Кася ходит по монастырю и до всех доёбывается:
– Сестра Дарья, – начала я, придя к ней в прачечную, где она готовилась к большой стирке, – а скажите мне честно вот если бы в обитель приехал на белом мобиле прекрасный принц и позвал вас с собой – уехали бы вы с ним?
– Ни на белом мобиле, ни на белом крокодиле! – отрезала она сердито, раскидывая белье по разным кучам. – А кто это вам про меня насплетничал?
Благочестивые монахини сплетничают друг о друге? Замечательно. Дальше кулстори от Дашуньки:
Когда я была молоденькой послушницей, крутился тут один паломник, какой-то русский граф. Вокруг меня крутился. И стал он меня звать уйти из обители за него замуж. Ну, а я была озорная, смешливая – я и послала его к матушке игуменье свататься: «Вот если матушка захочет меня замуж отдать и благословит, то я пойду за послушание, делать нечего». Этот чудик не понял шутки и пошел к игуменье свататься. А мы с сестрами за ним – подглядывать и подслушивать. Стоим на лестнице и ждем, что будет? Вдруг раздается матушкин крик, распахивается дверь и вылетает мой жених, а за ним летит горшок с геранью и разбивается о его голову! Следом бежит матушка со вторым горшком и кричит: «Чтоб духу вашего в обители не было! Я вам покажу, какая у меня «красота пропадает»! Нашел, где невест искать! Вон!»
Христианские смирение и кротость в чистом виде.
– А что дальше было?
– Известно что. Матушка меня на поклоны поставила
Ну куда же без «самадуравиновата».
а сестры стали дразнить «графской невестой».
И ни хрена им за это не было. Умеет матушка здоровую моральную обстановку в коллективе создать.
сестра Дарья принялась разводить в баке с водой древесную золу, которую в обители употребляли для стирки
И откуда же в монастыре столько деревьев?
Я не угомонилась и сунулась к самой матери Евдокии.
– Мать Евдокия! Вот если бы прекрасный принц на белом мобиле…
– На мобиле? Не пойдет. Вот если бы на белом туристическом автобусе!
– Зачем вам с прекрасным принцем туристический автобус, мать Евдокия?
– Нам скоро придется двигать отсюда, вот мы бы все в таком автобусе и поместились, принца заставили бы вести автобус по очереди с дядей Лешей. У такого автобуса внизу большое багажное отделение – сколько бы груза мы могли захватить! Говорил же; дядя Леша, что надо покупать автобус, чтобы можно было в него в случае чего усадить всех сестер. Не успели…
– Какая вы неромантичная, мать Евдокия!
– Не дал Бог, не дал Бог…
Как, интересно, автобус проедет по узкой полосе, по которой обычный внедорожник проезжает с трудом? И что Евдокия собирается делать с чувствами принца? Насрать и растереть? Так это человеческого отношения к людям не дал Бог, дорогая.
Самый неожиданный ответ дала мне сестра Леонида. Это была высокая статная послушница с округлым русским лицом, большими серыми глазами и потрясающей красоты низким голосом. В лице ее не читалось абсолютно никакого следа мирских страстей, но я полагала, что при такой красоте уж что-нибудь да должно было ее коснуться! Я подстерегла ее, когда она прогуливалась по саду после спевки.
– Сестра Леонида, можно вам задать один вопрос?
– Задавайте. Только учтите, что на богословском курсе я не лучшая ученица.
Леонида душна настолько, что анону хочется открыть форточку.
– Вот скажите, сестра Леонида, если бы в один прекрасный день в монастырь приехал умный и красивый принц на белом коне и стал вас звать с собой…
– На белом коне?… Кассандра, а хотите увидеть белого коня?
Выясняется, что в обители живёт ещё и конь (нахуй он там нужен, поле пахать?). Кася, конечно, хочет на него посмотреть.
Наконец мы прошли кустарник насквозь и вышли на большую поляну. На ней пасся красивый белый конь. Увидев нас, он заржал и пошел к нам, раздвигая высокую траву тонкими белыми ногами.
Животное не боится незнакомого человека?
– Откуда он у вас?
– Когда-то неподалеку от монастыря был большой луг, и на нем паслись лошади, а среди них Лебедь. Мы с сестрами приносили им хлебе солью, а Лебедь был у пас любимцем – мы уже тогда его так прозвали. После потопа многие животные оказались на нашем острове, в том числе домашние. Мы так обрадовались, когда увидели Лебедя! А это место мы зовем Лебединой поляной.
