
Кучу чего? Аааа, ковыля.
– и все это унести в карманах, а они, собаки, этот злодейский план раскусили и доносили о нем начальству.
Наста не выдержала и, уверенная, что за забор собакам не выбраться, начала их дразнить.
– Ой, боюсь! Ой, боюсь! Ой, что со мной бедной будет! – восклицала она, размахивая костылем.
Псы, гневно прыгавшие лапами на забор, вдруг затихли и как будто исчезли.
«Ага! Успокоились!» – подумала Наста, но вдруг обнаружила, что бетонный забор, на который она так надеялась, совсем не сплошной. Метров через сто – здоровенный пролом от двух рухнувших секций.
– Мама! – позвала Наста тихо. Однако мама, жившая в городе Туле, не отозвалась. Наста стала нашаривать сумку со шнеппером, но вспомнила, что сумка осталась в ШНыре. Нерпи с собой тоже не было.
Собаки уже показались из пролома и, опережая друг друга, неслись к ней. Наста видела черную с подпалом морду первого пса – хорошего такого кабанчика, в челюстях которого угадывалось не шапочное знакомство его бабушки с собакой бойцовой породы.
То есть кабысдохи не сбежали, хотя могли, но в тоже время они не охраняют, раз побежали за территорию?
– Вот я вас! Только суньтесь! – вопила Наста, пытаясь удержаться на одном костыле и размахнуться другим.
Шагов за десять несущиеся собаки начали как-то странно замедляться. Одни вроде бы и бежали, но расстояние почему-то не сокращалось. Шерсть на загривке у кабанчика поднялась дыбом. Он припал к земле и зарычал. Одновременно с этим последняя из собак издала тихий звук «у-у-у!» и, поджав хвост, понеслась обратно на базу. Вторая собака заспешила за ней. В том, как она поджимала хвост и часто оглядывалась на бегу, ощущался смертельный ужас. Оставшийся в одиночестве, кабанчик зарычал и последовал за своей удравшей армией. Вид у него был негодующий. Он убегал и одновременно возмущенно взлаивал, точно кричал: «Трусы! Это из-за вас мы проиграли сражение!»
Чой-то несколько неверибельно такое поведение. Или это не стая, а так, три товарища?
Решив, что она напугала собак своим костылем, Наста гордо выпрямилась, но тут сверху упала тень. Над ней, раскинув крылья, проносилась крупная белая гиела и смотрела на псов тем задумчиво-цепким взглядом, который собаки почему-то очень хорошо понимают.
Прямо над Копытовым днём. А, ну окей. Конспирация для лохов!
Если бы не наездник, гиела наверняка погналась бы за внуком питбуля и загрызла бы его. Однако человек, сидевший у гиелы на спине, не позволил ей этого. Он свистнул, круто развернул гиелу в воздухе и легко спрыгнул с ее спины на забор, а с забора уже на землю рядом с Настой.
Это был Гамов.
– Я спас тебе жизнь! – сказал он.
– Еще чего! Сама бы разобралась! Они бы об мой гипс зубы сломали! – ответила Наста. В первую секунду, увидев Гамова, она вспыхнула, а потом рассердилась и отвечала резко, не глядя на него.
Гамов улыбнулся. Ветер растрепал его волосы. Чтобы они не мешали, он резко откинул голову назад и волосы поднялись роскошной темной копной.
«Дожили, вдовы! – подумала Наста с грустью. – Лысая девушка и парень с темными кудрями!..
И что? Наста девушка молодая, боевая. Что, она внутри зашоренная и вообще мечтает о пелёнках и передниках?
А ведь у меня, пожалуй, не хуже волосы были…»
Гамов продолжал неотрывно смотреть на нее. Взгляд его не был груб или насмешлив. Напротив, он смотрел с мягким восхищением, точно Наста была прекраснее всех на свете.
– Ты очень красивая! – сказал он.
