С места в карьер на нас бросается чиппендейл:
Грейвз поднял тяжёлое кресло из красного дерева, взвесил его на руках. Прочные ножки, резная спинка, будто перевитая лентой, два ряда золочёных гвоздиков по краю обивки. Поздний Чиппендейл, красивая вещь. Он покачал его на руках, примеряясь к весу.
Швырнул в проклятое зеркало.
Кресло отскочило от стекла, не оставив на нём ни царапины, рухнуло на пол.
Он был заперт.
Названия стилей пишутся с маленькой буквы, любитель комодов ты эдакий.
И ещё. Грейвз уже понял, что мирок этой комнаты сопротивляется любому воздействию. Какой смысл швыряться стульями? Он уже давным давно знает, что заперт, а это преподносят как удивительную новость. Ау, мы за главу - пусть она и была страшно длинной - не забыли, что Грейвз заперт в зеркале, можно не повторять!
Грейвз мечется:
Грейвз не знал, сколько он уже здесь. Дни?.. Часы?.. Недели? Он не чувствовал времени. Его терпение кончилось уже очень давно. Он содрал ногти, пытаясь выцарапать зеркало из рамы. Сбил костяшки пальцев, пытаясь разбить стекло. Все эти попытки были бессмысленны, он был заживо похоронен в просторном гробу.
Заживо ли?..
Верить ли Гриндевальду, что он уже мёртв?
Грейвз не чувствовал себя мёртвым, он чувствовал ярость, он чувствовал страх, он чувствовал боль, врезаясь кулаком в неподвижное стекло. Он чувствовал уничтожающую вину за то, что так глупо попался в его ловушку…
И ничего больше. Ни усталости, ни голода, ни жажды. Он гнал от себя мысли о том, что в этот раз Гриндевальд не обманул. Он, Персиваль Грейвз, умер. Просто никак не мог смириться со своей смертью. И никто не придёт вызволить его из плена, потому что плена, по сути, нет. Он просто умер. А мёртвые не возвращаются.
Поддаваясь унынию и апатии, он думал — как хорошо, что в голову всё же пришла мысль позаботиться о Криденсе. Дать ему новое имя, отдать ему всё своё состояние. Мальчик стал сильным. Он погорюёт, конечно, но справится. Есть в этом даже какая-то злая ирония — им вдвоём тоже выпало всего несколько месяцев. Почти как с Лоренсом. Наверное, это судьба — первая любовь обрывается в тот миг, когда меньше всего ждёшь. Даже не попрощались…
На мой вкус, это даже неплохо. Если б Грейвз на самом деле был мёртв, было бы ещё круче, конечно - не потому даже, что он достал, а потому что осознание смерти очень интересно могло бы выйти.
Но. Это вроде как отдельный фик, почему там упоминается Лоренс, и мы должны знать, кто это, а если мы не читали вбоквелл?
И да. ПогорюЁт. Вычитка, маркер, НК.
Дальше нам опять повторяют всё то же, что мы видели в одиннадцатой главе, только уже в темпе аллегро. Тогда Грейвз лениво пытался выбраться, а теперь он нервно пытается выбраться, и нам повторяют, что выбраться нельзя. Да мы поняли уже, давай развязку скорей.
Не прошло и ста лет, как до Грейвза дошло, что он сам здесь материален, а, значит, и то, что на нём:
Грейвз взял кресло, поставил перед собой. Присев, расшнуровал ботинок, стащил с ноги и поставил на полосатую фиолетовую обивку. Отвернулся, для верности досчитал до трёх. Повернулся — кресло стояло на месте, придавленное материальностью чёрного каблука. Похоже, его ботинок оказался сильнее этой таинственной магии, всегда возвращающей комнату к изначальному виду.
Только этот кусок даётся через разбивку безо всякого логического перехода. Вот так:
Потом, не выдержав, кидался к зеркалу и вглядывался в темноту до пятен в глазах. Он был бы рад сейчас даже Гриндевальду.
Но за чёрным стеклом было пусто.
Грейвз взял кресло, поставил перед собой.
Самый гениальный переход в истории литературы.
В итоге Грейвз рвёт галстук на нитки и начинает отсчитывать время, привязывая нитки к подлокотнику кресла. И так как автор
скорости он сейчас не заботился: он убивал время
то он описывает каждое действие и всячески тянет кота за яйца. Хорошо ещё, что не отсчитывает пульс Грейвза прямо в тексте.
Через шестьсот тактов — десять минут (приблизительно десять, но точность его не волновала) — он взял одну нитку и завязал её на подлокотнике кресла. Через тысячу двести ударов повязал вторую. Через тысячу восемьсот — третью.
Отмерив таким образом три часа, он понял, что и это не выход. Ему показалось, что прошла целая вечность, но на подлокотнике было повязано всего восемнадцать ниток. Если он отсчитает так сутки, он точно свихнётся.
А вам не кажется, что это сигнал бедствия от автора? Когда он писал экшн или описывал Дурмштранг, ему явно самому было весело, но едва входит секс Грейвз - начинается вот эта ебанистика. Не сидит ли Макс в тюрьме своего воображения, не чая избавиться от Персиваля?.. Не повязывает ли нитки на кресло, считая дни до того момента, когда Вождя отпустят Фантастические твари?..
Ладно, я что-то увлёкся. Поехали дальше.
В итоге Грейвз смиряется, впадает в апатию, дремлет в кресле и грустит.
Тьма внутри зеркала колыхалась, клубилась, жирнела, как удушливый чёрный дым. Секунда за секундой, отражение за отражением, она похищала и его ярость, и его отчаяние, и его решимость — незаметно, невесомо, как нежный дементор, она высасывала его жизнь.
Нежный дементор!
Теперь разбивка между фокалами идёт через три звёздочки. Почему-то.
А под звёздочками, офигевая, стоит Криденс:
Уходя в зеркала, он не знал, чего ждать, но такого… такого он точно не ждал.
В бесконечном лабиринте зеленоватого стекла были сотни, тысячи Персивалей. Они стояли в зеркалах, как в витринах, обрамлённые тяжёлыми рамами. Будто Криденс остановился посреди бесконечного города, где торговали Персивалями Грейвзами, вот только тут не было ни вывесок, ни дверей в лавку, чтобы зайти и купить одного себе.
