Душеспасительные чтения

Анон · 2021-01-16 21:15:01

Рыжих и ехидных читаем? Читаем. Властные кубики читаем? Читаем. Попаданцев читаем? Читаем. Пришло время позаботиться о наших душах и устроить душеспасительные чтения. Тему анон предлагает сделать сборной: и пролайферов (Матушку Абортарию уже зачитали, но у нее есть и конкуренты), и мудроженщин, и книги для девочек/мальчиков с разной степенью ебанцы.

В качестве первого объекта - уже предложенную в теме приема заявок на новые чтения Александру Казакову. Феминистка-пролайферша (нет), защитница нравственности, борцунья с бьюти-практиками, ебанувшая на жертве РПП Валерии Леоньевой (серьезно ебанувшаяся, стихи ей посвящает, тащит к месту и не к месту). https://proza.ru/2020/12/02/684

▼Чтения⬍

▼Творчество анонов⬍

Отредактировано (2022-04-18 19:46:30)

Анон · 2022-07-01 16:21:42

Если все части тела одинаковы и чисты, то почему нельзя теребонькать в трусишках? Это же то же самое, как палец потрогать :cool:

Анон · 2022-07-01 16:24:25

Анон пишет:

Однако он следит, чтобы чужой взгляд не осквернил своим прикосновением «его» женщин (маму, бабушку и теток): всегда предупреждал (по телефону или забегая домой заранее), что сейчас придет в гости со своим другом, нет ли, случаем, в доме не полностью одетых дам?

"Алло, мам, я сейчас с другом в гости приду, вы там с бабушкой и тетками голышом не бегаете случайно?"

Анон · 2022-07-01 16:26:40

Анон пишет:

я о таком и не знал

Америка даже тут обогнала и перегнала, про satanic panic можно почитать. В бурный период массовой истерии такого наворотили, буквально люди работу теряли, потому что слушают сатанинский рок и играют в ДнД.

Анон · 2022-07-01 16:27:27

Анон пишет:

Когда сын был еще грудничком, я решила что буду воспитывать его в целомудренном отношении к человеческому телу.

И стала кормить из бутылочки, чтобы он женскую сиську не видел? Или мамкину можно?
Нет, может, это противоестественная любовь к мышам, но в этом контексте "грудничок" как-то отдельно ржачно звучит.

Анон · 2022-07-01 16:28:52

Анон пишет:

Боженька такой добрый, так нас любит, А ТЫ МЕРЗКИЙ ГРЕШНИК, он расстраивается, когда видит наши грехи, И ЗА ЭТО УНИЧТОЖИТ ТЕБЯ В АРМАГЕДДОНЕ

Но Он любит вас. И ему нужны ваши деньги (с).

Анон · 2022-07-01 16:29:59

Анон пишет:

Но Он любит вас. И ему нужны ваши деньги (с).

Я так ржал, когда впервые послушал этот монолог, спасибо, что напомнил.

Анон · 2022-07-01 18:36:05

Анона тут посетила идея запилить чтения романа Петра Краснова "За чертополохом". Почему здесь: во время первого прочтения
анон заметил общие мысли и идеи с кое-чем, прочитанном в данном треде, в частности, с Зервасом и Вознесенской. Откровенного трэша я там не нашел, но авторские представления об идеальной России (разумеется, православной и с царем) представляются весьма интересными для разбора.
Так что, зачесть?

Анон · 2022-07-01 18:52:55

Так зачти же! :yeah:

Анон · 2022-07-01 19:35:34

Анон пишет:

Пришло время позаботиться о наших душах и устроить душеспасительные чтения.

Если душеспасительного в книге нет, то наверное непрофильное?

Анон · 2022-07-01 19:44:41

Анон пишет:

"Алло, мам, я сейчас с другом в гости приду, вы там с бабушкой и тетками голышом не бегаете случайно?"

Увидеть бы лицо друга, который слышит этот разговор :lol:

Анон · 2022-07-01 19:50:54

Анон пишет:

Если душеспасительного в книге нет, то наверное непрофильное?

Нужно начать, а там решим подходит или нет

Анон · 2022-07-01 23:25:03

▼Юлианна Караман. Царствовать служа. Часть третья. Быть заМужем. Глава 24. Умение отдыхать, наслаждаясь⬍

... прискорбнейшая, почти тошнотворная неспособность писать без использования десятка ненужных излишних тошнотворно сладких прилагательных к каждому даже самому малозаметному существительному...

Дальше Юлианна удивительно несексуально дрочит на то, что даже душ она принимает вдохновленно, Осмысленно и радостно.

Масла тоже сама отжимаешь? А как они очищаются? Удивительно сильный организм у Юлианны, не порадовал ее еще никакими сюрпризами. Или розы на щеках - это розацеа?

То есть, за 15 минут в день надо успеть еще и масло отжать, и отчистить его, и мыло приготовить...

Заодно попортить их, ведь никакое дерево не может быть столь гладким и мягким, как щетинки тангл тизера

Что она использует непроверенное сырье и едва ли стерилизует инструменты, иначе бы нихера в 15 минут не укладывалась.

Это надо же настолько обосраться...
-Компания Эсте сначала называлась Lauter Chemists
-Нет ни одного источника, доказывающего ее авторство сей цитаты
-Даже в первых ее кремах содержались консерванты, красители и ароматизаторы.
-Вдохновил ее на интерес к производству косметики дядя-химик.
-Да и другие ее выражения подсказывают, что она позитивно относилась к развитию химической промышленности: «Следите за новинками в области косметики. Ничто так не старит женщину, как скучная губная помада, толстый слой тонального крема и пудра, напоминающая муку»

Дрочишь небось (с)

Отредактировано (2022-07-01 23:25:34)

Анон · 2022-07-01 23:25:29

Итак, П.Краснов, "За чертополохом", часть первая.

▼Скрытый текст⬍

Прежде чем начать собственно чтения, немного введу в курс дела. Год написания 1922, год действия точно не обозначен, но по прикидкам выходят 1960-е или 70-е годы.
Начинается все в Берлине, июльской ночью. К доктору Карлу Клейсту приходит главный герой — молодой художник Петр Коренев.

"Прав ли я, — думал он, — беспокоить господина Клейста в такой поздний час? Разве нельзя подождать до завтра?"
Он остановился перед высокой дубовой дверью, покрытой лаком и почему-то напомнившей ему крышку тяжелого немецкого гроба.
"Нет, не могу, — подумал он, — на этот раз я слишком уверен, что это так и было. Я не могу вернуться домой, я не могу спать, я должен решиться и начать действовать. Там — правда! Родина есть. Она зовет меня!"

Вопреки воспоминаниям анона о первом прочтении, доктора Коренев не будил.

Доктор Клейст не спал. Послышались его широкие тяжелые шаги, и хриплый бас сдержанно спросил:
— Кто там?
— Это я, Петр Коренев, по неотложному делу. Дверь сейчас же открылась, и в полумраке прихожей показалась высокая полная фигура доктора Карла Клейста.

— Я помешал вам работать, — сказал смущенно Коренев.
— Пустяки, мой милый друг. Ну что же?.. Опять?
— Да, — сказал, опуская глаза и сильно краснея, Коренев. — Опять! И на этот раз, господин доктор, я смею вас заверить, что это так и было. Я имею вещественное доказательство.
Коренев полез в карман.
— О! — сказал Клейст. — Это уже важно. Однако я бы хотел еще раз и самым подробным образом прослушать всю эту необыкновенную историю.
— Я буду счастлив вам ее рассказать.

Дальше мы узнаем предысторию героя и причину его визита. Причина заключается в тоске по родине, т.е. по России, которую, он, родившийся в эмиграции, знает только по рассказам.

Родился Коренев в 19** году, тогда, когда уже с достоверностью было известно, что Россия вымерла от голода и чумы. Ребенком он слышал рассказы об этой ужасной истории. Союз советских республик, бывшая Россия, изнемогая от хронического голода, в сознании, что коммунистическое государство не может существовать среди государств капиталистических, буржуазных, решил проповедовать социализм огнем и мечом. В надежде на поддержку коммунистических партий во всех государствах Европы III Интернационал, правивший тогда Россией, собрал неслыханно большую армию голодных людей. Говорили, что она достигала 80 миллионов! Тут были и дети — пионеры, и юноши, и девушки — комсомольцы, и рабочие, и крестьянские полки. Вся страна к этому времени была милитаризована, или, как говорили тогда, военизирована.
Это было вскоре после того, как в Париже, в торжественном заседании по инициативе министра-секретаря
Соединенных Штатов Келлога, в присутствии и при участии министров иностранных дел всех государств, в том числе Франции — Бриана, Германии — Штреземана, Польши — Залеского, был подписан золотым пером, подарком города Гавра г. Келлогу, пакт мира. Война была объявлена вне закона. На золотом, художественно сделанном пере было выгравировано: "Si vis pacem — para pax" ("Если хочешь мира — готовь мир"). Тогда во всех странах пошатнулось военное обучение. Солдаты отказывались изучать военное дело, дисциплина пала. Этим и воспользовался III Интернационал, чтобы нанести решительный удар всему цивилизованному меру.

Словом, для этой войны некое общество "Авиахим" разработало химическое оружие — бомбы с ядовитым газом. В Европе в это время "развращенные коммунистами" солдаты отказываются воевать, люди в панике, беспорядки, госперевороты:

Европа готовилась капитулировать перед голодными, озверелыми, вооруженными бандами. Во многих ее государствах уже пробирались к власти коммунисты. Крестьяне закапывали хлеб, баррикадировали свои фермы, вооружались ружьями и пулеметами, снабжались противогазовыми масками.

