Если можешь - беги, рассекая круги
Только чувствуй себя обреченной
Стоит солнцу зайти - вот и я
Стану вмиг фиолетово-черным
(с) «Пикник»
Я по-прежнему жду, что эпиграф будет хоть немного по смыслу совпадать с содержанием. А вдруг?
Ноябрь 1978 года. Хонсю, столичный округ Токио, Тюо, Гиндза,
особняк дома Нагато.
Как видите, у нас флешбек. Кабуто готовится ко сну, кутается в Тёплый Клетчатый Плед, естественно, думает о Нём.
Снял очки, положил их на полочку, улегся, укутался в одеяло. В спальне было немного прохладно – окна были распахнуты. Ночь была одинокой. Он поймал себя на жуткой мысли, что подсознательно ищет его руку, его ладонь, узкие сильные пальцы. Быстро прочитал сутру сердца, немного успокоился – это всегда успокаивало. Самым главным сейчас – было выжить, не потеряв себя. А желание нащупать в темноте его пальцы, несомненно, шаг к безумию. Он раскинулся на постели по-хозяйски, занял сразу два спальных места. Сон не шел.
Почему-то на обложках романов никогда не размещаются девушки в очках. Но зато нашлась крайне странная обложка.
Наверное, для нашей истории самое оно. Надеюсь, тот чтец который придумал хохму с обложками, на меня не обидится за неоригинальность. А тем временем у нас новый флешбек.
Август 1969 года. Хонсю, столичный округ Токио, Синдзюку, Итигая,
"Наганума гакуин"
Школота нервничает из-за экзаменов. Почему она делает это в августе, если школа японская? Потому что Водолей. И Маузер. И бета.
Обычно в начальную школу нет экзаменов – но в платной частной школе объявили конкурс.
Циничный Кабуто, в отличие от всех остальных, не переживает ни об экзаменах, ни о радости родителей в случае поступления. Как и большинство детей в этом стрёмном фике он сирота, которого усыновили какие-то статисты.
Кабуто было девять, и он уже укладывал шпалы своего жизненного пути. Если нет богатых и известных родителей, надеяться можно только на себя.
Девятилетний Кабуто рассуждает не просто как циник, но как циничная мадам из романов какой-нибудь Юлии Шиловой. Школоте велено общаться с личинками из яслей и рассказывать, как в школе круто. Кабуто нашёл одного пацана, которого забирают на лимузине, и подружился с ним. Это оказался Пейн, следовательно, встреча с Орочимару неминуема.
Август 1971 года. Хонсю, столичный округ Токио, Синдзюку, Итигая,
Ясукуни-дори.
Мамка послала Кабуто за продуктами, но так и не получила к ужину свою авоську с консервами, потому что сыну забрали люди Орочимару и привели прямиком к нему в лимузин.
Молодой еще, не старше тридцати. Длинноволосый, с резко очерченными скулами, с четкими линиями темной татуировки у глаз. Татуировка поставила точку, и сразу все стало ясно. Наверное, тело у него тоже расписанное от шеи до щиколоток?
Внесу ясность, обкалываться татуировками тут принято только у криминальных кланов.
Они с Орочимару трут про Пейна, дескать, Орыч сразу всё понял, и нехуй ребёнка использовать, чтобы выйти удачно замуж. Но Кабуто зря обоссался, потому что Орочимару предлагает ему сделку, что-то вроде работы нянькой. Орыч распушает пёрышки и нахваливает свой клан.
– Возможно, правда, что ты не понимаешь, что стоит за словосочетанием «работать на клан Нагато». Попытаешься манкировать своими обязанности. Я тебе покажу. Джиробо, передай водителю, что я хочу заехать в крематорий.
Бета тут явно свой хлеб даром ела. Что именно показал Орыч в крематории пока неясно. Судя по тому, что в дальнейшем у мальчика развился страх перед крематориями, то увидел он как кого-то сжигают. Кабуто после собирает вещи и без сожаления сваливает от родителей, прям как одна девушка из одного украинского города. У Орыча Кабуто тренируется, учится, увлекается химией и нянчится с Пейном.
