Глава 7
Итак, на следующее утро Юля зовёт Аню "на экскурсию к старой часовне":
– Надо подумать об одежде. Пойдем в джинсах.
– В часовню – в джинсах?! В церковь девочки в джинсах не ходят.
– У нас ходят! – отрезала Юлька. – Это никакая не церковь, а заброшенная часовня. И потом – там же крапива кругом! В джинсах пойдем.
А она заботливая, надо сказать. Хочет сжить Аню со свету, но всё равно велит ей надеть джинсы, чтобы не обжечься крапивой. И даже предлагает примерить свои, но предполагает, что Ане они могут оказаться широковаты.
– Вот и хорошо, что широковаты: на мой взгляд, ты слишком узкие носишь.
– На твой провинциальный взгляд, сестрица!
– Ага, на мой провинциальный взгляд, – согласилась Аня, натягивая джинсы. – Как будто неплохо…
– Неплохо? Да ты посмотри, какая фирма!
– Это по-английски, что ли? – спросила Аня, выгнув спину и пытаясь рассмотреть нашитый сзади кожаный ярлычок.
– Валенок ты псковский!…
Она же школьная отличница и изучает английский и немецкий - и не может отличить английскую надпись? И правда валенок. После джинс Юля также даёт ей кроссовки, чтобы она не позорилась в своих псковских. С ними, однако, не столь радужно:
– Юля, они мне малы…
– Не выдумывай! Рост у нас одинаковый, один размер платьев, значит, и туфли должны быть одного размера. Мне-то они в самый раз.
– А мне малы!
– Ничего не понимаю…
Обе задумались.
– Слушай, Юля, а ты босиком много ходишь?
– Дома иногда хожу, а так только по пляжу.
– Теперь понятно, почему у меня нога на размер больше – я все лето босиком бегаю.
– И бабушка Настя тебе разрешает?
– Она считает, что это полезно.
Особенно полезно напороться на ржавый гвоздь или осколки стекла, а то и вовсе на какой-нибудь использованный шприц, учитывая, что дело происходит в нулевые и живёт Аня в той ещё дыре.
Аня остаётся в собственных кроссовках, сестрички одеваются и идут:
Выйдя из дома, сестры отправились по Вязовой улице в направлении гребного клуба «Лига». Аня радовалась солнечному дню и тому, что идет она на прогулку по красивому зеленому острову вместе с любимой сестрой и что скоро она увидит старую часовню и помолится там.
А злоумышленница Юлька радовалась тому, что киднеппинг уже начался и все идет как по маслу: письмо написано и еще вчера отдано Кире, Юрик наверняка уже сидит в засаде у старого сарая, а в самом сарае для узниц приготовлена охапка душистого сена, спальные мешки и необходимый запас продовольствия.
Аня только об одном и думает:
– Знаешь, Юль, бабушка мне говорила, что на том месте, где когда-то была церковь, благодать сохраняется на века. Даже если от часовни остались одни развалины, я все равно там помолюсь.
– Помолишься, еще как помолишься! – пообещала Юлька. – Топай за мной, богомолка!
Они идут по тропинке, а потом и вовсе лезут через кусты сирени и крапиву. Ангелы всё ещё не в курсе ни о плане Юли, ни о пункте назначения, да и скрыться от них можно за банальными кустами:
– Ты хоть ведаешь, куда твоя Юлия ведет Аннушку? – спросил Иоанн брата.
– Нет, братец, не ведаю. Но знаю, что никакой часовни в этих местах нет и никогда не было. Тут загородная усадьба была, службы, конюшни… А вот часовни не было!
– Это и я чувствую, что здесь ни благодатью, ни молитвой не веет!
– А меня вот что тревожит: я уж минут пятнадцать зрю, что за ними следом двигаются Прыгун и Михрютка. Ну, Прыгун, тот от Юлии не отстает, это понятно. А вот домовой-то по какой такой причине из подвала выбрался и за отроковицами увязался?
– Не знаю, брат… Ты отроковиц зришь?
– Нет, не зрю… А вот теперь узрел – вон они!
