Жанр – фиг его знает, рейтинг – хрен его знает, но смерти будут
Свобода
Катце работал в своем бункере под аптекой. Очередной тяжелый день сложной недели подходил к концу. Глаза слипались от постоянного недосыпа, но часть работы пока не была выполнена. Отдых – это хорошо, но ответственность и последствия за ее отсутствие продолжали держать в тонусе.
Небольшая рабочая комната почти тонула в темноте, так было привычно и удобно, хоть медики, к которым Катце не так давно решил сходить (увы, ненормированный рабочий день и не к таким решениям подталкивает), порекомендовали при длительно работе за монитором оставлять сторонний источник света включенным – так, якобы, нагрузка на зрение была ниже.
На одном из сегментов экрана, выделенного под наружное и внутреннее наблюдение, изменилась картинка, что привлекло к себе внимание Катце. Всмотревшись, он резко поднялся и вышел из комнаты. Его путь был на нижний этаж, в еще более закрытое и засекреченное помещение, о котором знал только он один.
Катце осторожно закрыл за собой дверь в рабочий кабинет и, пройдя через пару служебных помещений, вышел на лестницу. Полтора десятка ступенек, закрытая дверь с массивным засовом, комнатенка, более напоминающая тамбур между двумя дверьми и, наконец, нужное место.
На кровати, небольшой и уже неаккуратно застланной, сидел Гай.
Тот поднял голову – тяжело, устало – и посмотрел на не неожиданного, но нежеланного хозяина.
- Здравствуй, Катце.
**
Ретроспектива
Город был темен и мрачен. Одинокие прохожие, если и рисковали это время возвращаться домой или идти по другим своим делам, передвигались так, чтобы их почти не было заметно. Никто не хотел привлекать к себе внимание. Еще один путник не выделялся из таких же серых и черных фигур, шел не слишком быстро, но и не слишком медленно. Периодически он замирал на несколько секунд, словно прислушиваясь к окружающему и пытаясь вычленить нечто, понятное только ему самому. Пару раз даже уходил в более густую тень – ближе к стенам домов, на фоне которых разглядеть не то что лицо, фигуру было непросто.
Путник перемещался одному ему понятным маршрутом – несколько поворотов и обходы кварталов были бессмысленны, если только человек не искал что-то нужное. Или кого-то нужного. Город молчал и не давал подсказок. Иногда черными пятнами перебегали тротуары крысы – мелкие ночные охотники, обнаглевшие до того, что почти не опасались идущих мимо. В неверном свете обеих лун окружающий городской пейзаж походил на графический сюр, если такое совмещение жанров возможно. Мусор, шелестящий и звенящий под их лапами и ногами спешащих незнакомцев, неприятно напоминал об одиночестве. Одиночестве внутри.
Путник в очередной раз остановившись, прислонился к стене и стал незаметным. Минуту спустя мимо него почти проскочил очередной припозднившийся. Почти. Несколько смазанных движений, шум борьбы и тело, еще не до конца умершее, но уже и не живое, сползает по стене. Несколько суетливых движений, звук расстегиваемой одежды и шелест чего-то, похожего на пленку от пакета.
Темная фигура распрямляется и чуть быстрее, чем раньше, удаляется вправо по улице. Охота на сегодня закончена.
**
По Кересу начали распространяться слухи о сумасшедшем, поджидающем своих жертв и отрезающем им половые органы. Иногда это были только члены, иногда – члены с мошонкой. И так не слишком веселое существование жителей девятого района постепенно охватывала еще не паника, но уже страх. Страх расползался между людьми и многие перестали ходить вечерами в одиночку, а ночью выходить на улицы. Полиция пыталась каким-то образом поймать преступника, но даже мотивы подобного поведения установить еще не удалось. Человек выходил на улицу и больше не возвращался. Кто-то пытался шутить (в баре, пьяный, в окружении толпы таких же посетителей), что это Кровавый мясник вышел за очередной жертвой. Что нужно этой придуманной фигуре, чего она добивалась, не могли сказать даже самые отъявленные выпивохи и трепачи. Тем не менее, сорок шестой труп за семь месяцев – это не шутки.
Не спасали ни внезапные оперативные операции, ни расставленные в неожиданных углах камеры наблюдения. Неизвестный либо вообще не появлялся на них, либо выглядел темным смазанным пятном, правда, никто не мог дать гарантию, что это именно тот самый, названный Мясником.