Долго идиллия не длилась. Однажды детки играли в «Технологию», но все веселье испортил Орочимару. Он ходил по дому и орал: «Умерла, умерла!», имея в виду свою маму. Детям страшно, а нам непонятно.
Кабуто не верил своим ушам. Значит, «старая змея, которая никак не сдохнет», как обычно говорил о ней оябун, все-таки сдохла. Кабуто знал, что мать Орочимару-сама живет в Хакодате, там, на севере, у пролива Цугару, что на Хоккайдо. Далеко отсюда. И Орочимару-сама, мягко говоря, не стремился поддерживать с ней отношений. Однако…
Однако Орочимару страдал ровно месяц, а потом всё стало как раньше. Авторы не стали утомлять себя обозначением года и просто впихнули нас в объятья Кабуто Якуши, 14 лет. Как и положено героине любовного романа, он подстроился под Орочимару и стал послушной мудроженщиной, но пока что не в том смысле. Правда ему не нравится, что Орыч слишком строг с Пейном, но Кабуто злорадствует, что зато его пронесло, и он не сын Орочимару.
Через полгода в блядском цирке появляется ещё один клоун. На этот раз Кимимару.
Беловолосый мальчишка выглядел младше Кабуто, но уже имел татуировку на лице – знак принадлежности к какому-то клану. В его выражении глаз сквозила такая кошмарная преданность оябуну, что Кабуто тошно стало.
Дальше лучше не было. Через год мальчишка, который, как оказалось, был очень хорошим мечником, со странной, но эффективной техникой боя, прочно занял свое место рядом с Орочимару. А сам Орочимару, который обычно терпеть не мог и избегал по возможности физических контактов, то трепал его по волосам, то усаживал к себе на колени. Пейн, охреневший от такого предательства, сразу и открыто невзлюбил Кимимаро. Кабуто себе такого не позволял. С другой стороны, Кабуто не был сыном Орочимару.
Пейн страдает и жалуется Кабуто.
– В нашей школе учится столько раздолбаев. И только я учусь с утра до вечера.
Авторы и бета, берите пример с Пейна и учитесь, чтобы не писать такую хуйню. Тем временем Кабуто получил должность вакагасиры, убеждая себя, что не насосал, а подарили, вернее, что «сам Кабуто себе будущее заработал». Прям как сами знаете кто убеждал себя, что всё заслужил, всего добился сам и так далее.
В 16 лет Кабуто придумал охуительный план.
Кабуто месяц разрабатывал стратегию, потом начал осуществление – втерся в доверие к двум парням - сыну одного высокопоставленного чиновника и его другу, который уже сам был известным бизнесменом, наследником хорошего состояния. На задание ушло полтора года. Измотав себе все нервы, Кабуто, который даже во сне боялся выболтать лишнее, едва не свихнулся. Но не свихнулся. Свихнулся бизнесмен. В итоге совершил нападение на своего друга. Кабуто якобы ценой собственной жизни спас сына чиновника. Притворился умирающим, отчего тот проникся, да так сильно, что у Орочимару-сама появилось серьезное лобби в правительстве. А тот клан, что лишился главы, Орочимару-сама успел распушить за считанные дни. Кто владеет информацией - тот владеет миром.
Что именно Кабуто сделал совершенно неважно, Кабуто молодец. И как из-за этого Орыч получил лобби в правительстве тоже не до конца ясно. Ну допустим.
Октябрь 1978 года. Хонсю, столичный округ Токио, Тюо, Гиндза,
особняк дома Нагато.
Кабуто считался погибшим, поэтому он под покровом картонной коробки перебирается к дому Орыча. А там подстава.
