Крапивин

Анон · 2015-04-12 11:56:53

Давайте перетрем за Крапивина :chearleader:

Как подсели? Как соскочили? Что вызывало любовь и ненависть? Изменилось ли с годами впечатление от прочитанного? Хотели вступить в Эспаду или бороться с мировой несправедливостью? Были "Крапивинским мальчиком/девочкой" или антиподом? ВПК бойлавер или как?

Анон недавно прочитал последнюю на данный момент вышедшую книгу "Переулок капитана Лухманова" и ностальгически расстроился. Мог же когда-то ВП, а сейчас вместо проглатывания строчек одно чтение по диагонали. Плоско, блекло, расплывчато и ни о чем.

▼Чтения⬍

Крапивин-бинго

Анон · 2022-07-21 16:16:47

Анон пишет:

В какой книге двойняжки кормили щенка дошираком?

Бабочка на штанге.

Анон · 2022-07-21 16:22:41

Анон пишет:

Анон пишет:
В какой книге двойняжки кормили щенка дошираком?
Бабочка на штанге.

Точнее, растворимой лапшой вполне конкретного российского брэнда. В этой книге Крапивин пошёл на прямой продакт-плэйсмент. Трэш тот ещё…

Анон · 2022-07-21 16:26:44

Анон пишет:

Толик в лагере был, ему приехавшая мама просто сообщила, что «вчера похоронили».

Именно.

Анон пишет:

Горьку тоже не пускали

Журку же. И не "не пускали", а тоже в лагере был, а сообщить сыну и забрать попрощаться с дедом — не до того было, куча дел, нервов. Не понимала, что для Журки это было важно, он обиделся, но в итоге отнёсся с пониманием.
А, точно, Горьке же сказали "нечего у людей под ногами путаться".

Анон пишет:

В какой книге двойняжки кормили щенка дошираком?

Бабочка на штанге.

Отредактировано (2022-07-21 16:37:15)

Анон · 2022-07-21 16:29:48

Анон пишет:

двойняжки кормили

Прочитала как дворняжки, много думала

Анон · 2022-07-21 16:47:50

Анон пишет:

Журку же. И не "не пускали", а тоже в лагере был, а сообщить сыну и забрать попрощаться с дедом — не до того было, куча дел, нервов. Не понимала, что для Журки это было важно, он обиделся, но в итоге отнёсся с пониманием.
А, точно, Горьке же сказали "нечего у людей под ногами путаться".

Вот уже два примера. И я уверен есть еще.

Что значит "был в лагере"?
Если лагерь не дальше 200 км, если не привезли ребенка, значит не хотели

Анон · 2022-07-21 16:54:34

Анон пишет:

Вот уже два примера. И я уверен есть еще.

Не про похороны, но в "Бабушкином внуке" гг тоже не сообщают о пожаре до конца смены. Но там хоть обоснуй чётко прописан.

Анон · 2022-07-21 17:00:55

Пожар - это другое.
Но не прийти отдать последний долг....

Анон · 2022-07-21 17:09:02

Анон пишет:

Анон пишет:
Журку же. И не "не пускали", а тоже в лагере был, а сообщить сыну и забрать попрощаться с дедом — не до того было, куча дел, нервов. Не понимала, что для Журки это было важно, он обиделся, но в итоге отнёсся с пониманием.
А, точно, Горьке же сказали "нечего у людей под ногами путаться".
Вот уже два примера. И я уверен есть еще.
Что значит "был в лагере"?
Если лагерь не дальше 200 км, если не привезли ребенка, значит не хотели

Легко рассуждать сейчас, когда почти у каждого под задницей автомобиль.

Анон · 2022-07-22 11:25:39

Анон пишет:

Легко рассуждать сейчас, когда почти у каждого под задницей автомобиль.

На родительский день они же как-то приехали?

Анон · 2022-07-22 11:37:12

Анон пишет:

На родительский день они же как-то приехали?

Родительский день был в выходной, приезжали на автобусе или электричке, на это обычно у родителей уходил целый день. В рабочий день её бы никто не отпустил по причине "нужно съездить за сыном в лагерь, чтобы он мог попасть на похороны знакомого", да и автобуса по рабочим дням могло не быть.
На похороны родственника ещё могли отпустить, а вот так - практически без шансов.

Анон · 2022-07-22 13:10:45

Если лагерь от предприятия, организовывали автобусы от работы в родительский день. В остальные дни тоже можно приехать, но уже своим ходом, ну или как-то договариваться со служебной машиной, которая возит продукты и что там еще нужно в лагере.

Анон · 2022-07-22 15:10:40

Режиссера "Бегства рогатых викингов" и "Еще одной сказки о Золушке" осудили на 14 лет:
https://www.kommersant.ru/doc/5471360

Анон · 2022-07-22 17:55:15

«Острова и капитаны»

Том 1 ОСЕ, часть 3 «Чёрная речка»

▼Глава «Чёрная речка»⬍

Это финальная глава первого тома «Островов и капитанов» (будет ещё эпилог, но он к основному сюжету отношения пока не имеет, «сыграет» только в следующем томе). Почти все сюжетные линии уже закрыты… все, кроме одной. После внезапного отъезда Толика из пионерлагеря остались «подвисшими» его отношения с «робингудами» вообще и Олегом Наклоновым в частности. А ведь те так старались — целый сценарий придумали с вариантами развития событий, довольно-таки непростую ловушку соорудили…

А название-то у главы очччень символическое! Если кто забыл, то Чёрная речка — это место последней дуэли Пушкина. Хотя, даже если и забыл, там в тексте про это прямо будет напоминаться. Название расхожее, мало ли где есть Чёрные речки, вот и в Новотуринске такая имеется.

