Академика Сарданапала разбудил стук в дверь и негодующее рычание сфинкса. Он присел на диване, нашаривая босыми ногами старомодные туфли, которые ему подарил Иоганн Себастьян Бах. Впрочем, Сарданапал на правах старинного друга называл его просто Йогя.
Йозя, перестань, а? И почему перс Сарданапал называет немца Бача Йогей?
Стук не прекращался. Академик зажег заклинанием лампу и, запахнувшись в халат (тоже подарок, но уже Медузии), открыл дверь. На пороге он увидел Гробыню Склепову. Именно на нее и рычал золотой сфинкс.
– Мне нужно с вами поговорить! – сообщила Склепова.
– Прямо сейчас? Может, тебе лучше будет заглянуть завтра?
– Нет. Завтра можно будет уже не заглядывать, – не без иронии сказала Гробыня.
Академик поднял лампу выше и отступил в сторону, пропуская ученицу. Склепова прошла к нему в кабинет, покачивая бедрами. У нее не было, разумеется, на Сарданапала никаких видов, так что кокетничала она машинально, точно разбогатевший бомж, который лишь по привычке продолжает допивать из чужих пивных бутылок.
Кокетничает бёдрами, да? Мне кажется, для Гробыни это низковатый пилотаж
Сфинкс увязался было за ними следом, но Сарданапал строго посмотрел на него, и тот, смирившись, вновь вспрыгнул на дверь. Вскоре академик уже сидел в глубоком кресле за своим столом и, разглаживая усы, готовился выслушать Гробыню.
– Гроттерша в Дубодаме! – без всяких предисловий сказала Склепова.
Академик вскочил, причем так резко, что его обеспокоенное кресло отбежало на львиных лапах.
– ГДЕ? Откуда ты знаешь?
– Да знаю я, знаю… Она ушла сегодня вечером, вся такая таинственная, бледная, с контрабасиком в футляре и колечком на пальце. Видок у нее был такой, словно она шла на собственные похороны. В общем, если она не в Дубодаме, можете сослать меня к лопухоидам или устроить работать в кафе для приставучих старикашек.
– Гробыня! – укоризненно произнес Сарданапал.
Склепова слегка смутилась.
– Что Гробыня? Я же не вас имела в виду! Вы хоть и с… – Гробыня осеклась.
– Что за «с…»? – нахмурился Черноморов.
– С… Супер! – нашлась Гробыня. – В общем, Гроттерша действительно в Дубодаме. Я пришла поинтересоваться, собираетесь ли вы что-нибудь сделать, чтобы ее вернуть?
Академик испытующе взглянул на нее:
– Зачем ты мне об этом рассказала? Разве ты любишь Гроттершу?
Гробыня пожала плечами:
– Вот уж не знаю. Раньше я не особенно ее любила, да и сейчас не могу сказать, что я от нее без ума. Но когда она ушла сегодня, мне стало как-то тухловато. Вот я и решила, что лучше будет сказать.
Блядь, Сарднапала это волнует?!
– Значит, ты могла и не сказать! ДА ЗАЧЕМ ТЫ ВООБЩЕ ЕЕ ОТПУСТИЛА? И КУДА ОТПУСТИЛА? – взревел Черноморов.
Девушка едва узнавала его. Мешковатый и рассеянный академик преобразился. Его голос гремел, как боевая труба, а осанка стала поистине царственной. Золотой сфинкс был отправлен за преподавателями. Вскоре в кабинете собрались Медузия, Соловей О. Разбойник, Ягге, Тарарах, Великая Зуби и Поклеп. Последний был сильно не в духе.
– Господа, я собрал вас, чтобы сообщить вам одно пренеприятнейшее известие… – громогласно начал академик.
– К нам едет ревизор? – с иронией поинтересовалась Медузия.
– Нет, хуже: Гроттер в Дубодаме! Думаю, она отправилась выручать Ваньку, – ответил академик.
Что-то мелькнуло на лице у Медузии, однако тотчас ее лицо приобрело прежнее выражение. Несмотря на то что сфинкс поднял ее среди ночи, доцент Горгонова оделась со всей тщательностью и была внутренне собранна, как, впрочем, и всегда. Этим она значительно отличалась от Тарараха, который примчался в одной шкуре, зато с увесистой дубиной.
Он и так в шкуре ходит, блин.
слухам, она когда-то принадлежала Гераклу. Сфинксу дубина не нравилась, он рычал издали, однако благоразумно не совался. Он имел уже печальный опыт знакомства с этим раритетом.
– Она уже не вернется. Дубодам не крымский курорт и даже не остров Капри, – угрюмо сказал Поклеп.
" The castle in Capri.
Mmmm, Mmmm, wouldn't it be loverly?"
Академик быстро взглянул на него.
– А проверь-ка ты, братец, одну штучку… Сдается мне, что… – начал он.
Фраза так и не была закончена. Поклеп, и сам все сообразивший, кивнул и вышел. Вскоре он вернулся озабоченный.
– Отсутствует не только Гроттер, но и Ягун. Пылесос из его шкафа тоже исчез. Магия защитного купола отмечает двойное использование Грааль Гардарики …
А блокировать вы не пробовали?!
