Завтракают они в комнате Тумановых. На кухне только маленький, на одну ногу хромой стол, даже без скатерти, газетами застланный. Судя по всему, его используют как разделочный, а едят в своих комнатах. Хотя, других соседей Сашка так и не видела.
В комнате за пять лет, кажется, ничего не изменилось. Разве что посветлее стало как будто. Да просто была зима, а теперь лето. Или поздняя весна. Сашка ищет глазами календарь, но не находит. На стенах из украшений только «Неизвестная» Крамского и потрёпанный гобелен над кроватью, который Сашка прошлый раз не видела или не заметила. «Неизвестная» - это, конечно, репродукция, простенькая, типографская, на картоне, но в деревянной рамочке. Сашка поскорее отводит от неё взгляд. Терпеть её не может. Нет, никаких претензий лично к Ивану Николаевичу, просто Сашке однажды ассоциативный ряд испоганили. Был такой фотопроект, когда известные люди и их жёны фотографировались в образах со знаменитых картин. И Зарина Туманова запечатлелась в роли «Неизвестной». С той же каретой, в такой же шляпке. Портрет потом висел в квартире Тумановых и часто мелькал в различных передачах.
Сашкин взгляд возвращается к гобелену. На гобелене домик, речка, мостик через неё. Картинка благостная, но какая-то очень уж не отечественная. И домик не наш, белёный, с чёрными поперечными балками, и мостик слишком аккуратный. И человечек, которого можно рассмотреть возле дома, если хорошо приглядеться, не по-нашему одет. Внезапно до Сашки доходит, откуда родом этот недоковрик. В какой-то книге из лейтенантской прозы она читала, что самым популярным трофеем из взятого Берлина стали гобелены, некогда украшавшие дома немцев. М-да, Алексей Алексеевич, мелковато. Вы ж майор, офицер. Могли бы хоть сервиз прихватить. А то вон, Севушка из алюминиевой миски ест. Она ж нагревается в момент, сейчас обожжётся ребёнок о горячий край.
Так, стоп. Маленький Севушка половчее твоего сокровища будет. Он уже вилкой орудует, ещё и хлебушком себе помогает. И никакие горячие края ему не помеха. Голодный. Сашка смотрит, как он ест, и ей это совершенно не нравится. С другой стороны, не сказать, чтоб завтрак был скудным. В стране ещё карточная система, если она всё верно посчитала, и, если верить просмотренным фильмам и прочитанным книгам, страна отнюдь не шикует. А Алексей Алексеевич сделал яичницу из шести яиц, да на сале, со шкварками, щедро нарезал белого (белого!) хлеба, намазав его маслом, банку сгущёнки открыл. И блюдце из потемневшего мельхиора, судя по всему, сахарница, наполнено кусковым, неровно наколотым сахаром. В заварочный чайник Алексей Алексеевич положил целых четыре ложки заварки из синей жестяной коробки «Главчай», которую Сашка в своей настоящей жизни обязательно бы приспособила под пуговицы, нитки или ещё какую-нибудь мелочёвку, уж больно красивая. Словом, в этом доме продукты не экономили, а значит, и не голодали. Севушка тянется за новым бутербродом с маслом, запивает чаем, куда предварительно кинул три куска сахара. Сашка едва успевает себя одёрнуть, чтобы не сделать замечание. Успокойся! Ему пока ещё можно, пусть ест в удовольствие. И нет, Саша, это так не работает. Ты не запретишь ему в пять лет трескать углеводы во избежание диабета через много десятилетий!
- Ты посмотри, уже всё подмёл, - хмыкает Алексей Алексеевич, который только ещё садится за стол. – Сева, что надо сказать?
В какой-то момент Сашке кажется, что Сева скажет: «Можно добавки?». Хотя глазки уже сытые и даже слегка осоловелые. Но мальчик говорит то, что от него, кажется, и ожидают:
- Спасибо, папа.
- На здоровье. А теперь марш из-за стола, мы с тётей Сашей спокойно поедим.
- Я с вами хочу посидеть.
Алексей Алексеевич хмурится, потом лезет в карман гимнастёрки и достаёт мятую бумажку.
- В кино хочешь? Утренний сеанс, - он сверяется с наручными часами, - начнётся через десять минут. Ты успеешь.
На лице Севушки явно читается растерянность. И в кино ему хочется, и со взрослыми посидеть. Но в ещё большей растерянности Сашка. Алло, Алексей Алексеевич! Ребёнку пять лет!!! Во-первых, никто его в кино не пустит. Во-вторых, вы вот так просто даёте ему деньги и отправляете одного на улицу? Вы серьёзно? А если его машина собьёт? Ладно, тут по улице одна машина в час проезжает. Ну пролётка с лошадьми! Или пролётки уже отменили? Хорошо, а если ему насильник встретится? Уволочёт в кусты и ага?! Так, стоп, в те времена насиловать мальчиков в кустах ещё не было мейнстримом. Да какая разница! Это ребёнок! Маленький, наивный, беспомощный! Ручки тоненькие, ножки кривые… М-да, ножки, кстати, уже неисправимо кривые. Да вообще, вы хоть знаете, что после войны начался дикий разгул преступности? Банда «Чёрная кошка», «попрыгунчики» с лампочками и вот это всё?