Ангелы парили над зарослями и сверху едва угадывали, куда идут девочки. Они то и дело теряли их из виду, кружили в воздухе и возвращались, заметив мелькание голубой или черной маечки сквозь волнующееся на ветерке зелено-сиреневое море.
Юля с Аней добираются до заброшенного сарая.
И не просто старый, а старинный: толстостенный, из темно-красного кирпича, с просевшей и проржавевшей железной крышей, с темной и тяжелой дубовой дверью.
Хм, а про кирпичные постройки вообще говорят "сарай"? На моей памяти так называли исключительно деревянные.
Исторический момент - Ваня предупреждает Аню, а она не слушается!
– А нам повезло! – воскликнула Юлька. – Дверь открыта. Обычно тут висит большущий замок, а сегодня его нет, и мы можем заглянуть внутрь. Заглянем?
– Стой, Аннушка, стой! – закричал Иоанн, пикируя вниз. – Не ходи в сарай – там опасность!
– И ты, Юля, не ходи! Послушай ты хоть раз своего Хранителя, – без особой надежды быть услышанным прокричал и Ангел Юлиус, спускаясь на крышу сарая вслед за Иоанном.
– А страшновато как-то, – сказала Аня, с опаской заглядывая в таинственную полутьму за приоткрытой дверью.
– Крыша провалилась… А раньше над крышей был золотой купол, – вдохновенно врала Юлька. – Такой большой, красивый, с золотым крестом!
– Надо идти, – сказала себе Аня и шагнула к двери.
– Не надо! – крикнул Иоанн.
– Ой, не надо! – вторил ему Юлиус.
Но было уже поздно: Аня шагнула за дверь, а за нею, что-то насвистывая, в сарай вошла Юлька. Вошла и медленно закрыла за собой дверь.
Юра тут же навешивает на дверь новый замок и запирает его. Ангелы не изменяют себе в плане лени и бесполезности:
– Вот оно! Попались! – встревоженно закричал Юлиус.
– Похоже, что так, – кивнул Иоанн. – И непохоже, чтобы отрок сделал это просто в шутку, как-то не так у него глаза блестят.
– Попались, – довольно прошептал Юрик и на цыпочках стал отходить обратно в кусты.
– Я чувствовал, что Юлька что-то недоброе затевает! Как это прискорбно, что ее сердце и мысли от меня закрыты!
– Да куда уж прискорбней… – согласился Иоанн. – Однако ты не зело печалься, брат. Юлька твоя, конечно, отроковица злонравная, но ты учти, что Господь любое зло может в добро претворить. Ты ведь сам возжелал, чтобы она больше общалась с моей Аннушкой? Ну вот и радуйся, они теперь наобщаются вдосталь: парнишка-то сбежал и, видно, не скоро их отсюда выпускать собирается. И что это за шутки у современных отроков?
– Боязно мне за подопечных наших, Иванушка…
– Ну так и я боюсь, однако унывать-то чего ж? Просто будем настороже, брат.
– Смотри, смотри: домовой через дыру на крыше внутрь пролез! А где Михрютка Запечный – там и пакости. Пойдем за ним?
– Погоди, брат. Если домовой попытается напугать отроковиц, мы услышим и отсюда. Тут снаружи что-то уж больно бесами несет…
– Так это ж Прыгун! Прыгает, как козел, и смердит так же.
– Нет, тут не одним Прыгуном пованивает. Давай-ка мы, брат, лучше будем снаружи наших отроковиц охранять.
От захода в сарай не удержали, за домовым не полезли, сделать ничего не пытаются, просто стоят и сторожат. Их хата с краю, в общем.
Юля с Аней осматриваются внутри:
В «часовне» оказались два окна, забранные решетками, узкие и расположенные высоко над полом: одно рядом с дверью, другое напротив. Они выходили в те же сиреневые заросли и потому света давали немного. «Часовня» была пуста, только в углу лежали ворох соломы и какие-то узлы или тюки.
Они ничего не слышали, Аня всё ещё ни о чём не подозревает:
– Как-то тут жутковато, – неожиданно для себя искренне сказала Юлька и поежилась.