Но уже в начале наступления на границе случилось непредвиденное:

Случилась там катастрофа, или в последнюю минуту коммунистам изменили их летчики, но только вдруг поднявшиеся аэропланы стали сбрасывать баллоны с удушливыми газами над станом самих коммунистических войск. Произошла детонация, и огромное количество особых ручных газовых гранат, которыми были снабжены все части Красной армии, вдруг взорвались.
— Это было в июльские, небывалые жары. В воздухе было тихо и безветренно, — говорила мать Коренева. — И, как подкошенная трава, по границе валились миллионы согнанных на нее людей. Вся порубежная полоса России оказалась покрытой на протяжении нескольких верст трупами. Над ними желто-зеленой пеленой тумана стоял газ. Никто не смел подойти близко к этому страшному кладбищу непогребенных людей, и они стали разлагаться.
Еще рассказывали Кореневу те, кто пережил эти события, что, когда стало разлагаться это невероятное количество трупов, то там появилось несметное количество мух. Укус этих мух нес чуму. Пришлось отнести государственные границы на несколько верст, и к тому месту никто никогда не приближался. Прошло несколько лет. Мириады мух и особого вида до той поры неизвестной мошкары развелось там, граница поросла чертополохом, который разросся так широко и густо, что пройти через него стало невозможно. Даже берега морей и самые прибрежные воды кишели бактериями и мошкарой, заражавшей людей страшной формы чумой. Неоднократно люди делали попытки проникнуть то с суши, то с моря в эту страну, которая носила когда-то наименование России, но все попытки были неудачны. Люди, не перейдя чертополохового поля, заражались и умирали. На кораблях, как только вдали начинало обрисовываться мутное очертание берега, страшная тревога охватывала экипаж; появлялись заболевания; люди сходили с ума, отказывались повиноваться капитанам и самовольно меняли курс кораблей.
И никто не был там после страшного, зловещего 19** года, когда перебиты были остатки русского племени.

В этом, бесспорно, жутком моменте меня несколько смущает оседлость мух. Верста — что-то около километра. Насколько мне известно, для мух такое расстояние не препятствие. Да и для газа вряд ли — куда-то же он должен был улететь, когда безветрие все же закончилось.
Коренев об этой истории узнал от матери-эмигрантки. Большинство европейцев за прошедшие где-то сорок лет (об этом дальше) про Россию почти совсем забыли:

О России говорили так же глухо и темно, как о мидянах, ассирийцах, вавилонянах. Русский язык изучали лишь в восточном отделении университета, где смотрели на него как на мертвый язык, подобный санскритскому, греческому или латинскому, и пользовались им только некоторые ученые, посвятившие себя изучению русской литературы и искусства.
К числу таковых принадлежал знаток русского языка и русской истории, доктор Карл Феодор Клейст.

Собственно доктору Клейсту мать Коренева и поручила присматривать за сыном после ее смерти:

Она умирала без покаяния, без причащения. В те времена религия была признана вредной и была запрещена, храмы закрыты, священники упразднены. Она призвала сына, благословила его, читала на память молитвы над ним и, когда уже холодела благословляющая рука, стоном пронеслось по маленькой комнатке немецкой квартиры:
— Петр, люби Россию! Петр, твоя родина там... Петр, жива, жива Россия!.. Люби ее свято!..
Петр не забыл ни матери, ни ее заветов, но любить Россию, помнить родину он не мог. Он никогда не видал ее, он ничего не знал про нее, и на карте Старого Света, висевшей в классе, он неизменно видел на месте Российской империи громадное черное пятно и надпись зловещими красными буквами: "Чума!.."

И поэтому внезапно проснувшаяся в Кореневе тоска по родине выглядит странновато. Он грустит о воображаемой стране, сложившейся по материнским рассказам и старым фотографиям:

Но вот уже год с усердием антиквара разыскивал он по книжным и эстампным магазинам, у старьевщиков на Вильгельмштрассе гравюры, открытки, литографии, фотографии — все, что осталось от России. Он ездил в Баварию, где в одном древнем замке сохранилась русская библиотека и картины русской жизни. Он бросил уроки живописи в студии, где его заставляли искать что-то новое, копировать лошадей с рыбьими головами, женщин с козлиными ногами, писать зеленое небо и голубую траву, но со страстью воспроизводил по выцветшим открыткам русских мужиков, бурлаков с Волги, могучих крючников, старых запорожцев, седобородых бояр. Он рисовал небо, ельник и песок, березки у приземистой черной избушки, занесенной снегом.

И затем мы узнаем, что же побудило Коренева прийти к Клейсту, невзирая на ночное время: однажды, гуляя весенним вечером,
он увидел странное явление:

Коренев не мог идти. Ему казалось, что он врос ногами в землю, что он стал сам, как косматый дух, и несся с землей к какой-то светлой точке, вдруг показавшейся вдали, на востоке, на быстро темневшем небе.
Кто она — эта точка?
"Россия, — сказал сам себе Коренев. — Россия!"
И жуткая радость сжала до боли его сердце, и оно затрепетало, как трепещет птичка в руке поймавшего его мальчика.
Белая точка росла и близилась. Точно облачко тумана спускалось на землю, прямо к Кореневу, и не мог он двигаться. Облачко зацепило сухую ветку, и с тихим шорохом, звонко ударяясь о другие ветви, упала она.
А облачко ближе. Видит Коренев, что это уже и не облачко вовсе, а прекрасная девушка быстро спускается на землю. Уже коснулись белые ножки в кожаных сандалиях, оплетенных голубым шнурком, песка аллеи, заскрипел песок, виден развевающийся по воздуху белый хитон, шитый восточным узором по вороту, видно бледное лицо и густые русые волосы, заплетенные в две толстые косы, упадающие спереди вдоль прямо опущенных рук. Тяжело дышит взволнованная грудь, и синие глаза глядят на Коренева с громадной, неземной любовью. Так в минуту великой тоски смотрит мать на сына и молит его вернуться к ней, к ее ласкам, к ее чистой любви.
Это продолжалось секунду. Но эта секунда показалась Кореневу вечностью. Он запомнил все до малейшей подробности.
И уже отделилась она от земли, уже поднялась над высокими буками, растаяла в сумраке ночи.
И только радость, радость необъяснимая, чудная охватила все существо Коренева, и он пошел, счастливый и взволнованный, по аллее уснувшего парка.

Что мне не нравится в Кореневе — он делает выводы, основываясь исключительно на своих эмоциях и впечатлениях. Вот что в данном происшествии намекает на Россию, кроме мыслей самого героя? Хитон — одежда греческая, сандалии туда же. Но Коренев уверен, что "Это Россия... Я увидел Россию".
Таким образом, наш герой страдает по России, и это замечает Эльза Беттхер — девушка, которая училась у доктора Клейста, и на которой Коренев собирается жениться. Она пытается развеять его тоску, но ее усилия напрасны:

Эльза Беттхер любящим сердцем угадала, что на душе у Коренева творится что-то небывалое.
— Петер, вам надо рассеяться, — говорила она, — Петер, вы заработались, поедемте wandern (Путешествовать в компании пешком по Германии. Любимое занятие молодежи; буквально wardern значит бродить (нем.)) по Баварии и Тиролю! Как в прошлом году — в компании студентов и художников, с гитарами и мандолинами на пестрых лентах, с веселыми, бодрыми песнями о родине, о старой, счастливой Германии Шиллера и Гете!..
Эльза тянула Коренева делать Ausflug'и (Поездка за город, пикник (нем.)) из Берлина, старалась развеять его. Мрачнее становился Коренев. Песни Эльзы говорили ему о любви к Родине, и слово Vaterland (Отечество (нем.)) звучало часто в песнях юных студентов. Родины не было у Коренева, и слова эти, и песни мучительным огнем сжигали его сердце. Он худел и желтел.

Однако во время одной из поездок Коренев снова видит неизвестную девушку, и в этот раз хотя бы становится понятно, почему она у него ассоциируется именно с Россией:

— Петр! — позвал кто-то по-русски.
Коренев стал весь внимание, насторожился, вытянулся, тонкие пальцы впились в железную решетку.
— Петр! — раздалось дальше из сада, и тоска слышалась в девичьем голосе.
Коренев сорвался с места и, прыгая через три-четыре ступени, сбежал в сад.
Вишневый цвет душистыми волнами обступил его. Всюду были толстые прямые ветви, густо усеянные большими белыми цветами. Они закрыли небо, закрыли гору с шумящей толпой гуляющих, и было среди них, как в белом храме во время молчания литургии. Эти ветви кружили голову, опьяняли, лишали сознания...
Среди ветвей, чуть прислонившись к черному стволу вишни, в том же белом хитоне с золотым восточным узором вдоль ворота, стояла та же девушка с голубыми глазами, с русыми косами и бледным, утомленным лицом.
Коренев кинулся к ней. Он уже не боялся ее. О! Все равно, кто бы ни была она — призрак, греза, хотя сама смерть, — он знал, что она — Россия, что она из России. Он спросит ее, как там и что. Она скажет ему волшебное слово, скажет ему, что и у него есть Родина...
Но едва он сделал шаг по направленно к ней, как она тяжело вздохнула, отделилась от земли и вдруг скрылась, белая, среди переплета белых ветвей, в нежном аромате цветущих садов.

После этого Коренев от переживаний заболел. После выздоровления

С новой страстью стал он работать в мастерской, делал поездки за город с Эльзой, но охладел к ней, и Эльза чувствовала это и ревновала его. К кому? Сама не знала.
Сегодня он вернулся уже почти ночью на свою квартиру. Странно спешил домой, точно ждал чего-то. Опять, как тогда, при появлении призрака, билось его сердце. Вошел в комнату, открыв ее своим ключом. Никого в ней не могло быть со вчерашнего дня. А кто-то был. В широко открытое окно лился на письменный стол мягкий лунный свет, и виден был листок белой бумаги. Стул был отодвинут, горшки цветов, стоявшие на окне, были сброшены на пол, но не разбились. В самой комнате сквозь запах влажной улицы чуть пробивался нежный аромат восточных духов и кружил голову. И Коренев понял: она была у него. Она оставила записку. Коренев подошел к столу. Листок тонкой бумаги. Широкий, тонкий девичий росчерк. Два слова: "Я жду". Внизу две линии — страны света, по-русски: восток, запад, север и юг-- и стрелка на восток...
Она была!.. Она зовет!.. Она ждет!..
Вне себя Коренев кинулся из дома и побежал с листком бумаги к старому Клейсту.

И мы из флэшбека возвращаемся в настоящее.

— Бумага нездешняя, — задумчиво сказал он. — Это настоящая тряпичная бумага из хороших полотняных тряпок. Такой бумаги теперь нигде нет. Все эрзац из камыша, из разной дряни. На такой бумаге в довоенное время печатали ассигнации. Ах, хорошие были ассигнации! Да, странно...
— "Я жду", — сказал Коренев, — по-русски, стрелка на восток.
— Какая-нибудь мистификация, — сказал Клейст. — Почерк тонкий, девичий, благородный. Письма императрицы русской и царевен, которые я рассматривал в нашем музее, писаны таким почерком.
Клейст пыхнул сигарой.
— Вы не думаете, что это выходка со стороны Двороконской? — сказал он.
— О нет, — только не это. Я думаю, это — "она".
— Ваш призрак?
— Да, господин доктор. Она являлась мне третий раз и зовет меня своею запиской в Россию.
— Как же могла явиться к вам девушка из несуществующего государства и оставить вам записку? Нелепо, дорогой мой.

