Графомания начинается длинным, нудным и душным описанием природы разных городов.
Зачем? А хрен его знает. Читателю - мазохисту приходится продираться сквозь вот такое.
Всё-таки Москва - это север. Это самая северная агломерация в мире. Какие же здесь тени длинные! Что, в восемь ещё не темнеет? А солнце когда сядет? Что ж оно так медленно погружается? Вечером холодает. Уже десять, а ещё светло! А звёзды появились ближе к одиннадцати, такие бледные и маленькие. Заря перемещалась по небу к северу, потом из точки севера стала подниматься, солнце шло под горизонтом с запада на восток. Синяя ночь так и не почернела. Край долгих вечеров и долгих закатов, где осень уже в конце августа, а весна - в середине апреля. И растения там другие, много елей и берёз.
Одолжив как минимум экзоскелет из "Аватара", чтец продирается сквозь эти словесные джунгли и получает наконец информацию что героиню и POV зовут Риночкой и что у неё есть папа. Ей не то 5, не то 7 лет.
Ценная информация, динамика действия впечатлила.
Тут же автор - это же Казакова! На что обращает внимание не то пятилетка, не то семилетка, приехавшая в большой северный город? Конечно же, на аборты соседей!
По улице ходили люди, такие же, как мы. Суббота, выходной, все ловят короткое светлое время. Ровно одиннадцать. Поздоровались с соседями. "Не побоялись ведь пять детей родить", - сказала мама, когда мы уже прошли. Не побоялись, а побоялись бы - и что, аборт, а ребёнку - небытие? И не увидели бы они этот прекрасный город. Если в полярную ночь здесь так хорошо, то в полярный день ещё лучше. Если бояться родить, то и людей не будет. Никто не будет гулять по улице, работать на работе. Вот бы никто и никогда не боялся!
- Уже двенадцать. Полдень.
- Риночка, солнце будет выше всего чуть позже, без пятнадцати час.
Не менее ценная информация о героине - помните, я сказала, что Анон #10826 определил выбор читаемого произведения?
Анон, тебе шоколадку, ты угадал.
Рина Чаушеску - строка в документах. Как мне завидовали обладатели длинных имён и фамилий, когда надо было что-либо заполнять. "Чаушеску Рина" - в школьном журнале писали полностью. Кто представлялся при взгляде на эту строку? Среднестатистическая девочка, которая учится на четвёрки, пятёрки и, возможно, тройки, не опаздывает на уроки или слегка опаздывает, может немного прогулять сама или за компанию, отношения с одноклассниками тёплые, как в советских фильмах, или просто ровные. За сухими строчками имени и фамилии не прочтёшь человека.
Редкий и случайный проблеск самокритики - за такими строчками действительно не прочтешь человека. Непонятно даже как зовут - Марина? Ирина? Но автор такой мелочью не заморачивается.
Тут же героиня обсирает желанных детей и собственную мать. Казакова подаётся в магуйство.
Лена из благополучной семьи, а я… ну, как сказать? Хотя мы родные сёстры. "Ребёнок должен быть желанным" - по этому завету родилась она. Мама ведь вышла замуж по привороту, отчаявшись во всех остальных средствах. Ничего он не замечал: ни причёски и туфель на последние деньги, ни с трудом заученных французских слов (любил он этот язык). А ведь кто ему нравился? Таня, которая подъезды мыла, у которой одно платье на все случаи жизни. Мама злилась, возмущалась. А тогда, на закате Советского Союза, дыру на месте смысла жизни начала заполнять всякая ересь. И мама решила использовать последнее средство. И наконец парень, открыто говоривший, что у него другие планы, стал ходить с ней на свидания, как на работу, чувствовал, что обязан, именно как-то обязан это делать. Бежал не за удовольствием, а чтобы снять ломку.
Разумеется, такая информация о родителях - самое первое, о чем думает семилетняя девочка, ага, мы верим.
Внезапно папа Риночки оказывается не совсем мудаком.
Папа изо всех сил отделял ни в чём не виноватую дочку от жены. Тут уже нельзя было избегать дома. Он нашёл другой выход: усиленно нянчиться с ребёнком, попытаться полюбить. Один наматывал круги с коляской, потом сидел на скамейке у детской площадки. Жизнь была словно не своя, он словно ждал, когда выйдет срок, а какой срок - неизвестно. Из Лены делал настоящую принцессу: дочка ведь останется, даже если создать новую семью.
Герой и страдалец аж гуляет со своей дочерью, нимб ему, срочно!
Далее следуют нудные описания как героиню чудом спасли от аборта. И тут же выясняется, что изображать положительными персонажами не-мудаков автор не умеет в принципе.
- Ты зачем его убила? Это мой ребёнок!
- Я могу решать, рожать мне или нет! Одну уже выпросил!
- И что, плохая дочь?
- Плохая! Нежеланный ребёнок всегда плохой.
- Это человек вообще-то! Я не могу с тобой жить дальше.
