У меня название этой главы ассоциируется только с древней "клубничкой" "Пробуждение Габриэль". Но, зная Чудинову, могу вангануть что порно-порно, весело, задорно тут не будет, максимум тошнотворно и уныло как всегда.
Итак, имам Абдольвахид с шофёром Абдуллой едут к Ботаническому саду, имам сильно не в духе.
– Еще одна пробка, и у меня подскочит давление. Нет, ты подумай только, Абдулла, сейчас ведь не какой-нибудь тысяча четыреста пятый год, когда у каждого голодранца было свое авто! Только за последние десять лет личный транспорт, слава Аллаху, сократился на треть! Ну откуда, я просто хочу понять, откуда тогда эти вечные проблемы с парковкой, эта теснота на дорогах?!
1405 по мусульманскому календарю - это 1985 на наши деньги. А проблемы, подозреваю, из-за неоптимальности сети дорог и парковок, плюс, возможно, дефицита последних.
– Так ведь статистика-то штука кривая, достопочтенный Абдольвахид! На нее откуда посмотреть. С одной стороны, да, автомобиль теперь только у каждой десятой семьи. Но ведь насколько больше стало семей за те же десять лет?
Это, солнце моё, не статистика кривая, это ею, для начала, надо пользоваться уметь. Различать, например, относительные и абсолютные величины.
– Ты мне поумничай! Вот именно, что это ваши женщины, из франкских, как раз плохо рожают! – невпопад возмутился имам. – Думаешь, никому не известно, что вы вытворяете? Берете в дом какую-нибудь старую девку, сестру или подругу жены, якобы во вторые жены, а на самом деле она только по хозяйству помогает да нянчит!
И помогает матери ребёнка восстановиться и подготовиться к следующим родам. Хотя, признаюсь честно, после чтений книги Сорокоумовой про идеальную мусульманку этот отрывок не выглядит как больная фантазия автора.
А я бы проверял, проверял, спит ли мужчина со всеми женами!
Хера се, это же сколько свечек пришлось бы держать.
Абдулла молчит и терпит, потому что вырос в гетто и ещё не забыл местные нищету и притеснения.
И ведь что самое обидное, сколько по соседству жило всякого дурачья, которое начинали обращать. А им вовсе и не хотелось, одни произносили шахаду со слезами, словно ничего страшней и на свете нет, а другие вообще предпочитали отправиться в могильник. А за него благочестивые никак не брались, уж он и ждать устал. Иной раз казалось, так и пролетят все лучшие годы за колючей проволокой. С другой стороны, опять же тонкость, сам не попросишься. То есть можно, конечно. Но продешевишь, ох, продешевишь.
То есть лучше сидеть на жопе ровно, чем попытаться хоть как-то улучшить свою жизнь? Впрочем, счастье таки приходит к Абдулле в лице того самого имама, который обращает его и делает своим личным водителем.
Не всякому турку достанется такая работенка, иной и араб не побрезгует!
А чего это арабы брезгуют непыльными и престижными должностями? Ах да, они же у Чудиновой все паприроде придурковатые лентяи, как это я забыла.
– Да и потомственные правоверные иной раз не лучше вас, – продолжал брюзжать имам. – Учат детей тешиться этими изобретениями шайтана – роялями, как их там, контрабасами, скрипками…
Кто поспорит, немножко музыки и праведному человеку не во вред – на свадьбе там или просто для застолья! Но ноты эти все, от шайтана да, от шайтана! Да, Абдулла, ты мне напомни, чтоб послать помощников сжечь все эти пачки нот в дому этой кафирки, с которой мы сегодня разобрались!
К сведению автора, застольные и свадебные песни для рояля тоже по нотам разучивают. И ещё интересно, табы для гитары в мире чудиномусульман это халяль или харам?
– Но с кафирами-то легко разобраться, а вот поди вот так, запросто, арестуй правоверного за музыку! – все не унимался имам Абдольвахид. Пот тек по его лицу из-под ярко-зеленого тюрбана из блестящей парчи – а ведь в салоне кондиционер работал, дорогой кондиционер, под стать автомобилю! – Такой шум подымется, что хоть самому в могильник лезь!
Хорошо, а почему тогда в главе про Ахмада было сказано, что правоверные прячут музыку на своих компах? То есть, в обществе прослушивание музыки, в целом, не одобряется? Если так, то почему никто не пользуется этим способом для ликвидации, скажем, политических противников или конкурентов по бизнесу? Это же так легко: скинул в полицию анонимку, что у какого-нибудь Абу Стоебучего в квартире Моцарт играет, менты приехали, нашли на компьютере mp3, профит. Очень странно, что имам ни одного такого дела не видел.
Абдольвахид с Абдуллой стоят в пробке, жара несусветная, имам мечтает, как примет ванну в Старой Парижской мечети и выпьет мятного чаю с пироженками.
Сквозь пробку пробивается какой-то пацан на мотоцикле, доезжает до машины Абдольвахида и бьёт чем-то металлическим по её крыше.
