В последнее время я перестал верить в возможность нейтральных состояний. Просто на основе самонаблюдений. Уходит отвага – приходит трусость. Уходит любовь – является тяжелое, медлительное раздражение. Уходит горячность – ее сменяет вялость. Уходит правда – приходит ложь с сотней разных лиц: от откровенной лжи другим до неявной лжи самому себе. В общем, жизнь – это сплошное ГОРЯЧО – ХОЛОДНО. И никакого нейтралитета.
Из дневника невернувшегося шныра
Интересно, записи невернувшегося в порядке их написания или нет? У человека всё больше и больше едет крыша, причём в весьма "шныровско"-долбоёбскую сторону.
В открытое настежь окно в ШНыр с любопытством заглядывало лето. Лето радостное, беспокойное, озорное. Надувало теплым ветром шторы. Носилось по саду. Дышало Зеленым лабиринтом. Звенело цикадами. Играло ночными птицами. Подбрасывало к луне мотыльков. Потом, вспоминая, что у него и в других местах дела, кидалось вдоль пыльной дороги к дачной части Копытово, откуда сразу начинали доноситься звуки музыки и редкие вспышки салютов.
Я честно пыталась не комментить это, но.... Играло птицами? В гольф? А потом свалило, оставив в ШНыре.. эээ... демисезон?
Бывшие младшие шныры, которые считались уже средними, сидели в отдыхательном пятачке, замыкавшем коридор второго этажа. Это были лучшие их часы – часы официального безделья. Где-то с десяти вечера до двенадцати ночи. К этому времени основные работы в пегасне были уже завершены и там оставался только дежурный.
Сашка звякал блинами штанги, изредка ложась на скамейку, чтобы выполнить жим лежа. При этом он старался не навешивать слишком много, потому что опасался Макара. Тот легко мог начать вопить: «А-а! Мушка прилетела! А-а! Села!» – и надавливать на гриф пальцем, не давая вылезти из-под штанги.
Даня, валяясь на диване, разглядывал свою ладонь, размышляя, как мудро и тонко устроена человеческая рука. Можно брать предметы разного размера, поворачивать под всевозможными углами, использовать как ковш, рисовать, писать. Продуманы малейшие мелочи.
Потому что оно не продумано никем и ничем, а под определенные задачи эволюционировало и менялось. А если продумана - окай, рука и глаз клёвый, но что сказать про колени? Кто-то отвлекся что ли или начертил быстренько, поэтому такая фигня получилась?
Порой кажется, что что-то лишнее. Например, ногти. Но когда вытаскиваешь занозу или надо почесать комариный укус – сразу становится ясно, что ногти очень даже необходимы.
Макар вертелся у теннисного стола. Потом вдруг стал кричать:
– Эй! Кто последний шарик спер? Совсем обнаглели?! Поймаю гада – убью!
– У тебя в кармане! – сказал Влад Ганич, не оборачиваясь.
Макар вначале, конечно, заорал: «Что ты врешь?! Зубом ответишь! В каком кармане?!», а потом удивленно замолчал, потому что шарик и правда оказался именно там.
– Откуда ты все знаешь? – спросил он.
– Про тебя я все знаю, – сказал Влад, придирчиво разглядывая на свет манжеты своей белоснежной рубашки.
И где он её стирает, сушит и наглаживает? В ШНыре? Ну да, ну да... Туалеты у них холодные, а прачечная люкс.
Кирилл сидел на подоконнике. Под окном, в пятне света от фонаря, ковырялась Суповна. Сверху видна была ее широкая, склоненная над цветником спина. Суповна выдирала сорняки. Изредка выпрямлялась, морщась бралась за поясницу и вновь возвращалась к прерванному занятию. Таких цветников, как этот, у Суповны по всему ШНыру было несколько. Росло на них то, что проклевывалось из семян, которые приносили с двушки старшие шныры.
А младшие принести не могли? И разве священные растения с двушки боятся каких-то сорняков?
Кирюша рассеянно наблюдал за Суповной, а потом вдруг схватился за горло и скатился с подоконника.
– Мама, спаси своего сыночка! Я теперь всегда буду есть кашу! – горячо зашептал он. – Она только что выкорчевала пень! Одной рукой!
– И че? – спросил Макар.
– Повторяю: здоровенный пень с корнями! Вырвала его из земли и перебросила через весь сад.
– Да-а. С бабулей лучше не ссориться, – признал Макар.
У неё же сокол, идиоты...
Кирюша вернулся на свой наблюдательный пост. Вокруг Суповны с голодным мявом шныряли коты и, мешая работать, терлись о ее ноги. Суповну это выводило из себя.
– А ну прочь пошли, дармоеды! Метят тут все, цветы топчут! Сегодня же всех перетравлю! На складе мышей полно, а они тут шатаются! – крикнула она и, расшвыряв ногами котов, направилась к крыльцу. Ненадолго скрылась и, почти сразу вернувшись, сыпанула что-то в миску. И сразу же, опережая друг друга, в миску сунулось с десяток кошачьих голов.
– Чего там? – лениво спросил Макар.
– Суповна перетравила котов! – наябедничал Кирюша.
Вскоре миска опустела. Сытые коты развернулись, лениво потерлись о ноги Суповны и отправились в кусты. Видимо, умирать.
Лена меланхолично вязала свитер. Рукав у нее не получался. Она распускала его и вязала заново. Чем-то домашним веяло от нее, успокаивающим.
Прямо уютом от этого фото потянуло!
Недавно был день рождения Кирюши. Бабушка, то ли расщедрившись, то ли сослепу набрав в сбербанке-онлайн
Кто там говорил, что только марки авто не проплачивают? Я ему верю! А вообще про поступок бабушки неприятно написано
лишний нолик, сбросила любимому внуку на карточку много денег, и все младшие и средние шныры отправились играть в пейнтбол. Каждый раз выигрывала команда, в которой была Лена. Причем Лена не делала ничего особенного. Забивалась куда-нибудь в уголок и сидела как мышка, чтобы ее не нашли. Потом к Лене кто-то подходил, и она со страху начинала палить.
– Дело ясное! – сказал инструктор. – Играла у меня тут команда с четырьмя девушками. Всех выносили. Сидят тихо в засаде, носа не высунут – страшно. Зато сунься к ним – палить начинают до последнего патрона. И сдаваться им бесполезно. Кричи, не кричи «аут!» – ничего не слышат.
Бытовой сексизм
Дане надоело валяться на диване. Он неспешно свесил одну ногу, затем другую. Двигался Даня всегда замедленно, как вышагивает цапля или идет по пустыне верблюд.
– Господа! Пару шныровских загадок никто не желает? – предложил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Горы. К краю пропасти подъезжает джип. Из джипа вылезают четверо мужчин, разбегаются и бросаются в пропасть. Ну?.. Что? Почему? Какие версии?
Фреда сидела на полу, облокотившись спиной о стену, и шариковой ручкой чистила ногти. Потом придирчиво оглядывала результат. После ручки под ногтями оставалась синяя чернильная полоса.
– В багажнике джипа что-то было? Ну или там в салоне? – спросила она.
– Сачок для ловли бабочек, несколько алмазов и небольшой плотно закрытый ящик, – перечислил Даня.
Фреда задумалась не больше чем на секунду.
– Ясно. В ящике – прикованный эльб. Эти четверо погибших – берсерки. Они о чем-то договорились с эльбом. Скорее всего, потребовали у него алмазы. А взамен пообещали ему живую закладку… Видимо, бабочка, стрекоза – что-нибудь летающее. Не выполнили обещание и покончили с собой, потому что эльб не простил бы.
– Как ты сообразила? – спросил Даня разочарованно.
– По сачку. Ну и по ящику.
– Допустим… А как ты догадалась, что погибшие именно берсерки, а не маги Белдо или из форта Долбушина?
– Только берсерки могли додуматься ловить контрзакладку сачком. Она ж насквозь пролетит. Да и желание у них было убогое: алмазы какие-то, – презрительно отозвалась Фреда.
Зачем эльбам закладки? Они вроде как в чистом виде их терпеть не могут, исключая того из первой книги, что должен был поймать бабочку.
Макар подошел к Фреде, присел на корточки и, держась на расстоянии, на котором его нельзя было пнуть, вкрадчиво спросил:
– Думаешь, ты самая умная?
– Макарушка! Я не думаю – я знаю! – отозвалась Фреда. – И вообще: топай отсюда бипедально! Не то уйдешь квадрупедально!
– Че? – ошалело спросил Макар.
– На четырех конечностях. А бипедально – это на двух ногах, – легко расшифровал Даня.
