Бедная девочка тут одна, и это я. Знаете, я тут решила в начале чтений давать краткую выжимку – какие же события все-таки соизволили случиться в очередной главе. Скрою катом, вдруг кто-то не хочет СПОЙЛЕРОВ. Итак, во второй главе Отражений
▼краткое содержание главы⬍
Мари и Кондор навестили вторую попаданку (и это заняло ровно половину главы).
Кондор и Мари прогулялись к дому леди Катарины (2 страницы)
Для Мари нашили платьев (несколько абзацев)
Мари навестил Андре Форжо с подарком и письмом от принца Феликса (12 страниц.
А теперь подробнее.
Итак, волшебник Габриэль вытащил вторую попаданку и теперь Мари и Кондор пришли ее навестить. Их встречает неприятная на вид женщина, которая смотрит на Мари
так, словно она была воспитательницей в яслях, а я пришла сюда, чтобы втянуть вверенных ей детей в какую нибудь нехорошую историю. Воровать яблоки, например, или шляться по заброшенным стройкам.
Хотела бы я посмотреть, как ясельники (а это дети до трех лет, если что) постигают концепцию воровства яблок или лазания по стройкам.
К Кондору она тоже настроена так себе, короче, очередная злая тетя, которая может обидеть нашу девочку. Пока все ждут девушку, Мари вцепляется в руку Кондора
так, что, не будь на моих руках тонких кружевных перчаток, я бы, наверное, его поцарапала.
Я не поняла, что такого уже произошло за две минуты, что ей вот настолько не по себе, но… Ладно… Нам не привыкать, верно?
Монструозное построение предложений уже атакует мой мозг:
Или просто был, наконец, предупрежден, что в его доме снова появлюсь я с намерением увидеть своими глазами, что с той, другой девушкой из моего мира, случайно попавшей в портал, выстроенный Габриэлем, все правда хорошо.
Итак, оказалось, что тетушка не совсем тетушка, а скорее опекунша Габриэля и зовут ее не то леди Хеллен, не то леди Хьюм 
Габриэль просит называть ее Хьюм. Но всю дорогу все будут звать ее леди Хеллен…
По пути нам дается описание платья Мари. Оно, конечно же, скромное, удобное и делает ее девочкой:
Платье – серое в тонкую зеленую линию, скромное и теплое, с белым кружевным воротником и таким же кружевом на манжетах – делало меня на несколько лет младше, и в нем, как и в тех двух платьях Гейл, которые я носила в Гнезде, я чувствовала себя куда уютнее, чем в одном из пяти шелестящих и блестящих нарядов, заказанных у леди Флоры для балов и приемов во Дворце на Острове.
Наконец, приводят девушку. Ей дали имя Бриджет и переодели по местным обычаям. Она нифига не помнит, ведет себя зашуганно, а Мари размышляет:
Я не была уверена, что Кондор привык протягивать руку каждой девице, которую встречал. Я помнила, сколько в его словах тогда было предубеждений по отношению к случайной жертве их эксперимента, и как то сомневалась, что он будет объяснять ей каждый свой шаг, доставать платки из воздуха, чтобы вытереть слезы, и подслащивать зелья, которые нужно было выпить, чтобы не случилось беды.
Не могу понять, кто мне больше омерзителен – Кондор, которому похуй на живых людей, страдающих от магических развлечений, пусть они и зовутся “экспериментами” и который чуть и не с презрением смотрит на эту бедную Бриджет? Или Мари, которая так спокойно об этом думает? Сама она волей автора получила полное внимание со стороны мира, в который попала. И тот же Кондор как раз только и занимается тем, чтобы утирать ей слезы, давать снотворное и утешать.
Все, что Мари из себя выдавливает по отношению к Бриджет, это
– Рада видеть, что вам лучше.
Бедняга и ее тоже не помнит, и жалуется, что при попытке что-то вспомнить у нее тут же начинает болеть голова. Дальше происходит вот такой диалог (сокращу немного для лаконичности):
– Если вы пришли сюда с надеждой на светскую беседу, милочка, – сказала она так, что колючий сарказм Присциллы начал казаться мне проявлением несказанного дружелюбия, – то вынуждена вас разочаровать. Мне доверили охранять покой и здоровье бедной девочки. Боюсь, вам стоит выбрать более подходящий день для вашего визита.
– Я не… – начала было я.
– Леди Хеллен, – мягко сказал Габриэль, положив руку мне на плечо. – Леди Лидделл хотела лишь убедиться, что с девушкой, в судьбе которой она сыграла не последнюю роль, все в порядке.
Леди Хеллен поджала губы и ничего не ответила. Она скользнула по мне недовольным взглядом, задержавшись на плече – точнее, наверное, на руке, которая все еще на этом плече лежала, и, кажется, решила обрушить свое раздражение на другой объект.
– Вы могли бы помочь, молодой человек, – сухо сказала она Кондору.
<...>– Я могу помочь разве что магией, леди Хеллен, но вы попросили не использовать ее, чтобы не навредить Бриджет еще больше.
<...>
– Но так и быть, – продолжил маг, подходя ближе к нам. Он встал рядом со мной и незаметно для остальных дотронулся до моих пальцев, словно пытался успокоить. Я дернулась от неожиданности. – Если Бриджет не против моей помощи, конечно. Мне кажется, в прошлый раз у нас возникло некоторое… недопонимание.
<...>– Поэтому останьтесь, леди Хеллен, прошу вас, – он каким то образом смог улыбнуться этой женщине.