– Бестолковый мальчишка! Убить меня хочет! Была бы жива его мать! Весь в отца, дурака, пошел! – в сердцах вскрикнула Ягге, роняя с седых волос шаль. Ее маленькое смуглое лицо стало вдруг совсем старым. Даже золотая цыганская серьга в ухе, казалось, поблекла.
Прислонив к столу дубину, питекантроп поспешно обнял старушку за плечи.
– Не унывай, Ягуся! Вытащим мы их, не будь я Тарарах! – прогудел он ободряюще.
– Надо обратиться в Магщество и потребовать, категорически потребовать!.. – начала Великая Зуби.
Зуби ошиблась книгой. Тут так не работает
Медузия взглянула на нее с иронией.
– И к дяде Сэму! – добавила она.
– А к Сэму-то зачем? – удивилась Зуби.
– А до кучи, чтобы и у него тоже чего-нибудь потребовать. Нам будет чем утешаться до конца жизни. Станем заваливать Сэма и Бессмертника письмами, а они засадят парочку вурдалаков из бывших крючкотворов писать нам вежливые отказы. «На Ваше письмо от такого-то числа такого-то года за входящим номером таким-то сообщаем, что не обладаем достаточной информацией по вашему запросу. В то же время не так давно в коридорах Дубодама во время обхода были обнаружены дряхлый старик и дряхлая старуха, однако сделать заключение, являются ли они Татьяной Гроттер и Баб-Ягуном, не представляется возможным. Оба находятся в глубоком маразме и отправлены на излечение в главный каземат Дубодама. Похороны будут оплачены за счет соответствующей статьи бюджета Магщества Продрыглых Магций».
Блядь! Вы сами старательно гробили отношения с Магщество, одни побои от Тарараха чего стоят! И не надо кивать, что они плохие - раз плохие, то хватит брать у них деньги и ставить их на школьных драконболистов
– Меди, перестань! – вспыхнула Зуби.
– Я еще даже не начинала, – сказала Медузия.
Ее волосы шипели, а взгляд был так пронзителен, что долго его не выдержал бы ни один смертный. Даже Поклеп, тоже не лишенный гипнотизма, предпочитал отводить свои глазки-буравчики в сторону.
Но при этом в камень не превращает
Академик Сарданапал взял со стола мраморную пепельницу в форме рыцарского шлема с откинутым забралом – подарок Бессмертника Кощеева на последний юбилей, когда они еще были не то чтобы друзьями, но могли еще называться приятелями. Внизу на шлеме была выгравирована надпись на древнеперсидском языке, надпись крайне двусмысленная: «Буря ломает дубы, но щадит полевую траву». Некоторое время академик смотрел на нее с молчаливой яростью, а потом по кольцу у него скользнула искра, и мрамор осыпался в порошок.
Приятели с Кощеевым? Ооооднако. Нам-то он подавался под соусом "Черноморов с таким на одном поле не сядет", а вот оно как..
– Решено, – сказал он глухо. – Я лично отправляюсь в Дубодам. Хватит – слишком долго мы терпели выходки этих сиятельных ничтожеств! И знайте: или я вернусь обратно с Таней, Ванькой и Ягуном, или у Тибидохса вскоре появится новый глава.
Ладно, Тане и Ягуну можно вернуться обратно. Но только им!
И, клянусь Древниром, хотел бы я видеть, насколько уютно будет чувствовать себя в моем кресле выдвиженец Кощеева!..
– Это безумие, Сарданапал, – тихо сказала Великая Зуби. – Просто безумие. Как ни велика твоя магия, но Дубодам есть Дубодам. Причем сам он не так опасен, как тот миропорядок, который на нем держится.
– Дубодам – всего лишь тюрьма, хотя, возможно, и худшая из существующих. Если я испугаюсь ее настолько, что брошу своих учеников, то навсегда перестану уважать себя.
В глазах у Сарданапала сверкнули слезы. Медузия подошла к нему и взволнованно коснулась его запястья.
– Я горжусь тобой. Вот такого я тебя когда-то… – начала она тихо, чтобы слышал только он, но, внезапно спохватившись, что после пожалеет о своих словах
Н-да. Хорошие у них всё-таки отношения. Крепкие. Перспективные опять же.
– Я лечу с тобой, Сарданапал! У Дубодама будут уже два врага!
– Три… Два плюс один всегда было три… – поправил Соловей О. Разбойник. – Ох, давненько я не свистел от души! Эх, Муромец, Муромец, за что ж ты меня так!..
– Я тоже в стороне не останусь. Я, конечно, сейчас не та, что в былые годы, но когда там мой Ягунчик… Уф! Перед глазами все так и прыгает! Ну попадись они мне! – взволнованно сказала Ягге. Старушка уже очнулась от потрясения.
– Угу. Когда там Ягунчик, де ментам не позавидуешь. Уж я-то помню, как ты воевала… – ухмыльнулся Соловей. Старушка благодарно взглянула на него.
– Эх вы! Прям уши вянут вас слушать! – взвился вдруг Поклеп. – Это же Дубодам! Понимаете, Дубодам! Разве вы не помните его во время магических войн? Снаружи еще куда ни шло, но внутри… Без заклинания, которое известно только в Магществе, нам Ваньку оттуда не вытащить! Сами только сгинете.