Он созерцал двух своих пчел, симметрично ползающих у него по рукавам. Стоило одной из них начать вертеться или чистить усики, как то же самое повторяла и другая.
Интересно, эта доп. пчела должна была кого-то другого в теории притащить? То есть следующий набор меньше на два человека будет?
– Ладно… С джипом и пропастью вы меня быстро раскололи. Тогда вот вам еще загадка. Шныр вернулся после нырка. Разрядил шнеппер, почистил куртку, выпил кофе с конфетами. Причем одной конфетой слегка подавился. Но ничего ужасного. Просто пару раз кашлянул, и все. Потом надумал помыться. Разулся, разделся. Постучал подошвами ботинок друг о друга и ушел в душ. Вернулся – а в комнате одни скелеты. Почему?
– Конфеты, конфеты… Странно… Обычно после нырка аппетита нет, – забормотал Кирюша. – А с чего это он закашлялся?
Даня пожал плечами:
– Просто подавился человек, и все.
– Он на кого-то попал, когда кашлял? Инфекция с двушки? Нет, из болота?
– Вот уж не знаю. Думай сам. Идеально здоровых людей не бывает, – охотно пояснил Даня и приготовился уже прочитать лекцию о природе кашля, как вдруг…
– Ботинки он, конечно, с собой не брал? В душ их не потащил? – милым голосом циркулярной пилы, встретившей в дереве гвоздь, спросила Фреда.
Даня смахнул с рукава пчелу, и сразу же за ней взлетела и другая.
– Да. В душ он пошел в шлепках, – признал он.
– А скелеты лежали в непринужденных позах? Будто совсем не страдали? То есть кто-то с ноутбуком и так далее? – спросила Фреда, коварно поглядывая на Рину.
– Допустим… – неохотно признал Даня.
– Ну тогда ясно. В этих ботинках он нырял. Так? В подошве застрял камешек из Межгрядья. Может, мелкая закладка какая-то, которую он не заметил. А на подошве второго ботинка была слизь из болота. Камешек со слизью среагировали, оболочка закладки растворилась, и произошел скачок времени в отдельно взятой комнате… Лет так на сто-двести. Причем скачок мгновенный. Отсюда и скелеты!
– Ты знала? – уныло спросил Даня.
– Как? – удивилась Фреда. – Ты ведь это небось сегодня придумал…
– Вчера, – признал Даня. – Да, не могла знать… Я надеялся, все по ложному следу пойдут. Кашель там, конфеты…
А зачем читателям-то эти шныровские загадки? Они все напоминают "Ромео вошёл в комнату и увидел Джульетту бездыханной в луже воды". Слишком мало данных, чтобы их разгадать, нужен реальный собеседник с "да-нет". Ещё должно быть известно, что парень зачем-то поставил ботинки каблук к подошве, что ли...
И дом не провалится внутрь, случаем? Перекрытия, пол, потолок и прочее прогниют же.
Лара стояла и, уткнувшись в смартфон, с дикой скоростью строчила сообщения, ухитряясь поддерживать переписку сразу с двумя поклонниками.
– Эх! – вздохнула она. – Скелеты, фу! А я бы придумала, что время просто растянулось. Он такой возвращается из душа, а в комнате такие все переженились уже. Детишки у них, то-се. А сами они такие взрослые все, солидные, с пузиками.
– Пиши, не отвлекайся, пузико! А то телефон сломается! – раздраженно сказала Фреда.
– Почему сломается?
– Уж я-то тебя знаю! До плановой поломки телефона у тебя осталось от силы дня три… Потом будешь доставать всех своих мужичков, что тебе нужен новый.
Лара наморщила лоб, разглядывая смартфон. До сих пор она не просчитывала такой вариант, но теперь, когда Фреда так сказала, Лара, конечно, соблазнилась.
Они все вместе живут уже до фига времени. Неужели Фреде не надоело доставать тихую Лару? Ладно бы с Алисой грызлись...
Разбухшая дверь душа, расположенная чуть дальше по коридору, всхлипнула. Кто-то толкнул ее изнутри, и появилась красная босая нога в шлепанце.
– Шныр из загадки! – ахнула Рина и уставилась на себя, точно ожидая увидеть скелет.
Из душа появился Кузепыч. Сердито посмотрел в их сторону, точно собираясь подойти и раздать поручения, но после развернулся и мрачно затопал к лестнице. И тут легкого на язык Кирюшу угораздило крикнуть ему: «С легким паром!» Кузепыч дернулся, словно ему вогнали между лопаток осиновый кол, остановился, повернулся и…
– Ой! – тихо сказал Кирюша. – Нас идут убивать!
Он запоздало заметил, что кроме шлепок на Кузепыче – прорезиненный плащ, причем совершенно мокрый. И капюшон плаща мокрый. Судя по этому плащу, пар Кузепыча не был таким уж легким. И вообще, говоря объективно, если он и валит откуда-то, то лишь из ушей.
– Бездельничаем, шныры? Поближе к делу, подальше от работы?
У них всего 3 часа свободного времени, окстись...
Сознавайтесь: кто сорвал горячий кран да еще и сток мочалкой забил? Мне что, кафель ломом пробивать?! – заревел Кузепыч еще издали.
Рина опасливо, чтобы случайно ее не выдать, скосила глаза на Алису. Она знала, что если в ШНыре что-то где-то ломается, то обычно не обходится без Алисы.
– Кто это сделал, якорный пень?! – продолжал бушевать Кузепыч.
Алиса скромно разглядывала ножки теннисного стола, заканчивающиеся блестящими колесиками.
– Это не мы! Никто не виноват, что в этом ШНыре все разваливается! – произнесла Фреда хладнокровно. Она вообще никого не боялась.
Она права, потому что шныр до такого довели явно не они. Им скорее получать по голове душем, шпариться краном и прочие прелести.
Кузепыч уставился на Фреду и стал медленно раздуваться. В отдыхательном пятачке запахло близким атомным взрывом. Однако прежде чем взрыв прозвучал, рядом с Кузепычем неожиданно возник Макс. Он отвел Кузепыча за рукав на пару шагов и что-то прошептал. Кузепыч застыл. Потом, шевельнув бровями-щеточками, раздраженно произнес:
– А не пошел бы ты в буфет! Панику не разводи!
За отсутствием в ШНыре буфета Макс остался на месте и продолжал сеять панику. Шептал он горячо, заикался и, не доверяя языку, жестикулировал правой рукой. Осторожно придвинувшись, Рина смогла услышать их разговор:
– Кавалерия знает?.. На ком она ныряла?
– На Бы-Белом… Т-танце.
– Танец цел?
– Ран, вы-вы-вроде нет, но сильно вы-взмылен! Седло с-сбито.
– По кентавру отвечает? – спросил Кузепыч.
– Не о-о-о… молчит! – Макс перескочил на более легкое для него слово.
– Место выхода проверяли? Копытово?
– Ны-нет. Почему-то на зы-западе Москвы.
Круглый, похожий на детскую пятку подбородок Кузепыча вспыхнул:
– Что за ерунда! А точнее?
Показывая, как невелика точность, Макс широко провел по воздуху ладонью.
– Ясно… – сказал Кузепыч и, отодвинув Макса, шагнул к шнырам.
Шагнул – и застыл. По его круглому лицу бегали воинственные тени. Светлые короткие волосы торчали как щетина на новенькой зубной щетке.
– Пропала Наста! Белый вернулся с пустым седлом. Связи с ней нет, – сказал Кузепыч отрывисто.
Сашка сорвался с места:
– Чешем, да?
– Ясельный пень! – подтвердил Кузепыч. – Все в пегасню!.. Даня, Лена, поедете со мной на машине!.. Встречаемся у ворот через пять минут! Найдите кто-нибудь Витяру!.. Живее!
Почему молчит легче, чем отвечает?
Так и не начавшись, ночь мгновенно перешла в трудовые шныровские будни. Даня, спотыкаясь, бросился искать Витяру, Сашка же с Риной и Фреда, наскоро одевшись, поспешили в пегасню. В воротах Меркурий чистил Митридата. Ноздри у Меркурия были забиты ватой, что расширяло нос и делало его похожим на льва. Видимо, подстраховался, если в воздухе опять пойдет кровь.
Штопочка выводила Зверя. На ней была неизменная телогрейка с торчащей ватой. Из-под солдатского ремня выглядывала ручка бича. Лицо ее казалось маленьким, красным и злым.
– Я тебе дам! Куда лезешь, бабку твою на колбасу! Убью! – страшным голосом заорала она на Зверя, начавшего поворачивать морду к Цезарю, которого быстро и деловито седлала Кавалерия.
