Итак, в начале главы нам дают экскурс в мифологию мира. У меня зубы свело от вторичности, пусть и у вас сведёт:
Когда люди были маленькими и жили, копаясь в земле и страшась ночных шорохов, они придумали себе богов — или боги явили себя людям как основу из основ, причину и следствие, отражение самой природы и ее древних законов, которым подвластна и жизнь, и смерть. Те боги не были жестоки, хотя сейчас кажутся именно такими: так жесток лес и речной омут, так жестоки ледники на вершинах гор и глубины морские, так жестока стихия лесного пожара, и февральский голод, и засуха, сжирающая посевы, и полуденный зной, и лед, и ветер.
Это было такое время, когда мир был полон клыков и когтей, и ночной тьмы, и отблесков костров, рядом с которыми жались друг к другу люди, слабые, как слепые котята. Но род человеческий креп и рос, и на смену камням и палкам однажды пришло железо, и крепкие стены из бревен отгородили костры от леса и от зимы. Человек начал брать, а не спрашивать, но он всегда помнил слова благодарности.
Так появились ритуалы — из способов договариваться, просить и благодарить ту Силу, которой подвластны ветер и тьма, огонь и течение рек.
Человек поднялся на ноги и осмотрелся, но не успел задрать нос — где-то на юге, на берегу теплого моря, которое не привыкло быть злым, появились белые ладьи, а на ладьях были создания, от которых шел Свет. Они говорили на певучем языке и называли себя разными именами, множеством имен, одно из которых было — eldar или эльфы, как стало привычно потом. Кто они и откуда пришли — тогда никто не знал, но их паруса не успели просохнуть, как началась новая эпоха.
У эльфов была своя магия, а еще у них были книги и знания, как строить каменные дома, защищенные от огня и гнили, как сделать сталь прочнее, как создавать стекло — тонкое, чистое, как делать его разноцветным и складывать в узоры, как разводить костер одним взглядом и как останавливать кровь и кашель.
Эльфы готовы были делиться и научить, как старший брат учит младшего тому, что знает сам. Их белокосые девы перебирали тонкими пальцами струны и пели, и люди шли на эти голоса, как раньше шли за болотными огоньками — в топь, к острым клыкам и когтям.
У эльфов не было ни клыков, ни когтей, они казались почти богами — ласковыми и милосердными, но за мягкостью слов и терпением старших братьев таилось коварство. Люди поняли это поздно, уже после того, как из-за белых стен Каэрии, возведенных людскими руками, к северу, к востоку и к западу шли отряды в сиянии ослепительного света, чтобы мир, куда эльфы пришли как гости, признал в них новых хозяев.
Были они жестоки? Не больше, чем жестока лоза, обвивающая дерево, чтобы расти и жить. Они не принесли ни новых богов, ни новых чудовищ, но сами становились чудовищами, стоило людям восстать против них. Старшие братья хмурились и наказывали младших, как хозяин наказывает пса, который вздумал рычать на него, — со всей строгостью и милосердием. Людские вожди, короли крошечных государств, которые тогда едва проклюнулись на этой земле, один за другим сдавались, и эльфы шли к западу — север уже принадлежал им, а с востока мешали горы.
Но и за горы потом пролегли их дороги.
Рабство стало платой за искусство строить дороги и стены из камня, в обмен на умение врачевать и жалкие крохи знаний об иной магии, о Силе, которой не нужны ритуалы и жертвы. Рабство не было тягостным, и тех, кто сам сдавался доброй воле захватчика, ждала сытая жизнь. Рабство длилось недолго — для эльфов, но слишком долго — для людей, и тот, кто принимал из рук Вечного Господина ритуальную чашу в знак смирения и благодарности, старался забыть, что прадед его прадеда мог пасть от руки, эту чашу дающей.
Годы стекались в века, века впадали в тысячелетия, и океан времени был спокоен, пока не появились Двенадцать.
