- Мы там сваримся к чёртовой матери, - ворчит Сашка, причёсываясь перед зеркалом. – Семь часов вечера, а на термометре как было тридцать, так и осталось.
- Днём было тридцать шесть, я смотрел, - уточняет Всеволод Алексеевич, подворачивая рукава рубашки.
Он придумал, как носить летом рубашки, чтобы и не слишком жарко было, и сильно руки не оголять. Подворачивает рукава до локтя, даже покупать стал модели со специально для этого пришитыми пуговкой и хлястиком. Очень стильно получается, Сашке нравится. Но тридцать градусов, вечером! Ещё и духота дикая. Завтра дождь обещали, но до него ещё дожить надо. В такую погоду надо дома сидеть под кондиционером и нос не высовывать. А у них, видите ли, концерт. То есть билеты на концерт. В кои-то веки они идут в качестве зрителей. Ещё и по инициативе самого Всеволода Алексеевича. Да Сашка и не додумалась бы предложить ему пойти на чей-либо концерт, кроме его собственного. А тут он сам инициативу проявил, проходя с Сашкой мимо афиши. «О, смотри-ка, Вадик Горст приезжает. Сходим?». Сашка смотрела на облачённого во всё чёрное «Вадика», даже ради фотосессии не снявшего тёмные очки, и пыталась понять, где связь между ним и Всеволодом Тумановым. Нет, она слышала пару песен Горста. С голосом мужик, да. Ну и дальше что? Но предложение Всеволода Алексеевича было настолько нетипичным для него, что Сашка машинально кивнула. Самое поразительное, они ещё и билеты через кассу купили. Тут же, возле концертного зала. Всеволод Алексеевич просто пошёл и купил, как обычный человек, как отдыхающий какой-нибудь. Сашка с трудом удержала челюсть от падения. Нет, ну может быть, он не хотел старые связи теребить, может, команду этого Вадика не знал лично. Хотя, они-то его точно знали. Да и подойди Туманов к администраторам зала перед концертом, те расступились бы в священном трепете, надо полагать. Тем не менее, он вернулся от окошка кассы довольный и с двумя билетиками. Бумажными. В век смартфонов и qr-кодов. Обалдеть.
И вот теперь они собираются на концерт. Всеволод Алексеевич в приподнятом настроении. Волосы гелем уложил, рубашка новенькая, брюки ещё днём отутюжил, заодно и Сашке погладил и рубашку, и юбку из белой марлёвки. С завязочками.
- Это ещё зачем? – возмутилась она. – И вообще я сама могла.
- А что ты её не носишь? Второй год висит. А погладить мне не сложно, всё равно же утюг включал.
Приходится напяливать юбку эту несчастную. В пол, вполне целомудренную, но юбку же!
- Очень жарко, Всеволод Алексеевич. А зал без кондиционеров.
- Зато открытый, - невозмутимо отзывается Туманов. – С моря сейчас будет веять прохладой.
- Возьмите что-нибудь, чем махаться можно… Чёрт!
Сашка швыряет на туалетный столик тушь, которая закончилась в самый неподходящий момент, на половине глаза.
- Где-то у меня другая была… Да где же она? Может, вообще стереть? Ради кого я наряжаюсь, собственно.
- Ради себя, - спокойно отзывается Туманов. – Ради собственного хорошего настроения. А настроение у тебя, я смотрю, не очень-то. Ты чего нервничаешь, Сашенька? Мы идём приятно провести вечер, послушать артиста.
- Угу…
- Что?
- Не укладывается у меня в голове «идём на концерт» и «приятно провести вечер» уже давно. И вообще я не понимаю, как можно идти на чей-то концерт, кроме вашего.
- Ну да, в нашей стране артист только один, - хмыкает Туманов. – У Вадика, я полагаю, тоже есть поклонники, которые сейчас стараются ровно накрасить ресницы и выбирают букет побольше. Но ты можешь расслабиться и просто получить удовольствие. Пошли.
Он берёт её под локоть и ведёт к двери. А Сашке и правда кажется, что не хватает букета. Хотя не собирается она цветы какому-то там Горсту дарить, сдался он ей сто лет.
До концертного зала минут двадцать ходьбы, в запасе у них час, и Всеволод Алексеевич идёт медленно. А Сашка всё время норовит прибавить шагу.
- Куда ты так торопишься? – удивляется Туманов. – Ты думаешь, наши места займут?
- Нет. Привычка. Простите, Всеволод Алексеевич. У меня старые инстинкты срабатывают. На ваши концерты я всегда за час приезжала, если не раньше.
