Ну вот, мы, наконец-то, добрались до главы, в которой всё по-настоящему начнёт проистекать. Познакомившись для начала с кучей персонажей… и давайте-ка для начала соберём в единую кучу всё, с чем нас познакомили.
Все предыдущие три главы — это один день с разных точек зрения. Для Егора «Кошака» Петрова это был довольно обычный день, в ходе которого он посрался с Венькой «Редактором» Ямщиковым (старшим) и после школы навешал ему люлей с компанией дружков, для чего удрал с уроков пораньше. Для Веньки в этот день был ещё поп-физический скандальчик в туалете, когда молодой талантливый педагог Мстислав Георгиевич позволил себе распускать руки в адрес Ваньки Ямщикова (младшего). Для Ваньки это действительно был самый обычный день — ну, там, носом где-то стукнулся, но это у него не редкость. Милиционер ПДН-овец тов. старший сержант Михаил Гаймуратов в этот день привёз в Нижнеокск двоих проблемных детишек из соседнего Среднекамска, и вроде как доставил их куда надо, но документы остались недооформленными, и пришлось ему в Нижнеокске на день задержаться. Венька-Редактор по дороге из школы ещё попытался воспользоваться им как буксиром и прикрытием от Кошаковой компании, но не получилось, и люлей ему всё равно навешали…
Вспомнили? Ну вот, а теперь начинается новый день, и нам сразу же сообщается следствие дня предыдущего:
Мать Егора предпочитала беседовать со школьным начальством один на один и родительские собрания не посещала. Поэтому Егор узнал о возможных неприятностях лишь на следующее утро. Классная Роза сообщила ему со смесью укоризны и сдержанного негодования:
— С причинами твоего вчерашнего прогула, Петров, я разберусь сама. Чуть позже. Но что касается твоей чудовищной выходки по отношению к Ямщикову, то здесь я бессильна. Его мать вчера сделала заявление при всех, и этот факт известен Клавдии Геннадьевне. Тебе придётся объясниться с ней.
Очень рекомендую обратить внимание на первую процитированную фразу про мать Егора. Это такой штришок к её портрету… по сравнению с которым портрет Дориана Грея даже в своей финальной стадии выглядел бы вполне достойно…
Ну ладно. А теперь ещё вспомним, как под занавес предыдущей главы Венька-Редактор дома упомянул: дескать, какой-то писатель там у них выступал. Егор по причине убегания с уроков при сём не присутствовал, но эта история имеет продолжение, и своим продолжением цепляет его непосредственно.
После пятого урока [Вайфу] закричала про какое-то литературное собрание, но Егор махнул к раздевалке. Однако дверь её оказалась на замке, и техничка тетя Шура заявила, что до конца шестого урока открывать не велено. Егор заорал, что одежда — его личная собственность и никто не имеет права прятать её под замок. Подошла дежурная учительница.
— Ох, это опять Петров за права человека воюет…
— У нас пять уроков по расписанию! А всякие лекции — это не учебная программа, я там сидеть не обязан!
— А что ты возмущаешься? Это ваша Роза Анатольевна распорядилась, а не я. С ней и выясняй.
Егор завёлся и ринулся в литературный кабинет, чтобы с порога нарушить чинность мероприятия. Пусть немедленно открывают раздевалку! То кричат о самоуправлении и добровольности, а то шмотки под замок…
Дверь в кабинет была распахнута. Егор увидел, что народу — битком: восьмой «А» и восьмой «Б» сели вместе. Сидели тихо, слушали внимательно. Егор сразу сориентировался: крик его сейчас не поддержат, сочувствия не будет. Он вошёл, сердито дыша. Подвинул на скамье у крайнего стола грузного Артёма Карасёва.
Здесь можно прокоммментировать «пять уроков». Действительно, по меркам 1982 это нормальный учебный день восьмиклассника. В те времена даже школьные дневники обычно были разграфлены на шесть уроков в день максимум. Была ещё семиурочная разграфка, но она предназначалась для «школ с уклоном» и встречалась куда реже… а восемь уроков тогда нормальным явлением не считались. 
Ну ладно. Егор, значит, волей-неволей припёрся не мероприятие, увидел, что испортить его не удастся, придётся отсиживать.
