Едва успели багряные закатные лучи коснуться свежих, едва распустившихся нежно-зеленых крон, как в спасительных их недрах надрывно запели птицы. Их любовных щебет слился с пьянящим сладким воздухом, пропитавшимся цветом сирени, каштанов и яблонь. Царицын всей грудью вдохнул влажный, уже по-летнему душный воздух, и подставил лицо свежему дуновению ветерка. В теле его уже бродило утомленное бездельем чувство, то самое, от которого хочется движения, действия, будто руки и ноги ноют. Ничего, осталась всего пара часов последней вахты, а потом - увольнительная. Свобода!
Раззадоренный птичьими песнями любви, Царицын первым же делом, оказавшись в увольнении, пошел в парк. Тенистая прохлада под раскинутыми сенями деревьев освежала, отгоняла сонливую усталость после ночного караула. Отойдя подальше от широких аллей и протоптанных тропинок, Иван снял тяжелые берцы, носки, и босыми ногами пошел по росе. Молодая и еще мягкая трава приятно щекотала ноги, спасая их от колючего подлеска. В лесопосадке пахло влагой, мхом и солнцем - тем запахом, что получается от нагретой пыли, обласканной солнцем коры и сухостоя, оставшегося еще с прошлого лета. Душа радовалась и расцветала вместе с майскими ландышами.
Услышав где-то рядом треск сухих веток, Иван остановился и осмотрелся по сторонам, - кадетская привычка. При первом взгляде вокруг стояли только березы да клены. Подобравшись, он на носочках пошел в сторону звука. А вдруг удастся увидеть редкого в городе зайца. Но, раздвинув заросли рябины и низкие полуголые кустики, Иван увидел того, кого ожидал встретить меньше всего. Да еще как увидел! Лицо побагровело в праведном гневе.
- А ну отойди!
- А-а, бл...ин, - вскрикнул Лео Рябиновский, отшатываясь. Рукой он прикрыл девочку, стоявшую рядом с ним. Крохотную русскую девочку, символ невинности и чистоты. Она, как тот самый робкий ландыш, трепетала на ветру в своем белом ситцевом платьице. Природа трепала пшенично-русые косички, а в голубых глазах стояли слезы.
- Отойди от нее, гад! Слышишь меня? Я тебе не позволю православную отроковицу совращать!
Царевич подобрал с земли увесистый камень и угрожающе взвесил его в руке. Повезло-то как, успел застать мерзкую колдунскую душонку за очередным злым делом. И не удивительно, что Лео удалось очаровать наивную малютку. Обманчиво хрупкий, невысокий, с тонкими белыми пальцами, копной шелковистых смоляных кудрей и раскосыми глазами, в которых под густыми ресницами пряталась сама ночь - бездонная, черная, бесконечная, как звездное небо. Но Иван был опытным кадетом, знавшим свой долг и верившим в Его покровительство, над ним эта хитрая лисица не имела власти.
- Чего делать? Да ты, Ваня, еб... С дуба рухнул? Как тебе только мерзости хватило такое сказать? - Нежное, почти девичье лицо Лео потемнело от гнева, глаза сверкнули. Иван почувствовал в воздухе запах озона. Никак, магия начала сгущаться.
- Сам отойди! Про совращение он тут думает. Знаешь, кому такие мысли в голову приходят на ровном месте?
Иван споткнулся на месте. Да как этот колдун посмел так извратить его слова! И вовсе не о таком Царицын думал. А о совращении на сторону зла.
Опасливо отойдя на пару шагов, прикрывая девочку рукой, Лео склонился над ней и сказал почти над самым ухом:
- Беги, Аня. Вот по этой тропинке беги и найдешь свою маму.
Девочка испуганно взглянула на Ивана так, будто ждала погони, и рванула со всей прыти. Вслед за ней исчез и запах озона.
