В этот раз в плену было удивительно скучно.
Грейвз думал, Гриндевальд запрёт его в подземелье Дурмштранга, уже готов был увидеть холодные каменные стены, голый пол и ржавые кандалы. Но нет. Комната была обыкновенной до разочарования: шелковые зеленоватые обои с золотыми цветами, старинная мебель, белая дверь с бронзовой ручкой, стрельчатое окно в толстой стене. Как будто Гриндевальд решил устроить своего пленника с полным комфортом. Интересно, зачем?..
Чтобы автор смог описать бохатую обстановку, вот зачем. Без стрельчатого окна жизнь не та.
Грейвз шарится по комнате, пытается взломать дверь, но та вроде как ненастоящая, и в скважине неестественная темнота, даже после того, как он посветил туда фонариком Люмосом.
Дверь "не вздрогнула даже от Редукто". Редкий случай, когда Грейвз колдует прямо в кадре. Уникальный момент, дамы и господа!
Окно тоже оказывается заколдовано:
Любые заклинания просто растворялись, не нанося никакого ущерба. Стены впитывали их, как рубашка — пятно от соуса. Только на этих обоях, на двери, даже на потолке не оставалось никаких следов. О такой магии Грейвз никогда не слышал.
Стены впитывали, как рубашка, но не как рубашка. Мастерская метафора.
Обыкновенность оказалась пугающей иллюзией. Комната была… фальшивой. Из книжного шкафа нельзя было вытащить ни одной книги — корешки сливались друг с другом, книги будто вросли в полку, а между стеной и шкафом нельзя было просунуть ни волоска. Свечи в серебряном канделябре на столике горели, не оплывая, их пламя не жгло.
Есть подозрение, аноны, что Макс читал местное творчество! Помните, было развождо, где Ньют запихнул Грейвза в стеклянный шарик? Дом есть, камин есть, выйти нельзя, у портрета Криденса пуговицы вместо глаз? Ну вот... конечно, это в некотором роде общее место, но НК у кого угодно украсть может. Тем более что дальше фигурирует пустая чёрная рама на стене.
Грейвз теряет счёт времени.
Он считал свой пульс — ровный, размеренный, как маятник, легко толкавшийся в пальцы под шрамом на левой руке. Он оставлял царапины на дверном косяке, прочерчивая ногтем слой краски, но стоило ему отвернуться, как все следы исчезали. Отодвинутое от столика кресло не двигалось, пока он пялился на него, но едва Грейвз отводил взгляд, как оно мгновенно и бесшумно оказывалось на прежнем месте. Комната сопротивлялась любым изменениям, и что бы Грейвз ни делал — возвращалась к одному и тому же состоянию. Сколько ни бросай камни в пруд, а круги на воде всё равно разгладятся.
По-моему, это даже неплохо, кроме упоротой фразы про легко толкавшийся хуем в жопу пульс под шрамом.
На стене висит рама в человеческий рост, в раме чернота.
Внутри была стеклянная чернота. Гладкий прямоугольник тьмы.
Грейвз экспериментирует с рамой, ничего не выходит. Патронус тоже пройти сквозь неё не может и ведёт себя как-то странно:
Дымная серебристо-голубая рысь покрутилась по комнате, поскреблась в дверь и в окно, обнюхала пустую раму, запрыгнула на шкаф и улеглась там, щуря светящиеся глаза и свесив широкие лапы.
Мы уже в курсе, что Патронус у Грейвза по меньшей мере радиоуправляемый, а по максимуму разумный, судя по первому фику. Так что глупо выдвигать претензии, что Патронус в каноне довольно быстро исчезает, но всё равно странно.
Кстати, маленькая деталь: Грейвз, по идее, ещё не мог передать сообщение Серафине через Патронуса не только потому что он был без палочки, но и потому что передача голосовых сообщений Патронусом - ноу-хау ненавистного Дамблдора специально для Ордена Феникса. Не помню, упоминали ли это в треде.
Грейвз тем временем страдает фигнёй:
Чтобы чем-то занять себя, Грейвз ещё раз обследовал комнату. Заглянул под зеленоватый ковёр на полу, нашёл там немного сора и сушёную дохлую муху. Из-под дивана достал клубок пыли. Трансфигурировал его в тенисный мяч. Простучал мячом все стены, пол, потолок, окно, пустую картинную раму — звук везде был одинаково ровный, глухой. Ему не хотелось спать, есть, он не чувствовал усталости или естественных позывов организма.
Он поиграл с Патронусом, словно с котёнком. Почитал вслух стихи. Поупражнялся в магии, вспоминая недавно заученные заклинания… Занятий было так мало, а времени здесь — так много. Сколько его прошло? Сколько ещё впереди? Белая мгла за окном, чёрная мгла в старой раме не двигались, не менялись.
Вот и уже хочу, чтобы скорей произошло хоть что-нибудь. Или эта ебанина закончилась. Я понимаю, он намеренно попал в плен, но мог бы потревожиться за близких, не знаю. Или всё дело в том, что фик настолько скучен, что даже герою в нём будет невыносимо скучно?
Представляете, Макс запирает читателей в комнате без выхода и заставляет читать свои великие произведения.
Грейвз удобно устраивается на диване, кидает мячиком в стену и общается с мурлыкающим Патронусом.
