Три дня спустя Сашке звонит маман:
– Саша, я продаю квартиру и переезжаю к морю! – без всяких предисловий сообщает мама.
– Что? Зачем?
– Потому что я тоже хочу жить красиво. Тебе одной, что ли, можно жизнью наслаждаться?
– Здорово, мам, – ровно отвечает Сашка. – Поздравляю!
– А чего мне в Мытищах сидеть? – продолжает мать. – Пенсия у меня хорошая, мужья-дети-внуки не держат. Буду жить в свое удовольствие.
Как всегда делала, мысленно добавляет Сашка, включая громкую связь, ставя телефон на полочку со специями и возвращаясь к тесту.
– Правда, еще не определилась, куда именно переберусь. Может, в Сочи? Или Анапу. В Анапе дешевле.
Главное, чтобы не в Прибрежный, думает Сашка. Хотя что это изменит? Ничего.
– Уж точно не в твою деревню. Но сначала надо продать квартиру.
– Ага, – машинально отвечает Сашка, разливая тесто по формочкам и поглядывая в окно – Туманов почему-то скрылся из поля ее зрения.
– Что «ага»? Приезжай немедленно. Выписать-то из квартиры тебя надо!
– Мам, а куда я выпишусь-то? Мне некуда.
– А это уже не мои проблемы, что ты за столько лет на угол себе не заработала. К кобелю своему пропишись. Чтобы в течение недели приехала, поняла? Я хочу встретить Новый год на берегу моря!
Чтеца удивило, что Сашка по-прежнему прописана у матери. Она же вроде как с концами в этот Прибрежный перебралась и несколько лет уже тут живёт. Чей дом-то тогда? Хотя, в принципе, оно и объяснялось, а чтец запамятовал… Тем не менее, этот диалог по-прежнему прекрасен. Мамка собралась продавать квартиру и переезжать хер знает куда.
Сашке ёхать, само собой, не хочется, но Туманов говорит «надоть, девонька, надоть!»
– Хватит! – он обрывает ее таким резким тоном, что Сашка аж шаг назад делает. – Я все сказал. Ты так и сделаешь. И больше я не хочу видеть, как ты ревешь из-за своей матери. Ясно? В Москве поселишься в гостинице. В хорошей гостинице, Саша, я проверю! Не вздумай у матери ночевать.
***
Скрипя сердцем, наша красотка передаёт своё сокровище в руки Тонечке
Инструкции Сашка оставляет самые подробные: на трех листах. Не поленилась распечатать, хотя Тоня и с экрана бы прочитала. Раскладывает шприцы и ампулы, таблетки, баллончики, тщательно все подписывая.
Чтец всё понимает, но что можно написать аж на ТРЕХ листах
?!?
- Так-то он аккуратный, держится подальше от резких запахов, влажных помещений и сильного ветра. Но у него очень часто бронхоспазм следует за эмоциональной встряской. А я боюсь, что сейчас встряска будет и неслабая.
Тоня качает головой:
– Да ладно тебе. Он сам тебя отправляет в Москву, это его решение. Он взрослый дядька, а не пятилетний карапуз. Чего ему расстраиваться?
Сашка предпочитает не отвечать. Хорошо, если так.
– Теперь по сахару. Я заменила канюлю, пять дней точно ее трогать не нужно. Следи, чтобы он обрабатывал место предыдущего прокола, не забывал. Сахар замеряется утром натощак и вечером перед сном, если все нормально. Если видишь, что он теряет ориентацию в пространстве, смотрит как будто мимо тебя, не концентрируется, даже просто старается лишний раз прилечь, сразу проверяй сахар. Сахар выше нормы – добавляются болюсы на дозаторе, схему я тебе расписала, но лучше позвони, я сориентирую. Сахар ниже нормы – ложку меда в рот, даже если не хочет. И, Тонь, самое главное, чтобы он не оставался один. Крутись всегда где-то поблизости.
– А ночью?
Сашка каменеет лицом. Действительно… Всеволод Алексеевич не ночевал в одиночестве уже полгода как. Да и раньше она чаще спала возле него на диване, чем у себя. Ему до сих пор некомфортно по ночам, и пусть даже в глубине Сашкиной души подняла крысиную мордочку ревность, Сашка не допустит, чтобы из-за нее страдал Туманов.
– В его спальне есть чудесный диван. Очень удобно: никто никому не мешает, но в то же время все под контролем.
– Да ну, как я… Вот так перееду к нему в спальню без спроса, что ли?
– Поверь, он сам тебе сообщит, чего хочет. Или просто с наступлением темноты начнет ходить за тобой хвостом с несчастными глазами.
