Сашка занимает место за бабушками. Чёрт, как же нехорошо, что нельзя подойти к ограждению. На ограждение можно опереться, и тогда стоять семь-восемь часов намного проще. А так придётся переминаться с ноги на ногу, к вечеру позвоночник в трусы высыплется. Что, Александра Николаевна, решили вспомнить молодость? Долгие часы ожидания ради двух-трёх песен, толпа фанатов вокруг, обмен мнениями, которые ты предпочла бы никогда не слышать. И зачем вам это всё понадобилось?
А что она должна была сделать? Усесться дома как примерная жена, которой муж дал команду «место»? Как Зарина Аркадьевна, отправиться по косметологам, сходить на ноготочки, посидеть с подружками, которых уже и не осталось? Да Сашка бы на стенку полезла, как только за ним бы закрылась дверь, от тоски и беспокойства одновременно. А так она рядом. Где-то неподалёку. Главное на глаза ему не попасться, но, благо, тут у неё тоже опыт громаднейший. В годы фанатства она старалась именно так и поступать: быть рядом, но вне поля зрения. Ходить на концерты, но не караулить у служебных входов. А если караулить, то так, чтобы её не было заметно. Увидела, убедилась, что он в порядке, и ушла в тень. Так что, может, и к лучшему, что удалось встать только во второй ряд. В первом он, дальнозоркий наш, мог её и разглядеть ненароком. Вряд ли, конечно, расстояние от ограждения до сцены тут приличное, и в толпе все лица для артиста сливаются. Но вдруг…
Если бы ещё не запахи… Когда ты стоишь в первом ряду, ты дышишь свежим воздухом. Когда ты стоишь в толпе, ты дышишь запахами толпы. А от бабушек пахнет старостью и потом. Сашка хочет сделать шаг назад, чтобы не стоять к ним так близко, но сзади уже выстроился третий ряд, а за ним четвёртый. Господи, да что ж они так рано-то все собрались? На что тут смотреть?
На сцене не происходит ничего особенного. Выходят какие-то мужики, пробуют звук, уходят. Другие мужики что-то перетаскивают, расставляют какие-то колонки. Все репетиции давно закончены, идут последние приготовления. Смотреть абсолютно не на что. С другой стороны, тут, в Сыктывкаре, не так часто проходят уличные концерты, это же не Москва, где халявным выступлением артистов удивишь разве что недавно понаехавших, да гостей столицы.
Сашка просматривает в телефоне состав участников концерта. Сокровище, конечно, идёт главным номером. А помимо него есть несколько молодых исполнителей, куча местных коллективов и, внезапно, Горст. Может, такая толпа на Горста собирается? Ну не Туманов же их всех привлёк. Хотя, бабушек в первом ряду мог привлечь и Туманов.
- Ой, смотри, тётки со швабрами вышли! – вдруг говорит та бабушка, что стоит с внуком, второй. – Это чего они, сцену мыть будут? А зачем?
- Так с утра, наверное, Туманов репетировал. Песок смыть надо! – тут же отзывается вторая.
«Чтоб тебя три дня поносило», - мрачно думает Сашка. Вот поэтому она ненавидит подобные мероприятия. Хотя сама про какого другого артиста могла пошутить и гораздо злее.
- А представь, если у него на штанах дырка, - смеётся первая. – Это ж он всю сцену песком засыплет.
«Очень смешно. Первая лига КВН», - Сашке уже хочется убивать. Сокровище ради вас двумя самолётами летит. Ну ладно, он летит и ради гонорара. Который ему выплатят, между прочим, из бюджета республики, потому что концерт-то для зрителей бесплатный.
- А зачем вообще его позвали? Денег, небось, кучу отвалили. Лучше б одного Горста привезли. А то охота была на старика смотреть.
«Да он моложе вас!» - хочется взвыть Сашке. Хотя, нет, не моложе, конечно. Просто выглядит лучше. Опрятнее как минимум. Хорошо, он старше. Бабуле с внуком лет семьдесят. Тоже, честно скажем, не девочка. За что она оскорбляет Туманова? За то, что он ещё работает, а она – нет? За то, что он до сих пор востребован? А главное, почему Сашка должна всё это слушать!
