Май 1970 года. Хонсю, столичный округ Токио, Тюо, Гиндза,
перекресток Сангэнбаси.
Мне так нравится, что авторы не уточняют дату, зато четко обозначают всегда место. Ну на том спасибо. Шикаку до сих пор в ахуе, что он теперь правая рука пахана, Джирайя говорит, что их 45 человек в клане. Так как Шикаку умный по канону, то и тут должен быть умным. Поэтому он предлагает объединиться с ещё какой-нибудь бандой, даже не зная, что спровоцирует поток мудрости.
- Когда мне было лет двенадцать, батя сказал одну вещь о гордости, - проговорил Джирайя, задумчиво потирая подбородок.
Какую вещь мы узнаем нескоро, потому что Шикаку дохуя догадливый.
- Ваш отец? – Догадался Шикаку.
Ясно вам, сучки, мы блюдём канон! Видите, какой тут Шикаку умный, а, а? На самом деле нет, просто авторам надо было как-то рассказать грустную историю Саши Белого. Батя – это дедушка на самом деле. А папка – папа. Короче, дед Джирайи был паханом. Когда Эро-сенину было 12, то вся его семья погибла в автокатастрофе. Ну типа как. Но Джирайя как самый хитрожопый выжил, потому что не пристегнулся. Он вылетел через лобовое стекло и улетел в кусты до того как машины столкнулись. Потом его нашли гопники из клана, признали в нём оябуна и сели пить чай с конфетами. И вы будете смеяться, но что сказал батя о гордости мы так и не узнаем. Зато умный Шикаку сгонял к пацанам из «Полиции Майами» и выяснил, что ожерелье умершей жены того мужика принадлежит клану Инузуки. Который тут почему-то называется «Инязуки».
- В кулоне оказался клык. Я вначале даже растерялся, - улыбнулся Шикаку, прикрывая глаза от слепящего солнца, - а потом мы с Ибики поняли, что только инязучий пес может носить с собой собачий клык.
Вау. Я надеюсь, что эта захватывающая детективная история раскроется дальше, но вот в чём загвоздка. Неужели у Инузуки не осталось характерных тату на лице, по которым можно было бы опознать представителя клана? Если у Джирайи остались красные татухи на лице, то почему бы и этим не быть? Ладно, допустим. Откуда вообще взялся тот мужик? Напоминаю, Джирайя сидел на подоконнике, Шикаку выбивал дух из какого-то мужика. Как, зачем, почему? Но не время рассуждать, у нас тут экшен на носу.
Шикаку и Джирайя хорохорятся, что порвут клан Инузуки и сурово терпят, пока им бьют татухи. Ещё оказывается Хаширама как бы намекал давеча Джирайе, что драка с Инузуки будет проверкой. Потом камера перемещается обратно в дом, который построил Джирайя, мы опять смотрим на гопоту, которая моет полы, сверкает дырками на носках и обменивается любезностями вроде «придурок жизни» и «секретутка». Все присутствующие представляются мне как Александры Пали. Потом приходит Шикаку и зовёт всех на стрелку. И
Ответом ему был нестройный гул пятнадцати молодых, луженых глоток.
Боже, дай мне сил.
Естественно, стрела проходит на пустыре.
Когда Вакасабуро сказал, что босс собирается забить стрелку на пустыре, Кагетсуя представил себе заброшенные склады, бетонные плиты под ногами, высокие заборы.
Какой умный мальчик. Но оказывается, что это пустырь-пустырь. Гопота ждёт пацанов с другого района. И петушки распетушились, но так решились подраться.
Раздался крик: «Смерть Сенджу!», несколько мужчин, в том числе, высокий, здоровый мужик с боккеном в руке кинулись к Джирайе-сану, Нара взял на себя одного из них, а Кагетсуя заорал гортанно, рванул катану из ножен и бросился на того, что был с боккеном. Отразил один выпад деревянного меча, твердого, как сталь, заблокировал еще один удар, в груди перехватило дыхание, диафрагма заныла. Нара что-то орал ему, а мужик начал теснить его к Плимуту. Кагетсуя хрипло выкрикнул имя босса, ушел от удара, попытался достать его, внезапно заметил отполированное дерево у самых глаз и…
Джирайя не ожидал такого. Не ожидал от Инязук, которых было больше, чем он предполагал. Не ожидал, что в самом начале переговоров стоявший за непроницаемым живым заслоном оябун Инязук начнет говорить, щуря и без того узкие глаза, а потом вдруг будто выблюет свои внутренности. Повалится на колени, еще раз харкнет кровью и замолчит навсегда.
Это положило конец переговорам.
И кто-то крикнул «Оябун Инязук сдох!».
И кто-то выкрикнул «Смерть Сенджу!».
