Говорил батюшка о великом смысле событий нашей жизни: от великих в жизни каждого отдельного человека переворотов, как духовных, так и душевных, и до мельчайших подробностей. Говорят, что все события нашей жизни откроются нам в час нашей смерти и мы тогда все поймем. Перед нами вся жизнь наша явится, словно написанная в книге.
Дневник послушника Никона Беляева (преподобного оптинского старца Никона)
Для разнообразия, это хоть как-то связано с текстом - тут будет труп
Сашка и Рина дошли до серого корпуса бывшего игольного завода и свернули к писательской четырехэтажке. В подъезде пахло подгоревшим молоком. На подоконнике между первым и вторым этажами сидела крупная дама в хемингуэевском свитере и курила трубку.
– О друже! У меня уже все сроки горят! – с укором воскликнула она, устремляясь к ослику и своим лбом утыкаясь ему в лоб.
Где-то с минуту они так простояли, бодаясь. То ослик продвигался немного вперед по ступенькам, то дама сталкивала его вниз, тоже на ступеньку или две, продолжая непрерывно дымить трубкой. Рина боялась даже представить, сколько вдохновения можно получить от ослика за минуту. Хватит на роман-трилогию, не меньше.
Наконец дама оставила Фантома в покое и поправила прическу.
– Загляните ко мне на обратном пути! – велела она. – Я дам вам мешок картошки! Правда, картошка неудачная, проросшая. Но ведь ее можно и посадить, не так ли? Еще у меня наличествует суп, позавчерашний, но крайне вкусный! Я перелью его в трехлитровую банку!
Рина поблагодарила. В ШНыре все пригодится, даже и проросшая картошка. А суп съест Гавр. Дама отодвинулась, пропуская их.
– Ах да! К Папавазяну только не заходите! А если зайдете, то ослика давайте ему гладить только через тряпочку! Ему неразбавленное вдохновение нельзя употреблять. Он всю ночь потом с кинжалом бегает!.. Приходится мне выходить и его утихомиривать! У меня его кинжалов уже полная коробка! – сказала она, выдыхая большой клуб дыма.
Рина не знала, кто такой Папавазян.
– Психолог-писатель. То есть он и пишет, и одновременно психует. Южный темперамент! – объяснила дама.
Это такой намек на Луку, или мне кажется?
Собирая творческую дань, Рина с Сашкой заглянули еще в несколько квартир. Ослика трогали, гладили, целовали. Рыжий драматург даже ухитрился выдернуть из его лохматого бока некоторое количество шерсти и заявил, что спрячет ее в подушку.
– Сны после этого – как киноленты! Еще бы изобрести способ их записывать – и всю жизнь можно проводить в спячке! – поведал он.
На втором этаже навстречу ослику выпорхнули четыре сценаристки, ласковые, круглые, бодрые, похожие на прыгающие разноцветные мячики. Послышались охи, ахи, посыпались морковки. В рот ослику запрыгали половинки разрезанных яблок. В ответ крылатый ослик щедро просыпал в сценаристские головы полицейский боевик, один молодежный сериал, одну мелодраму и небольшую, серий в восемь, семейную сагу для пенсионеров.
Нтв, тнт, россия-1 и, думаю, культура/домашний? Ну хотя бы ясно, откуда у нас такое на экранах.
Что характерно, ослик волшебный только у наших, американцы/англичане те же такого счастья лишены, и, судя по результату... расстреливать эту сволочь надо!
Кстати, а откуда у них вообще крылатый осёл? Может, это всё-таки лошак/мул? У них всё равно контроля над случкам нет, и в такое дитя любви мне поверить легче, чем в не описанную в самих книгах популяцию крылатых ослов. Правда, вот сила вдохновения смущает.
Сценаристки не скупились. Их сердца были распахнуты так же щедро, как и дверцы их холодильника. Рине – «просто для тебя лично! не для всех!» – вручили бутерброд с огромной, пышущей жаром котлетой
Скорее уж жиром...
на котором одна из сценаристок кетчупом нарисовала смайлик, а вместо ушей пристроила к смайлику два кусочка огурца. Сашке дали такую же котлету, только без украшений. Сашка мгновенно проглотил ее и стал смотреть, как Рина мусолит свой котлетоброд
Сыроброд! Колбасоброд! Емец что, немецкий учил? Там да, Kazebrot, Wurstbrot и прочее. В России же бутерброд с "x" говорят...
А сценаристки уже прыгали вокруг Сашки. Его рюкзак быстро наполнялся продуктами. Рюкзак Рины от него не отставал. Дальше урожайность несколько снизилась. На третьем этаже из квартиры слева высунулся мнительный старичок-детективщик, вечно опасавшийся, что у него похитят рукопись, и отправлявший ее в издательство не иначе как в сопровождении нотариуса. Вот и сейчас он открыл дверь не полностью, а на цепочку, и через цепочку же просунул тонкую, похожую на пинцет руку с батоном нарезного белого. Молча вручил Сашке батон, молча потрепал ослика между ушей и опять закрылся на засов.