Но обо всём по порядку. На дворе двадцатые числа августа, тянуть с переездом нельзя — в сентябре начинается школа, куда ещё оформиться нужно успеть.

Толик собирается.

Ужас как обрастает вещами человек!
Прошлой осенью, когда переезжали в эту комнату, Толик устроил генеральную чистку. А теперь опять вон сколько добра накопилось. И для этого добра мама дала всего-навсего маленький чемодан, с которым он ездил в лагерь.
— Как я сюда всё запихаю?
— Всё и не надо, возьми только самое необходимое. Всякого барахла в Среднекамске насобираешь снова.

Чтобы выбрать самое необходимое, сначала нужно разгрести всё подряд. Толик разгребает, и в процессе натыкается на «робингудовскую» летнюю фотографию (напомню, вот эту по версии Медведева). Размышляет, не порвать ли её к едрене фене, решает, что нет, не порвать, и продолжает на эту тему яростно рефлексировать.

Где-то в самой глубине души проснулась догадка, что через годы он будет смотреть на этот снимок уже иначе: без большой обиды и, может быть, с грустной улыбкой…
Да и сейчас, по правде говоря, особой обиды не было. Если подумать всерьёз, разве робингуды враги? Что они плохого Толику сделали? Мишка Гельман, например? Или Рафик, или Люська! А Витя? Ну, принёс тогда порванный герб да сломанный меч, так ведь не сам же хотел этого, поручили.
А Шурка, тот вообще… Вот о ком всегда будет жалеть Толик. Грустно, что не получилась у них дружба. Но всё равно хорошо, что Шурка есть на свете…
Но Олегу и Семёну Толик никогда ничего не простит… Хотя наплевать на Семёна, он тюфяк и делает всё, что велит Наклонов. А Олег — тот и в самом деле враг. Лагерные дни и «волчью яму» Толик не забудет.

На минуточку, Мишка Гельман — это рогаточный снайпер, которому не западло стрелять из рогатки в лицо, чего Толик на себе и испытал. Но вот поди ж ты — ачотакова…

Что же касается Шурки, то…

Мама попросила:
— Толик, принеси воды. Хоть полведра, надо чайник вскипятить.
Полведра — это же цыплячья доза. Через час опять бежать за два квартала на колонку…

Толик идёт за эти два квартала, и на обратном пути Шурку как раз встречает. Они разговаривают, разговор возвращается к лагерным событиям, и Толик объясняет свой внезапный отъезд с мамой: дескать, умер один хороший знакомый…

— А мы думали… — начал Шурка.
— Что? — вскинул голову Толик.
— Что ты испугался ямы. — Шурик опять глянул ему в лицо.
— Я?! — взвинтился Толик. — Да я же… Да мне наплевать тогда было на яму и на всех робингудов!
Шурка сказал виновато:
— Мы же не знали, что у тебя такая причина.
— «Не знали…» — хмыкнул Толик. И хотел сказать, что ему совершенно всё равно, что думают про него Наклонов, Семён и прочие подлые заговорщики. Нужны они ему, как колючка в пятке… Но вдруг он сообразил:
— Шурка… А кто это «мы»? Олег-то как догадался, что я знаю про яму?
— Я рассказал. — Шурка задёргал на матроске галстучек, слегка побледнел, но глаз не опустил. — Я рассказал Олегу, когда ты уехал, что рассказал тебе тогда вечером про яму.

И дальше опять юст на пэйринге Шурка/Олег во все поля!

— Эх ты, Шурка-Шурка. Они же тебя… совсем, наверно, затюкали.
— Нет, — вздохнул он. — Мне ничего не было. Олег только сказал: «Видно, тебя не перевоспитаешь». Меня, значит.
— Лучше бы он сам перевоспитался… — Толик зло прищурился, представив красивое лицо Наклонова.
— Ему не надо, — быстро сказал Шурка.
— Надо. Потому что он гад.
— Нет! — Шурка стиснул кулачки, и Толик опять пожалел его. Но злость была сильнее жалости.
— Он гад, твой Олег, ты сам знаешь. Потому что такие подлые капканы придумывают только гады и предатели.
— Нет! Он так придумал, потому что ты… он думал, что ты изменник и трус.
— Он сам трус! Хотел, чтобы все на одного в темноте! Попробовал бы один на один!
Шурик мигнул удивлённо, спросил с ноткой сомненья:
— С тобой?
— Не с тобой же… — усмехнулся Толик. Теперь-то он знал, как поступить. — Слушай, Шурка! Если он не совсем уж полный трус, пусть завтра приходит к Чёрной речке, на поляну! (…)
— Он же сильнее тебя.
— Там посмотрим. (…) Ну, так что? Передашь ему?
Шурик задумчиво согласился:
— Хорошо, я передам ему… А потом вы, может, помиритесь?
— Нет.
— Ну… ладно. (…) Я скажу, и он придёт, — очень твёрдо пообещал Шурик. — И всё будет честно.