Конечно же, такой бумаги в загнивающей социалистической Европе нет. Почерк, конечно же, благородный. Но в целом Клейст рассуждает здраво — предположить розыгрыш гораздо логичней, чем призрака, телепортацию и записку из погибшей страны.
Что, кстати, непонятно — неужели на самолете нельзя перелететь чертополох и посмотреть сверху, что там в России? А вдруг там дикие земли, которые можно прихватизировать? Ладно, может, проясниться дальше.
Клейст и Коренев вспоминают опыт некого профессора Зильберштейна и его теорию "распадения, переноса и собирания атомов материи". Если кратко — профессор превратил морскую свинку в облако атомов и хотел превратить облако обратно в свинку. Но не вышло. Доктор утверждает, что даже если девушка действительно перенеслась таким образом, то выжить не могла:

— Вы забываете, мой юный друг, — серьезно сказал Клейст, — что и Зильберштейн сказал, что он взял свинку живую, но, если бы ему удалось сцепить элементы ее материи, он получил бы снова свинку, но только мертвую.
— Значит, есть душа, а если есть душа, то есть духовный мир, есть Божество, и тогда те люди, которые веруют в Бога, все эти христиане, магометане, буддисты ближе к истине, чем мы, атеисты.

Выводы Коренева снова вызывают фейспалм. Да, волею автора он неизменно оказывается прав в своих предположениях. Но на чем они основаны? Как из невозможности превратить облако атомов в живую морскую свинку следует существование бога и души? Ведь не факт, что девушка перенеслась именно таким способом; не факт, что она перенеслась физически (а не послала какую-нибудь проекцию/голограмму/внушение); не факт даже, что это не глюки Коренева или не розыгрыш. Что, кстати, и предполагает доктор:

— Все это очень просто. Шопенгауер ближе к разъяснению вашего, кажущегося вам столь непонятным, случая, чем Зильберштейн. Тот мир, который мы видим и ощущаем, есть лишь известное рефлекторное сокращение мозгового вещества. Но если произвести то же сокращение мозгового вещества не в силу органов периферической нервной системы, не в силу известных сокращений органов зрения, осязания, слуха и т.д., а независимо, так сказать, самозарождаясь, то и является призрак, является существо, созданное уже вашей фантазией.
— А этот листок?
— Кто-нибудь подкинул его вам.
— Вы сами говорите, что такой бумаги нельзя найти во всей Германии.
— У кого-нибудь осталась в архиве.
— Она совсем свежая!
— Нет, мой молодой друг!.. Дело в том, что вы оказались более русским, чем я предполагал. Вы, никогда не видевший родины, тоскуете по ней, вы не усвоили того догмата, который по мере развития идей Интернационала становится все более и более ясным: "Ubi sum — ubi patria" (Где я — там и родина (лат.)), вы тоскуете по России.

Что выглядит довольно логично. По крайней мере, логика там есть — в отличие от умозаключений Коренева, основанных преимущественно на эмоциях.
Далее идет весьма интересный (для понимания позиции героев и заодно автора) кусок:

— Но как же это может быть, когда я получил воспитание в демократической школе, где не допускалось и мысли любви к родине, но всегда говорилось о любви к человечеству?
— Заблуждение демократической школы. Вздор, мой юный друг. Нельзя ребенку говорить: "Не люби маму, но люби всякую тетю". Все равно ребенок тянется только к матери. Теория. Наша демократия вот уже сорок лет топчется на одном месте и хочет создать мир по-своему, и кроме ухудшения она ничего не дала. Нищих стало больше, народ вырождается, смертность колоссальна, рождаемость ничтожна, хлеба не хватает, свободы нет, надо всем недреманное око полицай-президиума, министры сменяются по два раза в год, все разоружились, и все ходят, поджав хвосты. Прочтет кто-нибудь в газетах, что Америка изобрела какой-то порошок, которым можно отравить сразу целый город, и повсюду паника, и все трепещут. Хвалить старые времена запрещено. Вы вот сказали: "Фридрих Великий", а в школе вас как учили?.. Народ великий, а вожди, короли, императоры — нуль...
Клейст разгорячился. Это было больное его место. Он помнил дни юности, времена империи и пышный блеск вахт-парадов, его воспитывал старый немецкий учитель, тот, который подготовил армию, занявшую Париж, а не тот, который отдал Силезию и Рур, и он волновался, бродя в воспоминаниях.
— А, да что говорить! — воскликнул он. — Для вас Россия — все... Оттуда, с востока, доносится до вас аромат русских степей; родина-мать зовет вас, и вам являются призраки, и вы сами себе пишите: "Я жду" и ставите стрелки на восток. Кровь сильнее воспитания. О! Я хорошо знал вашу матушку! Какая это была русская до мозга костей! Умирала, а не верила, что Россия погибла. Нет, нет, мой юный друг, — это ваша мечта — быть в России. И мечта ваша воплотилась в призрак! Очень просто!

Так, по пунктам:
1. Проблема этой "родственной" аналогии в том, что если для Коренева Россия — мать, то такая мать, которая либо умерла в раннем детстве ребенка, либо бросила его. А Германия — пусть неродная, но вырастившая. Не говоря уже о том, что матери тоже разные бывают. В том числи и такие, что уж лучше тетю любить.
2. Причины такой невеселой жизни (нищета, голод, вырождение) не раскрываются. Точнее, главной и, по сути, единственной причиной представляется то ли демократический, то ли социалистический, то ли коммунистический строй (у автора эти понятия периодически заменяют друг друга как обозначение плохого и неправильного).
3. Доктор Клейст сравнивает текущее положение в стране с тем, что он помнит. С одной стороны, в отличие от Коренева, он хотя бы ориентируется на собственные воспоминания, а не на чужие. С другой, эти воспоминания удивительно однобоки — парады, армия, завоевания. Немного странно для историка и искусствоведа.
В конце беседы Кореневу приходит мысль выяснить все-таки, что там, за чертополохом:

— Вы помните Колумба? — сказал, задумчиво глядя в угол кабинета, Коренев. — Его мечта была идти все на запад, морями, и дойти до Индии. Открыть новый путь. И он открыл Америку... А если... упрямо... как Колумб... идти все на восток? Ведь не может быть, чтобы двухсотмиллионный народ с великой, всеми признанной культурой, погиб... погиб бесследно... Все на восток, на восток.. . — медленно повторил Коренев, — увидеть своими глазами, что там. Сорок лет прошло, как никого не было оттуда, никто не дошел туда. Увидеть Смоленск, потом Москву, Екатеринбург, где так трагически погиб последний император, и выйти к Японскому морю... Ведь все это было русское!.. Наше... Мое... Мой отец... я читал его записки... от Калиша до Владивостока он ехал мальчиком в сибирском экспрессе... без паспортов... без лишений... вагон-ресторан. По обеим сторонам пути в окно видны были и веером расходились нивы, леса, рощи. Поезд стоял на глухих станциях. В небесной синеве звенели жаворонки. На станциях длинным рядом сидели торговки, продавали вареные яйца, молоко, жирных кур, уток и гусей, копченую рыбу... Без карточек, сколько угодно. За пять копеек!.. За двугривенный!.. Какое довольство! Какое богатство! Не может быть, чтобы это все исчезло! Десять тысяч километров пути — пустыня, где нет ничего... Пройти сквозь Польшу, а потом все дальше, дальше на восток... На восток!..

Забавно было бы, если бы Коренев действительно пошел, "как Колумб", и попал в итоге не в Россию, а в образовавшееся на ее месте другое государство.
По построению фразы можно подумать, что Коренева ужасает исчезновение копченой рыбы за двугривенный.
И доктор Клейст снова выступает голосом разума для Коренева:

Доктор Клейст достал большую карту и разложил ее на столе.
— Мой юный друг, я повторю вам историю последних сорока лет. Не вы первый, не вы последний... Открыть, найти Северный полюс? А что там? Льды... Солнце ходит кругом или вечная ночь, магнитная стрелка припадает к донышку коробки... Ну а счастье-то в чем? Сказать: "Я открыл!" — вот и все. Стоит ли лишений и жизни? Теоретически мы знаем: льды, кусок холодного, густо-синего моря, пара белых медведей, ледяные горы — и все. Стоит ли годов лишений, может быть, жизни?
— А ведь отдавали же жизнь! — тихо сказал Коренев. — Помните эту так нашумевшую в свое время историю итальянского генерала Нобиле? Сколько народа тогда погибло!.. Так... зря?..
— Ну и глупо, — воскликнул Клейст, — и так же теоретически мы знаем, что такое там. Черно-серая пустыня, где нет ничего. Так донесли нам аэропланы.

Ага. То есть сверху все-таки посмотрели.
Доктор рассказыват историю гибели России и пытается отговорить Коренева от рискованного путешествия.

— Сорок лет ни один голос оттуда не раздался. Позывные сигналы наших беспроволочных телефонов остались без ответа. Нам ответили из недр Центральной Африки, есть основание думать, что в прошлом году донесся неясный звук с Марса, но из России — ничего. Она вымерла и стала кишеть болезнетворными микробами.
— Простите меня, — сказал, волнуясь, Коренев, — если я вам все-таки не поверю. Пускай теория... Да, так. Аэропланы, экспедиции, отсутствие ответа на вашу бешеную технику, размышления холодного рассудка... А сердце? Сердце говорит мне иное. Откуда явилась эта девушка такой красоты, какой здесь нет? Она была бледна, как призрак, но она дышала. Может быть, она... сестра моя? Там у моей матери остался брат... Может быть, это голос крови? Доктор!.. Я пришел не только рассказать вам о чудесном посещении, но и заявить вам о том, что я решил ехать туда... В Россию... И я прошу вас помочь мне.