Едва засов щелкнул, дверь напротив широко распахнулась, и появился долговязый, атлетического сложения мужчина с маленькой, как набалдашник трости, головой. Поскреб ослика Фантома ногтем правой руки, сунул Рине банку ананасовых кружочков и удалился, снисходительно покачивая головой и точно кивая кому-то невидимому, желающему завязать с ним знакомство.
– А почему только пальцем? – спросил Сашка шепотом.
– Роман Карболкин, критик… пишет заметки в двадцать строк для популярных изданий! Ему сильно много вдохновения не надо! – объяснила Рина, слышавшая о нем от Вовчика.
А теперь я смотрю на свою папочку с печатным емцем, вижу там критику... кхм, про качество умолчу, и задумываюсь - про себя писал? А Белинский - он тоже, того, не только бледная поганка российской мысли(начать что ли тему Бушкова? Разборы его "исторических" словоблудий, думаю, ещё та вкусняшка будет), он ещё и бездарь?
Фантом уже трюхал по лестнице на следующий этаж, где жили могучий прозаик Иванов, борода которого плавно перетекала в растительность на шее, а та, в свою очередь, в растительность на груди, и пухленький поэт Лохмушкин, он же «обнаженный нерв эпохи», как дразнил его приятель.
Ослик толкнул мордой никогда не запиравшуюся дверь. Иванов и Лохмушкин рукописей своих не оберегали и знакомств с нотариусами не водили. В данный момент обнаженный нерв эпохи стоял у зеркала и, выпятив грудь, драпировался в простыню, оставляя открытым одно плечо.
– Ну что, похож я на древнего римлянина?
– Перепуганный патриций спасается от восставшего Спартака… Шлепки-то мои отдай! – лениво отозвался Иванов.
Он сидел с ноутбуком в руках, тряс его и, переворачивая, вытряхивал последние капли кофе из залитой клавиатуры. Вытащенный аккумулятор уже лежал на столе рядом с приготовленным феном. Ощущался большой практический опыт в этом деле
Феном. Он сушит НОУТБУК феном. И заливает его кофе ЧАСТО. Ебааать...
Заметив ослика, Иванов вскочил и бросился его гладить.
– Затык! – пожаловался он. – Опять затык! Перед каждым романом говорю себе, что надо написать скелет, но ленюсь и потом делаю двойную работу!.. А ведь проще всего начать со скелета и потом покрывать его мясом!
Сашка кивнул, притворяясь, что все понял.
Он даже рассказика за всю жизнь не написал?
Лохмушкин отскочил от зеркала и бросился целовать ослика в морду.
– А ты отойди! Не трогай его вместе со мной! – крикнул он Иванову. – А то в меня через осла твоя проза случайно просочится!
Иванов послушно отошел. Он и так уже хлебнул вдохновения страницы на две-три десятым кеглем. На сегодня ему должно было хватить.
Лохмушкин оторвался от ослика и деликатно снял с губ приставшую шерсть.
– Мне нужна новая легенда! – заявил он. – Да! Легенда!
– Зачем? – спросила Рина.
– А как иначе? Каждый писатель обязательно должен придумать себе легенду, как он творит. Без легенды это будет уже не тот класс… Например, американские писатели любят уверять, что они бутылками хлещут виски и не пропускают ни одной юбки. На самом же деле, конечно, пьют они кефир, потому что при другом раскладе хорошего романа не напишешь.
Это щас про Кинга было? Или про себя? Ну тогда совет - Йозя, под кефиром не идёт. Посмотри на старого дядю, и последуй его совету!
А если серьёзно, то Кинг ещё как бухал.
Но легенда есть легенда! – Лохмушкин исторг завистливый вздох и, перекинув простыню через плечо, вновь застыл у зеркала.
– Точно! – почесывая заросшую шею, подтвердил Иванов. – Или вот Тюлькин – писатель-натуралист! Все уверены, что он творит лежа на льдине на медвежьей шкуре, по уши заваленный стреляными гильзами. Но сходите к нему в гости! У него аккуратненький девичий кабинетик – и нигде ни одной соринки. Мы ему с Лохмушкой на спор подбрасывали на стол жженую спичку, так он сразу бросает работу и идет выносить мусор!
– Я не Лохмушка! – обиделся нерв эпохи.
– Да, Лохмарик, прости! – извинился Иванов.
И ещё одна, блин, парочка... Или хотя бы странные отношения. Эти крапивинские "цезаренок, лохмушка"... А что за натуралист, которого автор пнул, я не поняла.