Но все эти разношерстные дети, одетые как попало, с чем попало в руках, внезапно заорали в ответ. Не позволили забить себя, и больше того. Кинулись на Инязук, вслед за ними подхватились и мужчины постарше, от которых Джирайя этого не ожидал. Вечер был полон неожиданностей. После неконтролируемой ярости Сенджу вакагасира Инязук спешно отозвал своих людей, выбросил белый флаг.
Люди Инязук, один за другим, побросали оружие. Джирайя сделал вид, что ничуть не сомневался в этом. Отпустил их, сказал, что поставит вопрос о расформировании их семьи. Вакагасира подхватил мертвое тело своего оябуна, бережно уложил его в Мерседес. Джирайя медленно моргал, осознавая, что все закончилось. Что он победил. Что они победили.
Вуху. Потом гопники считают потери.
- Половина парней, - сглотнул Шикаку, - больше половины парней из юнцов.
Джирайя смотрел, как складывают изломанное тело Акиджиро, растянутый пыльный свитер, вымоченный в крови, скрыл распоротый живот. Голову и руку Вакасабуро едва нашли, осторожно убрали в багажник тела Ямато и Фудзивары. Джирайя смотрел на это все, сжимая руки в кулаки. Шикаку часто-часто моргал, отворачивался. Ветер трепал стянутые в хвост волосы. Садамицу, с разбитой в кровь губой и дыркой вместо верхнего клыка, придерживая распоротую куртку, подошел к ним.
- А где?
- Что где? – не понял Шикаку.
- Патлатый где? – спросил Садамицу, потрогал пальцем еще один зуб, но тот держался крепко.
- Какой патлатый?
Садамицу махнул на него рукой, отошел к Плимуту. Негромко вскрикнул, подзывая его. Джирайя подошел к машине вместе с Шикаку. На алом капоте лежал Кагетсуя, раскинулся, словно уснул. Светлые волнистые волосы налипли на лицо, ухо размозжено в мясо, половина лица – сплошной кровоподтек. Белый костюм был такого же цвета, как капот «Фурии», правая рука неестественно вывернута.
- Это его боккеном отделали, - сказал подошедший Ибики.
- А я его ссыклом назвал, - пробормотал Садамицу, слегка шепелявя. Дотронулся до ладони Кагетсуи, поднял чуть вверх.
- Нара, у него на пальце кольцо, он женатый что ли был?
- Помолвлен, - коротко сказал Шикаку, который упорядочил архивные документы и все про всех знал. Вдали громыхнуло, и полился дождь, смывая потеки с капота, светлый костюм Кагетсуи быстро промок.
- Сам как невеста, - Садамицу прикусил губу, утер кровь с подбородка, - весь в белом.
Все молчали, столпившись вокруг. На большом капоте «Фурии» Кагетсуя казался еще младше, чем был. Шикаку закрыл лицо рукавом, будто ветер дул слишком сильно. Садамицу достал замусоленный платок, отодвинул влажные волосы с его лица и начал оттирать пятна. Кагетсуя вдруг дернулся и харкнул кровью ему в лицо. Брызги попали на щеку и шею Садамицу.
Джирайя не выдержал, нервно расхохотался, обхватил Шикаку за плечи.
- Вот ведь гондон, - улыбнулся Садамицу, вытер глаза, шмыгнул носом и снова вытер глаза рукавом.
- Поехали отсюда, - сказал Джирайя, подтолкнул Шикаку. Садамицу осторожно подхватил Кагетсую под спину и лопатки, стараясь не задеть вывихнутую руку, и пошел вслед за ними.
Это так трогательно. Мы будем скучать по маленькому Кагетцуе, к которому так успели привязаться за целую одну главу.
Джирайя сосёт саке у себя в кабинете, пока у него на столе валяется девочка. Проститутка, видимо. Но Джирайя ангстит, поэтому ему не до девушек. Откуда она тогда взялась, кто знает? Может выросла на столе как гриб.
- Ах, господин, вам душно, - проворковала девчонка, уселась к нему на колени и принялась играть с его галстуком, зачем-то лизнула его кончик, засунула его в брюки.
Безотносительно хуиты с местоимениями, у меня один вопрос – зачем? Или тут по принципу «лучше галстук в штанах, чем бусики в пизде»? Потом тян достаёт «откуда-то из сапога» плётку. У Сани Белого почему-то бомбануло, и он сделал это:
Джирайя медленно поднялся, взял плеть за мягкие концы и стремительно хлестнул девчонку рукоятью плети по лицу. Девчонка взвизгнула от неожиданно сильной боли, свалилась со стола и вжалась в ковер. Джирайя кинул в нее плетью, поднял трубку и заорал в телефон:
- Садамицу! Ты что за блядь мне подсунул? Что? Сколько?! Ты с ума сошел? Иди и сам трахай эту дуру! Что бы через минуту духу ее здесь… Кто пришел? Ты охуел, Садамицу?! Быстро пригласи его в комнату для переговоров. Не в серую, идиот, пригласи его в бордовую.