– И стены пустые… Ты подумай, ну ничего, ничего не осталось от часовни – ни клочка росписи, ни кусочка резьбы! И решетки на окнах какие-то странные, не церковные.
– Так это раньше, давным-давно здесь была часовня, а потом из нее устроили склад, а после и его забросили.
– А ты случайно не знаешь, Юля, кому была посвящена часовня?
– Понятия не имею! Если хочешь, считай, что Анне и Юлии. Есть такие святые?
– Есть. Только наши с тобой святые жили в разные времена. Они никогда не встречались, не может им быть посвящена одна часовня.
– Жаль.
– Юль, а давай выйдем и посмотрим снаружи, может быть, там сохранилась какая-нибудь надпись?
– Да ничего не сохранилось, я бы давно увидела! – Юлька испугалась: а вдруг Юрик еще не успел их запереть? Но потом подумала, что в случае чего заманить доверчивую Аню обратно в «часовню» будет нетрудно, и пошла к двери. Она толкнула ее и убедилась, что Юрик уже успел все сделать, как надо.
Юля вполне успешно играет роль такой же неведающей, сообщает, что за ними кто-то запер дверь, Аня думает, что её просто заклинило. Они вдвоём пытаются открыть (безуспешно), и наконец Аня начинает пугаться:
– Юленька, это ведь кто-то просто озорничает, да? – внезапно испугавшись, спросила Аня.
– Ничего себе озорство – руки бы оторвать!
– Это ребятишки балуются, да?
– Хорошенькое баловство – уши бы надрать!
– Кто-то нас в шутку запер, а потом придет и выпустит, да?
– Да я бы за такие шутки…
– Ой, Юленька, я боюсь! Ведь никого рядом не было, когда мы подходили к часовне, а нас кто-то взял и запер…
– Вот это-то и странно, – многозначительно произнесла Юлька. Она видела, что Аня уже сама не своя от страха, но ей хотелось еще позабавиться.
– Послушай, Ань, давай я встану под окном, а ты влезешь мне на плечи и выглянешь в окно – есть там кто-нибудь или нет?
Но ничего из этого не вышло: кое-как взгромоздясь на Юлькины плечи, Аня дотянулась до решетки, даже ухватилась за нее руками, но подтянуться не сумела.
Делают наоборот: Юля влезает на Аню.
Так и сделали. Оказалось, что в лицее спортивная подготовка поставлена лучше, чем в псковской средней школе: Юлька уперлась одной ногой в поясницу Ане, другой оттолкнулась и вмиг оказалась на ее плечах. Потоптавшись на них в полное свое удовольствие, она запросто подтянулась на прутьях решетки и встала на узенький, в полкирпича, подоконник.
Ну и как же без мелких пакостей:
– Стекло очень грязное, ничего не видно. Протереть бы его чем-нибудь! У тебя случайно нет носового платка?
– Есть, конечно. На, Юленька!
Аня встала на цыпочки, Юлька, держась одной рукой за решетку, нагнулась и взяла у нее платок, потом попробовала протереть стекло.
– Нет, не берет. Можно я поплюю на твой платок?
– Плюй! – согласилась Аня.
– Ну, совсем другое дело, вот теперь я все вижу! Огроменный замчище на двери! Все, Анька, нас заперли. Крепко заперли. И это, конечно, не дети – откуда у детей замок? – И Юлька прямо с окна спрыгнула на пол часовни, так что старые доски пола вздрогнули и поднялась пыль.
– На твой платок! Держи! – И она сунула Ане грязный комочек, бывший когда-то Аниным чистеньким платочком с кружевцем.
– Ага, спасибо…
Аня хотела было положить платок обратно в карман джинсов, но потом поглядела на него, передумала и аккуратно положила грязный комочек у самой двери сарая, сказав себе при этом: «Не забыть бы захватить, когда выберемся отсюда, может, отстирается…».
Аня думает, что заперли их бандиты, которые придут, как стемнеет, и убьют.
– Долго же им темноты ждать придется. Ты забыла, сейчас ведь белые ночи!