– Помнишь твою прошлогоднюю легенду? Ты убеждал своих читательниц, что муза не является тебе, пока ты не примешь ванну из красного вина и не запахнешься в соболиную доху.
Лохмушкин вспыхнул:
– Я об этом всего один раз упомянул! В каком-то интервью захолустной газете! Не пойму, чего все так в это вцепились? Нету у меня никаких соболей! Я старый гринписовец!
Иванов заржал как безумный. После этого открыл кухонный шкафчик и стал смотреть, что можно найти из продуктов, чтобы дать Рине и Сашке. Отыскалось немногое. Полпачки геркулеса, две морковки в белой бородке корней, мелкая россыпь вермишели и кость от какого-то доисторического предшественника курицы.
– Да! – сказал он с тоской. – Гонорары нынче задерживают, а на встречах в библиотеках писателям почему-то дарят или цветы, или водку. Цветы я передариваю первой же страшненькой девушке на улице, чтобы повысить ее самооценку.
Даже неплохой поступок так описать... Почему не "неуверенной"? "Грустной"?
Водка для вас не актуальна. Так что прошу меня простить!
– Тогда мы вам чего-нибудь дадим! Мы сегодня богатые! – сказала Рина, выуживая из рюкзака банку с ананасами, полученную от литературного критика.
– Ах! Какое чудо! Я так давно об этом мечтал! – взвизгнул Лохмушкин, покрывая банку мелкими поцелуями.
– Не обращайте внимания! – сказал Иванов. – Он вообще все подряд целует. У нас во всем доме один потолок нецелованный. У Лохмушки ножки короткие, он до него не допрыгнет.
Потолок нецелованный, а вот Иванов...
– А как Воинов? – спросила Рина.
Лохмушкин перестал целовать банку и испуганно оглянулся на Иванова:
– Э-э… он… э-э… ну не то чтобы… а-а…
– Уже почти не встает! – сказал Иванов. – Мы ему стол к дивану переставили, монитор наклонили, а клавиатуру на колени.
– А роман для умирающей девушки? Дописал он его?
– Пишет, – подтвердил Иванов и задумчиво добавил: – Только потом его и не пристроишь еще, этот роман. Хорошие книги всегда с ужасным скрипом пристраиваются. Сам не знаю, почему так.
Непризнанные гении!
А вот если к книге спокойно относишься, тут все как по маслу проходит…
– Но ведь это роман только для одной девушки! Для одной! Его не надо публиковать! И вообще – главное текст, а не книга! – убежденно воскликнула Рина.
– Ну да, – сказал Иванов, с удивлением посмотрев на нее. И точно убеждая самого себя, подтвердил: – Это – да. Само собой. Текст.
Схрумкав бородатую морковку, которую Лохмушкин двумя пальцами заботливо подержал под струйкой воды, ослик решительно повернул к дверям. Фантом любил во всем завершенность и никогда не покидал подъезд, пока они не обойдут все квартиры.
Дверь у Воинова тоже оказалась незапертой. Ослик толкнул ее мордой, просунулся в комнату, стянул со столика какие-то таблетки и принялся их хрумкать вместе с упаковкой. Рина бросилась его оттаскивать. Лучше б она этого не делала, потому что ослик лез как перина. Его шерсть мгновенно забила Рине ноздри и…
– Вот таблетки ваши! Я их отвоевала! – произнесла Рина, ощущая, что ее начинает распирать от вдохновения.
– Не надо! – сказал Воинов устало.
Рина трагически протянула к нему руку, не менее трагически отвела ее и, закрыв глаза, произнесла в пространство:
Не надо? Что ж! Пускай!
Хотела я как лучше,
Однако благодарности не жду!
Пусть все горит огнем,
Я буду лишь смеяться
Ужасным диким смехом
И страдать! —
и зарыдала.
Это не белый стих даже, а просто дерьмо.
– Холодная вода помогает! Прямо струю душа на лицо направь! Или до вечера будет рыдать и стихами шпарить! – велел Воинов Сашке.
Сашка отвел Рину в ванную. Несколько минут из ванной доносились демонический хохот и поэтические крики:
– Несчастный! Как холодны твои объятья! Почто могильными руками ты душу трогаешь мою?!
Под конец крики смолкли, и очень смущенная Рина появилась из ванной.
– Я это… короче, там зубной пастой стихи на кафеле написала… Смыть? – спросила она.
– Да нет, – сказал Воинов. – Оставь, я после почитаю.
Фантом, оставленный без присмотра, подъедал на подоконнике цветы. Рина опять едва к нему не бросилась, но Воинов сказал:
– Не надо! Где еще он попробует веерную пальму?
У этой дряни листья жёсткие...