– Ты куда клонишь, любезный? Не мог бы ты выразиться более определенно? – сухо спросила Медузия.
Что надо штурмовать не Дубодам, а Магщество! Судя по проявленным в бою способностям, они бы сдюжили.
– Да, Чума вас возьми, мог бы! Я лечу с вами! Хотя бы для того, чтобы не дать вам наделать глупостей! – отрезал завуч.
– Спасибо, друзья, спасибо! – растроганно сказал академик. – Я за то и люблю вас всех, что мы разные, но в решающие минуты мы всегда заодно. Поверьте, я всем вам благодарен, но стоит ли рисковать? Что произойдет с Тибидохсом, если все мы не вернемся? Это будет только на руку нашим врагам. Сюда нагонят заморских учителей, и это будет еще один Магфорд с его мрачной готикой, пестрой геральдикой и кучей непонятных отделений, где детей с десяти лет раз и навсегда сортируют по способностям…
Сортировать десятилеток на стороны силы, причём по факту раз и навсегда - оно совсем иначе!
И да, мрачная готика, геральдика - это такой ужас рядом с в лучшем случае эклектикой Тибидохса и его птичьем помётом в еде, который щедро оставляют жар-птицы!
Хотел бы я знать, в какой Даундуй они засунут нашего Гуню!
А меня ещё за фанонный Пуффендуй пинали...
– Супергуния… Он у нас такая лапочка! Я просто в отпаде! – шепотом поправила Гробыня. Она стояла за клеткой с книгами. Преподаватели ее не замечали, а то наверняка выпроводили бы.
Однако, раз решившись, никто из преподавателей уже не изменил своего решения. Сарданапалу пришлось уступить. Единственное, что ему удалось, – это отговорить от полета Великую Зуби. Он напомнил, что скоро наступит утро, ученики встанут и, не обнаружив в Тибидохсе ни одного преподавателя, могут повести себя непредсказуемо. Зуби же, несмотря на свою творческую рассеянность, голос в нос и любовь к сонетам, отлично умеет поддерживать дисциплину.
И поэтому через книгу они без преподов спокойно прожили и им было даже лучше.
Преподаватели двинулись к двери, но дорогу им преградил Тарарах. Питекантроп, пребывавший в большом беспокойстве, грыз большой палец на руке.
– Я это… Мыслишка у меня одна имеется… – прогудел Тарарах. – Я так думаю, что Гоярына нам стоит с собой захватить. Сейчас уже к лету дело, он малость разогрелся, пошустрее стал – большая польза от него может быть. Пару ведер ртути в него влить да из следочка оборотня – в самый раз будет.
– Это же запрещено, – сказала Медузия.
– На игровом поле да, само собой, но это другое дело… – убеждал Тарарах.
А разве не так делают дракона-оборотня?
– Бред! Я лицо должностное! Я не опущусь до схватки с заурядным ящером! Нет, нет и нет! – произнес завуч с некоторым волнением и в дальнейшие диспуты вступать уже не стал.
– Но с Гоярыном мы не сможем телепортировать!.. – начал было Соловей, но академик поправил его:
– Телепортировать? В Дубодам? Разумеется, это возможно, но телепортантам сложно остаться незамеченными. Они слишком сильно влияют на магическое поле и общую карму местности.
Ояебу. Общая карма местности.
. Нет, добираться нам придется по воздуху. Решено: встречаемся через десять минут у подъемного моста. Наденьте, у кого есть, магические доспехи или на худой конец жилетки против сглаза и захватите полетные инструменты… Соловей, вам с Тарарахом хватит этого времени, чтобы привести Гоярына?
– Должно хватить! – кивнул старый разбойник. – Вот только ежели ртутью его поить – в десять минут не уложиться.
– Ничего, мы вас нагоним в пути, – успокоил всех Тарарах.
Питекантроп был невысокого мнения о способностях Сарданапала к полету, особенно если тот, как и прежде, отправится на ковре-самолете или магическом диване. Сам же он собирался лететь на драконе, что было в принципе возможно, хотя и редко практиковалось.
– Ну, тогда удачи! Не станем мешкать!
Вскоре кабинет опустел, и – словно не было ничего. Только яркие, почти минуту не прекращавшиеся вспышки семи радуг Грааль Гардарики доказывали, что большая группа магов только что покинула Тибидохс.
А вместе вылететь они не пытались?
В кабинете академика осталась только Великая Зуби. Она прилегла было в кресло, но тут сфинкс на двери издал короткий грозный рык. Поняв, что он о чем-то ей сообщает, Зуби выглянула в коридор. В коридоре стояла Пипа Дурнева, радостная и сияющая. Рядом с ней возмущенно прискакивал толстый купидончик. Он явно требовал награды, но Пипе сейчас было не до него. Дочка дяди Германа выглядела до крайности взволнованной. Ее толстые щеки прыгали.
– Мне надо кое о чем рассказать академику… Только что я получила письмо от папули… – выпалила она.
Великая Зуби насмешливо подняла брови:
– Академика здесь нет.
– А где он?
– Милая, ты уверена, что сейчас время и место для этого разговора? Я очень рада, что ты получила письмо от папули, но, может, ты перестанешь на радостях шататься по школе и вернешься к себе в комнату?