Потому что не осталась дома, как примерная жена. И не пошла на ноготочки. Сидела бы сейчас в лакшери-салоне, пила зелёный чаёк с рафаэлкой и писала любимому смс-ки: «Скучаю, зай». Сашка представила, и её аж передёрнуло. Потом представила выражение лица Всеволода Алексеевича, отправь она ему подобное сообщение, и хихикнула. Достала телефон, посмотрела, нет ли пропущенных звонков. Пропущенных не было. Мог бы и позвонить, засранец. Набрала ему сообщение. «Вы как там? Долетели? Устроились? Как себя чувствуете?». Через пару минут пришло голосовое. Сашка приложила телефон к уху, чтоб узнаваемый баритон никого в толпе не смутил. «Всё хорошо, Сашенька. Я в Сыктывкаре, уже потащили на банкет с губернатором. Вечером концерт».
Логика у них какая-то странная. Нет, чтобы после концерта банкет закатывать. Сашка пожимает плечами и убирает телефон. Остаётся надеяться, что он будет осторожен, не переест углеводов, ну и вообще… И ведь даже не спросил, как она поживает. Дорвался до свободы…
Возникло сильное желание позвонить Зарине Аркадьевне и нажаловаться. Выслушать пару ехидных замечаний и полезных советов в духе «забей и побольше думай о себе». Но Сашка сдержалась. Её соседки и так уши греют, уже обсудили и осудили какую-то девчонку, слишком громко обсуждавшую со своими подружками, как она любит Горста, и что только ради него приехала аж из Ухты.
- Назад-то как поедешь ночью! – возмущалась бабушка с внуком. – Нашла ради кого. Вечно неряшливый, рубашка не заправлена, висит до колен. Нужны тебе эти артисты! Мальчика пора нормального найти. А в носу у тебя что? Серьга? Матерь божья!
Сашка невольно косится на стайку девчонок. Примечательно, что они каким-то волшебным образом протырились в первые ряды. Когда Сашка пришла, она их не видела. Девчонки все в чёрно-белом. Горст, кстати, одевается тоже только в монохром. У всех троих глаза густо подведены, у одной серьга в носу, у второй только в ушах, но зато сразу по три штуки. Ну, обычная молодёжь. Сашке лично до неё нет никакого дела.
- И зачем ты себе нос-то проколола? – продолжает допытываться бабуля.
- Ну, мне просто так нравится.
Надо признать, отвечает девочка весьма вежливо. Сашка бы вот на хер послала не задумываясь. Её всегда это молодое поколение слегка удивляло. Они вроде бы и более смелые, более раскрепощённые, чем были Сашка и Нюрка в их возрасте, и в то же время более вежливые со старшими. Странное сочетание.
- Смотри, никто тебя замуж-то с такими дырками не возьмёт!
- Да я замуж и не собираюсь!
Сашка закатывает глаза. А Всеволод Алексеевич говорит, что она токсик. Ну, он не так это явление называет, он в целом говорит, что она слишком часто ворчит и критикует. Он просто со своей целевой аудиторией давно не общался.
Через час начинает ныть поясница, через два Сашка сильно жалеет, что поехала в мокасинах, а не кроссовках с более удобной подошвой. Через три от окружающих запахов начинает ощутимо тошнить. К тому же очень хочется курить, но не закуришь же в плотном кольце людей. А когда Сашка имеет неосторожность обернуться и посмотреть, что творится на площади, ей становится совсем не по себе, ибо площадь забита людьми под завязку. Даже захоти она сейчас выбраться из толпы, сделать это будет очень непросто.
Бабули, что примечательно, и с места не двигаются. Им не жарко, им не хочется пить, у них ничего не болит. Сашка даже с завистью на них поглядывает. На чём они держатся, интересно? На чистой, ничем не замутнённой нелюбви к приехавшим артистам, которых надо непременно увидеть, чтобы ещё раз обосрать, но уже с чистой совестью?
Наконец, концерт начинается. Но начинается он, разумеется, с местных коллективов, с плясок, народных песен, шоу оленей. Да, шоу оленей, Сашка даже не сразу понимает, что на сцене живые олени, и что они здесь так же привычны, как лошади в Москве или Прибрежном.
