Надо целенаправленно и ежедневно делать то, чего боишься. Тогда дело, которого ты боишься, само себя испугается.
Книга Света
Под это подходит столько всего, что я теряюсь, как комментировать. Начну с того, что далеко не всё то, что боишься делать, стоить делать. Прыгать с моста к примеру Книге Света не понравится.
Опять же, как может испугаться какой-нибудь поцелуй с чёрной мамбой или курение?
Выскочив от Эссиорха, Улита, наполненная гневом и тоской, неслась, не разбирая дороги. Пешеходы разлетались от нее как кегли, машины визжали тормозами и истерично гудели, когда она сквозь поток перебегала проспект. Улита ничего этого не видела. Лишь дарх жег ее, и нон-стопом звучали в ушах слова Эссиорха:
«Личная жизнь – это жизнь личности. А разве ты личность? Ты марионетка мрака!»
Внутри у ведьмы что-то лопалось, взрывалось, перекручивалось, разлеталось осколками. Улите чудилось, что в груди у нее бушует пожар, и она нетерпеливо ждала, пока пожар прогорит и оставит одно пепелище. В этом огне, она надеялась, сгинет и Эссиорх, и память о нем, и она сама, и весь мир, и ее ненависть, и… и… и… Тут все путалось, мешалось, и, проваливаясь в слепой гнев, ведьма теряла контроль над собой. Вокруг сталкивались машины, разлетались стекла, выли собаки, однако Улита этого даже не замечала.
Кто же такая всё-таки Улита? Ведьмами в этом мире называли тёмных магов женского пола, полуночных ведьм, которые нех и которые достаются Емцем из закромов раз в тысячу лет, а ещё так называют Улиту, которая вроде как не врождённый маг, и точно не полуночная ведьма. Недостаток терминов?
Дальше Улиту несёт по улице, она рыдает, и успокаивается, возжелав кого-то "об кого можно вытереть нос. "
Кто-нибудь в меру сочувствующий и даже слегка вампирящий чужие беды.
Упомянутые сострадательные вампирчики собственной жизнью обычно не живут, однако охотно становятся зеркалами чужого существования. Такие подруги и приятели есть у многих. У многих, но не у Улиты, слишком стремительно перемещающейся в водах жизни для того, чтобы на ней могли удержаться рыбы-прилипалы.
«И почему у меня все не как у людей? Некому даже в жилетку порыдать!» – подумала ведьма с досадой.
Вообще у неё есть приятельница, но, вероятно, автор или забыл, или забил, или не захотел сталкивать рогами хранителя и Дафну... хотя о чём это я, после третьей книги правдорубства и прочей ершистости у Дафны сильно поубавилось.
Оглядевшись, Улита осознала, что она уже в центре и даже не особенно далеко от Дмитровки. Видно, даже в неосознанном состоянии ноги несли ее в привычном направлении.
это ж насколько у Эссиорха некислая сталинка, если человек дошёл за час до Дмитровки?
дальше Улиту несёт в бутик.
В нескольких метрах Улита обнаружила витрину бутика, в котором, помнится, даже как-то что-то покупала.
У входа в бутик сидели два манекена, одетые как секьюрити. Одному манекену скучающие продавщицы всунули в губы сигарету, другому подкрасили глаза. Хмыкнув, Улита прошла между манекенами и оказалась внутри. Зеркал ей не встретилось, и Улита решительно направилась к примерочной кабинке.
Кабинка была только одна, причем уже занятая. Возле занавески вертелся неизвестно откуда выскочивший мужчина и, потрясая платьем с блестками, скулил, чтобы ему уступили примерочную.
– На свадьбу опаздываю! У нас с невестой одна фигура! И нога тоже одна! Она мне даже туфли покупать доверяет! – заявлял он.
Из раздевалки на заботливого жениха ругались и даже пытались лягнуть через шторку.
Бутик с курящим манекеном, одной кабинкой и отсутствием зеркал? Хм, додо, то есть емцеверс, давно не виделись.
Женишком оказывает суккуб Хнык.
– Привет, Хнык! Что ты здесь делаешь? – хмуро спросила Улита.
Она слишком хорошо знала слуг мрака, чтобы допустить, что суккуб притащился сюда просто так.
– Проверяю семнадцатый закон бытового вампиризма и убеждаюсь в его мудрости, – заявил Хнык.
– Какой еще семнадцатый закон?
– «Мужчина, который имел глупость потащиться в магазин вместе с женщиной, теряет столько же часов жизни, сколько женщина их приобретает». Вопрос: куда они подевались и кто их украл! – охотно оттарабанил суккуб.
Улита даже не попыталась улыбнуться.
Надеюсь, это ведь ирония была, да?