Наста недоверчиво усмехнулась:
– Да? И что тебе больше нравится? Фонарь на скуле или царапина через всю физиономию?
А где их получила больная Наста? Или с её гипсования прошел день-другой, а она уже резво скачет?
– Фонарь мне совершенно не важен, – сказал Гамов.
– Так, значит, костыли? Сломай себе ногу, и я расскажу, где купить такие же! – пообещала Наста.
Гамов расхохотался.
– Тихо, кони! Команды ржать не было! – одернула его Наста.
– Прости! Ты сама не понимаешь, какое ты сокровище! – сказал Гамов.
– И какое же? – спросила Наста, не удерживаясь от желания узнать подробности.
– Есть красивые девушки, знающие о своей красоте. Я рад за них. Есть некрасивые девушки, изо всех сил старающиеся показаться красивыми. Тут вариант тяжелый. Честно говоря, я таких девушек боюсь. И, наконец, самый редкий, просто сказочный тип – это красивые девушки, считающие себя некрасивыми!
– И кто они? – спросила Наста не без интереса.
– Напрашиваешься на комплимент? – поинтересовался Гамов. – Это ты.
Такой нарочитый пикап...
– Я?
– Зачем переспрашиваешь? Чтобы я повторил? И вообще, знаешь, за что я тебя люблю? Ты настоящая, без двойного дна! Когда тебе плохо – ты дерешься. Когда тебе весело – ржешь. Не помню случая, чтобы ты притворялась. Между нами нет гниющей недоговоренности и дурно пахнущих уловок! – сказал Гамов.
Кроме тех, что распускает Гамов. Вообще жук-молодец, конечно. Нашёл две удобных жертвы и присасывается.
Наста мрачно смотрела на него.
– А чего ты и за мной ухлестываешь, и за Риной? Ты вообще совесть-то имеешь? – вдруг спросила она. Секунду назад этого вопроса у нее не было, сам вдруг как-то выскочил.
Гамов задумался. Похоже, он действительно пытался в этом разобраться.
– Не знаю, – сказал он. – Я ухаживаю иногда, да… но с Риной – тут другое. Это так, на досуге. Я рисуюсь, меня раздражает этот ее Сашка. Ну что она в нем нашла? Боксер с отбитыми мозгами… А ты…
"Я рисуюсь, меня раздражает этот её Рузя. Ну что она в нём нашла? Толстяк с любовью пожрать... А ты..."
Гамов протянул руку, чтобы бережно и быстро коснуться пальцами щеки Насты. Рука его двигалась медленно. Наста легко могла отстранить ее, но она не отстраняла и чего-то ждала.
Но он не коснулся. Между ними грозно мелькнула блестящая палка и ударила Гамова по руке.
Раздался свист крыльев и Аль куснул Гамова. Конец.
– Не трогай ее, ведьмарь! Беги, Наста! – крикнул кто-то.
Скорее уж прыгай...
Гамов обернулся. Над его головой была занесена польская металлизированная швабра с желтым наклеенным ценником. В качестве дополнительного аксессуара к швабре прилагался Рузя. Еще пять минут назад он колебался, надо ли покупать швабру в хозяйственном – в конце концов, прямого заказа не было, – но теперь ему казалось, что этой покупкой руководили небеса.
– Убери, пока я не разозлился! – сказал Гамов, потирая ушибленную руку. – Я такие швабры знаю! Это просто пустотелая трубка.
Рузя с тревогой покосился на швабру.
– А вот и нет! – сказал он жалобно. – Не трубка! Очень хорошая швабра! На неделю всегда хватает. А если не пользоваться, то на три!
А можно уточнить, как они швабрами пользуются? И не стоило бы им, если они губят дешевые, взять дорогую? Или с такими кривыми руками без вариантов?
Наста, налегая на костыли, захромала к ШНыру.
– Потопали, вдовы! Сумку не забудь! – сказала она устало.