– Конечно, я останусь, – сказала она, яростно кивнув. Взгляд темных, почти черных глаз впился в меня, как в источник бед. – Надеюсь, остальным хватит чувства такта…
– Хватит, – ответила я, стряхивая с плеча ладонь Габриэля. – Была рада увидеться, Бриджет, надеюсь, вам станет лучше.
И после этого наша красотка уносится вихрем из комнаты! А, какова? Ой, аноны, я просто в истерике катаюсь от того, как нелепо ее поведение. Невозможно же быть такой лапчатой фиялкой, ну даже в своем мире Мари просто не могла ни разу не столкнуться с неприятными тетками, с неприятными резкими словами, с непониманием, не знаю, что еще перечислить. Нет, блядь, она устроит цыганочку с выходом из-за того, что женщина приняла у себя эту несчастную Бриджет и искренне за нее переживает 
И поэтому да, была не слишком приятной и пару раз ощерилась на нее.
***
Ра-зу-ме-ет-ся, за девочкой тут же бежит красивый мальчик, чтобы она не обижалась!
Габриэль догнал меня на лестнице, ведущей в его кабинет в башне. Я шла уверенно, обхватив себя руками и нахмурившись так, что встреченные на пути слуги испуганно расступались и не смели даже поинтересоваться, куда я вообще направляюсь и что тут делаю. Или кто я вообще.
– Леди Лидделл…
Я не ответила.
Деревянные ступеньки скрипнули под моими ногами. Лестница уходила вверх, узкая, темная, неудобная настолько, что мне пришлось коснуться стены левой рукой – на всякий случай, чтобы не упасть.
– Мари, постойте!
Габриэль шел за мной, отставая на одну ступеньку – намеренно, чтобы мы оба не слетели с этой чертовой лестницы, если кто то из нас оступится. Он дышал громко, запыхался, видимо, бедный мальчик.
Губы сами по себе сложились в жесткую усмешку.
Ах, какая Мари жесткая ценничная и не-тряпка! При этом она еле сдерживается, чтобы на него не наорать, вцепляется в платье так, что едва не отрывает оборку и вообще, ее оскорбили в лучших чуйствах!
Конечно, леди Хеллен надо понятьпростить, и Мари не к месту пускается в размышления о Присцилле. Я начинаю думать, что она в нее немножечко вкрашилась, иначе откуда такая склонность всегда мысленно сворачивать именно к Прис?
Хеллен Хьюм, кажется, оказалась тем, что я ожидала увидеть на месте Присциллы дель Эйве, когда Кондор впервые заговорил о своих тетушках. Но Присцилла дель Эйве всегда хорошо знала, что и зачем делает, и не имела привычки строго поджимать губы там, где могла криво улыбаться и вертеть окружающими по своему усмотрению. Присцилла напоминала мне нож – острый, хорошо заточенный кусок холодного железа, блестящий в лунном свете. Не то инструмент, необходимый для ритуала, не то опасное, коварное оружие, бьющее в цель.
Леди Хьюм ничем не отличалась от моей матери в те моменты, когда кто то из нас – я, сестры или отец – делал вдруг что то не то и не так.
Она так же злилась, теряя контроль.
Присцилла, кажется, контроль вообще не теряла.
Мари прошибает на слезу (!!!) и Габриэль “смотрит на нее с широкими от ужаса глазами”. Боже, ну какой же идеальный селфкомфорт, я не могу. Нехорошая тетенька сказала мне, что я невовремя, чичас я буду бежать по коридорам, меня догонит красивый парень, я заплачу, а он! А он так испугается! Будет меня утешать!
В качестве утешения предлагается библиотека.
***
В доме Габриэля все было немного иначе. Лестницы – ýже, коридоры – короче, комнаты – чуть меньше и совсем не пустые. В местной библиотеке не было ни светового фонаря, ни второго яруса, на который можно было забраться по винтовой лесенке – только шкафы, несколько кресел с изогнутыми ножками и большое окно арка, смотрящее в сад, окружающий дом.
Комната была круглой.
Вогнутый, как купол, потолок, украшала карта созвездий.
Вогнутый. Как купол. Потолок, вогнутый, как купол.
Зачем Мари какие-то дурацкие редакторы, она же сама все умеет, сама все знает.
И правда, умеет…
Бла-бла-бла, Мари нравится библиотека, потом машино любимое:
На его лице вдруг появилось что то, похожее на смесь гордости и тайной радости.
Габриэль упоминает родителей и Мари спрашивает:
– А ваши родители… – начала я, ухватившись за случайную фразу, просто потому что дальнейшее молчание, как мне казалось, одинаково сильно давило на нас обоих. – Они живут не с вами, я правильно поняла?
Но упс!
Габриэль застыл, сомкнув кончики пальцев перед своим лицом. Вопрос, кажется, был для него чем то вроде сильного удара, выбившего из легких весь воздух – поэтому Габриэль сделал глубокий вдох прежде, чем мне ответить:
– К сожалению, мои родители уже не живут.
Его голос звучал чисто и очень спокойно, беспечно, сказала бы я, как бывает, когда пытаются скрыть что то важное.
И поэтому Мари переводит тему и спрашивает, почему попаданку назвали именно Бриджет. Казалось бы, вариантов ответа немного: объяснить или признаться, что не знаешь. Но Габриэль избирает третий путь:
– Смотрите, леди Лидделл, – продолжил Габриэль с тем же воодушевлением, с которым в прошлый раз рассказывал Кондору о деталях своего эксперимента. – Когда человек приходит в этот мир, ему дают имя в присутствии жреца, который свидетельствует о принятии этого имени перед некой… высшей силой, называйте ее так, как считаете нужным. Когда человеку приходится менять имя, рядом все равно присутствует кто то, кто обладает властью давать и, главное, признавать имена – жрец, волшебник… будущий король в вашем случае, что, пожалуй, вполне равносильно и жрецу, и волшебнику, – Габриэль усмехнулся. Когда он заговорил о магии, даже его жесты изменились и стали более уверенными. – Ваше имя с этого момента принадлежит вам, и вы вольны распоряжаться им на ваше усмотрение. Оно в том числе выражает вашу волю. Определяет вас, как вы правильно сказали, ограничивает и защищает. На очень разных… уровнях, скажем так.