Никто не знал, что свело их вместе, таких разных, и почему они называли друг друга братьями — и сестру свою звали сестрой. Слухи о них появились вместе со слухами о темных ладьях, ударившихся о самый западный берег, но была здесь какая-то связь — тоже никто не знает. Одни говорили, что Двенадцать были людьми, которым Древние боги даровали силы, чтобы спасти этот мир от вторжения. Другие — что это сами Древние обрели плоть и кровь, а вместе с плотью и кровью обрели человечность. Третьи потом сказали и были, возможно, правы, что Двенадцать пришли из-за Грани миров, и все они — Странники, обреченные на безвременье и неприкаянность, ибо за прегрешения свои не могут они обрести дом ни в одном из миров.
Но кем бы ни были эти Двенадцать, они принесли людям свет знаний — не жалкие отблески чужого сияния, а истинный свет.
За это они стали Богами.
Легенды имеют свойство впитывать ложь, и эти новые Боги, когда-то жившие среди нас, превратились в кусочки историй о сотворении мира, о прошлых эпохах, о любви и о смерти, о том, как вести себя нужно и как не нужно, о прощении и милосердии, о жестокости и тщеславии, о людях и о нелюдях. Одни истории правдивы, другие — правдивы на треть, иные лгут до последнего слова — и лишь оно сохранило истину. Память людей короче их жизней и столь же хрупка, как листы старых книг.
Что-то забылось, что-то добавилось, правду уже с трудом отличают от вымысла, меняют ее, как хотят. Но законы магии все так же выше людских законов, а законы крови — выше законов магии, и если ты хочешь правды — спрашивай у тех, в чьей крови магии больше, чем в осенних туманах и огоньках над болотом.
Потом мы переходим к разговору Мари и Кондора, где Кондор признается, что его род ведёт происхождение от одного из богов, Бранна, который научил людей волшебству. Я смотрю, Покусаева себе уже ни в чём не отказывает. 
Реакция Мари:
Если до этого момента в моей голове была хоть какая-то картина мира, сейчас она снова разрушилась.
«Фамильная черта, леди».
«Моя кровь — штука слишком ценная, чтобы тратить её на ерунду».
Его: «Вот и не надо пытаться, милая», — сказанное Видящей в лицо, когда она побледнела, разглядев что-то такое вот.
Пугающее.
У него была причина считать себя выше других, однозначно. Была причина относиться к Герхарду и ему подобным с покровительственным презрением. Держать дистанцию с кем-то вроде меня. Наверное, у него даже была причина фамильярничать с кронпринцем. И уж точно у него были причины не хотеть, чтобы его узнавали. Не ради меня и во избежание лишних вопросов. Ради себя самого.
Я вдруг перестала дышать, подумав о том, что этот человек — или теперь его считать не совсем человеком? — может значить для этого мира, что ему может быть позволено, и что он сам себе позволяет.
Очередной сюжетный поворот, к которому читателя вообще не подготовили, потому что, хоть Мари и вспоминает какие отдельные фразы Кондора, эта тема родства с богами выпрыгнула вообще ниоткуда. Как вообще читателю проникнуться откровением, если про богов он знает мало (ну то есть там есть вот эта мифология и ещё что-то, но при этом нам практически не рассказывают о культах богов и о том, какое место они занимают в мировоззрении людей этого мира), а про потомков богов — вообще ничего. Может, у них там был какой-то местный Зевс, который ебал все, что движется, и теперь каждый пятый человек в мире — потомок богов.
Это вообще очень паршивое построение сюжетной линии, когда в начале предпоследней (или предпредпоследней, я запуталась) главы на читателя вываливается инфа о богах, а через три страницы рассказывается, что один из главных героев — потомок эти богов. Вот поэтому сложно отделаться от ощущения, что перед нами не нормальное продуманное произведение, а оридж с фикбука, который писался без плана, путём набивания ВОТЭТОПОВОРОТОВ хоботом.