Как же невъебенски прекрасен этот фрагмент
! В чём точно не откажешь «Фанатам», так это в том, что даже когда, казалось бы, всё – точка, нечего добавить, у Юльсанны всё равно получается представить надоевшую ебанину с новой стороны. Альфа-самец, изгоняющий из баб феминизм одним лишь взглядом, впадает в депрессию, оставшись без мамки на два дня. Крутись всегда рядом с ним поблизости! Спи рядом, на диванчике! С наступлением темноты, он будет ходить за тобой хвостом с несчастными глазами! Последняя фраза, блять
… Как-будто собаку описывает, мол, не забывай подруга Бобика вечером покормить, а то расстроиться!
– Главное, смотри, чтобы он не лопал все подряд, но ни в коем случае не отбирай и не попрекай. Следи, чтобы он, если съест лишнее, адекватно добавлял инсулин. Но что-то мне подсказывает, что ты столкнешься с обратной проблемой.
А почему месье альфач САМ не может следить за тем, что жрёт? Но ты, подруга, тем не менее, «не отбирай и не попрекай», а то вдруг Бобик скулить начнёт!
– В смысле? Он будет отказываться от еды?
Сашка кивает.
– Да, если загрустит.
Тоня усмехается, и ее усмешка, скорее всего, вызванная старой закулисной шуткой, что артист Туманов жрет все, что не приколочено, включая декорации, больно отзывается в Сашке. Как будто Тоня смеется над тем, какое значение Сашка придает собственной персоне в жизни Всеволода Алексеевича.
Ну чисто Хатико блять
. Хозяйка на пару дней по делам укатила, а несчастную живность с какой-то незнакомой тёткой оставила.
В аэропорту Сашке грустно:
Сашке хочется выть от ощущения, что она возвращается в ту жизнь, которую ненавидит всей душой. В город, с которым не связано ничего хорошего, если не считать концерт того же Туманова на городской площади много лет назад. К человеку, которого она совсем не хочет видеть. Да, всего лишь на три дня. Если повезет, на два. Но почему-то даже этот короткий срок, проведенный не здесь, не возле Всеволода Алексеевича, кажется ей непростительным транжирством. И самоуговоры, что это он так решил, что она раз и навсегда разберется со всеми вопросами, что так правильно, – не очень помогают.
***
- Мам, я дома!
Она не собиралась приходить вообще-то. Предложила маме сразу встретиться в паспортном столе. Та обиделась. Мол, даже чаю с матерью не попьешь? И Сашке пришлось поумерить напор.
А с чего это вдруг мать разобиделась? Как мы поняли, ей же глубоко похер на дщерь.
Если вам, анончики, как там Туманов без Сашки справляется, то вот вам инфа:
В чате Тоня сообщила, что Всеволод Алексеевич «нормально», но отказался от ее помощи в измерении сахара перед сном. Сказал, что сам справится, и ушел в свою спальню, прикрыв дверь. Сашка оторопела. Это было совершенно нетипичное для него поведение. Во-первых, как он измерит сахар сам, если его мутит от вида крови? Нет, он может, конечно. Но маловероятно, что захочет. Во-вторых, закрыл дверь? Ладно еще ушел спать в одиночестве. Стесняется Тоню? Да, «Туманов» и «стесняется» – тоже странное сочетание слов. Ну, допустим. Но закрыл дверь? Он?! И что делать? Не заставлять же Тоню к нему вламываться. Сашка написала, чтобы Тоня прислушивалась ко всем звукам из соседней спальни и далеко не убирала телефон. В любой непонятной ситуации звонила ей.
Сашка с маманей пьют чай с мармеладками, а мы, анончики, чавкаем стеклом:
– Ты бы хоть звонила иногда. Но нет, не дождусь. Внуков не дождусь, это уже понятно. Но позвонить-то раз в месяц можно?
– Можно, – соглашается Сашка.
А мысленно добавляет: «Зачем?». Чтобы в очередной раз убедиться, насколько они разные? Сейчас, с годами, это стало особенно заметно. В детстве она еще пыталась как-то соответствовать маминым стандартам. А теперь уже не пытается. И сейчас ей кажется, что она в этой семье вообще не родная. Может, ее из детского дома взяли? Это бы все объяснило. Впрочем, нет. Такой поступок требует душевной широты, а ею здесь и не пахнет.
- Что у тебя нового?
- Нового?
