Майкл в больничке.
Айра зашел в последний раз перед выпиской, нагрузил рекомендациями, которые Майкл и так знал: резких движений не делать, тяжести не таскать, спать только на жёстком. Потом заглянула Лорейн — фармацевт. Она была из тех, кого Майклу не удалось охмурить — пару лет назад посмеялась в ответ на прямолинейный флирт, показала обручальное кольцо, сказала, что ужасно польщена и поцеловала в щёку.
Што я вижу? Какая-то сучка нидала сомцу! Ахтунг, ахтунг! Земля налетела на небесную ось, в Антарктиде пророс огурец, объявляйте чрезвычайное положение!
И снова нам напоминают, какой Майкл нищеброд
Джеймс дождался, когда она выпишет все рецепты и попрощается, и сгрёб их со стола себе в карман. Даже спорить не стал. Майкл прикинул, что на его месте сделал бы так же — и тоже не стал спорить, хотя эта денежная проблема уже начинала его здорово бесить. Он надеялся только на то, что со временем всё-таки начнёт прилично зарабатывать, чтобы не считать каждый пенни — но до этого времени было ещё полгода. Минимум.
Ну ладно, тут верю. На благословенном Западе больничные счета и правда бывают ого-го, не всякая страховка перекроет.
Голубки валят из больнички, Джеймс включает суровую сучечку
— А может, пешком? — предложил Майкл. — Погода хорошая, весна... Тут идти полчаса. По солнышку.
Джеймс посмотрел как-то так, что Майкл осёкся.
По дороге они притормозили у аптеки. Джеймс оплатил все рецепты, забрал кулёк с таблетками и не выпускал их из рук до самого дома, будто Майкл мог вырвать их и швырнуть в окошко.
— Я не зайду, — сказал он на пороге. — Мне домой надо, переодеться... — он сморщил нос. — Поспать... Я приеду завтра. Я буду приезжать к тебе каждый день, — сурово добавил он.
— Да будто я против, — сказал Майкл. — Ты только учёбу не забрасывай. Приезжай свои задания делать.
И снова анон недоумеваэ, почему «богатенький» Джеймс не способен отлипнуть от папиных штанов и снять себе хоть какую квартирку. Тыщщи студентов так живут: снимают, часто пополам или на троих, после учебы бодро прыгают с подносами/моют мафынки/еще как-то подрабатывают, еще и тусить успевают. Но Джемс нитакой.
Вообще, анон ни разу не верит в этих бахатеньких. Что в нимфоманку-Сару, что в упакованного Джеймса. Всякий раз, как в нетленке упоминается семья с бухающей маман, в мозгу возникает картина типовой хрущевки, где да, слышен каждый пук, и если в соседней комнате шкандаль, то хрен ты позанимаешься. Не то что в доме на стопиццот комнат, где в одном конце читаешь книжки, в другом ругаюцца, но ты нихуа не слышишь, патамушта гладиолус. То есть, орут достаточно далеко, вот и не слышно нифигашеньки.
Или джеймсомама как напьецца, так нарочно и ползет к дверям сыночки, а то вдруг не узнает?
Ну и Сара, вся из себя бахатая, тусящая с быдлом-с. Как-то оно на уровне порнушки с домохозяйкой и сантехником.
Тут скорее молодежь с рабочих окраин с невнятными понтами разной степени быдловатости. Типа, Майкл вот крутую гопоту пытается изображать, а Сара эдакую бохемную барышню, но у обоих родаки всю жизнь честно трудились в мастерской/на заводе по переработке чего-то там. Дитачки как бы понтуются, но чтобы вот прям в сурьезный криминал – нет, нет, а то вдруг посодют!
Прастити за оффтоп, продолжаем читения
Из-за ушибленных лёгких Майкл кашлял, как туберкулёзник. Но если не делать резких движений, не наклоняться, не поворачиваться и не напрягаться, было почти не больно. Ныл только синяк во всю грудь, переливаясь в желтизну, чесалась нарастающая кожа, но это было терпимо.
Аноны-медики, проккоментируйте плиз.
Так же Майкл немношшко параноит, но т.к. никто за ним не следит, понемногу успокаивается.
Сара и Томме регулярно наезжают проведать, Джеймс и вовсе как часы, уже в комнате Майкла поселяются кое-чьи шмоточки, и Майкл мечтаэ о совместной жизни. И скучает по истеричке-скинхеду.
— Как у него дела?.. — осторожно спросил Джеймс.
— Не знаю. Он мне не рассказывает, — угрюмо сказал Майкл.
— Мне так жаль, что вы с ним поссорились из-за меня...