— Тебе нужно имя, — внезапно сказал Грейвз. — Если я застрял здесь надолго, мне нужно будет как-то к тебе обращаться, чтобы не свихнуться от одиночества раньше времени.
Рысь мурчала, не переставая. Патронус не обладал собственной волей — он, строго говоря, вообще не был живым существом.
Если не обладал, то кто тогда заставил его ложиться на каминную доску и мурлыкать? Или ты всё это время отдавал ему мысленные приказы, но не сообщил об этом читателям? Или самостоятельное поведение не признак наличия воли?
Хм, возможно, волей в этой вселенной обладает только сияющий Грейвз.
Грейвз наконец-то прямым текстом признаёт, что он дева в беде:
— Интересно, чем сейчас занят Криденс, — сказал Грейвз. — И где наша дипломатическая миссия. Сдаётся мне, я многое пропускаю, сидя здесь. Хорошо ещё, не лежу в хрустальном гробу… пока другие отдуваются.
Грейвз начинает нервничать, что его не найдут и что он останется тут навечно, даже не сможет умереть. И утешает себя тем, что Криденс найдёт его.
— Криденс упрямый, — сказал он себе вслух, запустив мячик в стену. — Он не отступится. Он будет искать. А я терпеливый… Я подожду. Мне некуда торопиться.
Криденс упрямый. Он никогда не оставит попыток найти его. Рано или поздно, сколько бы ни прошло дней, недель… месяцев или лет, каким бы хитроумным способом Гриндевальд ни заточил его в этой уютной тюрьме, Криденс отыщет своего мистера Грейвза. А Грейвз будет ждать.
Как же меня тошнит от фразы "отыщет своего мистера Грейвза". И мистер сквикает, и что Грейз в таких выражениях думает о себе. Уверен, он должен свой член называть "мистер Грейз-младший" или что-то в этом духе.
И да, ему некуда торопиться, а Криденс пусть положит свою жизнь на поиски этого диванного приложения. Других дел Криденс себе в жизни не найдёт.
Дальше через разбивку пустой строкой заснувшего Грейвза и задремавшего чтеца будит Гриндевальд:
— Перси, Перси, Перси… Проснись, Перси, поговори со мной.
Напоминаем, что все хотят и любят Грейвза.
В раме на стене, там, где раньше была чернота, виднелся чей-то рабочий кабинет. Там стоял Гриндевальд — беловолосый, аккуратно одетый, со злой ухмылкой. Грейвз даже испытал некоторое воодушевление: Гриндевальд пришёл поговорить с ним. Конечно, не для того, чтобы развеять апатичную скуку своего пленника, но это было хоть какое-то разнообразие, а в данных обстоятельствах разнообразие было для Грейвза особенно ценным.
Понимаю тебя, Перси, я тут тоже уже заебался читать про то, как ты гладишь своего Патронуса.
Очень неудобное оформление мыслей героя:
— Как твои дела, Перси?.. — спросил Гриндевальд, внимательно разглядывая его лицо.
Хочешь увидеть, как я тут изнываю от бездействия? — внутренне усмехнулся Грейвз. — Не дождёшься.
Дальше становится ясно, какая битва умов нас ждёт:
Он шагнул вперёд, вытянул руку и встретил пальцами невидимую преграду. Это, конечно, было ожидаемо — обезопасить себя от опасного пленника. Стоило признать, Гриндевальд учился на своих ошибках.
Вот это да! Вот это предвидение, мышление шахматиста! Гриндевальд научился защищать себя от опасного пленника, а Грейвз уважительно оценил этот хитрый ход.
— Согласись, в этот раз я к тебе милосерден. Никаких пут, никакой сырости — расположил тебя с полным комфортом. Ты тут не скучаешь?.. — с фальшивой заботой спросил Гриндевальд.
Грейвз постучал себя пальцем по виску.
— У меня с собой хорошая библиотека. Спасибо, что спросил, но мне есть чем заняться.
Видели мы, как ты не скучаешь. Кстати, заодно выяснили масштабы внутренней библиотеки Грейвза: пара томиков стишат.
НК пытается в рост персонажа:
— Так ты занят? Я невовремя?.. — тот поднял белые брови, разыгрывая невинное беспокойство. — Прости, если отвлекаю. Зайти в другой раз? Скажем, лет через сто?..
Он жадно шарил глазами по лицу Грейвза, выискивая хотя бы намёк на слабость. Грейвз смотрел на него, видел его в опасной близости, будто своё отражение… и впервые не чувствовал страха. Там, где раньше всегда был страх, заполнявший холодную пустоту в груди, теперь было тепло.
Впервые за долгие годы он был не один. Кое-кто нуждался в нём так сильно, что был готов смести любые препятствия между собой и Грейвзом. И этот кое-кто был обскуром. Возможно, сильнейшим магическим существом в мире, не считая драконов. Этот кое-кто едва не убил самого Грейвза, когда поверил, что теряет его.
Мне кажется, тут мы должны увидеть такой классический голливудский ход. Знаете, у героя часто есть гандикап, именно то, чего он боится, и в финале он с этим справляется, потому что по ходу фильма вырос или нашёл, за что бороться.