Конечно, вслух она ничего этого не говорит. Только ошалело смотрит на обоих. А Сева тем временем принимает решение.
- В кино хочу! Там «Тарзан»!
Господи, он ещё и репертуар знает.
- Ну тогда беги! Обуться не забудь! И оденься нормально!
Сашка словно заворожённая наблюдает, как Сева натягивает короткие, до колена, и порядком обтрёпанные брючки, сам справляется с пуговицей, как проворно достаёт из-под кровати ботиночки. Сашка смотрит, а сердце кровью обливается. Такой маленький, а такой самостоятельный, и под грозным взглядом отца носится, как солдатик, старается всё сделать правильно, не рассердить строгого батю. Хотя Сашку батя уже начал порядком раздражать. Он с сыном не разговаривает, а команды отдаёт. А это же ребёнок! И не солдафон будущий, а артист, ранимая натура. Сашка никогда бы себе ничего подобного не позволила…
С ботиночками у Севы отношения не складываются – они на шнурках. Сева возится, спешит, но маленькие пальчики ещё не умеют выполнять столь сложные манипуляции, узел не затягивается, а на одном ботинке шнурок ещё и из дырочки вылез.
- Солдат одевается, пока горит спичка, - как бы вникуда замечает Алексей Алексеевич, окончательно подтверждая Сашкины мысли о военном воспитании. – Пока ты будешь возиться, сеанс уже начнётся.
Сева молчит, сопит, снова пытается завязать узел. А в глазах уже слёзы закипают, отчего глаза ещё ярче кажутся, хотя ярче уже невозможно. И у Сашки нервы не выдерживают. Какого чёрта?
- Давай-ка я тебе помогу.
Сашка давно забыла про остывшую яичницу. Она садится перед Севой на корточки и начинает завязывать шнурки. Правый ботинок приходится перешнуровывать полностью. Ботинок! Одно название. Колодки какие-то. Грубые, жёсткие, велики ему минимум на полразмера, болтаются на нежной ножке. Ещё и на босу ногу, без носок. Хотя, если Сашка правильно помнит, маленьким детям носочки надевают даже с сандаликами. А её Севушка умудряется итальянскими кожаными туфлями за три тысячи евро ноги натирать. Господи…
- Он сам должен уметь, - изрекает Алексей Алексеевич. – Он же мужчина.
- Готово! Беги, а то опоздаешь!
Сашка распрямляется, с трудом сдерживая желание чмокнуть светло-русую макушку. И только когда за Севой хлопает дверь, поворачивается к старшему Туманову.
- Он маленький мальчик. У которого ещё не развита моторика настолько, чтобы справиться с этими кондовыми башмаками.
- Так пусть развивает. Моторику. Вы ему, что ли, будете до старости шнурки завязывать?
Сашка с трудом сдерживает смешок. Вы прямо в воду глядите, Алексей Алексеевич. Не «до», конечно, но «в». И с большим удовольствием.
- Давайте я вам ещё чайку налью, Саша. Мне очень приятно, что вы уделяете столько внимания моему сыну. Ему, конечно, не хватает женского тепла.
Алексей Алексеевич доливает чай в её стакан. Подстаканник забавный. Тоже мельхиоровый, с отштампованным памятником Минину и Пожарскому. Вспоминается «Минин держит меч, а Пожарский ссыт. Ну не в смысле ссыт, а в смысле засисает». Откуда она это знает? Очередной прикол Всеволода Алексеевича? Кажется, она успела соскучиться по взрослой версии. Хотя маленькая тоже совершенно очаровательная. Но маленького всё время жалко. Сашка и над взрослым умудряется время от времени слёзы лить, а мелкий ей просто душу рвёт каждую секунду. Глаза эти доверчивые, господи…
- И я очень рад, что у нас такая очаровательная соседка. Умница, красавица, ещё и моя коллега. А специализация у вас какая?
Сашка поднимает на него глаза. Что?
- Пульмонология.
- Неожиданно. Я решил, что вы педиатр.
С хрена ли? Только потому, что не ору на первого попавшегося ребёнка? Сашке очень хочется ему нагрубить. Умница и красавица? Мужик, ты с ума сошёл? Кто в здравом уме Сашку красавицей назовёт? Даже Всеволод Алексеевич в минуты большой нежности или признательности до такого не доходил. Какие-то более уместные формулировки придумывал. И вообще, вы ещё по жене сорок дней не справили. Не рановато?