Юля садится на сено и "обнаруживает" спальные мешки и сумку с едой. В сумке:
– Ну да, только бутылки – с пепси. И пирожные, и йогурт, и яблоки, и шоколад, конечно!
– Почему «конечно», Юленька? – спросила Аня.
– В таком ассортименте непременно должен был быть шоколад. Чипсы! Два больших пакета чипсов. Живем, Анька!
По ассортименту еды уже можно что-то заподозрить: какие бандиты оставят кучу вкусняшек для своих жертв? Аня, впрочем, никаких подозрений или хотя бы альтернативных идей не высказывает, а Юля как раз находит записку:
В записке крупными печатными буквами было написано: «ДЕВАЧКИ МИШИНЫ! НЕ ВОЛНУЙТИС И НА ПОМОЩ НИ КАВО НЕ ЗАВИТЕ – ФСЕ РОВНО НЕКТО НИ УСЛЫШЕТ, А ТОЛЬКА БУДИТ ИСЧО ХУЖЭ. СЕДИТИ СПАКОЙНА И ЖДИТИ КАГДА АТЕЦ АДАСТ ВЫКУП. ПОХЕТИТЕЛИ».
Этот падонкаффский йазык пугает Аню ещё больше:
– Ой, Юленька, мы пропали! Нас похитили жуткие бандиты, уголовники-рецидивисты! Они получат от папы выкуп, а нас убьют!
– С чего ты взяла? Киднеппингом занимаются, как правило, гангстеры, а не бандиты. Похитители детей – это вполне приличные люди, только деньги очень любят.
– Что ты, Юля! Какие «приличные люди»? Ты прочти-ка еще раз записку! Ты только посмотри, тут же в каждом слове по две ошибки!
– Ну и что? Ты разве ошибок никогда не делаешь?
– Да я просто не сумею в слове из трех букв сделать четыре ошибки!
– И-с-ч-о… И правда, получается четыре ошибки в слове из трех букв. Ну и что?
– А то, что люди, которые нас тут заперли, почти совсем не учились в школе! Ты понимаешь, что это значит?
– Что же это значит? – с интересом спросила Юлька.
– А то, что они с детских лет сидели по тюрьмам и им некогда и негде было учиться, вот что! Юленька, я боюсь! – И Аня зарыдала, уткнувшись в Юлькино плечо.
Тут к логике придираться не буду, Аня явно мемов не знает, да и мимо Юли оно могло пройти. Юля успокаивает Аню и по-прежнему успешно играет роль такой же похищенной:
– Ань, прекрати ты эти рыдания сиротки, прошу тебя! Не к людоедам же мы в лапы попали, в самом-то деле…
– М-может, и к людоедам! Одна девочка в нашем классе читала про что-то такое в газете…
– По-твоему, людоеды столько еды для нас приготовили, чтобы откормить нас, а потом съесть? Перестань рыдать, а то и мне страшно станет. Меня, между прочим, тоже похитили, но я же не реву. Давай утри слезы и будем лучше о чем-нибудь постороннем разговаривать. Нам ведь с тобой до сих пор по душам поговорить не удавалось, а вот теперь настал самый подходящий момент.
И она снова в сто раз лучше как персонаж, чем Аня, и будь это настоящим похищением - была бы идеальным: не паникует, помогает Ане справиться со страхом. Но даже в условиях подстроенного похищения она ведёт себя адекватно и по-доброму, а не глумится над сестрой.
– Ну, вот ты вчера сказала, что ни за что не станешь краситься. И коса у тебя такая длинная, как будто ты никогда волос не стригла.
– Так оно и есть, – кивнула Аня. – Я только самый кончик косы иногда обрезаю, чтобы он не был похож на крысиный хвостик. Ой, Юля, как ты думаешь, а тут крыс нет?
– Думаю, нет. Тут для них слишком светло и еды нет.
– Есть еда – полная бандитская сумка.
– А раньше ее тут не было, поэтому крысы еще не успели набежать и расплодиться.