В начале фика Грейвз пережил плен и жутко боялся оказаться в этой ситуации снова. Но он познал любовь, преодолел себя, вот это всё. И в финале, когда сюжет сталкивает его лицом к лицу с Гриней, он справляется... только не выходит всё равно. Никакого конфликта тут нет. Он просто боялся, а теперь перестал бояться. Нет преодоления. Точнее, оно было в формате "Расскажи. - Хуй полижи".
А дальше автор ещё и подсвечивает это тем, что на самом деле у Грейвза появилась сильная зверушка, поэтому он и не боится, а вовсе не из-за силы любви:
Сейчас, вспоминая ту сцену ревности на развалинах дома, Грейвз больше не чувствовал ужаса. Он чувствовал…
Давай признаем, — с какой-то добродушной язвительностью сказал внутренний голос. — Ты был впечатлён.
Да. Да, чёрт возьми, он был впечатлён. Восхищён. Поражён. Польщён, конечно же. Как это может не льстить — когда такая ужасающая мощь покоряется твоему слову, льнёт к твоей руке и заглядывает тебе в глаза?!.
То есть ты довёл человека до припадка, а теперь с удовольствием вспоминаешь об этом. Вот как круто, вот как он из-за меня может.
Дальше сразу идёт кусок, от которого уже поорали все:
А ведь Криденс не был таким. Жалкий, испуганный, злой — вот каким он был. И Грейвз чувствовал почти родительскую гордость, понимая, что это именно он развернул Криденса во всю его мощь, это он дал ему опору, он дал ему правила, он дал Криденсу… Криденса. Его труд не был напрасным. Каждый шаг, каждый выбор, который он делал, каждый разговор, каждое усилие над собой, каждая капля понимания, которую он выжимал из себя, каждая улыбка, когда уже не было сил улыбаться, каждое ласковое слово, каждая минута держания себя в руках, каждый тяжёлый вздох, каждый нежный поцелуй, каждая искра огня, полыхавшего между ними — всё это, собравшись вместе, в одно размазанное на месяцы нечеловеческое усилие, вернулось к Грейвзу отчётливым, ясным пониманием.
Криденс придёт.
И когда он придёт, никому не покажется мало.
И он дал Криденсу Криденса посредством изнасилования, игры в цвета и уходов на блядки с Талиесином. Я бы очень хотел, чтобы Криденс пришёл, и не показалось мало действительно всем, в том числе и прежде всего самому Грейвзу, а потом Криденс гордо ушёл бы в закат, но мы же понимаем.
Моар божественного стиля:
Грейвз улыбнулся. Широко и свободно, будто совсем не был пленником. Легко. Гриндевальд сощурился, сузив глаза, сложил губы в неприятную скобку.
В скобку. Скобку, блеать.
Дальше, кажется, "на тебе!" в адрес Деппа:
— Сколько тебе лет, Геллерт? — неожиданно спросил Грейвз.
Гриндевальд насмешливо выгнул бровь. Кажется, он всегда так делал, когда не мог сходу ответить. Грейвз не стал ждать, пока тот придумает язвительную реплику.
— Выглядишь так, будто сто лет для тебя уже прошло. В нашу прошлую встречу был как-то посимпатичнее… Ах, да, прости, — Грейвз улыбнулся ещё шире. — В нашу прошлую встречу ты выглядел, как я.
Дальше два школьника пытаются обмениваться язвительными репликами:
— Как тебе жилось в деревенской глуши, Перси? — спросил Гриндевальд, прогнав с лица промелькнувшую ярость. — Без работы, без власти, вдали от настоящей жизни?.. Кошмары не мучали?
— Знаешь, не очень, — светским тоном ответил Грейвз. — Отдохнул от тебя, козла, выспался наконец, поправил нервы на свежем воздухе. Тебе бы тоже не помешало пожить в деревне, а то ты бледноват. Забот много?..
От тебя, козла... какой стиль, какой стиль. Берроуз.
Знаете, у меня это вызывает ассоциации с Камшой. Там тоже много такой школьной язвительности и игры в поддавки, когда оппоненты разложены максимально удобно для упражнений шикарного героя в остроумии.
— Тяжёлая у тебя работа, — Грейвз покивал в знак согласия. — Результаты, правда, так себе, но хоть беготни много. Пока бегаешь, не чувствуешь себя жалким неудачником, да?
— Чувствую, говоришь по собственному опыту, — парировал Гриндевальд, насмешливо улыбаясь.
Нет, Геллерт, он даже бегать не начинал. У него жопа сразу примагничивается: то в глуши сел на неё ровно, то в плен.
Они усаживаются у камина, продолжая мимимикать и спрашивать друг у друга, как дела.
Слушайте, он точно нечитает:
— Пока ты прохлаждался, я менял мир.
— Это как же? — с искренним интересом спросил Грейвз. — Диванную обивку поменял или стены покрасил?
Он, очевидно, полагал, что знает, куда ужалить. Он думал, что знает о Грейвзе всё — ведь он выпотрошил его, как цыплёнка, изучил все его страхи, знал все секреты. И это действительно было так, но кое-чего Геллерт о нём всё же не знал. Он не знал, что Грейвз состоял не только из грязных секретов и страхов.
Тупая Ро, но при этом умный НК криво и топорно пытается в её, Ро, основную мысль. Ну, знаете, "ты не знаешь ни любви, ни дружбы, мне жаль тебя", как в пятой книге.