Сашка смотрит на маму изучающе. Так и хочется спросить, а что ты знаешь из старого? Но она сдерживается. Зачем хамить? Просто сделай, что от тебя требуют, и быстрее возвращайся в свою новую жизнь. Мама продаст квартиру, и ты больше никогда не увидишь ни кафельную эту стену, ни высокие тополя за окном, ни лестницу с нарисованной дорожкой. Жаль немного. Все-таки детство. «Мытищи, Мытищи, любимый город мой». Здесь была первая встреча с ним. Здесь были вечера под его записи. Здесь, в соседней комнате, она на коленках сидела перед телевизором. Но что ж теперь, матери отказаться от мечты о доме возле моря ради Сашкиной кратковременной ностальгии? Бред. У мамы есть право на новую жизнь. У Сашки же эта новая жизнь появилась. И хватит уже лелеять детские обиды. Ты давно выросла, сама уже могла бы мамой быть. И Сашка вдруг отчетливо понимает, почему никогда не хотела детей. И дело даже не в том, что в ее ситуации это трудновыполнимо. Она просто всегда боялась, что они будут похожи на ее мать. И тогда она не сможет любить их так, как в ее понимании родители должны любить детей, – безусловной, абсолютной любовью, только за то, что они есть! А Сашка слишком ответственный человек, чтобы играть в лотерею.
Боялась, что ДЕТИ будут ПОХОЖИ на МАТЬ?!?! Чиво, блять
? Не ТЫ, а ДЕТИ? Как… Какой же бред, ёп твою ты мать… Как дети могут быть похожи на твою мать? А воспитывать их не, не судьба?
Господи…
***
В паспортном столе выясняется, что до приёма ещё полчаса и Сашка решает сходить за сигами.
– Сигареты, пожалуйста, – Сашка называет марку. – И зажигалку.
– Зажигалки кончились. Спички дать?
– Давайте, – вздыхает Сашка.
Бабка как-то странно на нее смотрит. Слишком пристально. Бывшая соседка, что ли? Сашка ее не помнит. Да и сколько лет тут Сашка не живет?
– А я тебя знаю, – вдруг заявляет бабка, отсчитывая сдачу. – Про тебя в газете писали. И в передаче рассказывали. Ты та самая девка, к которой Туманов от жены ушел. Твою ж мать. Это Сашка себе мысленно. Вот черт ее дернул за сигаретами пойти. В такие моменты понимаешь, почему Всеволод Алексеевич от людей шарахается. Кому нужна подобная слава? Объясняйся теперь. Лучше, конечно, просто уйти. Так Сашка и собирается сделать, но бабка продолжает:
– Ты вроде доктор, да? Писали, что ты его вылечила.
Сашка усмехается.
– Громко сказано. Его болячки уже не лечатся. Только усмиряются.
Бабка качает головой:
– Да, много про тебя говорили. Мол, молодая, да шустрая, такого мужика к рукам прибрала. А я тебе так скажу, дочка: правильно сделала. Жене он, поди, надоел давно своими гульками да болячками. А с тобой хоть поживет еще. Эх, помню я Севушку молодым! Какой был мальчик! Ямочки на щеках, глаза голубые, голос сильный такой! На танцплощадке его песни часто включали.
Сашка смотрит на бабку уже с опасением. «Мальчик»?! Сколько же ей лет? Впрочем, симпатичным мальчиком Всеволод Алексеевич казался лет до сорока, если верить видеозаписям и фотографиям.
Действительно, сколько ей лет, если самому сокровищу девятый десяток идёт? А так… Мне действительно надо это комментировать аноны? Вы же сами всё понимаете, да?
В общем, бабка просит передать «Севушке» связанные ею тапки и Сашка, убрав их в сумку, возвращается назад.
***
Уже оказавшись в кабинете паспортиста, Сашка догадалась, что дело не обошлось без звонка Всеволода Алексеевича. Потому что их приняли как родных: без традиционного в таких учреждениях хамства, без лишних вопросов, куда Сашка собирается прописываться.
Всемогущий Всеволод Алексеевич и тут дотянулся. И что он сказал интересно: не хамите моей девочке, а то негативный отзыв в инстаграме оставлю
?
Решив бюрократические вопросы, мама с дщерью идут в торговый центр и шлындают по бутикам.
А потом, уже направляясь к выходу, они проходят мимо магазина игрушек. В витрине выставлены наборы «Лего», специальная рождественская серия: домик Санта-Клауса, пряничный домик, мастерская эльфов, упряжка с оленями. Сашка невольно притормаживает, чтобы рассмотреть получше. «Лего» в ее детстве был недостижимой мечтой. Он тогда только появился в России и стоил баснословно дорого. На него и теперь ценник приличный, но сейчас все уже привыкли к дорогим игрушкам, да и конструктором никого не удивишь, пусть и красивым. А дети девяностых пускали слюни по серии «Бельвиль», где были кукольные домики и принцессы, конюшни и кареты. Сашка мечтала о наборе «Больница». Ну а о чем она еще могла мечтать? Но доставались ей, в лучшем случае, крохотные фигурки из сундучка «Милки Вей». Большого настоящего конструктора в Сашкиной жизни так и не случилось.
– Классный, да? – говорит стоящая рядом мама.
Сашка кивает.
– Надо купить, – вдруг решает мать и заходит в магазин.