Наста шла по пыльной дороге, а за ней, точно неведомым космическим оружием прикрывая ее блестящей шваброй, следовал Рузя. Из супергероя он на глазах превращался в пингвинчика.
Гамов долго смотрел им вслед, потом свистом подозвал Аля.
– Идиотизм! – сказал он себе горько. – Какой идиотизм! И правда: чего я к ней лезу? Но ведь лезу же!
Тебя заставил автор.
Гамов летел над Копытово, когда ему позвонил Дионисий Тигранович и немедленно потребовал к себе. Гамов сгоряча ответил Белдо, что он занят, но опомнился и развернул Аля к Москве. Глава магического форта, хотя и получил отказ, не волновался. Он неплохо знал Гамова и еще лучше знал, что, когда имеешь дело с человеком, нужно верить не словам, не искренне высказанным мыслям, не побуждениям даже, а только делам. Дела же Гамова старичка как руководителя форта вполне устраивали.
Эт он про простреленного сына Тилля, попытку взлома его квартиры или про помощь Гамова в проёбывание Гаем Черепа? Или про спасённую Штопочку?
Аля Гамов оставил на крыше и спустился по пожарной лестнице, откуда уже обычным образом зашел в подъезд. Все защитные ловушки этого места были ему известны.
Когда он их выучил? Белдо показал?
На пороге квартиры его встретили Млада и Влада и провели к Дионисию Тиграновичу.
– Здравствуй, Евгеничка! Ты не представляешь, как я рад тебя видеть! А Младочка и Владочка – те просто говорят о тебе день и ночь!
Вороны охотно закивали.
– Я ночью говорю! – созналась Владочка.
– Нет, это я ночью! Я! Ты днем! – поправила Младочка.
– Не спорьте, девочки! Ах, какая чудная куртка! – сказал Дионисий Тигранович, пальчиками скользя по грудным пластинам комбинезона своего гостя.
– Это не куртка. Это защита! Можете выстрелить из шнеппера – выдержит, – не удержался Гамов.
Брюс Уэйн тоже так думал во втором фильме классической трилогии, а потом ему Селина когтями засадила ПОД пластины.
– Зачем сразу из шнеппера? Я женщина мирная! Можно я ноготком царапну? – спросила Млада, нетерпеливо дуя на указательный палец, украшенный особенно ярким маникюром.
– Нельзя! – сказал Белдо. – Сгинь, змеища! Ты ногти не стрижешь! Он еще слишком молод, чтобы умирать!
– Евгеничка! – Старичок продолжал оглаживать гамовскую защиту, точно это была капризная кошка, которую требовалось задобрить.
Я видела nc-21 в другом фандоме, которое начиналось точно также...
– Она что, водолаз? – удивился Гамов.
– Лучше водолаза! – сказал Белдо. – Поэтому искать ее тебе придется в воде или около воды. Вот фотография!
Гамов с интересом посмотрел на снимок. На нем был запечатлен сам Дионисий Тигранович, а с ним рядом – тоненькая девушка с пшеничными волосами.
– Небось Млада снимала! Я у нее всегда обезьяной получаюсь! Вот рот какой-то открытый!.. А Владочка – та меня всегда в хорошие моменты снимает! – Белдо, как видно, доводил сегодня Младу. Влада сияла и с торжеством поглядывала на соперницу.
– А если она не согласится? – спросил Гамов, стараясь запомнить девушку.
А перефоткать на смартфон? Какой сейчас век?
– Ты уж убеди ее как-нибудь. А если не согласится… – старичок засмущался, – ты намекни ей, что у нас в плену ее хороший знакомый. Вчера ночью его привезла Магда.
Влада с Младой украдкой переглянулись. Они еще не забыли, как ночью Дионисий Тигранович спрятался в шкаф и верещал, что его все предали, а к Магде издали посылал Птаха.