Между тем Кондор вспоминает о том, что Мари предложили перейти под опеку его семьи, и Мари начинает плакать. Она ещё не раз будет плакать, краснеть, бледнеть, трястись и т.п., я потом немного об этом поговорю.
А пока покажу вам, как не надо писать расстроенных людей:
— Я чужая. Всем. Тебе, Ренару, твоему отцу. — Я зачем-то смотрела вниз и чуть в сторону, за его плечо, боясь поднять взгляд. — Принесла с собой неприятности для всех, ломаю... все ломаю, — пришлось снова вздохнуть, чтобы не заплакать.
Кондор, кажется, хотел возразить, но не стал и позволил мне высказаться.
— Все должно было быть иначе, как ты говорил. Побегала бы по вашим балам и ушла. А теперь мне кажется, что ваш мир прорастает через меня.
Его ладонь легла на мой затылок и взъерошила волосы.
— Так и есть. Прорастает.
— И у меня такое чувство, словно я пришла в твой дом, съела твой ужин и согнала с любимого кресла твоего кота, — я вздохнула и позволила себе ткнуться лбом в Кондора.
Вот просто... Я сижу такая и развожу руками, потому что ну это же совсем плохо. Какой-то исключительный талант писать о переживаниях максимально неубедительными словами.
Потом они пошли в лавку, перед нами очередное неизобретательное описание города:
Улица была торговой, и за темными стеклами витрин скрывались целые миры, иногда до обидного банальные — вроде магазинов готового платья или специй. Наверное, я ожидала, что в городе магов все лавки будут полны оккультных штук: хрустальных шаров, сушеных трав, склянок с пыльцой фей и дохлыми змеями и человеческих черепов в ассортименте. Но нет. Ни старцев с посохами и в мантиях, ни островерхих шляп на каждой встречной леди, ни даже тебе черных котов, нахально смотрящих на тебя со ступенек и из окон.
Людей было не слишком много и от жителей той же Йарны (с чем мне было еще сравнивать?) они отличались разве что фасонами одежды и чуть иной манерой держаться — немного отстраненной, словно бы им не было дела ни до чего, кроме некой цели, которая ждала их впереди.
На холиварке не любят Макса Фрая, но вот у неё читаешь про попаданца в другой мир и всё как на ладони: вот тебе попаданец, который реально сперва охреневает от местных обычаев и радостно пересказывает их читателю, подмечая разницу; вот тебе другой мир, который заметно отличается от нашего и может привести человека из нашего мира в смятение. Тут мир как будто создавала плохо обученная нейросеть, в которую загрузили Толкина, "Стренджа и Норелла", пару викторианских романов и десяток янг-эдалт книг с плохо проработанным псевдоеврпейским сеттингом. И главное, героиня вообще никаких различий не подмечает, кроме того, что там присутствует магия. Причём эта магия никаким странным, цепляющим читателя образом на культуре не отражается. Это чисто такой ленивый вордлбилдинг, когда есть порталы и еще магия заменяет электричество, но при этом ничего по-настоящему непривычного для попаданки там нет. Ну, вроде какой-нибудь странной манеры строить здания, которая не работает в нашем мире, или необычных способов перемещения по городу. Или магической кулинарии.
Простите, я могу нудеть о хуевых фэнтези-мирах бесконечно.
Мари и Кондор приходят в лавку торговца магическими кристаллами и талисманами, и спасибо хоть он не бисёнен, но тоже называет Мари "девочкой" и даёт ей конфетку.
Кондор покупает Мари талисман, на что она вот так реагирует:
Он покосился на меня.
Шамас стоял, опираясь локтями на прилавок, и наблюдал, как я смущаюсь.
— Впервые вижу такую картину, — прокомментировал он происходящее. — Чтобы женщина отказывалась от красивых камушков. Вы только гляньте, леди! — Он повел рукой в сторону россыпи колец, подвесок и прочей ерунды, которая была в шкатулке. — Неужели ничего не нравится?