Криденс оглядывался, скользил глазами по одинаковым лицам. Он знал, что только один окажется настоящим. Но они казались настоящими все!..
Они все синхронно двигаются и не замечают Криденса, и тот утешает себя шаблонным
Нет, он сумеет. Сердце подскажет.
Но сердце подсказывать не спешит, и Криденс "в зеленоватую стеклянную мглу". Новые звёздочки отделяют его от опять фокала Грейвза.
Зацените, аноны, кульминация фика - спасение Спящей красавицы, а не спасение мира магглов и мира волшебников от коварного плана Гриндевальда. Где-то там за кадром Жерар выносит чемодан из Дворца Академий. Где-то за кадром Тесей, Ньют и Талиесин дерутся с Гриндевальдом, как-никак. Но кого это волнует, если у нас здесь классическое испытание из сказки Отфрида Пройслера "Крабат"?
Там героиня должна была узнать возлюбленного, главного героя, превращённого в ворона и сидящего среди двенадцати таких же воронов. Здесь, конечно, масштаб побольше, но суть ровно та же. У Пройслера, кстати, Крабат смог подать девушке знак, потому что тренировал волю и сопротивлялся злому колдуну - антагонисту книги. А что сделает для своего освобождения Грейвз? Сейчас узнаем!
Грейвз открыл глаза, обнаружил себя сидящим на полу. Кажется, он так устал, что даже промахнулся мимо дивана, сел прямо на пол и отключился. Нехорошо… Он растёр лицо руками, чтобы прогнать сонливость, с трудом поднялся. Бегло оглядел комнату. На полу валялись нитки и обрывки чёрного шёлка, на кресле рядом стоял ботинок. Грейвз глянул на свои ноги, пошевелил пальцами. Ботинок, несомненно, был его собственный. Видимо, засыпая, он попытался снять оба, но не успел.
Уверен, аноны, вы тоже хотите заорать "От чего он устал, от лежания на диване?!". Но всё не так плохо:
Он обулся, устало опустился на диван и вытянул ноги. Короткая минута передышки между деловой беготнёй… Пока никто не постучал в дверь, не сунулся к нему с просьбой, вопросом, бумагой на подпись, с новостью о каком-нибудь магическом безобразии на улицах города. Он закрыл глаза, откинул голову на спинку дивана. Глубоко вздохнул, стараясь расслабиться, чтобы максимально эффективно использовать мгновения отдыха, которых теперь у него было так мало. Всего пара минут… Выбросить из головы это нелепое чувство, что он заперт, и отсюда нет выхода. Хотя неудивительно, что ему это чудится — он иногда забывал, как выглядит его собственный дом, так много времени он проводил в Конгрессе.
Кстати.
Надо бы не сидеть тут, а пойти поговорить с Серафиной насчёт Голдштейн. Зря она её отстранила, Тина — хороший аврор.
То есть Грейвз постепенно растворяется в собственных отражениях и не перестаёт понимать, где он находится.
Неожиданно хвалят Тину, но в весьма причудливых выражениях:
Толковый, въедливый. А уж инициативность у неё — как у аллигатора.
Как это, инициативность аллигатора? О__о
Серафина хотела уволить Голдштейн, но Грейвз не позволил, подсунул её Абернети. Тот даже обрадовался пополнению, упёк Тину в Отдел регистрации палочек. Когда всё уляжется, когда они наконец найдут, что за странные вспышки магии будоражат не-магов, Голдштейн вернётся в оперативный отряд.
Да, надо пойти отыскать Серафину.
Нет… Нет, подожди.
История с Тиной была очень давно, почему он вдруг решил, что это произошло буквально вчера?..
И где он?.. Это не его кабинет!
Грейвз нервно поднялся, обежал взглядом комнату. Зеленоватые обои в золотых цветах, белая дверь, огромное зеркало в старинной раме. Это… место… Это место, где Гриндевальд его запер!
Грейвз порывисто шагнул к зеркалу, занёс кулак для удара… Задумался на мгновение. Глянул на поднятую руку, машинально провёл по волосам. Что он хотел сделать?.. Он куда-то хотел пойти… Ах, да. К Абернети. Точно-точно.
Ну, и нас ждёт ещё какое-то количество этого добра. Маразм Грейвза крепчает, адекватность шевелится всё слабее:
Надо только попросить её — очень настойчиво попросить — чтобы больше не лезла к Бэрбоунам. Ни под каким предлогом! Это плохо кончится.
Грейвз глянул в зеркало. Встретил свой мрачный взгляд. Потерял мысль, нахмурился на мгновение… Что он хотел сделать?.. Ах, да. Поговорить с Тиной.
Только не очень понятно, почему это начало происходить только сейчас и с такой бешеной скоростью. Мы-то понимаем (с), что это для драматизьму, потому что Криденс его ищет, а время-то истекает! Но реально получается, что Грейвз начал съезжать с глузду только на последней странице нетленки, а сидит в зеркале он уже третью главу подряд.
Но если переводить Голдштейн из оперативников — то куда?.. К Абернети?.. Хм… А что. Можно и к Абернети.
Грейвз глянул в зеркало. Что он хотел сделать?.. Ах, да. Поговорить с Тиной.
Его ещё и откатывает во времени назад.
Честно говоря, несмотря на весь драматизм момента, анекдот про "и мужа вашего, товарища Крупского" так и вертится на языке.
Дальше он начинает разговаривать с Тиной, уверенный, что она стоит у него за спиной. Отпустив молчащую Тину, - кстати, почему это он отчитывал её у себя дома? - он решает, что эту комнату оформляла его мать, которой нравилось тутошнее сочетание цветов. И ударяется в воспоминания о матери. Длина лирического отступления портит весь драматизм момента. А момент драматичный, человек память и личность теряет, это же реально жутко... могло бы быть. Это такой крутой замут, что даже Максу пару раз удаётся нагнать напряжения, и я эти моменты процитировал - ну, как, на фоне всего остального удаётся.
Маразм Грейвза реально напоминает какие-то реальные заболевания, типа старческой деменции.
— Медон, — позвал Грейвз, зная, что эльф бесшумно явится на его зов. — Вылетело из головы… напомни, что я решил — здесь будет гостевая комната?.. Для кабинета она слишком маленькая, согласен? Толком не развернёшься. А для тихого места для чтения она слишком далеко от библиотеки.