Конюшню для него построить, конечно же, никто и не подумал.
Мы высыпали яблоки в траву. Лебедь подошел, стал подбирать их и так вкусно хрупать, что мы тоже взяли по яблочку и уселись належавший на краю поляны ствол березы.
Эти яблочки они насобирали ранее с земли, они битые и немытые. Приятного аппетита, девочки.
Выясняется, что монашки готовятся с острова резво съёбывать:
– Вы что, в самом деле намерены покинуть этот остров?
– Да. Над нами уже кружат вертолеты Экологической службы, а мать Евдокия откуда-то узнала, что экологисты не столько выслеживают опасных животных, сколько охотятся на асов. А ведь мы асы… Словом, пришла пора нам с острова уходить.
– Как же вы отсюда будете выбираться?
– Не знаю. Это матушка будет решать.
– А у вас что же, нет права голоса?
– Когда спросят – появится.
То есть просто прийти к начальнице и поделиться своей внезапно пришедшей идеей или передать её иным способом (скажем, написать на листочке и оставить, чтобы настоятельница прочитала в свободное время) тут никто не может? Умеет матушка в эффективное управление, нечего сказать.
– Нет в вашей обители никакой демократии!
– Что правда – то правда, чего нет – того нет.
Хотя, если бы в моём подчинении были такие же тупорылые твари, как положительные герои Вознесенской, я бы тоже, наверное, все решения принимала бы единолично.
Время шло, а конца моему вынужденному паломничеству все не было. Я начала волноваться.
Мы тут тоже переживаем. Но там:
Как-то я заглянула в гараж, где работал дядя Лёша. Там стояли мой джип, мобишка матери Евдокии, маленький трактор и какой-то крытый ящик на колесах, по-видимому, прицеп к этому трактору. Вдоль стен тянулись грубо сколоченные столы, а на них в жутком беспорядке громоздились инструменты и стояли небольшие допотопные станки. Вся дальняя стена была завешена сетями, от которых несло рыбой. Мой джип стоял посреди гаража, под ним была яма, а в яме сидел перемазанный дядя Леша и усердно ковырялся в брюхе моей бедной машины.
– Когда же ты закончишь ремонт, дядя Леша? Мне домой пора.
– Ты что, не знаешь, как теперь обстоит дело с автодеталями? Могу рассказать.
– Да я знаю, дядя Леша…
– А знаешь, так терпи. Терпение, смирение, любовь – вот главные монашеские добродетели.
Хорошо быть единственным спецом на всю округу. Вон как клиентов отшивать можно.
– Так я же не монахиня!
– Ты проповедь отца Александра на Преображение слышала?
– Слышала.
– Он напомнил предсказание святых, что в последние времена монахи будут жить как мирские. Отсюда следует, что теперь мирские, чтобы не подводить монахов, должны стараться жить как монахи.
То есть, это не монахи должны проявить смирение и вписаться в существующую систему, а, наоборот, им все всего должны и побольше? Очень православно, очень по-христиански.
Кася продолжает тусоваться с монашками и помогать им. Вместе они заготавливают на зиму овощи и фрукты.
их относили на кухню, где мать Алония с помощницами сушила их в духовке, или специальной сушилке, устроенной дядей Лешей на берегу пруда.
А газ или электричество для духовки у них от господа Бога?
От резки лука и картофеля руки у меня потрескались и почернели. Они еще и болели, особенно к вечеру. Иногда так ломило пальцы и запястья, что я не могла уснуть. Я растирала руки, согревала их под подушкой, но это мало помогало. В таком же состоянии были руки у всех сестер, только они не догадывались пожаловаться.
Помочь гостье тоже никто из них не догадался.
Заготовка овощей задержала ремонт джипа, потому что дядя Леша не мог отойти от сушилки.
Принеся к нему очередной противень с нарезанными овощами, я изныла:
– Дядя Леша! Ну когда же ты меня домой отпустишь?
– Ты уши моешь, Кассандра?
– Ну, мою.
– И моющий уши да слышит! Я тебе уже пять с половиной раз говорил: после Успения поедешь.
Культура общения на высоте, конечно. Что должно случиться на Успение, паломники с автозапчастями приедут? И, главное, происходящее всё больше и больше на реальные секты смахивает: там тоже после «бомбардировки любовью» к человеку приёбываться начинают и лепить из него то, что нужно.