Рина вернулась к дивану. Это дурацкое происшествие с осликом сбило градус трагичности, и она на время забыла, что находится рядом с умирающим. И это было хорошо, потому что иначе она стояла бы с постным лицом и что-то блеяла.
Воинов, восковой и какой-то истончившийся, лежал на диване. Под спину у него были подоткнуты две высокие подушки. На укрытых пледом ногах – клавиатура. Рядом на большой книге – компьютерная мышь. У Рины мелькнула мысль принести ему из ШНыра свой ноут, но она поняла, что Воинов не станет сейчас ничего менять.
– А как же таблетки? И цветы? – спросила Рина.
Воинов махнул рукой.
– Там куча всякой еды в холодильнике. Возьмите!.. Еще кастрюли какие поприличнее, сковородка хорошая – захватите, пригодятся! – сказал он.
Рина едва не брякнула «А вы как же?», чем свернула бы разговор в совершенно тупиковое русло. Сашка поступил умнее.
– Ладно, возьмем! – сказал он просто.
Рина в первую секунду после этих слов едва не набросилась на него, а потом поняла, что слова были правильные.
– Молодцы, что зашли! – сказал Воинов, ободряюще улыбаясь. – Ко мне теперь в основном только Лохмушкин с Ивановым заходят, но они всегда такие важные!
Рина попыталась представить Лохмушкина с Ивановым важными, но у нее заклинило воображение. Видимо, слово «важные» Воинов употребил, чтобы не говорить «похоронные».
Если у него лекарства, то он или отказался от госпитализации/хосписа(ему же прописали!), или не было квот, или он изначально развлекался самолечением.
На столике, отделенная от лекарств заборчиком из лежащих в ряд карандашей, помещалась стопка из четырех-пяти книг. В каждой было множество закладок, различавшихся по цветам.
– Читаете? – спросил Сашка.
Воинов недоверчиво покосился на книги:
– Пытаюсь. Я давно разучился читать, как читал когда-то в детстве – с безграничной радостью и верой, что все, что я читаю, правда. Кони скачут, трубы трубят. Писатель убил во мне читателя. Сейчас я каждую секунду думаю: тут затянуто… тут убрать бы… тут автор сам в шкурку героя влез, а героя прочь… тут самоповтор… тут пейзажик вставлен из загашничка… тут анекдот… тут философия не к месту…
Кхм-кхм.... Ну, навык самокритики не утрачен! А почему конкретно эта книга-то даже не книга по факту, а какое-то бессмысленное дерьмо?
а вот тут – стоп! Тут действительно что-то брезжит! Сквозь слова брезжит, сквозь автора! Ради этого ощущения и стоит читать книги!
– А ваша книга как? – спросила Рина.
– Почти закончил. Раньше я писал в пустоту. А сейчас впервые пишу для кого-то, – задумчиво ответил Воинов и, взяв со столика фотографию, показал ей.
На фотографии была бритая наголо девушка с грустным лицом. Рина почти уже открыла рот, чтобы сказать, что она похожа на Насту, но вовремя сообразила, что Наста бритая от своей дури
Ага, женщина ведь в этом плане остановиться не может!
а девушка – от химиотерапии.
– Вы ее знаете? – спросила Рина.
– Немного… Так… Десяток сообщений в соцсети, – сказал Воинов. – Плюс я вижу картинки, которые она постит на стену, цитаты какие-то… В общем, настроение души можно уловить.
Э... ну как бы... нет, блядь. Его вполне мог развести фейк, картинки/цитаты могут ничего не значить и всё такое. Некоторые даже не лайкают понравившиеся мемасы, а сразу перепостят. И что о человеке скажет, к примеру, фоточки кота, шутка про жуков в пуховике и красивая бессмысленная цитата с красками на фоне?
А другого мне и не надо. Знай я ее ближе, не смог бы я для нее писать.
– А-а-а, – протянула Рина и зачем-то добавила, что она думала, что книги пишутся для самого себя.
– Нет, – оспорил Воинов. – Если бы читателей не было, мне кажется, писали бы намного меньше. Может, одну пятую от того, что появляется. И то в полудневниковой форме.
– А про «для себя»?
– Профессиональное кокетство. И еще добавляют про кровь души, которую они используют вместо чернил. На самом деле писатель похож на человека, глядящего в закопченное окошко, сквозь которое пробивается иногда неведомый ему самому снаружи существующий свет… Но бывает это не часто. Поэтому адресат все же нужен. Правда, не стоит знать его слишком близко: тогда, как ни странно, теряется фокус. Ближе знаешь – хуже знаешь. А так – словно стоишь на залитой светом сцене, прожектор бьет тебе в глаза, а ты выкрикиваешь что-то в зал, где сидит единственный зритель.