Он вздохнул.
— Да, я знаю… По-моему, я бьюсь над ней уже вечность, и никак не могу придумать, что тут поменять. Давай хоть обои сменим. Я устал от зелёного. Пусть будет синий.
Стены не дрогнули, не похолодели, не шелохнулись, как это обычно бывало, когда Медон начинал колдовать, расчерчивая пространство заново. Грейвз недоуменно развернулся. Комната была пуста.
— Медон!.. — громче позвал он. Эльф не явился. Это было так странно, что Грейвз почувствовал беспокойство. Только бы с эльфом ничего не случилось.
Дальше экспозиция про эльфа, который потакал маленькому Перси и наколдовывал для него шалаши.
Куда он делся?.. Грейвз решительно направился к двери комнаты, проходя мимо, машинально бросил взгляд в зеркало.
Машинально поправил волосы, хотя это, конечно, не требовалось. Стрижка выглядела отлично. Даже странно — после такого-то рабочего дня.
Он оглядел комнату, потрогал зеленоватые обои с золотыми цветами.
Ужасно хотелось спать. Он чувствовал себя таким уставшим… Сегодня был трудный день. Впрочем, какой из дней у него не был трудным?.. Он не так давно стал главой Департамента, и дел было невпроворот.
Откат Грейвза в прошлое - повод выдать немного матчасти! А заодно показать - не поверите - что у Грейвза есть собственные читецы!
Финансовая отчётность Департамента, аналитика, показатели занятости отделов, контрабанда, торговля с не-магами, вечеринка по сбору средств какого-нибудь благотворительного общества, на которой обязательно нужно быть, потому что там будет делегация фейри, которые ищут подходящее место для нового поселения, и надо кровь из носу убедить их не селиться в Техасе, потому что тамошние ковбои не поймут юмора, найдя полено вместо ребёнка, и поднимут такой шум, что никаких обливиаторов не хватит — а этим рыжим, видите ли, нравится сухой климат после зелёных ирландских холмов… Гоблины-золотопромышленники, расшугав не-магов с превосходных золотых жил, уже сотню лет судятся с Конгрессом и лично с главой Департамента магбезопасности, и им положить свой золотопромышленный прибор на то, что глава Департамента уже несколько раз сменился с момента начального инцидента. Грейвз как-то пытался разобраться, что там стряслось, но когда увидел горы бумаг выше своего роста, трусливо сбежал из архива и нанял специального человека, чтобы тот прочёл эти десятки тысяч страниц и предоставил ему краткое содержание. Оказалось, он был не первым таким умным — личных чтецов директора Департамента, как оказалось, в штате значилось уже трое. В таких условиях возможность хотя бы ненадолго оказаться на полевой работе была сущим праздником.
Вот так и поступают читатели твоих фанфиков, НК. На которых ты кладёшь золотопромышленный прибор, продолжая гнать волны текста.
Грейвз занимается наиболее органичным для него делом:
Грейвз лежал, слушая внутренний голос, который вещал о политике, дипломатии, о будущем… о проблемах, что есть сейчас, и о проблемах, что грозят в ближайшие годы. Гриндевальд как-то уж больно резво распрыгался по Европе. Но сюда он пока не допрыгнет.
В целом этот эпизод действительно хорош для завершения макси Макса. Он олицетворяет весь фик в миниатюре - Грейвз лежит на диване, сам с собой рассуждает о политике, живёт в своём вымышленном мире. Кто-то бегает вокруг и спасает его, а он вершит судьбы Тины, эльфов, гоблинов - и всё это на самом деле дым, мираж, фикция. Красиво же!
Грейз медленно погружается в дрёму, погружается в неё и сонный чтец. Но звёздочки возвещают смену фокала.
Он шёл сквозь лабиринт, вглядываясь в лица, до боли напрягая глаза. Он шёл, будто в одном из своих кошмаров, где он опять был в Нью-Йорке.
Он опять был на улице, протягивал прохожим листовки. Он смотрел на чужие ботинки, такие разные — тёмные и цветные, остроносые, с каблучками, шнуровкой, пряжками и ремешками. Они пробегали мимо, не останавливаясь, а он ждал, когда появятся одни очень особенные: чёрные, гладкие, с дерзкими замшевыми носами, они одновременно были и строгие, и весёлые.
Я аж проснулся. Дерзкие ботинки, йоу! При этом строгие и весёлые. Вы можете себе это представить? Я нет.
Дальше идёт довольно неплохой кусок кошмарного сна:
Он торопливо вытирал руки о штаны, и вдруг замечал, что листовки, которые он держит — не приглашение на очередное собрание Общества Второго Салема, не предостережение, не угрозы. Эти листовки обещают вознаграждение в тысячу долларов каждому, кто предоставит охотникам сведения о волшебнике по имени Персиваль Грейвз.
Криденс ронял листовки, дождь размывал чёрно-серый портрет, и Криденс вдруг понимал, что сам он не помнит… Он не помнит, как выглядит Персиваль. Он должен найти его и предупредить, что тот в огромной опасности, но не может его узнать. Он жадно смотрит в лица прохожих, кидается от улицы к улице, и понимает, что не сможет ни найти, ни предупредить. Он не узнает Персиваля, даже если тот пройдёт совсем рядом.
Этот кошмар был куда страшнее, потому что все лица здесь были — Персиваль Грейвз.
И, опять же, каков образ! Малкович Малкович Малкович. Грейвз? Персиваль Грейвз. Грейвз Грейз Грейвз? Грейвз Персиваль Грейвз! Везде один Грейвз, и одновременно ничего под ним нет. Талантливая метафора всего этого романа, дамы и господа!
Криденс кричит "Где ты?", эхо символично кричит "Ты!" в ответ.
Три звёздочки спустя Грейвза будят, а нам в лицо тычут очередной причиндал:
— Персиваль.
Он недовольно замычал, отвернул лицо в сторону. Мысленно послал гостя на тюлений хер.
Автор остаётся верен себе, это похвально.
Чья-то сильная рука уверенно схватила его за шиворот и выдернула из темноты обратно. Припечатала к распростёртому на полу телу, и он с огромным неудовольствием ощутил, какое оно слабое. Будто чужое.