Оябун, стоявший у стены, темный, почти неразличимый в неосвещаемой комнате, кинул что-то на покрывало. Кабуто поднял предмет, поднес поближе к окну. Поправил очки, всмотрелся. Документы. Его фотография, не очень новая, тут он был моложе. Его фамилия. Якуши Кейко. В груди шевельнулось что-то острое, предупреждающее. Кабуто глянул ниже.
В графе «пол» четко значилось: «женский».
Вот это не повезло. Вот так тебе хозяин отплатил за преданность. Эх, если бы все романы кончались именно так, а не свадебкой. Хотя возможно свадебка будет, но не такая. Кабуто спрашивает, что это такое и почему с ним так.
- Потому что, - проговорил тот, будто речь шла о пустячном деле, вроде выбора марки вина, - Потому что для всего мира ты мертв, Кабуто. И твое появление вызовет… ненужный резонанс. Ты понимаешь?
- Я понимаю это, Орочимару-сама, - склонился Кабуто. Нашел в себе силы закрыть и убрать документы. – Но почему на женское имя?
- Потому что, - нетерпеливо произнес оябун, - Потому что делать тебе новую внешность – слишком дорого. А сделать документы на твою несуществующую сестру-близнеца – куда проще. Ты же сирота. Почему бы не взяться сестре, про которую ты молчал?
Господи, ну лучше бы Орочимару прямо сказал, что у него дверь в другую сторону открывается, поэтому ему нужен партнёр. Кабуто бы с радостью жопу подставил, учитывая что постоянно делал это не в буквальном смысле в прошлом, а фик водолеевский, и тут все в глубине души геи. Просто эти отмазки такие глупые. Однако Кабуто не спешит раздвигать мягкие булочки и становиться трапом, поэтому сбегает через окошко. Но не тут-то было. Его поймали спустя месяц и привезли обратно к Орочимару в крематорий.
- Я говорил тебе, что бывает с теми, кто предает клан Нагато? – раздался голос, спокойный и хлесткий. - Или ты забыл? Хочешь отправиться живьем в печь?
- Не-е-ет! – заорал Кабуто, поднимая руки. Почувствовал, что по ноге потекло, поник и закрыл голову руками.
В общем, Кабуто согласен быть теперь Якуши Кейко и вообще сделать всё, что просят. Он уже догадывается, что не просто будет притворяться трапом, но ещё и спать с Орочимару, но мыслей по этому поводу у него нет.
Кабуто сидит в своей комнате и грустит ещё несколько дней. Однажды Орочимару приносит ему женское кимоно. Кабуто переодевается, но Орочимару понимает, что всё равно он на девушку не тянет.
- Кабуто, где у тебя талия?
- Здесь! – рявкнул тот, приложил ладонь ко рту, - Вот тут, Орочимару-сама.
Взял его пальцы и направил ниже. Орочимару ощупал его кости таза, ткнул пальцы чуть повыше.
- Кабуто, у тебя слишком широкая грудная клетка, - произнес Орочимару, - И нижние ребра чересчур низко.
Кабуто расчёсывают и красят. Орочимару смотрит на то что получилось и говорит: «Женюсь». Кабуто сначала сопротивляется, его снова пугают крематорием, и он на всё согласен.
III - VIII Фиолетово-черный: Перья
Кабуто с Кимимаро уезжают в Таиланд, где бедняге делают почти полную эпиляцию тела. Кабуто уже научился краситься.
С косметикой, распущенными волосами, утянутый, бледный, он выглядел на пятнадцать лет. А то и на четырнадцать. Рассматривал себя в зеркало недовольно, но все же посмеивался, втайне рассчитывая, что босса Нагато сочтут педофилом. Эта мысль странным образом грела.
Ага, Тесак придёт и постучит Орочимару по лбу резиновым пинусом. А, не, не придёт, во-первых в тюрячке сидит, во-вторых, Тесаку похуй на лоли. Ну и вообще, уж кому-кому, а якудза точно похуй, педофил их босс или нет. Да и остальным тоже. Да и вообще, разве японские женщины не стремятся выглядеть лет на 12-15?