Можно уже дринкин-гейм устраивать — пить каждый раз, когда Коренев аргументирует свою позицию чувствами и домыслами. Причем здесь он фактически просит доктора рискнуть жизнью, опять-таки, на основании эмоциональных, а не разумных доводов. Клейст, впрочем, соглашается.
Действие переносится в салон госпожи Двороконской, где собираются живущие в Берлине русские:

Когда пришел Коренев, общество сидело в маленькой гостиной, смотрело на экран и слушало по граммофону представление в городской опере, переданное по беспроволочному граммофону, телефону и телевизу, некоторому подобию кинематографа. Маленькие фигурки, пестро раскрашенные, блестящие, как отражение в матовом стекле фотографического аппарата, ходили по экрану, размахивали руками, открывали рты, и их голоса и звуки оркестра неслись, чуть хриповатые, из большого рупора, поставленного на ящик. Шло и приходило к концу дневное представление оперы. Когда оно кончилось и алая занавесь упала на экран, граммофон прокричал, что сейчас начнется чтение устной вечерней газеты.
— Господа, — спросила Виктория Павловна, — хотите слушать?
— Не стоит, Виктория Павловна, — сказал маленький седой человек с небольшой, кустиком, бородкой, профессор славянских языков в Берлинском университете, — я уже читал "8-Uhr-Blatt", ничего интересного. В Дублине опять было столкновение между рабочими-металлистами и хлебниками. Около трехсот убито.
— Когда это кончится! Ужас что такое, — пожимаясь, сказала Екатерина Павловна.
— Это никогда не может кончиться, — сказал профессор, — борьба за существование. Земля не может прокормить всех людей. Хлеба не хватает. Естественно, он дорожает. В Ирландии предметы роскоши запрещены. Громадный завод, изготовлявший художественные арматуры из бронзы, встал. Люди остались без средств и кинулись громить лавки. Это естественно.
— Звериная жизнь, — поджимая губы, сказала Виктория Павловна.
— Прошлое воскресенье я была в Люстгартене на митинге безработных, — сказала ее сестра, — какой-то оратор призывал толпу идти громить дома богатых.
В толпу ворвался отряд молодежи, вооруженной палками от игры в гольф. Произошла свалка... Я убежала.
— Пятеро убитых и шестнадцать раненых, — сказал из угла человек с рыжими волосами, вихрами растущими во все стороны, и румяным лицом, покрытым веснушками, — я в газетах читал.
— Когда подумаешь, — сказал старичок, — то прежние войны не кажутся такими жестокими, как теперешние непрерывные драки людей из-за куска хлеба, из-за угла, из-за света, из-за тепла.
— Да, — сказал долговязый профессор права с черной блестящей бородой, — эти драки и истребления людей прекратятся лишь тогда, когда действительно наступит равенство.
— Но, как видно, оно невозможно на земле, — вздыхая и поднимая к потолку глаза, сказала Виктория Павловна.
— А вы думаете найти его на небе, — язвительно сказал длинный и тонкий, как хлыст, молодой писатель. Лицо у него было плоское, белое, с синяками под глазами, и нервно подергивалось.
— Ах, господин Дятлов, кто знает, кто знает! — вздохнула Виктория Павловна.

Интересно, что местный аналог телевизора цветной, но при этом звук передается отдельно. Кроме знакомства с местной техникой, в отрывке мы видим местные новости — исключительно однообразные. Как станет ясно из дальнейших событий, примерно это, по мнению автора, ждет все атеистические и немонархические государства. И заодно нам представляют главного отрицательного персонажа — Дятлова. Изъясняется он соответственно:

— Святая Русь! — сказал значительно Дятлов. — И умерла она, а все сидит. Измученная, окровавленная, забитая насмерть, все темными переулочками души, кривыми лестничками сердца громоздится она и карабкается в пустую, как плевок, эмигрантскую душу. Нет-нет, а и проявит она свое пьяное, широкое, масляничными блинами пахнущее, цинично хихикающее лицо, и вдруг сразу шлепнется дебелым телом своим на стул воспоминаний, со всеми попами своими сереброголосыми, со своими церковками убогими, деревенскими, с яблоньками топыркими и завопит о Боге, о мщении, аде, и о рае, и о покаянии. Больше всего о покаянии! Нашкодила, накуролесила, напакостила, накровянила, развратом неслыханным покрыла себя во ржи высокой, пахучей, натешилась поножовщиной, изругалась словами мерзкими, а потом со свечой пудовой, с поклонами низкими, распростершись на каменном полу, залегла мерзкая, подлая, грязная и вонючая, вся из пакости слепленная, навозом пахнущая, и твердит молитвы покаянные... Нет, Виктория Павловна, ну ее туда, куда провалилась она со всею мерзостью своею.

И тут, разумеется, с театральной неожиданностью в разговор вступает Коренев:

— Это вы про кого это так говорите? — раздался от самого экрана молодой звучный голос.
Из полутемного угла вышел Коренев.
— Про Россию, — сказал, усмехаясь, Дятлов.
— Да как вы смеете так говорить про Россию! — загремел вдруг громовым голосом Коренев. — Да вы ее знаете? Вы историю ее когда-нибудь читали? Вы глядели когда-нибудь на карту ее, сравнивали ее с другими державами? Вы поняли, что такое русский народ, какие таланты, какие великие возможности он таит, вы поняли, почему он погиб и кто его погубил?

А это кстати интересно. Судя по рассказанному ранее, русский народ погубил себя сам, или с минимальной посторонней помощью.
Некий профессор права возражает Кореневу:

Вы, господин Коренев, сказали про историю России и как будто намекаете этим на что-то грандиозное и славное. А между тем, позвольте мне, профессору, сказать, что более темной истории произвола, гнета, рабства, самодурства монархов, приниженности дворянства нет во всем мире. Царь — темного происхождения, потому что династия Романовых запуталась в женских корнях и выродилась. От Романовых, а тем более от Рюриковичей ничего не осталось. Аристократии, высшего общества, дворянства, как это понималось в Западной Европе, не было, потому что после Петра Великого всякий проходимец, всякий выскочка, подлиза, чиновник, угождавший своему принципалу, мог стать дворянином. Армии как носительницы идеи не было, крестьянство обреталось в полудиком состоянии, рабочий класс ударился в самые крайние анархические течения и погиб. Россия погибла, потому что она была невитальна. В ней текли гнилые соки, и она рухнула и развалилась. Тут не голод, не равнодушие народов мира виноваты в крушении России — все равно она погибла бы. Депрессия и индифферентность к судьбам России как эмиграции, так репатриантов и самих граждан России дошли до степени полной прострации. Так стоит ли говорить о таком народе?

Ну говорить, положим о любом народе стоит, хотя бы в формате "учиться на чужих ошибках". К тому же, местами профессор вполне прав — как минимум в том, что Романовы под конец династии Романовыми были только на словах. Ну и в том, что сейчас на Россию всем, по большому счету, наплевать — шевелится в этом направлении один Коренев. Он, в свою очередь, толкает речь о том, что профессор неправ и Россия крутая:

Русь двуликая, и в этом отличие ее от Запада. И буквально двуликая! Помню, мне моя мать это часто повторяла. И одно лицо — пьяное, широкие скулы, вздутые щеки, приплюснутый обезьяний нос, ноздрями вперед торчащий, рыжая, клочьями борода, длинный стан, длинные руки, короткие кривые ноги, пакостная ругань на устах, вши в волосах, колтуном торчащих, блохи и клопы на теле. Пьяная, грязная бедность в избе, и глупое бахвальство, и тупость, до анархизма доходящая. Разве не читали мы про такого мужика? Разве не из этих кретинов-мужиков народились все те, которые валили трон и издевались над религией? У него и подруга была соответствующая. Пьяная, вечно брюхастая баба, круглоликая, циничная, грубая, и такая же грязная, как и ее обладатель... Такой видел я Русь на многих картинах, о такой читал, и эта Русь, голодная, металась в двадцатых годах, и гибла от голода и болезней, и падала под огнем пулеметов... Но, господа, есть и другая Русь... Вижу я и очи соболиные, и прямые и тонкие носы, и брови, сросшиеся на переносице, и губы, твердо сжатые, вижу я и это железное упорство в работе, храбрость непреодолимую, мужество, терпение, выносливость! Тот же мужик, та же изба, а все не то. И хозяйка не та. Красивая, стройная, ловкая. Глазом поведет — сердце остановит...

И мы встречаем противопоставление красивых хороших людей некрасивым плохим людям. Дальше Коренев превозносит одну часть России и презирает другую, не слишком задумываясь о том, что одно никак не мешало другому, что было в стране и хорошее, и плохое, и что ничего уникального в этом нет, что любая страна такова.

Та Русь — отчаянная и отчаявшаяся, та Русь — никчемная, гнилая, трухлявая, сегодня отречется в угоду царям от своей веры, завтра пойдет за кем угодно, послезавтра и Бога оставит. Сегодня кличет своему выборному вождю: "Веди нас!" Завтра кричит уже: "Долой!" Но не она — Россия. Россия прекрасная, сильная — это та, вторая Русь. Она создала богатырей киевских, что заставами стали по всей Святорусской земле, боролись с Соловьями-Разбойниками, истребляли Идолище Поганое, освободили Русь от татарвы неистовой. Та пьяная, никчемная Русь роднилась с татарами, кланялась им и служила. Из этой, нарядной и красивой, Руси служился прекрасный быт Святорусской земли, с ее соколиными охотами, садами тенистыми, теремами высокими, любовью крепкой и святой и верой православной. Она писала "Домострой", чтобы обуздать ту пьяную, паршивую Русь, она создала "Слово о полку Игореве", памятник красоты неописанной. Она строила кремли, она создавала Василия Блаженного, и она же рубила головы той, первой, Руси. Русь — это борьба. И не борьба классов, не борьба феодалов с вассалами, а борьба брата на брата, подвохи и доносы бояр на бояр, пускание красного петуха и борьба деревни против деревни, семьи против семьи. И Русь благородная всегда в конце концов побеждала.

Вот об этом и речь. Как будто в других странах братья не воевали друг с другом, аристократы друг на друга не доносили, семьи не враждовали и дома не поджигали. :hmm: А уж про то, что Русь всегда побеждала — и вовсе :facepalm: . Кто еще тут историю России на читал...

В 1914 году, наконец, тем, кому нужно было погубить Россию, мировому масонству, удалось втравить ее в войну. И стали гибнуть лучшие люди. И, когда они погибли, подняла голову та, пьяная, паршивая Русь, все отрицающая, над всем смеющаяся, и сорвала в несколько часов остатки красоты былой Руси, Руси царской, Руси императорской... И стала советская республика. Олицетворением ее стал Ленин. Вы видали его портреты! Ведь это тот самый пьяный мужик, вшами покрытый, грязный и никчемный, только вырядившийся в короткий пиджак и примаслившийся партийной ученостью... И я верю, — голос Коренева зазвенел по комнате, — я верю, что та, прекрасная, Русь не могла погибнуть без остатка, я верю, что вышла она из глуши лесов, из станиц и слобод, в глубоких балках притаившихся, и пошла снова упорным трудом побеждать природу и болезни, избрала своего царя, поработила никчемных пьяных людей и заставила их работать так, как только и умеет работать русский крестьянин — от зари до зари!..