Пипа вспыхнула. Зуби буквально ощутила, как в грудь ее толкнул упругий порыв интуитивной магии. Даже сфинкс перестал рычать и выгнул спину колесом.
– Он… Папуля только что… В общем, сами прочитайте! – И Пипа, очень обиженная, сунула Зуби длинный конверт.
– Ладно, пойдем в кабинет. Все равно без очков я ничего не увижу, – щурясь, вздохнула Зубодериха. Она уже сообразила, что Пипа не отстанет. За окном начинал смутно синеть рассвет.
А нет, Зуби тоже дура. Кто у них не тупой вообще в это школе?
Когда дверь за ними закрылась, купидончик, не пропущенный сфинксом, остался в коридоре и, раздраженно попискикивая, принялся пускать в сфинкса любовные стрелы. Он стремился влюбить сфинкса в большую китайскую вазу, стоявшую в стенной нише.
И коварный младенец преуспел в своем замысле. Минуту спустя сфинкс уже томно мурлыкал и терся спиной о вазу, точно отведавший валерьянки котенок. Купидончик удовлетворенно ухмыльнулся, спрятал лук и вперевалку удалился.
А потом котик с этой вазой как другие с мягкой игрушкой?
Коричневые воины приближались. Они двигались медленно и уверенно.
– Любопытный пассаж, уважаемые зрители! Ни за что не поверю, что эти протухлики способны причинить нам какой-то вред! Эй ты, прах, слушай сюда! Ноги в руки и топай на все четыре стороны, пока я не взялся за тебя всерьез! Считаю до двух! Раз… – рискнул было Ягун.
Воин с проглядывающими из-под прорвавшейся кожи ребрами сделал выпад, распоров комбинезон Ягуна с левой стороны груди. Он явно целил в сердце
Он плохо знает анатомию...
но Ягун успел отклониться. Тем временем меч другого воина устремился к его шее. Внука Ягге спасла только реакция бывалого драконболиста. Он отпрыгнул назад и чуть влево. Короткий меч просвистел у самого его лица.
– А, Чума! Это нечестно! Я считал до двух, а вы начали раньше времени! – завопил Ягун.
Тем временем третий коричневый воин наседал на Таню. Она старалась только, чтобы он не прижал ее к стене. Коричневый воин не ведал усталости, но его движения не отличались быстротой. Пока Тане удавалось уклоняться, но едва ли это могло продолжаться бесконечно.
– Искрис фронтис! – крикнула Таня, вскидывая перстень.
Она помнила предупреждение Чумы, что от магии здесь не будет особого толку, но все равно решила рискнуть.
Зеленая искра ударила в фигуру и прожгла в ней глубокую дыру, в которую легко вошла бы рука. Однако коричневый воин отнесся к ране с полнейшим равнодушием. Он, кажется, вообще ее не заметил. Уклоняясь от меча, Таня неудачно отпрыгнула и, ударившись спиной о стену, сползла вниз. Воин занес меч для решающего удара. Увернуться Таня уже не успевала, лишь машинально заслонилась футляром контрабаса, который до сих пор так и не отпустила. Струны тревожно загудели. Футляр открылся. Жезл Чумы-дель-Торт прыгнул Тане в руку. Серебристое глазное яблоко на его конце побагровело и больше походило теперь на огромный рубин.
Она защитилась от короткого меча – металл лязгнул по металлу, – а потом, едва понимая, что делает, ткнула воина жезлом в грудь. Кажется, жезл сам направлял ее.
Удар вышел слабым, но и этого оказалось довольно. Воин мгновенно рассыпался в прах. Его меч лязгнул о плиты пола. Таня тупо уставилась на него. Короткий жезл продолжал светиться и вибрировать у нее в руке.
– Танька, помоги! Восьмой номер кромсают на сувениры! – крикнул Ягун, на которого упорно наседали сразу двое.
Комбинезон играющего комментатора был уже рассечен в нескольких местах. На правом запястье и на щеке была кровь – он все же нет-нет да пропускал скользящие удары, каждый из которых мог оказаться роковым.
Скользящие роковые удары?
Сжимая жезл, Таня прыгнула к Ягуну. Она почти не задумывалась, что делает. Ее движения стали вдруг быстрыми и уверенными. Коричневый воин занес уже меч над внуком Ягге, но ударить не успел. Жезл с чавкающим звуком провернулся во влажной Таниной ладони. Ягуна осыпало прахом. Второй воин замешкался. На его плоском лице мелькнуло нечто вроде ужаса. Он даже шагнул назад, точно что-то мог понимать.
Прикончи его, девочка! Ты и я одно целое! Ты даже сама не знаешь, как близка мне! Ну же…
Жезл ударил по мечу, выбив его. Коричневый воин застыл, заслонившись руками. Он не хотел или не мог уже сражаться. Но жезл не ведал пощады. Он вновь метнулся вперед и, затянув свою жуткую песню, превратил коричневую фигуру в прах. Таня застыла над ним. В горле у нее застрял, казалось, целый Магфорд.
Неплохо, совсем не плохо. Трое узников Дубодама, трое невольных стражей… Они были мертвы, но все же не до такой степени, как ты думаешь…
– Ох, мамочка моя бабуся! – удивленно начал Ягун, брезгливо отряхивая прах. – Если бы не ты… Как это тебе удалось?.. Эй, ты что делаешь?..
