
Кигель выходит выступать для детдомовцев и говнится на публику.
Кигель всегда пел две-три песни в сборных концертах, и сегодняшний не собирался делать исключением. Администраторы только кивнули на его просьбу, прозвучавшую скорее как утверждение.И теперь Нателла, девочка, с которой ему предстояло петь дуэтом, ждала в кулисах, а Андрей Иванович уже запевал самую подходящую, с его точки зрения, песню. «Солнечный круг, небо вокруг, это рисунок мальчишки». Вечная классика детской песни. Вот, что нужно петь детям. «Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет небо». Он практически скандирует, жестом приглашает зал подпевать. Но современные дети, конечно же, не знают слов. Что они сейчас слушают? Рэп этот свой, без мелодии, без смысла.
Бля, ты сам в предыдущей части выступал, что времена меняются, музыка тоже приходит новая и глупо упираться во всё старое, против всего нового, а теперь сам за это же топишь?
Ну, во-первых, с чего ты взял, что все современные дети по рэпчику угорают? Может, там в зале сидят ценители джаза, или там классического рока?
А во-вторых, рэпчик тоже разный бывает.
Предлагаю устроить небольшую музыкальную паузу и послушать рэпчик с мелодией и со смыслом.
▼И ещё на французском языке⬍
И да, в предыдущей части Запеканка предлагал зрителям самим предлагать песни, которые те хотят услышать, а сейчас - нет, потому что современная музыка же говно по умолчанию.
- Вот вы сидите, не поёте. А почему? – обращается он к залу. – Потому что вы не знаете слов, вы впервые слышите эту мелодию. Но если я попрошу вас назвать ваши любимые песни, не будет ни одной, которую могли бы подхватить все. Нет объединяющих песен, вот что печально. А у нас были. Например, есть песня, которую пели ваши мамы и папы, даже ваши бабушки и дедушки. Хотя бы послушайте!
Они детдомовцы, какие, нахуй, мамы и дедушки?
В качестве аккомпаниатора Кигель с собой таскает того самого чудика-Алика, кстати.
А после развала Зильман резко утратил вдохновение, а Кигель – возможность таскать за собой оркестр. Так Андрей Иванович обзавёлся поистине гениальным аккомпаниатором, способным сыграть что угодно без нот. Очень ценное качество, если работаешь с непредсказуемым Кигелем, который в любой момент может превратить обычный концерт в вечер по заявкам слушателей.
...но только не тогда, когда нужно перед детьми и подростками выступать.
А дети, кстати, внезапно начинают подпевать, что Запеканку невероятно удивляет.
А «Взвейтесь кострами» подпевают, вот ведь удивительно! И откуда-то знают слова. Дети, никогда не стоявшие на пионерской линейке перед поднятым знаменем, поют вместе с ним. Андрей Иванович улыбается ещё шире.
Они и слова-мелодию первой песни прекрасно знали, просто стеснялись или не были уверены, что им за это подпевание потом по башке не настучат. Нет, чтоб сразу детей подбодрить, зачем, проще потом наехать за молчание.
Запеканка зовёт на сцену девочку-певицу, исполняют дуэт.
Кигель доходит до кулис, берёт за руку Нателлу и ведёт к микрофонам. Нателла не слепая, слабовидящая. Но в ярком свете прожекторов, бьющих в глаза, и с нормальным зрением чувствуешь себя не слишком уверено. Алик играет вступление «Вечной любви», и Кигелю приходится призвать на помощь весь свой актёрский арсенал, чтобы изображать хоть какое-то подобие любви, пусть даже абстрактной и вечной, стоя на сцене с угловатым хрупким подростком в белом платье, из которого торчат острые плечи, и тёмных очках. Нет, всё-таки, выбирая между песнями о любви к родине и любви к женщине, он всегда отдавал предпочтение первым. И звучали они у него гораздо органичнее. А это, прости господи, педофилия какая-то. Это вон, по Лёнькиной части, с юными дивами на сцене чувства изображать.