«Всеволод Алексеевич, а вы во сколько выступаете?» - строчит Сашка смс-ку, надеясь, что не слишком палится.
«Закрываю концерт», - приходит краткий ответ.
Сашка вздыхает. Ещё бы знать, во сколько он его закрывает. Она старается мысленно отключиться от всего, что её окружает: Горста, сменившего оленей, бабулек, горячо обсуждающих концерт, девок, визжащих все хиты Горста и залезающих на ограждения. Достоять бы до конца, убедиться, что сокровище в порядке, и свалить в номер. В номер, кстати, надо как-то свалить, не столкнувшись с Тумановым. Если он завершает концерт, то уходить будет одновременно со зрителями. Впрочем, его-то довезут, а Сашке ещё надо выбраться из толпы.
Она пытается представить, как Всеволод Алексеевич сейчас готовится к выступлению. Наверняка уже переоделся и загримировался. Ходит там, за кулисами, в белой рубашке, которую она ему положила, в синем фраке. Интересно, кто ему рубашку и брюки гладил? Сам? Он может, конечно, но его же ещё на банкет поволокли. Ну вот и ради чего все эти показательные выступления? Можно подумать, она его когда-то ограничивала больше, чем его ограничивает его собственное здоровье. Ну вот предложит ему сейчас, после концерта, губернатор в баню с девками. И что, он пойдёт, пользуясь отсутствием Сашки?
Воображение нарисовало весёленькую картинку: Туманов в простыне с берёзовым веником и вёдерной кружкой пива. И в шапочке с надписью «Алексеич». Сашка хихикнула. Как раз в этот момент Туманова и объявляют. Он выходит, конечно, без простыни и шапочки, но и без бабочки, которую Сашка точно помнит, что клала. Просто расстегнул рубашку на две пуговицы, даже платок не подвязал. Странно.
Сашка слегка напрягается. Бледный он какой-то. Стоп, Александра Николаевна. Вы, конечно, решили вспомнить фанатское прошлое, но давайте не доходить до постановки диагноза на расстоянии. Он на сцене, под прожекторами не пойми какого цвета. Ещё и довольно далеко от тебя. И даже если бледный, ты сама-то, наверняка, серо-зелёная после перелётов, смены климатических поясов и целого дня торчания на площади. Тебя вообще тошнит, то ли от духоты, то ли от толпы и её запахов, то ли от голода и обезвоживания.
- Здравствуй, славный город Сыктывкар! – улыбается Всеволод Алексеевич ненастоящей сценической улыбкой. – Рад вас видеть в здравии и благополучии! И в честь вашего праздника звучит песня…
Сначала одна песня звучит, потом вторая. Всего четыре штуки. Сашка смотрит на сокровище и не может понять, что её смущает. Всё вроде бы нормально, между песнями он говорит вполне ровно, не задыхается, в песнях слегка пританцовывает. Паранойя у неё уже, что ли? Или переутомление.
- Ещё раз с праздником, друзья! – провозглашает наконец Туманов и уходит в кулисы.
Ну вот и всё, отстрелялись.
- А теперь для всех гостей нашего праздника поёт группа «Бронза»! – радостно объявляет Терещенко. – А в конце вас ждёт салют!
Ёлки-иголки, какая ещё «Бронза»?! Но судя по тому, как притушили свет и сменили оформление сцены, Всеволод Алексеевич закончил не весь концерт, а официальную его часть. А теперь для молодёжи будут петь вот эти оборванцы с гитарами. А потом ещё и салют. То есть действо ещё часа на два… Кошмар…
Нет, Сашке всё остальное нафиг не нужно, но как теперь выйти из толпы, которая никуда не собирается? Народ и с места не двинулся, у них праздник в самом разгаре. То есть Сашке сейчас придётся пройти через всю эту толпу…
Ну, придётся так придётся.
- Разрешите выйти! Пропустите на выход! Разрешите пройти! – как заведённая повторяет она, протискиваясь между потными телами. – Разрешите выйти! Спасибо!