— Нравится, — сдержанно ответила я, потому что не могло не нравиться. — Очень.
— Ну, хоть что-то, — рассмеялся Шамас.
— И так со всем. — Кондор вздохнул. — Леди очень переживает, что разорит меня или казну Иберии. Наверное, дай ей волю, она бы постаралась питаться солнечным светом, но, к счастью, еда — это то, в чем мы пришли к компромиссу.
— Я старалась быть самодостаточной, — призналась я, глядя на улыбающегося Мастера-ювелира. Он заулыбался еще больше. — Не люблю доставлять неудобства другим людям.
— Вы доставите больше неудобства, леди Лидделл, если однажды в вашем бокале окажется что-то, чего там быть не должно, — разумно заметил Шамас, все еще улыбаясь. — А рядом не будет никого с противоядием. Возьми вон то кольцо чуть правее, — посоветовал он Кондору. — Да, это. Должно подойти.
— Наверное, я должна сказать тебе спасибо, — выдохнула я в сторону Кондора. — И я отдам тебе эти деньги...
— Я не приму их, — резковато ответил маг. — Мари, это не подарок и не попытка удовлетворить какую-то твою прихоть. Я делаю это не только для тебя, но и для себя самого. Да, — он вздохнул, — должно быть, звучит не слишком приятно, но это правда. Хочешь ты того или нет, милая, тебе придется смириться с тем, что твоя жизнь теперь принадлежит не только тебе.
Это уже просто утомительно. Вроде как Покусаева пытается показать, что Мари неловко принимать дорогой подарок, но на деле её поведение скорее просто невежливым. Из каких денег она собирается расплачиваться? Продаст мамкину квартиру в родном мире что ли?..
А потом Мари попадает в дом Кондора и начинается ещё больший детский сад, чем был с принцем. Я думаю, любой, кто читал фички на фикбуке/ао3, сталкивался с таким. Вот открываешь ты фик про какую-нибудь древнекитайскую знать, и понимаешь, что его писала Даша четырнадцати лет с кругозором уже, чем анус девственника в яое, и все эти китайские аристократы у нее в одной комнате спят, работают и принимают гостей, потому что Даша, живущая в двушке с родителями, не представляет, что у людей может быть много комнат для разных целей.
Ну вот тут примерно такая же поебота, хоть есть отдельные кабинеты и столовые.
Но для начала покажу вам очередное "описание":
Улица заканчивалась аркой, втиснутой между старинными зданиями, очень чистыми, очень ухоженными. За аркой открывался вид на подъездную дорогу и глухую каменную ограду, скрывающую цель нашего пути.
Когда мы подошли к изящным кованым воротам, за которыми начиналась белая от снега аллея, я поняла, что мои страхи насчет мрачного викторианского особняка с привидениями начинают оправдываться.
Силуэты деревьев таяли в начавшейся метели, заставшей нас через пару шагов от арки и сейчас путающейся под ногами и в волосах. Ворота были заперты, но передо мной любезно распахнули небольшую калитку, вписанную в переплетение металлического кружева так, что если не знаешь, что она есть, то никогда и не заметишь.
— Я, конечно, ожидала чего-то такого, — призналась я, подавив желание присвистнуть от смеси восторга и легкой зависти, — но не настолько... такого.
— М? — Кондор повернул голову в мою сторону.
— Поместье принца было не намного больше, — сказала я.
Да, это всё. Буквально. Нихуя не понятно, как выглядел этот дом и только ли там один дом или еще какие-то постройки.
Кстати, доебусь до мыша. "Поместье" — это земля, а Мари, судя по всему, имеет в виду "усадьбу". Ну или просто дом.
