Внешность Бориса достаточно канонична для КМ.
Оля думала, что Борис, о котором не раз вспоминал Федя, – это рослый парнишка с ухватками мастерового и снисходительным взглядом старшего приятеля. Этакий Данила-мастер. А с Федей пришел невысокий, тонкий (даже ломкий какой-то) мальчишка с острыми локтями и торчащими, "гранеными" коленками. Смуглый, с темным ежиком стрижки. Он вздохнул стесненно, бормотнул "здрасьте", прошелся по Оле взглядом из-под густых, похожих на черные зубные щетки ресниц (Оле показалось, даже, что они пощекотали ее).
Все идут купаться на речку Ковжу. Нилка один не купается. Возможно, это ружье еще выстрелит? Чтец уже забыл, давно не читал сие произведение )
Но когда они вышли из воды, Нилка смотрел, кажется, с завистью. Федя наклонился к нему и спросил шепотом:
– Ты, может, плавать не умеешь? Давай научим. Да и мелко здесь, не потонешь.
– Нет, я умею. Нас учили во втором классе, в бассейне… – Он вдруг осторожно взял на ладонь Федин крестик – тот качался у его лица. – Можно я посмотрю?.. А ты по-настоящему в Бога веришь, да?
Федя помолчал секунду и сказал:
– Да, Нилка.
– А… ты так думаешь? Бог только нашими делами распоряжается, на Земле, или везде-везде? Во всех галактиках?
– Я думаю, что везде, Нилка…
– Это хорошо, – сказал он серьезно и непонятно.
Серьезный и непонятный младший член команды - это тоже можно, в принципе, записывать в крапивинские штампы. В Бабушкином внуке тоже такой был, в Ночи большого прилива, еще где-то...
Нилка ведет всех посмотреть на бывшую мастерскую прадедушки. Ведет через крапиву, ибо он сам в штанах, а об остальных не подумал. Что характерно, прямого упоминания шорт-юбок нет, они как бы по умолчанию подразумеваются; ну, Федя, наверно, все в тех же красных трусах работы сестры, вряд ли у него вообще другие есть.
Они вышли на Пароходную улицу, всю в разлапистых кленах.
Странно, что не Кленовая, но Пароходная - тоже подходящее название для крапивинской улицы.
Нилка рассказывает, как прадедушки уже не было в живых, а за дедушкой пришли в тридцать седьмом году, но не забрали его. От прадедушки осталась "уникальная коллекция негативов", картотеку которой составил папа и записал на дискету.
– Ты про дискету говорил. У вас что, компьютер есть?
– Есть маленький, "бэкашка". "Электроника-001"… Папа в прошлом году купил. Говорит: надо быть на уровне современности.
Оля оживилась и спросила с подходом:
– Нилушка, а папа его для себя купил или тебя тоже подпускает?
– Почему – для с'себя! Да я-то как раз и торчу за ним больше всех! Даже мультики на мониторе делать научился! А у папы он только для справок. Если надо, например, какую-нибудь старую фотографию для исторической передачи…
http://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/1209325 говорит нам, что бытовой компьютер "Электроника БК-001" был выпущен в 1985 году и имел текстовый монитор. Возможно, Нилка делал мультики из ASCII-графики?
– А кто твой папа? – спросил Борис.
Федя и Оля переглянулись. Они этим до сих пор как-то не удосужились поинтересоваться.
Это потому что Борис по жизни уже привык огребать из-за национальности родителей, а вы двое - нет.
– Папа-то? – Нилка вроде бы слегка удивился. – Он оператор областного телевидения… То есть сейчас не областного, он там поругался с начальством и стал работать в независимой программе "Устальские колокола". Знаете?
Программу знали, конечно. От нее кряхтели и ежились все бюрократы Устальской области. А еще в этой программе были передачи про городскую старину и детские выпуски "Здравствуйте, я ваша тетя…".
– И молчал! – жалобно сказала Оля. – Нет чтобы познакомить с папой! Он-то в тыщу раз больше нас понимает в съемках! Посоветовал бы что-нибудь для фильма…
– Я, конечно, познакомлю! Мама целый месяц говорит: хоть бы посмотреть, с кем это ты там связался? Может, с наркоманами или… с этими… на "ракетчиков" похоже…
– С "рэкетирами", горюшко мое… Большое твоей маме спасибо, – сказала Оля.
За день они накупались, нагулялись, починили шкаф в студии и даже успели поснимать.