– …Витяра его зовут! Бедненький, бедненький мальчик! – продолжал щебетать Белдо.
– Из ШНыра который? Фигурки еще делает из пластилина? – уточнил Гамов, знавший всех лично.
А кстати... Гамов по возрасте получается как старшие шныры где-то, может как средние. В ШНыре он вроде как был...
– Да-да! Он самый! – поспешно подтвердил Дионисий Тигранович. – Ты не подумай: мы не в темнице какой-нибудь его держим. Он просто спит на диване. Магда, эта гадкая женщина, совершенно его выпила. Так что это даже не шантаж, а просто взаимная услуга. Оля поможет нам, а мы поможем ей!
В получение ненужного парня. Окай.
До Дубны Гамов долетел быстро.
Ну да, каких-то 140 километров, мелочи, и говорить не о чем.
Ему хотелось скоростью выдуть из головы все сомнения. Грызло же его то, что в жизни у него нет цели. Есть много маленьких задач и венчающих их удовольствий, а вот главной цели нет. Какая у него цель? В ШНыр уже никогда не попасть – ну и плевать на ШНыр! Занять место Долбушина или Белдо? Зачем? Придет же такая чушь в голову! Получать больше псиоса? И что с ним делать? Подсядешь еще и будешь как те зомбики в лесу под Кубинкой. А если его цель Наста? Да, в ней что-то есть. Она не похожа на всех девушек, которых он знал до сих пор.
Это не связано с тем, что он её фактически не знает?
Мысль про Насту обрадовала Гамова. Он свистнул, ускоряя Аля, но и следя, чтобы гиела не устала. Аль был в настроении. Это выражалось в том, что он часто менял направление полета и щелкал зубами на пролетавшую птицу.
«Хорошо ему! – позавидовал Гамов. – Вот он мчится, он рад, а ведь даже не знает, куда мы летим! И абсолютно все равно ему. Разверни я его в противоположную сторону – он полетит с таким же удовольствием!.. Решено! Буду как Аль! Только он одиночка, а я буду с Настой… Или с Риной? Нет, все же с Настой! Насту саму понимать надо, а Рина будет лезть понимать меня. Зачем мне такое мозгокрутство?»
лучше я другим его организую, да?
Дубну Гамов пролетел, держась в облаках, и снизился уже над каналом. Он скользил над водой начиная от переправы и до огромного Ленина на берегу и старательно всматривался. Вода блестела от солнца, слепила. Он поменял очки, выставил фильтр на предельный, но лучше не стало. Гамов начал уже внутренне капризничать, что вот его, великого, в общем-то, человека, заставляют заниматься чушью
А не используют магов белдо.
, как вдруг увидел темный силуэт, скользнувший в воде.
«Рыба? Нет, слишком большая! Человек? Нет, не похож!»
Аль, успевший пронестись мимо, мгновенно сообразил, чего от него хотят, и с азартом бросился выслеживать. Темный силуэт к тому времени уже скрылся. Гамов напрасно кружил над местом, где видел его в последний раз. Он почти уже решил, что ничего не найдет, как вдруг выше по течению из воды высунулась усатая директорская физиономия и, фыркнув, уставилась на Гамова.
Тот оцепенел – так неожиданно все произошло. Стараясь лучше разглядеть, откинулся назад. В тот же миг Аль, издав хрипящий звук, высоко закинул правое крыло и, вспоров им воздух, страстно ринулся в атаку. Гамов, сидевший неудобно и не ожидавший рывка, попытался вцепиться в луку седла, но не успел. Мир кратко завертелся, и, не удержавшись на спине гиелы, принц красоты, модель, скрипач, поэт и гимнаст сделал самое позорное, чего сам от себя не ожидал: свалился. Перед тем как шлепнуться в воду, он успел еще увидеть мелькнувшее над ним крыло с розовыми перепонками.
Аль белый, а не розовый, так что не перепонки, а прожилки, наверное...