– Откуда ты знаешь? Может, бандиты тут постоянно держат запасы для пленников? Может, эта еда тут уже месяц лежит на полу, а под полом – крысы!
– Сейчас проверим. На йогурте всегда стоит дата выпуска и срок годности. Так, йогурт не просрочен – значит, продукты куплены недавно.
Йогурт оказывается черничным, Аня такой больше всего любит, но есть боится - вдруг крысы набегут на запах. Юля снова заводит разговор о причёске:
– Слушай, Ань, а почему ты не хочешь остричь волосы покороче? С короткими гораздо удобнее, да и современней.
– Я не хочу бабушку огорчать. Она любит, когда девочки ходят с косами.
– Провинция! Вы такие отсталые обе, и ты, и твоя бабушка, что просто жуть берет.
– Юля! – Аня вдруг выпрямилась, сдвинула брови и погрозила сестре пальцем. – Про меня можешь говорить что хочешь, но запомни: про бабушку Настю – ни слова, ни полслова, ни запятой в неуважительном тоне!
– Да ладно тебе! Между прочим, она и моя бабушка. Она тебя балует?
– Да вроде не очень. А вот любит – страшно сказать как. И я ее очень, очень люблю…
– Странно: любит и не балует, – задумчиво произнесла Юлька.
А у Ани-то стокгольмский синдром, походу 
Самоуважение? Неее, это не по-нашему, не по-праведнически:
– Ань, а тебе никогда не хотелось сделать макияж?
– Что сделать?
– Накраситься.
– Конечно, нет! Я же не дикарка, чтобы раскрашивать лицо. А вот ты сама, Юль, не боишься, что это опасно – мазать кожу всякой разной химией? Мне кажется, так можно на всю жизнь лицо испортить.
– Теперь каждая уважающая себя девочка красится.
– Уважающая себя? А это еще зачем – самим себя уважать? Это все равно что утром просыпаться и самой себе доброго утра желать, а вечером – спокойной ночи. Дурацкое, по-моему, занятие.
– Каждый уважающий себя человек сам себя уважает… Тьфу, запуталась я с тобой!
– Конечно, запуталась! – кивнула Аня. – Пусть нас с тобой, Юленька, другие уважают, если мы этого заслуживаем.
*минутка бомбежа на автора, забивающего читателям голову нездоровой хренью* Это, конечно, не ДпВ и не Кадеты, но транслировать такие убеждения детям - это сразу нахуй. И так хватает всех этих "кому я такая нужна", "надо держаться за работу/мужика/родню" и прочих "надо заслужить хорошее отношение к себе".
Юля переключается на аргумент "как я в таком виде в школе появлюсь, меня там и не узнают". Аня себе не изменяет:
– Меня бы тоже никто не узнал, если бы я перекрасила волосы в рыжий, а брови с ресницами в черный цвет.
– Тебя здесь и так никто не знает.
– Как это – никто? А ты? А папа? А мой Ангел Хранитель? Мне бы стыдно было перед моим Ангелом такой маскарад устраивать. Ты уж меня прости, Юленька.
– Так и быть, прощаю. А знаешь, честно говоря, когда я на тебя смотрю, мне даже нравится мое лицо без макияжа.
– Ну вот видишь!
– А когда я дома гляжу в зеркало, так и тянет что-нибудь подправить!
– Это потому, что ты не веришь в свою природную красоту.
– А она у нас с тобой есть, эта природная красота?
– Конечно, есть. Мы созданы по образу и подобию Божьему, а Бог – это и есть красота. Чем ближе мы к Нему, тем красивее.
Ну, по крайней мере, комплексами о внешности Аня не страдает (хотя тут хочется устроить плот-твист с богом в лучших традициях пантеона Лавкрафта: у тебя нет щупалец? Ну и какая же это красота тогда?!)
– Анька! Я тебя, кажется, и вправду любить начинаю!
– А я тебя успела уже очень полюбить, Юленька ты моя дорогая, сестричка моя единственная. Вот мы попали сюда, и я узнала, какая ты храбрая и какое у тебя доброе сердце. Я реву, а ты меня всякими глупостями отвлекаешь, не даешь мне как следует испугаться. Ну как тебя не любить за это?