Преступления на сексуальной почве вообще довольно часто остаются не расследованными и, вполне возможно, это относилось к тем самым случаям. Жить становилось страшнее. С течением времени (и увеличением количества переданных на утилизацию тел) в происходящих убийствах была выявлена некоторая закономерность. Например, судя по данным экспертов, никто не бывал убит до часу ночи. Возвращающиеся со второй рабочей смены (в Кересе были и такие) вздохнули чуть свободнее. Еще Мясник не использовал электронож, по-видимому, тот мог привлечь к себе внимание светящейся кромкой, хотя практического толка из этого наблюдения было ноль. Некоторые эксперты склонялись к наличию сексуальных проблем у убийцы, но какие именно проблемы могут быть у человека, живущего в Кересе, оставалось загадкой. В то же время внешность убитых не относилась к одному и тому же типажу, таким образом, месть за разрыв отношений, предательство (и что там еще могло быть в отношениях между двумя людьми) исключили как несостоятельную теорию.
Итогом длительных размышлений представителей администрации района стало объявление комендантского часа, пропускной системы с доставкой в участки всех, кто будет обнаружен на улице ночью. А там разберутся.
Вот уже вторую неделю в Кересе от ножа Мясника никто не умирал.
**
Настоящее время.
Катце внимательно осмотрел комнату, хотя что тут могло измениться за время его отсутствия? Минимум мебели, санузел за второй дверью из комнаты и закрытая третья дверь. Только вид у Гая был еще более измученный, чем прежде.
– Здоровались уже.
Тон был холоден и отстранен.
Такими они ощущали себя – холодными и отстраненными, потерявшими близкого человека и еще не пережившими эту потерю. Ненужные друг другу, но связанные на неопределенное время: Катце – обещанием помочь, Гай – необходимостью принять эту помощь.
Молчание было тягостным – каждому было что сказать, в чем обвинить, за что наорать, устроить скандал и драку. Оба держались. Но так продолжаться могло еще не слишком долго. И Гай, и Катце могли сорваться в любую минуту.
– Что скажешь?
Дилер, все еще дилер черного рынка помолчал и ответил:
-– Еще рано. Документы будут готовы не раньше, чем через неделю. Тебя не существует в системе Зейн, а иначе планету не покинуть – везде усилены меры безопасности, поэтому никакого подлога, они будут чистые.
Гай кивнул, понимая, что неделю он выдержит, а вот дальше… Оторванный от мира, людей, информации, друзей, полностью находящийся во власти Катце, явно не испытывающему любви ни к Гаю, ни к сложившейся ситуации, он начал бояться. Бояться того, что однажды Катце не придет, или забудет о нем (что мешает?), или сам попадет в неприятную ситуацию. Выбраться без посторонней и персонифицированной помощи из этого подвала невозможно.
– Хорошо. У меня все равно нет выбора.
– Выбор есть всегда, – припечатал Катце, – но иногда между плохим и ужасным. Вот в чем проблема.
Последние слова были произнесены тише, так, словно сказаны не для собеседника, а для себя. Внимательно посмотрев на невольного гостя еще раз, Катце вышел из комнаты и вернулся в кабинет. День еще не закончился.
**
Неделю после усиления мер безопасности в районе незнакомец, проводящий некоторые свои ночи в охоте, не выходил на улицы. Надо, чтобы накал страстей спал, и он снова мог быть свободным. Но внешняя ситуация не менялась – так же работали полицейские посты и бригады, так же забирали загулявших после начала комендантского часа одиночек. Он чуть не попался, дважды. И пусть это чуть не считается, провести ночь в полицейском участке не хотелось совершенно. Да, ему можно выдвинуть множество претензий, они недоказуемы, но лучше не попадаться.
Жажда становилась все сильнее, все сложнее было сдерживать себя по ночам. Настроение портилось с каждым днем и ни работа, ни антидепрессанты, прикупленные у знакомого фармацевта, не помогали.
Что-то темное царапало его изнутри, требовало действий, требовало ощущений живой плоти в руках, требовало выплеска.
Он старался держаться – нельзя, нельзя спалиться (что за жаргон?) именно сейчас, когда покровитель не мог защитить. Никто не мог. Надо держаться. Но как же это тяжело!