В самолете, потягивая шампанское «Кристалл», Кабуто не мог понять – стоило ли оно того. Он не стремился к роскошной жизни, хотя, конечно, не отвергал. Он стремился к власти – и что в итоге? Разукрашенная дорогая игрушка оябуна. Но ведь могло быть и хуже, верно? Ведь могло быть? Рядом сидел Кимимаро, прямой и спокойный, уверенный в себе. Еще одна игрушка оябуна. Зато Кимимаро у нас теперь вакагасира, а Кабуто даже прав на свое имя не имеет. Он склонил бокал и выплеснул остатки Кимимаро на колени.
- Ой, Кимимаро-кун! Прости меня, пожалуйста, - воскликнул он, принялся затирать пятно салфеткой, втирая шампанское глубже.
- Ничего страшного, Кейко-сан, - проговорил Кимимаро и вышел в туалет. Кабуто сжал кулак и со злости грохнул об пол всю бутылку.
То ли Кабуто вошёл в образ и ведёт себя как сучка-стерва, то ли изначально в нём ничего мужественного не было. На церемонии Кабуто травит бывшим друзьям и сокланавцам кулстори.
Рассказывать в сотый раз историю, как Орочимару-сама пришел рассказать ей о смерти брата, а потом пришел снова, и, вы знаете… Тут следовал скромный вздох, и Кабуто прятал лицо за веером.
Естественно, ни у кого нет вопросов и подозрений, всё нормально. Пейну новая мама не нравится.
- Ты хорошо знал моего брата? – поинтересовался Кабуто, пряча лицо за веером.
- Он был моим другом, - проговорил тот, ковыряя пол ботинком. – А ты мне не нравишься. Лучше б тебя убили вместо него.
- Зато ты мне нравишься, - улыбнулся Кабуто, которому польстили такие слова, - Я не против, если ты будешь называть меня на «ты».
- Плевать я хотел на твои разрешения, - проговорил Пейн, который обычно был вежливым, но не сейчас. – Иди, вон отец на тебя уставился. У него слюни при виде тебя так и текут.
Грубиян какой, фи. Хотя его можно понять. Орочимару сосётся с Кабуто на глазах у всех. Дикие нравы якудза. Хоть не оргии, на том спасибо.
– Орочимару-сама, вы что делаете?
- Заткнись, - посоветовал тот, снова дернул за волосы на затылке и скользнул языком меж приоткрытых от удивления губ. Поцеловал, коротко, но Кабуто от этого поцелуя пробила дрожь. – С какой это стати я должен тебе отчитываться? Ты моя жена, и не имеешь права голоса. Пока я не скажу.
При помощи щипков Орочимару вырабатывает у пацана женские привычки: пить аккуратно и до полуночи, есть маленькими кусочками. Кабуто вспоминает о крематории и ёжится.
В крематории можно гореть долго – Орочимару показал, как это может быть. Наглядно показал. Уж лучше так. Кабуто подбадривал себя, загоняя в подсознание дерзкую мысль о том, что брачная ночь предстоит ему через час, а сгорит он не раньше, чем пару недель, и то, если Орочимару его поймает. Но ведь может не поймать, верно?
Под сальные комментарии гостей Орочимару уносит бухого Кабуто в спальню.
- Они тебя за молоденькую сучку приняли.
- Дожил, - выдохнул Кабуто.
Это Водолей, расслабься. Тут везде одни самцы и сучки. И мы постепенно приближаемся к коитусу.
– Раздевайся.
- Не буду! – воскликнул Кабуто, отошел к окну. – Не буду!
- Будешь, – посулил Орочимару, подошел к нему ближе. Кабуто заметался, выхватил из рукава стащенный со стола нож.
- Угрожаешь мне? – прищурился оябун, тонкие брови сошлись на переносице.
- Как можно, Орочимару-сама? - вздохнул парень, приставил нож к собственному горлу. – Не подходите ко мне!
