Эйвери, Криденс и Тесей ждут вестей от Дамблдора, который должен найти инфу о рунах. Талиесин пытается поддерживать разговор, спрашивает, куда главный пейринг фика уедет после всех событий, Криденс говорит, что в Америку, и морозится.
Талиесин глубоко вздохнул, уронил тяжёлую книгу на грудь. Вынул из пиджака портсигар из слоновой кости в золотых узорах и изящную карманную пепельницу из перламутра. Его легкомысленная беззаботность немного сникла, он выглядел уставшим и встревоженным.
— Можно?.. — тихо спросил Криденс. Талиесин молча протянул ему портсигар, потом похлопал себя по карманам, видимо, в поисках зажигалки. Не найдя, просто щёлкнул пальцами и зажёг в них пламя.
Беззаботность чтеца тоже как-то сникла от такого языка.
А ещё от того, что здесь каждый второй сабмиссив владеет беспалочковой магией. То, что чета положила на канон Бузинную палочку, давно не новость, но каждый раз задаёшься вопросом: зачем? почему именно здесь? Что мешало Талиесину зажечь Инсендио на кончике палочки вместо того, чтобы создавать очередную дыру посреди текста?
Да, да, я знаю ответ.
Но всё равно не постигаю. Нет-нет, не постигаю. Интересно, если долго читать фики НК, сойдёшь ли с ума, как Поприщин?
— Меня угнетает сидеть в этой тишине. Как в гробу, честное слово. Так что давай поболтаем. У тебя там кто-то остался?..
Криденс почувствовал себя оскорблённым до глубины души, у него даже стало кисло во рту. Только через мгновение он сообразил, что Эйвери спрашивал не про сердечное увлечение. Ему стало неловко, он машинально пригладил ладонью волосы.
— У меня там сестра, — скупо сказал он.
Мы сейчас только что имели удовольствие ещё раз заглянуть во внутренний мир четы. У парня там сестра, которую он периодически вспоминает в тексте, но первое, о чём думает - это витальность.
— Сколько ей лет? — спросил Эйвери, будто ему это было по-настоящему интересно.
— Восемь. Но уже почти девять.
— Большая, — сказал Талиесин с той особенной взрослой интонацией, которая была снисходительной, но не обидной. — Выходит, ты тоже занудный старший брат?..
Криденс опять улыбнулся. Да что ж такое, это наверняка какая-то магия, которая проникает в самую душу и щекочет там, отвлекая от любых тревог.
Эйвери в этом отрывке реально мил, но я бы не хотел, чтобы у меня в душе щекоталась чья-то магия!
— С кем она живёт? — опять спросил Талиесин.
— Её усыновил один человек.
— Удочерил.
Криденс вспыхнул от своей оговорки. И всё вдруг навалилось… И тревога, и страх, и чувство вины, и стыд за себя… Он был такой неуклюжий рядом с Эйвери. Такой неловкий. Ему мучительно захотелось что-то немедленно сделать, чтобы подтянуться, но он только скрючился и ещё ниже опустил голову, поддаваясь старой привычке. Да, пусть он нравится Персивалю такой, какой есть — но он хотел бы быть лучше! Умнее, образованнее, красивее, наконец, чтобы быть достойным Персиваля, чтобы тот никогда, ни одного дня, ни одной минуты не стыдился его.
И опять по новой. Момент с феминитивами лично меня позабавил. Не знаю, возможен ли такой диалог в английском языке, но Талиесин как-то в неожиданной роли выступает.
Пока Криденс убивается, Талиесин говорит, что будет по ним скучать, что вызывает новый поток внутренней паранойи Криденса: на самом деле по Грейвзу будет скучать, сволочь (в принципе, это даже оправдано, но волынка про ревность уже скучна).
— Не возражаешь, если я буду присылать вам открытку на праздники? — весело спросил Талиесин и глянул ему в лицо, задрав голову.
— Нет… — осторожно ответил Криденс, буравя его испытующим взглядом.
Ему никто никогда не присылал открыток. Ему и писем-то никогда не приходило. Те, что были от Модести, всего пара штук, пришли на имя Персиваля. Своё имя на конверте он никогда не видел. Интересно, как это — переписываться с кем-нибудь?.. Садиться за стол, брать перо и излагать на бумаге свои мысли, которые потом кто-то прочтёт. Интересно, Персиваль одобрит, если он заведёт переписку?.. Конечно, Криденс будет показывать ему письма, прежде чем отправить, он же не хочет, чтобы между ними были секреты…
Беру обратно свои слова о том, что мудачизма здесь не видно. Мы все уже видели это абьюзерское дно, но каждый раз оно играет новыми красками. Криденс тут показан невротичным и неуверенным в себе, но вовсе не пятилетним аутистом. Просто дёрганый парень. Ну, не очень умный, но уровень интеллекта у всех персонажей фика одинаково невысок, так что он даже нормальный. И на этом почти норм фоне вдруг всплывает демонстрация переписки папочке. Меня аж передёрнуло, аноны. Секретов, блядь, у них не должно быть. А могу ли я переписываться с этим человеком, вдруг любимка не одобрит? Конечно, любимка должна письменно утвердить весь твой список контактов, не дай Бог шаг вправо или влево. Вся твоя жизнь принадлежит Грейвзу.
Он ведь не думает, что ему не нравится Эйвери, что он с ним общаться не хочет. Хочет, просто по привычке напрягается. Они с этим чуваком вместе спасают этого сраного Грейвза (да, спасают методом болтовни, но всё же), но нет, вдруг Перси не одобрит?
Фух. Ладно. Поехали дальше.
Тем более что на горизонте новая порция отменно глупых поворотов сюжета. Пока Криденс размышляет, о чём вообще можно писать в письмах, возвращается Финли с... ГРОМОВЕЩАТЕЛЕМ.
Дамблдор ответил на их запрос с помощью громовещателя. На запрос от шпионов, засланных в штаб врага.
Вот как это объясняется:
— Профессор Дамблдор сказал, под рукой ничего не нашлось, и надиктовать будет быстрее, — отозвался Финли.
Может, на самом деле Дамби хочет спалить грейвзоспасителей, чтобы те не навредили обожаемому Геллерту? Других объяснений у меня нет.
Короче, Талиесин, который выглядит главной адеквашей текста в отсутствие своего ПОВа, колдует глушилку, и команда тупорылых слушает сообщение Дамблдора.
Текст от самого Дамблдора написан капсом, а вот легенда, которую он "коротко" зачитывает - почему-то просто курсивом. Очевидно, легенду громовещатель не орал во всю ивановскую, но почему - остаётся тайной.
— ПРОСТИТЕ, НЕТ ВРЕМЕНИ НАПИСАТЬ! — громовым голосом профессора Дамблдора заорало письмо. — Я ПОСТАРАЮСЬ ГОВОРИТЬ ПОКОРОЧЕ!
Криденс вздрогнул, заткнул уши пальцами по примеру Талиесина.
— ЭТИМ ЗЕРКАЛАМ ПО МЕНЬШЕЙ МЕРЕ ТЫСЯЧА ЛЕТ! ПО ЛЕГЕНДЕ, ИХ БЫЛО СЕМЬ, СЕМЬ ЗЕРКАЛ! ВЫ НАШЛИ ЧЕТЫРЕ ИЗ НИХ! Я ЗАЧТУ, ЧТОБЫ НЕ УПУСТИТЬ ДЕТАЛИ! КХЕ! КХЕ!
Чтобы вы оценили, насколько он постарался порокоче, я положу легенду целиком под кат, а тем, кто не желает погружаться в бездну мифотворчества НК, перескажу коротко. Нет, не так коротко, как Дамблдор.