А на мероприятии, между тем, происходит интересное!
Классная Роза вещала, стоя у стола:
— …для тех, кто не был на вчерашней встрече… Олег Валентинович пришёл к писательской профессии не гладким путём. После окончания факультета журналистики он работал в разных газетах, жил на Севере, был геологом, рыбаком, строителем. Изъездил всю нашу страну, встречался со множеством интересных людей. Всё это дало ему возможность создать книги, которые пользуются заслуженным успехом у читателей. В последнем номере журнала «Обь» вы можете прочитать его повесть о нелёгкой работе сотрудников уголовного розыска. А в книжных магазинах недавно появилась книжка «Тайный звон металла». Это увлекательные очерки об истории Нижнеокского металлургического завода — старейшего предприятия нашего города. Кто ещё не купил, советую поторопиться. Мы потом устроим обсуждение этой книги. Я думаю, всем нам интересна история нашего города, йи книга «Тайный звон металла»…
— «Тайны звонкого металла»… — с улыбкой сказал Олег Валентинович, стоявший рядом с Классной Розой.
У-у-у, сколько тут интересного! Олег Валентинович, значит. Ничего не вспомнилось? Ну да, товарищ Наклонов собственной персоной.
А ещё это яркий момент характеристики Классной Розы. Ты ж, блин, литературу преподаёшь, и вот пришёл к тебе в школу писатель. Какой уж ни есть, не Пушкинтов и не Толстоевский, но издатый писатель. А ты ж, блин, название одной-единственной его книжки запомнить толком не почесалась!
Но гораздо интереснее факты, которые тут сообщаются про Олега Валентиновича. То, что закончил журфак, походил по всяким экспедициям и осветил это потом во всяких газетных очерках — это нам устами Ревского ещё во втором томе довели. Это мы в курсе. А вот дальше идёт новенькое!
В 1967 Ревский представил нам Наклонова как wannabe-литератора, пытающегося возвыситься в писатели из журналистов. Не шибко удачно, прямо скажем. Что там было в наклоновском портфолио на тот момент? «Бродяжные» очерки, брошюрка стихов с пошлым названием (наверняка изданная в рамках лимитов для начписов и предсказуемо ушедшая из типографии прямо в макулатуру, кроме двух десятков авторских экземпляров), да ещё какой-то со скрипом пристроенный сценарий. Который до экранизации так и не дошёл. Собственно, всё.
И вот пятнадцать лет спустя Классная Роза нам доводит: в большую литературу Наклонов так и не вылез! У него только журнальные публикации и нонфикшен, причём нонфикшен социально-заказной, про градообразующее мероприятие. Нет, он, конечно, стопудово ЧСЖ/ЧСП… но по литературным меркам представляет собой фигуру, лишь чуть бо́льшую нуля. Совсем ненамного бо́льшую. Хотя журналист-очеркист он, скорее всего, достаточно годный — как минимум, ему есть о чём рассказать…
Дальше ещё ехидный нюанс звучит, причём устами самого Наклонова. Вот он, отвечая на чей-то вопрос, говорит о себе:
— Знаменитостью я себя не считаю, тайн из семейной жизни не делаю… Нас трое: жена — сотрудница научной библиотеки на Нижнеокском заводе и сын — ваш ровесник.
Сына-ровесника, как выяснится позже, зовут Денисом, и он свою роль ещё сыграет, но это много позже. А пока у внимательного читателя может возникнуть вполне логичное подозрение: уж не жена ли ему протолкнула этот соцзаказ на книжку про завод?
Впрочем, ладно. Упоминание сына здесь ещё и потому не просто так, что через него прокидывается мостик к названию всего третьего тома. Причем прокидывается, внезапно, устами Классной Розы!
— Наверно, тоже будущий литератор? — Классная Роза выдавила любезно-доверительную улыбку. — Так сказать, наследник литературной славы…
— Н-не знаю, — помолчав, сказал Олег Валентинович. Серьёзно так сказал. — Наследник, разумеется. Но славы или чего другого, трудно пока говорить… Существует мнение, что дети наследуют у отцов славу и подвиги. А ведь они всё наследуют — ошибки и слабости тоже… Поэтому надо стараться жить так, чтобы ошибок было меньше. Хотя бы ради детей… Об этом, кстати, я пытался сказать и в повести «Паруса „Надежды“». В той, о которой мы говорили вчера…
Вчера — это как раз то, с чего Егор сбежал. Его на сей счёт просвещает одноклассник, к которому он подсел:
— Кто такой? — спросил Егор у сытно дышавшего Карасёва.