Они продолжают уныло язвить, Гриндевальд говорит, мол, так скучал по нашим разговорам о политике. Геллерт, ты тоже тупой, потому что в фике тупого автора, но у тебя реально давно не было собеседников, если ты по этому комоду скучаешь!
Слабое место Грини! Сила следовательского взгляда Грейвза!
— Почти как Альбус?.. — невинно поинтересовался Грейвз. — Извини, или он для тебя тоже был — Перси?..
Гриндевальд заметно вздрогнул, у него на лице промелькнул страх. Всего на миг, но Грейвзу было достаточно, чтобы заметить, как сжались зубы и прервалось дыхание. Он смотрел на Гриндевальда, будто тот сидел перед ним в комнате для допросов — внимательно, пристально, не упуская ни одной детали. Тот быстро справился с собой, надменно усмехнулся.
— Ревнуешь?.. Не надо, Перси. Ты для меня уникален. Второго такого осла трудно найти.
Вот уж действительно.
Грейвз, довольный тем, что смог уколоть Гриню, соглашается поговорить о политике. И немного внутреннего мира мудака:
Он чувствовал молодую, весёлую злость. Столько лет он пытался менять мир, убеждал, льстил, уговаривал консервативных трехсотлетних чародеев Конгресса, что мир не стоит на месте, и нужно двигаться вслед за ним — но все так панически боялись перемен, были так запуганы внезапными и бессмысленными атаками Гриндевальда, что любые реформы приходилось проталкивать нежно и аккуратно, как хер в задницу излишне нервному мальчику. Одной рукой держишь, чтоб не вертелся, второй направляешь, третьей развлекаешь его, пощипывая за соски, чтоб не косился себе за спину, четвёртой поддрачиваешь ему, чтоб расслабился и впустил, и всё это — не затыкаясь ни на минуту, потому что стоит тебе закрыть рот, как он мгновенно забудет все ласковые уговоры, завизжит и кинется удирать.
Это божественное сравнение уже приносили в тред, но я просто не могу. Очешуительные представления о сексе. Здесь прекрасно всё: что партнёр от тебя готов убежать с визгом, что ты так к нему относишься, что дрочишь ты ему только чтобы впустил, и что даже образ насчёт третьей и четвёртой рук, который должен был, по мысли автора, показывать, что ты должен успевать одновременно всё и прыгать вокруг мальчика с бубном, выглядит тупо и оставляет впечатление, что автор запутался в руках. Как это только получается у НК?
Отдельно доставил глагол "поддрачивать". Это как вообще?
Грейвз наконец получил возможность говорить открыто. Высказать всё, что накопилось, виновнику всех своих бед — не скрываясь за дипломатией, не выбирая выражений. Высказать правду, которую он давно носил в себе — и он почувствовал, как азарт впрыснулся в кровь, словно бензин в камеру двигателя не-маговского автомобиля.
Откуда он знает устройство техники магглов? Он не Сириус Блэк, в конце концов, и не Артур Уизли.
Меня уже так раздражает этот текст, что хочется после каждой реплики Грейвза постить арт с Мародёрами, Лили или Дамблдором (кого там ещё не любит чета?). Или вот мотоциклы, раз уж вспомнили Сириуса. Или котиков. Что угодно, чтобы разбавить этого унылого гондона.
Грейз разгоняется:
— Я помню, ты всегда говорил, что желаешь магам свободы…
— Неужели ты наконец догадался? — тот усмехнулся, но не стал перебивать. Грейвз покусал губу.
Еблан, это уже называется перебить.
Грейвз спрашивает "Где деньги, Зин?" "Где карта, Билли?" "Где результаты, Геллерт?". Как мы помним, одной рукой НК писал, что Гриндевальд тупой, другой рукой - что ему, автору, пришлось потрудиться и вывернуть канон, чтобы показать Гриндевальда умным, а третьей рукой дрочил. Так я сейчас не пойму, Гриндевальд у него всё-таки умный или нет?
— Ты так ничего и не понял, — разочарованно ответит тот. Огонёк интереса в его глазах погас. — Такие, как ты, никогда не понимают. Даже если ткнуть вам ответ в морду.
— Ладно, — покладисто согласился Грейвз. — Пусть я не вижу. Пусть я слепой. Но покажи мне хоть одного зрячего. Хоть одного мага, который скажет: вот, вот стоит Геллерт Гриндевальд, человек, который изменил всю мою жизнь! Я был несчастен, а он открыл двери моей темницы, и теперь я счастлив!
— Продолжай, Перси, у тебя отлично получается паясничать, — бросил тот, усмехаясь с какой-то горечью. — Не останавливайся.
Да нет уж, пусть он остановится, пожалуйста.
Грейвз разговаривал с Патронусом, а я разговариваю с Гриндевальдом. 
Потому что это пиздец уныло.
Наш сиятельный спрашивает Геллерта, мол, ты убиваешь магглов и взрываешь магазины, маги за тобой подчищают, ну и где смысл твоего террора?
— Ты думаешь, ты уел меня? Нет, ты просто расписался в том, что неспособен понять, чем я занимаюсь! — резко бросил Гриндевальд. — Чего ещё от тебя ждать!
Он уже не сидел спокойно — щурился, сжимал губы, кривил усмешку углом рта.
У него усмешка в уголке рта была, как сигарета, что ли?