Толик с ведром возвращается домой и некоторое время рефлексирует, что он де-факто вызвал ненавистного Наклонова на дуэль. Тут как раз и параллель с Пушкиным проводится:

Нет, дуэль не такое уж бессмысленное дело. Иногда это просто последний выход. Решающий бой. Пушкин что, глупее других был? А ведь взял пистолеты и поехал драться на Чёрную речку.
Тоже на Чёрную речку…
А где еще была Чёрная речка? Под Севастополем! Толик читал в прошлом году про Нахимова, про Первую Севастопольскую оборону. У русских на Чёрной речке было последнее полевое сражение с англичанами и французами. Неудачное сражение…
Чёрные речки не принесли счастья ни Пушкину, ни севастопольцам. На что же надеяться Толику?

Ну, тут уже рефлексируй, не рефлексируй, а вызов брошен. Дуэль, кстати, назначена на семь утра…

Толик спустился по крутому склону к берегу Чёрной речки на поляну. Здесь были Витя, Рафик, Люся.
— Здравствуй, — сказал Витя. — Олег и Шурка сейчас придут.
Люся на Толика не взглянула, плела что-то из длинных травинок. Рафик смотрел с весёлым любопытством и посвистывал.
Молчать было неприятно, и Толик спросил с насмешливым равнодушием:
— А Гельмана и Семёна не будет, что ли? Проспали?
— Семён проспал, — с зевком ответила Люся. Витя сказал:
— А Гельмана мы исключили. Он, пока Олег в лагере был, со шпаной связался.
Толик не удивился. Подумал: «А Олег, наверно, рад, Мишки-то он опасался…» И усмехнулся:
— Очень уж легко вы всех исключаете.

Через несколько минут подтягиваются Олег с Шуркой и для начала происходит объяснение по поводу задуманной в лагере «волчьей ямы» и этой самой дуэли. Наклонов достаточно логично интересуется позицией Толика:

— Ну, подёремся, а потом что?
— Потом — всё. Я сегодня уеду. Насовсем, — ответил Толик и заставил себя вспомнить лагерь. (…)
— Я всё же не понимаю: зачем тебе эта драка? — снисходительно проговорил Олег.
— А зачем была ловушка в лагере? — ощетинился Толик.
— Чтобы проучить тебя, — доброжелательно сказал Олег.
— За что?
— За боязливость.
— А ты смелый? Вот и проучи сейчас.
— Что ж, придётся… — Олег оглядел ребят, словно говоря: я не хотел, он сам просит.

Сама драка получается очень короткой и оканчивается несколько неожиданно.

Олег умело выбросил руку, Толик не успел уклониться. Попало по скуле, в глазу вспыхнуло. Толик удивлённо опустил руки.
Олег улыбался. Видимо, решил, что вот и всё, кончен бой.
Да?
Злость не злость, гордость не гордость, но какая-то пружина сработала. Пальцы сжались, и Толик махнул кулаком снизу вверх. Сильно! Костяшки прошли по верхней губе и носу Наклонова. Голова у него откачнулась, руки вскинулись.
— Ой-я… — сказал Рафик с весёлым испугом.
Олег быстро отошёл на два шага, поднял к лицу ладони и замер. Прошло несколько секунд. Все молчали. Толик ждал, часто дыша. Олег стоял, не опуская рук. Толик наконец шагнул к нему. Тогда Витя Ярцев звонко сказал:
— Перестань! Видишь, у него кровь!
Из-под пальцев Олега выползла на подбородок алая струйка. Толик опустил кулаки.
К Олегу быстро подошла Люся.
— Ну-ка, покажи. Сильно он тебя?
Олег послушно развёл в стороны ладони и запрокинул лицо. Люся стала вытирать у него кровь под носом сорванным лопухом. Подскочил Витя, дал платок. Аккуратный он, Витя Ярцев.

Чтец может судить только с позиций своего детства в семидесятые, но с этих позиций Наклонов драку позорнейше слил. Даже не из-за первой крови, а из-за того, что к нему после первого же пропущенного удара бросилась на помощь вся его кодла. Подобные ситуации полагалось закреплять словами, примерно так: «Дристло ты, Наклонов! Договаривались честно, один на один, а к тебе на каждую блямбу вся твоя шобла примочки ставить кидается. Всё с тобой ясно, не буду я больше об твои сопли руки марать!»

Судя по всему, эти представления недалеко ушли от тогдашних. Во всяком случае, сам Крапивин в других своих книгах (в «Голубятне», например) упоминал, что кровь из носа в серьёзной драке сколько-нибудь значимым фактором не является…

Но даже и этого мало — позорище Наклонова оказывается тем более стрёмным, что за него лезет заступаться самый младший и самый слабый в его компании. Шурка Ревский, ага.

Толик уже уходит, когда…

…почти сразу он услышал топот. Шурка обогнал Толика, потеряв в траве незастегнутые сандалии. И остановился перед ним — босой, растрёпанный, решительный.
— Стой! Теперь ты будешь драться со мной!
Вот уж чего Толик не ожидал!
— Шурка, ты что? Зачем?
— А зачем ты его так! До крови! — (…) В глазах робингуда Ревского дрожали огоньки ясного гнева.
Подошли с двух сторон Витя и Рафик. Витя сказал:
— Шурка, не надо.
— Надо! Зачем он его так!
— Но мы же честно дрались, — сказал Толик.
— А я тоже честно! Я тебе за него отомщу! — Шурка сжал губы и выставил кулачки.
По-взрослому спокойно и ласково Толик проговорил:
— Не надо, Шурик. Пусти. Некогда мне…

Ах, какой юст пополам с мазохизмом! Толик, кстати, правильно поступил: не стал указывать Наклонову на дополнительную унизительность ситуации и тем самым не посрался ещё и Ревским.

