Присцилла подкараулила Мари в ее комнате. Ничего нового, опять нагнетание “ах она такая страшная жуткая непредсказуемоя ой ой ой”, по факту - Присцилла язвит в адрес книжки, которую Мари взяла почитать:
Я все еще стояла у двери, словно бы в комнате сидело ядовитое чудовище или огромный страшный паук, а я не знала, что с ним делать.

Потом просит рассказать, почему Кондор перешел к решительным действиям (действительно, блин, даже удивительно):
Расскажите мне, милая, что случилось такого, что мой племянник сегодня вдруг признал мою правоту насчет алтаря Бранна и попросил совета?
Ну, Мари рассказывает про смерть Хёльды, в ответ Присцилла такая “ну лан, птичку жалко, щас расскажу тебе тогда про ритуал, который с тобой проведут”. Я не знаю, может у меня проблемы с эмпатией или еще с чем-то, но она не говорит ничего ТАКОВА. Да, не очень приятная тетя, но и не ужасужас она как паук
Сначала ритуал включения Мари в семью дель Эйве не хотели проводить, потому что это привязывает ее к новому миру. Тем сложнее будет ее потом вернуть домой (пипец, они оказывается даже думают над тем, чтобы ее вернуть).
Присцилла вообще-то тоже выражается очень замудрёно, не в смысле “фиг разберешься”, а в смысле “ну и нафига так закручивать простую мысль?”. Вот они обсуждают, как Мари заглядывала в свой мир сквозь зеркало, и что грядущий ритуал устроен очень похоже:
– Считается. В нем было, если я не ошибаюсь, четыре элемента. Предмет. – Присцилла выставила вперед ладонь и загнула один палец. – Особое место, храм – два. Кровь – три. Усилие воли – четыре. Уберите что то одно – и нужного эффекта вы не достигнете. Алтарь Бранна – предмет и одновременно место, усилие воли и кровь вам тоже понадобятся. – Она с наслаждением наблюдала за тем, не изменюсь ли я в лице. – Вы будущий маг, вы не должны бояться своей крови. В этом мире вообще мало что бывает сильнее крови, – добавила Присцилла многозначительно. – И связей, которые кровь дает. Но, кроме предмета и места, воли и жертвы, есть еще один элемент. Время.
Ну, в общем, из замка катакомбы ведут прямо к алтарю, ритуал должен быть совершен на рассвете, поэтому Присцилла присоединяется к сонму тетешкающих и несколько раз делает акцент на том, что Мари нужно выспаться. Кстати, там еще Кондор приходит, как всегда усталый и недовольный. По-моему, это его основные качества.
Время супчика!!!
Ты ужинала? – с искренней заботой спросил он.
Я кивнула.
Кондор вдруг резко погрустнел.
– Тогда я пойду украду что нибудь с кухни, – сказал он, одергивая одежду.
– Мне пойти с тобой?
– М? – Он снова повернулся ко мне. Одна его ладонь уже лежала на дверной ручке. – Ты очень скрасила бы вечер. Даже если он будет полон твоих каверзных вопросов. Серьезно.
***
После в целом приемлемого описания кухни - вероятно, уютной при свете дня, но сейчас едва освещенной единственным фонарем - переходим к содержательной беседе ужинающего Кондора (как приятно в этой книге встретить здоровый аппетит!) и Мари. Он просит рассказать все, что Мари узнала и услышала за целый день, она считает это стукачеством. Серьезно? Рассказать о том, как она побеседовала с Шамасом или о разговорах за ужином - стукачество?

Затем Мари задает странный на взгляд чтеца вопрос (а Кондор дает очевидный ответ):
– Кстати, почему ты не позвал кого то из слуг? Разогреть еду там, не знаю…
Он спокойно дожевал, не торопясь отвечать на мой вопрос.
– Самостоятельность, милая. И, наверное, желание побыть свободным от любопытных взглядов, – сказал Кондор невозмутимо.
Потом они все же обсуждают беседу Мари и Шамаса, Кондор разговаривает с Мари как учитель или гувернер с пятилетним ребенком:
– Что ты чувствовала, гуляя с Хозяином Зимы по Изнанке?
Я моргнула, не сразу найдя ответ.
– Ну, было холодно и… почему ты спрашиваешь?
– Холодно и – что? Ну же, милая. Любопытно? Интересно? Страшно?
Я попыталась вспомнить и почувствовала, как вдоль позвоночника ползет ужас. Наверное, что то такое отразилось у меня на лице, поэтому Кондор снова самодовольно усмехнулся, почуяв мой ответ прежде меня самой.
При этом подобные ассоциации у Мари возникают ТОЛЬКО при встречах с Присцилой. А она ее хотя бы милой не зовет.
В общем, бла-бла-бла и бла-бла-бла про королеву сидов, после чего Кондор настаивает на том, чтобы Мари выспалась перед ритуалом и в этом ей помогает очередное зелье. Попутно ОПЯТЬ обсуждают Присциллу (мне это уже капец как надоело, ибо не стоит выеденного яйца, но наша парочка постоянно возвращается в беседе к тетушке). К расказанному ей Кондор добавляет, что суть ритуала не просто в том, чтобы порезать руки, а в том, чтобы проявить доверие друг к другу, дав полоснуть по руке ножом. Вау. So deep