- Саша, у меня сегодня свободный вечер. Как я понимаю, вам тоже не надо сегодня на службу? Пойдёмте на танцы? У нас здесь в парке чудесная танцплощадка, аккордеон…
- А Сева? – выпаливает Сашка первое, о чём успевает подумать. – С кем он останется?
И тут же себя мысленно одёргивает. Вот же дура! Начать надо было с того, что ты вообще никуда с ним не собираешься. Только этого тебе не хватает! Ухаживаний Алексея Алексеевича! Это уже инцест какой-то, в особо извращённой форме. Нет, они, конечно, похожи. Чертовски похожи. Только Алексей Алексеевич сейчас гораздо моложе твоего сокровища. Но тот же взгляд, тот же поворот головы, тот же выпирающий подбородок. Он похож на Туманова, каким ты его впервые увидела в Мытищах на концерте, да. И поэтому у тебя слегка кружится голова и туманится (да-да, именно туманится) сознание. Но при всём этом старший Туманов бесит. Вот прям бесит. Самоуверенный солдафон. Он реально уверен, что любая баба сочтёт за счастье пойти с ним на танцы и в койку? Нет, ну так разобраться, время послевоенное, мужиков острый дефицит… А он майор, с пайком, с большими перспективами на увеличение жилплощади… И что он там ещё Маше втирал? Ну и плюс природное обаяние, которое у них передаётся по наследству…
- А Сева останется дома. Он уже достаточно взрослый…
- Ему пять лет! И он боится темноты!
- Саша! Мне кажется, вы слишком много думаете о моём сыне…
Вы даже не представляете, насколько…
- И слишком мало о себе. Вы красивая молодая женщина, с образованием, вам надо устраивать свою жизнь. Где вы, кстати, работаете?
- Нигде в данный момент, - отвечает Сашка и запоздало соображает, что в Советском Союзе нигде не работать было нельзя. – То есть, я уволилась в связи с переездом, теперь ищу новое место работы.
Тоже бред, но врать Сашка вообще не очень умеет.
- Так тем более, Саша! Я могу составить вам протекцию в нашем госпитале. Это прекрасное место! Госпиталь ведомственный, Саша! Вы же понимаете?
Сашка понимает, что он всё ближе и ближе к ней придвигается. И что рука, такая же узкая, с длинными пальцами, как у Всеволода Алексеевича, ложится на её руку. Только у Всеволода Алексеевича кисть мягкая и тёплая. А у Алексея Алексеевича жёсткая и холодная. И Сашку передёргивает. Это же Алексей Туманов! Человек, всегда проходивший в их фанатских кругах под кодовым словом «дедушка». То есть он, конечно, их кумиру был папой, но из-за огромной разницы в возрасте они все за глаза называли его «дедушкой». И заочно боготворили. Просто по факту существования. Ветеран двух войн, весь китель в орденах, военная выправка и фамильные черты. Безусловный авторитет и просто легенда. И… Сомнительные предложения, идиотские комплименты и холодные руки? Ещё и пахнет от него, простите, потярой… Ну да, не Всеволод Алексеевич, ныряющий в душ три раза на дню. Как он там рассказывал? Баня раз в неделю? И раз в неделю же смена белья? Мечта просто!
- Не понимаю, - Сашка резко отодвигается. – Алексей Алексеевич, кажется, мне пора.
- Куда, Сашенька? Кстати, откуда вы знаете моё отчество?
И взгляд такой нехороший сразу, пристальный. Чёрт… Он же только по имени представился.
- Сева сказал. Я пойду.
Сашка встаёт и делает шаг к двери. Но Алексей Алексеевич встаёт за ней и делает два шага. И оказывается у двери раньше, чем Сашка. Какой же он огромный! Всеволоду Алексеевичу она по плечо, а этому ещё ниже. И как-то он так над ней стоит… нехорошо. Прямо опасно… Как-то сразу вспомнился очередной фильм про войну, из современных. Там девка с фронта в родную деревню вернулась, а с ней даже здороваться перестали, мол, на фронте была, значит, порченая. Сашка возмутилась, а Всеволод Алексеевич мягко так начал объяснять, мол, ты же понимаешь, Сашенька, война, окопы, мужики озверевшие, оголодавшие… Сашка снова возмутилась, мол, да вы чего? Да она же боевой товарищ. И вообще, у неё пистолет был. И Всеволод Алексеевич не стал спорить, но вздохнул как-то так грустно, и обнял её как-то так нежно… Они серьёзно, что ли? У них тут, в сороковых, согласия женщин никто не спрашивает, что ли?
Алексей Алексеевич молчит, но дышит тяжело, прямо как его наследник перед приступом астмы. И смотрит пристально. А Сашка мысленно прикидывает, куда бить… Ну, он же уже сделал Севушку… Так что можно бить именно туда, проще и надёжнее всего.