И на этом короткая, но бурная история отношений Толика с «робингудами» заканчивается. Забегая чуть вперёд, личные встречи ещё будут, но как единое целое, как отряд, мы больше их не встретим…

— Ты врёшь, что некогда. Ты сам говорил, что поезд уходит днём.
— Не в этом дело… — Толик взял его за плечи и тихонько отодвинул с тропинки. — Скоро восемь, Шурик. Мне пора заводить хронометр.

Анон · 2022-07-22 19:00:02

Спасибо, чтец! :heart:

Анон · 2022-07-23 00:20:51

Не драка, а шапито какое-то. По разу один другого кулаком ткнули - и все, что ли? Где задорная борьба в партере? И Шурик вообще хз, чего так возбудился. Толик и вправду дрался честно, камня в кулаке не держал, в спину не бил, сапогами лежащего не катал по всему берегу, ударил один раз и все, а что у Олега сопатка слабая - так кто ему злой Буратино. Согласен с чтецом (и спасибо за чтения), не так бы все было.

Анон · 2022-07-23 00:25:12

Спасибо за чтения! :iloveyou:

Анон · 2022-07-23 01:00:46

Интересно, что Олег уверенно сходу бьёт Толика кулаком в лицо. И это когда его компания приходит в ужас от разбитого носа. Получается, он где-то учился так бить, и отдельно от "робингудов"? Или ему просто повезло? Как думаете, аноны?

Анон пишет:

Не драка, а шапито какое-то. По разу один другого кулаком ткнули - и все, что ли? Где задорная борьба в партере?

Им, похоже, драться редко приходится.)

Анон · 2022-07-23 04:00:27

Анон пишет:

Им, похоже, драться редко приходится.)

Ну так тут, кмк, или Олег где-то научился драться отдельно от своей компашки, и тогда какой-никакой опыт у него есть, или он такой же нуб, как и Толик, и оба били наугад, анонче. Как у тебя это в одном комментарии сочетается?)
Но Олег действовал уверенно, в тексте прямо об этом говорится, значит драться ему все же приходилось, и наверное не один раз, если он чувствовал свое превосходство. Хотя... Если предположить, что до этого он бил только тех, кто заведомо слабее/неопытнее, кто после первого-второго удара сдавался, то пожалуй может быть и так, как ты пишешь. Драться обоим приходилось редко, просто у Олега опыта и самоуверенности было больше.

▼оффтоп про драки⬍

Анон · 2022-07-23 09:10:21

«Острова и капитаны»

Том 1 ОСЕ, эпилог

▼Эпилог «Капитан-лейтенант Алабышев»⬍

Эпилог первого тома практически никак не связан с его основным сюжетным потоком, если не считать коротенького, всего в несколько строк, вступления:

Вот окончание повести Арсения Викторовича Курганова. Оно сохранилось на листах, которые Толик Нечаев спрятал в подставку пишущей машинки.

Далее просто идёт этот самый эпилог — буквально рассказ в рассказе. Он замыкает композицию, возвращая нас к судьбе Егора Алабышева — того самого кадета, которого Крузенштерн, уже будучи адмиралом и директором Морского Кадетского корпуса, утешал в прологе.

Здесь нужно сказать вот что. Алабышев как реальная личность не существовал, это чисто литературный персонаж, придуманный Крапивиным/Кургановым. О чём в следующих томах говорится прямым текстом. Но прототип у него был, и по меньшей мере одного такого человека чтец точно может назвать с большой долей уверенности… в своё время.

Итак, текст эпилога. Он не требует каких-то моральных оценок и пояснений, поэтому просто перескажем с приведением ключевых цитат.

Конец 1854 года в Крыму был необычным: пришла зима — не южная, а настоящая, российская. В середине декабря выпал снег, по ночам даже потрескивали морозцы. (…)
Армия осаждавших отчаянно страдала от холодов. Темпераментные зуавы и бравые шотландские стрелки, лихие гренадёры маршала Сент-Арно и розовощёкие «томми» лорда Раглана коченели в траншеях и маялись от болезней в палатках и дощатых бараках. На русских бастионах появлялось всё больше перебежчиков из лагеря интервентов.

Конец 1854 года в Крыму — это самая середина Крымской войны 1853–1856, которую Крапивин иногда называет «Первой обороной».

Кстати, обратите внимание на первые слова эпилога: «Конец 1854 года в Крыму был необычным…» — Крапивин откровенно играет на подражание Булгакову. Помните у того знаменитое: «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город…»? Эта фраза про конец 1854 будет ещё неоднократно и значительно звучать в романе, в параллель с «Мастером и Маргаритой» и как напоминание о прошлых делах и о том стержне, вокруг которого всё крутится. Крапивин сознательно делает её такой и сам же подчёркивает эту сознательность, ставя в одном месте третьего тома рядом с этой цитатой ещё одну булгаковскую: «Рукописи не горят».

Впрочем, это отступление.

Итак, холодная зима и появившиеся перебежчики из лагеря интервентов (читай — англичан).