▼Скрытый текст⬍
Однажды, давным-давно, жили две сестры, две волшебницы. У старшей, Ирис, были волосы, как светлый мёд, а улыбка, как яркий солнечный луч. У младшей, Виолы, волосы были чёрные, как вороново крыло, и смех, как хрустальный колокольчик. А глаза у обеих были синие, как вода в реке. В густой лесной чаще они построили себе хижину и жили там, не зная никаких бед. Никого не боясь, они вместе гуляли по лесу, собирали целебные травы, ягоды и цветы, варили зелья, помогали деревьям расти гуще, птицам — петь звонче, а ручьям — журчать громче. Они понимали языки зверей и птиц, их не трогали ни медведи, ни волки.
Как-то раз в лесу они нашли раненого красавца-охотника, на которого напал дикий кабан, и забрали его к себе в дом. Они ухаживали за ним, поили его волшебными снадобьями и развлекали волшебными историями. И так случилось, что обе сестры полюбили его, и между ними начался разлад. Они ссорились каждый день, не уступали друг другу ни в чём, и каждая старалась превзойти сестру и красотой, и нравом, и заботой о раненом.
И вот однажды Ирис проснулась и увидела, что хижина опустела — охотник ушёл, а с ним ушла и Виола. Долго плакала Ирис, оставшись и без сестры, и без любимого. Сердце у неё болело так сильно, что она перестала гулять в лесу, собирать цветы и травы, и даже птичье пение её больше не радовало. Но как-то ночью, сидя без сна у окошка, она вдруг поняла, что её сердце болит не от горя, а от тревоги. Ей захотелось отыскать младшую сестру и поговорить с ней, чтобы узнать, как ей живётся, счастлива ли она?
Ирис начала колдовать, и колдовала три дня и три ночи, пока не сделала волшебное зеркало. Начертав на нём особенный знак, она попросила его показать Виолу — и увидела, как та сидит у окошка и плачет, вытирая слёзы. Тогда Ирис опять принялась колдовать, и колдовала ещё три дня и три ночи, пока не сделала второе зеркало, чтобы поговорить с сестрой. И Виола рассказала ей, что красавец-охотник оказался грубым и жестоким человеком. Он запер её в своём доме и запретил заниматься магией, пригрозив, что если она ослушается, он сожжёт её на костре, как ведьму. Виола, бросившись на колени, взмолилась простить её и сказала, что больше всего на свете мечтает вернуться домой.
Тогда Ирис опять начала колдовать, и колдовала ещё три дня и три ночи, чтобы сделать третье зеркало. Начертав на нём особенный знак, можно было попасть, куда только пожелаешь, а чтобы вернуться назад, надо было начертать этот знак на любом другом зеркале задом наперёд. Когда Ирис прошла через волшебное зеркало, Виола кинулась к ней в объятия, и они обе расплакались, потому что истосковались друг по другу так, что не было никаких сил. Но в это самое время вернулся охотник, и так разозлился, что от одного его вида у сестёр душа ушла в пятки. Он сказал, что никогда не позволит Ирис снова сделать Виолу колдуньей, забрал и сломал их волшебные палочки, и запер обеих в погребе.
Но Ирис была очень умной волшебницей, и её не так-то просто было заставить отречься от волшебства. Семь дней и семь ночей она колдовала, и сотворила четвёртое зеркало, коварное и прекрасное: оно умело показывать человеку все его мечты, все его сокровенные желания. Когда охотник вернулся в очередной раз, она подсунула ему волшебное зеркало, начертав на нём особенный знак, и он не смог оторваться от него, любуясь чудесными картинами. Пока он смотрел в зеркало, не замечая ничего вокруг, Ирис схватила Виолу за руку, и они опрометью бросились вон. Но, торопясь, они так сильно хлопнули крышкой погреба, что охотник очнулся и увидел, что птички улетели из клетки. Разозлившись ещё пуще прежнего, он схватил свой охотничий кинжал, которым перерезал горло косулям, выпуская кровь, бросился за сёстрами и ударил Виолу в грудь.
Виола упала, будто подкошенная, и осталась лежать. У Ирис больше не было семи дней и семи ночей на колдовство. Она взяла кровь своей сестры, взяла кинжал с лезвием гладким и острым, как стекло, и сотворила пятое, самое сильное, самое опасное зеркало. В него она спрятала свою младшую сестру, и там Виола не могла умереть — ведь она стала всего-навсего отражением. А отражениям нельзя причинить никакой вред.
Ирис убежала, забрав Виолу, но затаила зло на охотника. С помощью этого зла и своей боли она колдовала девять дней и девять ночей, чтобы сделать шестое зеркало. Оно получилось самым злым: в его отражении всё подлое и некрасивое становилось ещё уродливее и безобразнее. Когда охотник взглянул в него, он ужаснулся тому, кем он стал и что натворил, и упал замертво.
Вернувшись домой, в хижину в лесной чаще, Ирис решила, что такое больше не должно повториться, и колдовала целых три года, чтобы создать седьмое зеркало, в котором можно было увидеть будущее каждого человека.
Вот только выпустить младшую сестру из волшебного зеркала она так и не смогла. Она так торопилась спасти её, что пятое зеркало вышло с изъяном. Оно собрало в себя все отражения Виолы, какие только были на свете: отражение в капле росы, отражение в чашке воды, отражения из всех зеркал, куда Виола заглядывала хотя бы раз. Их было бессчётное количество, все одинаковые, каждое с волосами, как вороново крыло и со смехом, как хрустальный колокольчик. И каждое думало, что оно и есть настоящая Виола. И сколько бы старшая ни пыталась, она так и не смогла вернуть младшую. А та, заключённая в зеркало, медленно умирала, не чувствуя ни боли, ни страдания. Отражение ведь не может существовать без хозяина, само по себе. Виола бледнела, истончалась и растворялась, пока не исчезла совсем, так и не сумев выбраться.
Говорят, после её смерти Ирис озлобилась от отчаяния и прокляла все свои зеркала.
Короче, жили-были две сестры, влюбились в одного мужика, он выбрал одну из них. Вторая наколдовала палантир зеркало, позволявшее увидеть любого человека, и узнала, что муж её сестры оказался настоящим арбузером (не то что Грейвз). Тогда она наколдовала второе зеркало, позволявшее поговорить с сестрой, а потом третье, которое могло работать порталом. Чтобы вернуться обратно, надо было начертить специальный знак на любом другом зеркале. Сестра-спасательница пришла к жертве абьюза, но тут вернулся муж-мудак, сломал им палочки и запер обеих в подвале. Тогда сестра стала колдовать уже без палочки, потому что нахер палочки вообще нужны, и сделала зеркало Еиналеж. Пока абьюзер смотрел в зеркало, как загипнотизированный, девушки сбежали, но он нагнал их и смертельно ранил свою жену, так что сестра сделала - не поверите - ЕЩЁ ОДНО ЗЕРКАЛО, чтобы запихнуть сестру в зеркало и сохранить ей жизнь. Очевидно, больше ничего, кроме как клепать зеркала, она не умела. И каким-то образом она ухитрилась убежать от преследователя и сделать... да, ещё одно. Это уже потырено не из ГП, а из Снежной королевы: оно показывало всё в наихудшем виде. Абьюзер увидел в нём своё отражение, не выдержал и умер. А волшебница докучи создала зеркало, слава Богу, последнее, в котором можно было увидеть будущее.
Короче! Как можно догадаться, именно эти зеркала собирал и осмыслял Гриня, именно об этих артефактах он рассказывал Грейвзу. Оказывается, это было ружьё Чехова, ни много ни мало.
Замут в том, что из того зеркала, что сохранило жизнь убитой сестры, не было возможности выбраться, и она постепенно истаяла и умерла. Вангую, что именно в этом зеркале сидит Грейвз.