Дождавшись, пока Штопочка отойдет подальше, Рина приблизилась к Кавалерии и остановилась сбоку. Директриса вопросительно вскинула на нее глаза. Ее косичка дернулась как кошачий хвост в тот момент, когда к кошке начинают приставать.
– Чего тебе?
Люблю я общение Калерии с учениками, просто обожаю! Так профессионально и по отечески!
– Почему Наста вышла из нырка так далеко?
– Думаю, пронесла с собой что-то, за чем ее не посылали! В болоте утомила пега, в Межмирье их начало болтать и проваливать. Воздух там дряблый, пег вымотан, крылья не держат… Вот их и выкинуло в Москве. По силам надо закладки брать, эльб вас всех побери! По силам! – срывающимся голосом крикнула Кавалерия и, ткнув Цезаря кулаком в бок, чтобы он выпустил воздух, затянула подпругу.
Рина еще не отошла, когда к Кавалерии подскочил толстенький Рузя и заявил, что тоже полетит на прочес.
– Нет уж! Мы ищем одного шныра, выпавшего из седла. А так будем искать двоих!.. Лучше займись Белым! – отрезала Кавалерия.
Рузя поплелся к Белому Танцу и страдающим лбом уткнулся ему в шею.
– Где же она? Где? Умоляю тебя: где? – повторял он, точно надеясь на ответ.
Блин, парень в неё "влюблен", почему бы не утешить его как-нибудь кроме рявка? Ладно бы Калерия на нервах была, да она же всегда такая!
Белый Танец, уже расседланный и насухо вытертый, недовольно косился на Рузю и тянулся к овсу. Заметив Рину, толстячок бросился к ней и схватил ее за руку.
– Катенька! – воскликнул он с тоской. – Катенька! Как же мне плохо, Катенька! Ну где же она? Почему не отвечает?
Когда Рину называли Катенькой, ей хотелось грубить, кусаться и посылать всех любителей Катенек в паспортный стол. Но сейчас приходилось сдерживаться.
– Нерпь есть? Вот и вызывай ее! Вызывай не переставая! – велела Рина.
Рузя наконец получил то, о чем мечтал. Четкую программу действий. Он послушно отошел и, задрав рукав куртки, зашептал в кентавр:
– Наста!.. Наста! Где ты? Насточка!.. Ну скажи хотя бы: я жива! И мне больше ничего не надо!.. Наста! Ты даже не поела перед нырком! Наста!.. Ну отругай меня, только будь живой!
Рина поспешила седлаться. Провозившись с Рузей, она опоздала. Пегасня была уже битком набита младшими, средними и старшими шнырами, торопившимися принять участие в поисках. Все носились, сталкивались в тесных проходах, нетерпеливо вырывали друг у друга седла и вальтрапы. В амуничнике чуть было не дрались, но тут подоспел Кузепыч и крабьими клешнями навел порядок.
Все пеги поприличнее были уже расхватаны. Сахара у Рины из-под носа увел Кирюша, Ядвигу – Фреда. Выскочивший откуда-то Витяра с виноватой улыбкой утянул хитрого старикашку Миниха.
– От ты дуся! Что стоишь, дедушка? Просто-навсего оседлаю тебя, и все! – уговаривал он его.
Хорошо еще, Сашка успел занять Гульду, вывел ее из денника и круглым боком Гульды забаррикадировал вход в денник соседней Дельты, которую уже прицеливался зацапать себе Вовчик. Вовчик злобился и называл Сашку «Шурик-ханурик». Сашка притворялся, что не слышит и ни с какими хануриками не знаком.
– Прикольно! – сказал Сашка. – Ты такое когда-нибудь видела? На Дельту и то очередь!.. Держи Гульду, а я за седлами!
То есть большая часть пегов "ничья"? А Дельта вообще спокойная кобыла, вполне ничего для полётов.
Расталкивая всех, он кинулся в амуничник, но опоздал. Все лучшие седла были уже разобраны. Сашка вернулся с одним легким, рассыпающимся от древности башкирским седлом
У них чёртовых СЁДЕЛ меньше, чем лошадей? Серьёзно?
и одним громоздким, кавалерийским,
Все сёдла немного... кавалерийские, внезапно. Потому что для кавалера, то есть человека на лошади.
Не знаю, вроде не очень громоздкое. Анон-лошадник, прокомментируешь?
вырезанным, чтобы не натирать пегам основания крыльев. Про такие седла Кавалерия говорила, что их изготавливали сугубо для красной конницы, чтобы из них не вываливались насильно мобилизованные крестьяне.
В амуничнике Афанасий что-то объяснял Алисе:
– Поняла? Дальше все делаешь таким же макаром!
– Почему «макаром»? – заорал Макар через две стенки. – Че как че, так сразу я?
Оседлав Гульду и Дельту, Рина и Сашка вывели их из пегасни. Перед ними Макар буквально волок за собой ленивого Бинта. Когда того проводили мимо его денника, нелетающий Фикус втихомолку тяпнул мерина за круп. Бинт завизжал как поросенок и метнулся наружу. Перепуганному мерину мнилось, что неведомый хищник отъел у него самую драгоценную его часть. Теперь уже он тащил за собой Макара. Фикус невинно отвернулся и, притворяясь, будто он тут вообще ни при чем, уткнулся в кормушку.
– Отморозился! – крикнул на бегу Макар.
Пегов разогревали быстро: один круг шагом и один рысью. Рина заканчивала второй круг, когда на поле появилась Суповна и свистнула в два пальца.
– Ну ни шныра вам, ни костей! – хрипло крикнула она.
Рине стало жутко, хотя она и знала, что это древнее напутствие первошныров.
И что оно значит? ладно бы "ни закладки, ни травы" какое-нибудь...
Луна висела на небе полная, тревожная, из цикла «вой – не хочу!». В такие ночи шаманщики обычно собираются в лесах вокруг ШНыра у точек с сильными закладками и танцуют, гоняя тучи и силой мысли придавая им разные формы.
У точек с закладками? Шаманщики? У которых мозги вытечь могут от такого соседства?
Видимость была отличная. Неподалеку вертелась патрульная двойка берсерков на гиелах. Один держался высоко, другой почти у земли. Когда в небе появилась большая группа шныров, берсерки засуетились. Тот, что был у земли, прижавшись к полю, погнал в сторону Копытово. Видны были синеватые вспышки электроповодьев, которыми он жалил гиелу. Второй начал было пикирование, но Штопочка предупреждающе щелкнула бичом, точно выстрелила из пистолета.
Разглядев сверху ее драную телогрейку, берсерк прекратил пикирование и тоже увел гиелу к Копытово.
– Они нас видели! Значит, Гай узнает! – крикнула Рина Сашке, но сильный встречный ветер вернул ей слова обратно в горло. Повторять же Рина не стала, подумав, что какая теперь разница, узнает или нет.
Дельта и Гульда держались вместе. Рина, поначалу сердившаяся, что они летят не на лучших пегах, вскоре переменила свое мнение. Дельта была мамаша опытная, флегматичная, немного подуставшая от материнства. Будь она человеком, она заметила бы упавшего ребенка лишь тогда, когда он, забежав вперед, с гневным воплем рухнул бы на землю еще раз семь, напоминая, что он вообще-то свалился.
И правильно, ребенком больше, ребенком меньше... Легче новых завести, чем старых отмыть!
Гульда, напротив, была мамочка молодая, нервная, сверхтревожная, с неизрасходованными еще силами. Уже в полете ей стало мерещиться, что, пока она летает, в ШНыр пробрался неведомый зверь и теперь пожирает ее жеребенка с солью и кетчупом.
Миних, на котором летел Витяра, случайно оказался рядом с Аскольдом. Вредный старый мерин тотчас начал устраивать Аскольду козни. Догонял его, кусал тупыми зубами. Аскольд, хотя и был в два раза крупнее Миниха, в свои силы пока не верил. Он закусил удила и, перестав слушаться сидевшего на нем Афанасия, метнулся куда глаза глядят. Бедному великану казалось, что он спасает свою жизнь. Он даже не заметил, что, улетая, с такой силой ударил громадными крыльями, что едва не перевернул воинственного старичка потоком воздуха.
Ул на Азе и Витяра хотели погнаться за Афанасием, быстро превращавшимся в серебристое пятнышко, но Меркурий вскинул руку, показывая, что Афанасий справится и сам. Дальнейший путь продолжали без него.
