— Зал для тренировок освободился, — сказал Энакин. — Ты обещал мне спарринг.
Оби-Ван повернулся, прервав разговор со лейтенантом Лабал. Они были в комнате отдыха, беспорядочно заставленной мебелью, между которой Энакину пришлось лавировать, чтобы подойти к Оби-Вану.
— Подожди пару минут, я сейчас закончу.
Энакин сел на свободный стул в углу и из-под полуприкрытых век наблюдал за Оби-Ваном и его собеседницей. Он не мог разобрать слова, но тон голосов был мягким и дружелюбным, и под конец разговора Оби-Ван похлопал лейтенанта Лабал по плечу. После этого он развернулся и неторопливо подошёл к Энакину.
— Снова прерываешь мои разговоры с симпатичными женщинами? Я думал, ты оставил эту привычку лет в шестнадцать.
— Извини, не подумал, что у тебя есть планы на женщину, которая годится тебе во внучки.
— Вставай, пойдём.
Энакин поднялся. Он до сих пор подсознательно ожидал боли от каждого резкого движения, хотя прошло уже много месяцев с тех пор, как он последний раз её чувствовал. Оби-Ван уже успел выйти из переговорной.
Тренировочный зал располагался в конце длинного, как кишка, коридора. Сперва Оби-Ван шёл впереди, но Энакин быстро поравнялся с ним, и они пошли рядом, машинально подстроившись к шагу друг друга как в прежние времена.
Тренировки были одним из немногих развлечений тут, на Карати, где они застряли на несколько месяцев, и вместе другой группой повстанцев готовили к деоккупации планету в той же звёздной системе. Группа Оби-Вана и Энакина отвечала за снабжение: они пробирались через имперские патрули, привозили технику, оружие и лекарства, увозили раненых и беженцев. Эта миссия, частично военная, частично гуманитарная, испытывала терпение Энакина. Ему каждый раз хотелось взорвать по дороге имперский патруль, но тогда бы их точно заметили, и им бы пришлось искать новый путь на планету.
Время между вылазками они проводили на базе повстанцев, переделанной из старой фабрики, которая перестала работать так давно, что её остатки успели поглотить джунгли. Повстанцы от скуки заключали дурацкие пари, наперегонки лазили по огромным деревьям с бугристой корой и широкими листьями, по вечерам пили контрабандное вино. Энакин почти ни с кем не общался, он либо тренировался, либо чинил что-нибудь в ангаре, либо сидел в своей просторной спальне и смотрел голодрамы, которые кто-то закинул в центральный терминал. Ему не нравилось находиться в общих зонах: столовой, комнате отдыха, переговорной. Люди странно посматривали на него.
На Оби-Вана тоже посматривали, но совсем по-другому. Так же, как прежде, как прежде, когда Энакин был мальчишкой, они вместе заходили в кантину, и женщины — да и некоторые мужчины — начинали улыбаться Оби-Вану и вести себя с ним слишком уж обходительно. Энакин не жаловался: ему часто достался бесплатный десерт, потому что владелица кантины или официантка пыталась впечатлить «дядюшку» с юным «племянником».
В тренировочном зале было жарко, несмотря на кондиционер. Сквозь высокие окна лился яркий солнечный свет. Оби-Ван стянул рубашку, оставшись в штанах и майке, Энакин снял накидку с капюшоном, которую обычно носил поверх рубашки, и машинально пригладил волосы. Ему давно следовало постричься. Тут, во влажном тропическом климате Карати, волосы вились сильнее, чем обычно, и постоянно липли к шее.
Несколько человек зашли в зал и устроились на скамейке в углу. Энакин мог бы выгнать их, но не стал. Ему не хотелось ссориться с местными из-за пустяков, он заставлял себя вести «цивилизованно», как прежде заставлял себя принимать лекарства по расписанию и ходить к физиотерапевту — чтобы Люку и Асоке потом не пришлось оправдываться за доверие, не пришлось выслушивать «мы же тебе говорили, что этот говнюк не способен нормально себя вести, ему дашь волю — и он начнёт душить коллег просто потому, что может». Люк и так натерпелся из-за Энакина.
Оби-Ван и Энакин активировали мечи и отошли друг от друга. Энакин окинул взглядом зал. Четверо повстанцев на скамейке расселись так, будто пришли в театр. Интересно, что их тут больше привлекало: сражение или Оби-Ван в одной майке?
— Нападай, — произнёс Оби-Ван.
— Может, на этот раз ты?
Оби-Ван ничего не ответил, он даже не кивнул — и Энакин едва успел вскинуть меч, чтобы отразить первый удар.