Таня резко повернулась к нему. Кровавое яблоко рванулось к груди Ягуна. В последний миг Таня повисла на жезле, пытаясь удержать его. Или ей только показалось, что она пытается? Она внезапно ощутила свирепую радость и желание убить. Возможно, именно это ее и образумило. Всем телом она откинулась назад, сопротивляясь собственной руке. Жезл чуть-чуть не дотянулся до груди Ягуна. Яблоко негодующе запульсировало и погасло. Таня смогла опустить руку. Она поняла, что на время обуздала жезл. Вот только надолго ли?
Что же так, девочка? Не хватило решимости? Скверно, очень скверно… Все равно от него придется избавиться. Лишние свидетели нам не нужны.
« Уйди! Кто ты? Чума-дель-Торт?»
Я – это ты! Твое второе я, твоя тень. Я – те желания, которых ты страшишься…
Ага, Изида под покрывалом. Правда, непонятно, Чума ли это или нет
– Что с тобой? – спросил Ягун.
Таня провела рукой по лицу. Ей запоздало пришло в голову, что коричневые воины сражались хотя и решительно, но словно поневоле. Не достаточно ли было просто выбить у них мечи? Зачем она убила третьего, когда он прекратил сопротивление? Почему не остановила жезл?
А она их разве не освободила хоть как-то? А если нет - то какая им, в своем смысле бессмертным, разница?
– Эй, Танька, ты меня не слышишь? Я спрашиваю: с тобой все нормально? Тебя не ранили?
Она покачала головой:
– Нет… не знаю… не приставай ко мне… И держись подальше от этой штуки.
– Забавная палица. Или это не палица? Где ты ее взяла? – заинтересовался Ягун.
– Это жезл. У живых он отнимает душу. Что он делает с мертвыми, ты видел сам… – сказала Таня.
На вопрос же «где» она вообще не ответила. Это значило бы нарушить клятву, данную Чуме-дель-Торт.
Да? Правда? Разве это было в клятве?
"– Разрази громус! Я отдам тебе тело, если ты проведешь меня в Дубодам к Ваньке! – громко произнесла Таня.". Где тут про неразглашение?
Ягун шагнул к стене с цепями, желая посмотреть, нет ли там прохода, как вдруг стена лопнула, точно сухая кожа. Оглянувшись на Таню, Ягун нерешительно шагнул вперед. Они оказались в огромном зале, границы которого скрадывал мрак. Еще издали им в лицо ударил сухой жар. Посреди зала в воздухе повис огненный полукруг. Казалось, ничто живое не может прорваться внутрь. Его края ослепляюще полыхали, зато с другой стороны что-то смутно и обнадеживающе белело.
– Ой, мамочка моя бабуся! – оживился Баб-Ягун. – Уважаемые зрители! Перед вами ворота команды Дубодама. Странно, что над ними не догадались пришпилить табличку «Оставь надежду всяк сюда входящий!».
Неграмотная-то табличка выйдет
Заглянув в осколок пенсне, Таня увидела отрубленную голову древнего чудовища. Пасть была распахнута, а клыки распространяли сияние.
– Некрофильское местечко… Похоже, весь Дубодам слеплен из частей тел каких-то допотопных монстров, – негромко сказала Таня и спрятала стеклышко. Она предпочитала и дальше заблуждаться, думая об этой голове как об огненном полукруге.
А вот это довольно интересный момент, я его потом вспомню.
Однако в данный момент ее больше волновало, действует ли внутри Дубодама полетная магия. Размеры зала позволяли разогнаться и попытаться проскочить пламя. Она достала контрабас и, сев на него, приготовила смычок. Ворча, что он предпочел бы пылесос помеси гитары и скрипки, Ягун уселся сзади и крепко обхватил Таню руками.
– Тикалус плетутс! – крикнула Таня, выпуская искру.
Получилось! Контрабас взлетел, хотя и не так стремительно, как он сделал бы это на торопыгусе . Но волей-неволей приходилось использовать среднее полетное заклинание – Ягун был далеко не пушинкой. Контрабас же, как скоростной инструмент, плохо переносил перегрузку.
Испытывая, как инструмент слушается ее здесь, внутри Дубодама, Таня сделала по залу небольшой круг. Контрабас рыскал и высоко задирал гриф, но это происходило скорее из-за Ягуна, который слишком уж отклонился назад. Одновременно Таня внимательно изучала огненный проход. Существовало кое-что, что крайне ее тревожило. Почему арка защищена только с двух сторон и внизу под ней нет огня? Не для того ли, чтобы у того, кто станет прорываться, осталась возможность смалодушничать и в самый последний момент отклониться, избегая контакта с пламенем? А если так, то попытка прорыва скорее всего одна-единственная, и если они в первый раз свернут в сторону, то арка просто погаснет, и они с Ягуном навсегда застрянут здесь, в кромешной тьме, и не смогут уже ни вернуться той же дорогой, ни прорваться вперед, к Ваньке. Пройдет какое-то время, и, кроме трех кучек праха снаружи, появятся еще две внутри.
Или Таня драматизирует на пустом месте.