Быстро приближалась Москва. Из размытого светового пятна без очертаний она постепенно превращалась в пятно четкое, но дробное. Видно было, что город неоднороден, разделен темной лентой реки, перемежается лесопарками и неведомыми пустотами. Залитые светом проспекты напоминали кровеносные сосуды, а многочисленные машины с красными точками фар – красные кровяные тельца. На западе Москвы Кавалерия обернулась в седле и махнула рукой. Это был сигнал рассыпаться. Шныры разделились на несколько групп и начали прочес.
Они действительно собираются искать Насту, которая непонятно где, так?!
Огромная луна, висевшая на небе, ужасно действовала на нервы. Рине казалось, что она вот-вот заденет ее головой. Рина проносилась над крышами, всматривалась в петли лежащих под ней улиц и черные колодцы дворов. Как огромна Москва! Чудовищный лабиринт! Разве разглядишь с такой высоты лежащего или забившегося куда-то человека? Она снизилась. Укрупнившись, город стал еще запутаннее. Появились какие-то неведомые переулочки, автомобильные проезды, пешеходные дорожки, взблескивающие спины машин, деревья, остановки, кусты, жестяные закутки мусорников – и все это пестрило, мелькало, прыгало в глазах. Если поначалу Рина была полна уверенности, что они вот-вот найдут Насту, причем не кто-нибудь другой найдет, а именно она, то теперь ее охватило отчаяние. Здесь можно было надеяться только на чудо.
Сашка, летевший по правую руку от Рины на расстоянии выстрела из шнеппера, проявлял в поиске меньше эмоций. Он просто искал. Прочесывал двор за двором, улочку за улочкой. Его настроенный на прием кентавр транслировал все переговоры шныров. «Пусто… ничего… пусто… никого не вижу!» – сообщали рассеянные по западу Москвы голоса.
А кентавр не сядет от такого счастья? Сядет, притом довольно быстро
Неожиданно вклинился голос Рузи:
– Это я! Прием! Кто-нибудь меня слышит? Наста жива!..
– Где. Она, – мгновенно отозвался Меркурий.
Рузя опять впал в отчаяние:
– Не знаю. Я вызывал ее, вызывал! А потом услышал, как она стонет. А потом ее кентавр опять отрубился.
– Тебе. Показалось.
– Нет. Это была она! Клянусь!
– Погоди, не голоси! – прервал его четкий голос Кавалерии. – Рузя, после соединения с Настой ты гасил своего кентавра?
– Нет конечно! Как я мог? Это было только что! – завопил Рузя.
– Пять баллов! – одобрила Кавалерия. – Значит, односторонняя связь не разорвана. Я попытаюсь нашарить Насту по твоему кентавру. Молчи, но не отключайся!.. И по всем другим каналам – тишина!.. Макар! Что за звуки?
– А че такое? Кашель у меня! – обиженно заявил Макар.
– Болей при выключенном кентавре!
Болеть при выключенном кентавре Макару было неинтересно. Получалось, что он кашляет для себя, а при этом пропадал весь эффект работы на публику. Но все же Макар повиновался, а через минуту все опять услышали голос Кавалерии:
– Точка «Запад». Она там! Как мы сразу не догадались, что она будет пробиваться туда!
э... А не в две(вроде их три всего? или четыре?) другие точки? И не к мощной зарядной закладке, чтобы сирин включить и смотаться в ШНыр?
– Уже можно кашлять? – спросил Макар.
– Можно. Не занимай эфир.
– А если мне сейчас не хочется?
– Отожмись. Триста раз. Захочется, – посоветовал Меркурий.
Макар затих, опасаясь, как бы совет не стал приказом. Меркурия он побаивался.
Собравшись группой, шныры поспешили к точке «Запад» у Химкинского водохранилища. Водохранилище лежало внизу темным пятном. Через пятно цепочкой бежали мелкие яркие точки. Это были неоновые лампы на далеко уходящих в воду мостках яхт-клуба. Точка «Запад», расположенная в одном из невзрачных кирпичных строений на берегу водохранилища, освещалась несколькими прожекторами.
Рина поочередно коснулась русалкой своих глаз. Надолго это не сработает, но на минутку укрупнить зрение можно.
А бинокль им, летающим, в набор не положен? Металл и линзы, никаких проблем для прыжка, хотя мне уже кажется, что о таком помню одна я.
Уткнувшись лицом в землю, Наста лежала в прожекторном луче рядом с будкой, из которой выглядывала плюшевая собака – давняя шутка Ула. Маленькая фигурка в шныровской куртке, распластанная на траве у самой границы точки «Запад». С противоположной стороны забора нерешительно топтались непонятные личности в разноцветных бусах. Заметив в небе шныров, личности заспешили. Одна из них перемахнула через забор, метнулась к Насте и… не дойдя до нее шага, с истошным воплем улетела в лес, точно подброшенная невидимой пружиной.
– Хорошо стартовал!.. Моя ловушка! – услышала Рина довольный голос Ула.
Вторая личность запрыгала по следам первой. Добравшись до места, где та была катапультирована, она обогнула его со всеми возможными предосторожностями, стащила с лежащей Насты сумку и заторопилась назад, однако, не дойдя до него, внезапно застыла столбиком.
А сколько эти личности ждали? Увидели шныров и решили что-то делать? А до этого любовались?
Так она и стояла почти целую минуту, покачиваясь и точно дожидаясь шныров.
Макс спрыгнул с седла и, перемахнув через забор, преградил шаманщику путь.
– Я Женя-облакогон, – сказал шаманщик, продолжая раскачиваться.
– Очень пы-пы-приятно! Макс! – сказал Макс и тяжело размахнулся, собираясь продолжить знакомство. Шаманщик смотрел на него с любопытством и без малейшего страха. Макс не смог ударить и опустил руку. – Зы-зы-защищайся давай! Ды-ды-дерись! – крикнул он.
Но шаманщик не дрался. Он только сообщал, что он Женя-облакогон. Облакогон Женя.
Ул, невесть как оказавшийся рядом, примирительно коснулся бицепса Макса.
– Подожди! – шепнул он, наклоняясь. – Погляди, на чем он стоит!
Женя-облакогон стоял на синих невзрачных цветах, которые и разглядеть-то возможно было, только присев на корточки.
– Ясно. А я-то не п-пойму, чего он с-стоит! – сказал Макс и, сразу остыв, забрал у шаманщика сумку Насты. Шаманщик не огорчился. Он этого даже не заметил.
– Меня зовут Женя-облакогон, – снова сообщил он и растерянно замолчал, видимо, потеряв нить мысли.
– Тебя зовут… – напомнил Ул.
Шаманщик захлопал глазами.
– Кто меня зовет? – забеспокоился он.
– М-мама, – подсказал Макс.
– Мама! Мамочка зовет! – радостно повторил шаманщик и заулыбался. Он наконец во всем разобрался. Макс нежно взял шаманщика под локоть и увел. Его ждала мама. Нехорошо заставлять маму ждать.
Аналог чего это? Плиты нерешительности в Лабиринте? Или забывчивости?
Кавалерия с Меркурием были уже у Насты. Меркурий перевернул ее, проверяя пульс, коснулся шеи, осторожно оттянул пальцем веко. Затем ощупал ноги через джинсы. Он делал это осторожно, но Наста, очнувшись от боли, застонала. Она была вся изодрана. Через лицо, захватывая и часть бритой головы, шла длинная царапина.
– Ну что? Как она? – спросила Кавалерия с беспокойством.
– Два перелома. Точно. Есть. Не исключено, что и правое колено. Полетело, – негромко ответил Меркурий.
– А позвоночник?
– Позвоночник цел. Иначе бы. Не доползла.
А ведь Наста рыдала по поводу каких-то проблем с её телом, вроде было такое... Чуть ли не колено как раз.
И никто её чинить не будет полноценно.
Кавалерия потянулась за телефоном. Ей было уже ясно, что без Лехура не обойтись. Неожиданно Наста открыла глаза и схватила ее за запястье.
– Погодите… Я… свалилась… – произнесла она едва слышно.
– Мы уже догадались, – вежливо заметила Кавалерия. – Не разговаривай! Больно тебе?
Наста застонала:
– Танец был скользкий… Седло как намыленное. Хорошо… высота небольшая… упала на шиферную крышу. Пробила ее… Выползла из сарая, попыталась встать – и свалилась… Ноги…
– Ноги. Мы. Видели, – сказал Меркурий. В своем роде он был еще деликатнее Кавалерии.
– А тут шаманщики… как-то разнюхали, что я не пустая. Вначале один шмыгал… я прицелилась из шнеппера… Он убежал. Я поняла, что сейчас их будет много… А тут вижу: родник Царевна-лебедь…
А другие точки нам не покажут? Царевна так и остается висеть одна в пустоте рядом с призраками?