Дальше нам дают понять, что счастье долгим не бывает:
На другой день рано утром дядя Леша поехал встречать запоздалых паломников и видел, как неподалеку пролетел красный вертолет экологистов.
Решили подождать, пока соберётся максимальное количество ебанатов, а потом выжечь за один раз всё это осиное гнездо? Одобряю.
Когда я была уже недалеко от болотца, я увидела довольно далеко впереди на тропе сестру Леониду; видно, она меня опередила и уже возвращалась с Лебединой поляны. Она шла степенно и величаво, она всегда так двигалась, и вдруг раскинула руки и стала кружиться в вальсе, а с берез на нее сыпались желтые листья. Это было очень красиво – монахиня, плывущая в вальсе среди кружащихся листьев. «Как раз картинка для моего сюжета, – подумала я с усмешкой. – Ах, сестра Леонида, сестра Леонида, не забыла ты, значит, прелестей мирской жизни!». Вдруг сестра Леонида упала и осталась неподвижно лежать на тропе. Споткнулась? Уже потом я вспомнила, что перед тем, как она начала кружиться, в лесу прозвучал какой-то негромкий хлопок, но в тот момент я не придала этому значения. Я подбежала к ней и увидела, что по ее белоснежному апостольнику расползается красное пятно. Я упала на колени и наклонилась к ней.
А ведь как классно можно было бы с этого места сюжет развить. Типа Мессия не забыл Касю и послал своих слуг освободить её. И мораль была бы шикарная: не забывай тех, кто делал тебе хорошо, а работай над тем, чтобы ваш союз стал ещё лучше. Но тут как в анекдоте про слона: «он бы съел, да кто же ему столько даст».
– Сестра Леонида, что с вами? Она глядела в небо широко раскрытыми остановившимися глазами.
– Сестра Леонида, миленькая! Ну сестра Леонида же!
Она медленно повела глазами и остановила их на мне.
– Кассандра… Скажите матушке… что меня… убили…
– Кто? Кто убил?
– Китайцы… Боже мой, прими дух мой!
Так, последние слова монашки комментировать не буду, тут вполне возможен предсмертный бред. Меня другое интересует: разве человек, получивший пулю в голову, способен так долго сохранять сознание и способность к речи?
Кася добирается до монастыря и рассказывает настоятельнице о смерти Леониды, а я разочаровываюсь в экологистах. Ну зачем было убивать одну харю и давать всем остальным шанс смотаться? Прилетели бы как нормальные люди с бомбами зажигательными, например, да и накрыли бы этот гадюшник весь и сразу. Нет, я допускаю, что они через оставшихся монахинь хотят добраться до людей, которые их снабжают, но это я уже для себя товарищей экологистов обелить пытаюсь.
Леониду хоронят.
– Дядя Леша! Как ты думаешь, почему, умирая, сестра Леонида говорила о каких-то китайцах?
– Не знаю! Знаю только, что это антихристовы слуги.
Сектанты-конспирологи-расисты. Дерьмо тройной отгонки.
А еще я знаю, что пора нам отсюда уносить ноги, пока всех не перестреляли. И ты можешь сделать это первая – твоя машина готова.
Вот так, как запахло жареным, так и отпустили внучку поставщика халявных макарон. Но Кася снова получает дебаф к интеллекту и решает остаться на похороны.
Дальше интересный отрывок:
Я пошла к матушке, сказала, что мой джип готов, но я хотела бы остаться на похороны.
– Конечно, Санечка, оставайтесь с нами. Вы ведь успели подружиться с сестрой Леонидой… Лебедя вы вместе ходили кормить яблоками, песенки она вам пела… – и она заплакала.
Ох, эта матушка игуменья: ни за кем не следит, а все видит. Наверно, так и должно быть в обители.
А может, ей кто-то просто сливает инфу о твоих перемещениях.
После этого случая монашки окончательно понимают, что надо драпать.
– Куда же вы уходите?
– Не знаю. Боюсь, что этого пока никто не знает. Нас Богородица и так долго здесь сохраняла, другие монастыри уже давно разогнали…
С планированием у руководства монастыря тоже не очень.
Кася вызывается помочь монахиням и остаётся на то время, пока они собираются.
– А это вы неплохо решили. Только зря вы со мной не посоветовались, я бы придумал, как твой джип поумнее использовать.