— ДО СИХ ПОР ДОПОДЛИННО БЫЛА ИЗВЕСТНА СУДЬБА ЧЕТЫРЁХ ЗЕРКАЛ, ПРО ОСТАЛЬНЫЕ НИКТО НИЧЕГО НЕ СЛЫШАЛ! — гремело письмо. — ШЕСТОЕ ПРИНАДЛЕЖАЛО ОДНОЙ СЕВЕРНОЙ ВЕДЬМЕ, КОТОРАЯ ЖИЛА ГДЕ-ТО НА СЕВЕРНОМ ПОЛЮСЕ! ОНО БЫЛО УТРАЧЕНО, ЕСЛИ НЕ ОШИБАЮСЬ, РАЗБИТО! СЕДЬМОЕ НАХОДИТСЯ В ИЛЬВЕРМОРНИ! ВТОРОЕ — В ШАРМБАТОНЕ! ТРЕТЬЕ ХРАНИЛОСЬ В ДУРМШТРАНГЕ! ПЕРВОЕ, ЧЕТВЁРТОЕ И ПЯТОЕ СЧИТАЛИСЬ ПОТЕРЯННЫМИ! ОЧЕВИДНО, ЭТО НЕ ТАК! СУДЯ ПО ОПИСАНИЮ, ВЫ ИМЕЕТЕ ДЕЛО ИМЕННО С НИМИ!. ЭТО ВСЁ, ЧЕМ Я МОГУ ВАМ ПОМОЧЬ!
— Первое, третье, четвёртое, пятое, — Эйвери загнул пальцы
Ииии хотя я только что прочитал эту сказку, я уже не могу сходу вспомнить, какое за что отвечало. Может, это у меня плохая память, и надо пить витаминки. А, может, сказка настолько занудная, а артефактов в ней слишком много.
Решив вывалить на нас сразу все вотэтоповороты в награду за полглавы разговоров ни о чём, громовещатель добивает:
— И ПОСЛЕДНЕЕ! — крикнуло безумное письмо. — В КОНЦЕ МАЯ У МАГГЛОВ НЕТ ПРАЗДНИКОВ! ВСЁ НАМНОГО СТРАШНЕЕ! ЭКОНОМИЧЕСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ В БРЮССЕЛЕ! ПЯТЬДЕСЯТ СТРАН! ВСЕ СИЛЬНЕЙШИЕ ПРАВИТЕЛЬСТВА МАГГЛОВ! ЕСЛИ ГРИНДЕВАЛЬД УДАРИТ ПО НИМ, СЛУЧИТСЯ НЕПОПРАВИМОЕ!
Это, как я понимаю, было в главе, которую я не зачитывал (ну, либо я пропустил про майские праздники). Гриня готовит террористический акт, и теперь мы знаем, каких масштабов. Ну, это. О ужас.
Они обсуждают возможность найти зеркала и с их помощью отыскать Грейвза и Ньюта.
— Дверь можно выломать, — угрюмо сказал Криденс, сверкая на Талиесина глазами из-под бровей.
А мог бы и из-под носа сверкнуть, или из-под локтя. От этих обскуров можно всего ожидать.
— Я попытаюсь подобрать отмычку, — Талиесин взмахнул выдранными листками, которые Финли вернул ему. — Посмотрю, как составлен твой знак, может, что-то пойму?..
Ещё недавно ты говорил, что не разбираешься в рунах, Талиесин. Память хуже, чем у бандерлога, честное слово.
И новый поворот, мотор ревёт!
Криденс хотел было что-то ответить, но острая дрожь вдруг прошила его с головы до ног, он вздрогнул. Амулет — он позвал его…
— Гриндевальд, — сказал Криденс, вставая на ноги. — Он хочет меня видеть. Я должен идти.
— Будь осторожен, — попросил Талиесин и посмотрел на него, задрав голову. — Мы будем ждать новостей.
Тесей кивнул в знак солидарности, поднялся на задние лапы и на удачу лизнул Криденса в щёку.
Дальше опять разбивка через пустую строку, и в следующей сцене Криденс и Гриндевальд торгуются из-за времени - сколько Криденсу дадут на свиданку с Грейвзом. Злобный Гриндевальд даёт на это пять минут.
Он снова увидит Персиваля, хотя бы на пять минут — этого хватит, чтобы обнять и поцеловать его, побыть рядом в лучах спокойной и доброй силы.
Фу блядь. Геллерт, пяти минут много, я могу не вынести такого количества спокойной и доброй силы! Пощади!
Гриндевальд взмахнул палочкой, и на глаза Криденса легла широкая чёрная лента, плотная, будто бархатная. Она прильнула к вискам и векам, как живая, завязалась узлом на затылке.
Кстати, на ГП-вики этот спелл называется "Обскуре", хехехе.
Криденса ведут куда-то, он запоминает дорогу и занимается самобичеванием:
Талиесин сумел бы разговорить их. Он бы выяснил, куда его ведут. Он бы засмеялся, он бы пошутил, споткнувшись, он бы пофлиртовал с ними, наверняка сказал бы какую-то ужасно смешную пошлость… Криденс так не умел. Зато у него была хорошая память.
Это повод дать ещё описаний. Воздух пахнет так, лестница вниз, камешки под ногами, триста пятнадцать шагов налево. К счастью, этого добра не очень много.
И странно, казалось бы, это в тему. Это должно нагнать саспенса - куда Криденса ведут? Сможет ли он вернуться? Наверняка то, что он запоминает дорогу, ещё скажется на сюжете (спойлер: нет)! И тут немного знаков, мы не должны заскучать. Но это всё равно чудовищно скучно.
Возможно, потому что как-то механически. Простое перечисление действий, а не художественный текст.
Пол понижается, спереди пахнет водой… озером. Сто шагов, потом налево и три ступеньки вниз. Земляной пол, и ещё шестьдесят четыре шага. Потом стены, кажется, расступаются, лицо трогает ветерок. Над головой шелестят листья. Под ногами что-то твёрдое, но Криденс подошвой чувствует мелкие камешки. Триста пятнадцать шагов, Криденс считает их про себя, но вдруг, без предупреждения, вихрь аппарации подхватывает его и дёргает вперёд и вверх.
Мне даже обидно. НК пытается дать атмосферу, напряжение, сюжет. Явно старается, и текст-то тут нормальный, даже без улыбок-скобок. А выходит всё равно то, что выходит.
Пока он пытался совладать с собой, конвоиры отпустили его и подтолкнули в спину. Криденс шагнул вперёд, запнулся о порог и остановился, не зная, чего ждать дальше. За ним грохнула дверь, он вздрогнул.
— Криденс! — позвал родной голос.
Криденс вскинул руки, содрал повязку. Мистер Грейвз, прямой, хмурый и бледный, стоял у книжного шкафа в паре шагов от него. Криденс кинулся к нему, не сказав ни слова, своротил по дороге кофейный столик. Обхватил Грейвза за плечи, прижал к себе.
— Сэр, я так боялся за вас…
— Здравствуй, мой мальчик… здравствуй, — Персиваль обнял его в ответ, ладонью провёл по спине, утешая. — Ничего, видишь — я цел.
Криденс говорит, что спасёт Грейвза, Грейвз говорит, что это всё неважно на фоне реально серьёзной угрозы.
— Я знаю! — вскинулся Криденс. — Я знаю, это про конференцию!..
— Знаешь?.. Откуда?.. — Грейвз недоверчиво свёл брови, но через мгновение уже ободряюще улыбнулся: — Вот видишь, а говоришь — ты ничего не узнал.
