Альбин рассказывает охуевшему Корнелию, что во все виноват Рибалтер, и что сам Альбин теперь герой, потому что у него не получилось Корнелия выпилить:
– Рибалтер! Пошутить решил, сукин кот! Изготовил бланк, нарисовал печать, подсунул бумажку в ящик! Весельчак, а? Ну, сейчас он не веселится.
Интересно, что Корнелий поверил сразу. Почти без удивления. Только усталость наваливалась все тяжелее. К счастью, рядом торчал из травы горбатый камень, Корнелий сел на него. Положил «дум-дум» на колено, однако так, чтобы ствол смотрел на Альбина.
– Расскажи, – тихо приказал он.
– Да что долго рассказывать! – ликовал Альбин. – Решил разыграть тебя, дурак!.. Хлебнул ты страху-то, а? Вот счастье, что я тебя не это… не того… А?! Думаешь, я в обиде, что ты меня по башке? Правильно ты меня! Зато я теперь в героях! Начальство определило: «Противился исполнению акции ин-ту-и-тивно! Спас человека». Во!.. А дружок-то твой каков, а?!
Как выясняется, все выходные Рибалтер думал, что Корнелий просек отыгрыш и злится. Когда в понедельник Корнелий не пришёл на работу, начальство соврало, что Корнелия отправили в командировку на три дня. Когда и три дня спустя Корнелий не было в офисе, Рибалтер решил навестить Корделия дома и увидел в приемном контейнере урну, в которую Альбин ещё в воскресенье нагрёб рандомного пепла. В полнейшем ужасе Рибалтер, к его чести, немедленно побежал каяться во всем - а мог бы промолчать.
Некая показательная коллегия дала Рибалтер приговор (не совсем ясно, почему не машина, а коллегия из живых людей - чтец чует, что нам не все рассказали про тамошнее устройство) - миллионный шанс наоборот, то есть, один шанс выжить из миллиона. И сейчас Рибалтер сидит дома и ждёт приговора.
Вроде бы все хорошо, можно прекратить бегать по кустам и подземельям и пойти домой, но Корнелий уже переродился. Он уже не может.
Боже мой, неужели правда? Можно прийти домой. Смыть грязь и пыль, бухнуться в кресло, включить кондиционер, дотянуться до пульта… Одна кнопка – дверца бара, другая – включение экрана, третья – фильтры на окнах. И – все страшное позади. Можно опять жить как люди. Был нелепый сон. Тяжкий, путаный, глупый. И вспоминать эти дни можно будет именно как сон. Или кино… А из урны с золой сделать (х-хё, х-хё) пепельницу для вечно дымящего Рибалтера.
Ах да, Рибалтера уже не будет…
…А Петра тоже можно вспоминать как кино?
…А ребят?
А Цезаря? Тоже только вспоминать?
Корнелий интересуется, можно ли ему забрать Цезаря к себе, и Альбин начинает мяться, а потом выкладывает Корнелию все сплетни про семью Лотов, вызнанные на службе:
– Ты дитя, хуже этого Цезаря. Его родителей сам черт не выцарапает на волю. Они же в Лебене.
– Где?
– В Лебене! Институт генной техники и нейроинженерии. Там спецотдел закрытого типа. Наверняка выкачивают у мамы с папой, не по их ли вине исчез у сыночка индекс. Не в наследственности ли дело.
– Не в наследственности! – вырвалось у Корнелия.
– Там узнают, в чем именно. Специалисты…
В этот момент Альбин решает, что Корнелия надо вести к счастью насильно, и пытается отобрать пистолет. Они борются за пистолет, и Корнелий уже проигрывает, когда Цезарь, у которого тоже есть оружие, наставляет ствол на Альбина. Ствол не заряжен, но Альбин не в курсе и прекращает сопротивление. Корнелий запоздало вспоминает, что, даже если бы он решил забить на Цезаря, у него все равно ничего не вышло бы - индекса у него уже нет, даже домой не зайти.