— Персиваль. Ты умираешь.
— Да? Хорошо… — он почему-то совершенно не удивился. — Не мешай. Мне давно пора.
— Не пора, — сурово ответил гость. — Тебе нечего делать среди мёртвых.
— Много ты понимаешь, — просто из упрямства возразил Персиваль. Он терпеть не мог, когда ему указывали, что делать. Или не делать.
— Я — понимаю, — уверенно сказал гость.
Это было уже просто хамство.
Быкование с попытками в комикование - или комикование с намёком на быкование - опять правит бал, и при этом Грейвзу лень и хочется спать, так же, как и мне.
Пытаясь открыть глаза, он сжал пальцы в кулак. Пытаясь разжать их, стиснул губы. Ещё одна попытка — кажется, он свёл брови так, что над переносицей что-то заныло. Веки его так и не послушались. Тело, будто испорченный механизм, перестало ему подчиняться.
Отличное описание психологического зажима, между прочим. Сойка даёт Грейвзу целительный шаманский пинок в рёбра, больше похожий на описание массажа, столь актуального для Вождя:
а потом две широкие горячие ладони легли ему на грудь и толкнулись в рёбра так сильно, что он чуть не вскрикнул от боли. Но что-то расправилось внутри, как онемевшая конечность, по телу пробежала волна тепла.
Факин хелл, почему у вас всё списано с вашего быта, а? Ну давайте ещё массаж ног в электричке введите.
После пинка Грейвз приходит в себя.
Увидел пучок белых орлиных перьев с военными отметками алым цветом. Среди них выделялось одно — клюквенное и голубое. Персиваль перевёл взгляд чуть ниже, нашёл человеческое лицо. Выкрашенное белым, с широкой чёрной полосой по глазам, с тремя голубыми дорожками по обе стороны щёк. Черты лица за раскраской он не увидел, но он в них и не нуждался. Он узнал.
Не знаю, как можно не увидеть черты лица за раскраской. Разве что это была маска, а не грим. Или у Грейвза тот же дефект зрения, что и у Эрика из другого фика: один видит пальто вместо человека, другой раскраску вместо лица. Есть в этом что-то шизофреническое, когда всё распадается на фрагменты... ну, или просто зрение такое херовое.
Тёмный взгляд за пробежавшие между ними годы потерял невозмутимое спокойствие, стал глубоким, как лесной омут. Стал чистым и сильным. Эти глаза видели многое.
И вот что ты хотел этим сказать? 
Каким взгляд-то стал?
Короче, Сойка говорит, что его ищут, и ему рано умирать, а Грейвз становится в позу: кто может меня искать, кому я нужен? Я Кай из Снежной королевы, чего ты ко мне пристал.
Персиваль пошарил по памяти, но никого не вспомнил. Это было странно, но он почему-то не чувствовал беспокойства. Он никого не знал. Кроме себя — и Сойки.
— Меня некому искать, — сказал он.
Сойка частично переносит Грейвза к себе в Шаблонную Прерию:
Сойка помог ему сесть, Персиваль прислонился спиной к какой-то опоре. Огляделся. Он был в странном месте. Прямо под ним был желтоватый паркетный пол, но дальше он терялся в густой траве. Неподалёку горел костёр, разгоняя ночную тень. За спиной были стены, зеленоватые стены с золотыми цветами, а впереди — густой тёмный лес.
Сойка пытается ему объяснить про зеркало, но деменция Грейвза съела всё:
Он помнил, что его зовут Персиваль Грейвз. Он родился четвёртого августа и, сколько себя помнил, ненавидел свой день рождения, но совершенно не помнил — почему. Он был магом. Он был… хорошим магом?.. Или не очень?.. Он когда-то жил с Сойкой… Они жили в одной комнате, он помнил её, их кровати стояли напротив, разделённые широким окном с голубыми занавесями. У Сойки были длинные чёрные волосы, гладкие, как вода, худое поджарое тело, как у гончей, под кожей проступали рёбра. Сойка был его другом… его братом.
А что ещё?.. Он пошарил по памяти, но там было пусто, как в школе на летних каникулах.
Что-то мешалось в кармане. Он вытащил волшебную палочку, покрутил в руках. Взмахнул на пробу.
— Не помню, как пользоваться этой штукой, — со вздохом сказал он. — Она вообще моя?..
Фик как никогда близко подошёл к фанонам анонов про то, что на самом деле Грейвз лежит в психиатрическом отделении Св.Мунго или что на самом деле он сквиб.
Сойка поёт и пританцовывает, но потом признаётся, что не может разбудить Грейвза, хотя и может не дать ему умереть. И начинается снова-здорово про "тебя ищут - никто меня не ищет".
А я тем временем задаюсь вопросом, кто же тогда явился к Сойке, если в фокале Криденса этого нет, и сам он об этом вообще не думает? Какой-то призрак? Обскур? Или что это вообще было?
— Ты забыл, — мрачно сказал Сойка. — Твою память украло зеркало. Я помогу, — он выдернул из-за пояса короткий нож с широким лезвием, шагнул к Персивалю.
— Не надо мне помогать, — равнодушно попросил тот.
— Не тебе, — Сойка присел рядом с ним на корточки, взял за руку и дёрнул манжет, оторвав пуговицу. — Я помогу тому, кто тебя ищет.
Он закатал ему рукав выше локтя, обнажив старый белый шрам на предплечье. Грейвз не помнил, откуда тот взялся, но что-то тёплое шевельнулось в груди, когда он его увидел.
— Сойка… — сказал Персиваль, и тот поднял голову, глянул ему в глаза. — А ты постарел. Пришёл меня проводить?..
Эти два вопроса он уже задавал, так что у нас здесь реально труёвая картина деменции. Неплохо!
Он зажал в кулаке нож и вспорол старый шрам одним взмахом. Персиваль ждал, что из глубокой раны сейчас хлынет кровь, но та медленно, нехотя показалась бисерными каплями по краям. Потом капли набухли, слились друг с другом, кровь струйками потянулась вниз, так тягуче, будто это был свечной воск, а не кровь. Боль пришла, как будто бы издалека.
— Эй, — запоздало сказал Персиваль. — Ты охренел.