<...>
– Что касается Бриджет… мы должны были как то ее назвать – и назвали. Согласитесь, все время говорить о девушке «она» было бы не слишком вежливо, – Габриэль сказал это серьезно, совсем без иронии, которую можно было бы ожидать.
Почему??? Какая тут ожидается ирония?..
Я все еще жду объяснения, почему “Бриджет”.
– Кондору не впервой давать имена тем, кто потерял свою прошлую жизнь, и он, как я знаю, предпочитает выбирать те, которые несут в себе… скажем, особое значение. Он верит, что они могут стать чем то вроде талисмана. С нужным ему действием.
<...>
– Вы, видимо, еще не до конца научились разбираться в нашей религии, леди Лидделл, – снисходительно ответил Габриэль. Мне показалось, что он высматривает что то в саду и именно поэтому не сразу повернулся ко мне, тихо улыбаясь. – Найдите имя Бригитта в каком нибудь справочнике по мифологии. Или спросите Кондора сами. Потому что я, увы, сам не до конца понимаю, который из смыслов нужен ему в этом случае.
Блядь, что??? Почти страница вот этого бу-бу-бу и никакого ответа??? Я хочу орать. Просто орать.
И после Габриэль предлагает сменить тему и рассказать Мари историю Альбы… Ладно, послушаем и мы.
***
Рассказ получился не очень долгим и мой пересказ получился бы немногим короче, зато лишенным авторского стиля. Почитайте сами:
Большие города, сказал Габриэль, вырастали у рек, словно бы реки питали их корни. Реки же иногда давали городам имена. Альба город родилась на берегу Альбы реки, и любой, кто жил здесь достаточно долго, свято верил, что и та, и другая – женщины, более того – сестры.
Их обеих изображали беловолосыми и сероглазыми – на картинах, настенной росписи, в узорах витражей и гобеленов. Альба город и Альба река застывали в граните, мраморе и бронзе на улицах и в парках, у лестниц, спускающихся к воде, на балконах знати и площадях перед храмами. Их любили как ласковых божеств, не причиняющих зла, хотя та, которая река, не раз выходила из берегов, подтапливая ближайшие кварталы.
– Ангрийская леди считается красавицей, если ей посчастливилось родиться светлоглазой блондинкой, – Габриэль наблюдал, как я лениво листаю страницы книги, рассматривая картинки.
– Значит, я не слишком вписалась в стандарты красоты, – ответила ему я.
Не подумав и, кажется, очень зря, потому что на лице Габриэля, которое на протяжении всего его рассказа о городе, реке и их божествах было восторженно вдохновленным, проявился испуг. Такой испуг бывает у детей, когда им говорят, что нечто, сделанное ими из совершенно невинных побуждений, – плохо, стыдно и неправильно.
– Но не надейтесь, – сказала я, улыбаясь и надеясь, что улыбка получилась достаточно теплой. – Я не собираюсь переживать по этому поводу.
Испуг сменился надеждой, та – пониманием, что я пошутила, и Габриэль улыбнулся в ответ, по мальчишески светло. Он сощурился, вглядываясь в мое лицо так пристально и долго, что я смущенно отвела взгляд.
– Вернемся к Альбе, – предложила я. – К городу.
Габриэль нервным жестом одернул рукав белоснежной рубашки, словно тот мешал ему.
Зимой Альба, по версии Габриэля, была отвратительным местом – промозглым, серым и унылым. Снег здесь выпадал нечасто и долго не задерживался: даже если в декабре он валил хлопьями, к середине зимы куда то исчезал, смешивался с копотью и пылью. Альба становилась серо бурой, сплошной камень и подтаявший лед, тонкий и грязный, и такой же тонкий и грязный слой облаков, за которыми скрывалось тусклое, холодное зимнее солнце. Зимние праздники, Солнцестояние и следующие за ним Двенадцать ночей, приносили в город волшебство, но стоило отгореть последним свечам на алтарях – и Альба, холодная, как истинная леди, куталась в неприятный сумрак, как в шаль.
Ближе к февралю в городе почти не оставалось людей – тех людей, которые жили вокруг Габриэля, поняла я, всех этих наделенных достаточным количеством власти и богатства господ, которые могли позволить себе удрать в пригородные поместья и фамильные замки, где предавались развлечениям вроде зимних пиров, ленивых визитов друг к другу – или чем они там еще занимались? Альба засыпала – до середины весны, и ничего интересного в ней обычно не проходило. И вторая Альба, река, тоже дремала, иногда – под тонким слоем рыхлого, непрочного льда, который легко разбивали багры и обитые железными полосами весла лодок.
– Но в этот раз, – добавил Габриэль, пока я лениво листала страницы, делая это больше из вежливости, чем из искреннего интереса. – В этот раз, возможно, что то пойдет не так.
Конечно, подумала я, улыбаясь: если уж я где то замешана, то все точно пойдет не так.
– Ну, – он смутился. – В город вернулась леди Катарина, и…
Он не успел договорить.
Дверь открылась без стука, только с легким щелчком, и мы оба повернулись, испуганно дернувшись.