- Зачем? – и тут же догадывается. – У служебки постоять?
- И это тоже. Ну и просто боялась опоздать всегда. И я же знала, что вы тоже в зал за час приезжаете. Как это, вы там, а я где-то в другом месте? Непорядок!
- Действительно, - хмыкает Туманов. – Теперь я тоже так считаю.
Как Сашка и предполагала, появление Всеволода Алексеевича вызывает у билетёров тихий шок. Сколько лет они с Тумановым живут в Прибрежном, а на концерты ещё ни разу не ходили. Так что тут к сокровищу не успели привыкнуть.
- Ой, - изрекает одна, постарше, надрывая билеты. – Это вы…
- Я, - величественно кивает Всеволод Алексеевич и уже расстёгивает портмоне, чтобы продемонстрировать содержимое охраннику.
- Не надо, - поспешно возражает тот. – Проходите, пожалуйста.
- Сашенька, проходи, - Туманов пропускает Сашку впереди себя. – Что у тебя такой вид затравленный? Саша, мы пришли сюда отдыхать! И ты пришла со мной. Тебя не прогонит злой Ренат, и даже злой артист тебе не нахамит после концерта.
- Вадим, что ли? Пусть попробует, - фыркает Сашка. – Я сейчас сама нахамлю кому хотите.
- Я про себя, - хмыкает Всеволод Алексеевич. – Ты же сейчас сравниваешь?
- Заметно?
- Очень. Расслабься. Пойдём-ка в буфет, возьмём по бокалу шампанского, например. Не делай такие большие глазки. Возьмём брют, там мало сахара.
- Да я не про это… Шампанское-то зачем…
- Для атмосферы, Сашенька. Посмотри вокруг. Ты на море, в городе вечного праздника, куда люди мечтают хоть на недельку попасть. Ты не стоишь под дверями какого-нибудь убогого ДК в заднице нашей страны на морозе минус двадцать. А идёшь на лучшие места с бокалом шампанского и красивым мной…
- И скромным, ага, - хихикает Сашка.
- Именно! – невозмутимо кивает он и протискивается к буфету. – Бутылочку брюта, два бокала и одно мороженое, пожалуйста.
Сашка спешит занять столик. Хотя многие выпивают и закусывают на перилах огромного балкона с видом на море и сцену. Зал, конечно, уникальный. Можно смотреть концерт прямо из буфета, и часть зрителей явно намеревается поступить именно так. Места в зале занимать народ не спешит. Отдельные пары рассаживаются, но явно отдыхающие. А местные неспешно гуляют по террасам, морским воздухом дышат, шампанское пьют. Город гедонистов. Всеволод Алексеевич в него вписался как родной.
Он открывает бутылку, разливает брют по бокалам. Сашка старается не грызть своё мороженое слишком быстро и нервно. Хоть бы его узнавать не начали… Тут же отдыхающих полно.
Но публика, пришедшая на Горста, в большинстве своём намного моложе целевой аудитории Туманова, и его персона особого ажиотажа не вызывает. Сашка замечает, как иногда скользящий взгляд проходящего мимо человека чуть задерживается на Туманове, но не более того. Никто не пытается взять автограф или сделать снимок.
- Через десять минут начало, - замечает Сашка, поглядывая на часы.
- Ну и что? – безмятежно отзывается Туманов, потягивая брют. – Вот увидишь, народ начнёт рассаживаться не раньше, чем Горст запоёт. Специфика южных залов.
- Поэтому вы в них никогда не работали?
- Почему никогда? Работал, но редко и без большого удовольствия. Не мой формат, как ты можешь заметить. Но пойдём на наши места, если ты переживаешь.
- А шампанское?
- С собой возьмём. Да всё нормально! Специфика южного зала.
Их действительно пускают в партер с бокалами и бутылкой, которую Всеволод Алексеевич удобно пристраивает на парапет перед их креслами. Да тут многие пришли с допингами. Инстабарышни позируют на фоне сцены с коктейлями в руках. Сашка затравленно озирается по сторонам.
- Что, Сашенька? Атмосфера далека от советской эстрады? – хмыкает Туманов.
- Не то слово… Они так и будут туда-сюда шастать? Третий звонок уже, а они как по бульвару. Нет, вы посмотрите! Вот та, с губами, опять в бар пошла. За добавкой, что ли?
- Вероятно. Поэтому я не люблю залы такого типа, с барами и буфетами чуть ли не на сцене.
- Разве в зале дело? Ваши поклонники себе бы такого не позволили!