— Ты ни при чём, — сказал Майкл. — И мы не ссорились. Просто... — он пожал плечами. — Жизнь развела.
— Ты уверен, что он ничего не поймёт, если ему рассказать?.. Он же к тебе так привязан, может, ты ему важнее, чем... то, с кем ты спишь.
Майкл вздохнул.
— Щас не время проверять, ладно?.. Вот свалю отсюда — тогда и поговорю с ним. А пока — пусть так.
— Я же знаю, что ты по нему тоже скучаешь, — тихо сказал Джеймс.
И снова анонский оффтоп.
Вот почему Майкл не может сказать типа-другу, что да, сплю с парнем, так получилос и т.д.? Ну сели бы, да признался бы под пивас. Бран выписан дебилом, да, но не думаю, что прям стал бы ножичком рэзать. Ну дал бы в глаз, ну Майкл, который типа всю жисть в драках, дал бы в ответ, на том бы и разошлись. А может, и без мордобоя бы обошлось, Бран бы подвис, типа: надопереварить, потом бы либо смирился и забил, либо отчалил бы окончательно.
Хотя, выписанная НК истеричка, пожалуй, и забегала бы по раёну с воплями: «А Майки-то наш пи-и-идорюга!»
Так, дальше опять семейное-ламповое - ну почти. Как же нетленка НК да без сучки-бабы.
В роли сучки на сей раз выступает матушка Майкла.
Эмма, возвращаясь с работы, каждый раз искренне удивлялась, заставая Джеймса. Вечно путала его имя, называла то Джеком, то Джоном, то Джейсоном. В конце концов перед её приходом они начали перебираться в комнату Майкла, но от этого стало только хуже — у Эммы вдруг начали возникать совершенно неотложные разговоры к Майклу, и она стучалась в дверь чуть ли не каждый час.
Хотя голубки и не трахались, патамушта у Майкла лапки ребра.
Наконец начинаются намеки на «снять кватеру и жить вдвоем». Но если ви таки думаете, что дятлы съедут от родаков, то ви таки ошибаетесь.
И тут!
Когда, казалось бы, всё начало налаживаться после аварии, Джеймса накрыло. Если Майкл не сразу отвечал на звонок, Джеймс безостановочно перезванивал и засыпал его десятками сообщений — «Где ты?», «Ты жив?», «Почему ты не отвечаешь?», «Я сейчас приеду» — и действительно приезжал, удрав с занятий, в паническом ужасе, что с Майклом что-то случилось. Он мог приехать посреди ночи, позвонить на мобильник и попроситься переночевать. Потом до самого утра они не спали, потому что Джеймс лихорадочно цеплялся за Майкла и повторял, что не может без него жить.
Майкл не знал, что с этим делать. Пытался утешить, вразумить, объяснить, что всё позади.
— Ты не понимаешь, — сбивчиво шептал тот, прижимаясь к нему в кромешной тьме и дыша запахом виски. — Мне это снится... как ты падаешь... и не встаёшь... Я просыпаюсь и не знаю... Может, мне приснилось, что ты выжил?.. Может, тебя уже нет?.. Я боюсь взять телефон и увидеть, что последнее сообщение от тебя было месяц назад... Что я всё придумал — больницу, планы, все наши встречи... Всё придумал... а на самом деле тебя больше нет. Просто я сошёл с ума, и мне кажется, что ты выжил... И я думаю, что если сейчас приеду сюда, а ты мне не ответишь... я просто умру. Что ты сделал со мной?.. Зачем ты так?..
Майкл шептал в ответ, что всё хорошо. Уверял, что живой, а не галлюцинация. Обещал не умирать и никуда не деваться, быть осторожным. Всё это помогало ненадолго. Проходило несколько дней — и его вновь будил ночной звонок.
— Майкл... — задыхаясь, шептал Джеймс. — Майкл, скажи что-нибудь... Я у дома... Ты здесь?.. Майкл?..
Гребаный сталкер-истеричка.
А мерсская мамаша тем временем пытается свести Майкла с мерсской жы бабой.
Но мерсская баба внизапна не хочет сводиться с нашим сомцом. У нее, видите ли, уже имеется хахаль. В два раза старше и жонатый, и мама девушки не одобряэ, и анон очень хорошо понимает эту самую маму Грету, потому что насмотрелся на романы подружает с женатиками.
Вот собссно:
— Он разводиться не будет, — вдруг сказала она. — У него детей двое. Старшей пятнадцать. Кобыла такая... выше меня.
— Дружите?..