Они заставляют Альбина отдать приёмник, который улавливает излучения от особой пыли, по которой Альбин Цезаря и нашёл, и Альбин в последний момент проявляет человеколюбие:
– Такие приемники есть и у других. Пусть мальчишка бросит башмаки да вымоет ноги, на них тоже «пятнашки»…
Они избавляются от обуви, Цезарь моет ноги и босиком топает рядом с Корнелией, пока они идут к Рибалтеру. Рибалтер рад их видеть, хотя сам выглядит как пиздец - по всей видимости, жизненные потрясения, в отличие от Корнелия, не идут ему на пользу:
Казалось, Рибалтер постарел лет на двадцать. Лысина его сморщилась, как печеное яблоко. Отросшие букли на висках поседели. Крылышки больших ушей повисли сильнее обычного. Даже улыбка стала впалой, старческой.
И все же в улыбке была радость. Нерешительная и без удивления.
– А… Хорошо, что ты пришел. Я ждал. А как это ты без сигнала?
– Через щель в заднем заборе. Раньше я в ней застревал, а теперь, видишь… За калиткой, я думаю, следят.
– Чего за ней следить? Куда я денусь? Хотели сперва в тюрьму, а потом разрешили домашний арест. Теперь уже недолго. Корнелий, ты на меня не очень злишься?
– Какой же ты все-таки дурак, – сумрачно сказал Корнелий.
– Само собой. Ты ругайся, правильно. Я все-таки ужасно рад, что ты пришел. Я вообще безумно рад.
– Чему, сокровище мое?
– Ну… что ты живой. Пока я не узнал это, я вообще… Прихожу к тебе, а там урна. О Господи! – Поблекшие глазки Рибалтера заслезились.
– Да, это был, безусловно, драматический момент.
– Ты смеешься, а я тогда…
Корнелий отправляет Рибалтера на кухню, кормить Цезаря, а сам отправляется беседовать с Капусом - супер-дупер компьютером Рибалтера. С помощью лести и воспоминаний о старых добрых временах Корнелий уговаривает Капуса - который звучит как нехуевый ИИ, не хуже марвеловского Джарвиса - хакнуть базы данных закрытого спецотдела Лебена, а потом обсуждает с ним, как бы лучше оттуда выкрасть двоих заключённых.
– А если эти двое… попросят лишь о свидании с заключенными. Скажем, так: по приказу Управления привезли на свидание их маленького сына. Предъявят соответствующую бумагу… Будет тогда охрана проверять индексы?
– Тогда? Скорее всего, нет. Вероятность девяносто четыре и семь десятых. Но что дальше?
– Дальше двое прибывших, используя момент внезапности, отбирают оружие у охраны. Это возможно?
– Допустим.
– Все пятеро – взрослые и мальчик – садятся в машину. Задача: домчаться сюда, в Реттерберг. Получится?
– Сесть в машину – получится. Но тут же разоруженная охрана даст сигнал, и машину запеленгуют по индексам похищенных заключенных. И перекроют дороги.
– У заключенных… тоже не станет индексов.
– И у мальчика?
– Да.
– Тогда просто дадут сигнал тревоги. Даже если нападающие перестреляют охрану, кто-то один успеет нажать кнопку.
«Не хочется мне стрелять охрану, – подумал Корнелий. – До чертиков не хочется…»
– И будет погоня?
– Сзади – погоня, впереди – заслон.
– От погони можно уйти.
– До заслона.
– Капус, дружище, посмотрим дорогу. Есть у тебя?
Капус включил экран. Изображение было идеальным, без мерцания от помех, которые неизбежно вызывает излучение индекса. Сначала показался фасад института – старое здание с полуколоннами, потом побежала невзрачная улица с пыльными липами, перешла в загородное шоссе. Оно пересекло поле, вошло в крутые, поросшие дубняком холмы… Корнелий видел это словно сквозь лобовое стекло стремительного автомобиля.