Один ряд, второй, третий, десятый. Главное, голову не поднимать, только перед собой смотреть. А то затошнит. Сашка уже видела, как трёх или четырёх девиц выносили на руках полицейские и тащили к каретам «Скорой помощи». Да немудрено тут сознание потерять. Особенно в критические дни. У Сашки вот они вполне критические, с того самого момента, как Туманова сюда позвали… Чтоб она ещё раз во всё это ввязалась…
Наконец она вырывается на свободное место, берёт резкий крюк в сторону, чтобы отойти подальше от сцены. Лучше она свою гостиницу сбоку обойдёт, но подальше от толпы. И тут же к ней подлетает девушка с микрофоном. Сзади, по классике, маячит парень с камерой.
- Простите, можно пару слов о сегодняшнем концерте для телевидения? Как вам концерт?
- Концерт отличный, - машинально отвечает Сашка, мысленно удивляясь, почему не пошлёт их к чёрту.
- А кто из исполнителей понравился больше всего?
- Туманов, разумеется, - хмыкает Сашка.
- А почему вы не остались на салют?
«Потому что в гробу его видела», - хочет ответить Сашка, но выдаёт более культурную версию.
- Потому что толпа адская. Жарко, душно. Мне всё с себя постирать в хлорке хочется!
- Спасибо за комментарий!
«Идите на хрен», - мысленно заканчивает разговор Сашка и сворачивает к гостинице. Вваливается в холл, мечтая о душе, свежей одежде и бутылке холодной воды. И упирается взглядом во Всеволода Алексеевича, сидящего на диванчике. И судя по невозмутимому, он ждёт её.
- Добрый вечер, Александра Николаевна.
- Господи… А как вы…
- Мне приходят уведомления обо всех операциях по твоей карточке, - вздыхает Всеволод Алексеевич. – Счёт-то мой.
- Так вы знали…
- С самого начала. Сашенька, ты как-то неважно выглядишь, - вдруг серьёзнеет он.
- Вы тоже, - замечает Сашка.
- Тогда пошли в номер. В мой номер, с твоего позволения. И обсудим это подробнее.
Он поднимается, слегка пошатнувшись, что не укрывается он внимательного Сашкиного взгляда. Но задавать вопросы сейчас не лучшая идея, на них и так смотрят во все глаза девочки с ресепшена. Сашка покорно плетётся за ним, думая, что надо как-то зайти в свой номер и забрать вещи.
***
- Мне надо вещи забрать, - замечает Сашка, когда они заходят в лифт.
Всеволод Алексеевич молча отходит от панели с кнопками, давая Сашке возможность выбрать нужный этаж. Она никак не может считать его настроение. После концерта он обычно или возбуждённо-радостный или удовлетворённо-уставший. Редко расстроенный или рассерженный, если только на сцене не произошло чего-то экстраординарного. Но ничего такого не произошло, Сашка бы заметила. Можно предположить, что он зол из-за её самовольной выходки, но у злого Туманова сверкают глаза и поджимаются губы. А он просто какой-то бесстрастный.
Они выходят на пятом этаже, Сашка петляет по коридору. Всеволод Алексеевич идёт за ней. Когда Сашка прикладывает карточку и открывает дверь, он как-то слишком тяжело вздыхает.
- Простите, у меня бардак. Я ж не думала…
Днём Сашка переодевалась впопыхах, на кровати валяется вывернутая наизнанку футболка, но ещё хуже, что сверху валяется лифчик. Спасибо, хоть трусы не разбросала. Девочка, называется. Припевочка.
- Сейчас я быстренько всё соберу, вы посидите пока. Ну да, тут тесновато, не люкс, конечно. Всеволод Алексеевич? Вы на меня очень сердитесь?
Он как-то подозрительно молчалив. Привалился к косяку и осматривает комнату таким взглядом, что Сашка не понимает, ей сейчас влетит за то, что она вообще в Сыктывкар приехала, или за то, что взяла слишком дешёвый номер.
- Саша, а туалет в этом номере предусмотрен или по коридору?
- Предусмотрен, конечно, вон дверь.
Где он, интересно, туалеты по коридору видел? Хотя, лучше даже не спрашивать. Он, наверное, встречал гостиницы и с туалетами во дворе. А к чему такая срочность? Уж у него-то в люксе наверняка огромная ванная комната. Приспичило? Сашка смотрит, как он поспешно удаляется в указанном направлении, и пытается сообразить, не раскидала ли она там чего-то похуже, чем лифчик. Но звуки, которые доносятся из туалета, заставляют её забыть о всякой ерунде.