- Давай, вперед, - скомандовал тот. – Режь.
- Ор-рочимару-сама, - простонал Кабуто, рухнул на пол, нож вывалился из его руки.
Эх ты. Ещё раз Кабуто пробует сбежать, когда Орочимару идёт в ванную, но под действием угроз остаётся. И начинается секас.
Развернул к себе парня, приподнял пальцами подбородок. Прикоснулся губами, пропихнул в рот язык, словно на вкус пробовал. Кабуто не сопротивлялся, не отвечал на поцелуй, сидел на полу и мелко дрожал.
- А ты сладкий, - задумчиво проговорил Орочимару, прерывая поцелуй. – Очень даже.
- Орочимару-сама… - произнес тот, не в силах сказать ничего больше. Принялся стаскивать кимоно, но оябун оставил его.
- Не надо, оставь. Ляг на спину.
Кабуто покорно улегся, как было велено. Бежать было некуда, и сил сопротивляться почти не осталось, все это могло плохо кончиться. В прикосновениях пальцев к его бедрам просвечивала такая неприкрытая похоть, что не оставалось никаких сомнений – оябун не остановится. Любой ценой поимеет его, любой. Даже если придется покалечить.
Насколько я помню, покалечить, чтобы поиметь у нас ещё будет, только с другими героями.
- Приподнимись, - велел Орочимару и легко стянул с него нижнее белье. Лег на него сверху, прижал телом. Кабуто лежал, раскинув ноги, с задранным подолом. Впервые, кажется, видел лицо оябуна там близко от себя. Так, что ощущал кожей его дыхание. Орочимару оскалился, вдохнул, дотронулся носом до его щеки, еле слышно втянул воздух. Кабуто почувствовал, как оябун прижался твердым елдаком к обнаженной ноге.
- Какая гладкая кожа, - проговорил Орочимару, прижался ладонью, – Будто шелк.
«Это все эпиляция», - хотел ответить Кабуто, но слова застряли в глотке.
Эту булку я побрил обычным станком, а на эту нанёс Вит. Мне нравится, как в типичное описание из женского романа вклиниваются слова типа «елдак». Как будто девы спохватывались, что описывают мужиков (а мужики в их представлении как раз всегда грубые и неотёсанные мужланы).
Пальцы Орочимару, холодные, липкие, как вчерашний рис, вымазанные какой-то склизкой дрянью, коснулись его.
- Нет, - сказал Кабуто, замотал головой, - Не хочу.
- Хватит, - оборвал его Орочимару, - Надо было сделать это раньше.
«Не надо вообще этого делать», - подумал тот, но опять не сказал ничего. Не осмелился перечить вслух. Стиснул поджарое бледное тело Орочимару бедрами, не позволяя дотронуться до себя членом.
- Ты чего вытворяешь? – спросил тот, положил руку ему на колено. – Разведи ноги, живо. Или я сам разведу.
Но все было напрасно – Кабуто сжался, перестал реагировать на окрики, даже когда Орочимару закинул его тонкие поблескивающие ноги себе на плечи, ничего путного из этого не вышло. Орочимару выругался, больно ущипнул его за бок, оставив красный след.
- Какой ты зажатый, - мрачно прокомментировал оябун. – Я хотел видеть твое лицо… Впрочем, сейчас организуем.
Мне кажется, или последняя фраза даже в данном контексте пиздеца как-то чужеродно смотрится.
Он поднялся, оставив Кабуто судорожно стискивать ноги. Выдвинул большое зеркало из фусума, установил его напротив. Ловко перевернул парня на живот. Прекрасно. Просто замечательно. Теперь не только Орочимару-сама мог видеть его лицо. Теперь он сам мог видеть свое лицо, с полуоткрытым ртом, подведенными красноватыми глазами, растрепавшейся прической.