- Ты что с ней сделал? - Иван начал надвигаться на Лео, продумывая вместе с тем в уме, как обезоружить колдуна и найти девочку, на которую теперь явно была наложена порча или сглаз какой.
- Она потерялась. В лесу. Понимаешь, что было бы с ребенком? Она бы в первую ночь замерзла, если бы раньше не упала в овраг. Я наложил на нее заклинание, с которым она добежит до своей мамы и не свернет по пути.
- Врешь! По глазам твоим предательским вижу!
Иван соврал. В глазах Лео он видел совсем другое. Влажные и живые, они, будучи непроглядно-черными, светились внутренним светом. В их черноте Иван увидел собственное отражение. Ему вдруг, будто ниоткуда, подумалось, как хорошо бы было, если бы в этих глазах всегда было его отражение. Морок. Точно морок. Иван тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли, и схватил Лео за запястье.
- Пошли. Будем Анечку искать. И не дай Бог она не нашла свою маму! Я тебе тогда устрою кары Небесные и муки Адские прям здесь, на земле.
Анечка нашлась. Выйдя из паркового лесочка, Лео прочитал какое-то заклинание и пошел так уверенно, будто всегда знал дорогу. Иван шел за ним, не разбирая. Он не мог оторвать взгляд от пухлых маленьких губ, слегка влажных и ярких, как у девчонки. Никого больше с такой внешностью Иван не знал. Иссиня-черные еврейские кудри волнами спускались к плечам, укрывали тонкую белую шею от ласкового весеннего солнца. Такие же темные и густые брови изгибались над темными ресницами, мягкими, словно крыло бабочки. У всех евреев, что у юношей, что у девиц, были эти греховные кудри и ресницы, каких не найдешь у светлой славянки. А вот большие, слегка вытянутые глаза с едва заметным веком и губы, пухлые, как бутон пиона, больше напоминали Ивану об одном его сослуживце из забайкалья.
- Ваня, ты еще с нами? Или твоя душа досрочно отлетела к богу? Вон Аня, с мамой гуляет.
Иван оторвался от бесовского лица и посмотрел, куда раскрытой ладонью ему указывал Лео. Маленькая девочка держала в руке сорванную стрелу сирени, дарила ее маме. Колдун не соврал.
Ване вдруг стало перед ним стыдно. Видно, осталось еще в душе Лео что-то от Бога, не все добро поглотило колдовство. Есть еще шанс его спасти. И это была очень заманчивая мысль - спасти Лео.
Вот уже которое свое увольнение Царицын отворачивался от друзей, звавших кто куда - на дискотеку, шашлыки, посиделки с гитарой у девчонок. У Ивана была высшая миссия, подсказанная ему Богом. Он должен был наставить на путь истинный Лео. Ведь если в нем еще осталось Божественное проявление, то есть добродетель, сочувствие и любовь к ближнему, он еще не потерян, как другие колдуны. Его еще можно было спасти от пагубного влияния распущенного Запада, гей-парадов, Гарри Поттера, телепузиков...
Перед уже знакомой дверью Царевич остановился. Рука его зависла над звонком. Прежде, чем нажать, он торопливо пригладил волосы, слегка уложенные гелем, поправил рубашку под кожаной курткой и, наконец, дал о себе знать. Минуту спустя послышался щелчок замка. Секунда ожидания, во время которой живот скрутило от мандража, и в дверном проеме показался Лео.
- Привет.
Он отошел вглубь коридора, пропуская Ивана внутрь. Такой простой, домашний без своей зловещей мантии. Царицын слегка поморщился, увидев узор на шортах и футболке. Разве подобает православному юноше разодеваться, как барышня, в лисят?
- Я тут вот, - Иван поднял пакет, в котором весело звякнуло. Сперва он хотел взять только торт и пачку чая. Но потом подумал, что раз торт и так с пропиткой, то от вина хуже не станет. Тем более, кагор. Сперва с тортом, а потом, глядишь, и на причастии Лео не откажется.
