Одна из пуль перебивает Олегу позвоночник.
Серёжа узнаёт об этом после долгих месяцев в итальянской тюрьме, после ритуала с возрождение древнего бога, после своего чудесного спасения.
Приходит в себя в темном помещении с каменными стенами и мутным расплывающимся взглядом видит темную фигуру в углу комнаты.
— Олег? — спрашивает он с огромной надеждой, еле ворочая пересохшим языком. Но понимает — не Олег. Просто какой-то наемник, Серёжа его не знает.
Олег обнаруживается чуть позже. Вечером в замке металлической двери звенят ключи, и Серёжа видит его, наконец, и видит инвалидную коляску, и когда до него доходит — внутренности немеют.
Олег, наверное, пытается сделать лицо непроницаемым и безэмоциональным, но у него не получается, и Серёжа видит и боль, и сожаление, и горечь.
— Олег… — говорит он внезапно севшим голосом, и не успевает продолжить, потому что Олег его перебивает:
— Потом поговорим. Пора валить. За мной иди. — И разворачивает коляску так резко, будто хочет показать — мне всё равно, пойдешь ты или нет. Но чуть-чуть отъехав, всё-таки оглядывается через плечо и добавляет:
— И просто учти — я тебе не доверяю.
Это припечатывает Серёжу окончательно.
Следующие полгода они проводят в какой-то мексиканской дыре, в крохотном даже не городке, а поселке, где нет ничего, кроме центральной дороги и жмущихся к ней домиков в несколько рядов. За домиками начинается пустыня — и кажется, что кроме нее больше ничего не существует.
Организацию всего плана «залечь на дно» Олег взял на себя — деньги, фейковые документы, перелет, поиск жилья, аренду машины. И сидя в этом глинобитном доме посреди пустынной глуши Серёжа просто думает — как. Как у него всё это получилось, как он смог, как он вообще… После всего.
Серёжа теперь в сто раз чаще, чем раньше говорит «прости» и «спасибо» — по любому поводу, а ещё пытается сделать хоть что-то, чтобы компенсировать усилия: ездит в ближайший город за вещами и продуктами, учится готовить, договаривается за установку кондиционера, поругавшись по телефону с интернет-магазином, из которого не хотят везти покупку в какую-то глухомань.
— Деньги не проблема, только установите мне уже этот чёртов кондиционер! — орет он в трубку.
Потому что Олег теперь плохо переносит жару. Потому что на улице адские сорок градусов в тени, и хочется лечь и умирать даже Серёже — даже без проблем с терморегуляцией. И он опять спрашивает себя про Олега — как. Как он всё это тащит.
Они всё ещё так и не поговорили нормально, хотя времени теперь — вагон, и спешить больше никуда не нужно. Они вполне перекидываются фразами по бытовым вещам, могут даже обсудить дурацкую мыльную оперу, идущую по телеку или дежурно пожаловаться друг другу на погоду — но от Глобального Разговора Олег каждый раз технично уходит, и Серёжа понимает — не хочет. Олег просто не хочет с ним говорить об этом всём, и Серёжа не может его винить за это. Он на месте Олега не то что вспоминать и обсуждать бы не хотел — а просто сразу добил бы в ответ, наверное.
Чувство вины жрет его каждый новый день, начиная с утра пораньше.
Иногда Серёжа смотрит долгим взглядом, и Олег верно считывает его невысказанный вопрос. И отвечает:
— Всё ещё — не доверяю.
Но с каждым разом в его голосе чуть-чуть меньше уверенности, чем в прошлый.
Потому что доверие — оно не в разговорах, а в действиях. В том, что Серёжа мог бы взять тачку и умотать, куда глаза глядят, бросив Олега одного в этой пыльной пустыне, но не делает этого. Хотя ему никто бы не помешал. Ничто не держит, казалось бы? Кроме благодарности и вины, и привязанности, как ни крути. Если уж Олег его не бросил после того, как Серёжа в него стрелял, то с чего бы бросать Серёже?