На одном из бастионов русские матросы беседуют с одним таким, английским сержантом. Переводчиком в беседе выступает офицер — «молоденький румяный лейтенант в ладном мундире, щёгольской флотской фуражке и безукоризненных перчатках, но в мятой солдатской шинели внакидку». В отличие от времён крузенштерновской кругосветки, в середине XIX века уже нельзя быть морским офицером, не зная английский язык…

Поговорив, офицер уходит с бастиона, и матросы при прощании называют его Петром Ивановичем. А дальше нам про него сообщают интересную подробность:

Лейтенант не спешил, он был сегодня свободен от службы и шёл не на батарею, а на свою квартиру. Точнее же, на корабль, где обитали офицеры и матросы флотского батальона. А на третий бастион приходил он, чтобы повидаться с сослуживцами старшего брата, погибшего пятого октября, при первой бомбардировке Севастополя. Повидаться и поговорить о деле. Давние друзья брата, с которыми служил он когда-то на пароходе «Владимир», заказали в память Евгения чугунную плиту и крест. Задача теперь уложить плиту и поставить крест на могиле. Командиры и матросы бастиона охотно взялись помочь, но дело было непростое, требовалась для него темнота. Днём-то на снегу каждый человек — будто муха на фарфоровой тарелке. А могила — за бруствером, на открытой площадке перед бастионом.
Хотя, если по правде говорить, какая там могила? Одно обозначение… Что могло остаться от человека, который был рядом с пороховым погребом, когда в погреб этот врезалось раскалённое английское ядро? Взрыв видели и слышали на всех бастионах…

Чем эта подробность интересна, станет понятно буквально на следующей странице. А лейтенант Пётр Иваныч тем временем…

…вышел на пустырь, где сходились, как на площади, несколько улочек. И здесь увидел он картину, которую нашёл презабавной. Толпа мальчишек построила из снега укрепление, и сейчас разгорелся бой. Одни обороняли бастион, другие храбро шли на приступ. Круглые поленья, торчавшие из амбразур, стрелять, конечно, не могли, но снежные гранаты и ядра тучами летели из-за высоких стен. Они лихо разрывались, ударяясь о мятые капелюхи и старые матросские фуражки, наползавшие на красные оттопыренные уши атакующих.
Совсем еще недавнее детство закипело в двадцатидвухлетнем лейтенанте, и он едва удержался, чтобы не кинуться на помощь осаждавшим. Не кинулся, правда, но хохотал как сумасшедший, видя, что атака захлебнулась под встречными залпами. И громко подавал отступившим мальчишкам советы-команды. Так увлёкся, что не заметил подошедшего и ставшего рядом пожилого капитан-лейтенанта в новой флотской шинели.

Подошедший смотрит на всю забаву добродушно, но лейтенант чувствует себя немного неловко и оправдывается:

— Право же, так наскучаешься на позиции, что везде готов искать развлечений… Не правда ли, уморительный вид сражения?
Капитан-лейтенант кивнул, добродушно улыбаясь.
Обрадованный, что не увидел насмешки, лейтенант продолжал:
— Если только дело дойдёт до рукопашной, домой очень много вернется раненых, с синяками… Не научить ли их правильной осаде? Преинтересно будет смотреть, как они начнут производить работы под кучею ядер из укрепления…
— Согласен, что преинтересно, — вздохнул капитан-лейтенант. — И пригласить бы сюда господ политиков, чтобы убедились в преимуществах такой войны перед той, которую мы ведём по их милости.

Ну, тут явная параллель с ранее звучавшими в книге словами: дескать, выяснять отношение дракой на кулачках есть несравненно более достойный способ, нежели биться насмерть холодным или огнестрельным оружием.

Офицеры знакомятся:

Офицеры встретились глазами, и младший вспомнил, что следует представиться.
— Флота лейтенант Лесли Петр Иванович. Флотский батальон по обслуживанию четвёртой дистанции.
— Флота капитан-лейтенант Алабышев Егор Афанасьевич… Позвольте, уж не брат ли вы Евгения Ивановича Лесли?
— Точно так… Вы знали брата?.
— Не был знаком, к моему огорчению. Но слышал о нём от моряков немало. О его храбрости и неунывающем духе.
Лесли смутился, будто похвалили не покойного брата, а его самого. А капитан-лейтенант Алабышев сказал просто и строго:
— Думаю, что именно таким людям, как ваш брат, обязан Севастополь тем, что выстоял в первые дни осады… Жаль, что многих уже нет.

Ага. Евгений Иванович Лесли, погибший как сказано выше, в начале осады. Что здесь интересно?

А вот что. В гораздо более поздней книге Крапивина, «Давно закончилась осада» (написанной в 2000), есть очень похожий персонаж — некто Андрей Фаддеевич Весли, дядя тамошнего протагониста. И сходство фамилий Лесли/Весли очевидное, и погиб практически так же («Бомба прямо под ноги»), и тоже в начале осады.

Ну очень похожие персонажи. Чтец, когда познакомился с «Осадой» и обнаружил это сходство, даже удивился: ну Крапивин же известный любитель сшивать свои книги мелкими деталями, чего же здесь-то было не пойти до конца и вот так не сшить?