Он вытянул руку, смотрел, как кровь тяжёлыми каплями щекотно скользит по коже, густая, тёмная, как срывается вниз и капает на жёлтый паркет, разбиваясь в кляксы.
— Ты не слышишь, — вдруг сказал Сойка.
— Кого я не слышу? — безразлично спросил Персиваль, любуясь потёками крови, поворачивая руку ладонью вверх, ладонью вниз, наблюдая, как пересекаются алые дорожки.
— Я привёл того, кто тебя разбудит, — сказал Сойка. — Ты не слышишь его, пока ты жив. А когда ты умрёшь, будет поздно.
— Сойка, — сказал Персиваль, будто вспомнил, что не один. Поднял взгляд, усмехнулся. — А ты постарел. Пришёл меня проводить?..
И сам чтец уже чувствует себя в каком-то мутном бреду, потому что нихуя не понятно, что за глюколовство происходит, зачем это всё, куда это всё...
Пока Сойка думает, что делать с этим тюфяком, на нас обрушивается ЕЩЁ ЭКСПОЗИЦИИ про их совместную учёбу. И ещё херов!
Сойка вообще часто его раздражал. Своим философским взглядом на жизнь, своим спокойствием, манерой раздеваться догола и ритуалами, которые Персиваль часто называл суевериями просто из вредности — пока не понял, что Сойке на его мнение положить вот такенный моржовый хер.
В следующий раз будет хер морского льва? Или сразу синего кита?
Охуительные сравнения:
Сойка был, как демон Максвелла: помощь принимал с благодарностью и улыбкой, а попытки Персиваля всунуть в эту первобытную голову светоч цивилизованности игнорировал так спокойно, что руки опускались.
Если я правильно помню, демон Максвелла в воображаемом эксперименте одни молекулы выпускает, а другие нет. Вот и Сойка воспринимает только то, что хочет воспринять. Но ёбаный тюлений хуй, какое же это тупое сравнение!
Грейвз ностальгирует, пока из раны на его руке течёт кровь.
Так-то посмотреть — он был той ещё задницей в школьные годы. Сойке ещё повезло. В Ильверморни Персиваль только и делал, что задирал кого попало
При этом Джеймс Поттер у тебя последний гад, а Грейз сияющий герой. В чём между ними разница, если в каноне ГП о Джеймсе сказано буквально то же самое - "задирал кого попало"? Реально, Люпин про него говорит чуть ли не эти же самые слова. Мол, когда Поттер начал встречаться с Лили, он перестал задирать кого попало.
А нет, смотрите, он как будто предугадал эту мысль:
Высмеивал тех, кто ему не нравился, а язык у него был острый и злой. Разве что слабых никогда не трогал. Только тех, кто был сильнее и старше.
Мне вспоминается Снейп из ЧВГ с легилименцией, тёмной магией, свистелками и перделками, да и канонный Снейп с тёмной магией и Сектусемпрой наперевес был ничего так, но, если человек старше и умеет в спеллы, то над ним можно издеваться, не так ли?
Прошу прощения за этот кроссовер с ЧВГ, просто я так люблю двойные стандарты.
Грейвз вспоминает отработки и школьные приколы, они ржут. И мы слышим глас истины:
— Мерлин, почему это до сих пор так смешно?.. — Персиваль пропустил пару смешков, откинул голову назад, чувствуя слабость.
— Потому что ты всегда был дураком, Персиваль Грейвз, — ответил Сойка, пряча улыбку.
А дальше любопытный момент:
Он взял нож, которым недавно вскрыл шрам, полоснул себя по ладони. Обмакнул в кровь большой палец, потянулся к лицу Персиваля. Тот попытался уклониться:
— Убери от меня эту гадость…
Сойка не стал его слушать — как и всегда. Окровавленным пальцем коснулся век, мазнул по губам. Персиваль машинально облизнулся и скривился от брезгливости:
— Фу. Это ещё зачем?
— Чтобы ты увидел.
А ЧВГ я не зря вспомнил меж тем. Там тоже было обмазывание кровью по векам и губам. И припев был: чтобы ты видел, чтобы ты слышал, чтобы съесть тебя, Красная Шапочка. Только кровь была младенца, потом они её ещё пили, а потом анально трахались. Оказывается, ритуал-то индейский, не лингам собачий!
Грейвз спрашивает, что он должен увидеть, но Сойка, ещё раз повторив, что этот моржовый хер им всем зачем-то нужен, уходит.
Персиваль молча смотрел, как Сойка отступает назад, пока тот не шагнул прямо в пламя костра и не исчез в нём, взметнувшись столбом дыма.
— Шёл бы ты нахер, — со странной обидой сказал Персиваль костру.
В любой непонятной ситуации говори "хер", не ошибёшься!
Три звёздочки меж тем переносят нас внезапно! к Тесею, который петросянит про себя в лучших традициях:
Огромный пролом в стене, оставленный Криденсом, объединил гостиную с дамской комнатой. Решись кто сейчас припудрить носик, он — точнее, она, хотя присутствие Талиесина делало эту поправку сомнительной — испытает определённые затруднения, пробираясь через завалы камней и осколки фаянса к зеркалам.
Эйвери швыряет в Гриндевальда осколки и быстро прячется от ответной атаки. Немного неожиданного об одном из величайших волшебников:
Прав был Альбус, чтоб ему пусто было — в бою Геллерт был не силён, скорости ему не хватало.
Что-то подсказывает мне, что, если для волшебника уровня Дамблдора скорости ему и не хватало, то волшебник уровня Тесея об этом уже не успел бы подумать.
Взъерошенный Ньют высунул голову из чугунной ванны, стоявшей на кованых львиных лапах, ударил её палочкой в бортик. Лапы ожили, с лязгом выпустили когти, и ванна с места рванула прямиком к Гриндевальду со скоростью носорога. Волшебник отпрыгнул в сторону, едва успел закрыться от Экспеллиармуса Тесея, вышвырнул взбесившуюся ванну в окно вместе с Ньютом — но та успела зацепиться когтями за подоконник. Вырвала его вместе с куском стены, конечно — такая-то туша, четверть тонны чугуна — но Ньют успел аппарировать внутрь. Ванна со львиными лапами, скрежеща по стене когтями, печально съехала вниз по внешней стене башни.