Грейвз боится, что Гриндевальд подчинит себе Криденса:
— Ты не знаешь, на что он способен, — с оттенком какой-то грусти сказал тот, отводя глаза. — И лучше бы тебе никогда и не знать… Вот что, — он собрался, снова стал хмурым и жёстким. — Однажды я его сильно недооценил, нельзя повторять эту ошибку. Я знаю, как защитить тебя и помешать его планам.
Криденс молча ждал продолжения, напряжённо шаря глазами по его лицу.
— Есть старая магия. Непреложный Обет, — сказал Грейвз. — Ты должен поклясться, что всегда будешь повиноваться мне. Только мне, Криденс, и никому больше. Тогда он не сумеет тебя использовать.
— А если он вас убьёт?..
— Значит, ты больше никогда никому не подчинишься, — улыбнулся Грейвз. — Моя смерть не отменит Обет.
Криденс молчал, глядя ему в глаза. Персиваль совсем недавно тоже принёс Обет — защищать Криденса. Криденс от всего сердца хотел ответить ему тем же.
— Мы ведь не дадим ему победить, да, мой мальчик?.. — Грейвз заглянул ему в глаза, чуть склонив голову набок.
С этого момента становится ясно, что это подстава. И от обилия "моих мальчиков" я начинаю подозревать, что это Дамблдор под обороткой 
Но это, конечно, Гриндевальд.
Протянув обе руки вперёд, Криденс скользнул ладонями по его груди, болезненно закусив губу, испытующе глянул в глаза — и вдруг одним быстрым, сильным порывом схватил мужчину за горло и шваркнул спиной в стену.
— Где мистер Грейвз? — яростно прошипел он.
Криденс хорошо помнил этот холодный пронизывающий взгляд, но ещё лучше он помнил эту улыбку. В Нью-Йорке он редко смотрел Персивалю в глаза, но часто заглядывался на губы, и он помнил, как однажды улыбка стала другой. Настоящая была ласковой, изгибалась лёгкой волной: сначала приподнимались краешки рта, а потом Персиваль чуть-чуть сжимал губы, и они как будто дрожали, будто улыбка была бабочкой, и он держал её, чтобы не упорхнула. Другая улыбка, фальшивая, была ровной и гладкой, как лужица масла. Разница между ними была настолько огромной, что Криденс не понимал, как он раньше мог этого не замечать.
Изгибающаяся волной улыбка захватила моё воображение, аноны. Жаль, что я не художник!
От ярости Криденс обскурится.
Гриндевальд замешкался лишь на секунду, а потом засмеялся — хрипло, презрительно, глядя прямо в глаза. Тонкие нити обскура потянулись к нему, как чудовищная медуза. Криденс хотел сорвать с него это лицо с кожей, как маску, обнажить мясо и кости, кровавый провал носа, глазницы. Изуродовать навсегда, превратить в один сплошной шрам. Дым колыхался, ожидая приказа, гладил лицо, подбирался к ноздрям, ушам, рту. Он мог бы проникнуть в него и разорвать изнутри. Превратить Гриндевальда в один всплеск кровавых ошмётков. Всего одно мгновение — и Криденс убил бы чудовище. Если бы не один вопрос, оставшийся без ответа.
— Где мой мистер Грейвз? — отчётливо, по словам повторил Криденс и сжал Гриндевальда за шею.
Описание желания разорвать и уничтожить даже ничего так, а? Писать бы тебе про маньяков, Макс, цены бы не было. Только чтоб они не сжимали за шею русский язык.
Криденс тупит:
— Я могу сделать с вами такое, что никто никогда не делал, — тихо сказал Криденс. Он даже не угрожал. Он знал, что он может. И хочет. — Я могу убить вас самым медленным, самым мучительным способом.
— Только я знаю, где он, — Гриндевальд усмехнулся.
— Где? — потребовал Криденс.
— Убери руки — и я скажу.
— Я вам больше не верю.
— Тогда ищи сам!
На мгновение Криденс задумался, и этого мгновения Гриндевальду хватило, чтобы выдернуть палочку и отбросить его от себя. Криденс рванулся назад, но тот уже закрылся щитом — тем самым, который Криденс не смог сломать. И сейчас не сможет: Гриндевальд владел самой могущественной палочкой в мире.
Гриндевальд, Гриндевальд начинает шантаж
Зеркала, убийства, артефааакты:
— Он в Брюсселе, — сказал Гриндевальд. — Ты сказал, ты знаешь про конференцию магглов?.. Так вот, это правда. Я спрятал его именно там. Отправляйся туда, во Дворец Академий, и забирай своего мистера Грейвза.
Неприятная радостная ухмылка разъехалась по его лицу, обнажив зубы. Он смерил Криденса взглядом и добавил:
— Только вот не припомню, где я его оставил, так что придётся обыскать каждый этаж. У меня только одно условие. Убей там всех.
— Я могу отправиться туда и забрать его, никого не тронув.
— Не можешь, — Гриндевальд продолжал улыбаться. — Он заколдован. Я спрятал его в волшебное зеркало, ты его не достанешь. Только я знаю способ. Сделай, что я прошу, потом позови меня — и я тут же верну тебе мистера Грейвза.
Вдруг стало холодно. Так холодно, будто Криденс опять стоял на морозе в одном пиджачке, и заледеневшими руками держал листовки. Персиваль в зеркале. Эта мысль была жгучей, как снежный шторм. Она ударила в лицо и в глаза, выжимая невольные слёзы. Она была такой огромной, что не поместилась сходу ни в голове, ни в сердце, только ноги отнялись и стали тяжёлыми, как колонны.
— Вы врёте, — прошептал Криденс. — Вы врёте, вы не сможете его расколдовать. Даже та колдунья не знала, как это сделать.
— Начитанный юноша, — едко усмехнулся Гриндевальд. — А может, я знаю? Может, я оказался умнее колдуньи, сделавшей зеркало? Магия не стоит на месте, мой милый мальчик.
Криденс требует пруфов, Гриня отвечает, что в здании стоит чемодан Ньюта, и это тоже повод для шантажа.
Помнишь, что произошло в прошлый раз, когда он приоткрылся?.. Если какая-нибудь скамандеровская тварь разобьёт зеркало, даже я не смогу вынуть оттуда Грейвза. Разве что… по частям, — он зло ухмыльнулся. — Тебя это устроит?.. Оставишь себе на память сувенир — ухо, палец…
Тем временем Криденс переезжается:
А может, он знал?.. Персиваль знал, что не вернётся. Он знал, какой будет цена, но всё равно решился, потому что поимка Гриндевальда была для него важнее жизни. Он ведь аврор!.. Авроры редко доживают до старости… Он просто не хотел, чтобы Криденс жил в страхе, и поэтому ничего не сказал. Не хотел отбирать у него короткие дни счастья.
О чём он говорил с Ньютом тогда, в зверинце?.. Почему был потом таким грустным?.. Зачем он задержался у гоблина после того, как дал обет?.. Что он задумал?.. К чему он готовился?..
Лицо Гриндевальда расплылось перед глазами Криденса. Воздух вдруг стал густым, как холодный кисель, его никак не получалось вдохнуть. Он ведь знал. Он сам знал, что один из них не вернётся. Он всё время готовился это услышать, и вот — услышал. Он знал, что ему не выпадет долгое счастье.
Персиваль ещё жив!.. Надо рискнуть!.. И если это опять обман, всё равно нужно лететь туда, защитить зеркало, и забрать… забрать с собой!.. Пусть будет в зеркале, пусть будет отражением, но это лучше, чем ничего, это лучше, чем могильный камень с выбитым именем «Персиваль Грейвз» и двумя датами… Первую из которых Криденс даже не знал!..
Правильно, да, пусть сидит в Матрице, потому что я так хочу. Напомнить историю с Воскрешающим камнем?
