Мудогерой четы не может не преодолевать, по примеру своих создателей, страшные недуги, поэтому у Норрингтона сквозная рана, с которой не живут, и его осматривает местный врач.
Артур Фицрой, военный врач, был моложе Норрингтона едва ли не вдвое. Это был невысокий рыжеволосый юноша, слегка заикающийся и легко краснеющий. Его речь была обильно приправлена самыми разными извинениями за беспокойство, которое он своим осмотром причинял адмиралу. Однако свое дело он знал прекрасно. Обследовав затягивающийся шрам, он высказал крайнее изумление тем, что Норрингтон вообще выжил после такого ранения. На что Джеймсу оставалось лишь сослаться на милость Божью и предположить, что пути Господни неисповедимы. Оставшись на чай, мистер Фицрой развлекал компанию местными анекдотами. Он оказался достаточно приятным и говорливым собеседником, хоть и заливался румянцем от смущения по любому поводу. Пообещав губернатору прислать подробнейший отчет не позднее завтрашнего утра, он предложил Норрингтону прогуляться по местным достопримечательностям. Джеймс не стал отказываться: Артур вызывал в нем сильную симпатию.
Нечто среднее между Сриденсом и Талиесином, в общем. В астральных белых носочках.
При фразе "прогуляться по достопримечательностям" я представил героев, прыгающих по крышам храмов, дворцов и какие там еще в Индии достопримечательности, ну да похуй, чета и похуже выдавала.
- Я здесь всего полгода, - рассказывал юноша, - небольшой срок, верно? Я влюбился в эту страну! Это будет самая прекрасная из всех британских колоний! Здесь изумительный климат, солнце, а какие краски – в Англии таких никогда не увидишь. Если мне позволит здоровье, я останусь здесь навсегда. Тут, конечно, жарковато по сравнению с Лондоном, но все-таки надеюсь привыкнуть.
Восторженный идиот описал все, что есть почти во всех заморских колониях Англии, на Карибах так точно. Но ни он, ни Норрингтон не сомневаются, что это предельно конкретное описание Индии, и ничего другого.
Мне одному кажется, что "я влюбился в Индию, здесь климат и солнце" - это как "я влюбился в аноннейма, у него руки, ноги и голова, и туловище! это так потрясающе, что они у него есть! ну где вы еще такое увидите"?
Артур провел Норрингтона по всему городу, показав и достраивающуюся крепость, и штаб-квартиру Ост-Индской компании, и озера с питьевой водой, и район, предназначенный для знати, и порт, и вид на песчаные пляжи, и старый дворец времен императора Ашоки, и здание типографии, выпускающее первую на полуострове газету, и площадку для крикета – словом, все, что могло, по его мнению, заинтересовать гостя.
Это сейчас было необыкновенно объемное и достоверное описание местного колорита, затягивающее читателя с головой и доказывающее, что НК слазила в википедию. Или нашла где-нибудь рекламный буклет. Похуй, я не буду проверять, была ли там площадка для крикета, описание все равно скучное и пресное. Хоть десять площадок.
В общем, через несколько бессмысленных реплик Джеймс решает поручить врачу в белых носочках поиски Элизабет путем расспросов местного населения. Абзацем выше, кстати, врач поведал, что нанял индуса учить его языку, но ужаснулся количеству диалектов и с тех пор не сильно продвинулся. Как он будет расспрашивать население, интересно? Будем надеяться, что диалекты лягут ему на слух.
- Видите ли, Артур, - снова начал Джеймс, - у меня есть все основания полагать… - он замялся, не зная, как лучше будет сформулировать просьбу, - Видите ли, я приплыл сюда с островов не один… То есть, вместе со мной здесь находится еще один человек оттуда, но трудность в том, что сейчас он, то есть, она, находится не со мной.
Норрингтон тяжело перевел дух и ощутил, что находится в тупике. Отдавать приказы было бы существенно легче. Артур молчал, всем видом сочувствуя то ли неумению Норрингтона выражать свои мысли, то ли грустным обстоятельствам разлуки.
Он еще долго будет бекать и мекать, пытаясь выдавить из себя описание ситуации с Элизабет. Ну и к чему этот приступ косноязычия? До этого Джеймс вполне внятно изложил губернатору вымышленную историю своего спасения. Сейчас-то с ним что случилось? Что хотел показать автор, ебана?
Норринтгон не может говорить о бабах, не заикаясь? Это проливает свет на его ББПЕшность, но есть и другие варианты.