Улита затаскивает Хныка в раздевалку и бушует.
– Какие у меня перспективы? Меня никто не любит! Я не могу быть женой! Не могу быть матерью! – кричала она.
Суккуб заботливо пригорюнился, с сочувствием разглядывая полнокровную Улиту.
Положим женой тебе быть вообще никто никак не мешает, матерью в общем-то тоже.
– Не страдай ты так, мамочка! Сколько еще времени впереди! Да ты колодец здоровья! Мечта одинокого вампира и старого холостяка, любящего домашнюю выпечку и грибочки в сметане, – сказал Хнык льстиво.
Улита раздраженно дернула ногой, ударилась коленом о перегородку и ойкнула.
– Ты когда-нибудь слышал, чтобы ведьмы становились матерями? Чтобы их любили долго и искренно? Самих по себе любили, без поганых чар?
Гробыня и Гуня? Рита и Кузя? Лена и Шурасик? Причём не знаю про остальных, но Гробыня себе выводок завела.
Пока я молодая ведьма, это ничего, терпимо. Но рано или поздно я стану старой ведьмой, и это все, финал! А как умирают ведьмы, я знаю, видела! Они вгрызаются зубами в подушку, надеясь хоть так удержать на земле лишнюю минуту!
А когда Улита подавала Арею снаряды во время второй мировой, она была ведьмой-младенцем? Хотя не поймёшь, канон это или нет. Но вообще Улита носит дарх, дарх вряд ли даёт стареть, да и крутые маги в ТГ были бессмертны.
– Я даже не Тартара боюсь! Я боюсь долгого, одинокого и злобного увядания. А оно меня ждет.
С чего бы это? Кстати, Тартар Улиту не ждёт, так как нечего отправлять в него.
– Тебе ли страдать, нюня моя! Ну ведьма и ведьма. Тартар и Тартар. Расслабься и живи как живется! Ну бросил тебя светлый, другого найди. Чего сопли на кулак мотать?
– Не хочу никого другого. Надоело! Всю жизнь я только и делала, что прилепляла любовь к плоти. Поначалу любовь не хотела прилипать, а потом прилипла как колбаса к сковороде. Теперь без вони не отдерешь. Да и сама любовь сморщилась. Все, нет ее! И меня нет! – тускло сказала Улита и внезапно без размаха, но с чудовищной силой ударила кулаком в зеркало.
Вот это - истинная мать его любовь.
Суккуб со знанием дела повис у нее на шее и запричитал. Кабинка затряслась. Это рыдала Улита. Примерно через четверть часа занавеска отдернулась и из кабинки вихляющей походкой вышел Хнык. Он пережрал эмоций, и его круглые глазки вращались в орбитах как кукольные пуговицы. Суккубы обладают даром выпивать чужие горести, питаясь человеческими бедами, как стервятники падалью. Человек, изливший им свою душу, испытывает нечто сродни временному облегчению. Ему кажется, что он понят, а скорби его разделены. Вот только разделить скорби или с аппетитом сожрать их, промокнув губы салфеточкой – это, как известно, не одно и то же.
А выслушать и разобрать, как делают на терапии - это к чему? А прочитать в чужом дневничке?
За Хныком шла Улита. Глаза у нее были красные, зато прическа уже в полном порядке. Хнык, помимо прочего, был еще и неплохим парикмахером.
К чему бы это было вообще...
– Ты мне кое-что обещала, нюня моя. Не забыла? – внезапно спросил Хнык.
Еще недавно подобострастный, теперь он вел себя расхлябанно и даже покровительственно. Точно внутри безвольно-мягкой подушки, которую все привыкли пинать ногами, внезапно оказалась стальная гирька. Эх, не так просты суккубы! Не такие уж они безвольные мямлики!
– Что я обещала? – рассеянно спросила Улита.
В горячке она могла, конечно, ляпнуть все, что угодно.
Хнык осклабился:
– Ну как же? А обещание отдать мне то первое, что я попрошу, без всяких отговорок?
Неплохо было бы это обещание прописать в тексте, а не только сказать о нём вот так.
Улита расхохоталась.
– Тебе придется подвинуться. У меня нет эйдоса. А если и есть, он ко мне не вернется. Я ведьма, – заявила она.
А дарх это так, мелочи.
Хнык дрыгнул ножкой и, оглядываясь, затопал к выходу. По дороге он высунул язык и на глазах у продавщицы пакостно облизал себе не только нос, но и брови, что было совсем уже невероятно.
"Молодежь спрашивает у старого деда:
— Дед Матвей, скажи вот тебе уже 70, а девки к тебе так и липнут, почему?