Аняня. А вот, кстати, и ответ, зачем волшебникам учиться заставлять вилки танцевать канкан.
Ещё комикования:
Давать команду Эйвери уже не пришлось, он всё понял сам: выглянул из-за стены, взмахнул палочкой — и в Гриндевальда полетели струйки чернил, на лету складываясь в слова «Для документов», «К исполнению», «Входящий №…» и «Одобрено агентурным Управлением дипломатической службы Министерства Магии». Они набросились на волшебника, как осы. Он отмахнулся от них, но одно, особенно резвое, впечаталось ему в щёку, и теперь там жирно значилось «В архив».
Тем временем я задаюсь вопросом, а где те самые дурмштранговцы, при появлении которых Талиесин подумал "Нам конец"? Там же типа напряжённый момент был! И тут автор как раз о них вспоминает - а до этого они, очевидно, стояли и ничего не делали.
Студенты Дурмштранга, построившись в линию, дружно грохнули посохами в пол. Башня вздрогнула. Пока их было трое против Гриндевальда со Старшей палочкой, у них был шанс, но теперь положение изменилось. Трое против двенадцати, считая и директора фон Шперинга. Почти безнадёжно. Тесей отчётливо ощутил, как же тут сейчас не хватало Грейвза. Он был мастером выигрывать в безнадёжных ситуациях.
И дальше ещё абзац дроча на Грейвза. У нас здесь экшн, Гриндевальд, дурмштранговцы, движуха - отложим всё! Зачем нам сюжет, динамика какая-то. Надо срочно остановить действие, чтобы ещё немного рассказать об офигительности Грейвза.
Оказывается, что дурмштранговцы умеют круто объединять свои силы для массированной атаки, и обычных щитов не хватит, чтобы их сдержать. Тесей и Ньют прячутся за баррикадой, зовут туда Талиесина.
— Эйвери! — крикнул Тесей, на мгновение выглянув из укрытия.
Тот аппарировал к ним, взмахом палочки нарастил баррикаду, заставив скамейки, камни, осколки раковин и обломки туалетных кабинок схватиться друг с другом. Иглы в палец длиной с лёгкостью сшили баррикаду, как лоскутное одеяло, тонкой бечёвкой — вроде тех, которой прошивали толстые папки с бумагами перед отправкой в архив.
Да это же настоящая ода бумажной работе и документообороту! То чернила, то спасающие баррикаду бечёвки, то километры текста... Я вижу здесь драму человека, которому не хватает архивных папок, честное слово.
Гриндевальд предлагает им сдаться. Тесей и Талиесин, предположив, что Гриня не знает о засланном за чемоданом Жераре, решают потянуть время.
Расклад такой:
Если повезёт, Грейвз и Криденс успеют вернуться. Два аврора, обскур, два неопытных, но сообразительных гражданских — пожалуй, с такими силами у них ещё были шансы выжить и даже попытаться взять Гриндевальда в плен. Если нет — сначала их вымотают, а потом перебьют, как куропаток.
Кто упадёт первым? Ньют? Талиесин? Он сам?
Выхода не было. Они могли только сражаться — так долго, как это было возможно. Они уже сделали то, ради чего имело смысл умирать — предотвратили атаку на конференцию магглов. Если им не суждено остановить Гриндевальда… по крайней мере они сейчас сделали всё, чтобы сорвать его планы.
Дальше немного драмы между братьями, и поведение Ньюта на удивление фальшиво описано, как по мне:
— Ньют, — Тесей схватил брата за руку, чуть пониже локтя. Тот стрельнул в него глазами и опустил голову.
Что за стрельба глазами, а?
А дальше вот нормально:
Надо было что-то сказать. Может, у них осталась всего пара минут, но главные слова, как всегда, застревали в горле, и Тесей судорожно пытался их протолкнуть в рот. Что тут скажешь? Прости меня, дурака? Я был слишком строг к тебе? Я горжусь тобой?
— Знаю, — вдруг сказал Ньют, перехватил его руку у предплечья, коротко сжал. — Я тебя тоже.
Под драматичную музыку дурмштранговцы общей атакой разбивают баррикаду, и осаждённых разбрасывает в разные стороны.
Ньюта выбросило в окно — влетел в противоположное, аппарировав в вихре осколков.
Ньюта в дверь выгонишь - он в окно лезет!
Талиесина бросило на уцелевшие шкафчики, он сломал их спиной, уронил на себя, дёрнулся, пытаясь выбраться, и затих.
Неееееееееет, Талиесиииииииин!..
А, похуй, звёздочки.
Грейвз вытер губы, измазанные кровью Сойки, забыв, что сам окровавлен, и только измазался ещё сильнее. Кровь, подсыхая на лице, стягивала кожу неприятной корочкой. Его передёрнуло от отвращения. Работа отбила у него брезгливость, но когда-то он был таким чистоплюем, что Белоснежка по сравнению с ним была неряхой.
Работа… какая работа?..
Ах, да. Он был аврором.
Грязная работа, вот какая.
Погодите, а разве Белоснежка в сказке была чистюлей? Она же затевала уборку только в диснеевском мультике, нет?
Короче, Грейвз постепенно начинает вспоминать себя, и помогают ему в этом мысли о собственной охуенности, ведь именно они составляют суть Персиваля Грейвза. Он думает о том, что его не напугаешь пауками из ДрагонЭйджа, но зато какая-нибудь липкая гадость сразу вызывает тошноту. Вот такой он смелый, но утончённый.
Оказывается, Грейвза троллили на работе злые аноны Мародёры авроры:
Коллеги от души поиздевались над его брезгливостью в первые годы работы. Для них не было большей радости, чем подсунуть Грейвзу пердящую подушку и смотреть, как он мгновенно краснеет, а потом случайно вывернуть ему на рукав баночку пузырящихся слюней бундимуна и смотреть, как из красного Грейвз становится белым.
И ещё больше повторов одних и тех же слов в одном предложении. У тебя же был маркер, НК, как так-то?
Грейвзу страшно хочется умыться, и это заставляет его встать, и спать поэтому ему больше не хочется. Вообще это годный замут, на мой взгляд. Когда человека приводит в чувство брезгливость, желание поддерживать человеческий облик. Знаете, как во всяких скотских условиях советуют обязательно причёсываться и пытаться чистить зубы, чтобы не потерять остатки адекватности. Вот типа того.