А Лео только цокнул и закатил глаза.
- Что ты все несешь? Будто идешь к нищим, где гостей угощать нечем.
Иван только хмыкнул. Стал бы Лео вином угощать. Для Вани вообще откровением было, что в Хогвартсе запрещено употреблять, а правила поведения еще строже, чем в Сувороском. В этой обители разврата, греха и нечистой силы, и на тебе - правила.
- Чего сразу к нищим? Так принято. Мне мама всегда говорила, что с пустыми руками к людям не ходят.
- Вот как? А знаешь, что мне моя мама говорила?
- Что?
- Гнать метлой гайдзинов. Но не всегда же стоит их слушать, правда?
- Да что ты. Мать - это святое. Мужчина всегда должен слушать мать, командира и Бога.
- И что, часто тебе бог говорит вино покупать?
Царевич открыл было рот, но задохнулся. И что он мог ответить? Конечно, не Бог ему сказал купить вино. И, конечно, не мать. Это все лукавый попутал. Ибо грешны и слабы люди, не могут устоять перед соблазном. Или перед томным вечером в компании вина и Лео. То есть, благочестивым вечером за теологической беседой.
- Слушай, а я ведь не знаю, кто твои родители. И слово какое-то ты сказал... не еврейское.
- Моя бабушка была японкой. Дед-еврей с советской армией вызволял оккупированные территории. Брали они японцев. А вот бабушку мою он спас. Потом у них родилась моя мама, вышла замуж за хорошего еврейского мальчика и получился я. И слово было японское, "чужак" значит.
Иван промычал так, будто все понял, хотя на самом деле ничего не понял. И с чего это он вдруг чужак? Да он же самый что ни на есть русский парень, православный, защитник Родины и земли русской.
Но это не имело значения. Лео уже поставил на кухне чайник и Иван отмахнулся от лишних мыслей.
- Русский человек в одиночестве пить не будет! Я ж не алкоголик. Давай, подставляй бокал.
По лукавым огонькам в глазах Царицын понял, что Лео уже готов сказать что-нибудь язвительное и колкое про алкоголизм в России.
- Ну и ладно. Вот и вылью. - Пробубнил Иван, отставляя в сторону початую бутылку. Первую они все же "уговорили" на двоих, под торт и сериал. Иван его не смотрел, к чему ему были эти бездуховные, лишенные славянской чистоты, кривляния? Вот если бы хороший советский фильм, про добро, дружбу, честь и совесть, тогда да. А эти американские сериалы... Он смотрел на Лео. В приглушенном свете бра и разноцветных бликов телевизора тот выглядел волшебно. Не колдунски, а так, будто вышел из сказки. Аристократично-бледный, с пьяным румянцем на щеках и загадочным блеском в глазах. Его зрачки, неразличимые на темной радужке, были как два провала в бездну. Или космос. После пары бокалов вина Иван видел на дне этих манящих глаз сотни тысяч звезд. Иван слегка поддался навстречу, проваливаясь в черный омут, и мир померк.
Иван подскочил в постели. Утро уже медленно клонилось к полудню. Он едва проснулся, а его уже прошиб холодный пот. Он вспомнил все. Жаркое дыхание, мягкие и сладкие губы, - то ли от торта и вина, то ли от желания. Трепет длинных ресниц, поцелуи, обжигающие кожу, чувственные объятья. Согрешил. Как же он согрешил! И как он только мог думать, что спасет душу Лео? Гореть ему в Аду теперь. И Лео. Лео тоже.
Иван пошел на шум воды. Ему нужно было поговорить с Лео. Убедить его сходить на исповедь, покаяться в грехе, пока не поздно, найти исцеление в молитве. Они согрешили прошлой ночью, но бог милостив и раскаянием они спасутся. Царицын дернул дверь и она поддалась.
- Лео! Это было неправильно! Не богоугодно. Содомской грех один из...