Кондор пробивает четвертую стену, делая отсылочку к викторианским романам нашего мира:
— А мрачный дворецкий и призрак замученной горничной будут? — не удержалась я, пытаясь собраться с мыслями, потому что от страха и ожидания меня начинало трясти, даже живот скрутило.
— И сумасшедшая родственница на чердаке, непременно. — Кондор потянул за одну из ручек, распахивая передо мной дверь.
Мы заодно узнаем, что семья Кондора not like other aristocrats, у них мало слуг:
Из темноватой прихожей, освещенной запертым в прозрачное стекло кристаллом над дверью, мы вышли в просторный холл с лестницей, которая вела наверх.
— Праздники, — коротко ответил Кондор и тут же пояснил: — В доме, скорее всего, остались личные горничные леди и те, кто работает на кухне. Я уже говорил, здесь мало прислуги. Знаешь, когда я попал ко двору, меня очень раздражало постоянное присутствие рядом камердинера.
Кондор знакомит Мари со своей некровной родственницей, компаньонкой его тёти, и тут начинается эпичный кринж вокруг того, что Кондор привёл в дом Мари.
— Я тоже рад вас видеть, тетушка, — ответил Кондор, и я поняла, что, кажется, моей психике предстоит испытание более суровое, чем я предполагала. — Решение было слишком спонтанным, и вообще-то я думал, что отец успеет вам сказать раньше, чем мы придем. Леди Лидделл, — он кивнул мне, чуть сощурившись, словно бы ему нравилась моя легкая рассеянность от смены роли, которую он играл, — позвольте представить вам мою не родную, но любимую тетю Тересию Хоэрт. Леди Тересия, эта юная особа — леди Мари Лидделл, и, надеюсь, вы не успели придумать себе некую крайне романтическую историю, потому что нас с леди Лидделл связывают куда более сложные отношения.
Тересия, немного ошарашенная, круглыми глазами смотрела то на меня, то на него.
— Юлиан... Я не... — попыталась отнекиваться она, но покраснела так, словно Кондор угадал ход ее мыслей.
Тут уже начала краснеть я.
Вот что это было?..
Тересия, кстати, похожа на нормального живого человека, она интересуется Мари и не корчит из себя хуй пойми что.
Потому что хуй пойми что корчит из себя тетка Кондора, Присцилла. После её появления кринж не прекращался, потому что эта женщина средних лет общается как сучка из плохого фильма про американских школьников. Ну, знаете, там всегда была такая, с модной сумочкой, которая говнила главную героиню на пустом месте.
Но до того, как Мари с ней встретится, Кондор отвёл её посмотреть дом (всё так же нихуя непонятно, что там за дом и сколько в нём этажей) и предложил поиграть с куклами его сестры... 
Это он типа знакомит Мари поближе со своей семьей и ее историей, но бля...
— Обстоятельства поменялись так, что держать дистанцию уже не получается. — Кондор вел меня дальше, из комнаты в комнату, из зала в зал. — Меня намного больше заботит, как я буду врать Тересии, с чего вдруг ты получила покровительство моего отца. Или еще мне интересно, что сейчас Присцилла пытается найти в библиотеке. Что скажет Феликс, когда узнает, а он, поверь мне, узнает рано или поздно, и лучше рано, чем поздно.
Кондор рассеянно втолкнул меня в очередное помещение — угловое, строгое, с камином и множеством книжных шкафов, стоящих вдоль стен. В надкаминном зеркале я увидела свое окончательно побледневшее и заострившееся от переживаний лицо и едва не вздрогнула.
— Так что я готов даже отвести тебя в игровую комнату моей сестры и оставить там наедине с десятком сохранившихся кукол, если тебе этого захочется. — Кондор улыбнулся и привычным жестом убрал со лба выбившуюся прядь. — И даже назвать тебе их имена, если, конечно, у меня получится все вспомнить. Присаживайся. — Меня подвели к узкой кушетке, стоявшей между двумя книжными шкафами. — И, кажется, я знаю, что тебе сейчас нужно.