А вот и масоны появились! :chearleader: Претензия к Ленину вообще какая-то странная — как будто он плох исключительно в силу происхождения и внешности.
Снова эмоции в качестве аргумента и совершенно феерический пассаж про работу крестьянина — вот так этот крестьянин любит работать, что с утра до ночи вкалывает, и стоит хоть часом меньше проработать — чахнет с тоски. :sacrasm: Или, возможно, я читаю не глазами, и ввиду имелось то, что только русский крестьянин может работать от зари до зари. Что, впрочем, тоже как-то пфе.
Общество продолжает спорить о величии (или ничтожестве) России, Коренев объявляет о своем намерении туда поехать и доказать, что Россия жива:

— Я поеду туда...
— И без вас многие ехали, да все погибли.
— Господа, да ведь здесь разве сладко живется? Постоянный демократический полицейский надзор, полное отсутствие свободы. Не смеешь работать столько, сколько хочешь, не смеешь есть, что хочешь. В вашу жизнь вмешиваются ежедневно. Эти постоянные обыски, осмотры, изъятия излишков. Свалки между членами партий, убийства из-за угла. Мы с лишком сорок лет не знаем войны, но каждый день мы убиваем людей, мы ненавидим друг друга... — задыхаясь и торопясь, боясь, что его прервут, говорил Коренев. — А если там восстановилась Русь, и там... любовь!..

Ну вот что (кроме воспоминаний о маминых рассказах) дает ему повод так думать? С чего бы в стране, пережившей химическую войну, чуму, голод и неизвестно что еще, появилась бы такая всеобщая любовь. И даже если так — почему она должна распространяться на чужаков, которые пришли неизвестно откуда и незнамо зачем?
Дятлов снова демонстрирует свою гнусную натуру:

— Что!? — смеясь и прихихикивая, воскликнул Дятлов. — Любовь? Христианство?.. Евангелие?.. Какая чушь. Глупая романтика. Романтика пятнадцатилетнего мальчика о светозарной многосиянной райской любви... Ничего этого нет. Я с двенадцати лет знаю, что все это одна физиология. Сказали тоже! Любовь!
— Я не про такую любовь говорил, — сказал, краснея, Коренев. — Я говорил о любви к ближнему.
— Вздор, — сказал Дятлов. — Здоровый эгоизм есть любовь к ближнему. Я делаю вам приятное потому, что ожидаю от вас другого приятного.
— Это холодный ужас, — прошептал Коренев.
— Это — жизнь, — сказал Дятлов.

Я искренне не вкуриваю, почему Коренева так пугает этот "здоровый эгоизм". Спору нет, если вам делают добро из желания его сделать, а не потому, что хотят получить что-то взамен, это приятнее. Но лучше уж делать добро из расчета на благодарность, чем не делать вовсе.
После этого хозяйка салона изрекает очередную показательную мысль:

Я обожаю Евангелие, хотя и не очень его понимаю. Или перевод плохой, или что-то не так. Но, пожалуй, из всех философий самая тонкая и воздушная — философия Христа.

То есть она эту философию не понимает. Но считает ее самой "тонкой и воздушной". Не знаю, чем меряется воздушность философии, но выглядит это так, будто Двороконская считает эту философию лучшей просто потому, что ей так написал автор, поскольку ранее упоминалось, что Двороконская — атеистка.
Далее Коренев в мастерской пишет портрет привидевшейся ему девушки и говорит Эльзе, что это "та, которая сможет меня заставить позабыть вас". узнав, что Коренев считает девушку призраком, Эльза пугается — что очень странно для человека, воспитанного в атеизме. С чего ей бояться приведений, если она в них не верит?
Эльза напрашивается в путешествие за чертополох; выясняется, что кроме Коренева и Клейста туда отправляются Дятлов, некто Бакланов и мисс Креггс из американского благотворительного общества.

Повествование переносится сначала к доктору Клейсту, который оформляет документы на выезд (и в этом эпизоде нет ничего интересного, кроме информации о членстве Клейста в рейхстаге), затем к Бакланову и Дятлову. В союзе литераторов председатель ("полный еврей", как же иначе) им не дает разрешение ехать:

— Ну, скажем, вы поедете туда. Вы получите новые впечатления, новые темы. Это несправедливо. В то время, как мы должны вариться в своем соку, выискивать темы среди монотонной берлинской жизни, искать героинь среди Nachtlokal'ей и танцовщиц открытых сцен, пережевывать, так сказать, жвачку все из того же мужика, рыться в Библии и черпать вдохновение в "Песни песней", вы получите новые впечатления и будете иметь новые темы. Есть и другая причина. Причина политическая. Товарищу Дятлову я бы еще мог дать такое разрешение, но вам, товарищ Бакланов, — никогда. Вы едете в новую страну. А если вы используете свою поездку для проповеди национальных идей, если вы нарисуете там царство и обставите все в России так, как было при царях: сытно, уютно, свободно... Нет, нет. Это невозможно. Это было бы несправедливо и по отношению к той партии, к которой я имею счастье принадлежать, и по отношению к товарищам, почтившим меня своим доверием. Нет, не могу, товарищи.

Ладно Коренев, у председателя-то такая мысль откуда? А вдруг там все это "сытно, уютно, свободно", но без царя? Отдельно доставляет то, что при царях в России было, дескать, "сытно, уютно, свободно". Нет, кому-то, может, и было. Но явно не всем.
Заодно выясняется, что Дятлов в профсоюзе на хорошем счету, в отличие от Бакланова. Пользуясь этим, он уговаривает Мандельторта (председателя) дать им разрешение, обещая присмотреть за Баклановым.

— И, — многозначительно добавил Мандельторт, — ваши очерки мы поместим на первом месте... По тридцати пфеннигов за строчку.
— Это уже слишком, — воскликнул до сих пор мрачно молчавший Бакланов.
— Ну и чего вы волнуетесь, товарищ? Ну и вы же знаете постановление союза редакторов об одинаковой плате.
— Но ведь это эксплуатация таланта, — сказал Бакланов.
— И что такое талант? Ах, товарищ Бакланов, разве талант не отрицает равенство и равенство не отрицает талант?
— Вы хотите платить Дятлову, озаренному светом таланта, столько же, сколько вы платите последнему еврейчику, который вам описывает заседание союзов и комитетов или драки в Люстгартене.
— Ах, товарищ Бакланов, ну и какой же вы неисправимый монархист. Ну и почему вы не можете допустить, что товарищу Лерману хочется кушать то же самое, что и товарищу Дятлову? Ну и пусть себе кушает.
— Идемте, Дятлов, — хватая за рукав, сказал Бакланов, — а то как бы я по своей казацкой привычке морду этому мерзавцу не раскровянил.

Самое смешное, что Дятлов-то как раз против такой оплаты не возражает, возмущается только Бакланов. И вопрос — откуда у Бакланова "казацкие привычки"? Он родился, скорее всего, уже в эмиграции, и даже если его родители или бабушки/дедушки эти привычки и имели, то зачем бы стали прививать их растущему в совершенно других условиях ребенку? Или ему эти привычки генетически передались? :hmm:
Кореневу разрешение тоже не дают:

У Коренева в союзе художников вышла та же история. Художники провидели, что такое путешествие, несомненно, даст Кореневу много новых впечатлений и тем. Одна выставка этюдов обратит на него внимание, а это нарушало равноправие художников. Притом Коренев принадлежал к числу художников-натуралистов, рабски копировавших природу, его считали отсталым, и все кубисты, импрессионисты, имажинисты восстали против его поездки. Им и так было противно, что его копии со старых картин охотнее покупались, чем их ужасные винегреты из обрывок газет, гвоздей, каучуковых трубок, лоскутков материи и яичной скорлупы.

Ну кто бы сомневался, наш герой самый лучший художник, а остальные так, погулять вышли. И превознесение "классического" искусства на фоне "ужасных винегретов". Как можно похвалить одно и не обругать при этом другое? :sacrasm:
Доктор Клейст объясняет это в духе "вы все завидуете":

— Это результат объединения в союзы, — сказал он. — Там, где образуется большинство бездарностей, оно неизбежно должно давить талант. Талант редок, и потому он не может быть в союзе. Довольно и того, что на талант влияет толпа, доводит его до болезни, губит его. Но когда та же толпа, составив союз, начинает властвовать над талантом — это ужасно... Но это результат социализма. Социализм исключает божество, а без божества остается только одно животное.

Почему талант не может быть в союзе? Профсоюзы вроде как создавались для взаимопомощи, урегулирования конфликтов и подобных вещей. К тому же это добровольные организации. Окей, предположим, тут они стали обязательными. Но каким образом это превратилось во властвование над талантом? Тем более странно приравнивать божество к таланту — в христианстве бог один, а талантов в любом случае много.
Как выясняется, визы Клейст не получил:

— Сначала они сказали, что русским вообще они никаких виз не дают. Когда я сказал, что все мы германские и американские граждане и потому не может быть речи о нашем русском происхождении, польский консул сказал мне, что он поставит визу лишь в том случае, если на паспорте будет виза дальнейшего государства. Я пошел к латвийскому консулу. Там повторилась та же история: "Я дам вам визу лишь тогда, когда вы дадите мне визу следующего государства". — "Но какого же?" — говорю я. — "Эстония погибла тогда же, вместе с Россией, а остатки Эстонии присоединились к вам же, а дальше только Россия". — Консул засмеялся. — "Иначе, — говорит, — я не могу вам поставить визы". Что делать? — "Ну, — говорю я, — а если я вам дам японскую визу? Ведь там, дальше, в Восточной Сибири --Япония". Консул подумал и согласился. Пошел я к японскому консулу. — "А как, — говорит, — вы поедете в Японию?" Я и сказал: через бывшую Россию. "Это значит, — говорит, — что вы нам чуму привезете. Благодарю покорно", — и показал на дверь...