Слова застряли в глотке. Иван непонимающе уставился на Лео. Или то, что стояло под душем вместо него. То был не человек, а нечистый. Тело людское, а уши и хвосты - лисьи. Заметив его, Лео исказился в лице. Он подбежал к двери и захлопнул ее со всей силы.
- Уходи! - Услышал Иван с той стороны.
Он воспротивился этому, но ноги сами двинулись в указанную сторону. Собрав наскоро свои вещи, Царицын, словно в тумане, вышел из квартиры, подъезда, дома. Дойдя до остановки, он вдруг понял, что забыл, где живет Лео. Наверняка в той хрущевке. Или, может, в сталинке через дорогу? А, может, вообще не здесь, не на этой улице? И как бы ни хотелось вернуться, Царицын и шагу не мог ступить в ту сторону. Что-то мешало ему.
Прошли месяцы. Зима опустилась на Россию и Царицын все время просиживал в училище. На душе у него было неспокойно. Тоскливо, одиноко и надрывно. Время излечивало, но так же медленно, как дни сменялись днями. И хоть Ивн давно уже исповедовался перед батюшкой за содомской грех и едва не утерянную душу, легче не становилось. Память его то и дело возвращалась к образу Лео, на сердце становилось тяжело. Бог послал Ивану это испытание любовью и, наверняка, Бог же его берег, отворачивая от всего, что было связано с нечистым. Видимо, потому Иван не мог вспомнить ни фамилии, ни адреса. В голове его только крутилось имя - Лео. Благозвучное, мягкое. Как шелковистые волосы в ладони. Нежные, словно пух... Или мамина лисья шуба.
Царицын искал утешения. Он рассказал о том, что увидел, священнику, но тот лишь пожурил за разыгравшуюся фантазию и приказал такого больше не придумывать. Друзьям он такого сказать не мог - прославят пидором и изживут из училища. Надежда оставалась только на интернет. Так, гугля про людей с хвостами, Иван и наткнулся про японские легенды о кицунэ. Чаще всего эти волшебные лисы обращались в прекрасных девушек, но иногда и в юношей. Они могли помочь или разыграть человека, но обычно показывались тем, в кого влюблялись. Но стоило супругу или супруге увидеть истинную сущность кицунэ, как эта многохвостая лисица вынуждена была покинуть семью. Кицунэ в строгой тайне хранили секрет своего происхождения. Они открывались лишь тем. кто был готов принять их. Все эти истории были очень грустными, о неразделенной любви, разлученных влюбленных. Словом, травили душу.
Сегодня Царицын заступил на дежурство. Он даже был рад. Все равно часто не спал ночами, вспоминая Лео. Хоть их связь была неправильной и порочной, Иван не оставлял надежды однажды найти Лео и стать для него другом. Ни с кем другим не было так интересно прогуливаться по городу, ходить в музеи и на выставки. Что могли знать другие кадеты, тот же Петруша или Телепайло? Они не читали книг, кроме настольной Библии, интересовались только стрельбой по бутылкам да увиливали за девчонками. Их было не так интересно слушать. А Лео мог часами рассказывать о городе, истории домов и улиц. Каким бы замечательным другом он был.
Обходя здание вокруг, Иван представлял, как было бы хорошо, будь и Лео кадетом, а не колдуном. Они могли бы дежурить вместе. И слышался бы сейчас под луной хруст снега не под двумя подошвами, а под четырьмя. И чего бы только Лео мог рассказать и о Суворовском училище, и о кадетах. Дойдя до корпуса со спальнями, Иван вдруг замер. От забора к стене тянулась дорожка маленьких следов, будто от кошачьих лапок. Она кончалась аккурат перед окнами в спальню иванова отряда. Царицын присел на корточки, разглядывая следы в снегу. Теперь он видел, что лапы, которые их оставили, более узкие, чем кошачьи. Это был дикий зверь.
"Наверное, лисица", - с тоской подумал Иван.