Что же касается Алабышева, то с ним мы уже знакомы. Давайте, кстати, прикинем: в 1827, в прологе, ему было десять или одиннадцать лет. В эпилоге, в 1854, стало быть, ему 37-38. Пожилой он разве что для совсем молоденького лейтенанта… ну, или можно сказать, что пожилой не по чину. В таком возрасте и всего-лишь капитан-лейтенант — это для обычной офицерской карьеры ненормально.

Впрочем, тут же следует пояснение:

— А вы, видимо, не так давно в Севастополе? — догадался Лесли, поглядывая на новую шинель Алабышева.
— Вторую неделю. До сего времени я и не бывал на Чёрном море, служил на Балтике. Потом несколько лет был в отставке… С началом кампании подал прошение о новом зачислении, но чиновники наши в штабах… Короче, лишь в ноябре опять надел форму.
Капитан-лейтенанту было под сорок, и по возрасту вроде бы полагалось перешагнуть уже первый штаб-офицерский чин. «Видимо, отставка помешала», — подумал Лесли.

Тут лейтенанту прилетает в ухо снежком. Ситуация скорее забавная — не сердиться же на играющих детишек, — но всё же не особенно приятная.

Отошли подальше, посмеялись, скрутили по папиросе — бумага нашлась в карманах у Лесли, а табак Алабышев предложил из своей табакерки.
Табакерка заинтересовала Лесли — круглая, плоская, из жёлтого, словно кость, дерева, с узорчатой готической буквой «В» на крышке. Алабышев улыбнулся:
— Я купил её в Фальмуте семнадцать лет назад, когда шёл в кругосветное плавание на корвете «Николае». Продавал её в своей лавчонке старый англичанин, отставной матрос. Весёлый и полупьяный. Он, кстати, убеждал меня, что эта штучка вырезана из обгорелого шпангоута фрегата «Баунти», знаменитого в прошлом веке своим мятежом. Будто бы сам он вывез её с острова Питкерна, где живут внуки мятежников… История эта, скорее всего, плод его фантазии. Но мне табакерка дорога как память о плавании и тех годах…
Они докурили и распрощались, подавши друг другу руки, причём Лесли ухитрился на утоптанном снегу щёлкнуть каблуками. Далее каждый пошёл своей дорогой.

Семнадцать лет назад — это 1837 год. Кругосветки к тому времени уже перестали быть делом исключительным, но по-прежнему оставались делом трудным…

Фокал повествования переходит на Алабышева. Он, оказывается, всё ещё большой любитель до чтения, как и в детстве.

Алабышев же, простившись с лейтенантом, зашагал в центр города, поскольку среди офицеров появились слухи, что вновь стала принимать посетителей Морская библиотека, закрывшаяся в начале осады. День, свободный от дежурства на бастионе, было бы чудесно провести среди книг. Тем более что ещё в Петербурге Алабышев слышал, будто вышла недавно в свет книга профессора Весела́го «Очерк истории Морского кадетского корпуса». В ней, без сомнения, найдутся страницы и об Иване Фёдоровиче…
Слух о библиотеке, однако, оказался неверным, и Алабышев с минуту досадливо рассматривал запертые двери. Затем полез в карман за табакеркой, чтобы хоть чем-то утешить себя… Но табакерки не было.

Возвращаться — плохая примета. Но Алабышев в приметы не верит и возвращается. Очевидно же, что обронил табакерку у снежного бастиона, больше просто негде. Некстати вспоминает Тараса Бульбу, вернувшегося за обронённой трубкой…

Пока возвращается, раздумывает о всяком.

Мысли перешли от табакерки к плаванию, в начале которого она была куплена. Плавание оказалось длинным, интересным, не без приключений, но книгу о нём мичман Алабышев (произвёденный к концу путешествия в лейтенанты) писать не стал. К тому времени сочинений о таких путешествиях накопилось немало: по проложенному Крузенштерном и Лисянским пути русские корабли шли теперь ежегодно.
О другой книге были мысли, появилась дерзкая мечта: собрать воедино истории о всех русских мореходцах — знаменитых и не очень знаменитых, рассказать и о подвигах простых матросов (без которых, как и без капитанов, не было бы славных для России открытий) и написать такое сочинение, возможно, не в одной, а в двух или трёх частях.
Помня себя мальчиком-кадетом, «мышонком», понимал Алабышев, что немалая польза была бы от такой книги для тех, кто растёт и учится. И мысли о важной работе грели душу.

Не срослось, и для читателя мыслями Алабышева поясняется, почему именно. Вкратце пересказывается его биография, мы её тоже перескажем коротко без цитирования.

Служил на Балтике до 1846, вышел в отставку из-за мордобоя с другим офицером по причине разногласий в вопросе о телесных наказаниях матросов.

Распустил своих крепостных и уехал жить в Москву, где пару лет заведовал богатой библиотекой некоего графа-книголюба. Даже написал изрядный кусок задуманной книги, но граф умер, библиотеку наследники распродали, на чём всё и завершилось.

Собрался ехать на Камчатку и поработать там на Российско-Американскую компанию, которая в опытных моряках всегда нуждалась. По дороге влюбился — роман, опять же, не сложился, но по его итогам остановился и зажил на Урале, где работал приёмщиком на пушечном заводе. Полезная и хорошая работа, но с книгами там было негусто, и работа над рукописью остановилась.

Там и узнал о начале войны. Вернулся в столицу, подал прошение… ну, и далее всё, как он сам рассказывал лейтенанту Лесли.

А вот и снежный бастион.