- Все трое, Саша? Ты, Тоня и Нурай? Или ты бы лично стояла в проходе и не выпускала остальных?
- Да ну вас!
На сцену выходят музыканты, пробуют инструменты. Но на публику сей факт особого впечатления не производит, народ продолжает шататься туда-сюда, делать селфи и вести трансляции, демонстрируя подписчикам летние «луки» и свежий загар, общаться между собой. На этом фоне Сашка даже пропускает появление Горста на сцене. Замечает его, только когда тот начинает петь.
- А был бы тут Рубинский, он бы мигом зал в чувство привёл, - шипит Сашка на ухо Туманову. – Он бы со сцены всех этих гуляющих отчихвостил. Ни стыда, ни совести. Артист не в кабаке поёт.
- Думаю, Горст спокойно себя чувствует и в кабаках. Сашенька, расслабься и получай удовольствие.
- Мне удовольствие вот та задница загораживает.
В проходе, как раз перед Сашкой, стоит девушка с телефоном и самозабвенно снимает то ли себя, то ли сцену.
- Девушка, если вам некуда присесть, могу предложить свои колени, - зычным баритоном обращается к ней Туманов.
- Что? Ой…
Надо же, узнала. И тут же перешла в другой проход. Тем временем Горст начал петь уже вторую песню, довольно популярную – Сашка даже откуда-то знала припев, и зал потихоньку стал вникать в происходящее на сцене.
Сцена широкая, зрители сидят не только перед ней, но и по бокам, и Горст постоянно перемещается то на одну сторону, то на другую. Иногда становится на самый край, чтобы быть поближе к зрителям. Очки зарабатывает или просто стиль такой? Поёт в целом ничего. Не Рубинский и не Туманов, конечно, но слушать можно. На третьей песне поворачивается к клавишнику, показывает рукой, мол, тише, убавь громкость.
- Звук надо отстраивать до концерта, а не во время, - тут же комментирует Сашка. – Мои любимые артисты приезжали заранее…
- Далеко не всегда, - хмыкает Всеволод Алексеевич. – Иногда твои любимые артисты до последнего дрыхли в номере. И не факт, что в одиночестве… Ты нас идеализируешь.
- По крайней мере, вы не подтягивали штаны на сцене! Нет, вы посмотрите! Он натурально штаны подтягивает!
- Ну сваливаются они у человека. Лучше будет, если совсем упадут?
- Ему ремень подарить? Вы хоть раз штаны подтягивали на публике?
- Сашенька, я однажды их застегнуть не успел… Между выходами в сборном концерте. Меня уже на сцену позвали, а в гримёрке у меня одна барышня… Мы её ещё потом встречали в кафе на набережной, помнишь?
- Господи… Нет, вы посмотрите, он салфетки на сцену бросает! На сцену!
- Ему их в зал бросать? В зрителей?
С заходом солнца прохладнее не стало, и жарко всем, а Горсту, стоящему в лучах софитов, тем более. Ему вынесли пачку бумажных салфеток, которыми он успевает вытираться между песнями. Использованные салфетки летят на пол.
- С него течёт в три ручья. Гадость какая…
- Ты меня удивляешь, Сашенька. Это физиология, тебе ли не знать?
- Почему с вас никогда не текло?
- Другая физиология, повезло. Саш, здесь действительно очень жарко, а он ещё и двигается постоянно. Я-то не плясал никогда. Посмотри, как он пытается отдышаться между песнями. Ему тяжеловато.
- Ой, мне его ещё пожалеть, что ли? Я могу хоть раз в жизни посмотреть концерт, не переживая за состояние артиста? На них, молодых, пахать надо. Жалеть ещё. Они приехали бабки зарабатывать, вот и вперёд…
- Молодых? – уточняет Туманов. – Сашенька, а сколько, по-твоему, ему лет?
- Откуда я знаю? Ну лет сорок, наверное.
- Шестьдесят.
Сашка отрывает взгляд от сцены, поворачивается к Туманову.
- Да ладно?
- Серьёзно. Можешь в волшебной говорилке проверить. Нет, я понимаю, что в твоей картине мира это не так уж и много. Но Вадик явно не «молодой артист».
- Офигеть…
Дальше Сашка смотрит молча, изредка тяжело вздыхая. И после каждого такого вздоха слышит хмыканье Туманова. Он обмахивается взятым из дома журналом, иногда ёрзает в жёстком кресле, но в целом выглядит вполне бодрым и довольным жизнью. А Сашка старательно воздерживается от комментариев, дабы не портить ему вечер. Один раз только не выдерживает, когда Горст, набрав в рот воды из бутылки, сплёвывает её. На сцену.