Впрочем, тут придирка не по делу - по сказке заключённая в зеркало девушка не чувствовала боли и страдания (хотя откуда нам знать-то), а, если у тебя любимый человек то ли погиб, то ли нет, любое существование предпочтёшь его смерти.
Но забавно, что за всё это время Криденс не удосужился узнать, сколько лет его великой любви.
— Мистер Грейвз, — сказал он сухим ртом, выталкивая слова изо рта, будто камни, — не хотел бы выжить… такой ценой.
Гриндевальд, кажется, удивился. У него поднялись брови, изогнулись, застыли на месте.
— Какая разница? Хотел, не хотел бы… Он умрёт, если ты ничего не сделаешь!
И Криденс вдруг понял, что он на самом деле сейчас должен сделать. Он выпрямился. Развернул плечи, будто почувствовал между лопатками твёрдую тёплую ладонь, а голос сказал в уши: «Криденс… не сутулься». Он впервые чувствовал себя таким сильным — и таким принадлежащим Персивалю, до самой последней мысли, до клеточки, до волоска. Он смаргивал слёзы, глядя на Гриндевальда, и не отводил глаз.
Ах, этот пафос. Ах, этот БДСМ. Не сутулься, чтец, и не пытайся спрятаться от этого потока истинно бетанской любви и сказочных оборотов с повторами. Сказал сухим ртом, выталкивая слова изо рта. НК, где же твой маркер, когда он так нужен?
Но вообще Криденс отказывается вести переговоры с террористом, молодец, на самом деле. Если б ещё это не сквикало так своей подачей.
— Криденс, подумай как следует, — Гриндевальд заговорил мягче, будто с ребёнком. — Да, вы сейчас проиграли битву… Но война-то ещё идёт. Кто будет бороться со мной, если не он? Кто займёт его место? Ты должен его спасти ради всех добрых дел, что он сделает в будущем. Может, однажды ему удастся и победить меня, кто знает?.. Он был ближе всех к победе.
Криденс молчал. Потом, позже, он будет несчастен, он пожалеет, истосковавшись, что сейчас был так твёрд, он проклянёт себя за то, что не поддался на уговоры… Потом. Потом.
Гриндевальд, по ходу, сам не хочет, чтобы Грейвз погибал, а хочет сыграть в игру "Я поймаю тебя, Гаджет... в следующий раз".
Тут Криденсу приходит на ум, что он может прийти к Грейвзу через зеркало, и он превращается в обскура.
Комната взорвалась щепками дерева, осколками, стёклами, огрызками досок. Криденс ударился в стены, круша их, не думая даже, успеет ли Гриндевальд увернуться. Он взметнулся вверх, ломая перекрытия и потолки, огляделся — озеро. Он был на корабле. Замок вздымался на берегу, сиял огнями. Дурмштранг!
Криденс грозовой тучей рванулся к замку, к башне, к той, где Эйвери видел зеркала. Магия пела, ревела, гремела оттуда, слепила, но ярче всего были сейчас три зеркала под крышей высокой башни.
Паааагоди, ты же сам в начале главы говорил, что не чувствуешь никаких особенных потоков магии, нет зацепок для поиска Грейвза. А теперь он аж гремит и слепит. Как так-то?
С грохотом проломившись сквозь стены, оставляя позади себя пыль, завалы камней и сквозные дыры, он ударился в башню, обхватил её, как соломинку, затёк внутрь через все окна. Собрался в клубок в факультетской гостиной, вышиб дверь в дамскую комнату и просочился внутрь, ощупал все стены, раскинулся по потолку. Три зеркала сияли ему, одно висело пустое и тёмное.
Описание обскура даже ничо так.
На фоне массовки из дурмштранговских школьниц два Гамла обмениваются пафосными речами:
Гриндевальд возник рядом из вихря, задрал голову. В гостиной жались друг к другу перепуганные волшебницы. Гриндевальд жестом приказал им не вмешиваться — но, кажется, они бы и так не посмели.
— Криденс! Криденс, она пыталась пойти этой дорогой. И даже она не смогла! Ты тоже не сможешь. Зеркала прокляты! — крикнул Гриндевальд. — Если ты войдёшь внутрь, у тебя будет всего один шанс из бесконечности узнать в отражениях настоящего Грейвза! Если ты ошибёшься, ты убьёшь его сам!
— Я попытаюсь, — сказал Криденс, материализуясь в центре разрушенной комнаты. — У меня был один шанс из бесконечности, чтобы выжить с обскуром. Чтобы встретить мистера Грейвза. Чтобы выжить, когда из-за вас авроры убили меня. Мне хватит одного шанса.
Гриндевальд засмеялся.
— Когда ты убьёшь его, — сказал он, будто не сомневался, что так и произойдёт, — я буду ждать тебя во Дворце Академий, с той стороны. Приходи мне отомстить.
Он оборвал смех и добавил уже без улыбки:
— У меня тоже есть вещи, ради которых я готов умереть.
А ради каких вещей, Геллерт? Без Грейвза жизнь не мила или что?
Разбивка! Пустая строка! Напряжение... канцелярит.
«В процентном соотношении фонд школьной библиотеки, по рекомендациям, изложенным в „Распоряжении о формировании книгофонда школы магии и волшебства Дурмштранг“ от 10 декабря 1918 года, соответствует следующим нормам: от общего фонда — 40% изданий, составляющих историческую и научную ценность, 30% изданий, составляющих художественную и воспитательную ценность, 15% изданий последних пяти лет, 10% изданий последних двух лет, 5% изданий текущего года».
Едва Криденс ушёл, Талиесин оттолкнул от себя тяжеленный талмуд — выносить этот язык он больше не мог.
Я ТОЖЕ НЕ МОГУ ТАЛИЕСИН Я ТОЖЕ.
Целый абзац текста, который, внимание, герой даже не читал, потому что сперва он разговаривал с Криденсом, а потом отбросил книгу. А мы почему-то должны это читать.
Между прочим, у них время на исходе, а Талиесин обещал рунами заняться.
Да и смысла в этой инспекции не было, и смысла притворяться инспектором — тоже. Если Гриндевальд следил за ними через Зеркало Видений, весь их план изначально был обречён на провал. Он мог знать, в каком составе они явились сюда, что они делают и о чём говорят.
Талиесин не стал расстраивать Криденса этой мыслью. Тот и так еле держался. Тесею тоже была ни к чему лишняя печаль, и с ним он тоже не поделился. Придумывать новый план не было времени, да и толку-то, если за ними в любую минуту могут подглядывать? Оставалось надеяться только на то, что, по сути, весь их план был одной большой импровизацией. «Любыми правдами и неправдами попадаем в Дурмштранг, а там действуем по обстоятельствам», вот вам и вся стратегия.
Спасибо, что отметил этот момент, Талиесин. Даже внутри текста персонажи понимают, как это тупо.
Он нападёт на магглов, перебьёт послов, президентов, министров, устроит полнейший хаос, запугает Европу, протолкнёт во власть своих людей вроде Нокса… И установит свои порядки.
Каждая страна рухнет в гражданскую войну всех со всеми. Люди Гриндевальда против авроров. Магглы против авроров и Гриндевальда. Магглы против магглов. Это будет кровавый ужас, который унесёт тысячи жизней. Перед лицом такой перспективы жизнь Ньюта, Грейвза, Тесея, Криденса и самого Талиесина больше не имела значения. Если потребуется умереть — каждый из них умрёт, чтобы Гриндевальд не воплотил в жизнь свой план.
Очень правильные рассуждения, только вместо того, чтобы что-то делать, ты лежишь на псе-анимаге и философствуешь.