Они потом опять безрезультатно пережёвывают, что Кондор что-то скрывает от Мари, и Мари такая "ах, ну понятно, почему он скрывает, но всё равно", но их прерывает отец Кондора. И они встречают Присциллу.
Я вам сейчас процитирую целый кусок, чтобы не плакать одной:
— Так вот из-за чего так волнуется моя милая Тересия, — сказала Присцилла, с грацией хищника поднимаясь и делая несколько шагов вперед, к нам навстречу. — Доброго дня, Юлиан. Очень мило с твоей стороны иногда появляться до того момента, когда в приличных домах уже принято ложиться спать.
Эти слова не были сказаны с мягкой иронией или родственным укором, уж скорее, из них во все стороны торчали ядовитые шипы сарказма. Я на пару секунд забыла, что мне вообще-то нужно дышать, потому что в страхе и трепете ждала реакции Кондора. Тот каким-то чудом сохранил на лице непроницаемое выражение, даже улыбнулся своей тете, хотя та моментально вернула свое внимание исключительно мне.
— Я думаю, когда всем все понятно, нет смысла соблюдать тонкости этикета, леди Мари Лидделл, — сказала эта женщина, протягивая мне руку — тонкую, сухую, с длинными изящными пальцами. — Меня зовут Присцилла дель Эйве, и я изо всех сил буду делать вид, что мне доставляет удовольствие быть знакомой с вами.
В первый момент мне показалось, что я ослышалась, потому что ожидала я, скорее, возведенной в абсолют чопорности, смотрящей на все с высоты моральных устоев, а получила совсем иное.
И, кажется, это недоумение придало мне сил.
— Взаимно, леди Присцилла, — ответила я, крепко и уверенно пожимая ее руку, и добавила, в глубине души стараясь не думать, что могу об этом пожалеть: — Теперь я хорошо понимаю, от кого Юлиану достались такое прекрасное чувство такта и не менее замечательное чувство юмора.
Меня не поразило молнией на месте. Лорд Парсиваль не превратил меня в жабу, только усмехнулся, причем, вроде бы, одобрительно. Кондор смотрел на меня удивленно и, кажется, такого не ожидал, но осуждать или одергивать не спешил.
Присцилла чуть вскинула подбородок, улыбаясь одним уголком рта, как, похоже, делали все дель Эйве, с которыми я познакомилась, и тоже не стала возмущаться:
— Прекрасно, милая, — сказала она. — Вчера я сделала вывод, что мне предстоит знакомство с кем-то пугливым, как лань, и тихим, как домовая мышь, но у вас есть зубки.
— Вчера? — внезапно спросила Тересия, до того момента сохранявшая настороженное молчание.
— А ты думала, Юлиан вчера приходил только из чувства родственного долга поздравить семью с прошедшим праздником? — абсолютно спокойно бросила ей из-за плеча эта... стерва. — О нет, дорогая, у него слишком много забот, чтобы помнить о таких мелочах.
— Прекрати, — спокойно сказал Парсиваль, чуть сощурившись.
— Молчу, — ответила она, как если бы только что не умудрилась за пару минут наговорить кучу колкостей. — Пойдемте, милая. — Она приглашающим жестом указала мне на диван. В этом жесте было столько властности, что я, бросив взгляд на Кондора и дождавшись его едва заметного кивка, поспешила исполнить приказ. — Нам с госпожой Хоэрт не терпится замучить вас вопросами. Заодно позволим господам, — она кивнула в сторону Кондора и Парсиваля, — немного пообщаться, у них редко появляется такая возможность.
— И вы даже не предполагаете, что мы хотели к вам присоединиться? — Кондор укоризненно покачал головой, даже не думая улыбаться.
Я бы на его месте сейчас вообще взорвалась от возмущения.