Поползла сюда.
– Могла бы связаться с нами по кентавру, – напомнила Кавалерия.
– Времени не было… А потом… я все время проваливалась куда-то… доползла… а тут забор… Пытаюсь встать – и падаю… самой смешно, тряпка… Протиснулась в какую-то собачью щель. Застряла, поцарапалась.
– Тебя посылали за обычной красной закладкой! А ты что принесла? Ведь принесла же что-то, – сказала Кавалерия, не спрашивая, а утверждая.
Наста закрыла глаза, но руку Кавалерии держала крепко:
– Красную закладку я нашла сразу… Привязывала Белого, он ударил копытом по мху… Содрал мох, а там она… Красная… сунула ее в сумку. Хотела вернуться, но стало обидно… Я была совсем свежая. Я решила… лететь за Первую гряду. Думаю: прорвусь туда и скажу: «Ну все, вдовы! Тут я!»
– Долетела, – произнесла Кавалерия опять утвердительно.
– Как же там хорошо! Все заливает свет. Облака как летающие острова. А на облаках растения… Раскинут листья как паруса и несутся вместе с облаком. Даже против ветра!
Ну вот, вместе с эйфорией и приход.
– Видел я их. Они умеют. Поворачивать листья. Боком к ветру идут. А вот против ветра. Дрейфовать не могут, – сказал Меркурий.
– На горизонте огромная гора, – сухими искусанными губами продолжала шептать Наста. – Точно стена… Упирается в тучи, и непонятно, где вершина. Тучи над горой… полыхают. На них смотреть больно.
– Вторая гряда, – сказала Кавалерия. – И что ты? Полетела к ней?
– Попыталась. Я задыхалась как в парилке. Наверное, мне не нужно было гоняться… за облаками. Но я… не удержалась… Они так смешно удирали… эти растения-паруса.
Неужели Наста никогда раньше не пыталась за Первую гряду и дальше? Она же почти 2 года, ныряет год...
Рина, сидевшая рядом на корточках, слушала – и не верила. Словно о каком-то другом человеке речь. Ей проще было бы представить Насту где-нибудь на мосту, нахохленную, из упрямства не взявшую зонт и промокшую под дождем. И вот, подняв куцый воротник куртки, она то дует на красные руки, то поплевывает в воду. А тут Наста, все позабыв, гоняется за облаками!
Люди под лсд и не такое делают.
– А потом… я все же полетела ко Второй гряде. А меня выдавливало назад. Мне казалось, у меня в голове не мозг, а вареное яйцо…
– Двушка тебя возвращала… Ты еще не готова.
Ещё? Да у них готов был один Митяй, и то, кмк, из-за его явной психологической проблемы
– И вдруг я увидела внизу голубое озеро! Никогда не видела таких… Словно капля на полировке – круглая и выпуклая! Я подумала, что если искупаюсь, то будет легче. И я бултыхнулась туда вместе с Белым.
– С ума сошла! – сказала Кавалерия.
– Это было… не могу описать… Точно я провалилась в водопад из газированной воды. Меня сразу сбросило с Белого. Повод, чтобы он не утонул, я отпустила. Вокруг пузырьки воздуха – множество их, мелкие все такие. И вода очень легкая, не держит меня, а сразу проваливает. Я барахтаюсь, но без толку. Только газа становится все больше.
– Ты могла утонуть!
– Могла, – согласилась Наста. – Я и решила, что все, конец… Ну, думаю, хоть на двушке умерла! Хоть что-то вдова смогла! Перестала барахтаться и позволила уложить себя на дно. Мне словно кто-то подсказал. Лежу на дне, смотрю вверх, вижу сквозь воду эти дурацкие облака с летающими деревьями – и понимаю, что раз вижу их, то пузырьков газа уже нет. И тут вода сама начинает меня медленно поднимать. Нет, я шевелилась, конечно, но чуть-чуть… Поднялась я, отдышалась. Обнаруживаю, что этот паразит Белый уже на берегу. Стоит отряхивается, и там, где капли падают на песок, пробиваются мелкие цветочки.
– Он мог. Улететь! – сказал Меркурий.
– Повезло мне: в повод заступил. А так и улетел бы, – признала Наста.
А приучать как-то лошадей нельзя быть поспокойнее и не удирать постоянно, чуть седок зазевается? Я не лошадник, но тут драпают ВСЕ, моментально причём, и это несколько смущает. Но может я не права?
– Ну разобралась я, как в этом корытце плавают. Ничего сложного, только делать все надо очень медленно и грустно. Прям в очень сдыхающем темпе. И сама форма воды, как я сказала, выпуклая, так что я прямо выше берега получаюсь… Выползла на песок, привязала кое-как Белого, а сама опять нырять, потому что как только из воды вылезешь – сразу заживо варишься.
Увлеченная, Наста попыталась привстать, но скривилась и, задыхаясь от боли, уткнулась лбом в траву.
– До чего же мне паршиво! Стойте, погодите меня тащить! – велела она. – Я главного… не досказала… Ул, да не трогай ты мою ногу, собака страшная! Дай моим обломкам полежать спокойно!.. Барахтаюсь я в этой минералке – и чувствую, что спиной меня на что-то такое твердое укладывает! Смотрю: яйцо. Здоровенное. Скорлупа у него такая… полупрозрачная. Внутри что-то светится, но что – не разглядишь…
Вот так и появились на земле ксеноморфы.
– Ты не оставила его на двушке? Почему? Ты хоть понимаешь, что принесла?
Кавалерия вырвала у Макса сумку Насты. Рука ее окунулась в глинистый от влаги кусок хлеба, зачерпнула размокшие бумажки. Потом нашарила и нечто твердое. Камень! Когда Кавалерия схватила его, обломок скалы отозвался красной закладкой.
Кавалерия почти с ужасом уставилась на Насту:
– Ты тащила и это?!
– Красную… я тоже захватила… раз уж послали! – угрюмо отозвалась Наста, ловя губами траву. Она сама не знала, зачем это делает. Просто видела нависавшие над лицом травинки и хватала их. Это отвлекало ее от всех страшных мыслей, и главное – от боли.
– А яйцо где?
– Нету его… Толпились тут всякие… Я испугалась, что шаманщики отнимут, и… забросила его туда… в воду… – призналась Наста.
Кавалерия вскинула голову. До Химкинского водохранилища было метров двести.
– Как ты добросила?
– Льва использовала.
А теперь завязка истории
Вместо того, чтобы кинуть шаманщика сумку с красной закладкой или заюзать льва на то, чтобы доползти до домика и показывать шаманщикам рожи, или же приберечь льва на шаманщика Наста уёбывает в воду драгоценнейшее яйцо. Всю книгу яйцо будут добывать. Развитие персонажей, или сильная интрига в истории не присутствует, изменение положения, так сказать, то есть статуса персонажа происходит только, если меня не глючит, у Яры. Появляется новый персонаж, но он не раскрыт.
Куда упало – не знаю. Сами понимаете – темень!.. А яйцо-то большущее. – Наста говорила уже едва слышно. Возбуждение прошло, и тело медленно наполняла пульсирующая боль, казавшаяся белой и выжигающей.
– Ну все, вдовы! Тащите меня на ремонт! Готовая я! – сказала она и, выплюнув травинку, потеряла сознание.
Связались с Лехуром. Он не велел трогать Насту, пока не приедет. Прыгая неуклюже, как зайчики, ибо это был единственный способ обмануть защиту, «вдовы» Макс и Ул дотянули Насту до точки «Запад».
Не трогать в их понимание = прыгая, дотащить на плечах?
Сунув руку под ступеньку, Ул вытащил баночку из-под детского питания, в которой таился завернутый в промасленную тряпочку ключ.
Нахуя, Карл?
В каменном сарае было темно и сыро. Обдирая пальцы ржавыми пружинками, Макс завозился с раскладушкой.
– Л-лучше бы Кы-Кузепыч ды-диван сюда п-притащил! – заикнулся он.
Ул поспешил разжечь буржуйку. После искры, выброшенной русалкой, поленья занялись в один момент. Макс перенес Насту на раскладушку. Наста, придя в себя от боли, негромко застонала. Макс стоял рядом и, не зная, как ей помочь, сжимал и разжимал кулаки. Потом стал трогать буржуйку, проверяя, разогрелась ли она.
– Иди бананы помой и не мельтеши! – велел ему Ул.
Макс послушно двинулся куда-то мыть бананы, но остановился. Он не сразу сообразил, что это шутка.