От этих Аниных излияний Юльке на мгновение стало ужасно стыдно. Но она взяла себя в руки и от стыда отмахнулась: завтра их «освободят», Аня уедет, и они с друзьями будут весело вспоминать этот замечательный киднеппинг и потешаться над ее незадачливой сестрицей…
Аня такая слащавая, что у меня скоро всё слипнется. Юля точно лучше, она хоть на живого подростка похожа.
Они решают поесть, ибо уже 12 часов:
– Странно, но есть почему-то хочется, – сказала Аня. – В последний раз я такая же голодная была, когда мы с папой ехали из Пскова.
– Он тебя что, совсем не кормил в дороге? – с интересом спросила Юлька.
– Мы с ним останавливались, ужинали в какой-то шашлычной. Но день был постный, так что я только салатик съела – больше в меню ничего для меня не оказалось.
Но ведь даже по канону детям можно не поститься, разве нет?..
– Винни пух с голоду, но держал пост! А ты папе об этом сказала? – спросила Юля, выкладывая на спальный мешок еду из сумки.
– Нет.
– А почему?
– Постеснялась.
– Ну и напрасно: он бы их заставил шашлык из осетрины или из креветок для тебя приготовить.
– А если бы у них не нашлось ни осетрины, ни креветок?
– Для папы – не нашлось?! Ну, не знаю… Для папы как-то всегда все и везде находится.
– Ты знаешь, а ведь это правда, – задумчиво сказала Аня. – Мы заехали с ним в Пскове на телефонную станцию. Папа сказал, что зайдет на минутку к директору и попросит поставить телефон нашей бабушке. Он вышел через пять минут и сказал, что все в порядке и телефон будет поставлен на следующей неделе. Наверное, наш папа какой-то особенный…
Он просто богатый, Аня. И не стесняется подумать о себе и своих нуждах. Полезный скилл, рекомендую.
– А я тебе про что говорю? Так что зря ты не попросила осетрины. Ох, я бы сейчас съела кусочек! Ну, а ты чего бы сейчас хотела?
– Жареной картошки с луком.
– Тоже неплохо. Но у нас только пирожные, яблоки, йогурт, шоколад и пепси. Сразу видно, что нас похитил мастер своего дела!
– Почему мастер?
– По детскому киднеппингу. Понимает, что детям в первую очередь полезно.
Ну, положим, больше "вкусно", чем "полезно", но осуждать не буду: в концое концов, Юля это и планировала как пикник под прикрытием.
В кадр входит Михрютка, намеренный их отравить (гмм... я начинаю путаться в материальных и духовных проявлениях бесов/ангелов).
«Сейчас я вам наплюю в йогурт, вот тогда и будет у вас пикничок», – злобно подумал Михрютка и начал высасывать яд из желез, чтобы побольше ядовитой слюны заплюнуть девочкам в йогурт: это была самая важная часть плана Жанны! Михрютка очень гордился тем, что именно ему доверили отравление сестер.
Вам не кажется, что Аня слишком давно не молилась? Вот и автору кажется:
– Нет, давай сначала помолимся.
– Ох, какая же ты неугомонно-богомольная, Ань! Ведь ты утром уже молилась, зачем еще и перед едой молитвы читать? От этого что, еда вкуснее становится?
– Будет вам сейчас вкусненько! – пробурчал Михрютка, теперь уже висевший прямо над расстеленным для еды спальником и ожидавший лишь момента, когда девочки откроют стаканчики с йогуртом.
– Может, и не вкуснее, но здоровее – это уж точно. Если не молиться перед едой и не крестить ее, то можно и заболеть.
Как это работает, интересно? 
А если сырую воду из реки намолить и перекрестить, её можно будет не кипятить и не обеззараживать? А походники-то и не знали!
Молитва ломает все планы Михрютке:
Аня склонила голову и начала читать молитву:
– Очи всех на Тя, Господи, уповают…
Михрютка на потолке съежился в комочек и задрожал: ему показалось, что Аннушка прямо под ним разожгла костер, от которого к нему летят раскаленные искры молитвенных слов.