Упав в канал, Гамов свистнул, подзывая Аля, но тот в азарте погони не услышал. Тогда Гамов попытался доплыть до берега, до которого было близко, но не сумел. Тяжелая защита потянула его на дно. Хорошо плававший, он лихорадочно работал руками и ногами, сопротивлялся, но защита влекла его вниз. Успев каким-то чудом зачерпнуть легкими воздух, Гамов понял, что утонет, если не сбросит с себя все тяжелое. Стал срывать ботинки. Бесполезно: слишком хорошо зашнурованы и голенища высокие. Стал сдергивать нагрудные пластины, но они были застегнуты на спине.
Гамов запутался, выбирая из трех вариантов: либо снимать ботинки, либо любой ценой избавляться от защиты, либо, цепляясь за камни на дне, попытаться дотащиться до мели, где можно будет сделать вдох. Будь у него один вариант, он бы, возможно, выкарабкался, но три варианта сбивали с толку. Он то дергал защиту, то пытался разрезать шнурки, то хватался за камни.
"Ширина канала по поверхности — 85 м, по дну — 45 м, глубина — 5,5 м"
Мель ему не светит, по дну не доползёт... разве что разденется, но остальная одежда уже намокла.
Воздух заканчивался. Гамов в последний раз рванулся и, уступая черноте, пошел ко дну.
Очнулся он на берегу. Лежал на животе на песочке и откашливал воду. Едва сознание включилось, Гамов вскочил и, дико озираясь, попытался нашарить шнеппер. Увы, шнеппер, сумка, защита – все куда-то исчезло. На нем были лишь трусы и ботинок на правой ноге.
Шагах в пяти от Гамова, у самой воды, готовая каждую секунду прыгнуть в нее и исчезнуть, стояла светловолосая девушка в гидрокостюме и насмешливо смотрела на него.
– Вот, Амфибрахий! – говорила она кому-то. – Мы спасаем утопающих мелким оптом! Ну разве я не ангел после этого?
В канале что-то фыркнуло, соглашаясь с ней.
– Ну да, – продолжала девушка. – Ты намекаешь, что вчерашнего мы перед спасением утопили сами, а это уже накрутка показателей, как говорил мой тренер по легкой атлетике. Ну хорошо, вчерашнего засчитывать не будем!
– Где моя одежда? – спросил Гамов.
– Все там же! В канале! Я не штангист, мне грыжи не оплачивают. Пришлось раздеть тебя, чтобы вытащить.
Под водой развязала шнурки, и завязки бронежилета?
И стрелялка твоя там. И ботинок. А гиела твоя улетела… Амфибрахий заманил ее к переправе, люди увидели ее, подняли крик. Сторож на шлюзах бабахнул холостым, и она удрала к Москве. В общем, жизнь не удалась!
Гамов взволнованно шагнул к ней. В ту же секунду девушка ласточкой прыгнула в воду и, сразу же вынырнув, повернулась к нему.
– Замри, а то уплыву! – предупредила она. – Тебя ведь послали выслеживать меня? Ну все! Счастливо! В другой раз как вздумаешь тонуть, звони в общество спасения на водах. Я – пас.
– Нет! – крикнул Гамов. – Погоди! Да стой же! Ты ведь Оля, да?
Обычно звучание собственного имени смягчает человека
Ясно, и Емец старую байку про лучшую музыку слышал
, но не теперь. Девушка ударила ладонью по воде:
– Она самая! Так ты искал меня или нет? Не ври!
– Да, – признался Гамов. – Но не чтобы схватить. Чтобы передать тебе кое-что!
– Увы, передача не состоялась! Если, конечно, она не спрятана в той одежде, что на тебе осталась.
Оля уже повернулась, чтобы уплыть, но ее догнал крик Гамова:
– Нет, другое! Они схватили Витяру!
Оля остановилась.