— Не знаю, — ответил дед Матвей и облизал языком брови"
Улита вышла следом. Оказалось, Хнык не ушел и ждет ее. Он подскочил к ней бочком и странным свистящим шепотом выплюнул:
– «Чем важнее человек для Него, тем больше его крутит. Тем больше темных духов вьется вокруг него, мелких, противных, гаденьких. Но не страшись: каково бы ни было направление жизни в прошедшем, дела в настоящем могут изменить ее!»
Сейчас, если разбирать, очень интересно получилось, так как вокруг Мефодия никаких тёмных духов нет.
Ближе к концу последней фразы голос суккуба стал совсем глумливым.
Улита вздрогнула.
– Откуда это?
– «Книга Света», родная моя. Знать надо аргументы врага! Я вот читало! Умное стало, жуть! Ну до встречи, нюнечка! Я побежало! – пояснил суккуб, брезгливо сплевывая.
А как насчёт плющится из-за света?
– Выходит, шанс у меня все же был, иначе бы он так не суетился! – задумчиво сказала Улита.
Обычно самую сильную боль доставляет ничтожное. В этом величайшая ирония мрака, особое молодечество. Получить все, не заплатив ничего. Испугать не ударом даже, а замахом. Мучительным ожиданием. Страхи – это все, что есть у мрака, потому что глобально он бессилен.
Как жаль, что в итоге бессилен у емца таки свет.
Выплакавшись в жилетку корыстному жалельщику Хныку, Улита испытала лишь кратковременное облечение. Душевные раны, которые Улита растравила по собственной глупости, заныли еще сильнее.
По собственной глупости? Ах да, надо же страдать в одиночестве.
Улита никак не могла выбросить из головы Эссиорха.
– А как он на меня смотрел! Будто я в мусоре валяюсь и из мусора к нему ручки тяну! Чем так смотреть – лучше б сразу убил! – кипела она, широко шагая против людского потока.
А это она ещё не знает его методов по извлечению её из мусорки.
Улита забегает в ресторан, где обнаруживает Эдю. Судя по всему, или Эдя работает во всех заведениях общепита одновременно, или же ресторан на всю Москву один, просто он меняет дислокации. Причём Эдя-то узнал Улиту, а вот она его нет.
На круглой как блин физиономии официанта прорезалась улыбка.
– Вы меня не помните? Мы же встречались! – воскликнул он.
– Я многих не помню. По статистике, москвич, проехав в метро на работу и обратно, видит где-то сорок тысяч человек. Неудивительно, что к концу дня они малость путаются в памяти, – отбрила его Улита.
Сорок тысяч-то откуда? Средняя вместимость вагона около 300, сколько я помню. Большую часть поездки человек увлеченно смотрит в стену/книжку на тот момент. Пару тысяч ещё может и видит, но 40к - не, сомнительно.
▼скучный и очень приближённые вычисления⬍
~18 часов работает метро. За эти часы оно перевозит 7кк пассажиров в Москве(вообще в год написания книги меньше, но не суть). 388к в час в среднем, без учёта часа пик. Если поделить на ~170 станций метро в тот год, получится где-то 2300 человек в среднем на станцию, без какого-либо учёта того, что немалая часть этой толпы в вагонах перемещается. Из этих людей человек видит не всех, а часть.
Она почему-то решила, что официант к ней клеится, и решила поставить его на место.
– Я Эдя Хаврон, дядя Мефодия, – немного обиженно сказал мужчина.
Улита присмотрелась и, узнав, обрадовалась. Сам собой подскочивший стул толкнул Эдю сзади под колени.
– О, привет! Посиди со мной! А как Зозо? – спросила Улита, прежде часто слышавшая от Мефа о его матери.
Мефодий за кадром резко становится способен что-то рассказывать! И Улита как бы до Мефа знала про его мать.
Проболтав с Улитой минут десять, Эдя проникся к ней внеслужебной симпатией. Вспомнив, что ее до сих пор не накормили, он резво вспорхнул и умчался. Слышно было, как он на кого-то орет в кухне, а кто-то орет на него. Орали, впрочем, на показуху, явно получая от этого обоюдное удовольствие. Улита сама была специалистка по крику и умела улавливать нюансы.
Вскоре, когда стараниями Эди Улита уже пила горячий шоколад,
Эдя отмерял, сколько туалетной бумаги заюзал Меф, но тут он проникся бескорыстием.
В кафе заходит тот ноунейм, что баловался магией крови, называемый пастушком.
Происходит длинный, бессмысленный диалог, не обладающий лулзами, но вгоняющий в тоску.
Улита, которой хотелось сквитаться с Эссиорхом, забавы ради поощряла старания Грошикова всеми доступными опытной ведьме средствами.