— Писатель какой-то. Вчера ещё выступал, да не кончил. Сегодня опять припёрся.
— Какой писатель?
— А фиг его… Про Робинзона вчера рассказывал…
— Про какого Робинзона? Зачем?
— Ну, я-то чё?.. Про какого-то Робинзона Крузена…
Егор отвернулся. Карась был настолько туп, что не имело смысла его даже презирать.
Просветитель хренов. Но по сути всё правильно сказал: вчера не кончил (sic!), сегодня опять припёрся. Собственно, далее следует чтение вслух заявленной повести, которое нам доводят исключительно через восприятие вынужденного слушать Егора.
Возможно, Олегу Валентиновичу удались дух и детали эпохи. Но эпоха эта ни в малейшей степени Егора не интересовала. Не интересовали его и дела директора Морского кадетского корпуса, пожилого адмирала Крузенштерна («Робинзон Крузен»! О, Карась-рыба!). И пока этот адмирал неторопливо шествовал по коридору вверенного ему учебного заведения, Егор начал потихоньку размышлять о том, о сём. (…)
Занятый раздражённо-кислыми мыслями, Егор встряхнулся, когда назвали его имя. Что такое?
Нет, не о нём это. Писатель читал о каком-то кадетике, которого тоже звали Егором… Не сумел другого имени отыскать для своего сопливого героя? Впрочем, наплевать… Но отвлечься Егор уже не мог. Фразы, произносимые выразительно и отчётливо, лезли в уши. И Егор уяснил, что его тёзке, жившему в прошлом веке, грозила беда. Этому воспитаннику резервной роты за какую-то провинность велено было явиться в специальную комнату, где его ожидали розги. Ибо в те времена воспитательная работа не сводилась к разговорам в директорском кабинете.
Егор сидел неподвижно и равнодушно, однако в душе́ съёжился. Не от жалости к чахлому кадетику, а от воспоминаний…
У кадета, кажется, всё уладилось: адмирал пообещал заступничество. Но чувство беззащитности и ожидание чего-то скверного не оставило Егора. И он даже не удивился, когда в открытой двери показался Мстислав Георгиевич — Поп-физик — и злорадно сказал в пространство:
— Прошу прощения у собравшихся, но восьмиклассника Егора Петрова требуют к директору!
Это длинная цитата, но данный фрагмент с чисто литературной точки зрения удивительно уместен и весьма удачен.
Во-первых, эти «воспоминания», всколыхнувшиеся у Егора, когда речь зашла о грозящей кадетику порке. Кто читал, тот оценит параллель.
Во-вторых, сам этот сюжет из жизни Морского кадетского корпуса. Ничего не напоминает? Таки да, это ж пролог первого тома! Сюжеты начинают сходиться, причём во всех смыслах — как глобально, между томами, так и локально, в рамках третьего тома. Ибо…
Ибо, в-третьих, на Егора, как и на его тёзку из прошлого века, сваливается разговор с директором.
Предчувствие не обмануло. В кабинете Клавдии Геннадьевны, сбоку от её стола, сидел милиционер в погонах старшего сержанта. Худой, светлорусый, с тёмным, будто припорошенным коричневой пылью лицом, с резко-синими глазами.
Тот самый мент, вчерашний попутчик Редактора! Значит, не случайный попутчик-то… Влип, Кошачок.
А впрочем, что ему сделают? И пусть сперва докажут!..
Егор подобрался и равнодушно отвёл взгляд. Улыбнулся.
— Здравствуйте, Клавдия Геннадьевна. Физик сказал, что вызывали…
И здесь нам небольшим флэшбеком, буквально на полчаса назад, поясняется, как именно сюжет дошёл до такой встречи.
Ещё раз вспомним, что вчера Михаил недооформил бумаги. Вот он сегодня и пришёл их дооформлять, и на сей раз вполне успешно.
