С первых же строк "Тополят" на голову читателю опрокидывается кузов салата "оливье" из стопицот актуальных ингредиентов, густо унавоженных Духовностью, Детским взглядом на мир и теплой Ламповостью.
Чтобы даже угрюмый бирюк, который не смотрит телек последние 15 лет и не обновляет новостную ленту сказал бы "о, а чо-то такое слышал... Как точно подметил Классик веяния времени".
Выверт хитрый, действие происходит в городе Айзенверкенбаум (отличное название, кстати, хорошо тренирует речь, вроде как Эйяфьятлайокудль. Город находится в России, в теплое-ламповое время он носил название Колыбельцев, но потом чиновники вернули старое название.
Внимание: прикол. Это не "грани Кристалла". Это именно что Россия, наш мир, наше время. Роман написан в 2011 году. Навязчиво упоминается Новочеркасск, Севастополь, Питер и Москва, книги и передачи знакомые с детства, а так же православие. Но одновременно это некая Ымперия. Где правит некий Регент. Удачный ход. Если начнут искать косяки, аффтар может завернуться в тогу, встать в позу Нерона и сказать:
- Это фантастика для детей! Уйдите, противные.
Если похвалят, то он услышит любимое "всекаквжизни", "как боженька спизданул", и тогда это окажется наша реальность, а он ее певец и обличитель.
Ловкость рук и никакого мошенничества. Профи.
Для затравки у нас имеется восьмилетний мальчик Тенька (это имени Степан, спасибо, Командор, что не Тенёк хотя бы), его калечная мама-алконавтиха, представительница творческой профессии, положительный толстый дворник Виталя (радуйтесь, бодипозитивщики), который не просто так дворник, а талантливый студент-прогрессор, будущий гений, которого Не Понимают и поэтому он очень любит детей. Виталя в повести никакой. Нужен только потому, что у него в подвале болтается обод колеса Дорогого Мироздания (в буквальном смысле).
Потом у нас есть злые чиновники, тупой мэр, который возводит в городе никому нахер ненужный небоскреб, в котором даже бомжи не живут и вороны над ним (над небоскребом, а не над тупым мэром) как-то по особому каркают.
Заявка на крипоту? Ан фиг там. Сплошная социальная драма.
У нас есть представители духовности и душевности - это старая библиотекарша, добрая учительница-диссидентка, вещающая нечто вроде:
" — Какие были сады… Какие качели… Какие игры… Теперь никто уже не помнит, что такое «чижик», «двенадцать палочек», «вышибала»… До сих пор помню наши старые кварталы. И жалею, что их снесли. Пусть меня критикует начальство, но я всем говорю, что нынешняя новостройка на берегу — будто кость в горле у города. Особенно торчащий выше всех дом. Небоскреб-инородец…"
И мерзостная соседка, которая мешает дворнику Витале любить детей. Соседку зовут - тадам - Изольда Кузьминична.
Кто посмел сказать, что Командор повторяется и его зациклило на мерзких бабах с высокопарными именами? Забросать негодяя мячиками и шортиками! Командор не повторяется, он верен себе.
Но соседка тоже появляется мельком и вяло.
В первых главах читателю очень подробно рассказывают, что такое интернет, флешка и наладонник. Что по телику один кризис, голые тетки, политики и стрельба. В наладоннике надо читать Булычева, Сетон-Томпсона, Буратино, Муми-Троллей, Андерсена и капитана Немо. Странно, что не упомянут детский классик Крапивин. Но Мастер скромен, чоужтам.
Быт мамы и Теньки описан пасторально. Они играют в шахматы, читают Добрые книги, на стене у них календарь с Аленушкой (а не с голой Си-Си-Кетч) и подкармливают бездомных собак.
Проблема бобиков описана с любовью. Вместе с бобиками в тексте появляется честный мент по фамилии Куликов, который любит детей, собак и вообще хороший. Редкость...
"Это собачье племя отличалось добродушием. Ни на кого не гавкали, хотя Изольда Кузьминична не раз говорила участковому, что «соседство четвероногих террористов» добром не кончится. И что давно пора вызвать «представителей соответствующей службы», чтобы те забрали бесприютных животных в собачий питомник, а то и «куда подальше». Участковый, подпоручик внутренней службы Куликов (всегда серьезный и озабоченный массой неразрешимых задач), соглашался. Но «представители» приезжали только один раз. Сима перед их появлением увел всю родню в глухие кленовые заросли на берегу речки Таволги".