– Зачем так сложно? – удивилась Рина. – Зрителей ведь может быть и много!
Воинов тронул компьютерную мышь и, приподняв ее, поиграл красным огоньком светодиода.
– Это нужно мне самому, – сказал он. – Много лет я был преуспевающим писателем. Писал жэзээлки – Жизнь Замечательных Людей. Создавал хорошие, качественные тексты. Но всю жизнь чего-то боялся. Опасался, что книга не понравится и ее вежливо отклонят, вместе с ней выбросив и год моей жизни, или подвинут в издательском плане, или дадут неудачного художника, или что редактор выкинет хороший кусок, не разобравшись, что вся книга писалась только ради него. Даже когда книга выходила, я по инерции продолжал бояться. Например, что не поставят допечатку и хорошая книга постепенно превратится в выцветшую карточку в библиотечном каталоге. Кучи вещей опасался, и этот страх мне ужасно вредил. Я не халтурил, но порой делал не так, как хочу, а так, как будет гарантированно успешно, и презирал себя за это. Сколько ярких мыслей было погашено потому только, что они были несвоевременны или не вписывались в жанр! Но однажды мне это надоело! Я решил, что буду писать просто так, как пишется, а на публикацию вообще махну рукой! Напишу КНИГУ, одну-единственную, настоящую, и дам ее прочитать одному-единственному человеку, потому что читатель мне все же нужен.
Коля Гаврилов, который пишет КНИГУ, и который аватар автора. Что же пишет сам ебец? Ух, чую, оно будет весьма нажористо
Пусть и всего один. И книга моя станет ласточкой, чистой светлой молнией, свободной от всего, даже от бумаги…
Электронный формат?
И тут появилась эта девушка, которую я даже вживую никогда не видел, и все как-то состыковалось.
Рина кивнула. Не потому, что поняла, а потому, что почувствовала: Воинову нужно, чтобы она согласилась.
– А про серию ЖЗЛ, – продолжал он, – тут вот какая история. В основном я специализировался на биографиях писателей и поэтов. Набирал в букинистических магазинах кучу прижизненных изданий, покупал у антикваров всякие мелочи, воспроизводящие быт, – чернильницы, колокольчик для вызова лакея, дуэльный пистолет, рапиру, гравюры. Все это нужно было мне для погружения в эпоху. Я заканчивал книгу, сдавал рукопись – и сразу же относил все обратно букинистам и антикварам.
Рине жаль стало дуэльного пистолета. Она бы его антиквару не отдала.
– Зачем?
Воинов слегка пожал плечами:
– Прижизненные издания – дорогое удовольствие. Требовались деньги, чтобы купить такие же книги и предметы быта для следующей книги серии.
А на гонорар от ЖЗЛ можно прожить и даже скопить что-то на предметы быта? Тем более, если штамповать их каждый год и писать ровно год? Мне казалось, что эта серия как бы немного не такая вот поточка..
Вопросительно оглянувшись на Сашку, Рина сунула руку в сумку. Выудила камень. Ощутив ее пальцы, внутри вспыхнул трехлопастный лист. Опасаясь слиться, Рина положила камень на столик у дивана.
– Что это? – спросил Воинов.
– Закладка, – ответила Рина. – Надо сжать ее, подержать немного – и все. Вы будете здоровы.
Протянув худую руку, Воинов коснулся камня. Внутри ало вспыхнули прожилки листа. Воинов оторвал пальцы – прожилки погасли. Взял камень в руку, подождал, пока алое сияние заполнит камень и коснется руки, – и разжал пальцы. Перетекшее сияние, добравшееся уже до суставов, поколебалось немного и отхлынуло.
– Да-а, – протянул Воинов. Он выглядел удивленным, но значительно меньше, чем Рина ожидала. – Значит, говоришь, буду здоров?
– Надо взять его в руку и немного подержать. Сияния не бойтесь, оно не обжигает, – сказала Рина.
– А потом?
– Камень погаснет, и закладка сольется с вами.
Закладку НЕЛЬЗЯ вот так кому-то подарить. Калерия об этом ясно сказала той самой Рине. Но Рине же пофиг? Пофиг.
– А второй раз использовать можно?
– Нет. Только один раз. Потом он станет просто куском скалы…
Воинов слегка кивнул, еще раз коснулся камня, даже чуть приподнял его, но сразу положил, едва сияние стало разрастаться.
– Когда-то я бы рассмеялся, но теперь верю, что все так и будет, – сказал он.
– Из-за крылатого ослика?
– Не только из-за него. – Он быстро взглянул на Рину, взвешивая, стоит ли говорить. Потом все же решился: – Лет десять назад я писал о Пушкине.