– Бы-бы… не моют. Да у нас и н-нету бы-бы… их, – сказал он убито.
Ул и сам волновался. Долго искал банку из-под ключа, ругался и только потом понял, что банка все время была у него в руках.
– Давай поговорим о приятном, чудо былиин! Какие вещи тебе принести в больницу? – спросил он у Насты, видя, что она, очнувшись, смотрит на него.
– Девчонки соберут, – буркнула та.
– А телефон нужен?
Наста, не отвечая, отвернулась. У нее не было мобильного телефона. А все из-за Гамова. Месяца два назад тот узнал ее номер, стал названивать. В любви не признавался, ничего особенного не говорил. Просто спрашивал: «Что ты сейчас делаешь? А утром что делала?» «Гамно за пегами разгребала!» – отвечала Наста. Гамов что-то бормотал. Казалось, он и сам не понимал до конца, что заставляет его набирать ее номер. А Наста… Наста почему-то после третьего или четвертого звонка стала бросать трубку. И тоже совсем непонятно было почему. Один только раз сказала ему, что у нее денег на телефоне нет, хотя причина была вовсе не в этом.
Тогда Гамов стал класть Насте деньги на телефон. Много клал. А Наста была гордая. Она сразу симку выбрасывала, чтобы от него ничего не принимать. Гамов ее новый номер вычислял и опять на него деньги клал.
Э... Как бы порыв Гамова понятен, но он как-то до сталкерства раньше не опускался вроде. А так крипота.
Причем, как Наста догадывалась, что это делает именно Гамов, оставалось тайной, поскольку он так хитро делал, что даже оповещающая эсэмэска не приходила.
Наста покупала симку, обнаруживала там стартовый баланс, думала "Ааа, Гамов!" и выбрасывала её. А бедный Евгений потом не поймет, в чём претензии...
– Да где же этот Лехур? Он что, на улитке едет?! – нетерпеливо сказал Ул и вышел, чтобы его встретить.
Кавалерия и Меркурий стояли на каменной набережной, у воды. На противоположном берегу четырьмя яркими угловыми огнями сияла спасательная станция. Кавалерия грызла дужки очков. Меркурий лег животом на набережную и опустил в воду руку с нерпью. Фигурки нерпи слабо осветились, заиграли.
– Да. Есть что-то. Сильное, – произнес Меркурий вполголоса.
– Направление, где лежит, отследить можно? – спросила Кавалерия.
– Очень. Приблизительно. Яйцо. По-моему. Потихоньку сносит. Течение все же, – отозвался Меркурий.
Коснувшись русалки, Кавалерия подсветила установленный рядом щит.
«Химкинское водохранилище. Ширина – восемьсот метров. В длину девять километров…» – прочитала она, нетерпеливо выхватывая ключевые слова из довольно большого текста.
Объем интереснее - 29 млн. м3. Ищите, суслики...
– И как теперь. Искать, – сказал Меркурий.
– Да, отчебучила нам Анастасия Федоровна Несмеянова… – признала Кавалерия, и оба замолчали.
Потом Меркурий осторожно сказал, как всегда не содержа в голосе вопроса:
– Ты. Не могла бы.
Догадавшись, что он имеет в виду, Кавалерия дернула вверх рукав и коснулась своего уникума. На несколько секунд ее рука исчезла до локтя, а когда появилась вновь, то была мокрой, а в кулаке были зажаты песок и ил.
– И все! – сказала Кавалерия, стряхивая капли. – Чтобы достать яйцо, я должна точно знать место. Причем пальцами я, разумеется, не вижу.
А с русалкой скомбинировать? Рыбу из аквариума достали же.
Взяли бы одну зарядную закладку на всех, что послабее, и русалили бы до полного удовлетворения. Или подключили бы мозги, нашли бы карту течений и искали в более-менее правдоподобном квадрате.
Меркурий кивнул:
– В долине за Первой грядой. Нечасто встречаются животные и птицы… Это царство растений. Жизнь начинается дальше. За Второй грядой.
Короткая косичка несогласно дернулась.
– А насекомые – это не жизнь, что ли? – сердито спросила Кавалерия.
– Насекомые есть. И до Скал Подковы. Но насекомые. Это. Другое,
Да?
Насекомые уже не членистоногие?
отозвался Меркурий. – Все действительно великое. Начинается за Второй грядой. Там все. Приготовленное для следующего. Мира… Первошныры верили. Когда-нибудь миры. Сольются. Вторая гряда рухнет и…
Меркурий не продолжал: Кавалерия знала об этом и сама.
И что? Главы секты знают что-то интересное про это "и..."?
Близоруко оглядев дужки очков, она для надежности ощупала их и пальцами, после чего вернула очки на нос.
– Крайне редко в нашем мире появляются живые закладки! Стрекоза или бабочка – это уже зашкаливающе много. Настолько много, что ставит все с ног на голову. А тут яйцо! Крупное яйцо, в котором может оказаться невесть что! – сказала она с беспокойством.
– А если Наста. Права. Если там. Не закладка.
– Тогда почему болото так кипело? Почему ее выбросило так далеко?
Рядом с Кавалерией и Меркурием возник Витяра. Кашлянул, привлекая к себе внимание.
– От ты дуся! Не хочу мешать, но у нас просто-навсего гости! Лучше бы вам укрыться, – сообщил он и оглянулся в темноту.
Ночь прочерчивали фары. Спотыкаясь на поворотах грунтовой дороги, лучи фар переплетались, замирали, затем словно ломались и исчезали в низине.
Кавалерия и Меркурий, спеша, направились к точке «Запад».
– Ведьмари. Не меньше восьми четверок, – посчитал Меркурий. – А пеги где? Укрыли?
– А как же! Вотанные они! Тутанные! – довольно подтвердил Витяра.
– А Лехур?
– Он уже у Насты!
У ограды точки «Запад» уже стояли девица Штопочка и Макс. Макс угрожающе ворочал тяжелым арбалетом, переводя его с одной цели на другую. Штопочка передергивала бичом. Длинный его край ворочался в пыли.
– Граница, как я вижу, под замком! – одобрила Кавалерия.
А куда они дели табун лошадей? В точке лебедь одно стойло.
Шагах в пяти от Штопочки и Макса, притворяясь, что не замечает их, шмыгала носом простуженная дама с длинным подбородком. Глаза у нее были затянуты пленкой, точно у голубя, умирающего на люке у мусорного бака.
А голубь, дохнущий на балконе без пленки, вероятно.
Когда появилась Кавалерия, полузакрытые глаза дамы внезапно распахнулись, полыхнули и стали такими страшными, что Меркурий на всякий случай встал рядом.
Простуженная дама была знаменитая Эль Шико, одна из лучших боевых ведьм Белдо. Близость точки «Запад» беспокоила ее, и она держалась строго на той границе, которая была для нее безопасной.
Поблизости от Эль Шико стоял берсерк, зачем-то держащий в одной руке два топорика, а в другой – два шнеппера.
И сведшие таким образом свою опасность к нулю?
Тут же переминался с ноги на ногу и дышал на ладони длинный ломкий юноша, видимо мерзнущий. Этот был Рома Огнев из форта Долбушина. Дар его состоял в том, что он мог взломать любую компьютерную защиту.
оч.полезный парень в этой ситуации.
При этом молодой человек был абсолютно отстранен от мира. Жил с мамой в однушке, днем спал, ночью бодрствовал, нигде не учился, играл в компьютерные игры, псиосом не пользовался, а пачки денег, которые давали ему те, кто прибегал к его услугам, хранил в духовке, регулярно забывая вынуть их, когда они с мамой готовили курицу.
Ведьмарей становилось все больше. Вскоре к восьми четверкам добавились еще четыре. На шныров, находившихся под прикрытием точки «Запад», они не нападали, даже не препятствовали Лехуру увезти Насту на прибывшей по его вызову «Скорой помощи». Вместе с Настой на всякий случай отправился и Ул.
Не сливаясь в толпу, ведьмари держались боевыми четверками. Настороженные, хмурые, они ждали Гая, но вместо него с Младочкой и Владочкой припорхнул Белдо. От ограды точки «Запад» художественный старичок держался в отдалении. Кутаясь в плед, он внушал девушке из новых инкубаторов:
– Вот вы к нам пришли! Нужно вами заниматься! Почему вы говорите, что не нужно вами заниматься? Нужно вами заниматься!