Дальше удары последовали один за другим, не давая Энакину передохнуть. Ему пришлось перехватить меч двумя руками, чтобы отразить очередной удар — такой сильный, что от него у Энакина заныли руки в том месте, где живая ткань соединялась с протезами. Оби-Ван перевернулся в воздухе и опустился на пол за спиной Энакина. Тот едва успел увернуться, чтобы отразить ещё один удар.
Каждый их спарринг вызывал у Энакина досаду. Оби-Ван вернулся с того света здоровым, способным сражаться в полную силу, Энакину уже во второй раз приходилось подстраивать свой стиль под новые ограничения тела. теперь он двигался быстрее и свободнее, чем в доспехах Дарта Вейдера, но больше не мог бить с той же силой, изматывая противника. Ему приходилось быть острожнее и внимательнее, больше обороняться, чем нападать.
Он привык искать брешь в обороне в противника резкими ударами со всех сторон. Оби-Вана он знал лучше других, ему ничего не нужно было искать — но и Оби-Ван его хорошо знал. Когда Энакину удавалось пойти в атаку, Оби-Ван останавливал его меч, как будто заранее знал, откуда Энакин хочет ударить.
Обманные приёмы не помогали — Оби-Ван сам обучил Энакина им.
«Ты не смог с ним справиться, даже когда был молод и здоров, чего ты хочешь сейчас?»
Он хотел победы, конечно. Оби-Ван, в отличие от Асоки, никогда ему не поддавался, а в первое время и вовсе лютовал, так что Энакин, всё ещё слабый после лечения, но уверенный, что ему ничего не помешает сражаться, почти мгновенно оказывался на полу, без меча. Асока даже упрекнула Оби-Вана, что тот издевается над Энакином.
«А разве Энакин хочет, чтобы я ему поддавался?»
«Не хочу, конечно», — ответил Энакин.
Асока поглядела на них и закатила глаза.
И всё же, несмотря на вечные проигрыши — пройдёт ещё много месяцев напряжённых тренировок прежде, чем он сможет сражаться наравне с Оби-Ваном — ему нравились спарринги. Он мог просто сражаться, для развлечения, без мучительной боли в теле, без постоянно ожидания, что Учитель — тот, другой, — накажет его за слабость.
Энакин снова сосредоточился на бое. Нельзя отвлекаться, Оби-Ван обязательно воспользуется его ошибкой — которую он неизбежно скоро совершит. Энакин чувствовал, что бой приближается к концу. Он уже устал, не мог удержать прежний темп. Ему приходилось отступать.
И вот, наконец, Энакин не успел отреагировать. Он едва успел заметить, как голубое лезвие меча несётся к его руке. В последний момент Оби-Ван отключил меч, и только серебристая рукоять врезалась в запятье Энакина.
Этот удар не должен был сработать, искусственные руки не болят, но новый протез Энакина был намного чувствительнее старого, и он, ошеломлённый волной ощущений — не совсем боли — разжал пальцы.
Энакин тяжело дышал. Его лёгкие восстановились, но их всё ещё не хватало на серьёзные нагрузки. Это пройдёт — пусть и через месяцы тренировок.
— Ты слишком сосредоточен на том, чтобы не проиграть, а тебе стоило бы уделять внимание технике, — строго произнёс Оби-Ван.
— Будешь меня учить? — огрызнулся Энакин.
Он провёл ладонью по лбу, стирая с него капельки пота.
— А этого не требуется? В следующий раз мне стоит молча уложить тебя носом в пол?
Энакин неопределённо хмыкнул. Ему не нравилось, что Оби-Ван его поучает — и ещё больше не понравилось, если бы тот демонстративно ничего не говорил.
— Ты никогда не умел достойно проигрывать, Энакин, — продолжил Оби-Ван. — А в твоём возрасте уже стоило бы научиться.
«Легко тебе говорить, — хотелось ответить Энакину. — С тобой-то всё в порядке».
Говорить это в слух он не стал, зная, что любые его оправдания будут сейчас звучать нелепо. Он хотел спарринга и получил его. Он не хотел получений, но что уж тут поделать.
— Повторим? — спросил он вместо этого.
— Сначала отдохнём, — произнёс Оби-Ван куда мягче. Энакин знал, что Оби-Вану отдыхать не нужно, и эта передышка — только для него. Он сел другую скамейку у стены — там, где не сидел больше никто, и прикрыл глаза. Вскоре к нему присоединился Оби-Ван с двумя стаканчиками воды из автомата. Один из них он протянул Энакину.
— Спасибо, — ответил тот, слабо улыбнувшись.