Желаемое за действительное, да, Юля? Или всё никак Лещу молодую любовницу простить не можешь, которая не ты?

После новогоднего корпоративчика Запеканка становится прямо легендой, его зовут на все концерты. Что не всем нравится.
- Вы, Андрей, я вижу, активно нарабатываете сценический опыт, - выговаривал ему на экзамене по истории музыки седой профессор Терентьев. – Это прекрасно. Но не кажется ли вам, что прежде, чем выплеснуть что-то на зрителя со сцены, нужно что-то накопить? Вы, Кигель, вероятно полагаете, что вы некий светоч, который должен одаривать всех искусством? Но я вас, увы, разочарую. Искусство не в вас, оно вокруг. И без определённого уровня культуры и суммы накопленных знаний то, чем вы будете со сцены фонтанировать, вряд ли можно считать приятной субстанцией.
И заваливает Запеканку из чистой вредности.
Озадаченный Андрей смотрел на профессора, на «неуд», который из чистой вредности (ведь ответил же он на два дополнительных вопроса из пяти!) выводил тот в ведомости и думал сразу о двух вещах: о повышенной стипендии, которая проплывала мимо, прощально помахивая зачёткой, и о том, что пересдачу назначат на каникулы, которые у него полностью расписаны под концерты их студенческой агитбригады. Где он бригадир, солист и к тому же конферансье, то есть без него точно не обойдутся. И он не обойдётся, - концерты хоть и шефские, но оплачиваемые.
А ещё Кигель переживает, что у него нет собственных песен, а каверы исполнять уже задолбало, да и они всегда хуже оригиналов.
Тут бы анон сильно поспорил, конечно. Некоторые каверы по популярности бьют оригиналы на два счёта.
Ну, например:
▼Да, это кавер, если кто вдруг не знал⬍
Кто теперь вообще вспоминает, что вообще-то это песня группы Everly Brothers?
За песнями Кигель обращается, естественно к Алику, он же композитор.
- Напиши мне песню! – подбивал он Алика, когда они встречались в студенческой столовой.
Алик со второго курса перешёл-таки на композиторское отделение, и теперь они виделись только за обедом. Денег у обоих было в обрез, поэтому брали по тарелке супа и по пять кусков хлеба. Хлеб в столовой давали бесплатно, а если его намазать бесплатной же горчицей, стоявшей на столах, получалось и вкусно, и сытно.
- Как я тебе песню напишу? – Алик, бедный, чуть не подавился. – О чём? А стихи где брать? И вообще, я никогда песни писать не пробовал.
- Странный ты композитор, - Андрей энергично поглощал хлеб с горчицей и улыбался, так что было не понятно, шутит он или всерьёз. – А стихов мало тебе, что ли?
Он потянулся к стопке книг и тетрадей, которые, за неимением портфеля, таскал на учёбу в руках. Извлёк пухлый томик «Гражданская лирика советских поэтов» и раскрыл на первой же попавшейся странице.
- Держи. Готовые стихи, выбирай любой!
- Андрей, ты серьёзно, что ли? – Алик даже жевать перестал, но в книжку заглянул. – «Депеша. Легли на лица сумрачные тени, и боль сдержать республике невмочь. Как чувствует себя товарищ Ленин? Как бьётся сердце? Спал ли в эту ночь?». Андрей! Ты собрался это петь? На концертах?
- Почему нет? Хорошие стихи, серьёзные. Алик, мне нужна песня! Своя песня! Свои эмоции. Чтобы меня ни с кем не сравнивали. Видели на сцене меня, Андрея Кигеля, а не Леонида Утёсова или Марка Бернеса, понимаешь? Слушай, ты там уже концерты целые пишешь, симфонии какие-то. Тебе песню на три минуты написать сложно?