Грейвз находит ручей, умывается и обнаруживает у костра визитёра.
Голос ударил его в грудь, схватил, вывернул наизнанку, скрутил, будто мокрую тряпку. От него подкосились ноги, затряслись пальцы. Эта боль была такой старой, такой сильной, проросла в него так глубоко, пустила такие корни по всей его памяти, по всей его жизни, что теперь, ощутив её, как удар молнии, Грейвз вспомнил всё. Кто он. Где он. Как он сюда попал.
— Я всё-таки умер, — с облегчением выдохнул он и шагнул вперёд. — Я знал, что ты меня встретишь.
Он приблизился к человеку, протянул руку. Кончики пальцев встретили чужую грудь. За расстёгнутым аврорским плащом был поношенный серый пиджак, старомодный жилет и рубашка. Лоренс чуть улыбнулся и накрыл его руку своей.
Он был точно таким же, каким Грейвз запомнил его. Он смотрел, жадно хватая взглядом это лицо неправильной формы, некрасивый широкий нос и выпуклый рот, странную россыпь родинок, бархатные глаза. Смотрел, больше ничего не желая понимать и осмысливать.
Ну почему, почему описывая человека как до сих пор любимого ты говоришь, что он некрасивый? Разве так говорят о любимых людях, твою мать? Вся эмоциональность сцены же пропадает, а ведь он сперва была!
Грейвз извиняется за то, что не спас Лоренса, и диалог поражает осмысленностью. Прости - ты не виноват - я мог - ты не мог - я должен был - ты не должен был.
Дальше нам хотят дать некий катарсис для Грейвза.
Он не смог продолжить. Сколько раз он повторял это самому себе, вспоминал тот день, ту минуту, каждое решение, принятое, казалось, разумно и взвешенно — всё, что привело Лоренса к смерти. Он казнил себя, уничтожал себя ненавистью и виной, свято веря в то, что он — мог. Мог спасти. Не допустить. Угадать. Предусмотреть.
Обвинений было так много, они все всплыли в памяти, свежие, яркие… слились в один клубок, в котором Грейвз всегда оставался один, теряя всех, кого когда-то любил… убивая их своими ошибками. Лишь сейчас он ненадолго оказался с этим чувством вины не один, и он вцепился в пиджак Лоренса до боли в пальцах — только не исчезай, не оставляй сейчас.
— Все умирают из-за меня, — прошептал он. — Ты, Гарри… Криденс.
Криденс… Он со стыдом опустил лицо, отвернулся. Он не должен был предавать эту память, но позволил себе полюбить другого. Он предал Лоренса в тот момент, когда, возжелав мальчишку, не запретил себе о нём даже думать, а поддался слабости… похоти. Замарался.
Расплата была тяжёлой. Стыд придавил его к земле, в нём больше не было сладости, он ясно видел — он предал всё, что в нём было хорошего, ради тайного грязненького порока.
По мысли автора, Грейвз очень хороший, но бесконечно обвиняющий себя человек. Такой внутренне сильный человек, который считает себя ответственным за развал часовни шестнадцатого века, голод в Африке и искажение Арды. При этом он очень сдержанный и не демонстрирует свою душевную боль. (Довольно смешно, что, если его так описывать, получается как минимум один нелюбимый Вождём герой Роулинг).
И вот теперь его страдания прорвались наружу. Наконец-то герой сталкивается со своей болью, проживает её и должен таким образом освободиться.
Однако что мы видим в реальности текста. Что любовь к Криденсу - грязненький порок. НК может возразить, что это сам Грейвз себя так пытается унизить. Но с какого ляда человек будет думать о своей сильной, большой любви "захотел мальчишку", "грязненький порок"? Так думают о тайном передёргивании на порнуху с шимейлами, а не об отношениях с любимым человеком!
В чём Грейвз видит главную проблему? Он предал Лоренса, он был мудаком, и за это он останется один, его накажут. Классика нарциссизма, но выходит ли Грейвз хоть на что-то не эгоистичное? Не на мысли о том, что он недостаточно сиял, и что его все бросят, а на мысли, не знаю, о любимом человеке? Или о друзьях?
Ну... автор старался:
Хорошо… Хорошо, что он умирает. Кто-то всегда умирает, в этот раз будет он. Криденс останется жить.
— Моя любовь убивает, — с кривой ухмылкой пробормотал Грейвз. Любовь!.. Как язык-то повернулся!.. — Жаль, я раньше не понял… Надо было соглашаться с Геллертом ещё тогда. Глядишь, он бы тоже скопытился… от моей любви.
— Прекрати, — Лоренс взял его за лицо руками, поднял к себе. — Ты опять?.. Сколько можно над собой издеваться?..
Вместо катарсиса мы наблюдаем нарциссичную истерику Вождя. Но, я считаю, автор честно пытался.
— Уж я-то знаю, на что способна твоя любовь, — сказал Лоренс.
— Ты знаешь?.. Ты умер, потому что я любил тебя! — выкрикнул Грейвз.
Он задохнулся слезами, не сумел их сдержать — да и сил на то, чтобы держаться, у него больше не было. Он прижал пальцы к глазам бесполезным жестом, зная, что не поможет. Они хлынули, все те, что он копил в себе, как скупец — золото: слёзы, не пролитые на похоронах, слёзы, не выплаканные на могиле. Он сдавленно дышал себе в ладони, пытаясь подобрать и пристроить на себя остатки самообладания, но они не пристраивались, расползались, как ветошь, и он просто плакал, чувствуя горечь во рту, прислонившись лбом к плечу Лоренса, тихо, бессмысленно, лишь изредка всхлипывая, чувствуя, как от собственных слёз немеет лицо, как они обжигают щёки, текут с ладоней к запястьям, щекочут, закатываясь в рукав. Размывают потёки крови и щиплют солью, добравшись до открытой раны.
И дальше чтец, думая о смерти и всём таком, даже проникается моментом:
— Я умер, потому что пришло моё время, — тихо сказал Лоренс, обнимая его и поглаживая по спине. — Ты не мог ничего изменить.
— Я мог, — прошептал Грейвз.
