— Вот и всё, — усмехается Коцит, прислонившись к капоту. Пылающая шагах в тридцати дача с приятным треском испускает клубы густого дыма в сумеречное небо. Залюбоваться можно. — Посмотрим, как теперь будут выкручиваться.
Облокотившийся позади него на машину Стикс неопределённо хмыкает и открывает дверцу.
— Погодь, — Коцит разворачивает пиджак, который держал в руках, и внутри обнаруживается довольно объёмная книга с золотым тиснением по краям обложки. Пляшущий вдалеке огонь отражается в нём прыгучими пёстрыми пятнышками.
Коцит кладёт книгу на машину и подвигает к Стиксу.
— Заметил на полке, пока разливал бензин. Подумал, что тебе может быть интересно.
Стикс сжимает в руках новейший фармакологический справочник, поглаживает шершавую обложку большим пальцем. Он ничего не говорит, но, когда он перегибается через машину и невесомо целует радостного Коцита в нос, его губы трогает лёгкая улыбка.
— Подожди, — Ахерон уже начинает переплетать между собой разделённые на ровные пряди волосы, но словно из воздуха перед ним возникает Флегетон и останавливает его руку. — У меня для тебя кое-что есть.
— И что же? — с интересом приподнимает он бровь.
Флегетон взмахивает рукой. На его пальцах — развернувшаяся бархатная чёрная лента, как раз идеальной длины.
Ахерон, усмехнувшись, откидывает волосы за спину, и Флегетон, сделав пару шагов и встав на цыпочки, принимается за работу. Закончив, расправляет аккуратный маленький бантик.
— Красота, — резюмирует он и прижимается, обхватив широкие плечи руками, к смеющемуся Ахерону.
Одевшись, одёрнув рукава, Флегетон тянется к шкатулке с запонками, но на его запястья ложатся широкие ладони, и Ахерон заговорщически шепчет, склонившись к его уху:
— Закрой глаза.
Флегетон тут же зажмуривается, закусив губу от нетерпения. Он чувствует, как чужие пальцы тянут за рукава, слышит тихое щёлканье.
— Всё.
На его лацканах красуются нежно-розовые запонки в виде камелий.
— Дорогой мой! — он подаётся назад, откинувшись ему на грудь, и подносит его ладонь к губам, пока Ахерон довольно выдыхает ему в волосы, щекоча затылок.
— Дай-ка, — длинные бледные пальцы с аккуратными ногтями берутся за его телефон, и Коцит чуть хмурится, но всё равно отпускает, позволяя Флегетону забрать у него из рук девайс. Тот выуживает из кармана какой-то листок, с блестящими от нетерпеливого энтузиазма глазами что-то с него снимает и наклеивает сзади на прозрачный чехол. С торжествующим видом возвращает телефон владельцу.
Теперь на нём сзади красуется наклейка в виде радостного ёжика в галстуке.
— Ну чисто дитё малое, — качает головой Коцит, но широкая улыбка выдаёт его с головой.
Это, вне всякого сомнения, самая уродливая подвеска в машину в мире: какой-то совершенно запредельно ужасный не то рак, не лобстер, высокомерно глядящий на мир кривыми бусинами глаз над пышными тараканье-гусарскими усами.
Ахерон влюбляется в неё всем сердцем с первого взгляда.
— ...показалось, что у тебя как-то пустовато, — просунувшийся в окно Коцит прикручивает ракобстера к зеркальцу и поворачивает голову. — Как тебе?
Судя по довольному хмыканию во время поцелуя, ответ его полностью устраивает.
У него пока нет планов вносить изменения в его обычный костюм — его полностью устраивает строгий вид безо всяких декоративных излишеств.
Но он всё равно не может не признать — есть что-то цепляющее в этом тёмно-зелёном галстуке в серебряно-чёрную полоску.
— Ну... может быть. Для праздников, — сдаётся Стикс, и восторженно сложивший перед собой ладони Флегетон расцветает.
Флегетон не может — и не пытается — сдержать восхищённый выдох при виде извлечённой из подарочного пакета вещи. Коцит растягивает губы в предвкушающей улыбке.
— Опробуем?
Флегетон покорно плюхается на колени, не сводя с Коцита жадного взгляда, торопясь, сдёргивает рубашку, и Коцит ласково проводит по обнажившимся ключицам пышным кончиком насыщенно-сиреневого стека.
Опустевший стаканчик летит в ближайшую урну, и он прячет руки, которые снова начинает покалывать мороз, в карманы. Не то чтобы это сильно помогало, конечно. Они никогда не отличались мерзливостью — кроме, разве что Флегетона — спокойно перенося холод, при котором люди начинали кутаться в куртки и шубы. Однако нынешняя погода умудрилась пронять даже его. Он уже жалеет, что отказался от предложенного утром Флегетоном шарфа.
К тому же Ахерон запаздывает. Не к кому прижаться в поисках тепла.
Словно олицетворяя поговорку про чёрта, сзади скрипит под знакомыми шагами снег.