Малолетний наглец уже вновь опускался на сиденье: в окне, совсем рядом, ах жаль, что закрыто, не успеть, промелькнуло лицо в слишком тяжелом для тонкой шеи шлеме. Что-то в линии этой шеи заставило имама впиться глазами в лицо, полускрытое прозрачным бликующим забралом. Серые светлые глаза столкнулись с его взглядом сквозь барьеры пуленепробиваемого стекла и пластика. Девка! Девка в мужском наряде, с открытым лицом, среди бела дня! Девушка беззвучно произнесла что-то, исказившее ее нежно-розовые губы в жесткой гримаске. Но если это не двенадцатилетний хулиган, а взрослая девка-кафирка, посмевшая мчаться в непристойном виде по Парижу среди бела дня, то это никак не порча обшивки озорства ради, пронеслась недоумевающая мысль в голове имама. Вот дичь, что же тогда?
Очередная взорванная машина? Причём если в пробке, то наверняка пострадают не только её пассажиры.
Дальше уже привычная нам мерзость: имам пытается поменяться местами с Абдуллой, ему это не помогает, и в итоге
Попытка имама поменяться местами со своим водителем оказалась не вовсе безрезультатной. Пробив потолок, «пришлепка», как называлось на молодежном жаргоне устройство локального действия на магните, вместо почтенной головы Абдольвахида, прежде чем врезаться уже в асфальт, прошла вдоль позвоночного столба, через поясницу имама и вышла где-то в области паха. Голова же, с привычными тонкими усиками и непривычно лысая, осталась цела, совершенно цела. Она долго еще беззвучно разевала рот, как, быть может, делают это огромные сомы в плотной воде, пучила глаза, а потом, наконец, дернулась и упала на колено отчаянно жмущемуся к противоположной дверце Абдулле.
М-да, не выйдет из Чудиновой Клайва Баркера, даже своё любимое гуро пресно пишет.
Если кто ещё не догадался, девушкой на мотоцикле была Жанна.
Конечно, стыдиться ей не приходилось, вышло все ювелирно, лучше не надо.
Не зря я вам следующий уровень бездны обещала, аноны. Такую глубину морального падения иначе и не назовёшь.
В соседних автомобилях даже если и наберут быстро полицию, едва ли свяжут взрыв с проскочившим перед тем мотоциклом. А уж пока полиция проберется к саабу через пробку, пока начнет расспрашивать, они с харлеем наверное напрочь забудутся.
В который раз хочется напомнить мамкиным революционерам про камеры.
А все-таки позорище. Может, и не признаваться никому, а? Ага, доставить семь «пришлепок» вместо восьми, одну, мол, мыши съели. Нет, серьезно, паскудство врать своим. Придется отвечать. Ох, как неохота. Ведь к гадалке не ходи отстранят от всего месяца на два, сиди салфеточки крючком вывязывай.
Мозгов нет. Совести нет. Даже умения банально выполнить приказ нет. Херня ты какая-то, а не человек, Жанна.
Оказывается, что та кафирка, на которую наехал имам, когда-то обучала Жанну музыке. В то злополучное утро наша подрывница как раз заехала к своей бывшей учительнице и увидела случившийся пиздец.
Несколько минут пришлось биться, пытаясь вытянуть из заходящейся в плаче Мари-Роз, что приказал «обычный» имам, ну тот, что всегда тут ходит, что из гетто он даже еще не выехал, направился теперь в книжную лавку. Что мадемуазель, она как раз поправляла ошибку Мари-Роз, когда зеленый вошёл, вдруг рассердилась, ответила на его обычные гадости, что «и будет учить детей музыке, покуда жива». А тот ответил на гадком французском: «Ну и недолго же тебе, старой дуре, этим тогда заниматься!»
Я опять ни хрена не понимаю. Если преподаватель музыки - это преступница, которой можно поднять раскрываемость, то чего её раньше никто не трогал? А если нет, то на каких законных основаниях её в итоге аж к могильнику на труповозке увезли?
А дальше все вышло как-то само собой. До того само собой, что Жанна вроде бы и не виновата. Дел-то, заначить лишние «пришлепки», сесть гаду на хвост, довести до подходящей пробки…
Здесь нужен тот мемчик с надписью "Продолжай, ты так красиво говоришь".
Жанна приезжает в автомастерскую, где под началом турка работают двое французов из гетто.
Лет тридцати, в сильных очках, некрасиво уменьшавших глаза, с ранними залысинами, худощавый и тонколицый, Герми меньше всего походил на рабочего, которым бы и не стал в нормальные времена.
Откуда у Чудиновой такая нелюбовь к рабочим, что они ей сделали?
Жанна просит Герми заменить ей номера на мотоцикле.
– Мы не успеваем для тебя номера набивать, имей же все-таки совесть, – проворчал Герми.
Они их на месте делают? На чём и откуда материалы? Получается, у турка воруют, гады?