Всегда кажется, что мы могли бы, думает чтец, и, блин, это так узнаваемо, так по-человечески...
...и автор тут же всё портит:
— Нет, не мог, — мягко сказал Лоренс. — Ты не мог. Перестань со мной спорить. Ты стал ещё упрямее, чем раньше, — он фыркнул ему в волосы, и Грейвз улыбнулся от новой боли. Как будто они встретились через столько лет не на пороге смерти, когда один — уже, второй — почти… А просто… судьба развела. — Я всегда знал, что тебе пойдёт возраст, — шепнул Лоренс, ласково проводя пальцами по его волосам и коротким, колким вискам в седине. — Такой красивый…
— Перестань, — попросил Грейвз, прижимая пальцы к глазам, улыбаясь сквозь слёзы, сквозь боль, которая как будто бы становилась… легче. Она не исчезла, была всё такой же острой, но больше не оглушала. От неё просто сводило рот судорогой, перехватывало горло от бессмысленной жалости то ли к себе, то ли — к нему.
— Я всегда знал, что ты будешь красиво стареть, — шепнул ему Лоренс.
— Стареть?!. — Грейвз вскинул голову, вспыхнув гневом и изумлением, и увидел насмешливую, ласковую улыбку.
— А ты не меняешься, — Лоренс смотрел на него с тихим озорством. — Даже сейчас не можешь не думать о том, как ты выглядишь.
Грейвз дёрнул плечом в знак несогласия, вытер глаза. Улыбнулся. Лоренс знал его, как облупленного. И все его добродетели, и все его маленькие пороки — гордыня, тщеславие… Да. Он не менялся.
А затем контрольный в голову. Вы думали, дело в скорби по погибшему возлюбленному? Ан нет, дело в том, что Грейвз хотел быть сильнее судьбы:
Ты не виноват, — повторил Лоренс так уверенно, будто точно знал. — Ты ничего не мог сделать. Никто бы не мог. Это была судьба.
Грейвз покачал головой, не поверив. Судьба?.. Он всегда считал себя сильнее судьбы. Он даже сейчас не мог признать, что могут быть обстоятельства, где он бессилен.
Лоренс успокаивает мудака и говорит, что был с ним счастлив, что Грейвз сможет быть счастлив, что Грейвза ищут, ололо, ты всем нужен, возвращайся, где же ваши ручки, давайте дружно крикнем "Раз, два, три, Персиваль, гори!".
— Я не могу больше, — искренне повторил он. — Я проиграл. Он сильнее меня, мне с ним не справиться. Теперь пусть… другие. Я сделал всё, что мог.
— Без тебя не получится, — сказал Лоренс. — Ты просто не знаешь… ты собрал всех там, где было нужно. И это тоже — судьба. Возвращайся. Останови его.
- Я не могу больше, - говорил Макс. - Этот текст сильнее меня, мне с ним не справиться. Я устал.
- Нет, дописывай, - говорил Вождь. - Это судьба!
И да, не Дамблдор победил Гриндевальда, конечно.
Комфортинг Грейвза всё продолжается:
— Если я вернусь, будет хуже, — пробормотал Грейвз. — Он будет вертеть мной, как куклой на пальце, а я даже не буду знать. Это я впустил его в страну, позволил занять своё место… Пора признать, что он победил.
— Победил обманом.
— Какая разница?.. Всё равно победил…
Лоренс крепче прижал его к себе, погладил по волосам. Прижался щекой ко лбу Персиваля.
— Я ненавижу его за то, что он сделал с тобой, — с тихим гневом сказал он.
— Я сам сделал это с собой, — ответил Грейвз. — Он поймал меня на мой собственный грязный секрет.
— Персиваль, — терпеливо вздохнул Лоренс и чуть отстранился, чтобы поймать взгляд. — Всемогущий, всезнающий, всегда правый Персиваль Грейвз… — насмешливо сказал он. — Ты неправ. У тебя здесь, — он положил руку ему на грудь, — нет грязных секретов. Там просто сердце. Человеческое. Живое. Я видел тебя — ты просто влюбился. И от страха потерял голову.
Боюсь, Лоренс, что это именно грязный секрет. Даже не маленький, а большой. Потому что это описано как что угодно, только не любовь. И тебя, Лоренс, он не любил.
Короче, Лоренс говорит, что он здесь из-за Грейвза. Но он не торчал тут все эти годы, времени для него больше не существует (слава Богу, а то с автора бы сталось). Просто у него есть незаконченное дело, а потом ему пора. Он говорит Грейвзу перестать носить траур и начинает уходить. Очевидно, это и было его незаконченное дело?
Ну, и ещё он просит Грейвза рассказать о нём, Лоренсе, Криденсу, целует его и исчезает.
Мне вот интересно, Грейвз вспоминает о Криденсе только один раз - возжелал мальчишку, грязный секрет - а с Лоренсом огромный диалог, много нежности, обнимашек, всех этих эмоций. Понятно, что человек с того света вернулся. Понятно, что скорбь не отболела. Но как после этого считать, что Грейвз любит Криденса, а? У меня как-то не укладывается.
— Проснись! — громом отдалось у Грейвза в ушах.
Он распахнул глаза. Он был один, в комнате с зеленоватыми стенами и золотыми цветами. В зеркальной глади таяло, улыбаясь, некрасивое длинное лицо.
— Лоренс! — он метнулся к зеркалу, ударился в него грудью, застучал в стекло, пятная его своей кровью. — Лоренс!!
Блядь, да вы заебали своими повторами про то, какое оно некрасивое!
Короче, этого ублюдка спасли, он снова в себе и снова в том же зеркале. Осталось не так много, но я устал, поэтому продолжу как-нибудь потом.
Этакая ебанина, от оригинала глаза кровоточат. И мне всё больше кажется, что НК тащит всё, что не приколочено, в том числе с холиварки. То у нее Грейвз в ненастоящей комнате с портретом, то неоднократно политый говном Ньют внезапно становится крутым и с легкостью аппарирует из-под заклятий, как в другом развождо. Видимо, несмотря на похвальбы, самостоятельно "вернуть магию" НК не способна, приходится собирать чужие идеи.
Однако на Тесея и уважающего себя сабмиссива натурально вздрочнул, даже жаль, что автор наверняка не станет развивать тему 