Джирайя грохнул трубку и вышел вон, поправляя галстук на ходу. Девчонка бросила на него испуганный взгляд, но он даже не взглянул на нее.
А вы знаете, этот момент очень символичен. Девочка – это классический BDSM. Джирайя – Водолей (простите, простите, простите). И вот так Водолеиха относится к обычному BDSM, показывает, что ебала его в рот и пишет вместо него обычное избиение/унижение и насилие. Даже если этот отрывок писала Маузер, всё равно символично.
Пришёл Хаширама. Благодаря этому мы можем заценить мариупольскую трёшку Джирайи.
Дом Джирайи был выдержан больше в европейском, нежели в японском стиле. Но сейчас, сидя за столом и разглядывая темно-серое кимоно Хаширамы, Джирайя вновь задумался о том, что европейский стиль не так уж и хорош.
Ну хоть Хорошую микроволновку не выбрасывай.
- Я вижу, вы пришли поговорить о нашем деле? Все-таки сочли меня достойным кандидатом?
- Прекратите ерничать, Джирайя, - оборвал его Хаширама. – Приберегите ваше красноречие для ваших блядей, как вы изволите их называть.
Джирайе стыдно, он думает, что тупой гопник говорил с ним по громкой связи, и будущий тесть всё слышал. Стыдно ему, естественно, не потому что он ни за что избил человека, а потому что Хаширама узнает, что тот спит с проститутками. Не могу этого понять, ну ладно.
- Скажите мне, молодой человек, - продолжил Хаширама. – Какие качества вы бы хотели видеть в вашей жене?
- Ммм… красота, - ляпнул Джирайя, потом немного собрался с мыслями, - хорошая наследственность, умение следить за домом. Честность и верность.
- Верность? – Хаширама смотрел куда-то мимо него. – Боюсь, что вынужден вас разочаровать.
- О чем это вы? – Спросил Джирайя. Неужели чертов лис знает о том, что он переспал с Цунаде и был ее первым мужчиной? Если так, то все плохо.
- Моя внучка не девственница, - Хаширама поднялся. – Брак не состоится.
- Постойте, - улыбнулся Джирайя. Он понял, что Хаширама не в курсе насчет того, кто именно был тем мужчиной. – Отец, я все равно хочу жениться на Цунаде.
Хаширама ничем не выдал своих эмоций.
- Возможно, вы полагаете, что я должен благодарить вас за это?
- Нисколько, - великодушно произнес Джирайя, ухмыляясь. – Нисколько.
Как недевственность Цунаде соотносится с её верностью я не знаю. Потом они подписывают «заранее составленный договор», который на самом деле брачный контракт, а его по идее с женой подписывают, ну не суть.
– Цунаде сейчас нет в городе. Она прибудет через неделю – тогда, я полагаю, и следует сообщить ей о нашем решении.
- А вы ее не спросили разве? – Удивился Джирайя.
- Зачем? – Ответил вопросом на вопрос Хаширама, откланялся и вышел.
О времена, о нравы. А потом вот эта сцена:
Джирайя довольно хлопнул в ладони, как только за Хаширамой закрылись двери. Не выдержал, вскочил на стул, встал одной на сиденье, другой на спинку, захохотал, балансируя на нем. Джирайя любил побеждать.
Любил побеждать стулья. Потом приходит Шикаку, предлагает открыть бордель, а наш праведник Джирайя говорит, что не любит продажных женщин, что не мешает их клану контролировать всех сутенеров на районе, и говорит, что подумает об этом завтра, вернее после свадьбы.
Май 1970 года. Хонсю, столичный округ Токио, Тюо, Гиндза,
квартал клана Инязуки.
- Ваши условия? - Улыбнулась они-сан Инязук. Жесткие каштановые волосы были уложены в прическу, на щеках алели клановые татуировки.
Опять братик Инузук не может определиться с местоимениями. Ну да ладно, но смотрите, татуировки же. Они есть. Почему тогда нужна была эта еботня с кулоном? Короче, пахан предлагает либо расформировать осиротевший клан, либо присоединиться к ним. На что «Цуме-химе-сама» говорит, что согласная, но с условием, что она будет комоном. А ещё оказалось, что оябун Инузук помер и скорей всего его отравила жёнушка. Либо Инузуки успели выбрать другого оябуна по быстрячку, либо авторы забыли, что во время грандиозной битвы на пустыре оябуна зарубили. У нас по-прежнему май, поэтому непонятно сколько прошло дней, тридцать или один. Но кому какое дело, ведь все пьют чай с конфетами, Джирайя говорит, что согласен сделать её комоном, все довольны.