Ему трудно говорить о своих чувствах, а сейчас он говорит о притворных чувствах и ему все равно трудно, потому что о боже это же чувства? Гм, оба варианта одинаково тупы, но правды мы не узнаем, мои бедные анончики. Напомню только, что в фильмах Норрингтон выражается вполне связно, даже будучи пьяным в говнину. В моменты особого волнения он замолкает или говорит очень мало, но не как ебаный семиклассник у доски. Норрингтон говорит, например: "значит, ваше сердце так решило?". Твой, НК, Мудоррингтон сказал бы "эээ, значит, как бы это, ээ, ваше, так сказать, сердце, ну вот этот орган, он в груди находится, оно, значит, приняло, ээ, так с-сказать, р-решение определенным, если можно так выразиться (перерыв на паническую одышку) о-образом?"
Дальше он излагает известную нам хуйню о том, что злые пираты зачем-то потащили Элизабет на западное побережье Индии. Куда сам Норрингтон, если верить его легенде, попал совершенно случайно. СОВПАДЕНИЕНЕДУМАЮ, а вот идиоты, окружающие Джеймса, верят, что совпадение.
Итак, идиотик просит словесный портрет Элизабет.
- А глаза? – полюбопытствовал Артур, - Какого цвета у нее глаза?
Норрингтон оказался в затруднении – он совершенно не помнил, какого цвета могут быть глаза у Элизабет.
- Голубые. Или, возможно, серые, - наконец ответил он, прикинув, что карими они у мисс Суонн точно не были.
Кира недоумевает вместе со мной. Эта-то хуйня зачем была, НК? Автор, что ты блядь сказать-то пытаешься? Что ты посмотрел фильмы, как ты утверждаешь, дохуиллион раз и вынес из них убеждение, что глаза Элизабет точно не карие? Что Норрингтон не может в чувства, а чувства связаны с глазами и поэтому он эпически лажает с их цветом? Что баба не достойна, чтобы цвет ее глаз кто-то помнил? Что карие глаза застолбил за собой Джек и сраные бабы не имеют права иметь такие же?
Мало какое произведение может вызвать столько вопросов. Великий автор, великий.
Распрощавшись с Артуром (это заняло не менее получаса взаимных уверений в симпатии и высказываний надежд на скорую встречу снова), Норрингтон отправился к дому губернатора.
Конечно, Норрингтон бесхарактерная тряпка, не умеющая прервать поток чужой болтовни. Хотя в каноне это ему всегда прекрасно удавалось. Он посреди разговора кинул губернатора Суонна на пол, например, услышав ПУШЕЧНЫЙ ЗАЛП. А не расшаркивался полчаса, подбираясь так и эдак к теме возможного пушечного залпа. И нет, быть вежливым и воспитанным не значит беспомощно выслушивать чужой словесный понос часами.
Дорога шла по краю бедных кварталов, где расположилась рыночная площадь. Случайно попав в ее круговорот, Норрингтон заплутал среди людей.
Со всех сторон его атаковали запахи, цвета, голоса, звон украшений, выкрики торговцев, надрывное гудение дудок заклинателей змей, за несколько монет развлекающих солдат фокусами спрятанных в плетеных корзинах кобр. Женщины в желтых, красных, зеленых, голубых, розовых, бирюзовых сари обходили выложенные прямо на землю ряды арбузов, баклажанов, каких-то еще не известных Норрингтону корнеплодов, овощей и фруктов. Здесь же разделывали рыбу, нанизывали на прочные нитки гирлянды цветов, расставляли для продажи глиняные горшки, рассыпали по мешкам разноцветные пахучие специи. Джеймс потерялся в потоке людей.
Его чувства, до этого будто спавшие, неожиданно пробудились. Он видел, будто только сейчас прозрел. Он слышал, будто секунду назад излечился от глухоты. Со всех сторон слышалась быстрая речь, которую Джеймс не понимал. Наплыв ощущений заставлял его чувствовать себя почти потерявшимся в этой кутерьме и солнце. Чужая страна разворачивалась перед ним блеском глаз, одежд и камней, по яркости не уступавшим цветам. Даже самый бедный старался повязать на голову платок попестрее.
И чем это так сильно отличается от привычной ему жизни на Карибах, в частности, на Тортуге (где он тусил во времена депрессии и алкоголизма)? Разве что незнакомым языком и сари. Яркие тряпки, которыми повязывают себя все кому не лень, как раз в изобилии имеются в каноне. Но нет, Джеймс таращится на все, как потерявшийся в супермаркете школьник.