А ещё думаешь о Криденсе:
За Криденса Талиесин почему-то переживал даже сильнее, чем за себя. Он-то уже вкусил всех радостей жизни, а вот мальчишку жалко, едва-едва голову поднял. Талиесин уже забыл, что всего несколько дней назад подозревал Криденса в холодной расчётливости и намеренно провоцировал его ревность. Нет, Криденс оказался сложной штучкой. То одной стороной блеснёт, то другой.
Чуть ли не впервые за весь этот огромный талмуд кто-то дрочит на виктимную часть пейринга. Неожиданно, свежо. Чемодан Ньюта всё ещё во Дворце Академий.
Там была масштабная личность. Грейвзу как-то удалось отыскать нить Ариадны в этом пугающем лабиринте, набросить её арканом Минотавру на шею и вывести его на свет, к людям. Но Талиесин сомневался, что кто-то ещё способен повторить такой подвиг и укротить чудище.
Талиесин. Хватит дрочить, Талиесин.
Масштабная личность там.
Простая мысль открылась ему, как просторный вид на долину с поворота горной гряды. Он будет скучать по обоим.
А что насчёт простой мысли о гибели мира, открывшейся тебе пару абзацев назад?
И да, Талиесин плавно превращается в Железного Феликса при пейринге.
Безделье продолжается и продолжается:
Тесей поднялся с нагретого местечка под боком, коротко гавкнул.
— Что, рыжик, пойдём до ближайших кустов?.. — Талиесин поднялся, со вздохом расправил плечи. Прогуливаться с Тесеем по саду было почти единственным удовольствием в этой поездке — за исключением разве что полётов на метле с Маргеритом.
Меж тем Криденс ушёл на встречу с Гриндевальдом, где он вряд ли сможет предотвратить задуманную им мировую гадость. Что собирается делать Дамблдор - хз. Талиесин даже не чешется. И руны не посмотрел, а ведь обещал.
Пока чтец уже тихо рычит, Талиесин думает уже о Жераре.
Жизнь была для него проста, как древко метлы: прямое, деревянное, лакированое, летает. Иногда Талиесин ему даже завидовал. Он пытался таким быть, а Жерар просто был. В молодости, наверное, сводил с ума всё живое. Каких там девочек, мальчиков… Лебединый клин рядом с ним казался вороньей стаей. Ему вслед сворачивали головы даже садовые фонари.
Чьи головы сворачивали эти крипи-фонари? Не успели вы офигеть, как автор добавляет ещё метафор:
Даже просто стоять рядом было неловко, всё время хотелось отойти и запечатлеть для вечности — эту завершённую, лаконичную позу, этот профиль, в котором, за что ни возьмись, ухватишь или золотые кудри, или золотое сечение, или золотую спираль.
Своё золотое сечение ухвати, автор! И в жопу себе его засунь. Хватит издеваться над языком!
Как будто нам этого мало, Макс начинает опять описывать природу и додавать Тесей/Эйвери:
В эти края лето приходило, как опоздавший на банкет гость — незаметно, тихо, не поднимая глаз. Весна тут была суровой, зима — злой, осень — буйной. Лето заглядывало погостить на недельку и исчезало по-английски, чтобы не вызывать у местных жителей недоумение непривычно тёплой и мягкой погодой.
Закутавшись в меховую накидку, позаимствованную из школьных кладовок, Талиесин спустился с Тесеем в сад. Тут было мокро, тихо и зелено. Между кустами и деревьями стоял туман, слабенький, синеватый, почти прозрачный. Тесей деловито бежал рядом, задевал колени пушистым хвостом. Он больше не пытался строить из себя гордого недотрогу, не уклонялся, когда к нему тянулись погладить и почесать. Не стеснялся своей вечно улыбающейся морды. Честно говоря, в шкуре собаки он был совершенно неотразим, и Талиесин был бы совсем не против, если бы он остался таким навсегда.
Зоофил ты, Талиесин.
Тут его догоняет Жерар и вносит сюжет, о котором все за ненадобностью уже забыли: сперва спрашивает, куда пропал Нокс (а не похуй ли нам), а потом решается поделиться чем-то важным.
Я внесу это без купюр, это офигенно:
— Я только что имел крайне странный разговор с директором фон Шперингом, — понизив голос и неумело стреляя глазами по сторонам, поделился Жерар. — Он просил держать его в тайне, но, знаете, тайны бывают разными… И потом, две головы… вы понимаете меня, да?..
— И чего же от вас хотел наш неутомимый бюрократ? — вполголоса поинтересовался Талиесин.
— Я расскажу всё по порядку, — немного нервно ответил Жерар, оглядываясь, будто опасался слежки. — Я встретил его четверть часа назад. Он был страшно взволнован. Сказал, что у него есть некие документы… Доказательства, что в Дурмштранге всё не так гладко, как ему бы хотелось.
— О, — сказал Талиесин, весь обращаясь в слух. Тесей, вынырнув из смородиновой чащи с зелёным листком на носу, насторожился, как гончая перед броском.
— Он хочет передать мне эти документы, — вполголоса продолжал Жерар, — но его очень беспокоят последствия такого шага. Он просит возможности укрыться в Бельгии от гнева своего нанимателя. Не знаю, о ком идёт речь, — шепотом сказал он, наклонившись к уху Талиесина, — но я считаю, это может быть Гриндевальд!
— Мерлиновы сапоги!.. — пробормотал Талиесин. — И что вы ответили?..
— Я был ошеломлён, и, честно говоря, согласился ему помочь, но теперь меня одолели сомнения — это вообще возможно?.. — с долей смущения спросил Жерар. — Вы же работаете по дипломатической части, скажите, что тут можно сделать?.. Я искренне хочу помочь бедолаге, — он снова заговорил шепотом, — он кажется страшно напуганным. Но я не знаю своих полномочий.
— Я бы мог устроить ему дипломатическую защиту, — тихо ответил Талиесин. -У меня есть связи и в Бельгии, и в Англии… Да хоть в Канаде!
— Я был бы вам безмерно благодарен! — горячо зашептал Жерар ему в ухо, отчего у Талиесина по шее поползли тёплые мурашки. — Послушайте, вы не возражаете, если я попрошу вас подтвердить на бумаге, что вы за него похлопочете?.. Он описал мне, где взять эти документы, но взамен хочет, чтобы я положил в тот же тайник гарантии его безопасности. Думаю, письма с вашей подписью будет достаточно.
— Он сказал вам, о каких документах идёт речь? — спросил Талиесин. — Раз уж я посвящён в эту тайну, мне нужно знать все детали. Тогда я смогу немедленно связаться с нужными людьми…
Тесей со смородиновым листком, приставшим к морде, шёл рядом, заглядывая им в лица и откровенно прислушиваясь. К счастью, Жерар не обращал на него никакого внимания.
— Это что-то о Тёмной магии. Он сказал, что студенты практикуют её, несмотря на запрет. У них есть что-то вроде клуба, и он подозревает, что они — часть армии Гриндевальда.
— Где и когда вы должны взять эти доказательства?..
— Они спрятаны в маггловской части Брюсселя, — шепотом ответил Жерар, шаря глазами по клочьям тумана, выползающим из-под деревьев. — В Академиии Дворцов… нет, простите, во Дворце Академий. Я должен отправиться туда прямо сейчас. Он дал мне совершенно чёткие инструкции, как найти тайник: Зал конгрессов, задний ряд, пятое кресло справа. Открыть чемодан…
Тесей оглушительно гавкнул.
— Чемодан?.. — быстро переспросил Талиесин. — Вам нужно найти чемодан?..
То есть зацените. Гриндевальд через десятые третьи руки поручает открыть заветный чемодан тупому игроку в квиддич. А тупой игрок в квиддич идёт всё это рассказывать практически незнакомому человеку.