На пустыре, где стоял ребячий бастион, прежнего шума уже не было: видно, противники заключили перемирие. И народу стало теперь меньше. Несколько мальчишек, подпрыгивая, поправляли гребень снежной стены. Среди них Алабышев увидел белоголового мальчика без шапки. (…) Рядом с мальчиком стояла тощая девочка того же роста, она держала за руку закутанного в платок карапуза.

Как выяснится через несколько абзацев, мальчика зовут Васькой, девочку — его сестру — Дашкой.

— Эй, дружок, подойди-ка, — сказал Егор Афанасьевич.
Мальчик безбоязненно подошёл. Следом двинулась сестрёнка, увлекая за руку падающего карапуза.
— Я табакерку тут обронил. Не находили?
— Находили! — обрадовался мальчик. — Ее Петька Боцман подобрал, он там, в баксионе… (…)
Васька повёл Алабышева в ребячий бастион. Внутрь укрепления можно было попасть лишь через узкий проход, прорезанный в толще тыльной стены — горжи. Ребятишки проскользнули легко, а капитан-лейтенант еле протиснулся. И остановился у входа.
Здесь копошились со снежными «кирпичами» несколько мальчишек лет от семи и до двенадцати.

И вот здесь всё стремительно заканчивается, буквально за одну страницу…

— Вот он, Петька-то… — начал Васька и примолк, подняв лицо и приоткрыв рот. И остальные ребята замерли — с тем же тревожным ожиданием, что и Васька. И Алабышев уловил далекий ещё, но нарастающий, нарастающий свист.
Он усилился, этот свист, ввинтился в голову, в душу, вырос до нестерпимого визга и оборвал себя тугим, встряхнувшим снежный бастион ударом.
Пущенная с английской батареи граната шипела и вертелась в облаке пара посреди квадратной игрушечной крепости. Чёрный, небольшой — дюймов пять в поперечнике — шар с дымящимся хвостиком фитиля.
Только граната и была в движении, остальное всё застыло. Ребятишки оцепенело смотрели на вертящуюся смерть. Тренированный мозг испытателя орудий стремительно подсчитал оставшуюся длину фитиля и время горения. Можно толкнуть к проходу девочку и малыша. А остальные?
Взрыв, замкнутый плотной снеговой кладкой укрепления, сплющит, скомкает, искорёжит мальчишек.
Если в отчаянном броске ухватить снаряд и кинуть через стену, он ахнет, не перелетев, и свистящий веер осколков врубится во всё живое…
Всадить фитильную трубку в снег? Но огонь в ней уже глубоко…
…И всё это думал капитан-лейтенант Алабышев, падая, падая, падая грудью на шипящий снаряд, и падение было медленным, как во сне. Словно воздух стал густым киселём, и его приходилось расталкивать тяжестью тела. А упасть надо было быстро, сильно, чтобы ударом поглубже загнать гранату в талую снежную кашу…
«Не написал я книгу, Иван Фёдорович…»
Тугой чёрный взрыв швырнул тело Алабышева вверх на сажень и перебросил к стене. Стена посыпалась и завалила капитан-лейтенанта целиком.

При втором чтении «Островов и капитанов» можно увидеть, что намёк именно на такую судьбу Алабышева был в самом начале. Напомню последние слова пролога (выделение жирным шрифтом моё):

Офицер Российского флота Егор Алабышев не написал своей книги. У него была иная судьба. Но Крузенштерна он помнил всю жизнь. До последнего дня, до последней вспышки…

А вот последние слова эпилога, которыми и заканчивается первый том «Островов и капитанов»:

Флота капитан-лейтенант Егор Афанасьевич Алабышев приехал в Севастополь, чтобы защищать этот русский город от нашествия.
Он не успел принять участия ни в одном сражении и не убил ни одного врага.
Он сделал не в пример больше: отнял у этой войны, у смерти десять ребятишек. Тех, кому ещё жить да жить.

И небольшой бонус для интересующихся.

▼Прототип Алабышева?..⬍

В завершение чтения первого тома «ОиК» считаю необходимым рассказать о наиболее вероятном прототипе Егора Алабышева. Совпадений слишком много, чтобы они были просто совпадениями… впрочем, судите сами.

Сначала чистая информация.

29 ноября 1983 года погиб Юрий Николаевич Лелюков, старший лейтенант запаса, преподаватель начальной военной подготовки школы №2 поселка Иваничи Волынской области. Военрук во время урока закрыл собой приведённую в действие боевую гранату, ошибочно оказавшуюся среди полученного из военкомата учебного имущества, и этим спас жизнь двадцати шести ученикам.

Теперь чуть подробнее. Был урок начальной военной подготовки (НВП), обязательной в 9–10 классах советских школ (в том числе и для девчонок). Преподаватель объяснял, как нужно обращаться с гранатой: берёшь её, прижимая рычаг к корпусу, отгибаешь усики, выдёргиваешь за кольцо предохранительную чеку, бросаешь гранату, при броске рычаг освобождается и запал срабатывает — через 3–4 секунды происходит взрыв. Показал всё это на учебной гранате, отпустил рычаг… а граната возьми, да и окажись не учебной. Ну и вот…

Было расследование. Обнаружились в других школах и другие боеприпасы, ошибочно маркированные как учебные. Но дело очень сильно постарались замять, ибо оно своим краешком как-то цепляло Больших Шишек.