Я не спешила заходить, ведь было очень интересно.
- Я просто сделала аборт, имею право. Репродуктивную свободу.
- Все репродуктивные права почему-то направлены только на то, чтобы детей было меньше.
Мама не отвечала. Вскоре они вышли.
Тогда мне было шесть, Лене - восемнадцать. Тогда я видела, как папа плакал, а ночью долго не могла уснуть. С того дня всё переменилось. Водка стала новой гостьей каждого вечера. Студентка Лена, которая, казалось бы, должна стать взрослой и серьёзной, начала меня дома подкалывать. Возьмёт мою вещь, вытянет руку высоко и смеётся. Прячет, убирает высоко. Возьмёт мою тетрадь и говорит: "А это я в три года проходила"! Дома стало неуютно.
Герою и страдальцу не приходит в голову та мысль, что рожать, вообще-то, женщине. И что жена, внезапно, тоже человек, и ее мнение, здоровье и планы тоже существуют.
Разумеется, в полном соответствии с пролайферскими агитками, ринопапа спивается и становится злостным картежником. Анону казалось, что это слегка анахронизм. Но анон не уверен.
Рина идет в школу, где оказывается что она учиться не любит, но при этом вся из себя нитакая. Серебристо сияет на фоне малолетних мерзавцев - сплошь желанных и благополучных детей и не меньшей злодейки-учительницы.
Казакова, у тебя что-то личное к образованным женщинам?
Я задержалась из-за них. Что? Настю бьют? А она чем виновата?
- Булочка, съешь всё в столовой! Будешь жирной, в дверь не пролезешь.
Я посмотрела: если кто и похож на булочку, то это противная Фая, лицо вредное, булочное. Когда зашли в класс по звонку, Киры Даниловны ещё не было. Фая провозгласила:
- Поднимите руки, кому не нравится Настя.
Я не стала.
- Ещё одна попытка, - Булка смотрела мне в глаза.
Я опять не стала. Мы с Настей сели вместе. Я не могла её бросить. На перемене Фая сказала, что я теперь испачкалась и никогда не буду принята в класс. Что ж. Зачем мне дружба с Егором и Фаей?
- Сами разбирайтесь, - этими двумя словами учительницы было сказано всё.
Очень правдоподобно для семилеток, конечно.
А ещё маленькие омены-одноклассники Риночки смеют - о ужас! Оставлять недоеденной еду в школьной столовой.
Что за ненависть к обедам? Чем виноват вкусный суп, картошка с котлетой, компот? Зачем футболяют мандарины, разбивают яблоки об асфальт? Прекрасный сладкий чай выливают в помойку! Да, объедки достанутся животным, нетронутое заберут работники столовой. Но почему дети так не ценят еду? Я не могла на это смотреть. Ведь для них же старались, готовили, столько этапов прошло, чтобы Фая или Егор съели. Но Фая отказывается, гордо мотая головой. Сосиски, сырки.… Не хочешь - отдай тому, кто хочет. Но нет: словно платили налог помойке, немножко, но не доедят.
Время действия - условные девяностые или нулевые, северные аноны, вам в школах в это время всегда на обед давали мандарины? Если да, то снимаю претензию, анона в школе кормили несъедобным хрючевом, а фруктов не было как класса.
Рина становится жертвой буллинга. При этом разговор ее родетелей с учительницей кончается полным фиаско.
Короче, разговор кончился ничем. Издевательства - норма жизни, жертва сама виновата, это готовит к жизни и всё такое. Но ещё больше я удивилась, увидев Настю в школе на следующий день.
- Мама сказала, что жалеет, но "ты же плохо учишься, надо будет дома за тобой следить, у нас денег нет, поэтому всё-таки надо ходить в школу, ничего, потерпишь, терпение - добродетель".
- Ладно, мои родители, но у тебя… так?
- Да. А ведь все в классе знают, что моя мама приходила.
- Да, дела.
Казакова не заметила, как разоблачила саму себя. Да, Сашунь, на нежеланных детей всем похуй. И вообще таким ребёнком быть крайне хреново. Нормальные родители, которые любят дочь, перевели бы ее в другую школу и повозили бы учительницу лицом по асфальту. А дочь отвели бы к психологу,
Рина начинает прогуливать школу и во втором классе по своей инициативе переходит на домашнее обучение. Много восьмилеток конца 90 усиленно занимались самообразованием? На редкость правдоподобно, да.
Риночку палят, выдают звиздюлей за прогулы, насильно возвращают в школу. Длинный абзац, чтобы вы поняли глубину стрОданий героини.
Не смейте сомневаться, эта школа - порождение зла!
Ох, не зря я не хотела туда идти! Среда в школе началась как обычно, в два часа пополудни. Я пришла просто без школьной формы, в обычной одежде. Рядом со мной человеком была только Настя. Эх, Кира Даниловна не допустила бы такой гадости! А Владислава Константиновна пришла в образе. Куда дели нашу учительницу? Её можно любить или не любить, но это была нормальная женщина. Но этот шов на рту, гнило-зелёные волосы, жутко-серые пятна… Класс обезглавлен.