Для ЖЗЛ? Надо же... Ариадна Владимировна Тыркова-Вильямс правда это уже сделала в начале прошлого века, но какие пошлости! Зачем смотреть в википедии!
Готовясь к написанию книги, начитывал материалы и, разумеется, покупал безделушки той эпохи… У одного антиквара я случайно наткнулся на интересное кольцо. Антиквар продал мне его по весу золота… Он, по счастью, не знал его истинной цены.
У антиквара. Который не опознал перстень Пушкина, начав банально с выяснения года создания кольца, и сам его купил у такого же слепого... Да-да. Антиквара, верю-верю
Сашка оттащил Фантома от последнего уцелевшего цветка.
– Волшебный перстень, что ли? – спросил он.
Воинов поморщился. Слово «волшебный», видимо, резануло чуткий писательский слух. Он скорее предпочел бы слово «чудесный».
– Можно и так сказать. А купил я его вот почему. Известно, что у Пушкина был перстень-талисман с еврейскими письменами и камнем сердоликом. Пушкин верил, что в этом перстне заключен его талант, и никогда с ним не расставался. Этот перстень присутствует и на картине Тропинина, и на посмертном портрете Мазера. С мертвой руки поэта перстень снял Жуковский. После смерти Жуковского перстень оказался у Ивана Тургенева. Тургенев в свою очередь планировал передать его Льву Толстому, говоря, что этот перстень всегда должен быть у самого лучшего, наиталантливейшего писателя своего времени.
А причём тут Лев Толстой...
Однако Полина Виардо, душеприказчица Тургенева, передала перстень в музей Александровского лицея, откуда он был похищен в марте 1917 года. Кто-то из служителей дождался смуты и совершил безнаказанную кражу. С тех пор судьба перстня неизвестна.
– Так это был он? Перстень Пушкина? – спросила Рина.
– Да, – сказал Воинов. – Мне удалось обнаружить пару оттисков с пушкинского перстня. Поэт запечатывал им письма. То же самое делал и Жуковский, так что образцы оттисков сохранились. И они совпадают с оттисками моего перстня. Я подозреваю, что тот служитель, что выкрал перстень, похитил его просто потому, что он был золотой, и так как он едва ли бы человеком пишущим, перстень ему не пригодился…
Ага, а рукописи Пушкина из той же витрины он похитил потому, что бамажки старые, да? Свистнувший перстень и рукописи скорее всего отлично знал им цену, и перстень как утёк в чью-то коллекцию тогда, так до сих пор там и обретается, максимум перепродается на закрытых аукционах.
И после этого перстня меня не удивляет больше ни ваш ослик, ни… как вы ее назвали?.. закладка.
– Вы покажете кольцо? – спросила Рина.
Воинов попытался подняться и даже почти сделал это, но вдруг покачнулся. Он упал бы, не подхвати его Сашка и не верни на диван. Он завалился на подушки, закрыл глаза. На секунду Рине показалось даже, что он умер, но тут он тихо сказал:
– Не могу сейчас… голова кружится… Я давно так много не говорил.
– Ерунда! – сказал Сашка. – А закладка? Просто сожмите ее – и все…
Точно защищаясь от Сашки, писатель перевернулся на бок и натянул на лицо одеяло.
– Я сам. Позднее. Оставьте закладку здесь, – с усилием произнес он. – И… да. Там на кухне мусор воняет. Выкиньте его по дороге, пожалуйста!
И замолчал. С минуту Рина и Сашка простояли у дивана. Воинов не шевелился. Из-под одеяла доносилось лишь его хриплое дыхание. Рина с Сашкой переглянулись. Сашка кивнул на дверь, показывая, что делать нечего, надо идти. Рина захватила с кухни пакет с мусором. За ней, понукаемый Сашкой, тащился Фантом. Ослик шел неохотно, поминутно останавливаясь, чтобы пожевать резиновый шлепанец или оторвать от стены кусок обоев.
– Странно, – сказал Сашка, когда они выходили из подъезда. – Почему он не взял закладку сразу?
– Не знаю, – отозвалась Рина. – Думаю, ему нужно время, чтобы решиться… Ты был болен – и вдруг мгновенно здоров. Представляешь?
Размышляя, стоит ли говорить Кавалерии, как они поступили с закладкой, или просто вернуть сумку Оксе и этим ограничиться
Это не девочка, эта рыбка золотая... Года не прошло, как на неё Калерия наезжала по тому же поводу(та самая "кнопка, чтобы всех вылечить"), полгода прошло с её прошлого дебоша - спасения лошадок из конюшни, а воз и ныне там.
Рина дошла до мусорного бака и размахнулась уже, чтобы выбросить пакет. Пакет, до это благополучно державшийся, вдруг лопнул на всю длину. Вместе с мусором из него выпала разорванная страница.