И в этот момент дверь за спиной Алексея Алексеевича открывается. Он аж отскакивает от неожиданности. На пороге маленький Севушка. Зарёванный, слёзы кулаком по щекам размазывает, судорожно хватает воздух ртом, всхлипывая. Картина маслом.
- Что с тобой? – Сашка тут же кидается к нему, забыв про старшего Туманова. – Это что ещё за истерика?
- Я… Хотел… А она… Не пустила…
Чёрт, это правда истерика. И от его прерывающейся на вдох речи у Сашки начинаются нехорошие флешбеки.
- Ну-ка пошли со мной. Умоемся, попьём водички, успокоимся и со всем разберёмся! – командует Сашка и за руку вытаскивает Севу в коридор.
Алексей Алексеевич даже и не думает им препятствовать. Закрывая за собой дверь, Сашка видит его лицо, абсолютно непроницаемое. Да мужик, облом тебе. Остаётся надеяться, что вечером он не явится к ней в комнату за продолжением увлекательной беседы. Надо будет с кухни кочергу захватить. На случай полного непонимания. И дверь хотя бы на цепочку-то закрыть. Забавно, что он даже не спросил, с чего Сашка уводит его ребёнка умываться. И что вообще произошло с его сыном. Отец года просто. Слов нет!
Сашка тоже хороша. Ведёт себя, как будто Сева её ребёнок. А что она может поделать? Инстинкт!
Санузел, кстати, за те пять лет, что Сашка тут не была, существенно изменился к лучшему. Водопровод появился, раковина с краном, правда, только одним, с холодной водой. И даже подобие душа. Алюминиевый поддон на ножках, а над ним жестяной бак без верха и леечка. Прадедушка садовых душей. Надо полагать, в бак заливаются вёдра с нагретой на плите водой, после чего можно мыться с комфортом. Минуты три или четыре, ага. А Всеволод Алексеевич говорил, что никаких удобств не было, про баню страшилки рассказывал. Наврал или запамятовал? Или такое мытьё он мытьём не считал?
Сашка подводит Севу к раковине, помогает умыться. Проглатывает замечание, когда он решает попить тоже из-под крана. Спокойно, Саша, окончательно они экологию засрут к его старости. Пока можно и из-под крана попить, не вреднее пепси-колы. А может и полезнее.
Сашка отводит Севу к себе в комнату, усаживает на кровать. Сама встаёт напротив, прислонившись к комоду, и приступает к расспросам.
- Так что с тобой случилось-то?
- В кино не пустили!
- Севушка, ну ты ещё очень маленький, понимаешь? А фильм, наверное, для взрослых.
С какого года ввели возрастные цензы? Кажется, ещё в Сашкином детстве их не было. Но всё равно пускать пятилетнего на фильмы про Тарзана – как-то перебор.
- Меня не пустили, потому что у меня билет был фаль… фоль… Тётя не пустила! Сказала, что меня обманули.
- Фальшивый?
- Да!
- А где ты его взял?
- Мальчик возле кинотеатра продал!
- А почему ты в кассе билет не купил?
- Там за рубль! А он мне за пятьдесят копеек продал. Я хотел мороженое купить.
Сашка столбенеет. Прелесть какая, господи! Он уже считать умеет. Да ещё и свою выгоду высчитывать. Мороженое он хотел!
- А мне всё равно не хватило! Там только эскимо было, а оно шестьдесят копеек.
Обнять и плакать просто… Ну вот и что с ним делать? И у бати денег же не попросишь. Особенно теперь. Сашка обводит комнату задумчивым взглядом. Может, продать что-нибудь ненужное? В ломбард заложить? В торгсин снести. А, стоп, торгсины в тридцать каком-то ликвидировали, это не из того кино. Но ломбард-то должен быть? Вот эти слоники, например, сколько стоят? Стоп, а что там за бумажки под самым большим слоником лежат?
Сашка приподнимает мраморное животное. У него кончик хобота отбит, кстати. Не маленький ли Севушка игрался? На комоде под слоном целая пачка рублей. Один, два, три. Двенадцать! Неплохо! На кино и мороженое ребёнку точно хватит.
- Во сколько следующий сеанс, знаешь? – уточняет Сашка.
Ой, сколько сразу надежды в синих глазках! Взрослая версия даже на тётю доктора со спасительным уколом спокойнее смотрит. Мол, ну успеешь – хорошо. Не успеешь – ну и хватит, сколько можно-то. Тьфу, что за мысли вообще!
- Знаю! В двенадцать!
На ходиках половина одиннадцатого. Времени уйма. Но дома сидеть Сашке не хочется, да и чем раньше она купит этому ноющему сокровищу мороженое, тем скорее он начнёт улыбаться.
- Пошли! Погуляем, купим мороженое и пойдём в кино. Вместе. Ты не против?
- Ура!!!
Да… Когда я тебе буду жизнь спасать, ты будешь куда меньше радоваться. Все бы проблемы решались мятым рублём образца сорок седьмого года.