Доверие в том, чтобы позволить увезти себя чёрт знает куда за полмира, слепо положиться на другого человека и не убегать.
По ночам Серёжа зависает в интернете и читает про повреждения спинного мозга и про восстановление после травмы — а когда понимает, насколько это маловероятно — переключается на книги про особенности жизни спинальников.
Учится не ставить на автомате вымытую посуду в высокий шкаф.
Олег постоянно упражняется — качает пресс, таскает гантели, отжимается, подтягивается, и Серёжа понимает: сильные руки — это компенсация за неработающие ноги.
А потом до него доходит, как до тошноты много теперь знает об этом всём, как железобетонно уверенно считывает такие вещи, и где-то в этот момент осознает окончательно — прежний Олег не вернется больше. Умер, убит и остался лежать на мраморном полу венецианского дворца.
У изменившегося Олега жестче взгляд, раздражительнее характер, сильнее воля к жизни, а что осталось старого — Серёжа надеется, по крайней мере — так это преданность. Олег ведь его вытащил. И пора уже, наконец, закрыть этот вопрос окончательно, переступить и жить дальше — как умеют и как научатся заново.
И в один из вечеров Серёжа присаживается перед коляской на колени, чтобы смотреть глаза-в-глаза на одном уровне, а не сверху вниз. И говорит:
— Олег, не убегай. И прости. — И это не брошенное мимоходом «прости» за какую-то мелочь вроде не вынесенного мусорного ведра. Это основательное и глобальное «прости», такое же веское, как и вся принесенная Серёжей боль.
— Да простил уже, — вздыхает Олег в ответ.
И этого достаточно, чтобы жить дальше.
А через несколько месяцев Олег говорит, что их, наверное, уже никто и не ищет — всё окончательно убедились в смерти двух террористов. И предлагает переехать поближе к морю.
В канкунском даунтауне они снимают просторные апартаменты в новом высотном здании с большим лифтом и пандусом. Это было обязательным условием, и Серёжа хорошенько подоставал риэлторов и помотался по городу, прежде чем найти квартиру мечты.
По ровным асфальтированным улицам удобно гулять даже на коляске, неудобно только на пляже — колеса начинают увязать в песке, но раз на пятый Олег даже перестает возмущаться, когда Серёжа подхватывает его на руки.
Они сидят на самом берегу, и теплая вода ласково омывает босые Серёжины ноги. «Жалко только, что Олег не чувствует», — думает Серёжа. На песке он находит своей рукой его руку, накрывает его ладонь и сжимает. Становится так хорошо.
— Доверяю, — вдруг говорит Олег.
Серёжа резко поворачивается к нему, смотрит в глаза, удивленный. Спрашивает:
— Только сейчас?
— Да нет, — пожимает Олег плечами. — Просто вспомнил, что так и не сказал тебе этого.
После прогулки Серёжа машинально вытряхивает из Олеговых кроссовок песок и мелкие забившиеся камушки — чтобы в следующий раз не надавили ему ступни.
— Серый, хватит уже так возиться, — говорит ему Олег, замечая это. Без недовольства, просто как факт. — Я и сам могу.
— Прости, — отвечает Серёжа и ставит кроссовок на пол. «Чисто, — думает, — теперь не надавит».
— И извиняться тоже хватит. Давно ведь закрыли… — он не успевает закончить, потому что Серёжа резко разворачивается к нему и, наклонившись, целует — и чтобы заставить замолчать, и потому что просто хочется.
— Душнила, — говорит он, на секунду отрываясь от губ Олега. А потом возвращается к поцелую. Давно забытые ощущения накатывают волнами и очень скоро накрывают с головой. С Олегом всегда было очень хорошо целоваться, потому что он знал, как надо — в какой момент провести по подбородку, а в какой сгрести в кулак волосы на затылке, когда легко прикусить губу, а когда начать ласкать языком, заставляя Серёжу поплавиться. И сейчас всё точно так же, и возбуждение ощущается очень сильно.