- Нет! – внезапно произнес Кабуто, понял, что не сможет выдержать это. Вскинулся, вскочил на ноги, отвел взгляд от обнаженного члена Орочимару. Он был большим, действительно большим, толщиной с запястье Пейна, наверное.
Пейн одиннадцатилетний ребёнок, пускай и достаточно субтильный. Как? Ну может у страха глаза велики, ладно. Тем более, Орочимару же японец, откуда? Да пофиг, с запястье так с запястье. В самом деле, будь у самца обычный член, то не было бы так эффектно.
– Орочимару-сама, лучше отрубите мне палец.
- Пальцем ты не отделаешься, - проговорил Орочимару, схватил за правую руку. – Сложи пальцы замком, вот так, - показал он. Кабуто, тяжело дыша, послушался, тот накрыл его сжатые пальцы ладонью. – Если расцепишь пальцы – отрублю руку по локоть. Все ясно?
- Рубите, - горько воскликнул Кабуто, но тот лишь рассмеялся.
- Не хочу, - ухмыльнулся Орочимару. - Зачем мне твои отрубленные конечности сейчас? Мне нужно, чтобы ты встал на четвереньки и вытянул руки перед собой, не расцепляя пальцев. Предупреждаю в последний раз – еще одно твое «нет» будет стоить тебе глаз. И очки больше не понадобятся.
Но как можно без рук встать на четвереньки? Да и вообще какая-то стрёмная хуйня происходит с конечностями.
Под его взглядом Кабуто опустился на колени, раздвинул ноги, вытянул перед собой руки, ткнулся носом в пол. Пальцы мелко подрагивали. Орочимару прошипел что-то, задрал на нем кимоно, погладил по заднице. Ущипнул, больно, чувствительно. Кабуто замер, вжался лицом в сгиб локтя, когда Орочимару протолкнул в него палец.
- Ты девственник? – поинтересовался он, вынимая палец и вновь пропихивая его внутрь.
- Да, - сдавленно ответил Кабуто. – Был.
Имеется в виду, что сейчас кто-то сорвёт его цветок или что-то за кадром осталось?
- Я так и думал, - мягко сказал Орочимару, которому происходящее, видимо, было очень по душе, - Тебе нравится?
- Нет, - выдохнул парень. Потом опомнился, дернулся, вскрикнул, – То есть да, Орочимару-сама. Нравится, пожалуйста, продолжайте.
Тот фыркнул, ущипнул его за поставленный раньше синяк. Провел пальцем по прохладной мошонке, вялому члену.
- Врешь ведь, - заметил Орочимару.
Кабуто, не смея двинуться с места, терпел, стискивал зубы, боялся возразить. Боялся разозлить Орочимару, который, кажется, был на пределе. Головка пропихнулась внутрь, Кабуто внезапно затошнило. Он прижал ладонь ко рту, надеясь, что обойдется. Сблевать под оябуном – это было бы просто шикарно. Тот бы не простил. Ни за что.
- Нравится? – поинтересовался Орочимару, вталкиваясь неглубоко. Кабуто простонал что-то невразумительное, посчитав, что и этого хватит. Пальцы дрожали, отчетливо дрожали, но расцепить их и упереться в пол поудобнее Кабуто не смел. Рассчитывать, что Орочимару не выполнит свою угрозу, было очень глупо. Иногда тот мог пропустить какие-то промахи, но не сейчас.
- Тише, - сказал Орочимару, подхватил его под живот, склонил ниже. – Нагнись вот так.
Кабуто выполнил приказ, почувствовал, что стало немного удобнее. Орочимару держал его за бедра, трахал, входя на только длину головки. Как унизительно.
Не то слово, авторы так перевозбудились что стали говорить как Мастер Йода. Короче, ебутся они ебутся, Орочимару надрачивает Кабуто, у того даже шишка встала.