Оборвать разговор и уйти он уже не мог — это бы означало, что слова Грейвза задели его. Что в них была правда. И он отвечал, изо всех сил стараясь не оправдываться, а нападать в ответ.
Опять какая-то логика школьника. А если Грейвз и останется при убеждении, что он прав и смог задеть Гриню, то что? Он сидит в плену, чёрт тебя дери.
Ёрзай, ёрзай, — с удовлетворением подумал Грейвз. — Я только начал.
То есть эта ебола надолго, да? 
Сперва Гриня опять гудит "ты не понимаешь", а потом всё-таки разражается речью с большим количеством восклицательных знаков:
— Мы, маги, сотни лет назад были хозяевами этого мира! Мы правили людьми, мы были богами! Магглы всегда боялись нас — и правильно делали! — воскликнул он. — Мы созданы, чтобы управлять этим миром! Мы можем постичь его тайны, мы можем управлять временем, жизнью и смертью! Мы обладаем великой силой! Почему мы должны прятаться? Почему мы должны их бояться? Зачем нам дана магия, если не для того, чтобы властвовать здесь по праву? По праву сильного! Это порядок вещей, созданный изначально! Но такие, как ты, никогда этого не поймут! Вы скорее согласитесь сдохнуть в безвестности, чем встать с колен!
НК уже устами Гриндевальда высирается на мир Роулинг и магию у Роулинг:
Нет никакой особенной магии в том, чтобы заставить вилки и ложки танцевать канкан. Нет никакого смысла в том, чтобы превращать мышь в тарелку и наоборот. То, чему учат в школах — это осколки, выжимки настоящего, подлинного искусства.
Если ты считаешь, что это не магия, козлина, иди и напиши свою.
Вот знаете, я не люблю так говорить обычно, я считаю, что фанфики - это хорошо, и свои идеи в авторский мир тоже круто приносить. Но презрение и ненависть к миру Роулинг настолько прут изо всех щелей, что я не понимаю, зачем он вообще пишет по ГП и ФТ. Да, знаю, Вождь просит, но и Вождь этот мир не любит. Нахрена? Вот нахрена?
Теория заговора:
— Школы не учат магии, — с отвращением сказал он. — Школы делают из магов безмозглых ослов, которые боятся прикоснуться к по-настоящему грозным силам. И это везде. Сосредоточие этой тупости — твоя любимая Конфедерация, которая диктует каждому магическому правительству, как получше оболванить учеников. Современные маги толком не умеют пользоваться той силой, что им дана. Они просто привыкли облегчать себе жизнь, помахивая волшебной палочкой.
— Они используют магию, чтобы… чистить ботинки. Печь пироги. Переворачивать страницы в газетах!..
Действительно, какая гадость, как они только могут! С помощью магии надо анально ебаться под гексаграммами из Книги Перемен, тупые вы волшебники. А вы печёте свои мещанские пироги.
Дальше Гриня говорит, что в древности шестнадцатилетка смогла создать такие крутые артефакты, что он пять лет пытался понять, как они работают. Геллерт, не хочу тебя расстраивать, но, может, это была древняя работа над ошибками, и всё работало криво на самом деле?
Короче, его мысль в том, что маги боятся собственной силы, а надо овладеть великой магией и загнать магглов под шконку.
Суперский ответ Грейвза:
— Знаешь, в чём твоя ошибка, Геллерт? — спокойно спросил он. — В том, что ты идиот.
— Я ведь согласен с тобой, — сказал Грейвз. — Не во всём, но в главном — согласен.
Теперь Грейвз задвигает длинную, длинную, длинную телегу. Суть её сводится к тому, что бессмысленно устраивать террор, если сами маги не хотят изменений в обществе и не собираются снимать Статут. Враги Гриндевальда - не злые авроры, а само волшебное общество, и теперь никто тем более не захочет отменять Статут, потому что идеи такого рода ассоциируются у всех с террором. Ну ок.
Гриня отвечает, мол, всё равно замшелые пни из Конфедерации не дали бы ход реформам.
Единственное, что они умеют — это совать свой нос в каждую задницу и подставлять свою, чтобы как следует подлизали. И устраивать чемпионаты по квиддичу, конечно, — снисходительно добавил он.
— Конфедерация против реформ, потому что ты так запугал их своими выходками, — уверенно сказал Грейвз, — что даже самые либеральные маги будут молчать, лишь бы их имена не связали с твоими идеями.
Погоди, а не сам ли ты выше думал, что там все маразматики, и сравнивал переговоры с присовыванием девственнику? Или они маразматики, когда речь о тебе, и адеквашки, напуганные Гриндевальдом, когда речь о Гриндевальде?
— Статут был отчаянной и в корне неверной попыткой остановить инквизицию, Перси, — издевательски ответил Гриндевальд. — Тебе ли не знать? Твой дедуля Гондульфус был одним из тех, кто помчался учить магглов уму-разуму.
Инвизиция. Жгла ведьм. В Америке. А мужики-то и не знали.
Немного взаимоисключающих параграфов:
Кто помогал брать нас в плен, кто продавал нас в рабство, кто покупал? Не-маги? Нет, Геллерт, — жёстко сказал он. — Это были волшебники. Без них охотники были бессильны.