Рина подняла ее. Почерк был мелкий, буквы смазаны от воды, но она разобрала:
«Колокол лучше всего звучит, когда звонарь страдает.
ПОЧЕМУ?! Колокол пьёт энергию горя из звонаря? Грустный звонарь ударяет с иной силой/частотой? А если запись звона включает грустный служка, это сработает?
Несколько раз я просил Бога доказать мне, что Он есть. И Он это делал: совершенно однозначно для меня и неприметно для всех остальных. Но всякий раз, убедившись, что Он есть, я как-то внутренне пугался и словно бы начинал пятиться, будто мне было бы выгоднее, если бы Бога не существовало».
Ты, чувак, избранный, Нео и всё такое. Или у тебя что-то вроде эффекта Барнума в обострении. Толпа, сотни людей такое просят - и нифига. А вот ты...
И да, если он собирается ЭТО переслать больной раком девушке, которую он не знает - он больной ублюдок. Она вполне может держаться из последних сил, а тут ей присылают уверение, что то, что ей хуево - это классно!
«Еще недавно я считал, что моя главная жизнь (за вычетом не важных и не значимых событий, вроде еды, сна, покупок и т. д.) – это то, что я пишу. А теперь сомневаюсь в этом, теперь думаю, что, может, совсем не это главное, а то, что я иду по книге Господа Бога, которую пишет Он. Книге не конечной, но живой и вечно дописываемой, где одномоментно разворачиваются тысячи отдельных историй и развиваются миллионы характеров, каждый из которых имеет свою собственную, независимую волю.
Да как бэ тогда все по ней идут. И если это главное, то это не жизнь, а кукольный театр какой-то.
Всякая улыбка случайного прохожего, всякое его действие, движение, вздох, даже каждая ягода, цветок, сухая ветка – все это что-нибудь да значит. Все это точки, детали или хотя бы штрихи из этой книги, значения которых я пока не понимаю. Не означает ли это, что мне надо жаднее всматриваться в жизнь?
Лечить паранойю и СПГС пора. Хотя это вполне может быть и полноценная шиза - они тоже видят связи, которые для обычных людей нелогичны
Не придумывать, а брать то, что уже придумано Богом? Его детали ярки и правдивы. В каждом его листике больше реальности, прочности бытия, чем в любом моем вымысле».
И чуть ниже:
«Если бы можно было написать письмо в прошлое! Запечатать конверт и отправить его самому себе на тридцать лет назад! Предупредить себя, чтобы не совершать таких-то ошибок, переиграть какую-то ситуацию, что-то открыть раньше, а что-то, совершенно тупиковое, раньше закрыть. Но, думаю, это ничего не изменило бы. Да и не послушал бы я себя. Видимо, тот путь, которым я прошел, и был единственно возможным».
Рина еще немного порылась палочкой в рассыпавшемся мусоре, но больше никаких обрывков не обнаружила и даже не поняла, было ли это частью книги или дневниковой записью.
– Ты идешь? – окликнул Сашка. Он уже навьючил продукты на ослика, который теперь, закончив ежедневную программу помощи литераторам, тянул в ШНыр.
Теперь я почти уверена - он сам свалил от лечения и упивается страданиями, ебанавт.
Рина собиралась зайти к Воинову на следующий день, но утром Кавалерия послала ее в нырок за закладкой для девушки, которая все делала себе во вред.
Иии... после подаренной закладки её в ШНыр пустило! А если бы её отец подарил возлюбленной закладку? Ах да, он же Долбушин. Там без шансов.
Из четырех-пяти возможных решений, которые всегда существуют для каждой ситуации, принимала наиболее саморазрушительные. Последовательно нарастая, ошибки принимали вид снежного кома. В день своего семнадцатилетия девушка случайно выпила удобрение для цветов, стала лечиться не теми таблетками, попала не в ту больницу, и теперь ее везли на каталке делать ей не ту операцию.
То есть Калерия как бы против того, чтобы все вылечились физически, но при этом она за закладки, которые лечат тараканы. Или исправляют невнимательность.
В общем, девушке повезло, что закладку для нее Рина все же обнаружила, хотя и вернулась с такой головной болью, что из ШНыра в тот день уже не выходила. Вместо нее в Копытово отправились Окса с Вовчиком, уже успевшие помириться.
Вечером, когда Рина собиралась ложиться спать, в дверь постучали. Фреда, поучавшая по телефону свою маму, как ей жить, недовольно опустила руку с мобильником.
– Ну? Кому там неймется? – сказала она, распахивая дверь.
На пороге стояла Окса.
– Привет! Я не к тебе! – сказала она Фреде, которую терпеть не могла, поскольку та поучала жизни не одну свою маму. – Где там Рина?.. Рин, ты слышала? Воинов умер!