— Ты только в спячку зимнюю не впадай, родной мой, — весело говорит Ахерон, присаживаясь рядом. — Вот, держи. Подумал, что тебе может пригодиться.
Он бездумно выпрастывает руки, и в них оказывается горячий термос, от которого тянется чарующий запах свежего кофе. Пальцы вновь наливаются теплом, а вечер становится чуть терпимее.
Термос удобный, покрытый мягкой резиной. И разрисованный разноцветными змейками с высунутыми язычками.
Стикс умиротворённого приваливается к пышущему огнём Ахерону и шумно отхлёбывает.
На пояс ложится широкая ладонь — и он прижимается ещё крепче.
Стикс ждёт их неподалёку от метро, прислонившись к машине, и уже издалека видно, что в руках у него какой-то большой бумажный пакет.
Он сдержанно улыбается в знак приветствия, когда они подходят, и протягивает пакет — тёмно-алая, как с картинки, черешня, призывно блестящая на солнце.
Они едят прямо здесь, на улице, с наслаждением раскусывают ягоды, окрашивающие зубы в красный — хотя обычно они окрашиваются во время совсем других трапез, которые происходят далеко от глаз случайных прохожих. И сесть бы в машину, но зачем, если можно стоять вот так всем вместе, щурясь от солнца и перекидываясь озорными взглядами.
— Вот спасибо, дорогой, — Коцит облизывается, оставляя розоватый след на щеке. — Порадовал.
Флегетон краем глаза примечает какого-то угрюмого мужика в футболке с коловратом, который, остановившись, смотрит на них с тупым злобным раздражением. Он приветливо улыбается ему, обнажив острые, выпачканные алым зубы. Все пятьдесят восемь.
Мужик, икнув, бросается бежать, тут же растеряв наглый вид.
Коцит подкидывает очередную ягоду, и Стикс, под смешок Ахерона, ловко перехватывает её языком.
— ...пустая, безудержная культура потребления, когда люди откупаются друг от друга материальными благами вместо того, чтобы проявлять участие, настоящее внимание...
Она со вздохом замедляет шаг и отстаёт — её жених обожает заводить подобные якобы глубокомысленные речи каждый раз, как в супермаркете на глаза ему попадается какая-нибудь дорогая, явно подарочного толка вещь. В прошлый раз он почти два часа разорялся из-за декоративной кожаной подушки в половину его заработка, пространно жалуясь в ноосферу на потерявших всякий стыд браконьеров и потакающих им дельцов. Тоска.
В супермаркете с утра пусто, вероятно, поэтому покупатель у соседнего ряда привлекает её внимание. Невысокий смугловатый мужчина в строгом костюме, повесив корзинку на сгиб локтя, сосредоточенно выбирает зефир. Он смешно наморщивает лоб, потирая подбородок, и она с трудом удерживается, чтобы не хихикнуть.
Внезапно в поле зрения возникает ещё один покупатель, и она чуть не вздрагивает — хотя музыка не играет, она как-то умудрилась не услышать приближения движущегося плавным шагом с другого конца ряда двухметрового великана. Тот тоже одет в костюм, в ухе поблескивает крупная серьга, а увязанная в косу пышная шевелюра напоминает львиную гриву.
Первый тут же отвлекается от полок и что-то тихо спрашивает, на что второй протягивает руку и разжимает пальцы, дав повиснуть на петле вещи, которую он держит.
Ёлочная игрушка в виде снежинки из светло-серого стекла.
Второй что-то произносит, но, хотя его голос громче, разобрать удаётся только «...о тебе подумал...». Зато лицо первого видно отлично. Оно озаряется такой неподдельно восторженной, горячей радостью, будто ему презентовали не дешёвую стекляшку, а как минимум ключи от машины. Бережно подхватив её, он смеётся и, одной рукой прижав подарок к груди, другой дотрагивается до запястья великана и крепко сжимает. Слишком тёплым и собственническим жестом, чтобы счесть его за дружеский.
Услышав зовущий её знакомый голос и осознав, что стоит и в открытую таращится на незнакомых людей, она спешит вперёд.
Её спутник уже стоит у стеллажа с разнообразными фарфоровыми фигурками.
— И вот на подобную дребедень общество говорит нам тратить деньги, объявляя это милым и забавным! — словно оратор перед стадионом, возвещает он. — Тупые побрякушки, которым красный срок неделя, а потом — на мусорку! Кого эти пустышки способные всерьёз порадовать, оставить память?
Среди статуэток — очень милая ворона, со смешливой улыбкой под клювом и озорными глазеньками.
Перед глазами снова возникает серая снежинка в смуглой руке. Явно дорогой костюм её обладателя и коробка недешёвых конфет в корзинке.
Может, всё-таки дело не в безделушках как таковых?
Но он уже резво двигается вперёд, продолжая вполголоса под нос.
И у неё нет ни сил ни желания облекать в слова обидную тоску, вдруг накатившую на неё.
Протянутая рука нависает над вороной, не решаясь взять её.
От полок со сладким вновь раздаётся смех, негромкий, весёлый смех на два голоса.
И пальцы решительно сжимаются.