- Иди, предупреди папу, а я пока переоденусь.
Сашка не уверена, что идея хорошая. Не залупился бы Алексей Алексеевич и не запер сына дома, просто чтобы насолить Сашке или власть свою показать. Но и увести ребёнка, не предупредив отца, неправильно. К тому же надо одеться, а Сашка пока не готова устраивать стриптиз перед Тумановым. Должно пройти ещё много годиков, очень много.
Сашка распахивает шкаф, который по всем признакам должен быть платяным. Ну и что у нас тут? М-да… Ну а она надеялась на джинсы и кроссовки, что ли? Три платья, одно шерстяное, два летних. Как же эта скользкая ткань называлась? Крепдешин, вот! Оба в цветочек. Одно белое с синими и розовыми цветами, второе тоже белое, но с цветами зелёными и розовыми. Кошмар. В мирной жизни Сашка такими бы полы мыть постеснялась. И фасон, мама… Прямо платье-платье, с широкой юбкой, приталенное, грудь обтягивающее. Грудь, кстати… Лифчиков в шкафу нет. Есть какая-то тряпка с подвязками… Это оно, что ли? Да идите вы… Да уж лучше без. В ночнушке же она перед Алексеем Алексеевичем щеголяла без этого предмета гардероба. Может, кстати, и зря… Может, на глупые мысли его и навели излишние колебания… Ну извините, Алексей Алексеевич, в чём осозналась, в том и шастаю. Может быть, в следующий раз удастся осознаться в своей собственной одежде. Но вам это вряд ли понравится. И лучше бы в следующий раз осознаться как-нибудь без вас.
А с обувью у нас что? Туфли? На каблуке, разумеется. Тупоносые, на каблуке, с ремешком. Под них ещё белые носочки надевали в фильмах. Ага, в фильмах только и надевали. А тут вон для ребёнка носочков не нашлось. И туфли, кстати, такие же кондовые, как его ботинки. Бедная наша страна, господи. Мы только танки и автоматы делать умеем. А лифчик сшить или ботинки – за гранью возможного.
Сашка кое-как впихивается в туфли, одёргивает платье, стараясь в зеркало не смотреть, собирает деньги с комода и выходит в коридор. Сева уже крутится под её дверью.
- Отпросился?
- Не-а! Папа спит уже. Я заглянул, честное слово.
- Как это «спит»?!
- Ну он всегда спит, когда со смены возвращается. Иногда до самого вечера.
Логично, конечно, после суточного дежурства в госпитале ещё удивительно, как он утром чего-то мог захотеть. Но вот допустим, не было бы тут сейчас Сашки. Кто бы кормил Севу обедом? Он же печку не растопит, до плиты не достанет. А микроволновок и бич-пакетов эта реальность не предусматривает. Что ж такое-то! Куда органы опеки смотрят? Или их тоже ещё не изобрели?
- Ладно, пошли. Давай руку.
«Руку дайте, Всеволод Алексеевич».
Сева с готовностью протягивает ладошку.
- И дорогу показывай. Я здесь ничего не знаю. Так что покажешь, где парк, где мороженое продают, а где кино.
- Ага!
«Вот здесь, Сашенька, было кафе, в котором продавали мороженое в алюминиевых вазочках. А на эту липу мы вешали качели. А если свернуть вот в этот двор…». Господи, Всеволод Алексеевич, как же я скучаю.
***
Послевоенная Москва Сашке решительно нравится. Тихо, спокойно, никаких инстадив на лабутенах и майбахов с мордоворотами, тик-ток никто по углам не снимает, и даже заборов нет. Современная Москва в Сашкином восприятии – это одни сплошные заборы, особенно в центре. Шлагбаумы, КПП, калитки с домофонами, охрана на каждом шагу. Все стараются друг от друга отгородиться, начиная с учреждений и заканчивая обычными квартирными домами. «Вход только для собственников», «вход только по пропускам», «девушка, а вы к кому?». И смотрят друг на друга волком, хотя, казалось бы, мирное время, никто из ныне живущих москвичей врага у ворот не видел. Если только такие, как Всеволод Алексеевич, которые День Победы сидя на горшке встречали. Или последние уцелевшие ветераны.
А теперь Сашка вглядывалась в лица людей и не переставала удивляться. Только что закончилась война, если верить учебникам, страна только-только начала восстанавливаться. А люди приветливые, улыбчивые. Нищие же, до сих пор полуголодные, ни ботинок вон, ни лифчиков. А улыбаются. Зажрались мы, господа. А товарищи умели радоваться малому.
- Нам два эскимо, будьте добры.
- Рубль двадцать, пожалуйста.
И девушка в белом фартуке протягивает Сашке два холодных кусочка счастья в серебряной фольге. Одно Сашка тут же отдаёт Севушке. Она бы и два отдала, но вовремя рассудила, что хоть до диабета и далеко, но ангину получить вполне реально. Как же он трепетно распаковывает! Как облизывает каждый кусочек фольги, который снимает с облитого шоколадом мороженого. А следом за фольгой облизывает и пальцы.