Шоссе вильнуло, обходя группу пирамидальных тополей, справа под обрывом засинело море. Опять поворот – туннель в скале…
– Здесь будет первый заслон, – сухо сказал Капус.
– Хорошо. Вернемся немного.
Опять тополя, обрыв, море…
– Стоп… Капус, прикинь. Погоня достанет нас до этого места?
– Вас?
– Капус…
– Не достанет, если вы не замешкаетесь при посадке.
– Хорошо… Если мы сделаем так: выскочим здесь, пустим автомобиль под обрыв, а сами скроемся в лесу? Поверят уланы, что мы погибли?
– На какое-то время… Пока не достанут машину.
– Как скоро достанут?
– Глубина большая. Вызов спасателей… Обычная склока между моряками и уланами, согласование. Сутки уйдут.
– Чтобы дойти от Лебена до Реттерберга лесами, надо около трех суток. Поймают?
– Я посчитаю.
– Давай, дружище.
Капус молчал с четверть минуты. Наконец сообщил с ноткой удовольствия:
– Вероятность, что поймают, ничтожна. В институте известно, что заключенные имели индекс. Будут искать по индексам. Никто не заподозрит, что индексы исчезли и пятеро беглецов идут пешком по лесу в Реттерберг. С точки зрения уланской логики это идиотизм.
– Значит, дойдем?
– Если будете осторожны.
После этого разговора Капус мрачнеет и просит Корнелия не выключать его, чуя, что если его сейчас выключат и уйдут приключаться по лесам, то никто уже никогда его больше не включит, что для компьютера равносильно смерти.
Но на этом ещё не конец планированию - умный ИИ вносит свои коррективы в план.
– Я хочу спросить… – Капус говорил вполголоса. – Вы поедете в автомобиле Рибалтера?
– Да… А что?
– Тогда плохо. – В недрах Капуса явно ощутился человеческий вздох. – Тогда задача не решается.
– Почему?
– Дружище Рибалтер загонял машину. Он водит ее как черт, я это чувствовал, когда он брал с собой мой переносной нейроблок. В моторе барахлит левый насос. Машина не даст больше девяноста миль в час. А я считал стандартно – сто двадцать.
– Посчитай еще! Должен быть какой-то выход!
– Нет выхода.
– Никакого?
Капус молчал.
– Послушай, Капус, я…
– Есть выход. Но решение некорректно.
– Неважно. Давай.
– Но это даже не решение…
– Капус!
– Один человек должен соскочить на полпути до поворота. Стреляя по уланам, он задержит их на несколько минут. Но…
– Что ж… – помолчав, сказал Корнелий. Он сидел все так же, откинувшись к спинке. – Это выход. – Он прислушался к себе. Нет, все нормально. Спокойно.
– Это не выход, – возразил Капус. – У того, кто соскочит, нет шансов спастись.
– Никаких?
– Практически никаких.
– Ну что ж…
– Я могу посчитать.
– Не надо, дружище. Это не имеет значения.
Но Капус все-таки сказал:
– Один шанс из миллиона.
Корнелию так везёт на эти миллионные шансы, с них все началось, ими все и заканчивается (символизм!). Разумеется, этот последний миллионный шанс тоже будет относиться к Корнелию - выталкивать на дорогу Рибалтера, чтобы тот отстреливался, смысла нет, так как Рибалтер хорошо водит, но фигово стреляет.
Корнелий велит Рибалтеру взять все имеющиеся с собой наличные ( ), чтобы купить Цезарю одежды по дороге - не шататься же ему по лесам в трусиках. Рибалтер сначала не просекает, почему нельзя купить по индексу, и Корнелий уговаривает Цезаря убрать индекс Рибалтера, хотя Цезарь и обещал отцу никогда и ни за что не рассказывать кому и не показывать, как это делается.
Сцена снятия индекса, которой завершается глава, очень мощная и до сих пор нравится чтецу, хотя в значительной части книги чтец несколько разочаровался, перечитав ее во взрослом возрасте:
Цезарь остановился перед Рибалтером. Потом сел перед ним на корточки. Рибалтер молчал. Цезарь, глядя ему в лицо, взял его за левое запястье. Корнелий отвернулся.