А еще после ритуала может появиться какой-то “вестник Изнанки”, и нашим героям очень нужно, чтобы он явился и ответил на “кое-какие вопросы”. До кучи узнаём, что у Присциллы и Шамаса давние терки и идем спать.
***
Встречаем героев уже утром, Мари с тяжелым фонарем наперевес в сопровождении Кондора с батей идет к катакомбам. Страшно, страшно, очень страшно, мы не знаем, что это такое. А нет, стоп, страшно не поэтому:
– Я боюсь не призраков, а того, что окажусь там заперта, – ответила я серьезно. – Под землей.
Ну конечно.
В общем, дальше ничего особенного, Кондору путь тоже в новинку, но маршрут он знает, так что под описание холодных и мрачных подземелий парочка пускается в путь по узким запутанным извивам.
***
Еще немного описаний катакомб, но затем начинается новый диалог. Обсуждают - угадайте, кого? - Шамаса и Присциллу

Мари интересуется, зачем он вчера приходил к Парсивалю, а Кондор знает ответ, но это “не её дело и не его тайна”. Ну, в целом, ок. Зато Кондор говорит, что на Островах Шамас отдавал некий долг Моранн, но про это он тоже не расскажет. Точнее, расскажет, но не сейчас. Господи, мы к какой книге узнаем хоть что-нибудь?)
Дальше следует короткий этический диспут о том, нужно ли делать алтари легко находимыми для всех людей, или лучше оставить их скрытыми от большинства. Угадайте сами, кто на чем стоит, я лишь скажу, что и тут счетчик обращений “милая” задорно щелкает.
Пара выбирается на поверхность, где в предрассветных сумерках лежит совершенно обычный валун, никак не похожий на могущественный артефакт.
Самооценка Мари, конечно, не обязана быть высокой, но следующий пассаж меня даже в ступор ввел:
Я же стояла напротив и с растерянным видом наблюдала, как он ставит свечу на край камня, как снимает с правой руки перчатку и проводит пальцами по фитилю, отчего тот вспыхивает и загорается ровным пламенем. Очень хотелось надеяться, что не будет никаких заклинаний или пассов руками, потому что уже сейчас я начала чувствовать себя невероятной дурой.