- Сева! Руки в рот, на улице! Руки грязные!
- Почему грязные? Чистые! Я же их облизал.
М-да… Тут надо признать, что взрослая версия делает точно так же, до сих пор. Упаковки от мороженого уже, к счастью, не облизывает, но сунуть в задумчивости палец или дужку очков в рот, даже не подумав, что ты на улице или в кафе, что руки только что брались за какие-нибудь перила, а очки валялись на грязном столе, это у нас как за здрасьте.
- Ешь не торопясь, чтобы горло не заболело.
И сама себя одёргивает. Ну что ты нудишь? Детям все, кому не лень, нотации читают. Вспомни, как сама в детстве относилась к подобным указаниям взрослых? А Севушку и так отец дрессирует больше, чем следовало бы.
- Вот это кинотеатр, да?
Догадаться не сложно, чем может быть полукруглое здание с двумя афишными тумбами перед входом? Сева кивает. Сашка решительно идёт к кассе. В кассу ещё и очередь, человек десять, в основном молодёжь. Студенты, наверное. Занятия прогуливают? Или во вторую смену учатся. Интересно, а сколько человек вмещает зал? Если им сейчас билетов не достанется, что делать? Сашка с тоской думает о билетных агрегаторах в мобильных телефонах. Всё-таки её настоящее – это интровертный рай, в котором не надо стоять в очередях и общаться с людьми по таким ерундовым поводам, как билеты в кино.
Билеты им всё-таки достаются, и даже первый ряд.
- Здорово! – Севушка прямо-таки сияет. – Первый ряд! Всё видно будет!
Сашка усмехается. Она бы предпочла последний. Собственно, они со Всеволодом Алексеевичем всегда старались сесть подальше, на те самые места «для поцелуев». Конечно не для поцелуев, а чтобы Туманов не привлекал лишнего внимания. Да и чем дальше, тем лучше он видит. Впрочем, они оба давно предпочитают смотреть кино дома в кровати. Но для маленького Севушки это событие века, и ему, мелкому, на первом ряду будет удобнее. А Сашка как-нибудь потерпит.
Сашка ловит себя на мысли, что в кинотеатре отсутствует привычный запах. А, ну конечно. Здесь же нет автомата с попкорном! Как чётко у неё ассоциируется попкорн с кино. А вместо кресел стоят венские стулья. Самые обыкновенные, жёсткие стулья. И как на них два часа просидеть, интересно? Спасибо ещё, что не лавки, что ещё спинки есть.
Мелькает запоздалая мысль, а вообще просидит ли маленький Севушка два часа перед экраном? Если Сашка правильно помнит, дети быстро теряют концентрацию, просятся в туалет, капризничают и просто выносят мозг. А теперь добавим к этому, что взрослый Севушка во время домашних киносеансов тоже постоянно шастает то на кухню за яблочком, то в туалет, то ещё куда-нибудь. Но дома хоть на паузу поставить можно.
Но Сашка зря опасается. Едва гаснет свет и освещается экран, Сева, до этого крутившийся на стуле и оглядывающийся по сторонам, мгновенно замирает. И сидит как заворожённый до самого конца фильма. Зато сама Сашка откровенно скучает. Она и так-то не большой любитель кинематографа, а уж раритетного, чёрно-белого – так тем более. Одно дело какую-нибудь военную драму посмотреть, уткнувшись в плечо Всеволоду Алексеевичу и слушая его рассуждения и пояснения. И совсем другое – смотреть на полуголого Тарзана, висящего на лиане. На Сашкин вкус, и мужик неприлично молод, и драматургии ноль. Ей интересно только в самом начале было, когда вместо названия фильма и представления артистов на экране появилась надпись «Этот фильм взят в качестве трофея после разгрома советской армией немецко-фашистских войск под Берлином в 1945 году». И всё! Ни названия фильма, ни имени режиссёра! Забавно в Советском Союзе решался вопрос авторских прав и дисклеймеров, конечно.
- Я хочу как Тарзан! – заявляет Севушка, едва они выходят из кинозала. – На лианах кататься!
- И где мы в Москве лиану возьмём? Они в джунглях растут!
- А мы верёвку привяжем! К дереву!
Сашка закатывает глаза. Вот никогда она не умела с детьми общаться. Накормить, спать уложить, даже приласкать, утешить – это не сложно. Это она и со взрослой версией регулярно делает, разница не большая. А вот разговаривать с мелким… Слишком она серьёзная, что ли. Ну а как на полном серьёзе про лианы рассуждать?
- Мы домой идём? – интересуется Сева.