Проблема в том, что у них до сих пор живы династии охотников на ведьм, и они хранят настоящие руководства, настоящие артефакты, настоящее оружие против нас
И немного охуительных новостей из мира ГП. Начался кроссовер с Ван Хельсингом, а я и не заметил?
Грейвз жалуется Геллерту, что ему не дали стереть память Мэри Лу, тот горячо его поддерживает.
Знаешь, что мне каждый раз отвечали?
— «Нет!»
— Да! — обвиняюще воскликнул Грейвз. — Мы не можем!
Волшебники связаны Статутом по рукам и ногам, но среди не-магов ведут себя так, будто это не люди, а какие-то обезьяны, которые не способны разумно мыслить. Нам приходится в газетах — в газетах, Геллерт! — печатать объявления в каждом выпуске на первой полосе: «Пожалуйста, не забывайте использовать Обливиэйт! Будущее магического сообщества зависит от ваших волшебных палочек!» Уважайте труд обливиаторов, блядь! — не сдержался он.
Внезапный призрак СССР в последней фразе.
Обилие восклицательных знаков начинает утомлять.
Грейвз рассказывает историю про то, как он служил обливиатором, и однажды его команде пришлось отобливиэйтить целый район, потому что одна ведьма повадилась летать там на метле, думая, что ночью никто не смотрит. Маргарита, ты?
Мне хочется тут вставить кадр из пятого фильма с полётом через Лондон, но мне лень его искать, и я не буду придираться. (Тем более что в книге летали под невидимостью.)
Грейвз рассказывает ещё пару рабочих кулстори: как молодёжь запустила боггарта в парк аттракционов, а зельевар отправился испытывать зелья на стадион во время бесбольного матча.
Несколько не-магов погибли, потому что их не успели расколдовать!
Наверное, всё-таки дать противоядие, а не расколдовать? И что он там испытывал, волшебный иприт?
Короче, волшебники сами палятся, проблем много, Ньют Скамандер мудак со своим чемоданом, всё плохо. Гриня делает вывод, что поэтому этому городу и нужен такой герой, как он. Потому что проблема в самом Статуте.
И они опять идут по кругу: нужно отменить Статут - Геллерт, ты идиот - нужна революция - Геллерт, ты идиот.
Грейвз приоткрывает завезу заговора масонов:
— Оглянись, Геллерт, — с улыбкой сказал Грейвз. — Кто твои сторонники?.. Как их зовут?.. Все знают тебя, ты на виду, на слуху, ты — пугало. А они — в стороне от твоих дел, чистенькие, незапятнанные, все в белом. Ты пачкаешь руки, убиваешь, похищаешь, пытаешь… А тебя просто используют, чтобы хапнуть побольше власти, побольше денег. Чтобы устранить конкурентов… Как Нокс, например, — вспомнил Грейвз. — Я же знаю его много лет. Это прагматичный, расчётливый эгоист. Ему нет дела до высоких материй. У него есть одна мечта — начать сбывать не-магам волшебные сувенирчики. Золотая жила! А я вечно ставил ему палки в колёса, потому что только не-магов с волшебными палочками мне не хватало. А тут подвернулся ты и сделал за него всю работу…
Чем Ноксу помог Гриня, абсолютно не понятно. Грейвз сам выше говорил, что из-за Геллерта никто слышать не хочет о смягчении Статута, значит, и продавать магглам ничего не разрешат. Логика? Логика, ау?
Грейвз дерзкий, как пуля резкий:
— Знаешь, чего я боюсь, Геллерт? — задумчиво спросил он, крутя сигарету. — Есть у не-магов такое изобретение, называется пулемёт. Бьёт вот такими патронами, — он продемонстрировал Гриндевальду сигарету, зажав её двумя пальцами, — два-три дюйма длиной. Десять выстрелов в секунду. Десять! — резко повторил он, отбросив спокойный тон.
Короче, рано или поздно магглы обнаружат магов. Поэтому Геллерт предлагает выкатить против них темнуху, а Грейвз - постепенно выйти из шкафа.
Весь этот диалог отменно скучен, и я уже задолбался читать их тягомотную дискуссию. Такое чувство, что две НК спорят друг с другом в комментах.
— Болтовня и бюрократия! — перебил Гриндевальд. — Ты предлагаешь не действовать, а рассуждать. Бесконечно говорить, говорить и говорить
Точно! Хватит уже говорить! Начните делать хоть что-нибудь!
Наш автор - мастер внезапных сравнений:
— Я лично, — резко ответил Грейвз, — сделал для защиты свободы американских магов всё, что было в моих силах!
— Таскаясь по переулкам за сиротками? — едко спросил Гриндевальд.
Грейвз посмотрел на него, подняв бровь. Дались же ему эти сиротки. Неужели так и не понял, что этот приём уже не работает?.. Гриндевальд смотрел вызывающе, с лёгким недоумением. Давай, давай, пусть до тебя наконец дойдёт, — подумал Грейвз.
Молчание затянулось. Грейвз смотрел спокойно, слегка изучающе, как флегматичный глава семьи смотрел бы на плохо воспитанного гостя, рассказавшего за столом непристойный и несмешной анекдот. Белоснежная скатерть, хрусталь в огоньках свечей, фарфор, шесть перемен блюд, тихие разговоры, и вдруг — «мы, ковбои, народ грубый — лошадей ебём».