Это Кондор пришел. Он просит Габриэля пойти вместе с ним, и тот
вскинулся и осторожно, извинившись передо мной, поднялся и вышел в коридор.
Почему “вскинулся”, ведь и так уже до этого он и дернулся, и повернулся в сторону Кондора? Прошло пять секунд, а он снова дергается. Нехорошо, надо нервы лечить.
***
Следующий кусочек главы – опять про Амелию. Простите, анончики, мне ужасно лень его как-то задорно пересказывать, потому что сам кусочек невероятно уныл и суть его в том, что после событий первой главы леди Катарина затевает переезд в столицу, жизнь сестер меняется и все такое. Увозят вещи, распускают часть прислуги, кого-то отсылают в новый дом. Кармиль (младшая сестра) начинает пользоваться духами (важная информация). Тут не могу удержаться от цитаты:
Днем же Кармиль носила то одни, то другие духи из тех, которые сама себе выбрала – три красивых флакончика из цветного стекла поселились на ее столике перед зеркалом.
“То одни, то другие” означает, что всего флакончика два, разве нет?
Мать официально объявляет дочерям о переезде и окончании траура, но еще несколько недель семейство остается на месте из-за болезни Фредерики, и наконец уезжает:
Потом был экипаж и короткая дорога к порталу через лес и поля, покрытые слоем первого в Эривэ снега, не тающего, чистого и пушистого. Амелия ежилась и сонно хмурилась, потому что было зябко и очень хотелось спать, Кармиль смотрела в окно с какой то странной надеждой во взгляде, Фредерика ворочалась и возилась на коленях у няньки, донимая вопросами матушку и всех остальных, а за экипажем на черном, как ночь, тонконогом коне ехал лорд Дамиан, красивый, как принц из сказки, и пугающий, как дух болот.
***
Кондор приходит за Мари и поверьте, ничего нового я вам не расскажу. Мари опять ехидствует не к месту, Кондор опять Очень Нервный и Кажется, Что-то Думает. Но в целом он сообщает только, что ему что-то мешает разблокировать память Бриджет и предлагает Мари прогулку. А, нет, еще называет ее “милая”. Он призывает их пальто из прихожей и голубки уже почти вылетели на волю, но тут появляется Габриэль. Ах, он выглядит Таким Несчастным! И Мари решает пригласить и его на прогулку.
– Может быть, господин Моррис хочет пойти с нами, – осторожно предположила я, глядя Кондору в глаза.
Потому что господин Моррис напоминал мне сейчас грустного мальчишку, с которым никто не хочет играть. Стоит ему выйти во двор – и все вдруг разбегаются.
Волшебники переглянулись и, как мне показалось, синхронно помрачнели.
– Увы, леди Лидделл, сегодня никак, – Габриэль развел руками. – У меня… дела.
Кондор с полуулыбкой кивнул и отпустил мою руку. Мрачная тень с его лица исчезла так же быстро, как появилась.
– В следующий раз, леди Лидделл, – сказал Габриэль чуть бодрее. – Я буду рад чести сопровождать вас. И просто буду рад вас видеть – в любое время.
Он протянул мне ладонь, и я, помедлив пару секунд, потому что не была к такому готова, пожала ее.
***
Гуляют, гуляют, свежий воздух, Кондор спрашивает Мари, о чем она думает, а она думает:
– О том, что опять попала в какое то странное место.
Не знаю, почему. Вроде просто гуляли и никаких описаний чего-либо странного не было.
– Надеюсь, ты не думаешь, что весь город выглядит так? – не без ехидства уточнил он.
– Конечно, нет, – я усмехнулась. – Я прекрасно понимаю, что твои знакомые в большинстве своем живут в особенных местах. Обычно там, где на одного человека полагается с десяток комнат, пара лакеев и обед подают на серебряных тарелках.
– Ага, – он кивнул. – А другие живут в еще более особенных местах.
Понятно 
Кондор приводит Мари к большому дому с парком. Даже не дому, а скорее, особняку. Это особняк для леди Катарины и Кондор начинает выдавать всякие интриганские фразочки:
– Не переживай, это никак не связано с моими любовными драмами, – оскалился Кондор, будто бы услышал мои мысли. – Я бы никогда не связался с леди Катариной по доброй воле. Только по приказу его высочества, который попросил удостовериться, что наш мышонок посажен в кукольный домик.
Черты его лица вдруг стали неприятно хищными, словно чародей замыслил недоброе, и сейчас получше размышлял, как бы это недоброе провернуть, не привлекая к себе внимания.
Он проверяет магическую защиту на доме и, не сообщив своих выводов, уводит Мари домой. А то у нее ноги замерзли.
***
Следующий кусок открывается рассказом о пошитых для Мари АЖ пяти платьев, но для будущей фрейлины это на самом деле очень мало, так что над Мари смеется швея, которая ее обшивает. Еще она смеется над жестами Мари… Вопросами Мари… И вопрос возникает уже у меня – а так можно? Если у них там сословное общество с массой правил и условностей, то как может простая швея ржать над будущей фрейлиной принцессы? Возможно, я ошибаюсь. Но мне это показалось странным.
Мари сравнивает коробки с платьями и гробы:
Платья лежали в моей комнате, в длинных и узких коробках, похожих на гробы. Только вряд ли даже кукольные гробы делали из картона, обтянутого яркой тканью с узором из лилий и незабудок.
А потом немного рассказывает о Фонс Флорал (еще одно имечко, которое меня коробит) – это главшвея и владелица ателье:
Конечно, мои костюмы снежинок и фей зимы и рядом не стояли с тем, что сделала госпожа Фонс Флорал.