Таня решила, что пролететь нужно точно между двумя полукружьями, не коснувшись ни одного из них и постаравшись подгадать момент, когда пламя ослабеет. Это происходило примерно раз в минуту и продолжалось несколько коротких секунд.
Приготовившись, она стала выжидать момент. Она старалась не думать об огненном полукольце просто как о препятствии, вроде тех, что иногда вывешивал на драконбольном поле Соловей О. Разбойник. «Пустяк, просто арка!» – внушала она себе, сознательно принижая то значение, которое имели дальнейшие ее действия.
Так не думать о кольце как о препятствие Соловья или наоборот думать?
Это была единственная возможность не поддаться панике.
– Давай! – крикнул вдруг Ягун. – Давай!
Таня взмахнула смычком и помчалась навстречу жару. Круг с опавшим пламенем стал приближаться. Но Таня не совсем угадала время. Контрабас не сделал еще и двух третей пути до круга, а языки пламени уже взметнулись, смыкаясь к центру и оставляя лишь узкую лазейку.
Таня действовала по наитию. Сомневаться или притормаживать было уже поздно.
– Торопыгус угорелус! – крикнула она.
Надрывно загудев струнами, разогнавшийся контрабас рванулся вперед. Несколько мгновений он вполне мог продержаться на скоростном заклинании.
Пламя ослепило Таню. Ей почудилось, что она вся в огне, что ее лицо и руки превратились в сухой жар. На самом же деле пламя лишь лизнуло полировку контрабаса. Таня закрыла глаза, спасая их от огня. А потом контрабас вдруг ухнул вниз, не выдержав торопыгуса .
Когда Таня открыла глаза, темный зал и огненный обруч исчезли. Контрабас лежал рядом. Должно быть, его подхватил Ягун, который стоял тут же с опаленными бровями и красным обожженным носом. Таня с удивлением обнаружила, как похож Ягун на свою бабусю.
Только толстый, румяный, а не смуглый, молодой и парень.
Они находились в просторной и светлой зале, убранной не без роскоши. Тяжелая бархатная портьера разделяла ее на две части. Перед портьерой, преграждая им путь, на горе костей помещалось массивное и очень пухлое существо неопределенного пола. У него было две головы – каменная и глиняная. Первая голова была головой старца, вторая – головой молодой женщины. Жирный мягкий торс чем-то напоминал тела богов Древней Индии.
Предундуизма что ли?
Две из четырех его рук лежали на бедрах, две были скрещены перед грудью. Во всей его фигуре была какая-то одутловатая неподвижность.
Ягун попытался обойти существо и заглянуть за портьеру, но так и не смог приблизиться. Расстояние между ними не сократилось ни на сантиметр. И еще одна странность: в какую бы сторону ни устремлялся Ягун – между ним и портьерой все время оказывался двуглавый.
Поняв, что ему не пройти эту залу и за целую вечность, Ягун остановился и беспомощно посмотрел на Таню.
– Тут какая-то пространственная магия. Похоже, мы застряли, – сказал он.
В этот момент голова старца разомкнула губы.
– Я Ицатва.
Не нагуглила, кто это, так что или кто-то искажённый, или кто-то придуманный.
Тот, кто хочет пройти дальше, должен ответить на вопросы. Не станете отвечать – останетесь здесь и умрете от голода. Рискнете и ответите неверно трижды – ваша смерть будет быстрой… Что останется, если я заберу ваше дыхание, ваш след и вашу тень?
– Останусь я! – наудачу вякнул Баб-Ягун.
Ицатва не ответил. Он явно был из тех, кто не тратит времени и сил на лишние слова. Но Баб-Ягун в ту же секунду ушел в пол по пояс. Он не ощущал боли, увидел лишь, что вокруг его ног сомкнулся сплошной камень. Нечего было и думать о том, чтобы освободиться. Таня увидела, что Баб-Ягун побледнел.
Таня постаралась расслабиться. Впервые в жизни она жалела, что не родилась Шурасиком. В мире магов вообще популярны философские загадки. Загадки же типа «два конца, два кольца, посередине гвоздик» являются исключительно изобретением лопухоидов. «Искренность, друзья мои, только искренность. Думайте сердцем, ищите всеобщее – то, что объединяет всех. Голова здесь дурной советчик», – нередко говаривал Сарданапал, сам любитель подобных ребусов.
Клёвая философия без применения мозгов
На что-то смутно надеясь, Таня поднесла к глазу стеклышко Ноя и посмотрела сквозь него на Ицатву, но это не приблизило ее к разгадке. Ицатва остался Ицатвой – он не стал ни лучше, ни безобразнее.
– Останется мудрость! – осторожно сказала Таня и ушла в пол уже не по пояс, как Ягун, а по грудь. Это было понятно – ведь оставшаяся у них попытка – одна на двоих – была последней. При следующем неправильном ответе они с Ягуном окажутся заживо замурованными.
Ицатва же вновь не шевельнулся: лишь вопросительно приподнял одну бровь. Он терпеливо ждал последний ответ.
– Останется… память! – сказала Таня, желая лишь, чтобы все поскорее закончилось. Она была уверена, что это все, гибель. Но тут голова старца слетела с плеч Ицатвы и раскололась, ударившись о пол. Ицатву это мало обеспокоило. Вторая его голова даже не взглянула на осколки.