- Вот и прекрасно, - проговорил Джирайя, поднимаясь. Шикаку тоже поднялся вслед за ним. Узкие брюки обоих чуть слышно скрипнули, и Цуме едва сдержала улыбку.
Я бы тоже посмеялась. Потом два гопника трут всякую мизогинную муть, потом думают, что Цуме и их могла отравить, и Шикаку начинает полоскать рот минералкой. Ну хоть не подорожник есть.
Май 1970 года. Хонсю, столичный округ Токио, Минато, Адзабу,
особняк старого Сенджу.
Цунаде прыгает в сад со стены, и мы начинаем копаться в её прошлом.
Впервые за несколько лет после смерти Дана она вновь обратила внимание на мальчика. Раньше на мужчин даже смотреть не хотелось, не хотелось ничего вообще. Ее отношения с мужчинами складывались неудачно. Начиная со смерти Наваки, на нее словно посыпались несчастья. Хаширама-сама был очень сильно огорчен смертью внука. Потом… потом потихоньку развалилась их тройка, исчез Орочимару. Впрочем, верно сделал, что исчез – с ним начало твориться что-то странное и страшное. Потом этот жуткий случай после приказа деда. И, как итог – сначала встреча с Даном, который был будто подорожник к ее истерзанной душе. Который ничего от нее требовал, не лез – ни в душу, ни в тело. Дан умел молчать, как никто не умел. Дан молчит уже давно. И вот, теперь Цунаде кажется, что она встретила свою новую любовь.
Подорожник, господи. Надеюсь, это шутка-самосмейка была.
Его звали Камуи, он был темноволос и хорош собой. Он носил прямоугольные очки, был спокойный и тихий. Работал продавцом книг в том магазине, куда она любила заходить. Как выяснилось потом, Цунаде тоже приглянулась ему. Он нарочно откладывал для нее интересные книги, предлагал ее вниманию новые журналы. Камуи был довольно робок, и Цунаде нравилось преодолевать его стеснительность. Он никогда открыто не пялился в ее декольте, как делали другие. Цунаде думала, что такой тихий парнишка будет идеальным спутником жизни. Ей уже хотелось замуж, хотелось детей. Боль после смертей и потерь утихала постепенно. Хотелось, наконец, родить. Дать начало жизни, выразить протест смерти.
Не надо на Цунаде проецировать свои влажные овуляшечьи мечты. Однако приходит служанка, говорит, что рада за Цунаде. Та в ахуе, оказывается её выдают замуж, а мужики и не знают. Она идёт ругаться с дедом, стандартные разговоры старого патриархального пердуна и современной тян, а потом
Цунаде вышла, уронив тяжелую штору из бамбуковых палочек.
Не знаю почему, но мне представилось что-то вроде тех шторок, что в советских и перестроечных квартирах висели, с журавлями и цветочками.
И флешбек в детство. У Орочимару умер папа. Джирайя и Цунаде приходили к нему в гости и подбадривали. Как? Щекотали его. Потом в сад пробираются злодеи и хватают Орыча. Сначала они думают, что это девочка и хотят взять её в заложники, потом хотят убить, потом изнасиловать. Ёбаные великие нехочухи. Потом догадываются, что это мальчик и идут в кусты, где уже спрятались друзья Орыча.
Джирайя восхищенно глянул на Цунаде, недолго думая, отпихнул ее в густые заросли глицинии, а сам выпрыгнул навстречу наемникам, яростно рыча и отвлекая внимание на себя.
Почему он восхищённо посмотрел на Цунаде я так и не поняла, потому что они сидели в кустах и боялись. Бандиты хотят убить и Джирайю, но тот буквально хватает одного за яйца, тот плачет тоненьким голоском, второй приходит на помощь, и вот уже Джирайю готовы убить, но тут Цунаде швыряет одному из них кунай в спину. И теперь единственный живой бандит уже готов убить Цунаде, потому что день не день, когда ты не прикончил хотя бы одного ребёнка, но тут Джирайя перерубает его пополам. А потом все сели пить чай с конфетами.
Хаширама решил учить Цунаде драться, Джирайе родители дали кучу денег, а Орочимару посадили под домашний арест, видимо потому что он лох и никого не убил. Но друзья обещают навещать его, а потом обязательно поиграть вместе. И Орочимару будет играть убийцу. А потом вот этот абзац:
Так и случилось. Он первый из них стал убийцей, хладнокровным и расчетливым, не гнушался ударить в спину или воспользоваться ядом. Яды Орочимару хорошо изучил, в этом сомневаться не приходилось.
Так, либо Орочимару мочканул кого-то до этого светлого дня, либо авторы не читают то, что пишут абзацем выше.