Скромен был наш дядя Леша.
Особенно в тех ситуациях, когда эта скромность нихуя не уместна.
Кто там крипоты хотел? Вознесенская додаёт:
– А что это такое мы шьем? – спросила я, когда уже наловчилась через раз протыкать иглой материю, а не собственные пальцы.
– Это будут дорожные сумки для сестер, – сказала маленькая Васса.
– Такие маленькие! Что же вы в них понесете?
– А это – монашеская тайна, – строго ответила мне полненькая сестра Евлалия.
Монашки собирают вещи. Что мне там доставило:
– Матушка! Неужели вы благословляете скрипку взять?
– Благословляю. Будете нам на привалах играть.
Чтобы вас нашли побыстрее?
Но просто тихо по-человечески уйти монахини, конечно же, не могут.
Подошел и сел рядом дядя Леша.
– Слушай сюда, Кассандра. Разговор есть. Трудный разговор, прямо не знаю, как и начать.
– Начинай с главного, дядя Леша.
– Так и сделаю. Надо бы тебе после отхода монастыря на пару дней остаться здесь, в обители…
– Что-о-о?
– Вот то.
– Одной остаться?
– Одной. Понимаешь, у нас с Ларой давно был разработан план на случай ухода сестер из обители. План такой: если придется покидать остров, то я увожу сестер как можно дальше от обители, а Лара остается здесь и прикрывает наш отход. Мы ведь знали, что уходить будем только тогда, когда наш остров обнаружат, а обнаружат его сверху, с вертолетов. Брать сразу монастырь не станут.
И совершенно зря.
Знаешь, как они это делали с другими монастырями? Сначала они посылали в монастырь разведчиков. Думаю, что наша сестра Леонида как раз на них и налетела.
Из текста я поняла, что Леонида никого чужого в лесу на тот момент не видела. Вопрос: на хрена разведчикам было пулять в неё?
Потом появлялись репортеры с камерами и снимали для новостей «абсолютно достоверные документальные кадры», чтобы показать, какие монахи тунеядцы, извращенцы и изверги. На все это им нужно время. Они уже давно следят за нами, но сквозь туман им мало что видно, и сел и он и увидят сверху огни в окнах и услышат колокольный звон, они будут думать, что монастырь функционирует. Мы с Ларой решили, что я должен вывозить монахинь, а она – остаться в монастыре, зажигать свет по вечерам, а днем как можно чаще звонить в колокол.
А зачем это репортёрам так напрягаться? Можно же с дрона кадров наснимать, перемонтировать, переозвучить и готово.
Но тут, понимаешь, какое дело вышло…
– Я знаю. Лара ждет ребенка.
– Положим, не одна Лара, а мы с Ларой, она хочет остаться, как и было задумано по плану, а я этого допустить не могу, сама понимаешь…
Ах ты ж сука. То есть свой сгусток клеток бережёшь, как можешь, а на человека, уже успевшего пожить, привязаться к этой жизни, обзавестись людьми, которые его любят, тебе срать? Да что же ты за мразь такая, а?
Сам Лёша остаться никак не может – он везёт монашек.
Все сорта говна под одной обложкой: в произведение резко, как понос, врывается мизогиния.
Ты сама видишь, что такое монахини – голубицы! Я потому и поселился и этой голубятне, что за ними присмотр нужен. Даже тут, на острове, им без меня не обойтись, они все гвозди не тем концом в стену заколачивают, а уж в миру…Они ж как малые дети!
Но перевезти всех сестёр за один раз не получается, поэтому Кася остаётся сторожить остров аж на две недели. Выясняется, что настоятельница монастыря в этот план не посвящена, а потому заканчивается глава милейшим отрывком:
– Ну, оставайся с Богом, – он протянул мне руку, и пришлось мне пожать ее. – Ты сейчас особенно не высовывайся: сестры будут думать, что ты села в мобиль к матушке, а матушка – что ты едешь в джипе. Потом я начну перевозить их группами от одного укромного места до другого, так что вся обитель вместе соберется только у матери Ольги. Ну там уж придется мне каяться игуменье! А в дороге никто твоей пропажи и не заметит, не до тебя будет.
А, и ещё:
Разноцветные окна-витражи церкви сейчас были темны, но в доме-башне все окна теплились мягким светом; похоже, что в каждой келье была оставлена зажженная свеча перед киотом.
Это чтобы напоследок пожар устроить и похерить собственный план?