Дальше Запеканка выясняет, собирается ли Чудик в Союз композиторов, подал ли заявление на вступление в партию. Оказывается, что нет, Чудик болтается как какашка в проруби, куда течение несёт - туда и плывёт.
- Да я даже не планировал. На собрания ходить, взносы платить. Нет, ну может, потом заставят, тогда вступлю, но зачем торопиться-то?
Андрей серьёзно посмотрел на друга, покачал головой.
- Когда заставят, тогда уже поздно. То-то и оно, что надо торопиться. Инициативу проявлять. Чтобы потом не думать, как в Союз композиторов попасть, например.
Но над песней Алик обещает подумать.

В Гнесинке раздают контрамарки. Конкретно Кигель и раздаёт. Студенты воротят носами, ибо уже надоело.
Обитатели задних парт даже не обратили на Андрея внимание. Он почувствовал лёгкое раздражение. Как будто одолжение делают! Ещё и торгуются, сюда пойду, туда не пойду. И так каждый раз. На первом курсе чуть не дрались за эти контрамарки, а теперь приелось. Им, как студентам творческого вуза, государство даёт возможность ходить на лучшие спектакли и концерты, а они нос воротят. Андрей не понимал, как можно отказаться от билета на спектакль, пусть даже в драматическом театре. Или в музей. Ему было интересно всё: выставка художников соцреализма на ВДНХ и «Ревизор» в Малом театре, концерт классической музыки в зале Чайковского и экспозиция, посвящённая Марксу в Музее коммунизма. Если оставалась свободная контрамарка, шёл, не задумываясь.
В оперетту тоже шёл?
На этот раз контрамарки оказываются в цирк. Однокурсники наотрез идти туда отказываются, мол, у них тут и так цирк каждый день.
Поэтому Кигель решает идти с Лилькой, которая тоже не сказать, чтобы в восторге от идеи.
Андрей быстро поднялся по широким ступенькам на третий этаж, позвонил в обитую коричневым дерматином дверь три раза. Два коротких, один длинный, чтобы Лилька сама открыла. Она и открыла. Всё такая же смешная и рыжая, в форменном школьном платье, которое было ей совсем чуть-чуть коротковато, но Андрей даже не позволял себе думать в этом направлении.
- Привет! В цирк пойдёшь? – с порога выпалил он.
- Куууда? – зелёные Лилькины глаза округлились. – Эй, артист, ты чего? Мне пять лет, что ли? Ты меня ещё на качелях качаться позови.
- Ничего ты не понимаешь! Там знаешь, как интересно? Ты видела когда-нибудь, чтобы мотоциклы под куполом ездили? Вот! Собирайся, представление через два часа начинается. Пока доберёмся, пока мороженое поедим.
На мороженое уйдут последние оставшиеся от стипендии деньги, но неважно.
- Под каким куполом? А как они туда попадают-то, мотоциклы твои? По стенам, что ли?
- Может и по стенам. Я ещё не видел! Вот пойдём и посмотрим!
Лилька уходит наряжаться, а Кигель вспоминает, как ему мама замечание делала, что он к ней ходит.
В доме Ахундовых он бывал часто. Давно познакомился с Лилькиными родителями, знал, что её мама инженер, а папа какой-то очень ответственный партийный работник. Милейшие люди, всегда радовавшиеся появлению Андрея. Но оба они работали допоздна, и чаще всего Андрей приходил, когда их не было дома. Аида Осиповна однажды решила сделать замечание сыну по этому поводу. Мол, не ходят в дом к девушке в отсутствие родителей, неприлично это. Андрей сначала не понял. А когда понял, так посмотрел на мать, что она сама глаза опустила.
- Мама, ты чего? Лилька же как сестрёнка мне.
- Тебе как сестрёнка, а люди болтать начнут, - буркнула Аида Осиповна, уже жалея о сказанном.
- Люди всегда болтают, мне-то что с того? – пожал плечами Андрей.