Шестнадцатилетняя пигалица, по меркам прошлых десятилетий – ребенок, нуждающийся во всяческой опеке и защите, с легкостью делала то, на что не был способен Поль Герми. Она боролась, он плыл по течению.
И что в твоей жизни, Поль, улучшилось от её борьбы? А сколько новых ограничений было введено под предлогом борьбы с терроризмом? Подумай об этом, Поль.
Не оправдывая себя, Герми понимал, что подросткам в каком-то смысле легче теперь жить достойно. Они ведь сейчас вроде каких-нибудь фермерских ребятишек в дикой Америке – с колыбели привыкли к боевым кличам индейцев за огородом. Растут, подтаскивая отцу патроны на кукурузное поле, а свой первый выстрел делают, едва осилят поднять карабин. Убийство человека для них – не Рубикон. Никакой гамлетовщины рубежа веков: решения они принимают на бегу.
Теперь я согласна, будущего у чудиновских французов правда нет. Потому что своих потомков они просрали.
Жанна оставляет мотоцикл в мастерской и договаривается зайти за ним завтра после 9 утра. Переночевать она собирается в каморке у знакомой уборщицы. На улице появляется полицейская машина, Жанна прячется в общественном туалете. Там оказывается мусульманка, которая охуевает от вида девушки в мужской одежде.
Вскоре Жанна познаёт на себе смысл выражения "мочить в сортире": там появляются полицейские.
– А я повторю, не нравится мне это, – голос, говоривший на лингва-франка, принадлежал турку и изобличал хамовато-властными интонациями полицейского. – Какой-то сопляк заходит прямо перед нами в сортир, а в сортире пусто.
– Ты, Али, даже отлить не можешь, чтобы не сделать проблемы, – отозвался другой голос, другой, впрочем, только по тембру. – За этим мы, что ли, тут?
– Да никуда не денется этот контрабандный кофе. Небось не протухнет. Пойми ты, в сортире-то даже окон нету. А вдруг он в женский залез, хулиган или что похуже?
Стражи порядка решают проверить документы у женщин, которые будут из туалета выходить, а потом осмотреть само помещение.
Внезапно мусульманка решает помочь Жанне:
– Ну, что творят, шайтановы дети! Эй!! – перешедший на крик голос наполнился деланной строгостью. – Есть кто внизу?
– Да, есть, не заходите сюда, – неожиданно спокойно отозвалась женщина, поворачиваясь к Жанне. Она тоже была бледна, очень бледна. Несколько мгновений обе смотрели друг другу в глаза. Карандашик упал на кафель, слабо звякнув. Женщина прижала палец к губам.
Аноны-фемслэшеры, мне кажется или у нас сейчас будет новый пейринг?
У мусульманки оказывается при себе свежекупленная паранджа, которую она даёт Жанне. Чудинова опять чешет свой кинк на полноту (ну хоть не на ссанину, как у Вознесенской):
Толстоватые полицейские-турки (а кто, спрашивается, видал стройного турка старше тридцати лет?) достаточно снисходительно взглянули на женщину с невзрослой девушкой, обвешанных, несомненно, дорогими покупками.
А нормативов по физподготовке у этих ментов нет?
– Еще кто-то остался в туалете? – спросил один, выразительно раскрывая ладонь для документов.
– Нет, вроде бы, не знаю, – спутница Жанны протянула пластиковую карточку.
– А на девушку? – Полицейский сканировал маленький четырехугольник карманным прибором.
– Проверьте вашу базу, – надменно произнесла женщина. – В данных должно содержаться, что у меня есть четырнадцатилетняя дочь, Иман.
Так Жанне удаётся уйти от того, что она вполне заслужила.
Оказавшись на улице, женщина прибавила шагу, увлекая Жанну, чьей руки по-прежнему не выпускала, к маленькому спортивному автомобилю.
– Вы меня здорово выручили, – Жанна, высвободив ладонь, попыталась, было отдать сверток владелице. – Дальше я легко разберусь сама.
– Послушай, девочка, я же вижу, ты что-то натворила. Полицейских сегодня в городе втрое больше обыкновенного, а документов у тебя нет, ведь так? Пересидишь несколько часов в безопасном месте.
Если бы ты знала, что эта сука вытворила, то неизвестно, где была бы твоя жалость.
– Так Вы не мусульманка? – улыбнулась Жанна, забыв, что улыбки не видно.
– Мусульманка.
Жанна отпрянула назад, невольным, но резким движением всего тела.
– Я прошу тебя.
– С какой это радости Вам мне помогать?
– Ты француженка.
– Я – да, Вы – нет. Вы – бывшая француженка.
Не обосрать человека, который тебе помог, конечно же, никак нельзя. Впрочем, та женщина и не обижается. Она заводит автомобиль, что, на мой взгляд, слабо стыкуется с тем, что к власти пришли ваххабиты: чего тогда они не запретили женщинам водить машину? И, да, зовут эту даму Анетта.