К концу дня Оля стала смотреть на Бориса с особой ласковостью и уважительностью. Будь это Настасья Шахмамедова, Федя воспылал бы ревностью. А тут… ладно уж…
В середине дня пришлось, конечно, сбегать домой, чтобы пообедать, а потом снова – чтобы доставить из детсада Степку. Затем Федя и Борис опять умчались туда, где урчал моторчик, вращая в бачке отснятые накануне пленки: о том, как Нилка бродит и разглядывает городские чудеса. Пленки получились что надо. Нилка вовсе не деревенел, как Федя, когда его снимали. Ходил, смотрел, оглядывался, задумывался, как положено, чтобы "создать настроение". Особенно хороши были крупные планы с его лицом. Смотрит сперва серьезно, тревожно даже, потом глаза теплеют, и наконец – улыбка…
Тревожный взгляд запишите в штампы
Домой Федя и Борис возвращались уже после десяти. Хорошо, что дни в конце июня светлы до полуночи… Шли изрядно утомленные и потому, наверно, молчаливые. Федя все поглядывал и не решался спросить: "Ну, как они тебе – Оля и Нилка?" Но Борька, он же все чуял. И сказал:
– Нил этот – прямо уникальное существо. С ним не соскучишься… Полки приколачиваем, и он говорит: "Давай для прочности поставим кронпринцы…" – "Что-что? Кронштейны, наверно?" – "Ой, да. Я помню, что какое-то слово придворное. А точно забыл…"
Борис вроде бы подсмеивался над Нилкой. Но Федя знал, что это не так. Дело ведь не в словах "уникальное существо", а в том, каким тоном они сказаны. Тон был сдержанно-ласковый и почему-то тревожный.
Я ж говорю, запишите в штампы.
Идут к Нилке, смотрят старые фотографии города. Решают залезть на колокольню церкви и снять панораму оттуда.
Все почему-то взглянули на Федю. Словно подумали: "У тебя крестик, это вроде пропуска…"
Компьютер стоял в этой же комнате, на угловом столике. Нилка охотно сдернул полотняный чехол, включил монитор, без боязни дал каждому понажимать клавиши. Конечно, на дисплее получалась абракадабра. Потом Нилка уселся за пульт сам.
– Сейчас переведу в систему "Бейсик" и покажу кое-что.
Он на память набрал несколько строчек иностранных слов и цифр – они засветились на экране. Нажал клавишу, строчки исчезли. На темном экране стали возникать яркие точки… Созвездия! Пролетел среди них метеорит. Потом одна точка выписала окружность. Светящиеся полоски неторопливо заштриховали этот кружок, и получился белый диск планеты. Вокруг него забегал продолговатый спутник. Затем в углу экрана веером разбросались короткие лучи, из них вылетела искра, ткнулась в планету, раскидав мелкие вспышки, и ушла рикошетом за пределы звездного неба…
– Вот, – слегка горделиво произнес Нилка. – Называется "Визит звездного корабля"…
Девятилетний? Сам? Никто его не учил? Круто
Оле приходит в голову, что идею фильма с ходящим-смотрящим героем можно сделать еще круче:
– А Нилка пусть по воздуху летает, над крышами… Я знаете что придумала? Чтобы он в фильме тоже летал! И многое пусть разглядывает с высоты. Тогда еще сказочнее будет!
Нилка обвел всех настороженными синими глазами. Надулся почему-то и сообщил:
– У меня не получится. Я же почти не научился еще летать-то…
Федя и Оля замигали, а Борис изумился вслух:
– Как это – почти?
Но тут приходят родители.
Нилкин папа Феде понравился. Он был похож на Чехова, только не в пенсне, а в модных больших очках. Разговаривал он тихо, со спокойной такой усмешкой… А Нилкина мама не понравилась. Она была молодая, красивая, но Феде показалось, что красота эта для нее – главная задача. Он ощутил ту же настороженность и досаду, как при Ксении, когда та перед зеркалом по часу умащивала и штукатурила себя косметикой.
– Роза, а ты боялась, что наш сын попал в подозрительную компанию. Смотри, какие интеллигентные молодые люди.
Это папа. А про маму уже все ясно.
Оказывается, Нилка не носит шортиков и не купается, потому что стесняется родинок на правой ноге. А если и носит каноничную одежду, то приходится нацеплять и бинт.
А Борис вдруг вспомнил:
– Стоп! Нил, ты тогда сказал: "Я почти не научился летать". Как это – почти? А чуть-чуть, что ли, умеешь?
– Чуть-чуть умею, – совсем обыкновенно сообщил Нилка.
– Ну, Нил… – сказал Федя.
– То есть не летать. Но я, если прыгаю откуда-нибудь, могу приземлиться гораздо медленнее, чем по законам природы. Я это в себе год назад открыл…
В студии Нилка прыгает со шкафа и...
В тот же миг Федя и Борис ждали стука об пол. Но стук этот раздался лишь через секунду после ожидаемого мгновения. Словно что-то и в самом деле задержало Нилку в падении.