Короче, идут они в цирк, а там оказывается, что в цирке выступает певец. Нет, не Киркоров.
И ничего добавить не успел, потому что заиграл оркестр. На манеж один за другим выходили нарядные артисты, приветствуя зрителей. Играла песня про советский цирк. Андрей с интересом рассматривал всё: и переливающиеся платья гимнасток, и дирижёра в оркестре, и хлопающих в такт зрителей. Но особенно его заинтересовал певец с микрофоном, занявший место в середине манежа. Когда парад-алле закончился, он остался перед зрителями. Инспектор манежа объявил начало представления, оркестр снова заиграл что-то бравурное, и певец запел. Про то, что мы мирные люди, но наш бронепоезд… Андрей знал эту песню, она часто по радио играла. Но меньше всего ожидал услышать её в цирке!
В первом отделении никаких мотоциклов не оказывается, Лилька разочарована и Кигель в качестве компенсации ведёт её в буфет. А там внезапно становится свидетелем интересной сцены.
Андрей пристроился в конец, мысленно подсчитывая деньги, и вдруг увидел того самого парня, который пел в первом отделении. Он шёл с каким-то помятым мужиком по коридору, не обращая внимания на людей. И на него никто внимания не обращал – зрителей куда больше волновали лимонад и эскимо, которые надо за антракт не только добыть, но и съесть.
- Всё, говорю же тебе, ухожу я. Заявление уже написал. Да не могу я больше! Меня в такой коллектив пригласили, закачаешься. Секрет пока.
- Знаю я эти коллективы. По ресторанам поют, пока их не поймают. А тут официальная работа, надёжная.
- Даже не уговаривай! Говорю же, заявление подал.
Тут Лилька говорит, что мороженого перехотела, да и вообще, скоро второе отделение с мотоциклами, и тянет Кигеля обратно в зал.
По стенам, конечно, никто не заезжал. И вовсе не под купол. На манеже стоял огромный шар из толстых железных прутьев. С дверцей, через которую в него заехали три рычащих мотоцикла и начали движение внутри. Сначала по кругу, потом всё выше и выше. То есть по куполу-то они катались, но не цирка, а всего лишь железного шара. Но три мотоцикла! Одновременно! Всё равно это было очень впечатляюще, даже немножко страшно. Лилька вцепилась в руку Андрея и причитала, что сейчас они обязательно столкнутся. Но всё закончилось благополучно.
Запеканка даже завидует этим мотоциклистам, типа, вот у них-то жизнь явно поинтереснее, чем у какого-то певца.
А
ндрей даже почувствовал лёгкое сожаление, что выбрал такую мирную профессию. Всего лишь певец. Стоишь вечно чистенький, на тёплой сцене, поёшь себе. Никакой опасности, никакого риска. Даже испытать себя негде. Ну разве это испытание, если автобус попадётся старый или пианино расстроенное, как тогда, на «ёлках»? Это же ерунда. То ли дело цирк!
Но на следующий день идёт устраиваться в цирк. Правда, не мотоциклистом, а певцом.
- Певец, баритон. «Каховку» знаю, вторую песню разучу за пару часов, готов выйти хоть сегодня! – отрекомендовался Андрей с порога, едва постучав в директорскую дверь.
- Наглец и прохиндей, - восхитился директор, даже не положив трубку телефона, по которому разговаривал. – Потрясающе. Сегодня, пожалуй, не надо, Антон ещё две недели отработать должен. Ладно, чёрт с ним, пусть катится в свой ансамбль хоть завтра. Но завтра! А сегодня ты хоть порепетируй. Баритон…
Разумеется его берут.
На манеж он вышел через три дня, в первое воскресное представление. И только после него рассказал матери, что устроился на работу. И положил перед ней на стол десять рублей – аванс, выданный ему лично директором. Что заставило старого и, по слухам, прижимистого импрессарио советского цирка расщедриться, Андрей так и не узнал. Может быть, та, исчезнувшая за несколько минут шоколадка?