Далее мы узнаем трагическую историю мамы Теньки. Мама была гримершей в театре, на гастролях попала в аварию, где ей поранило лицо. Муж и сынишка навещали ее в больнице. Мама выписалась со шрамом и втянутой щекой и началась жопа.
Папа стал нервничать и ездить в командировки, мама уволилась из театра и стала бухать.
Процесс бухания мамы добрый автор показывает с глубокой достоверностью:
"Но не все шло гладко. Из театра мама уволилась. Ей было трудно среди людей, которые раньше помнили ее очень симпатичной и веселой.
— Глупости это, — говорил ей отец. — Надо быть сильнее обстоятельств.
Мама отвечала, что так могут рассуждать пропитанные бензином авиатехники и запасные штабс-майоры (папа как раз и был таким). А она из другого теста. И стала домохозяйкой.
Но после шумной театральной жизни быть домохозяйкой оказалось трудно. Чтобы заглушить печали, мама раз-второй купила бутылку красного вина «Каберне», потом портвейна. А затем и чего-то покрепче… Это случалось обычно, когда отец уезжал в Светлокаменск, на авиаремонтный завод, в командировку. А уезжал он часто. Когда мама выпивала бутылку, она делалась какая-то незнакомая. Бодро мурлыкала песенки, рассеянно гладила Теньку по голове, потом садилась к столу, подперев голову, и неподвижно смотрела перед собой.
— Мама, ты лучше ложись… — осторожно просил Тенька. Мама послушно ложилась лицом к стене и опять замирала. Тенька, тоже замерев, сидел у кровати. В горле вырастал колючий шарик…
А один раз она не сумела добраться от стола до кровати, опустилась на колени. Потом все-таки подползла к постели, упала на нее, свесила голову. Ее затошнило.
Перепуганный Тенька бросился в соседнюю квартиру, к знакомой тете Тасе. Тетя Тася долго пыталась привести маму в чувство, а потом вызвала неотложку…
Худой насупленный врач и пожилая медсестра сделали маме укол и компресс. Когда уходили, медсестра погладила всхлипывающего Теньку по голове и сказала тете Тасе.
— Довела себя… Хоть бы ребенка пожалела…
Отец, конечно, про все узнал. Закаменел лицом. О чем они с мамой говорили, Тенька не слышал, ежился в другой комнате. После этого мама целый месяц не брала в рот ничего такого. А потом опять…"
Страдания нагнетаются:
"Нет, были, конечно, и светлые дни, когда казалось, что все стало, как раньше. Втроем ходили в кино и зоопарк, сидели вечером у телевизора. Но потом… мама шла на кухню и чем-то звякала там. Уже не очень скрывала это от мужа и Теньки…
Запасной штабс-майор Ресницын был человек прямой и крепкий. Однажды он сказал:
— Для меня самое главное — работа. Я не могу разменивать ее на семейные драмы. Давай что-то решать…
— Что именно? — вызывающе отозвалась мама.
Ничего решать она не стала, только покрепче обняла Теньку, а он замер.
Отец все решил сам, подал на развод. Сказал, что оставит маме квартиру («и живи, как хочешь»), а они с Тенькой переедут в Светлокаменск, там на заводе инженеру Ресницыну давно предлагают хорошую должность. («В конце концов кто-то должен в Империи думать о ремонте самолетов».)
— Можешь ехать, — ответила мама. — Тем более, что всем известно, кто там у тебя есть в Светлокаменске. А сын останется со мной.
— Степан поедет ко мне…
— Нет! — Тенька вцепился в маму.
Видимо, в этом «нет» была такая крепкость, что отец отступил от сына. Но не отступил от своих планов. Он снял комнату и стал жить отдельно. А маму начали вызывать на всякие комиссии и к судьям. Иногда с Тенькой…
С той поры Тенька возненавидел отца. Даже непонятно, как он мог с такой силой возненавидеть человека, которого недавно любил. А мама перестала пить (как потом стало ясно — раз и навсегда). И устроилась на работу в артель «Золотая нить» — там выполняли заказы для театра: шили костюмы, украшали узорами камзолы и шляпы. Делали и всякую другую работу: готовили на продажу в киосках коврики, скатерти, салфетки, халаты… Мама брала задания на дом. Руки у нее были волшебные, как у Золушки. Узоры на материи получались просто сказочные (так, по крайней мере, виделось Теньке). А еще мама поступила на должность вахтера при общежитии Торгового института. Общежитие было недалеко от дома, в бывшем особняке Карпухина. А вахта находилась в пристройке этого особняка. Можно было дежурить и шить одновременно. И за Тенькой присматривать нетрудно…"
Ниже я нарочно привожу большой кусок крапивинского текста без комментариев.