Эта женщина, госпожа Фонс Флорал, очень любила красивые вещицы, и своих заказчиц, как мне казалось, пыталась превратить в такие же красивые вещицы.
Ну и о себе, конечно – в очень витиеватых выражениях:
Некоторые девочки, правда, отчаянно не желали превращаться, поэтому платьев было только пять. На этом я хотела остановиться, и причина была совсем не в том, что каждый раз, стоя на низкой ступеньке с разведенными в стороны руками, пока меня оборачивали измерительными лентами и отрезами ткани или надевали на меня что то из заготовок салона, я испытывала легкий стыд за потраченные на меня деньги. Счета мне даже не показывали. Причина была в другом.
В шелесте ткани, когда я двигалась. В том, как ребра корсета врезались в мои собственные ребра, стоило мне попытаться сесть чуть свободнее. В том, как я путалась в тяжелой бархатной юбке. В том, что я все еще не знала, что делать с волосами и руками, не знала, как двигаться, чтобы не испортить изящные складки широкого пояса, чтобы не встретиться с коварными гвоздями или крючками, не наделать затяжек и не оступиться.
В общем, Мари, как и Амелия, страшится надвигающегося будущего, не хочет уезжать из Гнезда, боится грядущих интриг и все такое. После очередной прогулки с Кондором в Гнезде Мари ожидает гость. Это Андре Форжо – если вы тоже забыли, кто это, я напомню. Форжо – молодой историк и литератор, повеса и ловелас, по слухам бисексуал (ах!), в первой книге у него было свидание с Джейной (это девушка-учительница из первой главы с дурацкой фамилией Бронкль), которое плохо кончилось. И вот он приперся в Гнездо, потому что у него к Мари лично-срочно какое-то дело. Сперва – сцена:
Нас ждали в гостиной – в той, темно синей, куда я попала в свой первый визит в этот дом. В камине горел огонь, пахло травами, дымом, имбирным печеньем и неприятностями.
Сюка, как это свежо и оригинально xD Про ту, темно синюю гостиную мне тоже нравится. Ну какая же беспомощность в подборе слов, я не можу…
В гостиной все - и Форжо, и Присцилла, и лорд Парсиваль, и Ренар, и Корвин, и Дюша Метелкин та самая девушка-портная. И венчают все
еще одна коробка, отделанная тканью с узором из лепестков. На этой коробке стояла другая, гораздо меньше, круглая.
Все какие-то жутко напряженные, кроме Форжо, которому море по колено:
Форжо поднялся с места, тонкий и красивый, как божество. Он был одет по моде Арли – в яркий бархат и тонкий шелк, и здесь, в доме, хозяева которого предпочитали оттенки траура, казался экзотической птичкой, попавшей в вольер к воронам. Короткие светлые волосы были аккуратно уложены, рукава сюртука украшала серебряная вышивка, на шейном платке блестела брошь с камнем того же цвета, что и глаза ее хозяина – я помнила, что они были сине зелеными, как море на красивых открытках.
А настоящее море не сине-зеленое? А на некрасивых открытках море уже не такого цвета? Че к чему…
Форжо целует руку Мари и она чувствует аромат гиацинта. Запомните это, нам это пригодится. Потом Мари подают чайную пару:
Я сделала глубокий вдох, отгораживаясь от мира чашкой, в которой был чай с добавлением трав, специй и меда.
Стоило Мари появиться, как Присцилла покидает гостиную, выглядя
Может, мне фантазии не хватает, но я не понимаю, как можно быть одновременно довольной и злой. Злиться и испытывать от этого удовольствие?.. Но из последующих событий я так и не поняла, почему Присцилла описана именно такой…
Собсно, в чем суть визита? Принц Феликс узнал, что Мари сшили всего пять платьев. Как можно подумать, что ему не похуй он смирится с этим? Поэтому Форжо призван вручить Мари наряд в качестве подарка! Только тетя Тересия радуется, как дурочка. Остальные же сразу становятся очень мрачными и серьезными, Кондор говорит:
– Твой выбор, Мари. Думаю, ты не в праве отказаться от такого подарка.
Так ее выбор или она не в праве отказаться?
Ну а лорд Парсиваль и вовсе выдает длиннющую речь:
– Платье – такая, казалось бы, ерунда, правда, господин Форжо? – спросил он, небрежно махнув рукой. – Юные леди меняют их быстрее, чем вянут цветы, которые мы им дарим. Я отношусь к леди Лидделл если не как к собственной дочери, то как к дорогой племяннице, вверенной мне, чтобы я защищал ее интересы и оберегал от глупых и опасных поступков, к которым юные леди тоже, к сожалению, склонны. Особенно, когда речь идет о подарках.
Он повернул голову в мою сторону и улыбнулся – очень тепло, словно я действительно была его дорогой племянницей.
Моя рука задрожала, чашка снова звякнула о блюдце.
– Леди Лидделл показала себя крайне благоразумной девушкой, и мне бы хотелось, чтобы в ее жизни не возникло обстоятельств, в которых ее здравый смысл и честность столкнутся с чем то непреодолимым, – продолжил мой патрон, улыбаясь уже не мне – и уже не так тепло. Форжо подобрался и самодовольство из его позы исчезло. – И как ее покровитель, я считаю своей обязанностью в подобной ситуации всячески ей помогать. Даже если речь пойдет о такой ерунде, как платье, которое вдруг оказалось настолько важной ерундой, что вы привезли его лично, не дожидаясь очередной примерки, на которую леди Лидделл сама пришла бы к госпоже Флоре в ближайшие дни.