Аида Осиповна неожиданно расплакалась. Вовка усмехнулся:
- Я же говорил, клоуном станешь. Вот уже и в цирке работаешь.
Андрей посмотрел на них обоих и только плечами пожал. Он был абсолютно счастлив – ему сегодня аплодировал целый зал, больше тысячи человек. Разве этого недостаточно?

Кигель работает в цирке, приосанивается над однокурсниками-халявщиками.
Сколько раз он слышал от своих однокашников в ответ на замечание преподавателя: «Да, вот здесь на полтона выше… Да, здесь смазал, я понял. Я учту обязательно на следующем занятии. Сегодня уже не могу. Да, голос подсел». Бывало, студент с самого начала урока заявлял, что «не звучит», «связки не смыкаются», «ларингит замучил». У девочек было и ещё одно оправдание, вгонявшее пожилых профессоров в краску, но тем не менее неизменно принимаемое. Андрей всеми этими ухищрениями почти никогда не пользовался. У него почему-то не случалось ларингитов и несмыканий, и повторить партию по горячим следам, исправив только что выявленные ошибки, не казалось ему сложным. Но он был скорее исключением из правил. В цирке же действовали совершенно другие законы, главный из которых звучал как «Не получилось – повтори». И касался он абсолютно всех: и летающих под куполом гимнастов, и клоунов, показывающих шутливый эквилибр на низко натянутой проволоке, и дрессировщиков слонов, и даже самих слонов.
Пока Запеканка болтается по цирку, его ловит дрессировщик тигров и делает предложение, от которого невозможно отказаться.
- Я не про это, - отмахнулся Айдар. – Я в целом. Вот у тебя всего две песни, так? В начале и в конце. Получается, ты полтора часа без дела маешься. Давай мы тебе ещё номер добавим, хочешь? Я тебя в свой аттракцион введу! И ставку у Саныча уже сможешь требовать двойную, номер-то с хищниками.
Андрей сглотнул, в горле как-то резко пересохло. Вот именно, что с хищниками. Но виду не подал.
- Зачем я тебе в аттракционе? Толку от меня. Разве что на корм котикам…
- Не смешно, - покачал головой Айдар. – У нас так не шутят. С песней ты мне нужен. Представь, какой зрелищный получится номер! Ты, певец, не дрессировщик, входишь в клетку к тиграм. И поёшь. Садишься рядом с Багирой и поёшь. Только песню надо подобрать какую-нибудь подходящую. А лучше написать! Специально для номера! У меня даже стихи есть про дрессировщика, мне на юбилей один поэт подарил. Композитора только надо найти.
- Композитора-то найдём, - пробормотал Андрей. – А Багира нормально отнесётся, если незнакомый мужик к ней в клетку зайдёт?
- Нормально. Я договорюсь, - усмехнулся Айдар. – Если, конечно, ты от страха не обделаешься. Я не за твои штаны переживаю, не подумай. Просто животные страх чуют. Если боишься, лучше не начинать. А если азарт есть, то можно попробовать ввести тебя в номер. Не сразу, конечно. Но шанс есть. Так как?
Конечно же, Кигель соглашается. Но в клетку его сразу не пускают, советуют сначала покормить тигров. Нет, не собой.
- Ишь ты, какой резвый. Так я тебя сразу на манеж и пустил. Будешь сначала мясо ей носить в вольер, через поддон просовывать. Чтобы она к тебе привыкала. А уж потом поближе познакомитесь.
Андрей постарался скрыть разочарование. Муртазов был прав, наверное. Ну конечно прав, он же знает своих животных. И кто тут дрессировщик, в конце концов? Да Саныч их и так убьёт, экспериментаторов. Но в крови уже кипел адреналин, и хотелось к тиграм вот прямо сейчас. Андрей сам себе удивился. Откуда это?