- Господи, Всеволод Алексеевич?! Что…
Всё, испуганная девочка-поклонница, махнувшая за артистом в Сыктывкар против его воли, осталась в прошлом. Включилась доктор Тамарина, которой категорически не понравилось то, что она услышала. Сашка без особых церемоний распахивает дверь её крошечного санузла. Чтобы лицезреть Туманова, стоящего на корточках над унитазом. Руками он опирается на фаянсового друга, и сзади их дуэт смотрится феерично. Хорошо хоть Туманов не в концертном, на нём мягкие разношенные джинсы и спортивная куртка.
Но судя по тому, как часто и глубоко Туманов ныряет в объятия унитаза, шутить на тему неожиданной коллаборации совсем не время.
- Всеволод Алексеевич! Только не говорите, что вас напоили на банкете какой-нибудь дрянью!
Сашка протискивается между унитазом и раковиной, чтобы помочь ему подняться с пола. Для него в принципе встать на четвереньки – подвиг. А уж в обратном порядке…
- Меня накормили… на банкете… какой-то дрянью, - едва переводя дух, огрызается Всеволод Алексеевич. – Уже третий раз так. Два раза до концерта…
- Господи… Так вот почему вы такой бледный. Давайте-ка умоемся.
Сашка включает воду, идёт за минералкой, где-то в комнате она видела две бутылки, комплемент от гостиницы.
- Держите, попейте.
Он отрицательно качает головой.
- Не буду. Всё, что попадает в желудок, через десять минут оказывается в унитазе. Я вот так уже попил после концерта. Просто воды!
Сашка хмурится. Звучит не очень хорошо.
- Может быть, высокий сахар? Вы когда последний раз измеряли? А что вы вообще на этом банкете ели?
- Да какой там сахар… Я хоть раз с высокого сахара блевал?
- Вы – нет, - признаёт Сашка. – Но у диабетиков такое случается. Так что вы ели?
- Пару кусков мяса, салат и… ох…
- Да над раковиной, ну! Что вы мучаетесь, потом коленку заново собирать будем!
- Выйди!
- Вот ещё! Я как бы доктор. И вообще первый раз за последнее время чувствую себя на своём месте!
Сашке совершенно не нравится то, что она видит. Судя по всему, сокровище отравилось, и отравилось сильно. Пока он умывается и пытается отдышаться, она спешно собирает вещи.
- Всё, готовы? Давайте уже доберёмся до вашего номера, ляжем и будем разбираться, чем и как вас лечить.
- Да я пил что-то… Порошок какой-то, мне администратор принесла. Потом снова Ихтиандра призывал.
- Потрясающе! А мне вы позвонить не могли?
- В Прибрежный или в Сыктывкар? – язвит он.
- На мобильный, - фыркает Сашка. – Пойдёмте уже!
Его номер на седьмом этаже, и тут действительно огромная ванная комната, в которую он тут же и удаляется. Сашка тяжко вздыхает и лезет доставать свою бездонную аптечку из его чемодан.
- У вас же всё с собой, я же вам говорила, - ворчит она. – Ну позвонили бы! Администратор ему принесла! Что она принесла? То, что вам нельзя? Она хоть знает, что у вас диабет?
- А не надо было меня бросать одного у чёрта на рогах, - доносится из-за двери.
Всё же слух у него отличный.
- Я вас бросала?! Это вы меня дома посадили, как Зарину Аркадьевну. Подушечки вышивать и ноготочки полировать, видимо! Идите сюда, хватит там уже сантехнику обнимать, а то она на алименты подаст и к Малахову на ток-шоу пойдёт.
Он выходит, бледный, мокрый и какой-то вконец замученный. Сашка помогает снять промокшие вещи, усаживает на кровать. Собиралась уложить, но он качает головой.
- Так ещё хуже. Лучше сидеть. И дай мне толстовку из чемодана.
- Да тепло же… Морозит? – догадывается Сашка и касается рукой его лба. – Да, температура. Всё по классике. Но сахар всё равно измерим, на всякий случай.
- Низкий, - мрачно говорит он прежде, чем Сашка достаёт глюкометр.