Чел просто сел возле камня на землю, поставил свечу и зажег своей магией. От чего тут чувствовать себя дурой, да еще и невероятной?
В обрамлении обычных для Зеркал бла-бла-бла и ля-ля-ля они режут друг другу ладони, после чего Мари с иронией (простите, с сарказмом) вопрошает:
– И что, никаких спецэффектов? – не без сарказма уточнила я, пытаясь пошевелить рукой.
Потом Мари утыкается в Кондора и они стоят, обнявшись, и ждут догорания свечи. Ну а затем…
Он только криво улыбнулся в ответ и вдруг насторожился, глядя куда то поверх моей головы с невероятным удивлением на лице.
Я обернулась, почти инстинктивно схватив его за рукав, и точно так же замерла, не поверив в первый момент, что не смогла услышать шаги, которые должны были раздаться так близко, и почувствовать присутствие кого то еще.
Существо, стоящее в полушаге от нас, откинуло с головы легкий капюшон и тонко улыбнулось, не показывая зубов. Его – или её? – остроскулое лицо в сумерках казалось бледным, как снег, и почти человеческим, но эта улыбка, похожая на порез, почему то превратила его в гротескную маску.
Боже, но если Кондор с самого начала говорил, что может появиться вестник, более того, ему НУЖНО, чтобы вестник появился, то откуда невероятное удивление? Оно должно быть у Мари, но никак не у него.
Вестница сообщает, что Изнанка приняла просьбу, ergo ритуал сработал. После чего заявляет о своем праве и обязанности взглянуть на Мари (странная фигня какая-то, но ладно). И тут Мари жмыхает ( я хочу, чтобы вы прочитали это целиком, заодно освежите в памяти стиль текста):
А потом те же хрупкие пальцы коснулись моего подбородка, заставляя поднять голову и посмотреть в темные, глубокие, как зимняя ночь, глаза.
То, что смотрело на меня из них, было очень большим и очень старым. Оно было почти как Хозяин Зимы, и, наверное, было им самим – тоже, а еще кем то другим, мне еще не знакомым. Человеческая часть меня понимала, что лучше ему таким незнакомым и оставаться. Оно отзывалось на множество имен, которые я не знала и не хотела знать, и сейчас смотрело на меня множеством глаз – через глаза вестницы.
Я теперь знала, кто она и зачем она пришла.
Знала, зачем была нужна свеча.
Знала, почему не замерзает родник, бьющий рядом с каменной стеной.
Знала, что эта стена – это та стена, к которой прикасалась моя рука несколько дней назад, но иная, обратная ее сторона.
Знала, что мы не покидали города, но ушли гораздо дальше.
Знала, почему Присцилла так хотела, чтобы мы оказались здесь.
Знала, что не буду злиться на Кондора, который тоже все это знал, но не сказал мне, что будет вот так.
Что все не так просто, и не закончилось в тот момент, когда моя кровь смешалась с его кровью на камне.
Потому что так не должно было быть, и в первую очередь – не должно было быть меня здесь, в этом мире, под этим небом, на этой земле.
Иначе, впрочем, тоже не могло быть, и каждая из нитей вероятностей, тянущихся сквозь Бездну, звенела, потому что это мгновение, это мое здесь и сейчас, было заложено в самом начале плетения, где то там, куда мой разум не доставал. И каждое событие, каждый мой неосторожный шаг, каждая нелепая случайность – все это вело меня сюда, потому что здесь эти нити пересекались и расходились дальше, во тьму. Из этой тьмы на меня смотрели с любопытством и злостью, с алчностью и презрением, с интересом и равнодушием – тысячи глаз, а я смотрела в них.
И знала, что во мне есть что то такое, что делало меня особенной. Важной.
Что было что то, для чего я была нужна.
Именно поэтому я была здесь.
Именно поэтому случилось мое «сейчас».
Когда вестница поняла, что я все это знаю, она наклонила голову – и поцеловала меня.