- Он только что плюнул на сцену, Всеволод Алексеевич. На сцену, которую Рубинский целовал, стоя на коленях.
- Заметь, ты сегодня вспоминаешь и приводишь в пример всё больше его, а не меня. Кто ж для тебя идеал артиста, Сашенька?
- Идеал артиста – Рубинский. Идеал мужчины – вы. Но на сцену не плевали оба.
- Я плевал в чашку.
- Что?!
- Ну он из бутылки прихлёбывает, поэтому сплёвывает на сцену. А я из чашки и сплёвывал обратно в чашку. Смысл же не в том, чтобы попить, а в том, чтобы рот смочить. Ну и связки немножко. Но если всё глотать, в итоге описаешься. А он без антракта работает.
- Мамочка, роди меня обратно…
- И лучше годиков на сорок раньше, да, Сашенька?
- Нет. Меня устраивает нынешнее положение вещей. Вас молодого я бы убила сковородкой и села лет на десять. Ба, да он под фанеру шпарит! Вы слышите?
Туманов кивает. Ну ещё бы он не слышал и не замечал.
- Под плюс только третья песня, Саша. А концерт уже близится к финалу. Вадим перемешивает плюс и живое исполнение, обычная практика, тебе ли не знать. Твои любимые артисты, конечно же, так не делали?
- В каком возрасте?! А, да… Чёрт… Он молодильные яблоки жрёт, что ли?
- Мы просто далеко сидим. Сейчас допоёт финальную песню, пойдём за кулисы, рассмотришь его хорошенько.
- А мы пойдём за кулисы?
- А ты не хочешь?
Сашка пожимает плечами. Вообще-то нет, знакомиться с Горстом ей совсем не хочется. С другой стороны, общаться же будет Всеволод Алексеевич, а она рядом постоит, за широкой спиной. И ему, наверное, интересно с коллегами повидаться.
- Ну пойдёмте. А зачем мы билеты покупали, если вы знакомы?
- Из цеховой солидарности. Ну и чтобы не сидеть на приставных стульях. Пошли.
Всеволод Алексеевич поднимается с места раньше, чем заканчивается последняя песня, и ведёт её куда-то в сторону от центрального прохода, в маленькую дверь, которую Сашка поначалу и не заметила. Уверенно так ведёт. Сашка до сих пор не может привыкнуть, что он ориентируется в разных городах, аэропортах, концертных залах, как у себя дома.
Их, разумеется, пускают в полутёмное закулисье, куда через пару минут вваливается Горст – мокрый и… голый. До пояса. То есть мало того, что он к середине концерта пиджак снял, он на последних аккордах ещё и рубашку стянул? На груди огромный крест, как будто с купола местной часовни умыкнул. Грудь волосатая, потная. Фу, гадость какая. То ли дело её сокровище, всегда чистенькое, ухоженное, и без растительности орангутанга.
- О-о-о, какие люди! Всеволод Алексеевич! Сколько лет!
И это мокрое волосатое кидается обнимать Туманова. И целовать ещё. Господи. Сашка даже шаг назад делает.
- Вадик, какой ты молодец! Отличный концерт. Как ты работаешь с залом!
Всеволод Алексеевич жмёт ему руку, осыпает комплиментами.
- А вы тут какими судьбами?
- Я тут теперь живу. Познакомься, это Саша.
Саша сдержанно кивает. Ну а что, руку ему подавать для поцелуя, что ли? Будь её воля, она бы вообще за Туманова спряталась и так стояла, как будто ей пять годиков.
Лишних вопросов Горст не задаёт, мол, Саша так Саша. Зовёт их в гримёрку, на ходу вытирается полотенцем. В гримёрке всё по фэн-шую: бутылка коньяка, бутылка шампанского, фруктовая нарезка, мясная. Всё, правда, нетронутое. Видимо, накрывали по стандартному райдеру.
- Присаживайтесь. Что будешь, Всеволод Алексеевич? А вы, Саша?
«Сначала женщину спрашивают, потом мужчину, - думает про себя Сашка. – Или нет? Он сначала спросил Туманова как старшего?»
- Я коньячку, но буквально пятьдесят граммов. Мне не то, чтобы можно… Сашенька, тебе шампанского? Давай, я налью.
- Да я бы поухаживал, - улыбается Горст.
- Не стоит, - качает головой Всеволод Алексеевич. – Александра Николаевна у нас девушка с характером.