С директором Клавдией Геннадьевной Михаил решил дело моментально. Она подписала акт, сказала, что Мартышонок сегодня пришёл в школу вовремя и сейчас на продленке, посочувствовала Михаилу по поводу его «каторжной» работы и со вздохом высказалась в адрес завуча Тамары Павловны и других своих заместителей, которые боятся всего на свете: детей, лишних трудностей, а пуще всего — ответственности. А какой смысл бояться поставить подпись на бумаге, если всё равно каждый день ходишь, как по краешку обрыва? Того и гляди, что-то случится — не сейчас, так через час. (…)
— Клавдия Геннадьевна, у меня ещё просьба. Можно отметить у вас командировку? Чтобы не ходить в управление, не козырять здешнему начальству…
— Разумеется… Ох, но печать-то в сейфе, а ключ секретарша унесла. Я отпустила ее на полчаса в магазин, дела житейские… Вы можете подождать немного?
— Если я вам не мешаю…
За время ожидания в директорском кабинете аукается вчерашний туалетный поп-физический конфликт. Тоже, так сказать, штрихи к портрету…
После короткого стука шагнул в кабинет высокий парень лет двадцати пяти — тонкий, с римским носом и негодованием в очах.
— Клавдия Геннадьевна! Мне всё-таки хотелось бы выяснить нелепейшую ситуацию, в которой я оказался!
— Мстислав Георгиевич, голубчик! Выясним, я же сказала. Но не сию минуту, видите, у меня товарищ из милиции. И тоже с «ситуацией». Давайте после шестого урока… А пока, очень вас прошу, загляните в литературный кабинет, вызовите ко мне Егора Петрова. Там встреча с писателем… Валя отпросилась на полчаса, а само́й мне лишний раз на третий этаж…
Мстислав Георгиевич покинул кабинет с видом оскорблённого кавалергарда.
— Вот вам нынешние педагогические кадры, — сообщила Клавдия Геннадьевна. — Первый год работы, юноша полон энтузиазма, стремится к контакту с учениками, причем без всякого панибратства, на творческой, как говорится, основе. Не терпит разгильдяйства, ревностный сторонник твёрдых правил и дисциплины. Казалось бы, чего ещё желать? А получается бог знает что… Вместе со старшеклассниками уговаривал меня отпустить их в поход с ночёвкой. Уговорили, хотя для меня это лишние страхи и нервы. А вчера выяснилось, что ребята отказались идти с ним. Из-за стычки с курильщиками в туалете. Начал рьяно наводить порядок, не учёл самолюбия наших великовозрастных интеллектуалов. И вот результат… Причем отказались-то даже не те, с кем был конфликт… А он счёл, что я тайно поддерживаю это дело, чтобы похода не было… Честное слово, сам ещё как дитя, трудный подросток. Хоть маму вызывай.
Возраст двадцать пять лет и первый год работы в школе — это пединститут с перерывом на службу в армии. Судя по прочим оговоркам директрисы, у этого Поп-физика ещё не выветрились армейские «старослужащие» привычки, которые он пытается практиковать на школьниках. Его выходка с Ямщиковым-младшим прекрасно иллюстрирует, а результат немного предсказуем.
Интересно, что подозрения Поп-физика в директорский адрес нельзя назвать беспочвенными! Действительно, такие вот выездные мероприятия с ночёвкой — для директора преизрядный геморрой. Дашь разрешение, так в случае чего козлом отпущения и будешь, и все люли радостно в тебя прилетят… кстати, а есть ли у того Мстислава Георгиевича хоть какой-нибудь инструкторский допуск? А Мстислав Георгиевич всё же отнюдь не круглый дурак и прекрасно понимает: директору любой подвернувшийся формальный повод для отмены мероприятия очень кстати! Чего бы тут и не подраздуть скандальчик, тем более что активность проявляют непричастные!
Крапивин, свой отряд на всякие походные мероприятия поводивший изрядно, все эти нюансы не мог не знать. Вот и выписал. Клавдию же Геннадьевну, хоть она к раздуванию скандальчика вряд ли причастна, подобный поворот дела не может не радовать… Видать, крепко этот Поп-физик поднасрал своим ученикам, и повторюсь — всего за какой-то месяц или около того.