В отсутствие Эссиорха квитаться с ним довольно сложно.
Кто-то из клиентов потребовал счет, и Хаврону пришлось отлучиться. Грошиков, неспособный держать что-либо в тайне, с восторгом рассказал Улите о своем гуру. Он для того и приехал сюда, чтобы затащить Эдю к своему учителю, однако увидел Улиту и обо всем забыл. Улита выслушала откровения Грошикова без интереса и лишь один раз приподняла брови, когда «пастушок» заявил, что его гуру может предсказать смерть.
Грошиков заметил ее удивление и ринулся объяснять.
– Возьмем тупой пример: человек боится садиться за руль. Мерещится ему, что вот он выскакивает на встречную – и пунц!!! – готовый труп.
– Действительно. Тупой пример, – согласилась Улита.
– Вот. Боится он машин, а на самом деле ему на роду написан, скажем, инфаркт в семьдесят лет… Выходит, страх-то был пустой, напрасный! Значит, водить машину он мог хоть с закрытыми глазами. Только по встречке и ездить. И с парашютом мог прыгать, и на медведя с зубочисткой ходить, и водку ведрами пить. Остальные-то смерти не его.
Ммм, чуток детерминированности? А как насчёт свободы воли, и того, что судьба прописана наперёд, сколько мне помнится, не у православных, а у части протестантов?
– И что твой гуру? Предсказывает, значит?
– Повествует каждому о его смерти. Это тяжело, не спорю, зато ничего лишнего потом уже не боишься.
– Ясно, – кивнула Улита. – Логика есть. И что же он тебе предсказал, если не секрет?
По лицу Грошикова пробежала суеверная тень.
– Неважно.
– Ну все-таки… – Улита поощрительно коснулась его руки.
«Пастушок» хихикнул, но хихикнул неуверенно.
– Он говорит, что я умру от нитки. Ну не смешно ли? Как можно умереть от нитки?
Улита не посчитала это смешным. Глаза ее будто ненароком скользнули по высокому, хотя и покатому лбу Грошикова. Судьба до конца не считывалась, но действительно, в тонких, едва заметных морщинках было что-то тревожно-неприятное и опасное.
Улита опустила глаза. Докапываться до истины ей не хотелось. Работа у Арея научила ее, что откопанная правда пахнет в большинстве случаев плохо. Надо семь раз подумать и только один раз браться за лопату.
Сколько я помню, предсказанная судьба как минимум в ТГ давала совсем не тот итог, что ожидали.
Вернулся Эдя с тремя маленькими пузатыми стаканчиками текилы. Грошиков слизнул с руки соль, выпил текилу, проглотил кружок лимона и пришел в хорошее настроение.
– Ты где-нибудь работаешь? – покровительственно спросил он у Улиты.
– Фирма «Рай-Альтернатива», – не моргнув глазом, сказала Улита. Так порой называл их организацию Арей, когда у него случалось настроение поюродствовать.
Или Емец, когда у него воспоминания чесались.
– А-а… – протянул Грошиков, явно пропуская мимо ушей первое слово и акцентируясь на втором. – И чем занимается ваша «Альтернатива»?
– Оптовой торговлей бельевыми прищепками.
– О-о! Это разве выгодно? – удивился Грошиков.
У него и раньше было неважно с чувством юмора. За исключением тех случаев, когда шутил он сам.
– Ну уж не знаю. Это начальству решать, – равнодушно сказала Улита. – У меня работа простая. По телефону ответил, печать шлепнул и гуляй себе.
– Это правильная позиция, – одобрил Грошиков. – Рабочие проблемы не стоит спускать на эмоциональный уровень. С эмоционального уровня нерешенные проблемы проваливаются сразу на телесный уровень и вызывают болезнь. Их надо отзеркаливать на уровне мозговой абстракции.
Довольно иронично, что есть ШНыр, где секточка, хоть и другого плана, подаётся как что-то хорошее.
Дальше Улита и этот пастушок уходят в ресторан, при этом восхищаясь перед Эдей своей новой знакомой.
Происходит непонятный обмен фразами
– Она просто ангелочек! – сказал он, целуя себе пальцы.
– Что, прямо-таки с уменьшительным суффиксом? – усомнился Эдя.
– Ну и что! Зато настоящая женщина! – заявил Грошиков.
– Ага. И крови явно больше, чем три капли. Твоему гуру понравится… – не удержался Эдя.
Грошиков позеленел, неожиданно злобно посмотрел на Хаврона и вслед за Улитой выскользнул из бывшего бомбоубежища.
Шито это значит я не помню, но пока оно не более уместно, чем вставка про Тибидохс в первую МБ.
Походу читать я её начну нескоро.