И, собственно, что? Схватили Витяру, её случайного знакомого, она обязана подорваться?
– Витяру? – переспросила она недоверчиво. – Когда? Где? Откуда ты знаешь, что…
– Он у них, – сказал Гамов, больше не боясь, что она уплывет. – Белдо нужно, чтобы ты приплыла в Химки и что-то нашла на дне. Знаешь Химкинское водохранилище?
– Я тебе не верю!
Гамов сказал, что верить ему не надо. Надо просто приплыть в Химки и что-то достать. Это все. И если она этого не сделает, Витяре придется плохо.
Оля пристально уставилась на Гамова. Ее убедили не слова, а то, что у Гамова не было времени ни очаровывать ее, ни прикидываться честным. Он замерз, посинел. Коленка прыгала.
– Короче, я все передал. Хочешь спасти Витяру – сделай, что они просят. Не хочешь – как хочешь. Это уже не мое дело.
– У кого он? У мордоворотов с топорами или у добренького старичка? – спросила Оля с внезапным знанием дела.
– У добренького старичка!
– Скверно. Лучше б у мордоворотов, – сказала Оля серьезно.
Да как сказать... от белдо есть шанс целым вернуться, если ему что-нибудь в голову шибанет
– Ладно, я поплыла в Химки. И передай старичку: если он тронет Витяру, я ему все ручки поотщипываю!
Она плеснула ладонью по воде, подзывая Амфибрахия, и, собираясь нырять, натянула на глаза маску. Плыть до Москвы было долго, но бросать морского котика Оля не хотела.
– Эй! А я? – крикнул ей вслед Гамов.
– А ты пешочком! – сказала Оля.
Гамов стоял на берегу и дрожал. Аль не возвращался. Гамов знал, что и не вернется. Во всякой нестандартной ситуации гиела натренирована ждать его в Москве, в хорошо известном Алю убежище.
То есть его бросать. Полезная гиела, а?
Гамов сел на землю, снял оставшийся ботинок, подержал его в руках и, не зная, что с ним еще сделать, зашвырнул в реку. Еще постоял, померз. Хотелось плакать. Хотелось бросать в воду песок и ломать молодые деревья. Но все это были выходы, так сказать, промежуточные. Издав одинокий гневный вопль и вложив в него все свои чувства, поэт, гимнаст и красавец деловито подтянул трусы и пошел к шоссе ловить попутку.
Увы, попутки не останавливались. Вид синего от холода типа в мокрых трусах, со впутавшимися в длинные волосы водорослями, не внушал никому доверия.
А попробовать найти кого-нибудь с мобильным телефоном не судьба?
Наконец притормозил старенький «Опель», по крышу загруженный дачным скарбом.
– Что, турист? Байдарка утонула? – высовываясь, спросил усатый пенсионер.
– Утонула, – как попугай повторил Гамов.
– В Москву? Ну садись!
Личность сложная во всех отношениях забралась в машину и, втиснувшись между ведром и ящиком из-под рассады, дрожала до самой Москвы, поскольку печку пенсионер не включал и вообще всю дорогу рассуждал про спорт и закаливание.
Потом, уже у самого города, вдруг свернул на обочину и остановился.
– Ну все! Вылазь, турист! Мне на МКАД!
Это было так неожиданно, что челюсть у Гамова затряслась.
– Довезите меня до дома! Я дам вам миллион! – жалобно сказал он.
Пенсионер засмеялся.
– Вылазь! – повторил он. – Я б подвез, да в пробке засяду, а вечером футбол. Давай, парень, дуй!
Гамов вылез. Старый «Опель» уехал. Гамов проводил его взглядом, глубоко вдохнул носом и, стараясь не обращать внимания на издевательские гудки машин, стал голосовать.
А он не на ленингадке ли встал? 
а ничего, что Сократ как раз оппонировал софистам, не?
Хотя более детальное, конечно, и интереснее