Что мешало объяснить японскому консулу, что в Японию они не едут, а виза — формальность? Да, это могло не помочь. Но почему не попытаться-то?
А визы Клейст в итоге подделал. Точнее, не он сам, а некий тип с непонятной мне характеристикой "гордый профиль":

— Хотите, — говорит, — за каждую визу по двести марок, и через три часа все будет готово.
— Да вы поддельные визы поставите, — говорю я, — и нас еще арестуют.
— Ничего подобного, — говорит, — напрасно сомневаетесь, наш союз уже сорок пять лет существует, еще при Советском правительстве образовался, работа точная. Мы рекомендательные письма имеем. Какие-какие только визы мы не доставали. Уж на что трудно в Америку или в Сионскую еврейскую республику, и то вопрос только в цене.
Я подумал — траты все равно огромные, я ворохнул уже свой капитал, отчего не рискнуть?
— Посидите, — говорит, — здесь, в кафе, давайте паспорта, и через три часа все будет готово. Верьте, не надую.
Свой паспорт оставил мне в обеспечение. Через три часа все было готово.
— Как же, — говорю ему, — это вы сделали?
— Теперь, — говорит, — все можно. Совесть общественная стала, ну и дороговизна жизни при том. Чиновник-то что получает: гроши. А жить каждому хочется. Вся жизнь из-под полы, ну и визы тоже из-под полы.

А где гарантия, что проверяющий визы не будет знать о том, что виз этим людям не выдавали? Вероятность, конечно, маленькая, но ведь есть, наверное.
На этой радостной ноте они и отправляются в путь.

Это мои первые чтения, так что поправки, советы и критика принимаются. Пока что выходит не слишком интересно, но надеюсь, дальше пойдет лучше. Самые, ткскзть, вкусные моменты начинаются (не думаю, что это станет сюрпризом, но все-таки спрячу)

▼Скрытый текст⬍

Анон · 2022-07-01 23:27:39

Анон пишет:

— Да, — сказал, опуская глаза и сильно краснея, Коренев.

Мммм, какой гейский трунь

Анон пишет:

в 19** году,

Сразу видно, автору не плевать на таймлайн и бекграунд мира. Персонаж ведь и сам так свой год рождения называет. Девятнадцать-две-звезды

Анон · 2022-07-01 23:29:52

Только начал Юлианну- а у нее опять чертовы духи! Сразу, с самого начала главы! У меня уже фантомный запах в носу появляется, она в каждой главе пишет про духи! :fuuu:

Анон · 2022-07-01 23:38:10

В небесной синеве звенели жаворонки. На станциях длинным рядом сидели торговки, продавали вареные яйца, молоко, жирных кур, уток и гусей, копченую рыбу... Без карточек, сколько угодно. За пять копеек!.. За двугривенный!.. Какое довольство!

При этом, со значительной вероятностью дети этих торговок в лучшем случае просто питались скудно. Но вот батенька жрал от пуза, а значит страна отличной была

Отредактировано (2022-07-01 23:38:34)

Анон · 2022-07-02 08:59:27

Анон пишет:

Было такое время, когда каждую свободную минуту он рассматривал и ощупывал — что же там обретается в его трусишках. У него не хватало хитрости выбирать для этого занятия укромные уголки, и я могла обнаружить его, увлекшегося созерцанием собственных «прелестей», едва ли не посредине двора или кухни.

Еп твою мать, я ночью прочитал и нервно смеялся от кринжа и от того, что мне просто неприятно это читать.
Просто что? "Обретается в трусишках", "прелести" :smoke:

Анон · 2022-07-02 10:37:47

Я ушла читать целиком вот это воспитание мальчика и у меня сгорело все.
Трусишки и прочее все вообще.

Отредактировано (2022-07-02 10:46:33)

Анон · 2022-07-02 11:12:29

Мне еще нравится, как все душеспасительницы ставят на пьедестал обычные, в общем-то, вещи.
Ребенок вежливый, предупреждает маму о том, что хочет привести домой друга? Ооо, какой особенный, ни у кого такого нет, бережет маму и бабушку, это свидетельство влияния бога!
Ребенок в 15 лет не пьет, не курит, не употребляет вещества? Это только с божьей помощью, у других-то дети уже три раза от передоза героина умирали, мне об этом никто не говорил, но я поняла это по косвенным признакам!
Муж добрый, приносит домой деньги, любит жену и детей, прислушивается к ним? Это я, я, я управляю им, когда смешиваю крем из осоки и капельки духов!

Анон · 2022-07-02 11:20:01

Анон пишет:

Это мои первые чтения, так что поправки, советы и критика принимаются.

Я бы, анонче, куски поменьше брал, много можно пересказать для удобства читателей. Но в целом ты молодец, комментируешь интересно и книжку нашёл удивительную)

Анон · 2022-07-02 11:34:40

Анон пишет:

Муж добрый, приносит домой деньги, любит жену и детей, прислушивается к ним? Это я, я, я управляю им, когда смешиваю крем из осоки и капельки духов!

и самое главное вывод- Вы тоже можете управлять своим мужем, только смешайте заячий помет с шанелью кремик и обязательно надушите изогнутую шейку, ведь управлять другими людьми так просто. Ну а если муж не управляется- так это ты плохая, не тот крем намешала. :butthurt:

Анон · 2022-07-02 11:51:25

П.Краснов, "За чертополохом", часть вторая.
Наверное, стоит сделать список персонажей, так как их становится все больше.

▼Скрытый текст⬍

Собственно чтения.

▼Скрытый текст⬍

Герои прибывают в латвийский городок Маренбург, население которого говорит почему-то по-русски, а не по-латышски. Маренбург расположен на самой границе с чертополохом:

Пастор помнил те времена, когда в тридцати верстах от Маренбурга по направлению к Острову днем и ночью, точно шум моря, гудели человеческие голоса, когда по ночам небо пылало заревом, а с утра тысячи аэропланов носились над Маренбургом. Тогда все население попряталось в подвалы. В Маренбурге стояли английские и латышские войска. Солдаты сходили с ума от ожидания чего-то ужасного. А потом как-то днем в продолжение нескольких часов там слышался грохот взрывов. Было видно, как огненными змеями, вспыхнув, падали аэропланы.
Английский капитан с двумя солдатами пошел на разведку. Он вернулся на другой день, еле живой от отравы. Его солдаты погибли.
— Он пришел ко мне, — говорил пастор. — "Дайте вина, пива, морфия, кокаина, — закричал он и схватился за голову. — Я с ума сойду... Я умру от ужаса! Я был на Ипрских позициях! Я видел бешеные атаки немцев и стрелял по ним из пулемета. Там был враг... Там были живые люди. Здесь — одни мертвецы. Худые, зеленые лица... Большие биваки мертвых людей — мужчин, женщин, детей. И все в мутном призрачном тумане газа... Это ужас! ужас! ужас!"
Всю ночь капитан, стеная, пробродил по берегу озера. Под утро застрелился. Верите ли, господа, — это было в тридцати верстах отсюда, но, когда дул ветер с востока, здесь больше года пахло мертвечиной.

А газ и мухи с этим ветром не прилетели, да? И на капитане не приехали?
Попутно выясняется, что не такая уж за чертополохом и тайна:

— А что там теперь? — спросил Клейст.
— Я там не был, — сказал пастор. — Вот хозяин Кампар там бывал не раз.
— А вы зачем туда ездили? — спросил у хозяина, присевшего тут же в саду на табурете, Коренев.
— Провожал я туда парнишек. Туда ведь много идет. Оттуда никого.
— Что же там?
— Слыхать: империя Российская. И император там уже второй.
— Откуда же слыхать, когда говорите, что оттуда никого нет? — сказал Дятлов.
— Да вот, видите ли... Ничего и не слышно, а вот ребята сказывают: империя там и вера христианская.

То есть если бы журналисты или чиновники из Европы дали себе труд расспросить жителей границы, то им и головы ломать над загадкой бы не пришлось? И как это — ничего не слышно, но сказывают? Или не слышно от жителей России, а сказывают эти "ребята"? Но если Кампар сам туда ходил, он что же, местных не видел, не говорил с ними?

— Вы знаете, — вмешался в разговор пастор, — ведь и меня из-за того пригласили опять и кирху починили. Из-за слухов этих. Ведь тогда, когда повсеместно признали христианство вредным учением, кирху закрыли и меня прогнали. Даже учительствовать не позволили. Рыбаком я стал... Да... А потом слух... Россия жива, и Христос в ней. Было собрание у нас. Бурное! Страсти разыгрались, драка была, решили открыть кирху и восстановить богослужение. И... знаете... полно народом. :
— Я уже разъяснял им всю нелепость этого, — сконфуженно сказал комиссар. — Нет, прут. Подавай им истинного Бога. Страшно без Него на земле. Мы приглашали из Дерпта профессора. Тот читал очень отчетливо, что Бога нет, и все это предрассудок один. Все точно рассказал, как земля, значит, произошла как бы из ничего, как сначала газы были, потом через сгущение стали образовываться материки и воды, как слизь появилась и из слизи амеба, а из амебы дальше, ну и человек тоже. — "Почему же, — кричат, — теперь этого нет, чтобы обезьяна в человека обратилась? Врешь, старый обманщик!" Чуть не побили и профессора-то. Такого натворили... Да...

Время идет, аргументы противников теории эволюции остаются. :hmm: Вот то ли профессор не объяснил, что эволюция — процесс долговременный, и не представляет собой превращение конкретной обезьяны в конкретного человека; то ли слушатели ему такие попались... неумные.
Вызывают некоего Курцова, бывавшего возле Кронштадта:

Курцов был парень лет двадцати трех, крупный, беловолосый, широкий.
— Я под самым Кронштадтом был, — заявил он. — Да, во как! Чуть эту самую чуму не получил. Потом в дезинфекции меня два месяца держали. Во как...
— Да разве и теперь там чума? — сказал Бакланов.
— А ты что думаешь? Вишь ты, как дело-то было. Еще при царском правительстве, отец мне рассказывал, там чуму разводили. Кто ее знает, для чего? Не то опыты какие делали, не то царь на всякий случай держал, чтобы против народа пустить, ежели, мол, бунт какой. Да... ну так там на особом форту дохтуры такие жили, лошадей, верблюдов держали, кроликов, и в банках с бульоном эту самую, значит, чуму. Ну вот, как голодный-то бунт был, настигли, значит, этого самого форта-то. Лошадей, верблюдов, того, зарезали и, значит, суп-то этот самый с чумой-то слопали. Ну и сказывают, чуму-то эту самую выпустили, воду заразили, и весь Кронштадт помер. Тихо там стало. Страсть. Я зимой версты на две на лыжах подходил, а войти страшно. Ну как эта самая чума-то накатится.. . Но только работают там, — неожиданно заключил свою речь Курцов.
— Почему вы так думаете? — спросил Коренев. Он встал от волнения и прошелся.
— А вот почему. Значит, стоял там в развалинах Андреевский собор. Без крестов, значит. О прошлую зиму пошел я туда. Иду назад, солнце заходит. Ну так явственно золотой крест на соборе сияет. Не иначе, как люди поставили.
Все молчали. Было что-то торжественное в этом молчании. Коренев, часто дыша, стоял, прислонившись к обвитой хмелем беседке.
— Вы думаете, — медленно проговорил Клейст, — что русские живы?
— А хто ж их знат-то, — сказал Курцов. — Никто не видал, никто не слыхал, никого оттеля никогда не приходило.
— Главное, — сказал трактирщик, — пройти теперь туда никак невозможно.
— Почему? — в голос спросили Клейст и Коренев.