Сашка остается снаружи, совершенно ошарашенная. Ей не слишком много годиков для таких подарков? С другой стороны, исполнить нереализованные желания никогда не поздно. И собирать пряничную избушку и резиденцию Санта-Клауса наверняка очень увлекательно. На коробке вон двенадцать плюс написано. Значит, не совсем уж примитив, работы хватит на пару вечеров.
Мамка выходит из магаза и… аноны, это шедевр
:
– Шикарный, правда?
Сашка кивает. Сволочь она все-таки. Циничная сволочь, которая цепляется за старые обиды. Мама вот пытается хоть как-то отношения наладить. Купить конструктор из детства своей повзрослевшей дочери. Вспомнила же, что Сашка о таком когда-то мечтала. Или просто почувствовала. Если это не шаг к примирению, то что?
– Буду на новогодних каникулах собирать, – говорит мама. – Ну а чем еще заниматься? Не в телевизор же пялиться.
Бляха-муха как же я тут ржал
. Ну что за ебучий бред? Нахера пенсионерке собирать «Лего»?!? Не мозаику, не вышивку, а «ЛЕГО»! Ой, сука, держите меня семеро
! Чтец понимает, что «стекло», но Сашкина мама, что, обязана помнить от чего её дочь тридцать лет назад пёрлась? Даже если и так, то чтецу бы и в голову не пришло купить ей в подарок этот несчастный набор. Нахера он сорокалетней бабе? В крайнем случае, сама может себе купить.
Сашке звонит Тоня и сыпет той в уши битого стекла:
– Да ничего, успокойся. Просто он какой-то… странный. Сегодня попросил залезть в «волшебную говорилку» и посмотреть прогноз погоды, не обещают ли снег. Какой снег, Саш, в Прибрежном?
– Иногда выпадает, – машинально соглашается Сашка. – В горных районах. Но долго не лежит, до обеда максимум. А зачем ему снег?
– Говорит, если снег пойдет, ты не доберешься. Ну, я посмотрела, никакого снега по прогнозу и в помине нет. Что за странные у него мысли? И вообще он какой-то… Никакой! Почти ничего не ест, что ни поставлю – поковыряет и отодвинет. А ему же нельзя не есть… А сахар заставила его при мне померить – десять. Так же не может быть?
– У него – может. Его что-то расстраивает. И на этом фоне сахар поднимается. И потом, ты уверена, что он где-нибудь в спальне печеньки не хомячит?
– Не знаю. Он спальню закрывает. И вообще не хочет разговаривать, только по делу. На депрессию похоже.
– Да какую еще депрессию, – вздыхает Сашка. – Мы о Туманове говорим. И речь сейчас не о сцене. А больше его ничего расстроить до такой степени не может. Вероятно, ему просто нездоровится. Не хрипит, не кашляет? Не хромает? Хм-м… Ну, десять – это не так много для него, чтобы слег. Ладно, Тонь, я постараюсь успеть на ночной рейс. Если успею, то буду дома часа в два.
***
У Всеволода Алексеевича в руках ингалятор. Опытный Сашкин взгляд сразу отмечает носогубный цианоз и характерную, слишком прямую позу.
– Да что у вас тут, все беды сразу? Сколько раз брызгали? Что еще делали? Всеволод Алексеевич? Ну что такое? Тонь, ты почему не позвонила?
У Тони вид перепуганный, она сейчас бледнее Туманова.
– А смысл звонить, если ты в пути уже? Он сказал, что сам разберется.
– Сказал?
Всеволод Алексеевич свистит и хрипит, как забытый на плите чайник.
– Что еще пили, кололи, брызгали?
– Пока больше ничего, он баллончиком прыснул, пять минут назад. Оно вот только началось!
– Я поняла. Иди отдыхай. И выпей чего-нибудь успокоительного, у меня там корвалольчик в шкафу есть. Мы тут сами разберемся.
Сашка отводит Туманова в спальню и там успокаивает:
Рассказывает ему про бабку-продавщицу. И про то, как ее быстро выписали в паспорт- ном столе. И про маму тоже рассказывает, не сдержавшись. Про конструктор этот гребаный.
Сашка гасит верхний свет и заползает на свое место между ним и стеной. Сил у нее не осталось совсем, и она понимает, что проспала бы до обеда. Но не проспит, конечно. Сокровище надо кормить и лечить по часам. И тем не менее она чувствует себя абсолютно счастливой: она дома, рядом Всеволод Алексеевич, что еще надо?
По крыше начинает стучать дождь, убаюкивая. Сашка уже почти спит, когда он вдруг произносит:
– Завтра поедем в магазин и купим тебе конструктор.
В полусне она ничего не соображает.
– Что? Какой конструктор? Спи уже, Севушка.
И переворачивается на другой бок, заворачиваясь в одеяло.
– Назвала-таки, – удовлетворенно хмыкает он.