***
Когда Мари приходит в себя, Кондор как раз обкашливает вопросики с Вестницей, та назначает встречу со слугой Кондора:
– Откуда ты знаешь про слугу? – спросил Кондор. Его голос раздался откуда то над моей головой. – Я только вчера разрешил ему явиться в Галендор.
Про слугу я еще чуть позже напишу свои соображансы.
В общем-то, на этом сцена и заканчивается. Мари очнулась, все норм, только плющит немного, Вестница уходит.
***
Трип от ритуала заключается в обрывочном сознании и обостренном восприятии окружающего. Еще какое-то шестое чувство проснулось (и этот кусочек тоже достоен ознакомления, аноны:
Не представляю, что вестница сделала со мной, но, кажется, к моим органам чувств добавилось еще что то, и это что то заставило меня замечать намного больше, чем я всегда замечала.
Я видела линии, по которым свет расходится вокруг своего источника. Я видела что то внутри кристаллов и в тот момент понимала, что это – то самое плетение, которое заставляет их светиться. Я видела потоки Силы, спрятанные под землей, они напоминали то бледную, чуть сияющую во мраке грибницу, то ручей, текущий сквозь землю и воздух. Я чувствовала каждую песчинку, которая висела надо мной, и от этого мне было очень, очень страшно. Я хотела забиться в угол и лежать там, пока земля пожирает меня. Я хотела, чтобы все это закончилось – как угодно.
Но я шла вперед.
Когда я закрывала глаза, темнота не становилась абсолютной: мне казалось, что в этом единении с собой я не одна, совсем не одна, и то, что посмотрело на меня из глаз вестницы, снова обретает надо мной власть.
И это было куда страшнее, чем видеть свет, Силу и землю.
Все вокруг вдруг обрело какой то смысл и стало символом и самого себя, и чего то еще, большего, вмещающего в себя каждый из возможных смыслов.
И фонарь, светящий во тьме, которая никогда не узнает, что такое солнце, потому что солнцу в ней не место.
И рука, за которую я держалась, чтобы не потеряться.
И это мое новое зрение, настолько ясное, что оно было сродни слепоте.
Я что то спрашивала постоянно, а Кондор отвечал мне, проявляя чудеса терпения и спокойствия. Говорил, что осталось немного – и я смеялась, зная, что он опять врет мне: уж я то знаю, куда мы идем и как долго еще идти, потому что я могла увидеть все коридоры и галереи этого подземелья. «Оно было куда больше, чем они думали, – говорила я, – и куда древнее, чем представляли. Оно построено на ином фундаменте, и есть в нем лестницы, спускающиеся в никуда».
Потом они выходят из подземелья, их встречает Персиваль, а Мари чуть отпускает.
***
Два мужика заботушкают Мари, дают ей зелье для ясного ума, и Кондор говорит, что Мари имеет право злиться на всех дель Эйве за то, что они не рассказали ей о побочных эффектах ритуала. Парсиваль уходит за Присциллой, а голубки выясняют отношения, обнимаются, Мари плачет в плечо Кондору, в общем, ничего нового.
< …>
– Я самонадеянный идиот.
– Как, впрочем, всегда.
Мы отпрянули друг от друга, как школьники, которых застукали под лестницей.
Присцилла, вся в черном, собранная и строгая, идеальная в этом своем утреннем трауре, стояла у двери, сложив на груди руки.
Сколько она уже тут?
– Мой племянник, леди Лидделл, всегда считал, что правила написаны не для него, – сказала Прис. Она подошла к окнам и распахнула шторы. Сумерки за окном почти не побледнели. – И пара жестоких уроков, которые он получил, его ничему не научили. Так что «самонадеянный идиот» – это еще мягко сказано. Но, думаю, ответственность за вас поможет ему исправиться. Как, к примеру, детям иногда идет на пользу забота о щенках и котятах.
Присцилла мне нравится все больше - она наливает чаю себе и Мари, а Кондору говорит, что он и сам справится. Потом справляется у Мари о самочувствии и искренне обращается к ней “дорогая”. Блин, серьезно, почему на нее бесконечно говнятся? Может, причины и есть у того же Кондора - он все-таки ее давно знает - но мне, как читателю, не понятен такой градус враждебности и зашухеренности Мари по отношению к тетке.
Оказывается, Изнанка проявила интерес к нашей попаданочке и вестница по велению своих хозяев инициировала Мари. Поскольку выяснилось, что Мари
Маленький источник силы. <...> Как драгоценный камень в кольце, способный накапливать в себе энергию Потока, только лучше. У камня нет разума и свободной воли, а вы, как я понимаю, уже однажды очень помогли моему племяннику, когда он, как настоящий самонадеянный идиот, вычерпал себя до дна.
В целом, ей советуют учиться контролировать свою силу, но в остальном жить, как прежде. Эх, а Мари уже успела подумать про себя, что она “очень, очень важная”.