Интересный вопрос! Буквально парой абзацев выше утверждалось, что кто-то туда таки прошел. И хозяин Кампар их провожал. Вот как? :facepalm: Эта дыра в сюжете ведь очень легко устранима — сказали бы, что да, ходят туда. А что не знает никто — так кому есть дело до городишки в пару улиц? Этакие Неуловимые Джо. Но нет.
Трактирщик продолжает расширять дыру:

— Дикая страна. Пустыня. Сорок лет человек на ней не бывал.
Он оглянул двор, подошел к забору, возле которого на помойной яме густо разрослись чертополох и лопухи, и с трудом сломил колючий стебель молодого чертополоха, украшенный красивым лиловато-розовым цветком.
— Вишь ты, какой сердитый, — сказал он, — как колет, насилу сломил. Знаете вы это растение?
— Ну конечно, знаем, — сказал Клейст. — Onopordon acanthum. В Германии он редко теперь попадается, потому что вся земля разработана.
— Так, — сказал трактирщик. — Теперь, представьте, туда сорок лет нога человека не ступала, и лежали там и гнили трупы. А он это любит, чертополох-то, чтобы песок, значит, и гнилое что-либо... Непременно вырастет. Как к границе подойдете, глазом не охватишь — все розово от него. И такой могучий разросся, сажени две-полторы вышиной, а ствол топором рубить надо. Прямо стена.
— Хуже стены, — сказал Курцов. — Стену, ту перелезть можно, а тут — ни продраться, ни сломить.
— Да. Руки колет, платье рвет. Еще, сказывают, там дальше эта самая белладонна растет, прямо десятинами, как картофель, что ли. Дух от нее тяжелый, дурманом несет, выдержать невозможно. И ни тебе ни жилья, ни роздыху, и где этому конец, никому неизвестно.
— Анадысь ребята, — сказал Курцов, — пробовали дорогу прорубить. Рубили с полсуток, а на сто шагов не ушли.

Вы уж определитесь — то ли на сто шагов не уйти, то ли кого-то туда провожаете. Хотя возможно, что "провожаемые" так в чертополохе и остались, а их вещички остались трактирщику. И противоречит он себе по той же причине — и хочется приезжих в чертополох загнать, и врать толком не умеет.

— Ее не перейдешь, границу-то, — сказал трактирщик, — а только точно, слышно: люди живут там. А только... тихо.
— Что тихо? — спросил Коренев.
— Тихо там. Ничего такого не слыхать, вот как у нас, чтобы пришли и обобрали или там поспорили из-за чего и стрелять стали... Пойдешь туда, к чертополоху-то, глядишь на него. Ну прямо море перед тобою розовое, и так жутко-жутко станет.

Как можно определить наличие людей, если там тихо? То, что стрельбы не слышно — говорит только о том, что там не стреляют. Может, режут/рубят/душат/травят/из луков стреляют, в конце-концов? А если не слышно вообще ничего — с чего бы там людям быть? Может, им чертополох не нравится, и они живут подальше? Или их там вообще нет.
Ночью Кореневу не спится:

Почему они не забыли русского языка? Почему? Почему? Значит, верили, что он нужен. Значит, они, простые люди, верят, знают, чувствуют, провидят, что Россия жива. Что она не сказка, а быль...

Дежурный :facepalm: с выводов Коренева. Язык мог сохраниться, что называется, по привычке — живут люди, говорят на этом языке, зачем его забывать? Тем более, что в силу отдаленности и малонаселенности какие-нибудь указы в духе "государственный язык отныне такой-то, всем его учить" до них могли просто не дойти. А раз друг друга они понимают, то и язык сохраняется.

— Вот что, Бакланов. Если Россия не погибла, то что там?
— Там... хорошо, — зажмуривая глаза и потягиваясь, проговорил Бакланов. — Россия без иностранцев, без спекулянтов, без банков, без указки Западной Европы, — да ведь это прелесть что такое должно быть. Что создал там на свободе русский ум, какие пути пробил русский талант, никем не стесняемый? И мы увидим... и мы приобщимся к этой жизни.

Почему не может быть своих, отечественных банков и спекулянтов? А вдруг там полнейшая антиутопия? Или СССР таки восстал из пепла, аки феникс? Даже если там действительно Россия, что заставляет вас думать, что там хорошо? Ваши фантазии? И с чего вы взяли, что вам позволят приобщаться? Короче, Бакланов и Коренев — два сапога пара: делают выводы без малейшей опоры на доводы рассудка.

— Что странного! Мы на костях предков... Каких предков! Там, при демократической свободе, мы не смели говорить об этом, а здесь... Александр Невский... боярин Василий Шуйский... не они ли, — быть может, с этого самого места из тогдашнего царева кабака смотрели в окно, и такая же темная звездная ночь была на дворе, так же плескали волны озера... те же звезды смотрели на них... Петр Великий здесь лежал и думал, то о красавице Екатерине, то о том, как поведет свои полки на шведов, то о свидании с польским королем. Герои!.. Герои нас окружают — и чудится мне, что и там воскресли герои...

С чего вдруг Александр Невский и Василий Шуйский стали их предками? Почему именно они? Если у Невского есть хотя бы героический ореол, то Шуйский-то чем так выделился? Чем он так важен?

— Мне вспоминается одна картина, — сказал Коренев. — Она была очень слабо написана, но заслужила самой сильной похвалы критики и приобретена в Национальный музей. Она изображала толпу людей. Серых, грубых людей... В синих блузах рабочего, в солдатских шинелях, в рубахах крестьянина толпа надвигалась, выдвигалась из рамы. Впереди были видны сжатые кулаки, открытые кричащие рты. Она попирала тела, разряженные в цветные кафтаны, золотом шитые. Можно было догадаться, что это лежали Наполеон, Фридрих Великий, Бисмарк, Шиллер, Гете. По ним ступали грязные сапоги. Над толпой реяли красные знамена, и на них были надписи: "Долой тиранов власти!", "Долой тиранов мысли!", "Долой тиранов формы!"... Картина называлась: "Вся власть народу!"...

Я не знаю, как это комментировать. Похоже на продвижение авторской мысли о том, что при социалистическом строе нет места талантам, незаурядным людям и вообще малейшему отличию.

— Что же это дало? — спросил Бакланов.
Коренев не отвечал. Он подсел к окну рядом с Баклановым. Широко, по-осеннему, залег на темном небе Млечный путь, и таинственно сверкала его парчовая дорога, как река, разливаясь по небу. Ярко выделялись семь звезд Большой Медведицы, и над ними сверкала Полярная звезда.
— Русская звезда, — прошептал, показывая на нее пальцем, Коренев. — Русская!.. Звезда северная...
Бакланов поднял голову. Сверкали отражения звезд в его влажных выпуклых глазах.
Тихо прошептал он, точно стыдился того, что сказал:
— Коренев... правы те, которые говорят: есть Бог... Есть Иисус Христос... Эх, нехорошо, неправильно нас учили...

Я начинаю опасаться, что Коренев с Баклановым сольются в моем сознании в одно нечто. Пока что Баклановне слишком отличается от Коренева — его умозаключения рождаются из сиюминутных впечатлений. Увидел звезду — значит, бог есть. А раньше он звезд не видел, что ли? Как наличие Полярной звезды доказывает существование бога? Или это на него типа божественное откровение снизошло? :think:
Утром компания отправляется в чертополох.

Ломая растения и спотыкаясь об их крепкие стебли, вышел Клейст и остановился. Седые волосы развевались на его сухой голове. Задумчиво смотрел он вдаль, и, когда заговорил, его голос звучал, как похоронный колокол, как речь пастора над темным и суровым гробом, полным страшной тайны.
— Там, — сказал он, протягивая руку по направлению к зарослям чертополоха, — там в вечном покое лежат кости русского народа. И сколько лиловых мохнатых цветов — столько душ истерзанных голодом людей. Там совершился суд Божий... Там страшная кара постигла людей, которые забыли Бога, убили и замучили безвинного царя, там погибли те, кто обагрил руки свои кровью невинных. Там кончилась великая мировая война!.. Спите, непогребенные!.. Спите, умершие со злобой и отчаянием в сердце... Спите!.. Бог простит вас...
Клейст, атеист Клейст говорил о Боге! Говорил, как пастор. И было как в храме, под высоким и ярким куполом неба, сверкающим бесконечной высью, и, как свечи, стояли желтые коровяки, и тишина была над прахом миллионов людей.

"Ну вот, теперь и ты рехнулся"(с). На Клейста-то что вдруг нашло?
Впрочем, момент ООСа доктора быстро проходит:

Когда подошли вплотную к зарослям чертополоха, остановились и стали расставлять палатки.
— Я думаю, — сказал Клейст, — что мы напрасно идем дальше. То, что я вижу кругом, показывает мне, что там жизни нет.
Долгое тяжелое молчание было ответом. Эти заросли чертополоха, уходившие за горизонт, казались ужасными. Он говорили о смерти всего живого. Точно дальше была обширная помойная яма, гиблое место, черное пятно с надписью кровавыми буквами "Чума".