- Из чужих рук не пьёт? – Горст всё ещё улыбается.
- Ага, и кусается, - соглашается Сашка, забирая у Всеволода Алексеевича бокал. – А вы без прививок.
- Ого! – Горст аж присвистывает. – Понял. Автограф можно не предлагать.
- Не предлагай. Она только мои собирает. Ну что, за встречу? Молодец, Вадик. Полный зал! А кто организатор? Ты в туре или это единичный концерт?
Дальше начинаются рабочие разговоры. Всеволода Алексеевича интересуют подробности, всплывают какие-то общие знакомые, какие-то промоутеры, которыми Горст очень доволен и с которыми может Туманова связать. Ещё не хватало. Сокровище что, собралось по побережью покататься? Тоже вот так на жаре на сцене постоять? Бессмертный? Но Сашка, конечно, не влезает. Вообще делает вид, что говорить не умеет, как часто поступает, когда Туманов оказывается в своей стихии. Тень господина артиста, которая только посматривает, сколько бутербродов с колбасой он отправил в рот, и мысленно прикидывает, сколько болюсов надо будет выставить на дозаторе. Но потом, когда они отсюда выйдут, чтобы никто не видел и не знал. И остаётся надеяться, что они просидят не слишком долго.
- А уборная тут есть? – минут через сорок осведомляется Туманов. – Сюда? О, прямо в гримёрке. Раньше, вроде, не было.
Сашка тут же достаёт телефон. Сообщения он читать умеет, так что она быстро скидывает ему цифру и пояснение. Сколько нужно болюсов, сколько раз кнопочку нажать. Не просто так он в туалет пошёл, спохватился. А Горст тем временем переключается на неё.
- Вы хоть скажите, милая молчаливая Саша, понравился ли вам концерт?
- Да, если рассматривать его как отдельное явление.
- Как отдельное явление?
- Вне контекста, к которому я привыкла.
- Сашенька любит старую советскую эстраду, - поясняет вернувшийся Всеволод Алексеевич. – Мне можно ещё пятьдесят граммов плеснуть, Вадик.
- Советскую эстраду в твоём лице, я так понимаю?
- Так она только в моём и осталась. Но то, что она тебя вообще дослушала, а не ушла после первой песни, поверь, уже почти «Грэмми». Дома Саша порывается разбить телевизор, когда показывают концерты современных звёзд.
- Ой, а вы сами-то, - фыркает Сашка.
- Какая вы очаровательная пара, - констатирует Горст, и закуривает.
- А даме предложить? – не выдерживает Сашка. – Да ладно, у меня свои есть.
И достаёт пачку из кармана Всеволода Алексеевича. Что?! Он сам хотел, чтобы Сашка юбку надела, а она без карманов, зараза.
Домой они возвращаются за полночь. Сашка предлагала вызвать такси, но Всеволод Алексеевич захотел прогуляться. Тем более, что жара наконец-то спала. Они идут вверх от моря по узкой аллейке, про которую мало кто из отдыхающих знает.
- Устала? – спрашивает Всеволод Алексеевич.
- Немного. И вы тоже, полагаю.
- Да. Зато так душевно пообщались. И концерт замечательный. В кои-то веки я получил удовольствие от чужого пения.
- Везёт. А мне как-то не по себе.
- Я заметил, - мягкая рука приобнимает её за плечи. – Что не так, Сашенька?
- Не знаю. Всё не так. Неправильно как-то, что я была на концерте, но не на вашем. То есть всё было: наряжалась, красилась, куда-то шла, а вас не было.
- Здравствуйте! Как же меня не было, если я – вот он?
- На сцене! Ну что вы передёргиваете.
- Господи! Так тебе спеть, что ли?
И, не дожидаясь ответа, вдруг выдаёт:
- «Тот, кто рождён был у моря, тот полюбил на всегда мирные мачты на рейде, в дымке морской города. Свет маяка над водою, южных ночей забытьё, самое синее в мире Чёрное море моё, Чёрное море моё...»
Хорошо поёт, громко, никого не стесняясь. Шли бы они в светлое время суток и по более оживлённой улице, уже толпу бы собрал точно. И Сашка вдруг понимает, что он крайне редко поёт вне сцены, в мирной жизни. Практически никогда. А тут прямо от души звучит, с удовольствием. И море Чёрное вон оно, плещется. И где-то там даже мачты на рейде найти можно, если постараться. И повода грустить абсолютно нет. Просто характер у неё такой, дурацкий.