— Тебе точно есть, что обсудить с отцом, Юлиан. — Мне показалось, что Присцилла намекает на что-то, неведомое мне и остальным. — Не бойся, мой мальчик. — Она приложила палец к губам, словно обещая о чем-то молчать. — Я чту законы гостеприимства. В конце концов, девочке нужна практика в светском общении, я же правильно поняла?
В комментариях, я думаю, не нуждается.
Потом Мари осталась наедине с Присциллой и Тересией, и Покусаева аж два раза подчеркнула, что они поняли, какая Мари сообразительная. В очередной раз непонятно, почему она сообразительной считается, ну ок. Или там девушки её возраста обычно ложку мимо рта проносят?..
Их разговор, где Мари пытается объяснить, как работает интернет (да!), совершенно бессмысленный. Можно было бы сделать какой-то острый конфликт с Присциллой, который мог бы толкнуть сюжет, но мы уже знаем, что Покусаева не умеет в конфликты, поэтому Присцилла просто продолжает разговаривать как героиня плохого фильма об американской школе. На самом деле это так нелепо, что женщина средних лет начинает с порога хамить гостье своего племянника, которую она даже не знает. Если бы она была бисененом, а не женщиной средних лет, я бы сказала, что это очередной кун для гарема, потому что в enemies to lovers бывает вот этот тупой сюжетный ход, когда герои едва видят друг друга и сразу начинают говниться, как будто второй чувак их собачку убил и труп обоссал.
Они идёт есть. Мари опять нервничает:
Я опустила взгляд на столовые приборы и мысленно выдохнула: их было намного меньше, чем ожидалось, так что я вряд ли что-то напутаю. Впрочем, есть мне сейчас не то чтобы не хотелось, от волнения я просто не думала о голоде.
Тересия, сидевшая рядом, пыталась проявить подобие заботы обо мне, передо мной появилась тарелка с супом, в которую я смотрела и заставляла себя понять, что происходит и где я нахожусь.
— Вы очень бледны, Мари, — сказал Парсиваль. — И у меня такое чувство, что вы растеряны. Что вас смущает?
Вот тут я все-таки немного поговорю о том, что Мари постоянно плачет, бледнеет, краснеет и аж кушать не может.
Я помню, когда я читала первые главы, какой-то анон мне сказал, что Мари невротичка, и я такая: Да ну, разве? Теперь я понимаю, почему анон так сказал, но при этом у меня ощущение, что Покусаева не так её писала, и тут с ней сыграл злую шутку её убогий писательский скилл.
Я вижу то, что чём Покусаева сама говорит. Да, попасть в другой мир стрессово. Да, не знать, что с тобой будет, тоже стрессово. Я бы, наверное, как и Мари, периодически впадала в ступор и начинала рыдать. Только вот Покусаева не умеет прописывать внутренний мир персонажей и последовательно показывать их чувства, и не умеет ставить главную героиню в такие ситуации, чтобы читатель мог ей искренне посочувствовать и охуеть вместе с ней. В результате получается, что Мари начинает нервничать и плакать практически без повода, потому что нам не дают внятную подводку к этому состоянию или же подводка просто нелепая (как с этой теткой-сучкой и её картонным хамством). Потом Покусаева по половину главы вообще забывает, что Мари была обижена, так что нет стабильности в её состоянии, и когда она в следующий раз начинает переживать и нервничать, я как читательница такая: так, а это откуда взялось?.. А, вон там тридцать страниц назад что-то было...
Между тем Мари знакомят с домашней зверушкой семейства, вороном, а потом Мари идёт в кабинет папки Кондора, чтобы снова поговорить об опекунстве.
В кабинет посреди разговора врывается Присцилла (ну то есть натурально врывается, даже не стучит) и в приказном порядке требует провести какой-то ритуал.
— Я вижу, вам здесь весело, — сощурившись, сказала она и остановилась в паре шагов от двери.
Присцилла скрестила руки на груди и строго посмотрела на Кондора. Тот улыбнулся и, пересадив Корвина себе на плечо, отошел поближе к камину, приглашающим жестом указав тете на освободившееся кресло.