— Не то слово. Она меня обожает. А я что... — она пожала плечами. — То ли подруга ей, то ли сестра.
— А жена его?..
— Я её не знаю. Наверняка стерва какая-то.
Ну кто же еще, только стервы ведь выходят замуж и рожают мужьям детей.
Майкл сознается, что он эге гей. Лепшему (типа) другу все никак, а случайной девице – всегда пожалста.
Девица объявляет, што Майкл отстой и отчаливает. Майкл вдыхаэ с облегчением.
Но сучка-мать все никак не уймется.
— Наверное, ты её обидел, — сказала Эмма. — Почему ты ей не понравился?
— Потому что я не в её вкусе, — буркнул Майкл.
— Она очень хорошая девушка. Симпатичная. Учится на архитектора.
— Ну и отлично. А я тут при чём?
Он протёр журнальный столик бумажным полотенцем, скомкал его, бросил на поднос.
— Можно выходить?.. Смотр невест закончен? — Кристофер, который благоразумно отсиживался в спальне, заглянул в гостиную.
— С девушками надо мягче, внимательнее, — наставительно сказала Эмма, не глядя на Майкла. — А ты то букой сидишь, то в телефон смотришь. Любая бы обиделась.
Кристофер усмехнулся, сел на диван, стащил печенье из вазочки. Включил телевизор. Майкл вынул из заднего кармана звякнувший телефон.
— Это Кэти?.. — всполошилась Эмма. — Что-то забыла?..
— Это Джаймс. Спрашивает, как дела.
Она глубоко вздохнула, взяла плед с кресла, начала сворачивать.
— Он часто приезжает — сказала она, будто намекала на что-то деликатное.
— Угу, — Майкл тоже стащил печенье, сел на подлокотник дивана.
— Я ничего не хочу сказать, он хороший мальчик... Хороший друг...
— Угу, — он набирал ответное сообщение и слушал вполуха.
— Его родители знают, что он тут часто бывает?..
— Знают, — сказал Майкл, не отвлекаясь от телефона. — Я их видел.
— Он из хорошей семьи, наверное.
— А я из плохой, что ли?.. — Майкл так удивился, что поднял голову.
Кристофер одобрительно усмехнулся, но промолчал.
— Ты же понимаешь, о чём я, — со сдержанным недовольством сказала Эмма и выпрямилась, держа в руках поднос с посудой. — Он учится в университете, у него дорогая машина...
— И что?..
— Ты ему не пара.
Еще одна мамаша с гей-радаром.
Внезапно папенька затыкает глупую бабу. Типа, сами как-нить разберутся.
Но разве таким словами нужно затыкать разошедшуюся бабу?
Маменька продолжает бухтеть, и это заебало уже, прастити за мат. Этому ориджу нужно обрезание тупых диалогов.
В итоге Майкл совершает каминг-аут.
— Я люблю его! — крикнул Майкл.
Тупая мамаша в шоке. Папик бурчит, што нафига, мол.
— Ну вот зачем ты разговор завела, — мягко буркнул он, притягивая её к себе. — Кому лучше стало?..
— Ты знал?.. — она потрясённо подняла взгляд, хлопнула мокрыми ресницами. — Ты — знал?!.
— Ну знал, — он виновато пожал плечами. — Чего теперь-то.
— Ты знал!.. — воскликнула она, утёрла щёку ладонью. — Знал и сидел, руки сложив?!.
— А что я должен был сделать?.. — спросил Кристофер.
Наверное, взять кинжал и отрезать сыну яйки. И Джеймсу тоже, за компанию.
Тупая мамаша продолжает истерить.
Тебе жы всегда девочки..!! Нит, это ты, дурра старая, хотела, штобы…!!! В итоге Майкл интересуется, собирать ли ему чумодан прям щас, или подождать до утра.
Папик бледнеет, хватает за ручку и… Пичальная история дяди-гея мод он.
— Леннерт был на три года младше меня, — сказал Кристофер.
Он принёс початую бутылку виски, которая хранилась для особых случаев, разлил по стаканам для сока. Эмма выпила сразу, не поморщившись, кивнула ему добавить ещё. Кристофер сел рядом с ней, поставил бутылку на журнальный столик. Майкл пристроился на краю кресла, смотрел на них, крутил в руках стакан с вишенками по краю и молчал.
Кристофер тяжело вздохнул.
— Леннерту всегда нравились мальчики.
Майкл подумал, что всегда об этом догадывался. Слишком странно его история замалчивалась, слишком нервно мать пресекала любую попытку вспомнить о нём. Он придумал себе, что Леннерт угодил за решётку, чтобы уцепиться за простое объяснение и не думать, не сопоставлять... Не сравнивать с собой.