Только два года спустя об этом была опубликована статья в «Комсомольской правде» — и Крапивин, сотрудничавший тогда с её редакцией, был одним из тех, кто много сил положил на то, чтобы протолкнуть эту публикацию.

Статья вышла 26 февраля 1985 года, аккурат во время написания «Островов и капитанов». Только тогда Лелюков был посмертно награждён (орден «Знак почёта» — советская награда из разряда «что-то вручить надо, но непонятно, что тут вручать»). Очень резонансная была статья, очень широко её обсуждали — чтец почти сорок лет спустя моментально вспомнил её название: «Четыре секунды длиною в жизнь». Текст гуглится по этому названию без всякого труда.

Тут и кроме времени, много совпадений, не находите? В обоих случаях — офицер из запаса. Одинаковые обстоятельства гибели — накрыл собой взрыв, спасая детей. В обоих случаях Крапивин причастен к публикации. Даже происходило всё в обоих случаях зимой, в конце ноября или начале декабря. Во втором томе подвиг военрука вообще рассказывается как он есть, только без имён, и Крапивин переносит его в первые послевоенные годы (впрочем, возможно, что и тогда подобное случалось).

Чтец не верит, что здесь просто совпадения. А даже если и так — эта история стоит того, чтобы рассказать её лишний раз.

Анон · 2022-07-23 09:30:51

Ну что, первый том «Островов и капитанов» прочтён. Всего-то полтора года ушло. Пришлось перелопатить кучу источников и зае… кхм, достать расспросами кучу людей, но оно ИМХО того стоило. Во всяком случае, лично для себя я узнал много интересного по исторической части и много доселе разрозненных представлений связал вместе.

Дальше читаем? Сразу скажу, что будет уже не так интересно. Во втором томе тема кругосветки затрагивается мало, зато очень много дроча на па-ру-са и Севастополь, к чему я равнодушен. В Севастополе никогда не был, так что как-то комментировать сюжетные реалии с привязкой к городской топографии тоже не смогу.

С другой стороны, любопытные детали эпохи там встречаются, это я без труда откомментирую.

Анон · 2022-07-23 09:54:38

А разве драки были не до первой крови, по умолчанию? Или нос отдельно не считался?

Этот анон понял внезапно, что в детстве (лет до 13) не видел своими глазами серьезно дерущихся сверстников, хотя был уличным ребенком, так что правил не знаю. Помню только, что всегда позволяли снять очки и положить то, что несут в руках.

Сорри, я слоу, у меня почему-то подвисал этот тред.

Отредактировано (2022-07-23 09:55:08)

Анон · 2022-07-23 10:08:31

Спасибо огромное за чтения! Мне было бы очень интересно и дальше.

Анон · 2022-07-23 10:46:21

Читаем, естественно! Чтец, спасибо! :heart:

Анон · 2022-07-23 11:03:37

Анон пишет:

А разве драки были не до первой крови, по умолчанию? Или нос отдельно не считался?
Этот анон понял внезапно, что в детстве (лет до 13) не видел своими глазами серьезно дерущихся сверстников, хотя был уличным ребенком, так что правил не знаю.

Папа рассказывал, что в его время так и было. Нос считался, у него как раз кровь из носа шла при малейшей провокации, поэтому все драки с его участием заканчивались за минуту

Анон · 2022-07-23 12:08:40

У анона без драк детство = конец 80-х-начало 90х.
Я видел, как просто могли дать по морде за что-то серьезное типа доноса, как раз в этом случае разрешали снять очки.

Сейчас спросил у тех, кто постарше, говорят, в их поколении дрались часто, и да, кровь прекращала драку.

Отредактировано (2022-07-23 12:11:04)

Холиварофорум

Объявление

#1 2015-04-12 11:56:53

Крапивин

#33676 2022-07-21 16:16:47

Re: Крапивин

#33677 2022-07-21 16:22:41

Re: Крапивин

#33678 2022-07-21 16:26:44

Re: Крапивин

#33679 2022-07-21 16:29:48

Re: Крапивин

#33680 2022-07-21 16:47:50

Re: Крапивин

#33681 2022-07-21 16:54:34

Re: Крапивин

#33682 2022-07-21 17:00:55

Re: Крапивин

#33683 2022-07-21 17:09:02

Re: Крапивин

#33684 2022-07-22 11:25:39

Re: Крапивин

#33685 2022-07-22 11:37:12

Re: Крапивин

#33686 2022-07-22 13:10:45

Re: Крапивин

#33687 2022-07-22 15:10:40

Re: Крапивин

#33688 2022-07-22 17:55:15

Re: Крапивин

#33689 2022-07-22 19:00:02

Re: Крапивин

#33690 2022-07-23 00:20:51

Re: Крапивин

#33691 2022-07-23 00:25:12

Re: Крапивин

#33692 2022-07-23 01:00:46

Re: Крапивин

#33693 2022-07-23 04:00:27

Re: Крапивин

#33694 2022-07-23 09:10:21

Re: Крапивин

#33695 2022-07-23 09:30:51

Re: Крапивин

#33696 2022-07-23 09:54:38

Re: Крапивин

#33697 2022-07-23 10:08:31

Re: Крапивин

#33698 2022-07-23 10:46:21

Re: Крапивин

#33699 2022-07-23 11:03:37

Re: Крапивин

#33700 2022-07-23 12:08:40

Re: Крапивин

Подвал форума