Сашка пожимает плечами. Домой ей, честно сказать, не хочется. Там Алексей Алексеевич с непонятными желаниями, да и на улице хорошо. Жарковато, правда, солнце начало припекать, и в платье Сашка ощущает себя дура дурой. Туфли уже натёрли. Но хочется ещё погулять, посмотреть на Москву своей мечты, подышать запахом цветущих акаций. Можно и ещё по эскимо съесть, оно чертовски вкусным оказалось.
- Давай пройдёмся немножко, а потом домой, - предлагает Сашка. – До конца бульвара и назад.
Сева кивает. Но чинно вышагивать за ручку или просто рядом ему скучно. Он всё время срывается на бег, обгоняет Сашку. Если по дороге попадается высокий бордюр, ему непременно надо на него залезть. Если лужа – перепрыгнуть, и если чуть-чуть не допрыгнул, то даже веселее. Мороженое они едят ещё дважды, то есть не пропуская ни одну из встреченных мороженщиц. Уже на подходе к дому им встречаются какие-то пацаны, стреляющие из одной на всех рогатки по бутылке из-под пива. Прежде, чем Сашка успевает открыть рот, Сева уже подскакивает к пацанам и предлагает обмен. Он им огрызок своего мороженого, от которого осталась примерно треть – Сева мороженое не лижет, а кусает. А пацаны ему взамен три выстрела из рогатки. Договариваются моментально, и вот уже трое мальчиков по очереди лижут остатки эскимо, к брезгливому ужасу Сашки, а её сокровище целится из рогатки в бутылку. С третьего выстрела попадает, бутылка заваливается на бок. А гордый Севушка догоняет её, подпрыгивая на ходу.
- Видела, как я выстрелил? Ворошиловский стрелок, да?
Да. Феерический хвастун и господин народный артист, центр вселенной. Сашка невольно улыбается.
- Я папе расскажу! А папа обещал меня в тир сводить. Вообще-то я свою собственную рогатку хочу, у меня уже даже резинка есть! Надо только ветку подходящую найти. Я ищу, но пока ещё не нашёл. Но в тир всё равно хочу. Ты не знаешь, когда папа пойдёт со мной в тир?
О, господи. Вот теперь Сашка окончательно вспоминает, почему не любит детей. Они слишком общительны, слишком непосредственны и слишком активны. Севушка, видимо, исчерпал весь запас усидчивости в кинотеатре, и теперь у него мысли скачут с одного на другое, да и сам он скачет по тротуару. Или во всём виноваты три порции эскимо? Вроде бы на детей сахар немного иначе влияет, чем на взрослых, и они от сладкого беситься начинают?
Ещё и жарко. Платье, кажется, совсем не пропускает воздух, и Сашка чувствует, как по телу катится пот. А дезодоранта она в комнате не нашла. И теперь душ ей жизненно необходим. Воду греть придётся… И в бак заливать… Ну, что ж. И это она на Алтае проходила. В первую зиму у неё дважды водопровод замерзал, так она в вёдрах на печке снег топила, потом полученную воду нагревала и в тазике мылась. Так что напугали ежа голой жопой.
В квартиру Сашка входит с некоторой опаской, но судя по тишине, Алексей Алексеевич ещё спит.
- Я домой, - сообщает Сева, к немалому Сашкиному облегчению. – Рисовать буду.
- Тарзана? – догадывается Сашка.
- Ага.
- А кушать ты не хочешь? Обедать давно пора.
Сева мотает головой. Ну ещё бы, три мороженых. Сашка машет рукой.
- Ну беги. Я пока искупаюсь. А потом придумаем, чем нам пообедать.
Сашка набирает воду, разжигает огонь в плите. Однако, в такую жару мало радости топить печку. Зато вода греется быстро, кипяток ей и не требуется, тёплой достаточно. Залить воду в бак из ведра не так-то просто, приходится подставить табурет из кухни, а потом залезть на него с ведром. Полотенце она обнаруживает в своей комнате, в комоде. Старое, потрёпанное, с казённым штампом «Вторая городская больница г.Москвы». Забавно. Алексей Алексеевич сувенир с работы принёс? Ну хоть что-то. На шампуни в санузле никакого намёка, зато есть большой кусок хозяйственного мыла. Надо же! Сашка уже и забыла, как это мыло выглядит-то. В её детстве им ещё пользовались, но исключительно для стирки. А вот как оно пахнет забыть невозможно. Ладно, плевать. Даже такой душ лучше, чем никакого.
Только Сашка собирается закрыть дверь и раздеться, как на пороге появляется Севушка. С тетрадным листочком в руках.
- Смотри, я Тарзана нарисовал!
Да уж, малыш… Ты у нас точно не художник. Ты лучше пой, солнышко. Сашка вымученно улыбается. Детей же положено хвалить за всякий трэш, который они рисуют, лепят и мастерят, да?
- А ты что делаешь?
- Купаться собралась.
- Я тоже хочу! Баня только завтра, а у меня чешется!