Хорошая такая школа получилась у Крапивина. Образцово-показательная, вот прям со всех сторон показательная. Где во время уроков по коридорам косяками шатаются выгнанные из классов ученики (трое за двадцать минут, помните?), где по туалетам рукоприкладствуют учителя. (И даже не только по туалетам: помните Ванькиного одноклассника Стрельцова? Он ведь со своего урока в коридор вылетел, Кошак свидетель, с изрядным таким стартовым ускорением вылетел.) Где никто не хочет брать на себя даже минимальную ответственность, зато прямым текстом мечтают сбагрить всех неугодных в спецшколы. Где хрен пойми как распоряжаются денежными поборами с родителей, и об этом даже прекраснодушные личности вроде Редактора догадываются. Где педагоги подозревают друг друга в византийских интригах через учеников. Тьфу, блин. Зато поп-физические лекции читаются и восьмиклассников насильно загоняют на встречи с писателями третьей гильдии…
Причём Крапивин даже не сказать, что изрядно нагнетает. Взять любую советскую школу того времени, и там обязательно найдутся хотя бы два-три фактора из числа названных выше. Во всяком случае, лично я, из-за родительских командировок повидавший чуть не дюжину школ в разных городах, исключений не припоминаю.
Ну ладно, что-то я отвлёкся. Вернёмся в сюжет. Пока Михаил ждёт возвращения секретарши, чтобы шлёпнула печать на бумаги, в кабинете появляется вызванный через Поп-физика Егор. Товарищ старший сержант становится свидетелем педагогической беседы, которая проистекает очень предсказуемо.
— Петров, — официально сказала Клавдия Геннадьевна. — Меня интересует вчерашняя безобразная история. За что вы избили Ямщикова?
Егор придал зеленоватым глазам выражение полной невинности.
— Кто «мы»? Он подрался с Копчиком, а при чём тут я?
— Что за Копчик?
— Ну, Копчик и Копчик… Кажется, Вовкой зовут. Я толком и не знаю. Мы повстречались случайно, а потом…
— Вы же специально у школы караулили, — сказал Михаил.
— Если стояли, значит, караулили? Копчик какого-то девятиклассника ждал, а потом говорит: «А, вон ваш Редактор ковыляет, надо мне с ним разобраться». Я говорю: «Охота тебе…» (…) А потом мы пошли к цирку, узнать насчет билетов на «Звезды на льду». А Ямщиков откуда-то прямо на нас выскочил. Они с Копчиком и сцепились, у них какие-то давние счёты. Я и не подходил… (…)
— Но ты стоял тут же, когда твои дружки били Ямщикова. И не вступился за товарища по классу, — сказала директорша.
— Клавдия Геннадьевна, — произнёс Петров уже совсем уверенно, даже со скрытой усмешкой. — Товарищ по классу — это не всегда товарищ. А с Копчиком у Ямщикова свои дела. Они и выясняли. Я-то при чём?
— А двое других помогали Копчику, не так ли? — сказал Михаил.
— Когда они полезли, я и вмешался! Сказал: «А ну, кончайте!» Можете спросить Ямщикова! Он, конечно, меня терпеть не может, но врать не будет. Он же принципиальный.
Прикладная честность во все поля, вот это всё такое. Фиг оспоришь, язык подвешен хорошо. Настолько хорошо, что товарищ старший сержант не сдерживается и позволяет себе в адрес воспитуемого выражения, кои работник советской милиции в адрес несовершеннолетнего с не доказанной пока виной употреблять отнюдь не должен.
— Милиции все можно, да? Она «при исполнении», она всегда права! И пожаловаться некому.
— Ну, почему же? — скучно возразил Михаил. — Жалуются сплошь и рядом. И с успехом. Напиши жалобу и ты.
— На деревню дяде милиционеру?
Михаил вынул записную книжку, ручку и при общем молчании писал целую минуту. Все данные и адрес. Вырвал листок.
— Прошу. Пиши заявление. А я потом приеду специально, принесу свои извинения… Если не сумею доказать, что ты хорошо знаком с Копчиком и обдуманно караулил Ямщикова.
Егор бумажку взял. Прочитал и (вот стервец!) аккуратно спрятал в нагрудный карман. Потом сказал со смесью обиды и снисходительности:
— Ну ладно. Ну, даже если я подговорил Копчика разбить губу Ямщикову, в тюрьму вы меня не посадите. А такие выражения использовать всё равно не имеете права.