– Мой принц не хотел ждать, – ответил Форжо. В его голосе не было ноток страха, было что то другое – милое и почти приторно сладкое.
– При всем моем уважении к его высочеству, – сказал Парсиваль. – Но молодые лорды бывают не менее импульсивны и нетерпеливы, чем юные леди. Я это прекрасно понимаю, – Парсиваль рассмеялся. Мне показалось, что Кондор едва сдержался, чтобы показательно не раскашляться. – Если леди Лидделл сочтет себя достойной подарка его высочества и если ее здравый смысл скажет, что цена и ценность этого платья и, как я вижу, вещей, которые прилагаются к платью, не превышают цену и ценность иных подарков, которые незамужняя девушка может принять, пусть даже их дарит некто, наделенный особой властью… Тогда я разрешу ей согласиться.
Ну и конечно, прими Мари подарок, именно в этом наряде принц хочет ее видеть на приветственном приеме. Ах, интриги!
***
Мари и Элси (швея) удаляются в спальню Мари для примерки. В коробке оказалось зеленое бархатное платье с золотой вышивкой:
– Только честно, – сказала я Элси, когда она расправила ткань на моей кровати. – Это что то на грани приличия?
Элси замотала головой, прикусив нижнюю губу:
– Смотрите сами, леди Лидделл, – сказала она. – И решайте сами, насколько это соответствует вашим понятиям о приличиях.
Она язвила, кажется, от усталости, но я почувствовала себя крайне неловко.
Язвила?... Кстати, эта Элси в начале сцены в гостиной описана как очень усталая болезненного вида девушка и это не вяжется с предыдущим упоминанием ее, как вечно хихикающей и веселой. Не знаю, есть ли тут какая-то подоплека, посмотрим.
К платью прилагалось письмо от Феликса:
Мне снова почудился запах гиацинта и я с недоверием поднесла письмо к носу. Не почудился.
Вот же…
А что? Что это значит-то? Форжо любовник Феликса? Или что нам тут хотели показать?
Так, письмо принца приведу целиком:
«Я узнал, что вы поскромничали, милая леди Лидделл.
Поэтому не смог устоять от того, чтобы сделать вам подарок. Он ни к чему не обязывает вас. Кроме одного – я хочу, чтобы вы были в нем, когда я представлю вас моему отцу и всему Арли на приеме, который должен состояться через два дня (я надеюсь, вы уже знаете об этом). Прием будет скромным – по моим меркам, коротким и предельно официальным, но я очень рад, что вы украсите его своим присутствием.
Цвет платья, которое было на вас при нашей первой встрече, вам удивительно шел, поэтому когда я увидел этот бархат и эту вышивку, то не смог удержаться. Я взял на себя смелость добавить к платью все, что необходимо, счастью, у госпожи Фонс Флорал были ваши мерки. Недостает только туфелек, но я постараюсь решить этот вопрос в срок».
Тут вылезает Ахо, ля-ля-ля, девушки немного говорят о коте, потом Мари говорит, что в этом платье будет сложно танцевать, но Элси отвечает, что оно и не для танцев.
Мы обе замолчали.
– Вам нравится? – наконец, робко спросила Элси, когда это молчание стало напряженным.
Я замялась, прикусив нижнюю губу.
Нравилось ли мне платье?
– Да, очень, – призналась я, старательно изображая энтузиазм.
Элси зарделась и провела рукой по бархату:
– Его сшили в декабре, – сказала она. – Госпожа иногда разрешает нам… своевольничать.
Платье было простым и ни разу не походило на то, что я успела себе навоображать. Простое, похожее на платья с картинок про средневековье, с поясом, обшитым золотым шнуром, который спускался, кажется, ниже колен. Рукава на плечах были объемные, но от локтя сужались, украшенные рядами пуговиц и очень плотной вышивкой – не то букеты цветов, не то колосья.
– Под него не нужен корсет, – голос Элси звучал очень мягко. – Только нижняя рубашка. Его высочество помнил, что вам не привычно…
– Восхитительная память у его высочества, – сказала я.
Элси напирает на примерку, а Мари в панике решает позвать Присциллу. Для этого она выпроваживает Ахо в коридор, отпустив реплику о Присцилле, типа “надеюсь, Ахо поймет намек”.
***
Оказывается, в узоре платья есть какой-то троллинг, хотя Мари увидела там просто цветы и колосья. Но то Мари, а вот Присцилла…
– Недурно, – сказала она. – У его высочества есть вкус. И тонкое чувство юмора, – добавила она, с нехорошим прищуром изучая узор вышивки на рукавах.
Тра-та-та и тра-та-та, дальше давайте посмотрим, что в круглой коробочке. А там:
тонкий обруч, похожий на венок, сплетенный из крошечных дубовых листьев. Обруч лег мне на голову, прохладный, тяжелый и неприятно жмущий череп. С растрепавшимися в процессе надевания платья волосами, наверное, смотрелось жутко.
Дальше абзац, который я прочитала много раз и разрази меня гром, это что, намек на фемслеш? 
Умелые пальцы Элси что то делали с моими волосами, и я зажмурилась. Я чувствовала запах ее духов, кофе и пыли, слышала сбившееся от волнения дыхание. От этого было неловко и щекотно, словно до того мы не встречались почти десяток раз, и я не стояла перед Элси в одной нижней рубашке и чулках. Кажется, я страшно покраснела, когда все те же пальцы прошлись по боковым швам и, едва задев мою кожу, поправили кромку ворота, обшитую все тем же золотистым шнуром.
Пока девочки там кхе… занимались прической, Присцилла подобрала письмо Феликса, так некстати выпавшее из кармана Мари… Оказывается, кроме туалета, Феликс дарит ей еще и дом! О как!