– Капус, дружище, возьми на экран индекс Рибалтера.
– Беру…
В глубине маленького пустого экрана повисли розовые буквы и цифры: ВТ-21131182. Они почему-то слегка дрожали.
– Не могу дать четкость, – озабоченно сказал Капус.
Индекс бледнел, знаки становились размытыми.
– Не могу, – хрипло повторил Капус.
Цифры и буквы стали вдруг зеленоватыми, дернулись, превратились в блеклые пятнышки и растаяли без следа.
– Не понимаю, – чисто по-человечески вздохнул Капус. – Я не виноват.
Корнелий вместе со стулом развернулся к Рибалтеру и Цезарю. Те сидели в прежней позе, неподвижные. Корнелий видел их в профиль. Они смотрели друг на друга. Потом Рибалтер шевельнулся и сделал то, на что никак не решался Корнелий. Ладонью провел по волосам Цезаря.
И Чек улыбнулся Рибалтеру.
Книга завершается письмом, которое чтец приводит целиком, благо оно короткое:
Из письма директора обсерватории «Сфера» А. И. Даренского своему коллеге профессору д'Эспозито
«…Что касается темы под кодовым названием „Командор“, которую с упорством, достойным лучшего применения, навязывает нам Центр, то я уже неоднократно излагал свою точку зрения. Данная проблема, даже если принимать ее всерьез, должна рассматриваться в социально-историческом и этическом планах и никоим образом не может входить в круг вопросов, решаемых обсерваторией. Смешно же, честное слово, навязывать ее нам лишь потому, что события имели место в нащупанном нами сопредельном пространстве „Бэта“.
Кстати, личность, которую нам преподносят в качестве основного примера, не имеет к истинному командорству (если и признать это явление существующим) никакого отношения. Это некий Корнелий Гулс (или Голс), типичный обыватель из Реттерберга, лишь волею случая оказавшийся замешанным в события, которые привели к развалу Машинной системы в так называемой Западной Федерации и соседнем с ней Юр-Тупосе (или Тагосе). По официальным данным, он был казнен в муниципальной тюрьме Реттерберга из-за ошибочного обвинения, по другой версии (более романтичной) погиб в перестрелке, прикрывая от полицейской погони какой-то автомобиль с беглецами.
Объективности ради следует упомянуть мнение нашего младшего научного сотрудника Михаила Скицына, который утверждает, что Корнелий Голс (или Галс) после упомянутой стычки на шоссе был схвачен живым, бежал, стал одним из функционеров командорской общины «Элиот Красс», но затем вышел из нее, мотивируя свой поступок тем, что охранять следует не только детей с необычайными свойствами, а детство вообще… Якобы он создал группу «Белые гуси». Но это утверждает Скицын, а вы ведь знаете нашего Мишеньку.
Недовольство и тревогу Центра по поводу так называемого «перехода тринадцати» я вполне разделяю, но не отправлять же было их назад. И главное – как? Я не меньше, чем в Центре, чту принципы невмешательства и потому просто-напросто оскорблен предположением, что переход был результатом нашего эксперимента. Это всего-навсего дерзкая инициатива некой безответственной личности, которой, учитывая возраст, следовало натуральным образом надрать уши. Я и собирался сделать это, основываясь на правах родного деда. Но «личность» снова ушла туда.
Впрочем, все это события годичной давности, а Центр, как всегда, бьет в колокола с чудовищным опозданием.
Во всей этой ситуации меня, честно говоря, более всего волнует судьба внука. Его челночные переходы контролировать невозможно, я тоже не в состоянии, мальчик уходит к отцу. К тому же появилась там у него еще одна привязанность, некий приятель по имени не то Гай, не то Юлий. Видимо, такой же сорванец, как он сам.