Все вроде на месте. И семьи такие есть и мамы и папы и дети.
Но почему такое ощущение, что тупым ножом с визгом пилят пенопласт?
"— Почему ты не хочешь ко мне? Будем жить по-мужски. Будем ходить в горы. Попрошу знакомых летчиков покатать тебя на самолете. Ты же не боишься высоты, а?
— Не хочу, — угрюмо отвечал Тенька.
— Но почему?
— Хочу с мамой…
— Вас же никто не разлучает навсегда. Ты будешь навещать ее. А она тебя…
— Я хочу с ней всегда…
— Маме надо лечиться. Ей придется подолгу лежать в больнице.
— Не придется. У нее все прошло.
— Если бы…
— Не «если бы», а прошло.
— Тень, давай договоримся по-хорошему. Суд все равно решит, чтобы ты жил со мной…
— И меня, что ли, не спросят?
— Детей не спрашивают.
— Дети, что ли, не люди?
— Не спрашивают, вот и все. Не положено по закону…
От обиды и злости начинало звенеть в голове:
— Значит, это паршивые, сволочные законы! И суд твой паршивый! Террористы!
— Это тебя мать таким словам научила?
— Ты научил! И твои гадские судьи!
— Пусть гадские, но они решат, никуда не денешься.
— Денусь! Убегу!
— Поймают.
— Пусть поймают! Снова убегу!
У отца твердели гладко выбритые скулы.
— Снова поймают. И отправят в спецприемник для малолетних нарушителей.
— Убегу из приемника… Пускай хоть в наручники закуют. Или не стану ничего есть. — Он был уверен, что сможет сделать все это. Ради мамы…
Отец объяснил откровенно:
— Тогда тебя поместят в детскую психбольницу. А там с помощью уколов превратят в послушного, как тряпичная кукла, мальчика…
— Ты этого и хочешь, да? — сказал отцу второклассник Ресницын. Тот обмяк.
— Я хочу, чтобы мой сын жил со мной.
Они разговаривали на скамейке во дворе.
Желая разозлить отца (чтобы психанул и наконец отстал от него), Тенька нагло сказал:
— Живи с тем, кто у тебя есть! Со своей бабой!
Отец не разозлился. Только мигнул белесыми ресницами.
— Нет у меня никакой бабы… Эх ты…
Лучше бы ударил и плюнул (хотя никогда пальцем не трогал). Но он встал и ушел, слегка согнувшись… Ну и ладно. Тенька решил, что на этом дело закончено. Оказалось, однако, что до конца далеко.
Были встречи с какими-то инспекторами, адвокатами, судьями. С «деревянными» тетками. Все уговаривали маму, уговаривали Теньку, как ему будет хорошо с папой. «А иначе — приют для трудновоспитуемых…» Седой мамин адвокат Борис Евгеньевич сказал одной такой «деревянной»:
— Посмотрите, это живой человек. А вы рассуждаете о нем, как о предмете мебели. Будто решаете, в какую квартиру поместить эту тумбочку. Почему вы не спрашиваете его?
— Потому что дети еще не в состоянии решать такие вопросы!
— А как быть с правами детей, которые вы будто бы защищаете?
— Именно защищаем. Не «будто бы»… Мальчик, ответь наконец ясно! Ты хочешь жить у папы?
— Не-ет!!
В этот крик он вложил столько ярости и отчаянья, что все притихли. И Теньке показалось, что уж теперь-то его и маму оставят в покое.
Не оставили…"
В следующих выпусках нашей программы: душераздирающие зверства ювенальной юстиции в семьях честной богемы, мировой заговор ООН и продажа детей на органы.
Маша, не капризничай, кушай кашу. Гречка полезна для почек. Нам их еще на рынок нести.
А бонусом - мертвые няшные котики. Иногда они возвращаются.