Девушка нерешительно улыбалась, но от Белдо не отходила. Она была уже наполовину прирученной. Возле Дионисия Тиграновича всегда вертелись такие девушки, избираемые им во временные фаворитки. Старичок прокачивал их любовью, причем отчасти даже искренней, потому что действительно увлекался новым человеком, несколько дней держал возле себя, а после вышвыривал на съемную квартиру, издали наблюдая, как проклюнувшиеся эли пожирают его душу и тело.
И Белдо единственное более-менее увлеченное зло в этой компашке страдальцев. И при этом он был ещё и старшим шныром, нырял несколько лет. Прямо даже интересно - ведь двушка не пускала ещё ничего не сделавшего Гая далеко, ударяла его чудо-слитком, а Белдо что? Или у двушки защита работает, но как-то частично?
– Ах! – говорил он. – Ах! Какое горе! Но ведь лучше пожить несколько месяцев хорошо, чем много лет плохо? Не правда ли?
Обхаживая временную свою фаворитку, Белдо не забывал поглядывать на точку «Запад», от близости закладки у него ныли виски. Головная боль мешала ему сосредоточиться, но все же он вертел головой и, казалось, жадно что-то высматривал. Кавалерия увидела, как он подходит к водохранилищу и долго неподвижно глядит на воду.
– Опекун накапал. Ну конечно. Наста же через болото проходила, – пробормотала Кавалерия.
Под защитой закладки шнырам было хоть и безопасно, но тесно. Пеги, скученные у кирпичного строения, от скуки уже начинали грызться. Миних исполнил свое давнее желание и тяпнул-таки Гульду. Та в ужасе шарахнулась, сбив с ног Дельту. Миних, самооценка которого от такого двойного героизма очень повысилась, укусил за круп еще кого-то.
Этот кто-то почему-то остался на месте, а еще спустя мгновение Миних осознал, что посягнул своими тупыми зубами на пега Штопочки Зверя. От ужаса бедный пожилой мерин завизжал как поросенок и, спасая свою дряхлую жизнь, бросился бежать. Витяра едва успел повиснуть у него на поводе. Штопочка, сыпля критическими словами и ударами бича, с трудом успокоила Зверя.
А арбалетный болт тоже уважает закладку и не попадёт? А пист... ими не пользуются, ладно.
– Да-а, – протянул Меркурий. – Положеньице. Хорошо бы. В ШНыр. Вернуться. Но тут не угадаешь. Вдруг какой-то идиот. Из арбалета по пегам шарахнет. Мишень-то мы на взлете. Легкая.
– Что ж… Будем пока сидеть и ждать, – решила Кавалерия.
– И долго?
– Время покажет.
Вскоре после Белдо прибыл и Тилль. Одутловатый со сна, он шел вперевалку, вспыхивая красным огоньком сигареты. Когда он повернулся, Рина обратила внимание, что на бритом затылке у Тилля было еще одно дополнительное маленькое лицо, образованное пятью жирными складками кожи. При поворотах головы это дополнительное лицо шевелило носом и многозначительно посмеивалось. Чтобы стать полноценным, этому второму лицу не хватало лишь еще одной сигареты.
Видно было, как Тилль и Белдо о чем-то говорили. Старичок показывал то на точку «Запад», то на водохранилище и что-то горячо объяснял. Тилль же слушал молча и будто без интереса. Это была его обычная тактика. Шевелиться глава форта берсерков начинал либо когда это было выгодно лично ему, либо после хорошего пинка от Гая.
В составе одной из боевых четверок прибыла девушка с узким белым лицом и невероятно красивым носом. Нос ее был так тонок и хрупок, что казался стеклянным. Смотреть на него и то было страшно. Каждый глядящий втайне опасался, что от его взгляда нос как-нибудь ненароком повредится и такое чудо природы исчезнет. Но судя по тому, что такой красотой девушка владела не первый год, нос был довольно прочен.
Девушка куталась в плед и, согреваясь, прихлебывала кофе из картонного стаканчика. Потом подошла к громадному берсерку, который, играя топором, легко подбрасывал его и, давая провернуться в воздухе, ловил за ручку.
– Мужчина, не забавляйтесь с острыми предметами! Это неполноценно! Лучше принесите мне стул! – велела она ему.
– Че? – прорычал берсерк.
– Не «че», а у букашечки устали ножки! – просто объяснила девушка и легонько царапнула его грудь ноготком.
А я проворонила, что Нату разрезали на много маленьких-маленьких кусочков. И это один из них.
Берсерк на миг застыл, а потом выронил топор и ломанулся через кустарник. Подскочил к первой же машине – о ужас! это была машина Тилля! – распахнул дверцу и стал, сопя, с мясом выкорчевывать сиденье. Сиденье сопротивлялось, но наконец сдалось. Потный, красный, берсерк подбежал к девушке и стал устанавливать кресло на траве:
– Вот… уф… пожалуйста… уф! Садись!
– Спасибо, деточка! Можешь и дальше играть с топориком! Только подальше от меня!.. Там тебя, кажется, твой начальник бежит благодарить! – сказала девушка и села. Млада и Влада смотрели на нее с завистливой злобой. На них очарование девушки явно не распространялось.
– Это Катя Грекова! Повелевает всеми мужчинами, к которым хоть ногтем прикоснется!.. А я помню ее по ШНыру. Серая такая мышка
От дамы, которая в свои где-то 50 с гаком(сын погиб 13 лет назад, было ему не меньше 16, а мать вроде была уже старшим шныром) носит причёску а-ля я совсем молоденькая девочка. А ещё у Кати нос наверняка всегда был красив.
но рисовала замечательно…Поразительное чувство цвета! У меня до сих пор в кабинете висят две ее картины, – с грустью сказала Кавалерия.
Лучше бы она работу проводила с девушкой. Раз та захотела такой дар - значит была крайне неуверена в себе.
Поразительное чувство цвета! У меня до сих пор в кабинете висят две ее картины, – с грустью сказала Кавалерия.
На забрызганном грязью авто подъехал Долбушин. Стоял на пятачке, ярко освещенном фарами. Выглядел уставшим, зевал, опираясь на зонт. Рина, подглядывавшая в щель забора, торопливо отодвинулась, но потом, сообразив, что отец никак не может ее заметить, вновь прильнула к щели. Увидела, что Белдо кинулся к Долбушину и показывает на водохранилище уже ему, что-то попутно объясняя.
– От ты дуся! Белдо – Белдою – о Белде! – с горечью воскликнул Витяра, подглядывающий в соседнюю с Риной щель. – Все знает!
– Еще бы! Яйцо через болото тащить! – вполголоса сказала Кавалерия.
– Это точно, – задумчиво согласился Витяра и вдруг добавил: – А если бы Наста его туда бросила? В болото? Хорошо ведь было бы?
Кавалерия, услышав такое, вздрогнула и внимательно уставилась на него. Витяра стоял у забора и дергал себя за мочки ушей-баранок.
– А? Что ты сказал? – переспросила Кавалерия.
– Ну как?! Почему эльбы злые? – горячо продолжал Витяра. – Их мир задохнулся, у них нет закладок, нет радости, нет надежды! И вот они гниют в злобе и зависти! Надо им все отдать и сказать: «Вот, возьмите! Мы вас любим! Мы все с вами разделим!» И тогда души их согреются!
Всё-таки интересно, что наряду с явными девиантами(и непонятно как затесавшейся Надей) в ШНыре есть и откровенные блаженные. Интересный всё-таки алгоритм у пчелы!
Кавалерия легонько потрясла головой, будто вытряхивая из ушей невероятную чушь, и взяла Витяру за рукав.
– Согреются, – сказала она мягко. – Ясное дело, согреются! Пойдем и мы погреемся! Захвати с собой чего-нибудь для печки!
Витяра огляделся, отыскал на земле доску и потащился за Кавалерией. Когда он вошел, начальница ШНыра сидела у буржуйки и кочергой ворошила угли.
– Ну вот… прогорело уже все… бросай! – велела она. – Так что, предлагаешь эльбов перевоспитывать?
– Мне их жалко, – сказал Витяра. – Разве такого не бывает, что кто-нибудь жалеет эльбов?
– Всякое бывает, – признала Кавалерия. – Количество человеческих заскоков велико, но не безгранично.
– А если это несправедливо? У нас есть все – а у них? Разве любовь не все растворяет?
Она же не растворитель...
Кавалерия пошевелила в печке сырую доску. Доска сочилась паром.