**
На исходе обещанной недели Гай начал нервничать. Нет, нельзя сказать, что до этого он был спокоен, но когда свобода так близко, непросто удержать себя в руках. К нему в очередной, как и множество раз до этого, зашел Катце.
Синие круги под глазами, стиснутые губы, напряденные мышцы шеи и плеч – он как-то странно скособочился – выдавали общую усталость.
– Ну как? – тут же вскинулся Гай, почти подскочив с кровати, на которой проводил большую часть времени – рука еще болела и реально, и фантомно, что также не улучшала его настроения.
– Пока никак, – ответил Катце.
Гай разозлился.
– Ты, ты обещал, ты сказал, что через неделю все решится, а уже с ума схожу в этой комнате! А ты все тянешь… – и осекся, увидев выражение лица собеседника.
Катце как-то потемнел, в нем проступило то, чего так не любили и боялись конкуренты – холодная ярость. В три шага Катце подошел вплотную к Гаю и, ухватив того за здоровую руку, дернул в направлении запертой внутренней двери. Небольшое касание и она отворилась. Оба мужчины почти ввалились в темную комнату. Вспыхнул свет. Гай, пытаясь высвободится, одновременно с этим быстро оглядел комнату, на несколько секунд застыв, ошарашенный.
Катце воспользовался этим, подтащив Гая к какой-то конструкции, и начал затягивать ремешки и защелкивать ограничители.
Гай, почти справившись с шоком от увиденного, попытался освободиться, но время было упущено.
– Как же я от тебя устал, – незнакомым почти голосом проговорил Катце, выискивая что-то в ящичке небольшого шкафчика рядом со странной конструкцией. – Ты себе этого просто не представляешь. Твое нытье, твое хочу и не хочу, ты сам тут, внизу, мне надоел.
На фоне всего, что Гай увидел в открытых шкафах, слова Катце казались еще страшней. Конечно, не каждый день можно увидеть десятки баночек – а похоже было, что их именно десятки – с плавающими в них мужскими членами. Гая прошиб холодный пот. Привязанный так, что не мог даже немного сдвинуться в сторону, не то что вывернуться, он почти окаменел от осознания происходящего.
В этот момент Катце, достав тонкий нож, латексные перчатки, пару каких-то коробок и банок, обернулся к собеседнику. Себя самого он напоминал лишь пепельной шевелюрой и тонкой ниткой шрама на щеке. Расширившиеся зрачки почти скрыли радужку, ухмылка, иногда ранее появлявшаяся на лице, превратилась в оскал, выражение лица всегда спокойного и часто отмороженного Катце изменилось до неузнаваемости. Перед Гаем стоял зверь. И зверь хотел крови.
Первый надрез прошел неровно – Гай вырывался и кричал.
– Нет, так дело не пойдет, – пробормотал неКатце, засовывая кляп в рот своей жертве. – Можешь кричать, никто не услышит, но мне неприятно, поэтому не обижайся.
Последнее слово жестко диссонировало с ситуацией. Обида? Нет, медленная и неотвратимая смерть, вот что ждало загостившегося монгрела.
Второй надрез прошел аккуратнее, разделив тело и его небольшую часть на две неравные доли. Захлебывающийся от слюны, задыхающийся от зажатого крика, Гай не самой грани здравого рассудка и болевого шока наблюдал за тем, кого знал много лет. Не слишком хорошо знал, но ведь долго!
Тем временем Катце промыл в лоточке полученный трофей и опустил его в банку, залив прозрачной жидкостью.
Это было хорошо. Еще один стал таким же, как он. Еще один не сможет больше трахать и получать от этого удовольствие. Все равно таких осталось много, слишком много. Но на некоторое время жажда утихла. Теперь можно и подождать, пока глупые полицейские не поймут, что все – зря. Он свободен делать, как хочет, а хочет он освобождать других. Освобождать от страстей и похоти. С остальным он разберется завтра а пока спать, последние недели были тяжелыми.
Дверь легко закрылась, автоматически отключив и освещение. Прошло каких-то десять минут, а как все изменилось, как стало… хорошо.
Прикрученный к металлическому каркасу, в закрытой темной комнате, от ужаса, боли и кровопотери умирал осколок прошлого. Он тоже становился свободным.