Олег начинает трогать его сначала через джинсы, а потом и расстегнув и приспустив их, поглаживает, легко сжимает — и Серёжа стонет ему в губы. А потом с силой заставляет себя оторваться, потому что не хочется вот так, посреди коридора, и предлагает:
— Давай на кровать?
Олег, конечно же, не отказывается. Серёжа садится ему на колени, обнимает за шею, и Олег едет в спальню. Там они продолжают целоваться лежа и гладить друг друга, отвлекаясь только для того, чтобы снять одежду.
Серёжа водит ладонью по Олеговой груди, опять повторяет «прости» за каждый из шрамов, хоть Олег и просил не извиняться, но сейчас Серёже так важно донести любым способом, что он правда сожалеет, что правда чувствует себя виноватым, что если бы мог — исправил бы всё. Если бы он мог.
Олег, наверно, обращает внимание на его виноватое лицо, потому что вздыхает и говорит:
— Серый, расслабься, — и для весомости своих слов скользит ладонью по его животу и ниже, крепко обхватывает и начинает водить сжатым кулаком вверх-вниз. Серёжа протяжно выдыхает и опять тянется к Олегу, чтобы поцеловать. Так и правда не особо думается. Губы у Олега мягкие и умелые, и настойчивые.
Серёжа хаотично водит ладонями по его плечам, груди, животу, бокам — ему так хочется наверстать все упущенные за несколько лет прикосновения и поцелуи, а ещё он верит, что теперь у них будет полно времени на это. Олег отрывается от его губ и легко кусает за шею под ухом, там где кожа нежная и чувствительная, и Серёжа со стоном кончает ему в ладонь.
Потом они лежат в обнимку, и Серёже аж самому непривычно чувствовать настолько сильную и яркую нежность. Они с Олегом и раньше ведь встречались, в студенчестве ещё, но тогда это не ощущалось настолько интимно. Как будто пережитое в Венеции и последствия этого, как ни странно, сделали их ещё ближе друг к другу.
— Хочу тебя, — говорит вдруг Олег, и до Серёжи даже не сразу доходит, что Олег подразумевает именно заняться сексом. Серёжа, конечно, и о таком уже начитался, учитывая Олеговы травмы, но всё-таки. Он смотрит с каким-то неверием и спрашивает, удивленно поднимая брови:
— Прямо так?
— Прямо так, — отвечает Олег уверенно. — Ты же тоже хочешь?
Серёжа запинается с ответом. Он не может сказать, что не хочет, конечно. Но это странно и слишком ответственно, потому что слишком многое может пойти не так. Олег ведь не почувствует, если что, не скажет, что ему больно и всё такое. От этого даже страшновато, хотя, чёрт возьми, да, если отбросить страхи — то Серёжа хочет.
Олег всё ещё смотрит на него с вопросом, и Серёжа говорит это:
— Хочу.
Потому что сам Олег уверен, сам Олег доверяет достаточно и верит, что всё будет нормально, и Серёжа не может сопротивляться ему такому.
— Но мне нужно время, — говорит Олег без тени смущения. — В аптеку сходи пока, что ли.
Когда Серёжа возвращается, Олег уже ждет его, лежа на кровати без одежды. Серёжа смотрит на него, взглядом зацепляется за похудевшие ноги со сдувшимися мышцами и чувствует очередной укол вины. Вряд ли когда-нибудь это пройдет полностью. Он закусывает губу и упорно отгоняет от себя эти мысли. «Всё хорошо. Всё хорошо. Сейчас будет ещё лучше».
— Ну иди сюда уже, — говорит Олег ему мягко, делает подзывающий жест рукой, и Серёжа присаживается рядом на край кровати. Наклоняется для поцелуя — как же ему нравится целоваться с Олегом, невозможно просто. Олег в это время расстегивает его рубашку, попутно гладя по груди подушечками пальцев, тоже проходится по большому крестообразному шраму.
«Побитые жизнью, мы оба», — мимолетно всплывает мысль в Серёжиной голове.
Он спешно выпутывается из одежды и тоже голый ложится рядом с Олегом. Убеждая себя, что это последний раз и самая последняя точка убеждения, спрашивает:
— Точно уверен?