Тыква - плод, изображающий фонарь проклятой души. Занавешенные окна и включённый свет, даже от дневного света решили отказаться. Конфеты с лезвиями, да ещё в виде испражнений? Нет, я к этому не прикоснусь. Что-то меня давило. Был единственный урок - английский. Никто не слушал, все галдели. Потом решили поиграть в чучело. В меня и Настю под улюлюканье полетело содержимое мусорного ведра. Куклу для битья добыли только одну, её назвали мной и пинали, обзывали несусветными гадостями. Учителя смотрели на это спокойно, ведь сегодня можно! Зелёные монстры, орки, ведьмы собирались сжечь "биоматериал" "убитой" куклы.
Напоминаю, героине все ещё 8 лет.
Дальше непонятно, то ли у автора, то ли у героини едет крыша. Результат травмы головы.
После майских праздников я пришла на урок почему-то одна. Где все? И кабинет закрыт. Это я не плачу, это насморк начинается. Где все? Может, расписание поменяли? Что за муть у меня в глазах? Пожар! Я была отрезана огнём от всего. Второй этаж. Тут вспомнила завет нашего физрука: "Прыгайте в воду только стоя. Ноги срастутся, а шея - нет". Я открыла окно. Один этаж - три метра, значит, здесь шесть. Страшно! Нет, не шесть, я же на полу, а не на потолке. Три. Всё равно страшно. Не могу. Внизу высота такая пугающая. А что, если у меня закружится голова и я просто шлёпнусь как попало? Огонь подходил уже к классу, надо прыгать. Мне мешает самосохранение? Но сейчас оно состоит как раз в том, что надо прыгать. Я встала на узенький подоконник и аккуратно прыгнула в пришкольные кусты.
То ли был пожар, то ли нет.
Злобные учителя продолжают пытать апельсинами учебниками нашу нитакусю.
"Иду в 3 класс". А можно туда пойти без летних занятий? Слышала, что в советское время летом занимались только двоечники. Ну или поступающие в престижные вузы. Мне, третьекласснице, зачем испортили лето? Я аттестовалась. Зачем что-то ещё? Здоровым не дают лекарства. У Егора и Булиной всё куда хуже, но к ним никто не лезет. Я посчитала: чтобы успеть сделать всё, мне надо каждый день заниматься по четыре часа.
А мы, конечно верим, что третьеклассники рассуждают именно так.
Тем временем семья героини рушится.
Однажды вечером, делая уборку, я наткнулась на женское нижнее бельё. Лена такое не носит, размер не её. Может, растянулось? Папа уже бежал домой, запыхался.
- Только маме не говори, умоляю!
- Хорошо, - только и могла выдавить я, не до конца понимая, что происходит.
Мама вернулась поздно, с запахом чужих мужских духов, долго разговаривала на кухне, слова были нежные, которые она папе никогда не говорит. И тоже взяла с меня обещание оставить всё в секрете.
Ещё один длинный абзац, характеризующий высокие отношения.
Ближе к концу сентября папа подошёл и сказал мне:
- Пошли гулять. Кое-что расскажу.
Мы пошли к морю.
- Ринка, у тебя будет брат или сестра. Родится как раз к концу твоего третьего класса.
- А мама рада? - наивно спросила я.
- Это не у мамы. Только ты никому не говори, обещаешь?
- Обещаю, - только и могла сказать я.
У моих братьев и сестёр по маме шансов бы не было: я знала, как мама расправляется с нежеланными детьми. Тайна захватила меня, и я первые две недели ничего не спрашивала больше. Даже травля в школе меня уже не так волновала: ведь где-то растёт мой родной человек! Мальчик или девочка, узнать можно только позже. А ведь так интересно! Как назовут? Конечно, они родители, и я не имею права что-то диктовать. Только бы она не пошла на аборт!
Третий класс шёл, я всё время узнавала новое, шла за знаниями, снова и снова доставая портфель из мусорки и вытряхивая крошки из волос.
- Будет мальчик, - сообщила папа. - Не расстраивайся.
- А что мне расстраиваться?
- Просто обычно хотят своего пола.
- Я и с пацаном подружусь.
Анон-чайлдфри и не разводился, но при попытке вообразить как женщина обсуждает свои аборты с дочерью-третьеклассницей у него мозги начинают плавиться.
Действия отца-героина, который занят по уши будущим ребёнком любовницы и пальцем не шевелить, чтобы защитить от издевательств дочь доставили отдельно. Тypical prolifer - важнее всего эмбрион, на то, что твоего реального ребёнка травят уже не первый год, можно забить.
Нахуя этому отцу года ещё дети, если он не может обеспечить безопасность младшей дочери - непонятно.
Старшая там, похоже, единственный нормальный человек и съебалась учиться в Польшу.
На этой ноте чтец берёт тайм-аут.