Чемодан, несомненно, принадлежал Скамандеру. Ещё одна деталь плана Гриндевальда встала на место. Как же умно!..
Кхм, простите. Нет, не умно.
Талиесин в ответ признаётся, что он шпион, рассказывает Жерару, что это за чемодан, и поручает ему лететь в Брюссель, вынести чемодан из Дворца Академий и ни в коем случае не открывать. А по ходу объяснений обсирает его:
— Я решительно ничего не понимаю, но вы можете располагать мной, — уверенно сказал тот. — Я не знал, что вы так дружны с директором фон Шперингом, но не сомневайтесь, я буду рад оказать вам любую помощь.
Жерар был полон искреннего энтузиазма идти, куда скажут, и делать, что велят. Талиесин в очередной раз позавидовал его непоколебимой, глубинной наивности. Красивый, решительный, смелый, Жерар был великолепен на поле для квиддича. Спорт был его страстью и его поэзией, а всё остальное, всё, что не говорилось впрямую, ускользало от его понимания. Его даже нельзя было назвать глупым. Он был простым и цельным, как мраморная статуя, созданная исключительно для украшения жизни. И он совершенно точно был куда счастливее их всех — сложных, с тёмными омутами в душе, с тайнами и умением видеть суть вещей.
Доооо, я заметил, как вы видите суть вещей. А уж омуты просто потрясают воображение. А человек, который якобы создан для украшения жизни, сейчас отправится мир спасать. Вместо тебя, долбан.
Почему-то мне кажется, что Жерар отсылает к кому-то реальному из жизни четы. Это абсолютно иррационально, но вот сейчас возникло такое ощущение.
Жерар долго врубается, но потом быстро начинает действовать - чего мы не могли дождаться ни от одного персонажа фика.
— Я прекрасно вас понял, — твёрдо сказал тот и вынул палочку. — Акцио, «Эксельсиор»! Времени терять нельзя, я отправлюсь немедленно. Можете больше не думать о проблеме с чемоданом — считайте, он уже спрятан в надёжном месте и дважды обмотан цепью!
Жерар улетает. Левый персонаж разруливает основной конфликт фика.
Провожая его взглядом, Талиесин вдруг почувствовал, как что-то ткнулось ему в колени. Это был упрямый и гордый лоб Тесея.
Автор, мать твою, не используй больше эпитеты, пожалуйста!
Дальше идёт пошутейка:
— Ты наконец признал, что я… — с ноткой самодовольства начал Талиесин, и в эту самую секунду за их спинами в замок врезался обскур.
Мужики офигевают. Тесей намекает, что надо идти туда и разруливать ситуацию, Талиесин в истерике - и его можно понять.
Следует вот эта полная бессмысленных восклицаний и бессмысленного шиппинга сцена:
— Я туда не пойду… Я туда не пойду! — на грани истерики крикнул он, отшатнувшись от пса. — Он хотел меня убить!.. Ты знаешь, что он хотел меня убить?.. Я не хочу умирать!..
Тесей, очевидно, решил, что время маскарада прошло. Через мгновение он поднялся с земли и отвесил Эйвери такую пощёчину, что тот едва устоял. Схватившись за лицо, Талиесин смотрел на него глазами, полными слёз ужаса.
— Я не пойду, — дрожащим голосом прошептал он. — Он же меня убьёт…
— Ему нужна наша помощь, — жёстко сказал Тесей. — Он никого не убьёт, это Криденс! Просто немного страшный… — признал он.
— Немного?.. — фальцетом спросил Талиесин. — Немного страшный?.. Он же…
В следующую секунду Тесей грубо схватил его за ворот, дёрнул к себе и крепко поцеловал в губы. Талиесин успел только пискнуть, как Тесей уже отстранил его от себя и сурово спросил:
— Помогло?..
— Помогло, — выдохнул тот, от слабости хватаясь за его плечи. — Неожиданно… Шокирующе… Своевременно. Спасибо.
Тесей подтолкнул его к замку, и Талиесин припустил бегом. Тесей, скривившись, утёр рот ладонью, сплюнул и бросился догонять:
— Эй! Мистер!.. Палочку мне кто вернёт!..
Гетеросексуальный мужик решает привести в чувство другого мужика, гея, поцелуем в губы. Зачем-то. А того поцелуй в губы магическим образом выводит из истерики. Почему-то.
Но окай, мне нравится этот пейринг 
. Как сказал бы Талиесин: Тупо... Бессмысленно... Кинкует. Спасибо, подрочил.
Короче. Экшн к нам приходит. Получив палочку, Тесей левитирует себя и Талиесина на крышу, пока обскур разносит замок, а потом зафигачивает в окно башни, которая, собственно, нёхом и атакована.
И как же без тупых баб:
Круглая гостиная выглядела так, словно по ней прошёл ураган: мебель раздавлена, окна выбиты, на полу осколки и каменное крошево. С десяток бледных девчонок жались по стенам, глядя в проём туалетной комнаты, где затихала гудящая, как миллион пчёл, живая тьма.
— Уходите! — крикнул Талиесин. Волшебницы будто очнулись. Кто-то с визгом бросился к лестнице, едва не сбив с ног Тесея, кто-то в панике швырнулся проклятием. Тесей успел заслониться щитом, прикрыв и себя, и Талиесина.
— Уходите! — крикнул он ведьмам. — Живее!
В это время Криденс ловит приход:
Магия струилась к нему, манила, дразнила, нашёптывала. Криденс ощупывал рамы, трогал символы пальцами, как слепой. Три зеркала, и лишь одно приведёт к Персивалю. Какое?.. Правое?.. Левое?.. То, что в центре?.. Зеркала шептали на чужом языке, он с трудом различал слова в трёх голосах.
Проведи меня проведи меня исса исса соол сунна проведи через тьму льокнар хеймис уведи через свет линдум солле.
Что это за язык такой?
Кстати, до меня только сейчас дошло, что, хотя глава называется "Криденс Бэрбоун", то есть заявлен ПОВ Криденса, повествование ведётся то от одного персонажа, то от другого. Что за бардак?
Гриндевальд наблюдает с интересом и даже подсказывает, которое из зеркал - Зеркало Путешествий.
Криденс слушал. Ему нечего было терять. Зеркало громко шептало, звало, обещало свободу. Оно было живым… немного. Не так, как бывают живыми люди — а так, как бывает живым озерцо в лесу. В нём резвятся рыбы и головастики, из него пьют олени и волки, рябины смотрят в него, роняют листья в тихую воду. Криденс прикоснулся к стеклу рукой. Оно было холодным, слегка упругим, от прикосновения у него защипало язык.
Ты особенный, — говорил Гриндевальд.
Ты уникальный, — говорил Персиваль.
Он закрыл глаза. Языками обскура потянулся к зеркальной глади. Она пружинила, колыхалась, как плёнка воды. По ней пробегали волны, рябь, она волновалась, морщилась, искажалась. Криденс погладил её. Мягко толкнулся — но преграда не пропустила. Ему не хватало ключа.
Как тихое озеро. Как вода. Как миллионы капель воды, собранных вместе. Дождь падает вниз, туман поднимается вверх. Одна и та же вода — внизу и наверху. Каждая капля дождя, частица тумана, пар изо рта, снег, лёд — всё одна и та же вода.
У Криденса закружилась голова, он задохнулся. Гриндевальд не понял… Это было не Зеркало Путешествий. Это было Зеркало Бесконечности.
Погодь. Вы в тексте до этого называли его Зеркалом Отражений. Зеркал и так много, не надо им ещё и по несколько названий придумывать.