Я не понял, ты это написал чисто чтобы вставить лихое матерное слово?
Короче, дальше следует простыня про кока-колу и "молодой праздник Рождество".
Господи, каждый раз рыдаю с этого великого комбинатора:
мы через десятые руки свели вместе Санта-Клауса и Кока-Колу
А если б не через десятые, магглы могли начать догадываться!!!
Короче, на протяжении истории человечества магглы не верили в волшебство, да-с. А теперь, в тридцатые годы двадцатого века, внезапно начали. Благодаря Грейвзу.
В последние годы Отдел обливиации в конце декабря почти в полном составе прохлаждался без работы, потому что никто не пугался, случайно увидев магию. Без работы по обливиации, конечно, — усмехнулся Грейвз, — потому что я поручал им шляться по улицам и устраивать маленькие, крошечные, добрые чудеса.
И вы нарушали закон, красавчики.
— А как же охотники на ведьм, которых ты так боишься? Куда их? — насмешливо спросил Гриндевальд.
— Тем, кто будет упорствовать — стереть память, — ответил Грейвз. — Завербовать своих людей в маггловских правительствах по всему миру, начать лоббировать нужные нам законы.
Гей-лобби какое-то.
Короче, Грейвз доказывает, что он умный, а Геллерт нет, и надо было не мешать Грейвзу спасать мир, а теперь-то, конечно, уже всё.
— Я видел достаточно за твою карьеру, — ответил Грейвз. — Шуму много. Результат — нулевой.
— Как же тогда тебя угораздило опять мне попасться? — вспылил тот.
— Геллерт, я один из самых либеральных и прогрессивных магов, — проникновенно сказал Грейвз. — Я один из тех, кто согласен с тем, что отмена Статута необходима. Скажи мне, как моё похищение поможет тебе добиться своей цели?..
Погоди-погоди, на главный вопрос ты не ответил. Хули ты ему попадаешься? Нет, в этот раз хоть по осознанному согласию своей воле, но в первый-то что было, а?
Нудятина продолжается. Далее Грейвз учит Гриндевальда, каким должен быть лидер. Геллерт-де окружил себя фанатиками, некому сказать ему, что он зарывается.
Я держал рядом людей, которые могли сказать мне — «Перси, ты делаешь хуйню». Я — человек, я не могу один решать за весь мир, — убеждённо сказал он. — Всегда есть другое мнение, третье мнение. Моя задача — прислушаться к ним. Даже если потом я всё равно сделаю по-своему — я должен знать, что у меня есть оппозиция.
— Я — твоя оппозиция, — сказал Гриндевальд. — Твоя, ваша… вашего консервативного, заплесневелого мирка. Если хочешь, иди ко мне, — он широко раскрыл руки, будто бы для объятий. — Изменим этот мир вместе.
Немного бетанской дуализации:
— Давай без ярких метафор, — сказал Грейвз. — Конечно, тебе нужен такой, как я. Тебе нужен тот, кто направит твою энергию в нужное русло, не позволит тебе разбрасываться, даст тебе чёткий план, даст тебе цель.
Но Гриндевальду не досталось своего Макса, поэтому его революция обречена на провал.
Интересно, каким с точки зрения четы был ТИМ Гриндевальда...
Грейвз всё приосанивается:
Пока ты бегал и кошмарил Европу, я работал, как проклятый, я менял законодательство, я торчал в Конгрессе на каждом грёбаном Совете, я по каждому вопросу вставал, как хуй на похоронах, и твердил: нам нужны поправки сюда, нам нужны поправки туда, нам нужны новые законопроекты, нам нужно развивать то, нам нужно развивать это… Я таскался на все вечеринки, как блядский коммивояжёр с чемоданом серебряных ложек, и продавал эти идеи — уговаривал, убеждал, доказывал выгоду…
Я не помню такого в первых фиках, кстати. Он там безопасностью рулил, но про поправки ничего не было.
Гриня считает Грейвза неправильным агрессором:
— Ты потратил столько лет, прогибаясь под каждого, кто обладал хоть каким-то влиянием, — Гриндевальд непроизвольно скривился.
Геллерт далее замечает, что и Грейвз ничего не добился за эти десять лет, но Грейвз мило уходит от ответа.
Видишь — никто из нас не преуспел поодиночке, — Гриндевальд развёл руками. Помолчал, серьёзно обдумывая какую-то мысль. Потом сказал, будто делая одолжение: — Но если ты так хочешь поработать со мной вместе…
— Знаешь, Геллерт, — Грейвз вздохнул, скрестил руки на груди, — ты опоздал. Если бы ты пришёл ко мне десять лет назад — я бы задумался. Правда.
Грейвз признаётся, что примкнул бы к Гриндевальду даже после плена, но не может простить ему убийства ОМП.
И по этому поводу они пиздят, пиздят, пиздят.
А потом пиздят неожиданно про кошмары. Реально переход внезапный:
— Значит, за Криденса ты на меня не в обиде?.. — небрежно спросил тот, отворачивая лицо.
— Откровенно говоря, ты не самое страшное, что встречалось на пути Криденса, — спокойно сказал Грейвз. — Я не веду мелочный счёт каждой твоей подлости и каждому преступлению, Геллерт. Я не судья.
— Боишься слишком большой ответственности, Перси?.. — издевательски спросил тот.