И оказывается прав. Настолько низкий, что, заставив его проглотить гель от интоксикации, Сашка спешно заваривает крепкий и сладкий чай.
- Не хочу я… Опять всё обратно потом…
- Лучше капельницы в местной больничке, да? У вас уже сахар критически низкий. Всеволод Алексеевич, ну вы же взрослый человек… Ну нельзя было сразу мне позвонить, а? Тем более, вы знали, что я здесь. Даже из Прибрежного я могла бы подсказать, что делать, а уж тут-то…
- Интересное кино, - тянет Туманов, отхлёбывая чай. – Тётя доктор понадобилась, и она тут как тут. И все нужные лекарства у неё с собой… Знаешь, Сашенька, любой следователь, ища отравителя, в первую очередь подумал бы на тебя… Саша! Саша, я шучу! Саша, господи! Детка, ты чувство юмора в Прибрежном забыла?
Сашка шмыгает носом.
- Нет, на площади Сыктывкара. Простите, я просто сегодня тоже очень устала.
- Надо думать. И сколько ты простояла на площади?
- Примерно весь день.
- А испугал тебя кто?
- Что? Никто не пугал.
- Ты в гостиницу влетела с глазами по пять рублей. Как будто за тобой черти гнались.
- А… Это эффект толпы. Слишком много людей вокруг, вы же знаете, я не люблю…
Он качает головой.
- Прости, детка. Не стоило всё это затевать. Я иногда забываю, что с тобой так нельзя…
Нельзя как с Зариной? Или нельзя как со всеми вообще, как вы привыкли? Но Сашка, конечно, этого вслух не говорит. С ним тоже нельзя, как с обычным мужчиной, как с равным. Потому что он старше на целую жизнь. И потому что он – персональное божество. Кажется, собирающееся снова броситься в объятия унитаза.
- Проехали, Всеволод Алексеевич. Просто давайте мы оба так больше делать не будем, ладно? Вы не будете превращать меня в Зарину, а я не буду изображать фанатку-декабристку.
- Просто декабристку будешь изображать, ага, - усмехается он. – Так, Сашенька, пойду-ка я…
- Над раковиной, Всеволод Алексеевич. Или над ванной. Не мучайте колено. Санэпидстанцию надо на этих козлов натравить.
- Между прочим, со мной рядом сидел губернатор и ел то же самое.
- Думаете, политическая диверсия против главы региона? Тогда ещё и в прокуратуру позвонить стоит!
Шутки шутками, а остаток ночи Сашка проводит совсем не весело, то отпаивая Всеволода Алексеевича чаем и лекарствами, то карауля у двери туалета. Уснуть им удаётся только в четыре утра, а будильник звонит уже в восемь. Сашка с трудом продирает глаза и долго пытается сообразить, где они, и что происходит.
- Пошли к чёрту, - ворчит Всеволод Алексеевич. – Полетим вечерним рейсом.
- А он вообще есть? А билеты на него есть? Не хотелось бы застрять тут на неделю.
- Для меня – найдутся. Спи, - он властным жестом возвращает её на прежнее место – на собственное плечо.
Но едва Сашка успевает устроиться, у него снова звонит телефон.
- Вы не выключили повтор, что ли?
- Да это не будильник, это входящий. Я слушаю!
Голос у него хриплый, многочисленными призывами Ихтиандра он ещё и связки сорвал. Хорошо хоть в ближайшее время больше выступать не надо.
- Кто звонит? И что вы от меня хотите? Ну да, был концерт. Нормальный концерт, да. Мне всё очень понравилось. Что? Кто сказал? Да бог с вами. Нет, я ничего такого не заметил. До свидания.
Он откладывает телефон и озадаченно смотрит на Сашку.
- И кто звонил? – зевая, интересуется она.
- Местные журналисты.
- И чего хотели?
- Чтобы я прокомментировал заявление одной своей поклонницы. Которая сказала прессе, что концерт был настолько отвратителен, что ей хотелось искупаться в хлорке. Ты не знаешь, Сашенька, кто бы это мог быть?
И улыбается, как дедушка Ленин на ёлке.
- Понятия не имею, Всеволод Алексеевич, - хмыкает Сашка и заваливается спать дальше.
⬍