— У нас была паршивая семья, честно сказать, — продолжил Кристофер. — И мы с ним держались друг за друга. У него от меня секретов не было. Я видел, как всё это начиналось. Как он влюблялся... Времена тогда были другие. Всё тайно, намёками, оговорками...
Майкл глотнул виски, обжёгся с непривычки.
— Он мне всё рассказывал, — сказал Кристофер, глядя себе под ноги. — Мы с ним решили — это что-то вроде болезни. Кто-то с рождения цвета путает, а кто-то — мужчин и женщин. Когда ему было шестнадцать...
Кристофер замолчал, выпил залпом.
— Его выгнали из дома, — тихо сказал Майкл.
— Отец был в ярости. Он и так-то был буйный, а когда узнал про Ленни, просто с ума сошёл. Избил до полусмерти и вышвырнул на улицу. Кричал, что убьёт его, если тот сам не сдохнет.
У Майкла мороз пробежал по рукам. С трудом верилось, что такое возможно. Он даже представить не мог, как это. Вот тебе шестнадцать, и ты влюбился... Сам ещё не понимаешь, что с тобой, почему так, откуда всё... А твоя семья... твой отец хочет тебя за это убить. И ты оказываешься один. И тебе шестнадцать...
— Я ушёл вслед за ним, — продолжил Кристофер. — Не мог там оставаться. Снял нам комнату, работу нашёл. Но Ленни меня уже не слушал. Ночевал по приятелям... — Кристофер поморщился, и до Майкла дошло, какого рода «приятели» это были. — Потом подсел на какую-то дрянь. Приходил ко мне отоспаться, денег взять. Я пытался его вразумить, но он уже ничего не слушал.
Майкл молчал, смотрел в свой стакан. Гладил щербатый край большим пальцем, цепляя острый стеклянный скол. От внезапной беспомощной жалости сводило челюсть.
— Пару раз мы с ним поговорили по душам, — сказал Кристофер. — Надрались, как сволочи. И он рассказал, как живёт. Где деньги берет. Как по мотелям шатается. Я ему говорю — ты же себя убиваешь. А он говорит: мог бы — сам бы на себя руки наложил.
Эмма молча вытирала слёзы и смотрела на Майкла с таким ужасом, будто ждала, что он сам сейчас встанет и пойдет трахаться за двадцатку с незнакомыми мужиками в дешёвых мотелях.
— А потом он сказал, что у него СПИД, — проговорил Кристофер. — Мы тогда уже с твоей матерью поженились, жили в том доме под Чидеуоком. Я его забрал к себе. Последние полгода он прожил с нами. Умер у меня на руках.
Майкл размышляет на тему «а был бы дядя жив».
Если бы да кабы – по факту, дядя твой помер молодым, ну поплакай потом, если тебе и правда его жалко, но смысл еслибыкать.
А если б не умер?.. Если бы так случилось, что выкарабкался, дотянул, если бы знали друг друга?..
Ну, пусть была бы семейная тайна — но ведь Майкл бы знал, что дядя у него из «этих». Было бы с кем поговорить. Откровенно. Леннерт бы жил где-то поблизости, в гости бы заезжал. Наверное, был бы красивым, даже лучше, чем Кристофер, всегда гладко выбритый, с одеколоном. Носил бы яркие цветные рубашки, разговаривал чуть манерно, называл бы мужчин — «подруга». Нашёл бы себе кого-то постоянного, врача или юриста, вместе ездили бы на Рождество в Дублин. Там-то от него бы точно не отвернулись. Даже дядя Шеймус, который всю жизнь работал на кране в порту и нормальнее его была разве что консервная банка, говорил, если приходилось к слову: «Люди имеют право сами распоряжаться своей задницей! Никакие англичашки не будут мне указывать, что туда пихать, если я захочу — хоть картошку, хоть хрен тюлений!».
Ур-рааа, тюленьих писек подвезли!!!
Прастити
Продолжаем срыв покровов:
— Почему вы раньше ничего не рассказывали?.. — спросил Майкл.
— Мать боялась. Думала, если узнаешь правду — пойдёшь пробовать, как он. И как он, подцепишь что-нибудь. Когда ты в Эвана влюбился, я уже заподозрил, что не зря себе обещание дал.
— Я не влюбился!.. — возмутился Майкл. — Да мы дружили просто, ничего у меня с ним не было!..