— Вы можете не рассказывать, о чем вы тут говорили. — Взгляд Присциллы уперся в меня, въедливый, оценивающий, и, кажется, она сама для себя что-то решала. — Не удивлена твоей симпатии, Парсиваль. Тебе всегда нравились в людях умные глаза. Ну что, девочка, ты же согласилась? — Тонкие губы скривились в усмешке. — Несомненно, согласилась, куда тебе противостоять таким... опытным игрокам.
— Прис...
— Тетя, не надо.
— Молчите оба, я не с вами говорю. — Она распрямила плечи, отчего стала казаться еще выше. Кондор хмурился, и могу честно сказать, я никогда не видела его настолько раздраженным. Парсиваль тоже казался рассерженным, но, видимо, решил дать сестре шанс высказаться — только перехватил мой взгляд и чуть заметно кивнул. — Если ты согласилась, думаю, есть смысл отбросить все формальности. Тебе ведь уже сказали, что от тебя требуется? — Да, леди Присцилла, — покорно ответила я, думая про себя, что раз уж мы отбрасываем формальности, то я все-таки рискну и обращусь к ней на «ты», если совсем невмоготу станет. Присцилла склонила голову набок, мол, продолжай, и я продолжила: — Верность и преданность семье, работа на патрона, если ему понадобится моя помощь или моя поддержка, лояльность и...
— А жизнь ты готова отдать? — спросила Присцилла с таким видом, будто бы уточняла у меня название любимого сорта чая.
Я посмотрела в сторону Кондора — очень, очень напряженного, и не нашлась, что сказать.
Присцилла смотрела на меня сверху вниз.
— Мне показалось, что вы решительная девушка, леди Лидделл, — сказала она. — Но, как я вижу, вы избирательно решительная в своей преданности. — Она словно потеряла ко мне интерес и посмотрела на брата: — Вы уже решили, кто проведет с леди Лидделл нужный ритуал?
— Хм, Прис, — очень мягко, как с расшалившимся капризным ребенком, заговорил Парсиваль. — В ритуале нет нужды. Леди не принадлежит этому миру, не к чему привязывать ее к нему больше, чем нужно.
— Как мило. — Присцилла лениво перевела взгляд на Кондора. — Такая трогательная забота. Мальчик мой, ты вчера сказал, что некто могущественный с другой стороны очень близко познакомился с леди Лидделл. Тебе не кажется, что полумеры в таком случае будут совершенно неэффективны и лишь создадут видимость защиты? Нет, я ни в коем случае не собираюсь все усложнять, конечно, но нам всем очень, — в ее голосе скользнуло что-то, что заставляло искать в словах двойное дно, — очень дорога леди Лидделл, и мы все, я правильно поняла? — Правый уголок губ дернулся вверх, искажая спокойную до этого момента улыбку. — Мы все хотим защитить ее — лучшим из способов.
Кондор, прошептав что-то Корвину, ссадил его на кресло, и ворон не упустил шанса сунуть любопытный клюв поближе к моему уху.
— Я вижу, у тебя есть какое-то предложение, — обманчиво спокойно спросил Парсиваль.
— Конечно. — Она кивнула и с какой-то странной торжественностью посмотрела на Кондора. — Тебе стоит отвести девушку к алтарю Бранна.
Очень кринжово, ребят. Она тут ведёт себя как мой коллега, который нажрался на новогоднем корпорате и приставал ко всем со своими охуительными историями и разговорами за жизнь, а мы такие: "Не-не, Дима, посиди вот тут в уголочке, не приставай к людям".
После этого разговора Кондор и Мари отправляются обратно в замок, где Мари опять плачет, а на сцене появляется Ренар и говорит, что пророчица исчезла. Надеюсь, в следующей главе будет движ, а не кринж.
Ты герой!