Но вместо него накрывает Дятлова:

— Родина зовет нас, — сказал Коренев. — И мы пойдем на ее зов, и мы найдем ее...
— Пусть гиблое, подлое, ядовитое, отравленное место, — сказал Дятлов. — Пусть ничего. Но увидать это "ничего", которым дышали и где жили наши предки! Пусть пьяные, окровавленные, жестокие, гадкие, мерзкие, дикие, пусть отвратительные, но наши. Довольно чужими задворками, на хлебах из милости, как нищая старушонка, скитаться по белому свету и быть всегда, как собака, ощерившаяся над помойной ямой и все ожидающая, что обдадут ее кипятком. Довольно! Мы идем домой, — и если там ничего, — мы трое создадим из этого "ничего" Россию!

Ни раньше, не позже Дятлов особого патриотизма не выказывал. Что вызвало у него такую реакцию? Слова Коренева? А то он их раньше не слышал.
Начинают прорубать дорогу через чертополохи, и ничего интересного не происходит почти две недели:

Это был последний, пятнадцатый, день работы. На завтра решено было бросить все и возвращаться в Германию. Топоры затупели, провизию доставлять становилось труднее, обувь была изодрана об остатки пеньков, платье разорвано. Силы покидали. Ярко вставали в памяти примеры других людей. Сколько их пыталось, и ни один не мог преодолеть этого страшного поля чертополохов. А что, если оно тянется на десять тысяч верст, и вся Россия, до самого Японского моря, поросла чертополохом?

Но, конечно же, именно в момент потери надежды обнаруживается выход:

Коренев в сверхъестественной тоске припал к стволам и смотрел на восток. Солнце, по его расчету, уже взошло, но все так же темен был переплет стволов и листьев. Он уже хотел идти к своим спутникам, повернул налево и вдруг увидел просвет между стволами. Он вгляделся — на севере, не более как в двух саженях, была видна прогалина, мутный свет блестел в ней, и четкими казались стволы за ней.
— Господа! — крикнул он.— Сюда! Сюда! С топорами!
Семь пар глаз впилось в пространство. По мере того, как всходило солнце, ясно становилось, что там была пустота.
За час работы стена чертополохов, отделявшая их от него, была прорублена, и все выбежали, не дожидаясь, когда последние стволы падут на узкую прогалину. Длинным мысом, естественная или искусственная, вдавалась в лес чертополохов узкая долина, сплошь поросшая густой и жирной белладонной. Красивые, полные таинственной мрачной прелести, мутно-желтые колокольчики цветов ее смотрели кверху, и дурманящий запах носился в воздухе. Но долина упиралась в горизонт, и там, трудно было разобрать за светом восходящего солнца, чернела не то новая площадь чертополоха, не то большой хвойный лес...

Два дня идут они лесом. Клейст — снова глас разума:

— Я думаю, — сказал Клейст, — что наш опыт, наше изыскание, несомненно, громадной важности. Мы открыли новую землю, богатую землю, но землю пустую. Нам нужно возможно скорее вернуться домой и снаряжать экспедицию для колонизации этого чудного края.

Но тут же портит впечатление националистской речью:

Никто ничего не сказал, и после короткой тишины Клейст продолжал:
— Сто лет тому назад, мы, немцы, говорили, что славяне — это навоз для германской расы. Они сыграли роль этого навоза. Поля утучнены кровавыми жертвами, земля отдохнула и стала девственно плодородной... Германскому народу пора приступить к ее обработке.

Коренев закономерно расстраивается:

О! Что мог он возразить на эти жестокие слова! "Россия была, России нет! Навоз! Навоз, навоз для германской расы. Его отец, его дед, Тургенев, Лев Толстой, Чайковский, Глинка, Репин и Маковский, Менделеев, Серафим Саровский — навоз для германского племени!" Слезы душили его. "Но ведь правда! Правда! Великий народ самоубийством покончил с собой, и на могиле самоубийцы выросла трава, показались цветы, которые сорвут те, кто остался жив. Разве не правы они? О! Как мучительна жизнь. Зачем, зачем являлся таинственный призрак ему, и манил, и звал его на восток? Чтобы увидеть торжество иноземцев, чтобы услышать чужую речь там, где должна была звучать родная русская речь. И некого винить. Сами... сами... сами пожертвовали собой во имя общего блага, во имя этого страшного Интернационала..."
Коренев плакал, уткнувшись лицом в кочку. Никогда он не любил так родины, никогда он не чувствовал себя так сильно русским, как в эту ночь, полную мрачного отчаяния.

И его даже жалко — пошел за своими фантазиями и врезался в жестокую реальность.
Эльза замечает странное световое явление:

— Смотрите! — сказала она, показывая рукой на юго-восток.
На темном пологе неба чуть горело бледно-зеленое зарево.
— Это северное сияние, — сказал усталым голосом Коренев.
Силы покидали его.
— Нет, нет, — сказала порывисто дыша Эльза, — это зарево электрических огней большого города... Как над Берлином.
Коренев схватил ее руку. Она пожала его холодную руку своими горячими пальцами.
— Позвать их? — спросила она.
— Нет, погодите... так страшно обмануться. Зеленовато-синий свет горел в небе и вдруг потух...
Коренев взглянул на часы. Был первый час ночи.
— Это город, — прошептал он. — Культурный город с электрическим светом, с трамваями, с людьми.

С чего бы зарево над городом вдруг погасло? Им всем внезапно отрубили электричество?
Если проблема Коренева как человека — неумение в аргументацию и выводы, то проблема Коренева как литературного персонажа — в подыгрывании автора. Стоит Кореневу попасть в ситуацию, где он мог бы усомниться в своих выводах, как случается нечто, укрепляющее его веру. То же самое происходит и утром, когда компания слышит звуки свирели:

— Страшно, — сказала Эльза.
— Почему?
— Шли мы пустыней и не видали людей, и не знали, где они, и есть ли или нет... И не было страшно. Но вот там город, эта тонкая флейта, что играла гимн солнцу, — они сказали, что там люди, и стало страшно. Человек человеку — волк.
— Мы шли к ним. Там русские.
— Как-то примут они? Что, кроме ненависти, должны питать эти русские к нам, европейцам, погубившим их отцов и дедов?
— Ах, нет. Это не то, — задумчиво проговорил Коренев. — Нет, совсем не то и не то. Я все боялся... Всю ночь думал, а что, если в России не русские? Ну, китайцы, татары, не знаю кто! Пришли и расположились на навозе-то русском. Вот и город сверкнул вчера электрическими очами своими, и все было страшно. Придешь, а там чужие люди, чужой язык, и родина... не родина... И вдруг эта пастушья свирель... Ведь это значит!.. Это значит — мы пришли домой!

И Эльза внезапно права! С чего бы местным (кем бы они ни были) любить другие народы? Откуда вам знать, как они представляют заграницу? Может, какой-нибудь Империей Зла, Загнивающим Западом или еще чем похуже?
Коренев верен себе. Даже если свирель — инструмент славянского происхождения, это еще не значит, что играть на ней может только русский. И даже если русский — кто сказал, что он там не один? Может, оставшиеся русские смешались с теми же китайцами или татарами?
Вскоре они встречаю собственно музыканта — мальчика-пастуха — и с этого момента нажористость резко повышается, поскольку мы знакомимся с представлениями автора об идеальном устройстве России.

На этом я прерываюсь, но обещаю вернуться с чтениями более интересной части об утопической Российской империи.

Анон · 2022-07-02 11:52:08

Анон пишет:

Моя пламенная речь возымела действие. Теперь к человеческому телу сын относится ровно и спокойно, без всякого грязного хихиканья. Однако он следит, чтобы чужой взгляд не осквернил своим прикосновением «его» женщин (маму, бабушку и теток): всегда предупреждал (по телефону или забегая домой заранее), что сейчас придет в гости со своим другом, нет ли, случаем, в доме не полностью одетых дам?

Падажжите, то есть аффтар так "отлично" все объяснила, что даже пятнадцатилетний пацан понял, что она стесняется тела и телесности, и теперь её троллит?
Версию о том, что до этого дома женщины регулярно ходили голые, а теперь он следит, (с сожалением) отвергаю как несостоятельную. Все-таки так объяснили.

Анон · 2022-07-02 11:54:51

Анон пишет:

Падажжите, то есть аффтар так "отлично" все объяснила, что даже пятнадцатилетний пацан понял, что она стесняется тела и телесности, и теперь её троллит?

не пятнадцать, на момент написания книги Илюхе даже тринадцати не исполнилось.

Анон · 2022-07-02 12:16:30

Мне любопытно, все эти путешественники в заброшенную Россию не додумались пробраться в нее с северных границ, совершив арктическое путешествие? Уж там-то точно чертополохов не растет и мухи не летают, особенно зимой.

Холиварофорум

Объявление

#1 2021-01-16 21:15:01

Душеспасительные чтения

#14376 2022-07-01 16:21:42

Re: Душеспасительные чтения

#14377 2022-07-01 16:24:25

Re: Душеспасительные чтения

#14378 2022-07-01 16:26:40

Re: Душеспасительные чтения

#14379 2022-07-01 16:27:27

Re: Душеспасительные чтения

#14380 2022-07-01 16:28:52

Re: Душеспасительные чтения

#14381 2022-07-01 16:29:59

Re: Душеспасительные чтения

#14382 2022-07-01 18:36:05

Re: Душеспасительные чтения

#14383 2022-07-01 18:52:55

Re: Душеспасительные чтения

#14384 2022-07-01 19:35:34

Re: Душеспасительные чтения

#14385 2022-07-01 19:44:41

Re: Душеспасительные чтения

#14386 2022-07-01 19:50:54

Re: Душеспасительные чтения

#14387 2022-07-01 23:25:03

Re: Душеспасительные чтения

#14388 2022-07-01 23:25:29

Re: Душеспасительные чтения

#14389 2022-07-01 23:27:39

Re: Душеспасительные чтения

#14390 2022-07-01 23:29:52

Re: Душеспасительные чтения

#14391 2022-07-01 23:38:10

Re: Душеспасительные чтения

#14392 2022-07-02 08:59:27

Re: Душеспасительные чтения

#14393 2022-07-02 10:37:47

Re: Душеспасительные чтения

#14394 2022-07-02 11:12:29

Re: Душеспасительные чтения

#14395 2022-07-02 11:20:01

Re: Душеспасительные чтения

#14396 2022-07-02 11:34:40

Re: Душеспасительные чтения

#14397 2022-07-02 11:51:25

Re: Душеспасительные чтения

#14398 2022-07-02 11:52:08

Re: Душеспасительные чтения

#14399 2022-07-02 11:54:51

Re: Душеспасительные чтения

#14400 2022-07-02 12:16:30

Re: Душеспасительные чтения

Подвал форума