Всплеск эмоций грозит нестабильностью силы, и в таком состоянии эту силу будет очень легко забрать. Вангую, что это обязательно в итоге и произойдет.
Дальше короткая сцена, предлагаю просто посмотреть, какая Мари приятная человечица (и какие низкие стандарты дерзкорезкости в мире Зеркал):
– О, конечно, – с подчеркнутым сочувствием протянула Присцилла и ласково погладила меня по руке. Я напряглась. – Надеюсь увидеть вас за обедом, милая.
Ага, в качестве главного блюда.
Я натянуто улыбнулась ей.
– Я вернусь, – сказал Кондор, придерживая дверь, чтобы я вышла, сжимая в руках пальто и сапоги.
Скорее, вылетела, потому что очень хотела оказаться подальше от Присциллы. И от ее намеков.
– Уж будь так добр… – донеслось вслед.
– Прис!
Я не услышала, что она ответила Парсивалю: Кондор закрыл дверь и, прислонившись в ней спиной, посмотрел на меня – задрав голову, чуть свысока, из под ресниц.
– Что? – смутилась я, пытаясь натянуть сапог. Пальцы еще плохо меня слушались. – Доставляю слишком много проблем одним своим существованием?
Маг перевел взгляд на потолок, словно бы искал поддержки у кого то из своих богов. Боги молчали.
– Ну, прости, знаю два способа привести взрослого мужика в чувство, но бить тебя по лицу мне не хотелось, – все еще краснея, буркнула я.
– Я не выпускница школы для благородных девиц, милая, чтобы придавать таким вещам особое значение, – оскалился он. – Ты, как я заметил, тоже не оранжерейный цветочек, так что не обращай на Присциллу внимания.
***
Ох господи, я уже знаю, какой кусок текста будет дальше и все мое нутро вопит от боли. Нам показывают прогулку Мари и Ренара спустя три дня после ритуала, при этом в повествования то тут, то там вклиниваются события из этих прошедших дней и просто рассуждения Мари. Эти перебивки абсолютно. мать их. никак. не выделены при верстке. Ни шрифтом. Ни звездочками. Никак. Можно было бы хоть курсивом пустить все, что относится к флешбекам. Но нет. Причем я сверила свою пиратку с версией на Литресе - там так же.
Короче, друзья скачут по холмам и Мари вспоминает, как Парсиваль вручил ей зачарованную сережку, чмокнул в лоб и официально принял в семью. Все эти три дня девочка ужаааасно скучаааала, но если вы думаете, что мы отдохнем от присцилло-нытья, вы ошибаетесь. Тут еще фраза есть пиздец кривая:
Я ждала, когда же в Гнездо вдруг заявится кто то вроде соседок, ну, из тех, кого благородные скучающие леди принимают с обеда до вечернего чая, или когда там полагается, но нет.
Ужаслая стласлая Присцилла навещает Мари в библиотеке и заводит разговор о книжке. После чего справляется о самочувствии и говорит о насущном - Мари нужен наставник, который обучит ее контролировать силу. Все это сделано пусть и без особой теплоты, но и без свиноебства, а Мари опять истеричит внутри:
Я почувствовала, как холодок нехорошего предчувствия ползет по позвоночнику.
А ты что думала, она будет с тобой книжки обсуждать?

Поскакушки от прогулки с Ренаром в настоящем снова к флешбекам последних дней продолжаются и ужасно бесят. Если Маша хотела сделать это приемом - я прием не оценила. Если не хотела - плохо, очень плохо, потому что эта жвачка, перетекающая одна в другую, ужасно стопорит чтение и у меня натурально опух мозг.
Из флешбека с Кондором (щас будет супер громоздкая фраза в стиле Покусаевой):
Как сказал Кондор, пока сидел у меня в комнате, потому что я попросила его не уходить, пока я не успокоюсь, <...>
мы узнаём, что вот это странное состояние после ритуала называется трансом, и это
Реакция сознания на то, что тебе открывается новый мир и новые связи в этом мире. Способ не тронуться умом от того, насколько ярким и четким становится этот мир. Это происходит не всегда – лишь в тех случаях, когда случается что то из ряда вон. Трагедия. Сильное потрясение. Опасность. Отчаянная влюбленность. Первый секс. Религиозный восторг, на чем строились многочисленные ритуалы инициации, создающие у неофита нужное эмоциональное состояние, в том числе – с помощью наркотиков. Встреча с фэйри – то, что случилось со мной.
И еще нам открывается СТЕКЛОООО из детства Кондора. Он что-то разбил у маменьки, расстроился и захотел склеить. Так он поймал свой транс и инициировался. Бедный, бедный Кондор… Там мать тиранша что ли была? Ну явно какой-то скелет в шкафу.
Глава заканчивается диалогом с Ренаром, который в сотый раз втолковывает Мари, что их мир - мир условностей, правил и приличий. Говорит, что дель Эйве хорошо умеют условности обходить, но Мари пока слишком мало знает, чтобы грамотно нарушать правила. Снова поминает Присциллу - дескать, она хорошо знает, что бывает за нарушение этих правил. И дальше у меня сгорает жопа, потому что Мари отвечает, что благодаря Присцилле она учится терпению и МИЛОСЕРДИЮ, блядь!!! ААААА!!!!

Напоследок скажу, что по крайней мере к концу главы немножко связались ниточки. Если помните, там незадолго до ритуала Кондор навестил знакомую эльфийку и сказал, что она будет проводницей Мари в этом мире. Наставницей вроде как. Ну, теперь понятно, что он заранее знал про Силу, дремлющую в попаданочке, и возможно, эта Айвеллин и есть тот самый загадочный "слуга" Кондора. Хотя вроде бы она ему равная... Хуй поймешь короче, эта Айвеллин скоро, видимо, явится в Гнездо.