– И Ты даеши им пищу во благовремении, – продолжала Аня, – отверзаеши Ты щедрую руку Свою и исполняеши всякое животное благоволение». А ты, Юля, скажи «Аминь».
– Это еще зачем?
– Ну, ты же слушала молитву, а когда ты говоришь «Аминь», это значит, что ты с нею согласна. «Аминь» значит «истинно, верно».
– Аминь! – заорала Юлька и схватила ореховый йогурт.
От неожиданного Юлькиного «аминя» Михрютка поперхнулся и проглотил накопленную в пасти ядовитую слюну. Сильный, видимо, был яд, потому что от него у самого домового сразу же скрутило брюхо. Обожженный и отравленный, он уполз обратно в свой угол. «Ничего, – подумал он. – Там еще йогурт остался, успею яду набраться и все равно исполню дельце, которое мне хозяйка доверила. Надо же, молиться перед едой вздумали, дуры какие! Михрюточку обидели и без отравы остались!».
Сёстры вспоминают папу:
– Где-то сейчас наш папа? – вздохнула Аня.
– В офисе, наверно, где же еще? Ты думаешь, бизнесменом легко быть? Он так крутится, так крутится весь день!
– «Живет-бывет купец, и бывут у него две дочки»…
– Это что за сказка?
– Это папа еще в Пскове сочинил про себя и про нас с тобой. Он сказал, что бизнесмен – значит купец.
– Ну да. Или ворюга.
Аня поперхнулась сухим пирожным. Юлька бросилась колотить ее по спине.
– Да тише ты, Юля, спину мне сломаешь! Все, проскочило уже. Юль, а почему ты сказала, что бизнесмен – значит купец или ворюга?
– Да не «купец или ворюга», а «или купец, или ворюга» – это две большие разницы. Бизнесмен, который честно ведет дела, как наш папка, – это купец, а бизнесмен, который ловчит и всех обманывает, – это ворюга. Поняла теперь, простота?
Юля признаётся, что по литературе и русскому у неё тройки, зато...
– Само собой! Зато по английскому годовая – пять! Спикаю не хуже других, а читаю почти свободно.
– Счастливая, ты можешь мою любимую английскую книгу в подлиннике прочесть.
– Какую книгу?
– «Хроники Нарнии» Льюиса.
– А у меня любимая книга тоже английская – «Властелин колец». Я ее даже больше «Гарри Поттера» люблю.
– «Властелин колец» – моя третья любимая книга.
Внезапно! Православный автор НЕ наезжает на Нарнию и ВК! Судя по предыдущим чтениям, это исторический момент.
Михрютка пробует ещё раз собрать яд и плюнуть им в еду, но Аня опять молится:
Сестры поели, и Аня прочла благодарственную молитву:
– Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ. Не лиши нас и Небесного Твоего Царствия, но яко посреди учеников Твоих пришел еси, Спасе, мир дая им, прииди к нам и спаси нас.
– Аминь! – завопила Юлька, взмахнув допитой бутылкой пепси.
– Тьфу! – Разгневанный и опаленный молитвой, Михрютка не удержался и сплюнул ядовитой слюной в сторону, не сообразив, что опять зря расходует яд, предназначенный для отравления сестер. Увидев, что они все равно уже кончили есть, он потащился обратно в свой пыльный, затянутый паутиной уголок.
Аня интересуется, сколько им ещё сидеть в сарае:
– Интересно, долго ли нам тут сидеть придется?
– Вот папа придет из офиса, найдет письмо от похитителей и примется нас спасать.
– А почему ты думаешь, что они пришлют ему письмо?
– Так всегда делают при киднеппинге.
Тут может показаться, что Аня догадалась, а Юля спалилась, но всё ещё нет:
– Юленька, я тебя очень прошу, скажи мне правду!
– Какую еще правду? – с подозрением спросила Юлька.
– У нашего папы здоровое сердце?
– Фу, ну ты и вопросики задаешь! – с облегчением фыркнула Юлька. – Нашла время о папином здоровье беспокоиться!