Присцилла говорит Мари, что принц явно намерен дружить и намекает, что ее интересы тоже будут приниматься во внимание. Мол, не вздумай сглупить и оттолкнуть Феликса. И еще нам дают хоть какие-то уточнения насчет вышивки:
– Я вижу пчел, – сказала Присцилла, щурясь. – И цветы. Это жимолость, верно?
– Да, миледи, – голос Элси ни на полтона не изменился.
– Интересное решение для зимних приемов, – задумчиво произнесла Присцилла и сделала шаг в сторону двери. – Еще раз, мое восхищение талантами девушек госпожи Фонс Флорал, – сказала она, помедлив. – Сотворить такую красоту в столь короткие сроки – это маленькое чудо.
Да, она до этого спросила у Элси, сколько шилось платье и оччень педалирует названный срок. Я, как обычно, нифига не понимаю…
Ой, дальше у Мари начинаются размышления и они прекрасны:
Я коснулась рукой золотых листьев, холодных, почти острых, и Элси осторожно и медленно поднесла ко мне зеркало. То, что я в нем увидела, мне почти понравилось.
«Почти» означало здесь некое странное, очень глубинное сомнение, уверенность в том, что там, в тяжелой бронзовой раме, была какая то другая девушка.
Чеу… Давайте дочитаем письмо Феликса!
«Еще я подумал о том, что будет немилосердно по отношению к вам заставлять вас жить во дворце. Все таки вы, леди Лидделл, судя по всему, привыкли к чуть большему количеству дверей, которые можно запереть, и к чуть меньшему количеству людей, чем то, которое проходит сквозь эти залы и потайные коридоры каждый день. Чтобы у вас не возникло соблазна сбежать от меня в уютный сумрак таинственного замка в горном лесу, я попросил моего поверенного подыскать для вас и ваших приближенных скромный дом недалеко от Королевского острова. Я еще не видел его, но, надеюсь, вам понравится. Вы вольны пригласить в этот дом тех, кого считаете нужным и хотите видеть рядом с собой.
Искренне надеюсь, что мой скромный подарок вы примете с легким сердцем. Жду нашей новой встречи с нетерпением и готовлюсь быть вашим лучшим проводником и спутником в мире сияющих зеркал и мраморных лестниц Дворца на Острове».
Вместо подписи с перечислением всех имен и титулов стояла одинокая буква «Ф».
Мари очень недовольна и обеспокоена, что нам показывают через ее нахмуренное лицо в отражении зеркала, но смиренно идет обратно в гостиную благодарить за подарок.
***
В гостиной кроме Форжо остались только Кондор и Парсиваль, и
старший, в отличие от младшего, улыбался, еле заметно, словно ситуация не казалась ему сложной или пугающей. Уж скорее она его забавляла.
Полстраницы уходит на то, чтобы Мари наконец дали сказать “спасибо”, но облом! Этого мало!
– Милая леди Лидделл, – сощурился Форжо. – Я, конечно, буду рад передать эти слова милорду, но мне бы хотелось передать ему и что нибудь от вас лично. Письмо, к примеру, – его пальцы, спокойно лежащие на обивке дивана, вдруг дернулись, как хищная лапа. – Понимаю, что вы правда не привыкли к тонкостям и условностям, поэтому не буду ругать вас за подобную оплошность, но устная благодарность, подкрепленная письмом, пусть и повторяющим те же слова, куда весомее и вежливее, чем просто устная благодарность, даже переданная с верным человеком. Тем более, что милорд, как я помню, оставлял для вас послание.
О май гад… Короче, все утешают девочку, что мол ничего страшного, иди пиши письмо, все хорошо! Мы тут без тебя найдем, о чем поговорить, а ты еще и пишешь наверное быстро, умничка! Это не прямые цитаты, конечно, но, аноны, они и правда все вот это говорят, хоть и не ПРЯМ ТАК.
Кондор берется проводить Мари… Господи, как же она дошла-то сюда без помощи ааааа) Но ладно, это на самом деле уловка, чтобы Мари и Кондор оказались наедине. Он требует показать письмо принца и Мари соглашается. Диалог дальше сначала вроде обычный, но блин на фразе про “а меня тоже бесит этот Форжо, прям как тебя!!!” я хихикнула:
– Держи, – он вернул мне письмо. – Не вижу в нем ничего такого.
– А дом? – спросила я. – Не многовато ли чести для меня?
– Приказ Дара, – ответил Кондор, глядя вперед. – Просто Феликс хочет выставить это своей идеей.
– А платье? – не унималась я. – И корона?
– Корона? – Кондор чуть повернул ко мне голову и тонко улыбнулся. – Какая еще корона?
– Веночек из листьев, – пояснила я, вспомнив, что про это в письме не упоминалось. – Прислали вместе с платьем. Кажется, золотой.
– Ерунда, – отмахнулся Кондор. – Если тебе будет спокойнее, я могу проверить его на скрытые чары, но, как я понимаю, Присцилла видела его?
Я кивнула.
– И ничего не сказала?
– Сказала, чтобы я не отказывалась, – вздохнула я.
– Вот и послушай ее совета, милая, – он отворил передо мной тяжелую дверь. – Мне кажется, мы все так запугали тебя фигурой младшего принца, что ты начинаешь искать подводные камни там, где их нет. Или есть, но незначительные. Постой, – он вдруг замер. – Я не спросил тебя, куда тебе нужно.
– Мы пришли, – ответила я. – Все еще библиотека, Кондор. И в ней обещала быть леди Присцилла, так что, думаю, я справлюсь. С ее помощью или вопреки ее советам.