Вчера внук, пошептавшись со Скицыным, ушел снова. Эти мальчишки отправят меня на тот свет значительно раньше, чем я закончу предисловие к нашему сборнику статей о предпосылках общей теории Перехода…»
В общем и целом, чтец доволен своими первыми чтениями, хотя и не ожидал, что так много в книге вызовет желание доебаться. Про наличные: аноны спорили на эту тему много, и чтец хочет внести свои пять копеек, так как он все это начал. Уже в наше время, когда банковскими карточками и прочими безналичными способами расчёта пользуются всего ничего, есть тенденция предпочитать безнал налу. Чтец живет в месте, где чрезвычайно распространена плата через приложения, и лично бывал в такой ситуации, когда наличные просто отказываются брать - оплата только через приложение: вот тебе QR-код, сканируй и плати, никаких бумажек-монеток. А ведь массовая осмартфонизация (не поголовная и не насаждаемая на государственном уровне) произошла совсем недавно, сколько лет прошло, десять, около того? Поэтому когда чтец читает, что в мире, где люди пользуются уже не менее семидесяти лет для оплаты всего индексами, а до того ещё пользовались браслетами сколько-то лет, широко распространена оплата наличными, у чтеца возникает резкий дисбилиф. Потому что тенденция идёт не туда.
Сам по себе мир с индексами построен на тотальном контроле, из чего могла бы получиться вкусная антиутопия, особенно если бы сопротивление системе было бы менее прекраснодушным. Какие возможности открываются для терроризма с использованием технологий, но ими никто не пользуется, ну либо это обходят стороной в тексте. Экранировать индекс можно с помощью подручных средств, без магии (см. старую рельсовую дорогу, которая не дала уловителям улан найти Корнелия по индексу), можно смастерить браслет-излучатель, который излучает индекс кого-нибудь высокопоставленного, и дать безынде-смертнику, ну и так далее. Да даже без терроризма: чем больше стабильности пихают сверху, тем больше граждане этому сопротивляются и нарушение какой-то части законодательства становится делом обыденным и повседневным, типа обхода запрета на посещение каких-либо сайтов в интернете. Система подтачивается и взрывается.
Плюс система наказания за преступления: если это чистый рандом, то это хуйня какая-то, так как тысячи преступников остаются на свободе, а если это коррупционированная насквозь система, где все равно решениями заправляют человеки, то тем более хуйня, так как к остающимся на свободе преступникам добавляются те, кто эти решения принимает. Не раскрыта тема, что делать, если ты инвалид, например, руку потерял во взрослом возрасте, а вместе с ней и индекс. И есть люди, у которых наверняка аллергия на индексовую прививку. И много ещё факторов, которые делают систему похожей на карточный домик.
Главное, о чем чтец сожалеет, и что реально хотел бы, чтобы в книге было по-другому, это то, что злоключения Корнелия были вызваны шуткой Рибалтера. Следуя полемике анончиков: нет, никто не говорит, что система в таком ракурсе выглядит хорошей, система пиздец, но ведь история замышлялась как бы не про то, что система не имеет защиты от дурака и именно потому плохая. История замышлялась про безжалостную тоталитарную систему с поголовным контролем и полным пренебрежением к индивидуальным гражданам, которых держат в постоянном страхе за малейшие провинности типа перехода через дорогу не там; равнодушная огромная система, управляемая машиной, которая затянула главгероя и перемолола в совершенно иного человека, который больше никогда не сможет вернуться к роли обывателя в этом обществе, каковое само по себе - огромная тюрьма. Но система не такая, она Корнелия не затянула, а затянул его туда Рибалтер своим приколом, и тотальный контроль несколько лажовый - вон даже не пробили индекс Корнелия по базе. Ощущение, будто кто-то посреди толкания пафосной речи пернул - речь все ещё правильная, нужная и вдохновляющая массы, но впечатление подпорчено.
В заключение чтец хочет напомнить: все толкования происходящего и оценочные суждения, содержащиеся в читениях, принадлежат самому чтецу. Чтец не претендует на истину в последней инстанции, а читает, как умеет