– Какой Воинов? Писатель? – зачем-то спросила Рина.
– Ну да, – удивленно подтвердила Окса. – Вчера на рассвете.
– А как же… – Рина осеклась, едва не выговорив слово «закладка». Она была почему-то абсолютно уверена, что Воинов ею воспользуется, а тут какое-то непонятное, совсем лишенное смысла слово «умер»!
– Что «как же»? – не поняла Окса.
– Книга для умирающей девушки! – нашлась Рина.
Окса фыркнула:
– А, для той! Девушка вроде как и не болела. Врачи не могут понять: то ли лечение помогло, то ли ее анализы еще с чьими-то спутали. В общем, здорова как культурист до начала занятий спортом…
Ей боженька помог. Не лечение же, правда?
Тут вообще ни разу не помогало лечение. Даже если врач проводит сложнейшую операцию на человека"в кадре", всё равно пациента спасет закладочка! И правда! Грачи-убийцы!
– Как уничтожил? – повторила Рина ошеломленно.
– Да так. Стер ее с компьютера, причем грамотно стер, не только из «корзины» убрал, но даже и перезаписал что-то поверх. А черновики сжег в ванной.
Какой шустрый мужик для умирающего
– А почему девушке не отдал?
– Сказал Лохмушкину, что здоровому человеку такая книга не нужна. И что пусть она пройдет весь путь сама.
путь в безмозгию?
И еще сказал, что перед тем, как уничтожить роман, он послал его по электронной почте, чтобы проверить: правда ли, что каждая рукопись имеет свою судьбу, которую невозможно изменить. И потом, разумеется, и из ящика тоже удалил.
– Кому отправил?
– Ввел первый попавшийся адрес, который пришел ему в голову. Причем даже не знал, окажется ли такой. Но, видимо, оказался, потому что письмо не вернулось.
– Но он же даже не знает, кому отправил! Может, тот человек вообще книг не читает! Или сотрет его, подумав, что вирус прислали! – закричала Рина.
Или прочтёт И сотрёт в ужасе
Окса передернула плечами.
– Откуда ж я знаю? Чего ты на меня набросилась? – миролюбиво сказала она. – На вот, это Воинов тебе передал. Через Лохмушкина.
– Мне?
– Да. Сказал: для девушки, которая приводила к нему ослика последней. Я вычислила, что это вроде как ты!
Окса сунула руку в карман и что-то положила Рине на ладонь. Рина увидела кольцо с крупным камнем переменчивого цвета, который казался то красноватым, то, когда его подносили ближе к лампе, желтоватым. На камне была вырезана непонятная восточная надпись, а над ней – виноградные грозди.
Рине магический камень. И прально! Маркиз Дю Грац миру необходим!
Рина надела перстень на палец. Ощутила легкое покалывание. По завитушкам кольца от сердолика побежали бледные синеватые искры. Они обегали перстень по кругу и, не покидая пределов кольца, возвращались в камень.
Рина вскинула глаза на Оксу. Та с интересом смотрела на кольцо, но искр не замечала. Видимо, их видел только хозяин перстня.
«Закладка? – подумала Рина. – Да, закладка, но я с ней не сливаюсь. Значит, это половинчатая закладка!»
Она смутно припомнила, что каждая закладка существует в виде трех одинаковых камней: один в нашем мире, другой в болоте, третий на двушке. Два камня обыкновенные, и лишь третий является закладкой. Силы могут циркулировать между камнями. В болоте действующих закладок не осталось. В нашем мире закладки есть, но мало, так как почти все они отхлынули на двушку. Крайне редко, но все же случается, что силы закладки раздваиваются и одна половина этих сил находится у нас, а другая на двушке. Такая закладка, дробно существующая сразу в двух мирах, называется половинчатой.
И если совместить её с той, что на двушке, знатно бомбанет в буквальном смысле. Вот будет сюрприз для Рины - совместить-то её можно не только тут, но и там... А ещё, если она не снимет колечко, ей будет трудно лететь через болото туда и адски сложно обратно. Ммм, подарок мечты!
А ещё, получается, автор намекает, что все владельцы перстня сосали из него силы и вдохновение?
И да, в какой книги сюжет будет вертеться вокруг закладки из болота? Будет ведь, я почти уверена. Слишком эту тему обсасывают.
Рина легонько коснулась камнем своего лба, ощутив крошечный костер таланта, не сжигающий, но согревающий и живой. Не тарахтящее словами поверхностное вдохновение ослика, а нечто вечное, радостное и простое, что отзовется во всяком сердце, поскольку во всяком сердце уже есть искра этого огня.
А зачем двушке вообще продуцировать полезные для людей артефакты?
Не за что. Я буду периодически скрипеть дальше) Например, сегодня.
Спасибо, анон))