Он задумчиво провел рукой по волосам.
– И мне тоже не нравится Андре Форжо, – добавила я. – И книжка его дурацкая – тоже не нравится.
– Которая из? – рассеянно улыбнулся Кондор.
– Которая с письмами, – ответила я и поежилась. – Нам обязательно быть при дворе через два дня?
Он застыл, словно не знал, что ответить, потому что я слишком быстро переменила тему.
– К сожалению, леди Лидделл, – улыбка из рассеянной снова стала кривой. – мы обязаны там быть, потому что принц номер один и принц номер два планируют официально представить одну маленькую, но очень важную леди миру и Дворцу. Я очень надеюсь, что эта леди проявит свои лучшие качества.
Ну дальше еще страница мыслей Мари о том, что вот, скоро уже уезжать, а она надеялась вечно просидеть в Гнезде, читать книжки и гулять. Могу ее понять, мне такой образ жизни тоже гораздо ближе дворцовых приключений… Кондор ее подбадривает и Мари идет в библиотеку строчить письмо.
***
Последний кусочек главы написан с точки зрения Форжо и это весьма кринжовое чтение:
Если говорить про Андре Форжо, то стоило отметить ровно четыре важных момента.
Ну каких “момента”??? Это же абсолютно разговорная фразочка, “я хочу отметить четыре момента насчет этого персонажа”... Меня и в речи-то устной эти “моменты” бесят, но видеть их в романе… В псевдовикторианском романе… ну так же странно, как “болит башка” и “щас” (!!!), которые тоже уже встречались.
Во первых, он был действительно талантлив. Потрясающе талантлив. Непростительно талантлив – потому что пользовался этим направо и налево, не стесняясь менять взгляды и ценности, если на то была достаточно весомая причина.
Весомые причины в понимании Андре Форжо обычно касались денег и власти, а еще того, какое впечатление он производил на тех, на кого хотел бы произвести впечатление – от сильных мира сего, с которыми его сталкивал долг или обстоятельства, до хорошеньких девушек, с которыми он предпочитал сталкиваться сам. Это было во вторых.
Ходили слухи, что не только девушек, и Андре не утруждал себя тем, чтобы их опровергать. Это – третье.
И, наконец, он никогда не видел в литературе нечто сакральное и отлично понимал, что в его ситуации не стоит напрасно растрачивать таланты на какие то эфемерные высокие цели. Романтические иллюзии, по мнению Форжо, мешали спать по ночам, что плохо сказывалось и на цвете лица, и на способности ясно мыслить, а без способности ясно мыслить в его ремесле никуда. Умение видеть красоту было хорошим товаром, а торговля этим умением приносила не только деньги, но и нечто большее.
Так, ладно, там еще много всего про Форжо и какой он заебатый, но по-настоящему прикольно становится, когда автор начинает его глазами описывать МАРИ:
Увы, на леди Лидделл не действовали ни природное обаяние, ни комплименты – она с самого начала смотрела на Андре со странной подозрительностью.
Кто бы сомневался.
– Вот, – сказала она, протягивая ему незапечатанный конверт. – Я сделала.
Сказано это было коротко, словно бы кусок льда упал на камни и раскололся.
Она такая роковая.
– Цены вам нет, леди Лидделл, – Андре наклонился и коснулся губами тыльной стороны ее ладони, в тайне надеясь, что леди Лидделл не вырвется и не убежит.
Она не вырвалась и не убежала, но подарила ему такой взгляд, что будь она дебютанткой на балу, Андре бы уже делал ставки на то, что все женихи разбегутся от нее к середине сезона.
Оу май, какая дерзкая!
– Большое спасибо, господин Форжо, – сказала Мари. От ее тона разве что окна инеем не покрывались. – И отдельное спасибо за то, что любезно согласились побыть моим… почтовым голубем, – ее взгляд метнулся в сторону младшего дель Эйве и на губах, кажется, мелькнул призрак улыбки.
Если это была шутка, то эта шутка совершенно точно принадлежала только им двоим.
И это, пожалуй, стоило тоже передать Феликсу вместе с письмом.
Ооо, теперь даже Феликс в курсе, что у Мари и Кондора ШАШНИ, и только читатели этого не ведают.
Мари Лидделл сощурилась и сжала губы – красивые губы, подумал Андре, только уголки опущены, словно бы леди привыкла печалиться, а не улыбаться.
Конечно же.
Андре любил наблюдать за людьми и считал себя достаточно проницательным, чтобы делать о них выводы, и леди Лидделл он находил как минимум забавной. Она не умела держать лицо и скрывать свои порывы, раздражение и злость: если внимательно смотреть, если приглядываться к мелочам, то все эти порывы, и раздражение, и злость проступали на ее лице, мелькали в жестах, в том, как она хмурилась, как молчала, как сжимала пальцы, как держала спину и как дышала. Потом она словно бы вспоминала, что должна быть хорошей и славной девочкой, и прятала колючки. Достаточно быстро.
– Возможно, – сказала Мари, зачем то опять протягивая ему руку – на мужской манер, словно ждала не поцелуя, а крепкого рукопожатия.
Андре решил не испытывать судьбу и нервы девушки.
Вот так не пожмешь девушке руку, а у нее нервный срыв будет…
– Непременно, леди Лидделл, – сказал он, пожимая её ладонь. – Я слишком люблю неординарных людей, чтобы оказать себе в удовольствии побеседовать с вами.
Она приняла комплимент без улыбки, только широко распахнула и без того большие глаза – зеленые, куда более зеленые, чем Андре их запомнил.
Вах вах…