А этот приход основан на фразе из легенды, что зеркало собрало все отражения той волшебницы, что была в нём заключена, - от всех поверхностей, что когда-либо её отражали - и нельзя было понять, где настоящая. Поэтому её и не удалось вытащить оттуда.
— Криденс! — закричал ему кто-то.
Он обернулся, будто выныривая из-под воды, через силу вдохнул.
Тесей стоял на пороге разгромленной комнаты, за ним держался Талиесин. Гриндевальд с усмешкой отступил от зеркал, усмехнулся, размял запястье.
— Там мистер Грейвз, — шепотом сказал Криденс. Сам себя не услышал, кашлянул, повторил: — Мистер Грейвз заперт в зеркале! Я иду за ним.
— Иди, — отозвался Тесей, не спуская глаз с Гриндевальда. — Мы тут справимся.
— Я бы не был в этом настолько уверен, — прошептал Талиесин.
Сперва я хотел удивиться, почему, пока они болтают, Гриндевальд не порешил всех одним взмахом палочки, а потом заметил, что он даже усмешку дублирует, и понял, что он просто тормоз.
Криденс уходит в зеркало. Гриндевальд смотрит ему вслед. Все тормозят.
Явление 25. Те же и Ньют.
В разбитом окне вдруг возник ещё один человек. В грязном серо-коричневом пиджаке, замызганных брюках, припорошенный белой пылью.
— Ньют! Где ты был! — Тесей рванулся было к нему, но Гриндевальд, очнувшись, бросил Петрификус Тоталус. Тесей, окаменев, завалился назад, Талиесин поймал его на руки:
— Фините Инкататем! — и Тесей запоздало прикрылся щитом, освобождённый от чар.
Коротким прыжком аппарации Ньют оказался рядом.
— Я был на корабле, — бросил он. — Криденс его… сломал. И я выбрался.
И начинается экшн! *играет тема из Мортал Комбата*
Гриндевальд кидает заклятия сквозь три щита, потому что у него чит-палочка.
Он не спешил нападать, будто наслаждаясь предвкушением близкой победы. Усмехался, поигрывая палочкой, переводил взгляд с одного лица на другое.
— Что нам делать? Командуй! Ты тут аврор! — выдохнул Талиесин.
— Не кучкуйтесь, здесь тесно. Гоните его наружу, — отозвался Тесей. — Разобьём зеркала…
Он не закончил, но это и не потребовалось. Если зеркала разобьются — и Криденс, и Грейвз просто не смогут вернуться.
Ньют аппарацией прыгнул за спину Гриндевальда. Тот развернулся мгновенно, ударил ветвистой молнией, но не попал. Хлипкие стены туалетных кабинок смяло, они обуглились, вспыхнули. Талиесин, пьяный и смелый от ужаса, залил их потоком воды.
— Аппарируйте! — Ньют на мгновение возник рядом с ним и снова исчез, объявился в разбитом окне.
— Аппарировать! Как? Взявшись за руки? — Талиесин с отчаянием бросился в другую сторону. — Я не аврор! Я дипломат! Я не умею так быстро!..
— Он один, а нас трое! — бросил Тесей. Он обстреливал Гриндевальда Экспеллиармусами, но тот отбивал их все, заслонившись щитом. — Врассыпную! Двигайтесь!
Ньют аппарирует с невероятной скоростью, и Гриндевальд не может в него попасть. Талиесин ссыт, и уважающего себя сабмиссива снова вполне можно понять.
Сейчас он отчётливо понимал, что ему здесь не выжить. Он не аврор, превосходно владеющий боевыми заклятиями. Он не учёный, привыкший уворачиваться от драконов и прочих тварей. Он обычный, заурядный министерский клерк, и он будет убит здесь этим старым, некрасивым безумцем. Потому что единственное заклинание, которое он знал в совершенстве, было — Акцио.
1) Ого, теперь у нас и Ньют внезапно крутой, а сколько его грязью поливали.
2) А если бы Талиесина убивал красивый безумец, было бы норм?
3) По законам Голливуда единственное умение Талиесина сейчас должно выстрелить. Только в голливудских фильмах это ружьё красиво вешается на сцену в начале или хотя бы середине фильма, а тут врывается с мороза прямо во время кульминационной битвы.
Ещё бафоса:
— Ты! — он окликнул Талиесина. — Я знаю Скамандеров! А ты ещё кто такой?..
— Я никто! — отчаянно крикнул тот. — Меня тут вообще не должно было быть!
"Я ОМП! Меня вообще не было в каноне!".
Талиесин швыряется в Гриндевальда предметами, оказавшимися под рукой.
Он был бесполезен в бою, но зато он мог помешать ему попасть по Скамандерам, и он делал то, что умел лучше всего. Создавал шум.
Аняня.
И, как и говорил, ружьё Эйвери:
Тесей получил удар в спину, споткнулся, взмахнул руками.
— Инсендио!
— Акцио! — бросил Талиесин, и Тесея через всю комнату швырнуло ему прямо в руки из-под мощного сгустка огня.
Не думал, что можно применить Акцио к человеку, вроде он не вещь. Хотя, если учесть, что все здесь картонки...
Ииии клиффхенгер!
Они кружили, как карусель, вокруг Гриндевальда, и, казалось, это не кончится уже никогда. Он был как будто всесилен. А по лестнице в башню уже бежала толпа старшекурсников, которую вёл фон Шперинг. Заполнив разгромленную гостиную, они сомкнулись, приняв боевую позицию. Выставили вперёд посохи, будто копья.
«Нам конец», — обречённо подумал Талиесин.
Снова разбивка и снова фокал у другого персонажа.
Он слышал это весь день. Он видел знаки. В зерне, рассыпанном из мешка. В разговоре воды, льющейся из кувшина. В тенях, которые ложились на землю от могучих деревьев. Он слышал зов.
Я чувствую это в земле, я чувствую это в воде.
Короче, это Сойка, а его имя в мире духов - Клишированный Индеец Идущий Тропою Штампов.
Ночью он ушёл за пределы стойбища. Разжёг костёр в бледном свете луны, затянул длинную песню для духов. Колотушка, украшенная лентами, била в козлячью шкуру шаманского барабана. Он танцевал и пел. Он знал, что его песня слышна по обе стороны мира, что она станет дорогой тому, что хочет прийти. Он пел и кружился вокруг костра. Дорога из мира духов — непростая дорога. Сколько шагов шаман сделает вокруг костра — настолько сократится путь духа. Он будет идти по его следам, он будет идти, держась за голос, за длинную песню, длинную, как верёвка, протянутая в тумане.
И когда он пришёл, шаман остановился. Ноги гудели от ударов пятками в землю, горло дрожало, устав выпевать дорогу. Возле костра стоял дух. Молодой мужчина, одетый, как маг из тех, что стоят на страже зари. Совсем молодой. С глазами, тёмными, как густая лесная тень, в которой не видно тропы. С лицом, как рябь на воде.
Рябь на воде? У него, что, оспины?
— Сойка, — сказал он. — Сойка Летящая Через Дождь.
Сойка кивнул и протянул духу свою трубку в знак уважения. Он не удивился, что в мире духов известно его имя. Он был шаманом уже четверть века. В мире духов у него было много друзей.
— Я слушаю, — сказал Сойка.
Воин взял предложенную трубку, покрутил в руках, явно не зная, что делать с ней дальше.
— Персивалю нужна твоя помощь, — сказал дух. — Он умирает.
И на этом конец главы, котаны. В целом благодаря экшну вторая её часть не такая уж плохая, хотя персонажи всё ещё тупы, и язык всё ещё плох. Но хотя бы стало бодрее. Впереди последняя глава и эпилог.
У НК даже видно фирменное выражение лица - "Под носом насрано". 