Грейвз оценивающе скользнул по нему взглядом, с головы до ног, присматриваясь, будто видел впервые, отмечая детали — белую пыль на подошве ботинок, шерстинки на брюках, едва заметную нервную дрожь в пальцах, тени под глазами, искусственную ухмылку.
— Ты так долго был мной, — задумчиво сказал он, разглядывая своего тюремщика, слегка склонив голову набок. — Я смотрю, одеваться научился. Хоть что-то полезное у меня перенял… А что ещё, интересно, у нас с тобой общее? — он уткнулся в висок указательным пальцем, рассеянно прикрыл губы. — Кошмары?.. — наугад спросил он.
Грейз долго описывает Гриндевальду его кошмар про то, как тот в зеркале видит чужое лицо.
ы лежишь, заставляя себя пошевелиться. Заставляешь, приказываешь себе, уговариваешь себя… Потом наконец встаёшь. На ходу протирая глаза, шаркаешь умываться, как дряхлый старик, которого не держат ноги. Ты чувствуешь, что тебе четыреста лет. Ты включаешь воду…
Потом разгибаешь спину, и сквозь пальцы смотришь на своё лицо в зеркале… И видишь чужие глаза. Чужие брови. Чужое лицо, — тихо сказал он.
Типичное утро Вождя? О__о
Короче, он пересказывает Геллерту свой (и его) кошмар, Геллерт бледнеет, Грейвз кайфует. Идиллию прерывает Нокс Валейнтайн, пришедший в комнату через ту же раму.
Нокс здесь нужен, чтобы продемонстрировать правоту Грейвза. Когда Гриня огрызается, мол, ты невовремя, Нокс начинает давить и напоминать об обязательствах, так что мы понимаем, что Гриня марионеточный террорист, а Грейвз велик и мудр.
— Я предупреждаю тебя, Геллерт, что если ты не выполнишь условия нашей сделки — ты пожалеешь, — абсолютно спокойно сказал Нокс. — И репутация величайшего тёмного волшебника тебе не поможет. Ты знаешь, что на кону — очень большие деньги, за мной стоят очень серьёзные люди.
Гриндевальд психует и превращает Нокса в золото. После этого он решает поставить Грейвзу шах и мат, показав ему воспоминание о том, почему тот на самом деле оказался в плену (потому что снял мальчика, а это оказался Гриня, обезвредивший его в два счёта).
Не очень понятно, для чего Гриня изменил ему память и приберёг этот козырь напоследок. Заранее знал, что Грейвз его занудит, и захочется одним щелчком поставить его на место?
Грейвз психует от того, что его поймали на его маленький грязный секрет, а Гриня добивает:
— Когда я выйду отсюда… — хрипло начал он, но Гриндевальд перебил:
— Когда ты выйдешь?.. — его лицо исказилось от ярости. — А с чего ты взял, что ты можешь отсюда выйти? С чего ты взял, что ты всё ещё жив? — с ненавистью спросил он, подходя ближе к раме. — Может, ты теперь чёртов портрет, Персиваль Грейвз?..
До чего неверибельно это обращение по имени и фамилии сразу. Кто так говорит вообще?
Глава заканчивается так:
— Нет, — Грейвз покачал головой, цепляясь за отчаянную надежду. — Нет, ты не убил бы меня. Я нужен тебе, чтобы Криденс…
— Криденс, — тот усмехнулся, провёл языком по зубам. — Не волнуйся, Перси. Чтобы приказывать Криденсу, ты мне не нужен.
Клиффхенгер! Интрига! Напряжение!
Кого я пытаюсь обмануть. Наконец-то эта глава закончилась. Но я мазохист и готов испить эту чашу до дна на выходных.
Две вещи остались мне непонятны, хотя я знаю ответ на обе - "Это НК")) Первая. Все мы слышали стрим, все читали фики, все мы знаем, что у НК нет чувства юмора. Ни спонтанного, ни эпического, ни пошлого, ни черного, ни панковского, ни детского. Его просто нет, не дано, недоступно, не судьба. Уровень заблокирован. Для чего НК все время пытается шутить, и не просто шутить, а писать остроумные диалоги, хотя для этого ей к каждой реплике приходится добавлять "очень остроумно и очень язвительно сказал мистер имярек", иначе читатель не просечет тонкоты и подумает: "Господи, да что ж за зануда этот мистер..." Ей это психолог посоветовал - взять себя в руки, преодолеть застенчивость и шутить вопреки всему, для внутреннего раскрепощения? Или это шутки-самосмейки из диалогов с Машей, оставшихся за кадром? Второе. То, что НК не умеет разговаривать на русском матерном - это говорит о ней даже хорошо. Но зачем она ни к селу ни к городу вставляет отдельностоящие матерные слова, смотрящиеся как кучка говна в актовом зале? Для самоутверждения? Для брутальности? Для возбуждения Манон? Реально же выглядит, как давным-давно, когда на телевидении ввели запрет на "нехорошие слова" в вечернем эфире, ровно в 23:59 Александр Анатольевич останавливал вещание и начинал считать: "59!58!... 2! 1! ЖОПА!!!" Так и у НК слово "ебать" предваряется кучей ненужных ужимок за два абзаца до произнесения. Только у А.А. это было глупо, но смешно, а у Н.К. это глупо и... а, ну да.