— Петров! — Клавдия Геннадьевна заговорила с хорошо рассчитанной железной интонацией. — Я сейчас тоже употреблю выражение. Я считаю твою вчерашнюю выходку свинством, а сегодняшнее поведение наглостью. Если на основании этого ты сделаешь вывод, что я назвала тебя наглецом и свиньёй — дело твоё. Можешь писать в районо, адрес возьми у секретаря… А я со своей стороны обо всём происшедшем немедленно позвоню отцу. Ступай.
— До свиданья, — сказал Егор и пошёл к двери. А от порога сообщил: — Звонить лучше матери. Отец всё равно на объекте.
Как мы помним из начала этой главы, телефонный разговор — это единственный способ для директорши сообщаться с матерью Егора. Она и сообщается, тут же в присутствии Михаила.
— Алло… Добрый день, Алина Михаевна… Да, я. Вы меня уже по голосу узнаёте… Спасибо, как обычно, в трудах… К сожалению, да… Грустно говорить об этом, но приходится. Пока точно не знаю, но известно одно: с какими-то ребятами подкараулил своего одноклассника, и они его слегка поколотили… Нет, Алина Михаевна, к сожалению, он инициатор… Тот мальчик тоже не прост, но не из тех, кто отстаивает интересы кулаками… Ну, как он объясняет? Вы же знаете, говорить Егор умеет, аргументы найдёт всегда, в уме ему не откажешь. И тем не менее… Вот именно. Важно, чтобы он осознал. Вот-вот, об этом я и хочу попросить… Мы — разумеется, но и вы со своей стороны… Да, спасибо… Конечно, конечно, созвонимся. Всего доброго.
Прекрасная иллюстрация к толкованию глагола «мямлить», не находите? Но этот короткий разговор вызывает неожиданную реакцию… неожиданную для директрисы. Памятливый читатель как раз поймёт моментально.
— Простите… — Михаил передохнул, чтобы прогнать ощущение жутковатой пустоты. (…) — Я услышал имя. Алина Михаевна?
— Да. Немного необычное…
— И знакомое… — Михаил сморщил лоб и прикусил губу. (…)— Что-то вертится в голове, — неуклюже соврал он. — С чем-то связано… — Этот Егор Петров… он не мог раньше иметь дела с нашим ведомством?
— Да, возможно… Кажется, года четыре назад он не поладил с отцом и удрал из дома. Характер-то видите какой… По-моему, вернули с милицией. Но это давний случай. Вообще-то у них нормальные отношения, прекрасная семья и…
Запомним это! «Четыре года назад не поладил с отцом и удрал из дома» с одной стороны — и «у них нормальные отношения, прекрасная семья» с другой. Как бы, это отнюдь не взаимоисключающие явления, конечно, но… В общем, запомним.
Далее следует совершенно фееричный финал беседы.
— А Егору-то сколько лет сейчас?
— Ну… четырнадцать, естественно. Восьмой класс…
— Да, разумеется… А родился он здесь?.. Видите ли, мне интересно знать, не жил ли кто-нибудь из Петровых на юге.
Пряча в глазах искорки любопытства, Клавдия Геннадьевна поднялась:
— Это нетрудно узнать. В личном деле наверняка есть копия свидетельства о рождении.
Она вышла и через две минуты принесла тонкий листок.
— Да, вы правы… Родился первого июня шестьдесят восьмого года, место рождения — Севастополь…
Должностное преступление, как оно есть, причём с обеих сторон. Михаил воспользовался статусом работника милиции, чтобы получить сведения о несовершеннолетнем, которые его ни малейшим образом не касались, и просить которые он никакого права не имел. Директорша сообщила личные данные несовершеннолетнего ученика какому-то хрену с бугра, которого она полчаса назад первый раз в жизни увидела!
Я консультировался с юристом. В те дни — это статья 170 УК РСФСР «Злоупотребление властью или служебным положением». Гарантированный вылет обоих из образования и милиции, а далее по обстоятельствам, теоретически до трёх лет лишения свободы.
Но внимательный читатель уже сообразил, куда закручивается сюжет.