— Ты не помнишь, — грустно сказала Эмма. — Тебе лет было... семь. Или восемь. Вернулся однажды из школы... Руки в ссадинах, волосы дыбом, весь в пыли, рубашка без пуговиц... Сказал — подрался. Защищал эту черненькую, Зарину. Её задразнили, говорили гадости про её мать...
Ну да, это ведь именно так работает. Мой кузен наркоман – пойду и я попробую. Мой семиюродный тетя транс – пойду и я, што ли. Мой сиблинг долбоеб – надо и мне, а то хуле.
Флешбек
— Они говорят, у Зарины мать — шлюха, — Майкл потрогал свежую ссадину на подбородке. Кровь уже схватилась корочкой, и он машинально отколупал её. Тёплая капля медленно и щекотно поползла вниз по шее.
— Майкл!.. Не повторяй глупости за другими. Это очень грубо.
Эмма поставила перед ним тарелку. Майкл покрутил ложку в пальцах, пуская солнечные зайчики на стену.
— Они говорят, Зарина тоже станет шлюхой и никто на ней не женится.
— Они дурачки и не понимают, о чём говорят. Не повторяй за ними.
— А как люди решают, на ком хотят жениться? — задумчиво спросил Майкл, подперев голову кулаком.
— Когда кто-то тебе очень сильно нравится, ты хочешь все время быть с ним. Завести с ним семью, прожить вместе всю жизнь до старости. Вот как мы с твоим папой.
Эмма достала чай из шкафчика, бросила щепотку в чайник.
— Понятно, - серьезно сказал Майкл. — Тогда я женюсь на Эване. И буду жить с ним до старости.
Кошмар, кошмар! Голубые наступают! Мелкий сопляк брякнул, у тупой мамаши инфаркт с инсультом.
«Ма-ам, я когла вырасту, буду водить мусоровоз!» - «Ах, спасите-помогите, сынуля пропадает, ойвэй, гевалт». Из той же оперы.
На самом деле ему было неинтересно, почему кто-то думает, что он не может жить с Эваном. Ещё как может. Пусть только кто-то попробует запретить. У них будет целый огромный дом на большом-большом острове. В море. Нет — в океане. А вокруг острова будет плавать сторожевой кит. Ручной. И будет петь свои песни, так что если сунешь голову в воду — сразу услышишь...
— Мальчикам должны нравиться девочки, — сказала Эмма, подметая чай.
— А мне нравится Эван, — спокойно сказал Майкл, глядя в окно. — Он лучше. Девчонки скучные. И визжат противно.
Все, мамаша, стреляйся. Ведь пацаны никогда не фантазируют на тему «стану пиратом/супергероем/космонавтом», и феерических планов с лучшими дружбанами никто не сочиняет. И да, мальчикам с детского сада нравятся девочки. И девочкам мальчеги. А если девчуля с бантиком говорит, что мальчшки фу, противные, топчут куличики и дергают за косички, то это лесбиянка растет, точно-точно.
— Когда ты сказал, что хочешь жениться на Эване, мать чуть не поседела. Сразу подумала, что у тебя та же судьба будет, что у Леннерта.
Ну вот просто 
Майкл идет спатиньки и слегонца бредит
Ночью Майкл лежал без сна, глядел в потолок, подложив руки под голову. Вспоминал красивое молодое лицо с фотографии, невольно искал сходство с собой.
Почему Леннерт хотел умереть?.. А ведь был бы ученым. Пропадал бы в экспедициях. Писал бы книги. А когда всё завертелось — можно было бы прийти к нему и сказать — Леннерт, мне нравится один парень. Майкл точно знал, что звал бы его просто Леннерт, без дяди. Леннерт бы говорил, так он не чувствует себя старой калошей.
Ему было бы сорок два. Он бы курил трубку. У него в квартире были бы коллекции бабочек под стеклом. Майкл бы разглядывал их и слушал, откуда они берутся, такие красивые.
А когда уехал Эван, Леннерт бы приходил, молча брал Майкла за руку и вёл бы гулять. И рассказывал бы о том, как сам влюбился первый раз в жизни. Он бы красил волосы в странные цвета — то синий, то фиолетовый. Подводил глаза чёрным. Повязывал шёлковые шарфы. Он бы часто улыбался. Он бы обязательно кого-то себе нашёл. И когда появился бы Джеймс, Майкл пришел бы к нему за советом. А Леннерт раскурил бы трубку и сказал — ну, выкладывай. И ещё сказал бы — Майкл, мальчик мой, никого не слушай, даже меня. «Отпусти, если любишь» — это чушь собачья, Майкл. Майкл, если любишь — хватай и держи.
Конец главы 31, ура, товарищи
финиш все ближе!
А то мы забыли.