– Как же ты не понимаешь, Юля! Если у нашего папы слабое сердце, у него может случиться инфаркт, когда он узнает, что нас с тобой похитили.
– Ой, об этом я не подумала, – упавшим голосом сказала Юлька. Но тут же принялась успокаивать и себя, и Аню: – Да здоровое, здоровое у него сердце! Он в теннис играет и зимой в проруби купается.
Аня всё равно переживает за папу, Юля её успокаивает и предлагает чем-нибудь заняться, чтобы не травить зря душу. Какое занятие предлагает Аня? Бинго!
– Ты права, Юленька. Давай помолимся.
По-моему, по Юлианне уже реально можно делать бинго, где в центр ставить "Аня молится". Юля, однако, молиться не хочет, и её можно понять:
– Этого мне только не хватало! Перед едой молись, после еды молись, ну а задаром-то чего же молиться?
– Не задаром, а за папу нашего! Я, конечно, и одна могу помолиться, но для папы лучше, чтобы обе дочери за него молились. А то Господь подумает, что я прошу у Него для папы здоровья, а ты – нет.
– А он, Господь твой, папе поможет, если у него вдруг станет плохо с сердцем?
– Если услышит наши молитвы – обязательно поможет!
– А как сделать, чтобы услышал?
– Молиться искренне, от всего сердца.
Юля сомневается: с одной стороны, она за отца беспокоится, с другой - затея-то её, и молиться, получается, не совсем честно, да и выглядит как признание вины. Аня больше говорить не хочет, а Юля не может без разговоров и поэтому всё-таки соглашается молиться, хотя всё ещё в сомнениях:
– Только я боюсь, что от моих молитв никакого толку не будет, – сказала Юлька. – Бог твой меня не услышит.
– Это почему? – удивилась Аня. – Тебе положено молиться, ты ведь крещеная.
– Я – крещеная? – удивилась Юлька. – С чего это ты взяла?
– Ну как же? – в свою очередь, удивилась Аня. – Родились мы обе четырнадцатого июня, так? А через две недели, двадцать восьмого июня нас крестили.
– Откуда ты знаешь?
– У меня документ есть – свидетельство о крещении.
– Так это у тебя! Это же тебя, а не меня крестили.
– Прости, Юленька, но ты какие-то глупости говоришь. Сама подумай: две девочки-близнецы рождаются в один день в одной семье, и вдруг одну крестят, а другую – нет. Позабыли, что ли? Так быть просто не могло.
Юля просит научить её молиться, старательно повторяет за Аней. Бедный Михрютка в такой обстановке не может:
– Караул! Совсем достали скверные девчонки своими молитвами! – закричал Михрютка и сиганул сквозь дырявую крышу сарая наружу. – Весь левый бок Михрюточке ошпарили! Прыгун, Прыгун, ты где? Спасай свою девчонку, пока не поздно, – ее молитвам учат!
Но Прыгуна нет, а есть два ангела-бездельника:
Прыгуна возле сарая и не было: обнаружив, что Ангелы Хранители не оставляют сестер, он решил с ними не связываться и удрал на другой конец острова, к Кактусу в гости. Но зато под окном часовни так и стояли на страже Иоанн с Юлиусом. Контуженный молитвой бес-домовой свалился прямо им под ноги. Иоанн поддел его своим мечом и, размахнувшись, отправил его кувыркаться через всю сиреневую рощу.
– Не смей мешать людям молиться! Вот видишь, – обратился он к Юлиусу, – я же говорил, что Господь любое зло может в добро претворить. Поздравляю, брат: твоя отроковица сейчас впервые в жизни помолилась, да еще как помолилась-то! От всего сердца, с любовью, с жаром.
Юлиус кивнул. Он сиял, и слезы в его глазах тоже сияли.
– Слава Тебе, Господи, слава Тебе! – только и сумел он вымолвить.
На этом оргазме Юлика глава заканчивается.
Секс по телефону доске этой с буквами для спиритических сеансов, или, может, прирак предметы умеет передвигать, как приличный полтергейст)