Правда задержало? Странно… Федю даже холодком кольнуло. Он глянул на Бориса. Тот скреб затылок.
А еще Нилка образованный и местами энергуй:
– Это же для здоровья вредно, когда перегрев паховой области. Знаешь, что там находится?
– Знаю, – без удивления откликнулся Нилка. – Железы внутренней секретности…
– Ох ты, чудо заморское! Не секретности, а секреции.
– Какая разница!
– И вот если их в детстве перегревать постоянно, знаешь, чем это кончится?
– Чем?
– Когда вырастешь, у тебя детей не будет.
Нилка озабоченно возвел брови:
– Что-то я о таком не слышал…
– Господи, а где ты мог слышать? Я-то услыхал в Степкином садике, там врач собрала родителей и лекцию им читала про это. Ну а я вместо матери всегда за ним прихожу, врач и говорит: пусть мальчик послушает, ему полезно… А ты ведь на такие лекции не ходишь…
– Зато я читал с'специальную литературу о половом воспитании, – спокойно сообщил Нилка.
Федя и Борис даже рты приоткрыли. Федя сказал:
– Любопытство прорезалось?
– Нет! Мне нужно было узнать, может ли кто-нибудь в человеческий зародыш внести чужую программу, со стороны.
Федя с Борисом так и сели. Потом Борька спросил:
– Какую же ты программу хочешь в зародыш внести?
– Да не я! – Нилка засопел и решил: – Хорошо, я вам скажу. То пятнышко на ноге… Я с'совершенно уверен, что это звездная метка… Инопланетяне вложили в меня какую-то свою программу, а метку сделали, чтобы потом отыскать меня… Я поэтому ее и прячу…
– Ну, Нил… – ошалело выдохнул Борис.
А Федя с не меньшим изумлением спросил:
– Что за программа-то?
– Если бы я знал! Может, для задания какого-нибудь. Или для опыта… Я ведь даже не знаю, добрые эти инопланетяне или злые. И чем все это кончится…
Нилке кажется, что над ним смеются.
А Нилка обиделся. Не так, как раньше, – надуется и вмиг оттает, – а всерьез: влажно заблестели глаза. Он положил на доски бутерброд.
– Чего вы сегодня… такие… Дразнитесь и дразнитесь… Я думал, что хоть вы-то никогда дразниться не будете. Я вам все рассказываю, а вы…
Стыдливое молчание наполнило гараж.
Федя задавил в себе неловкость и сказал:
– Если ты обидишься до конца и уйдешь, у нас же все развалится…
– Кино? – шепотом спросил Нилка.
Борис жалобно возмутился:
– Да при чем тут кино? Все! По закону табурета!
– Какого… табурета? – Нилка опять замигал мокрыми глазами.
– Очень просто! Если у табурета одну из четырех ножек отломать, какой от него прок?
Нилка нерешительно возразил:
– Бывают ведь и с тремя ножками табуреты…
– Так это они с самого начала трехногие! – воскликнул Федя. – А если четырехногий с отломанной ногой, разве на таком усидишь!
– На специальном трехногом тоже плохо! – вмешалась Оля. – Ох, мальчишки, я, как нарочно, вчера об этом прочитала! Стихи!
– Где?! – мигом отозвался Борис.
– У Анны Ивановны. Я к ней утром забегала… У нее старые журналы есть, детские. Еще до революции печатались, с "ятями". И в одном там юмор, называется "Мистер Брет"…
– Ну-ка, рассказывай, – велел Федя.
– Ну… там так. Картинки, и под каждой – строчки…
Мистер Брет
Надел берет
И залез на табурет…
Потом не помню, но, в общем, он решил вытереть пыль с люстры и полетел с табурета. За люстру схватился. А дальше:
Прибежали сын и дочь,
Чтобы мистеру помочь.
Он кричит: "Подставьте стул!
Что такое?.. Караул!!"
Сын и дочь дрожат в углу,
Папа с люстрой – на полу…
И вывод у этой истории:
Никогда не стойте, дети,
На трехногом табурете!
Ужасно хочется срифмовать туда слово "бред".
Нилка боится, что его заберут инопланетяне, опознав по родинкам. Оля замазывает родинки театральным гримом.
Он засмущался, засопел, стал раскручивать подвернутую штанину… Борис подошел к Нилке сзади. Выпрямил его. Взял за плечи. Уперся подбородком в его лохматое темя. Сказал вроде бы шутя, а на самом деле очень даже всерьез:
– Великий Нил. Ты такой мудрый, а одной вещи не понимаешь: никаким инопланетянам мы тебя никогда не отдадим…
Слишком сладко.