Таня же внезапно поняла, что увязает в граните всего лишь по пояс. Теперь разомкнула губы глиняная голова, голова молодой женщины. Вот только голос был все тем же.
– Что уродует самое красивое лицо и может превратить в неудачницу даже богиню Фортуну?
– Злоба. Зависть, – поспешно выпалил Ягун, разом использовавший две попытки.
На миг они вновь провалились в пол по грудь, а затем неведомая сила небрежно вытолкнула их из плена. Таня так и не успела понять, какой из двух ответов правильный
И какой же?
Но все равно благодарно посмотрела на Ягуна.
Глиняная голова скатилась на пол и разбилась. Но это был еще не конец. Теперь грозный голос звучал из утробы Ицатвы. Одновременно те две его руки, что лежали на бедрах, вытянулись вперед.
– Вы слишком часто отвечали неправильно. В этой руке у меня твое сердце. В другой – твое. Одно из сердец я верну, другое – раздавлю. Кто-то из вас должен остаться здесь и умереть, другой же сможет продолжить путь. Ну же, выбирайте: кому умереть?
– Мне! – быстро сказала Таня, вспомнив о флаконе с ядом. Не все ли равно – когда и как, если умереть все равно придется?
– Эх, мамочка моя бабуся! Нет, не тебе, мне! Я хочу! – заспорил Баб-Ягун.
Голос Ицатвы возвысился. Теперь он гремел как труба.
– Это окончательное решение? Я даю вам последнюю возможность. Будете упорствовать – погибнете оба. Ну же, кто готов принять жертву и остаться жить?
– Не я, – сказала Таня.
– Ну и не я! – заявил Ягун.
Они ожидали смерти, но вместо этого Ицатва сказал:
– Вы сделали правильный выбор. Я раздавил бы сердце того, кто смалодушничал, или два сердца, если бы смалодушничали оба…
А я вот не вижу у них предпосылок так поступать
Теперь же мой черед уйти – так уж написано на роду! Слижите кровавую пену с моей шеи – и получите всю мою магию! Коснитесь губами капли пота на моем челе – и обретете мудрость. Вдохните мое последнее дыхание – и моя сила станет вашей.
Тяжелое тело Ицатвы покачнулось на горе костей и, внезапно распавшись на четыре части, скатилось вниз. Таня и Баб-Ягун осторожно приблизились. Теперь ничто уже не удерживало их. От Ицатвы пахло землей, глиной и еще чем-то. Похоже, он был когда-то вылеплен из грязи и глины, обложен камнем и обрызган кровью.
– Так как насчет его силы? Кто первый? – неуверенно спросил Ягун.
– Знаешь, тут явно какой-то подвох, – сказала Таня. – Пожалуй, нам лучше отказаться от его подарков. Я сомневаюсь, чтобы Дубодам предложил нам что-то бескорыстно.
– Угу… Слизывать пот мертвеца и кровавую пену… Я, конечно, гурман, но все же не до такой степени. В магическом мире подобные подарки принимает только полный чайник, – проговорил Ягун.
а разве они не вдохнули его дыхание, раз он развалился?
Тело Ицатвы вспыхнуло. Пламя метнулось к стене и охватило портьеру. За ней оказалась дверь из темного дерева. Ягун сильно толкнул ее, и она открылась с неприятным скрипом. Сразу за дверью начинался узкий коридор с темницами. Двери вздрагивали. Из-за некоторых раздавался глухой нечеловеческий рев и рычание.
Ягун осторожно заглянул в зарешеченное оконце. Там, в каменном мешке, метался худой длиннорукий человек с головой ягуара. Заметив Ягуна, он прыгнул на дверь и, рыча, принялся трясти ее, на всех живых и мертвых языках требуя крови.
Внук Ягге отскочил так поспешно, что налетел спиной на другую дверь, расположенную прямо за ним. В тот же миг чьи-то холодные пальцы, просунувшись сквозь прутья решетки, вцепились ему в шею. Пытаясь повернуть голову, Ягун увидел синее существо со складчатыми крыльями и огромной, точно котел, головой. Зубы в его распахнутой пасти скользили навстречу друг другу, как две цепи бензопил.
Не узнаю описание. Не горгулья, не химера... Что за тварь? Ктулху?
Играющий комментатор закричал и, рванувшись, освободился. При этом он неосторожно потянул к себе дверь. Она распахнулась. Упавший Ягун стал поспешно отползать. Он сообразил, что вырвавшееся чудовище сейчас кинется за ним. Но нет… Монстр действительно толкнулся было вперед, но не сумел переступить порог. Казалось, распахнутая дверь причиняет ему невыносимые страдания. Упав на колени, чудовище кое-как нашарило ручку и захлопнуло дверь в свою темницу. В окошко Таня видела, как крылатый полузверь бросился на каменный пол и замер – лишь вздрагивала его спина и сотрясались концы кожистых крыльев.
– Ягун, ты видел?
– Да, но я не понимаю, почему он… – хрипло начал внук Ягге.
– А я понимаю! Вообрази, какие муки узники испытывают снаружи, если камера – единственное место, где они хоть как-то могут от них укрыться!
Таня невольно подумала о Ваньке… Так вот почему Чума так насмешливо смотрела на нее, утверждая, что из Дубодама нельзя бежать. Здесь теряют не только годы, но также волю, память и жизнь.