И тут Кабуто совершил ошибку. Он открыл глаза, уставился в зеркало. Увидел самого себя, распростертого на полу, увидел лицо Орочимару – искаженное желанием, искривленные в ухмылке губы. Отвернулся и уставился на седзи. Вставший было член мгновенно обмяк в ладони оябуна. Кабуто глаз не мог оторвать, смотрел в серые, с разводами глаза, испуганно расширенные. Разомкнул губы, потянулся к нему, медленно замотал головой, мол, нет, это неправда, это не то… Но седзи бесшумно задвинулись.
Ах ты ж ёбаный ты нахуй. Короче, Пейн увидел весь этот индийский цирк и охуел. Все бы охуели, я думаю.
Поймал случайно взгляд Орочимару, подозрительный и не очень довольный. С отчетливым хлюпом оябун вышел из него, отодвинулся, сел в лотос.
Понятно, что он сел в позу лотоса зачем-то, но всё равно смешно. Вот сейчас будет ещё одна поза из камасутры, которую я безуспешно пытаюсь себе представить. Короче, Орыч в лотосе, Кабуто ползет.
Кабуто, не поднимаясь на ноги, подполз к нему, устроился у его ног, склонив голову. Орочимару не отреагировал, потирая подбородок, сидел, явно чего-то ждал. Кабуто сбросил шоры с глаз, привстал, приподнял кимоно. В конце концов, оябун не просто так ценил его ум и сообразительность. Прикоснулся к его груди ладонью, придвинулся ближе, сжал рукой член Орочимару. Не стал спрашивать разрешения, приладил влажный от смазки член к дырке, заморгал, ухватился за плечо оябуна. Выдохнул, когда головка скользнула внутрь. Сейчас было немного легче, проще, но на бледных плечах оябуна все равно остались красные пятна. Кабуто вглядывался в лицо Орочимару, но тот не выражал своих чувств. Не выказывал интереса, только член стоял крепко. Не помог и не придержал. Кабуто, постанывая сквозь зубы, чувствовал, что из-за выступившей смазки ему трудно контролировать процесс. Дернулся, стараясь удержаться, но неумолимо соскальзывал. А Орочимару наблюдал, чуть прищурив глаза. На висках Кабуто выступили капли пота, он содрогнулся, пытаясь слезть, но ничего не вышло – опоры не было, и он насаживался глубже и глубже. Почувствовал, что порвался, всхлипнул, вцепился в плечо Орочимару, выгнул спину.
- Орочимару-сама! – воскликнул он, не зная, что еще сказать.
- Нравится? – проговорил тот, схватил его запястья, стиснул крепко.
- Да, - лицо Кабуто исказилось. – Да, пожалуйста…
- Как пожелаешь, - усмехнулся Орочимару, приподнял его, уложил на спину, не вынимая члена. Склонился над ним, улыбаясь, поддерживая за бедра одной рукой. – Скрести ноги у меня на спине.
- Да, Орочимару-сама, - Кабуто послушно сделал то, о чем его просили. Он был готов делать все, что угодно, говорить все, что угодно, лишь бы оябун получил свое. А тот будто и не замечал ничего, трахал его, не уставая. Кабуто сначала крепился, потом подумал – а кому оно, собственно, надо? Начал стонать, стараясь, чтобы стоны казались стонами удовольствия, а не болезненным скулежом. Орочимару не слезал с него всю ночь. Трепал, ощупывал, рассматривал, обладал им, усердно и истово. Не отпускал от себя, наслаждался молодым нетронутым телом, явно чувствовал какое-то странное удовольствие, видя, во что превратился вчерашний вакагасира.
Утром Кабуто отмокает в ванной, думает, что самдураквиноват во всем, потом смотрит на своё отражение в зеркале. Это уже классическая сцена водолейского фикла.