– Я тебе не рассказывала? В детстве я подобрала на улице несчастного котика. Он был мокрый, грязный, к тому же еще и одноглазый. Почему-то я решила, что он мучается. И притащила его не к себе домой, потому что родители животных не жаловали, а к бабушке… Накормила котика, высушила, прижала к себе, так и уснула с ним в обнимку. А у бабушки было два попугая. Когда на другое утро я встала, то увидела, что клетка валяется на полу. Оказалось, кот ухитрился подцепить одного попугая лапой и протащить его сквозь прутья клетки. Повторяю: сквозь. Одно крыло так и застряло в прутьях. А второго он просто придушил…
– Этот кот. Инстинкты ж у него, – сказал Витяра.
– Да, – согласилась Кавалерия. – Инстинкты. Но все же я не усложняла бы и не пыталась быть гуманнее добра.
А иногда надо подумать головой, и не таскать кота к попугаям без контроля. И не выдумывать на основе своего же проёба какую-то заумь... Более того, вырасти кот с этим попугаем, или получи он вовремя пару раз по морде, он птичку вполне мог и защищать начать...
И почему нельзя быть гуманнее добра? Гуманность она не всегда добро вообще-то...
С этого многие начинали – и почти все разлетались вдребезги. Надо раз и навсегда решить, с кем ты.
Дикий кот напал на попугая - убить кота! Ребенок надул в штаны - убить ребёнка! Нельзя быть гуманнее добра! Перевоспитание и воспитание от лукавого! Решайте, с кем вы!
И уже не дергаться. Или однажды впадешь в такую заумь, что перебьешь из арбалета весь ШНыр за то, что в пегасне кто-то раздавил дверью мышонка.
– Не перебью, – сказал Витяра.
Он глядел на Кавалерию недоверчиво, исподлобья.
– Ты на опасном пути. Ты создал в душе идеальный ШНыр.
– Из пластилина! – поправил Витяра.
– Считай, что пластилин – это слепок с твоей мечты. Такой же идеальный у тебя и образ ныряльщика. Все мы не соответствуем этому образу. Кузепыч жадничает, Суповна буянит, Вадюша выдумывает себе поклонниц, я… впрочем, меня мы критиковать не будем!.. Я идеальна!
Именно поэтому она обосрала всех остальных перед этим? Ах ты ж няшечка!
Отчасти ты идеализируешь первошныров, но и они, я уверена, узнай ты их поближе, имели бы те или иные слабости.
– Нет, – оспорил Витяра. – Не так все! Я всех люблю. И вас, и Кузепыча, и… Платошу, который ушел! И Дениса!..
– И эльбов?
– И эльбов, – упрямо повторил Витяра. – Почему у них все так плохо, так безнадежно? Они же тоже Его дети! Его создания!
– И? – спросила Кавалерия.
– И надо их тоже любить! Будь у меня такие сыновья, я бы сказал им: да, я знаю, что я вам не нужен! Да, я знаю, что я вам неинтересен! Знаю, что то, что дорого мне, вы презираете и топчете! Но я все равно люблю вас! Вот вам отдельная планета, живите и существуйте на ней по своим собственным законам, – дрожа, сказал Витяра.
– Так болото и есть такой отдельный мир! Но, как видишь, он задохнулся, – сказала Кавалерия. – И, согласись, было бы глупо давать им бесконечное множество миров, чтобы и их тоже загадили.
Э... А мы ведь не знаем, что с болотом на самом деле случилось. Единственное, что у нас есть - откровения очевидного дурачка Митяя... Да и отказывать этому Ему в том, что Он любит все создания - это какая ересь? Гордыня?
Витяра сунул пальцы в печку, выручая муравья, который случайно оказался на влажной доске и теперь бегал туда-сюда, не зная, как спастись.
– Меня и другие вещи смущают! – сказал он. – Например, почему в нашем мире так мало чудес, когда двушка – сплошное чудо? Мир задыхается от тоски и боли и уже ни во что не верит! А сколько людей умирают! Они заболевают, они молят об исцелении – и ничего не происходит. Физические законы перемалывают человека и укладывают его в могилу. Все, точка! Я знаю, что двушка добра, я пытаюсь убедить себя, понять ее логику, но… порой ее не вижу!
А её и нет 
– А я вижу, – сказала Кавалерия. – Чудо не должно быть рядовым. Рядовое чудо – это антибиотики. Они спасли жизнь миллионам – но что от этого изменилось? Стал ли кто-то из спасенных чище? Благодарнее? Добрее?
Это лекарство, дура... Не чудо. Обычная плесень-с. И от него люди как-то добрее не станут. И разве должны? Типа чудо должно проделывать работу человека над собой вместо него?
И потом чудеса все же происходят! Мы достаем закладки!
– Да, но сколько?.. Мало! Очень мало! И достаются они чаще всего не тем, кто… ну не тем, кому бы я отдал их, например! – воскликнул Витяра.
– Долбушин, – сказала Кавалерия.
– А? – Витяра непонимающе вскинул голову.
– Альберт Долбушин рассуждал точь-в-точь как ты. Он тоже мечтал усовершенствовать систему. Предлагал упорядочить работу на двушке. Сколько у него было разных идей! Например, устроить на двушке склад. Бывает, шныра посылают за одной закладкой, а он находит другую. Тогда он относит закладку на склад, где она ждет следующего ныряльщика, которому будет нужна именно она. Или другой вариант – прочес. Опытные шныры ныряют дальше и находят больше закладок, чем неопытные. Долбушин предлагал, чтобы опытные шныры искали, как можно дольше оставаясь на двушке, а средние шныры стали бы транспортными осликами. Шастали бы через болото туда-сюда, перенося закладки…
Пони и Долбушин родственные души 
Витяра, печально смотревший на огонь, вскинул голову.
– Разве это плохие идеи? – заинтересовавшись, спросил он.
– Идеи отличные, – признала Кавалерия. – Но где Долбушин сейчас? С нами?
Витяра посмотрел в узкое окошко-бойницу, за которым, пытаясь заглянуть внутрь, топтался Макс.
– По другую сторону забора, – сказал он.
– Да. По ту сторону забора, – грустно повторила Кавалерия. – Поэтому хочешь совет? Не задумывайся! Не усложняй!
Немецкое образцовое, без шуток, экологическое законодательство создал Герман Геринг. Откажемся от него, ведь оно создано не тем человеком, да?
Не задавай себе вопросы, почему, да как, да какая в том справедливость.
Служи секте и верь ей!
Не ищи логики! Истинная логика многомерна. Мы же двухмерны, как человечки, нарисованные на бумаге, нам всего не понять. Просто допусти один раз, что те, которые жили до тебя, сумели проложить правильный путь. Вот и следуй этим путем, никуда не сворачивая. А то заблудишься в темноте.
Прямо вот образец для кого-нибудь в духе ранних мормонов
Уже рассвело, когда из ШНыра на жеребой кобыле Констанции (уезжая с Настой на «Скорой», Азу он оставил здесь) прилетел Ул. С собой он привез два навьюченных на седло ледовика, под прикрытием которых шныры смогли покинуть точку «Запад».
А ведьмарям так нужны были шныры?
Увидев ледовики, Тилль сломал только что закуренную сигарету и срывающимся голосом приказал берсеркам опустить арбалеты. Белдо унял боевых ведьм. Только Млада и Влада бежали за пегами и, подпрыгивая, каркали:
– Счастья! Любви! Здоровья! Удачи! Исполнения желаний!
И вот это было уже действительно страшно.
А вдруг сбудется?!
Улу даже захотелось уронить на них сверху один ледовик. В конце концов, ведь он мог и отвязаться. Поскольку Ул, не пожелавший перевьючивать атакующие закладки, по-прежнему был на Констанции, Аза летела за ним с пустым седлом и поглядывала на хозяина с недоумением. Ул оборачивался и посвистывал, успокаивая ее.
Кавалерия поверх ушей Цезаря смотрела на небольшой, выпиравший из-под земли холм. На холме, окруженный кольцом арбалетчиков, стоял только что прибывший гибкий худощавый мужчина с курчавыми волосами и смотрел на водохранилище. Почувствовав взгляд Кавалерии, он вскинул голову вверх и, приложив руку к груди, легонько поклонился.
Ну хоть кто-то не климаксичная истеричка...
Им почему-то никто не говорит, что они бездуховные за то, что они решили использовать фантастическую фичу для получения земных благ. В отличие от старших с чипсами, они, я так понимаю, продукты делят на всех. И их отношения, хотя они совсем не идеальные, не вызвают таких блевотных позывов, как «настоящая любовь» Ула и Яры.
ты приятно пишешь, безжалостно срываешь покровы, ну и плюс у анона может быть легкая буквоедская профдеформация. Которая не помешала мне в посте про средних шныров обозвать Витяру (блаженный "от ты дуся") Вадюшей (преподаватель). 