Не, она права, но на основе чего сделан этот вывод?
Задыхаясь, Ягун растирал шею.
– Я прям зверею! В хорошее местечко они засунули нашего Ваньку!.. И он должен днем и ночью выслушивать все эти вопли и рычание! – пробурчал он.
– А откуда, кстати, взялись эти?.. – Таня даже толком не знала, как их назвать.
– Сдается мне, здесь заточены полулюди-полузвери и бессмертные маги, запятнавшие себя кровью. Даже Дубодам не может забрать у них жизнь. Он отнимает у них века и тысячелетия, но сил и ярости в них на миллиарды лет. Когда-нибудь, поверь, и, возможно, даже очень скоро, они освободятся и, объединившись с теми, что за Жуткими Воротами, огненным смерчем пройдут по нашему миру. И вот тогда нам всем придется выбирать, на чью сторону встать, это точно! Наступит время новых магических войн! – убежденно заявил Ягун.
Если Дубодам экспрессом отнимает у них тысячелетия, то рано или поздно и эти кончатся. И да, обещанного апокалипсиса мы так и не дождались.
Тане нечасто приходилось видеть его настолько серьезным. Внук Ягге действительно верил в то, о чем говорил.
Теперь они были настороже. Мягко ступали по коридору и, стараясь не привлекать к себе внимания, заглядывали в решетчатые окошки. Некоторые камеры пустовали. Двери их приветливо открывались, но Таня скорее бы залезла в петлю, чем вошла туда.
Ваньку они обнаружили случайно. Ягун, мельком посмотрев в окошко, проследовал дальше, видно, ничего такого не заметив. Таню же словно в грудь что-то толкнуло. Она подошла к той же двери, взглянула, оцепенела, отшатнулась, а потом вдруг метнулась вперед. Только она одна во всем мире смогла бы узнать Ваньку в этом повернутом к ней спиной и поджавшем колени человеке, который лежал на узкой тюремной кровати. Ягун бросился за ней.
– Постой… А зачем мы… – начал он и осекся, поняв, что он уже внутри.
Именно Ягун первым взял Ваньку за плечо и помог ему приподняться. Таня почему-то не решалась. Она вся была во власти странной слабости и даже робости.
Поддерживаемый Ягуном, Ванька сидел на кровати и равнодушно смотрел в пол. Их он словно и не замечал. Один лишь раз он скользнул по Ягуну отрешенным взглядом и тотчас вновь перевел его в пол.
Зато Таня рассматривала Ваньку с жадным изумлением. Это был он и словно не он. Теперь ему сложно было дать меньше семнадцати, а то и восемнадцати лет. Один или два года в его жизни пролистались торопливо, точно страницы книги.
И он стал старше неё физически. И сдохнет раньше 
Но и сейчас в Ваньке не было заматерелости Пуппера, не было его жесткой щетины и самодовольного взгляда из-под выпуклых очков.
Блядь! В чём неуверенный в себе Гурий самодоволен?! Он любит фанатов, помогает людям, и он вообще-то стеснителен.
А вот Ванечка... кхм.
Ванька остался все таким же худым, длинноруким и угловатым вечным подростком, разве что желтая, висевшая клочьями майка была уже безнадежно мала ему.
А Ваня энергию для роста откуда брал? Из воздуха сосал?
Но Ванька не замечал ни своей майки, ни тела, ни вообще ничего вокруг. Даже на кровати он сидел как-то неуверенно. Видно было, что, не поддерживай его Ягун, он вновь улегся бы и повернулся к стене.
Таню захлестнула волна жалости и любви.
– Ванька, Ванька! Это же я, понимаешь, я! Что с тобой? – крикнула она и, не сдерживаясь, принялась трясти Ваньку за плечи.
Он поднял голову. Лицо его осталось отрешенным, но в самой глубине глаз мелькнуло на миг что-то прежнее, озорное, то, что когда-то сводило Таню с ума. Да и не только Таню, ту же Зализину, вероятно, тоже. Иначе к чему ей было устраивать весь этот театр одного актера?
Озорное?! Ягун да, озорной. Купидоны озорные. Клоппик озорной. Даже, блин, Тангро и Депря озорные, но как с этим связан вечно унылый Валялкин?
Плача, Таня принялась целовать его волосы, щеки, руки. Ее не смущало даже присутствие Ягуна, который, впрочем, весьма деликатно – что сложно было от него ожидать – разглядывал стены.
– Ванька, Ванечка, Ванюша… Ну что же ты? Вставай! Мы увезем тебя, спрячем, а Ягге придумает, как тебе помочь… Идем!
Но Ванька снова уставился в пол. Взгляд его опять погас и, как и прежде, стал пустым и бесконечно уставшим.
– Проклятый Дубодам! Как же я тебя ненавижу! – крикнула Таня, вскидывая голову к слепому, глухому, но одновременно всевидящему и всеслышащему потолку…
Послышался звук, похожий на звук, издаваемый ключами, уроненными в жестяной таз. Это жезл перекатывался в футляре и ударял по дереву контрабаса. Он настойчиво напоминал Тане о своем присутствии и о ее клятве.
Кстати, Емец сам часто заворачивает что-то вроде, только у него унылее получается.