В промежутке между рядами на свободном пятачке земли танцевала девушка под звуки примитивного барабана, который держал на коленях мальчишка лет десяти. Он отстукивал ритм ладонями, и ему вторили десятки браслетов и колокольчиков на ее ногах. Мелодичный перезвон заставил Норрингтона остановиться. Где-то однажды он уже слышал что-то подобное, но память никак не хотела раскрывать ему этот секрет. Засмотревшись на чумазые ноги девушки, он старался понять, что же это ему напомнило. Ее легкое многослойное сари взлетало и опадало над землей, гипнотизируя взгляд. Руки, казалось, сквозили солнечными лучами - столько медных браслетов было нанизано от маленьких кистей до локтя. Ритмичный звон крошечных круглых бубенцов не отпускал его внимания. Что же он ему напоминал?..
Кто-то толкнул Джеймса в бок, он оглянулся, и взгляд случайно упал на развешанные по лотку красные бусы, покачивающиеся на ветру.
Джек Воробей.
Норрингтон вздрогнул, потряс головой.
Воробей! При чем он здесь? Что за дурацкие шутки играет с ним его память? Норрингтон провел руками по лицу, отгоняя от себя наваждение. С чего бы ему вспоминать какого-то грязного пирата?
В общем, танцующая баба, или бабы, я не понял, напоминают ему Джека.
Он возвращается к губернатору, который пытается подложить под него местных танцовщиц. И курит кальян. Кальян кажется единственной деталью, с которой автор хоть как-то знаком в реальности.
Наблюдать за танцовщицами было любопытно. Ближняя к Джеймсу девушка – наверное, ей не было и шестнадцати – была самой юной из всех троих. Ее одежда была обильно украшена золотой вышивкой. Живые цветы, приколотые к волосам, Норрингтон поначалу принял за изысканные драгоценности вроде нашитых по краю алого покрывала золотых колокольчиков. Черные глаза, густо подведенные сурьмой, казались на смуглом лице просто огромными. Заметив пристальное внимание, она мелкими шажками подбежала к Джеймсу, обдав запахом благовоний, махнула перед лицом тонкой кистью и отпрыгнула назад, игриво улыбнувшись.
Глаза, как у Джека. Отпрыгнула и улыбнулась, как Джек. Спасибо, мы поняли.
- Вы ей нравитесь, - дружелюбно заметил Харрис, заметив, что девушка старается держаться поближе к Джеймсу. – Ее зовут Лакшми, я называю ее просто Лаки, Счастливая. Она хорошенькая, верно?
- Да, недурна, - согласился Норрингтон, неловко краснея.
- Сколько вам лет, Джеймс? – неожиданно спросил губернатор.
- Тридцать семь, - ответил тот, немного удивленный вопросом.
Я тоже хотел задать этот вопрос, когда Джеймс начинал заикаться на ровном месте или вел себя как мелкий беспомощный пиздюк. Но интерес губернатора связан с тем, был ли Джеймс женат. В общем, этот губернатор какая-то местная тетя Срака, лезущая с вопросами "а когда замуж, а когда детей, а хоть для себя роди поебись". Ну действительно, долго ли мы могли ждать разговоров о ебле, зная, чей фик читаем?
- О, да, я вас понимаю, - Харрис глубоко затянулся, розовая вода в кальяне забулькала. – Я тоже поначалу был таким же, как вы. Молодым, горячим. Карьера застила мне глаза, заставляя забывать обо всем. Вы ведь скучаете без женской ласки, верно, адмирал? – губернатор лукаво прищурился. Норрингтон замялся, не зная, как ответить на этот излишне интимный вопрос. По правде говоря, он не мог сказать, что он проводит в тоске все дни, но…
Этот Харрис похож на НК даже больше, чем ГГ. Норрингтон - это типа Светино суперэго, а Харрис реальное эго. Сидящее целыми дни на жопе и пиздящее про животворную еблю, приосаниваясь над всеми своей мудростью.
Норрингтон почувствовал, что краснеет еще сильнее, когда индианка присела рядом с ним и прижалась головой к его груди.
- Сэр, боюсь, я вынужден буду отказаться… - заговорил он, пытаясь мягко отстранить девушку от себя. Та, кинув взгляд на Харриса, получила одобрительный кивок и даже не подумала отодвинуться.
- Меня зовут Лакшми, - произнесла она по-английски с нежным акцентом. – Я тебе нравлюсь?..