Зеркало показывало такую пакость, будто нарывалось, чтобы его разбили. На теле не осталось места, которого бы оябун вчера не погладил, не подергал, не ущипнул. Кабуто еле оторвался от созерцания самого себя, разгреб груду одежды. На плавках расползлось темно-красное пятно, натекло, пока он спал, видно. Стыд ушел куда-то в глубину сознания, не ощущался на поверхности мыслей. Просто отмечал, как факт – надо бросить эти плавки в стирку, надеть новые, черные, подложив в них салфетку. Интересно, Орочимару не купил ему прокладок? Кабуто усмехнулся самому себе, согнулся от смеха и нахлынувшей боли в груди.
Кабуто надевает юкату и в дверях сталкивается с Кимимаро.
- Доброе утро, Кейко-сама, - произнес кланяясь ему низко, почти как перед оябуном кланялся. Кабуто показал светлому затылку вакагасиры средний палец, но тут же убрал его, состроил лицо попроще.
Даша, лицо попроще будешь строить когда ебашишь селфи. Ну вот неужели трудно для аутентичности удержаться от гопнических словечек? Кабуто катится с лестницы, что-то себе ломает, а потом чешет в операционную, гордо отмахнувшись от помощи Кимимаро.
В операционную заходит Пейн.
- Тебя зовут не Кейко, верно? – раздался голос, слишком тонкий, чтобы принадлежать оябуну. Кабуто соскользнул с кушетки, но Пейн вышел и уставился на него обвиняющее.
- Я хочу тебе кое-что сказать, - начал он, положил шприц на стол, подошел к мальчишке, но тот отодвинулся назад.
- А мне не надо ничего говорить! – произнес он, сощурив серые, цвета асфальта, темные в неярком свете приемной операционной. Мокрого такого асфальта во время дождя. Цвета потерянной надежды. – Я сам все видел.
- Ты не понимаешь… - проговорил Кабуто, не выдержал, взял резинку для бумаг и стянул волосы.
- Я не понимаю! – усмехнулся рыжий мальчишка, - Я-то все прекрасно понимаю. Ты делал вид, что дружишь со мной. Ты столько лет, - лицо Пейна исказилось, - Столько лет врал.
- Я не врал, - возразил Кабуто, но, видимо, неубедительно. Пейн расхохотался, высоко, натянуто. Покачал головой, подошел ближе.
- Ты вра-ал, - закивал он, - Ты все врал, сволочь, и я тебя ненавижу. Ты думаешь, ты самый умный тут? – заговорил мальчишка быстрее. Его губы дрожали, шевелились, будто выплевывали невидимые проклятия. – Ты думаешь, что теперь ты самый приближенный к отцу?
- Пейн, прекрати немедленно! – велел Кабуто приказным тоном, но мальчишку нельзя было остановить.
- Ты считаешь, что теперь ты круче всех, но я скажу тебе – ты ошибаешься, сволочь! – скороговоркой произнес Пейн, на его лбу и висках заблестел пот. – Я скажу тебе, кто ты.
- Ну же, - усмехнулся Кабуто, хотя усмешка много ему стоило. – Говори.
- Ты… - ухмыльнулся Пейн в ответ, закрыл ладони ко рту, но не сдержался и заорал во весь голос: - Пидор, ебаный пидор! Ебаный! Сука-сука-сука-сволочь-не-на-ви-жу…
Вот и поговорили. Пейн блюёт желчью в буквальном смысле, Кабуто начинает «быстро втыкать скальпель в промежутки меж пальцами», типа так нервы успокаивает или что такое. Ножик навевает мысли о том, чтобы перерезать вены, но вместо этого Кабуто занимается селфхармом. Довольно подробное описание, поэтому обойдусь без цитат. Кабуто зовёт Пейна, чтобы тот помогал ему резать себя. Пейн тоже просит вырезать ему что-нибудь на коже. После недолгих препирательств Кабуто вырезает ему: «No Pain – no gain». В благодарность Пейн называет Кабуто пидором и убегает.
и он вполне вканонно отобрал у Кабуто паспорт, в манге действительно что-то вроде такого и произошло. Другое дело, что В и М не задумывались о вканоннности, размазывая по персонажам говно, и это получилось чисто случайно.