И Олег отвечает:
— Точно, — голосом действительно без капли сомнения. Серёжа ему верит.
Олег переворачивается на живот, Серёжа подкладывает ему подушку под бедра, а сам садится на него сверху. От предвкушения у него начинается легкий мандраж — тут смешиваются и желание, и интерес, и капелька страха всё-таки, потому что никак не получается прогнать его окончательно. Чтобы отвлечься, он обводит пальцами контур Олеговой татуировки, чешет волчью морду за ухом и слышит тихий смешок — Олег ещё это помнит.
Дальше тянуть уже некуда, и Серёжа выдавливает на пальцы побольше смазки, не жалея. Растягивает и готовит Олега очень медленно и аккуратно, одновременно с этим целуя его спину, плечу, шеи — куда дотягивается. Олег выгибается, приподнимаясь на руках, и Серёжа прихватывает мочку его уха, слыша довольный Олегов вздох.
Посреди спины у Олега есть ещё один вытянутый шрам, и Серёжа, поколебавшись секунду, целует и его тоже. Пытаясь залечить лаской то, что сделал своими собственными руками.
— Всё нормально? — спрашивает почему-то Олег.
— Да, — отвечает Серёжа. — А у тебя?
— Порядок, — говорит Олега. — Давай уже?..
Серёжа кажется, что ещё рано, что нужно подготовить Олега лучше, чтобы точно не травмировать его, чтобы всё прошло хорошо.
— Пару минут, — отвечает он и продолжает медленно двигать пальцами.
Сердце от предвкушения стучит примерно где-то в горле. Олег доверяет ему безгранично, понимает Серёжа, и они пришли к этому от «и просто учти — я тебе не доверяю». Это удивительно. Это сводит с ума.
Серёжа хочет Олега до умопомрачения, хочет близости с ним, хочет будто бы срастись с ним кожей и никогда больше не терять друг друга.
— Скажи, если что будет не так, — говорит он и медленно входит. Олег не дергается, не стонет, ничего — и Серёжа надеется, что ему хотя бы нормально. Он очень неспешно двигает бедрами вперед-назад, и это ощущается до одури хорошо. Серёжа опускается на руках, прижимаясь грудью к Олеговой спине, целует его в шею, а Олег закидывает руку ему на затылок и начинает перебирать волосы и слегка царапать кожу короткими ногтями. От этого появляются мурашки, и Серёжа передергивает плечами. Ему хочется сказать Олегу какую-то невозможно ласковую муть, но он говорит только:
— Хорошо, — с протяжным выдохом. И это действительно так. От удовольствия он жмурится, еле-еле силой воли заставляет себя не ускоряться и спустя ещё пару движений всё-таки кончает, прижимаясь к Олегу очень крепко. С минуту Серёжа так и лежит сверху, успокаиваясь, а потом перекатывается на бок и ложится рядом. Гладит Олега по плечу и спрашивает:
— Всё нормально?
— Отлично, — отвечает Олег. И это тоже чистая правда, Серёжа уверен.
Они целуются долго и медленно, и Олег гладит его по лицу и по шее всё это время. А потом отрывается и переворачивается на спину.
— Надо в душ, — лениво говорит он и даже не сдвигается с места.
— Ага, — соглашается Серёжа и тоже продолжает лежать. Находит Олегову ладонь и переплетает свои пальцы с его. Олег умиротворенно улыбается, и Серёжа чувствует всепоглощающую радость.
В его голове бьется одно слово — «Катарсис».
«Справились всё-таки, — думает он, — пережили».
И именно этот момент он решает считать точкой отсчёта, после которой всё будет идти только к лучшему.
настанет однажды и на нашей улице праздник, а пока давай ко мне под лавку комфортить Павла и друг друга
Тогда любой секс с ним, по логике анона-дурака, страслый абьюз. А делать хорошо только Олегу тоже нездорово. Короче, не будет у анона фичка со здоровыми отношеньками 