И бесхитростно оттягивает воротник рубашки. Твою ж мать! У него вся шея сзади расчёсана, а воротник аж чёрный! Потничка? Крапивница? Или что похуже? Сашка моментально вспоминает своего любимого чистоплюя. В сильную жару он тоже может расчесаться до красных пятен, иногда даже тальком пользуется. Ну и душ при каждом удобном случае, со сменой одежды.
- Ныряй! – Сашка кивает на алюминиевый поддон. – Раздевайся, я тебе воду включу. Сам мыться умеешь?
Стоит, глазами хлопает. Ясно, понятно.
- Помочь?
Кивает. Взрослая версия была бы такой покладистой, как всем легче жить бы стало.
Севушка стаскивает с себя рубашку, расстёгивает пуговицу на штанах. Спокойно, Александра Николаевна, не краснеем. Просто ребёнок. Которого надо отмыть, чёрт возьми. И всю его одежду перестирать, пока у него ещё и вши не завелись.
- Вон там моя мочалка, - сообщает Севушка, показывая на жёлтое нечто, висящее на крючке.
Сашка снимает нечто с крючка в тихом ужасе. Это лыко, что ли? Нет, стоп, из лыка лапти плели. А это, наверное, мочало? Или это одно и то же?! Ну а что поделать, если Сашка ни того, ни другого в глаза не видела. И как этой наждачкой мыть ребёнка? Всеволод Алексеевич моется губкой в форме морковки. Оранжевая такая морковка с зелёным хвостиком, мягонькая, в детском магазине купленная. А тут мочало!
Сашка начинает осторожно его намыливать, а Севушка аж глаза от удовольствия прикрывает. Взрослый тоже так делает, он вообще под душем медитирует. Проблема в том, что местный душ заканчивается очень быстро – как только из бака выливаются все два ведра. Сашка едва успевает всё смыть.
- Ну вылезай.
А сама глаза отводит от всего, что видела сотню раз в куда более впечатляющей версии. Вытирает, заворачивает в полотенце.
- У тебя другая одежда есть? А эту я постираю.
Мотает головой.
- И трусиков вторых нет?!
- Папа заругает, если я сам из ящика возьму.
Ых… Не убить бы никого…
- Иди переоденься в чистое, с папой я потом поговорю. И поиграй сам, хорошо?
Кивает и уходит, замотанный в полотенце, шлёпая босыми ногами по не слишком чистому полу. Сашка по второму кругу набирает вёдра, греет воду, заливает бак. Честно говоря, уже хочется не в душ, а сдохнуть. Нет, взрослая версия её порой тоже утомляла. И тоже бывало сложно физически, например, когда после бессонной ночи с уколами, капельницами и переживаниями он наконец засыпает под утро, а тебе надо встать и пойти приготовить обед, потому что кормить его надо вовремя. Но там оно как-то привычно. И взрослая версия не утомляла бессмысленными разговорами, не была гиперактивной, со взрослым Тумановым она умела обращаться. Ну и быт сороковых добавлял атмосферы, надо признать.
Сашка закрывает дверь на щеколду, раздевается, залезает в поддон. Холодный, зараза. У неё мочалки нет, но мы не гордые, можем и трусами намылиться. Воду она пока не включает, экономит. Господи, как же хорошо. Главное, тихо. Никто не крутится, требуя внимания, не рвёт душу доверчивым взглядом. Сашка тянется к крану, чтобы пустить воду, и в ту же секунду раздаётся стук в дверь.
- Саш! Са-аш!
Господи…
- Что, Севушка?
- Я писать хочу!
Нет, она даже не рявкнула. За каких-то пять секунд смыла с себя кое-как сотворённую из хозяйственного мыла пену. Ещё за пару секунд вытерлась и оделась. После чего впустила пританцовывающего Севу и оставила наедине с фаянсовым другом. Глубоко вдыхая и считая до десяти.
Потом они обедали вчерашним фасолевым супом и пили чай со сгущёнкой из пайка Алексея Алексеевича. Обедали в комнате у Сашки, в комнату Тумановых ей идти совсем не хотелось. Сашка сидела за столом и смотрела, как Сева дует на чай и выскребает остатки сгущёнки со дна банки. Хороший ребёнок: открытый, доверчивый, весёлый. Ну слегка гиперактивный, да, и повеситься Сашке хочется на ближайшем суку. Но это она с непривычки устала. Да, и спать ей совсем не хочется. Вот ни капельки. Она только на секундочку прикроет глаза и…
? Причем ладно бы она бомбила весело, но нет же! Сидит и что-то уныло подпёздывает, щеголяя своим несуществующим сарказмом.
есть.
ну ничего себе. просто так взять чужие деньги.
насколько надо быть отбитой сукой, а? т.е. куча инвалидов послевоенных, жрать нечего, множество людей потеряли родных и близких... но это лучше, чем инстадивы, блядь, и тикток! тихо ей, суке эдакой! 