Серебристый Водолей

Admin · 2014-01-03 11:46:26

Юбилейный кинк-фест имени Додонерис Мариуполерожденной

Кулстори, разоблачения, суржик чтения.

▼Места обитания⬍

▼Чтения⬍

▼Почему у Водолейса именная тема⬍

▼Фантворчество⬍

▼Локальные мемы⬍

▼Названия и самоназвания Додо⬍

▼Родня Додо⬍

Сосиса. Спутник Додо (возможно, муж, возможно, воображаемый) по имени Никита (но это неточно). Получил своё отвратительное прозвище совсем не от анонов, а от самой Даши, потому что его эльфийку в ВОВе звали Сосисочка. Сосиса похож на молодого Ленина, москвич, младше Додо, вывез её из зоны боевых действий, привлёк к совместному фанерному бизнесу. Иногда получает в дыбрах скупые похвалы от Додо, но чаще описывается как тупое инфантильное чмо, над которым Додо доминирует, а тот может лишь ехидничать, отбиваться всеми лапами и заниматься прочим непотребством. Может поднять Додо самооценку утверждением, что она лучше него. Похож на папу-танкиста, и это с одной стороны для Додо хорошо (можно вместе ненавидеть буржуев), а с другой плохо (такой же ленивый хуй, который не может вытереть за собой крошки). Личность неоднозначная и неровная. Например, потому что с одной стороны он жмот (не покупает Додо ничего, ржал над ней, когда она давилась Хорошим горячим шоколадом за 30 гривен, экономит на всём, поощряет побирушничество Додо), а с другой склонен к необдуманным тратам (покупка посудомоечной машины, когда на горизонте долг в 120 тыс. рублей). Несмотря на то, что любой человек через додопризму будет выглядеть непонятно, всё это в итоге привело к расколу анонов и появлению одеяла.
Папа-танкист. Наиболее влиятельная личность в жизни Додо. Привил ей любовь к коммунизму и ненависть ко всему живому и мёртвому.

Мой папа был пионером, комсомольцем, коммунистом.
Инжинером. Под Запорожьем автомные лодки проектировал.
Мой папочка был советским танкистом. И если бы ему в 66 не было бы всего 3 года, он бы вам, ублюдкам, показал пражскую бархатную революцию.Обычный честный, добросовестный человек с советским образованием.
Кем я могу быть, дочка советского танкиста?

Наиболее интересные посты про папку-танкиста
Водолей хвастается папой http://holywarsoo.net/viewtopic.php?pid=510995#p510995
Папу-танкиста обижают евреи, мама стебётся над шепелявой женщиной http://holywarsoo.net/viewtopic.php?pid=511173#p511173
Мамо. Как оказалось, мама Додо настолько значимый человек в её жизни, что пришлось отвести целых два поста для сбора упоминаний о ней и выведения единого образа.
https://holywarsoo.net/viewtopic.php?pi … 3#p1596333
https://holywarsoo.net/viewtopic.php?pi … 4#p1599374
В целом, мамо у Додо оказалась настолько заурядной женщиной для постсоветского пространства, что на этом можно было бы и закончить, однако именно она спровоцировала самый масштабный замес анонов в треде, именуемый мамкосрачем.
https://holywarsoo.net/viewtopic.php?pi … 2#p1650972
Аноны бились стенка на стенку пару дней, но потом успокоились, и до самого Внесения Хуя в треде была тишь и благодать.
Тима. Додоновский бро, которого она любит и чморит, потому что просто такая сильная водолеевская любовь. Производит впечатление самого адекватного человека в семье, но как знать. Одно время сидел на дайри под ником Балалаечник, однако опытные додведы утверждают, что это днявку вела сама Додо.

▼Свита Додо⬍

▼Бывшие соратники Додо⬍

Сорокин. Пожалуй, самая влиятельная бочина в жизни Додо. Именно с него, вернее с того образа, который исказила Додопризма, Додо долгое время лепила своих сомцов, а может и до сих пор лепит. Самый заурядный мариупольско-киевский простой пацан в татухах в дыбрах превращался то в анимешного мальчика, то в апасного парня с криминальными связями, то в классического додосамца. Додо кропотливо записывала всё о нём в днявку. И о свиданках, и о тусичах, и о быте, а также о таких деликатных вещах как ссанье мимо унитаза, анальном сексе, сексе почти что в присутствии родни, сексе лицом в диван и чуть ли не сомнофилии. Додо так горела им, как ни один сомец не горел своей сучкой. Но всему приходит конец, и вскоре пара разошлась, по версии Додо из-за пивного алкоголизма Сорокина, по версии анонов ПОТОМУ ЧТО ВОДОЛЕЙ. Впрочем, Додо ещё на момент отношений с Сорокиным подружилась в вовке с Сосисой, и уже вскоре почётное место сомца занял он.
Также с лёгкой руки анона обрёл прозвище кхал Сороко
https://holywarsoo.net/viewtopic.php?pi … 9#p2310779
Также явился в тред, принёс пару инсайдов разной степени интересности и не уходит *машет ручкой кхалу*
https://holywarsoo.net/viewtopic.php?pi … 3#p2510943
Маши. Маша Харченко и Маша Миднайт – одногруппницы Додо, которых долгое время аноны считали одним человеком. Учились с Додо в одной шараге, тусили в одной компании, варили мыло, ездили в походы. После того, как аноны стали лопатить днявку Миднайт, оказалось, что скорей всего именно она повлияла на сомнительное чувство юмора Додо. И скорей всего, Додо была в реале совсем не дерзкой чикой (кто бы сомневался), а странноватой девочкой, над которой беззлобно потешались даже близкие подруги, которым она могла дать отлуп только в комментариях в днявке. После выпуска Маши уехали из Мариуполя, сейчас практически не поддерживают связь с Дашей, а той и не надо.
Маузер. Она же Леди Арибет, Йети и Товарищ Маузер. Заслуживает упоминания исключительно из-за того, что совместно с Додо породила монструозный «Дом в котором мы живём». Также долгое время дружила с Додо, но сейчас практически не заслуживает упоминания.
Глорияскотт. Долгое время была бетой-соавтором Додо во времена Инсепшена и Вафли. Производила впечатление дерзкой чики, которой всячески шестерит Додо. Особенно это заметно по истории с Бьянкой и соответствующим тэгом. (см. Фригидная Бьянка) Разошлись в 2015 году то ли по политическим причинам, то ли из-за несовпадения фандомных интересов.
Сабира. Ещё одна бета-соавтор и подруга времён Вафли. Примечательна тем, что именно в салоне маркизы Сабиры маркиза Додо пизданула своё эпохальное про смазку литрами. По взглядам на жизнь и творчество недалеко ушла от Додо. В 2015 году перестала общаться из-за расхождения фандомных интересов, наверное.
Рогнеда-демон. Дева из инсепшенофандома. Была там самой близкой подругой Додо и самым преданным хомяком. Настолько, что заразилась от неё серебристым сиянием и стала писать такое же червепидорское фикло. Но после эпохального похода Додо на ФБ (https://holywarsoo.net/viewtopic.php?pid=767862#p767862) дружить перестала. Додо отреагировала как истинная Додо:

Как я, все-таки, радуюсь, что мы не переспали. Сейчас было бы противно.

Подробности расставания: https://holywarsoo.net/viewtopic.php?pid=146213#p146213
Щячло-тим. Косбенд, из которого наиболее близка Додо была Катя Оркл. Щячло-тим выгуливал Додо, зазывал на домашние вечеринки и в пабы, на что Додо реагировала как и положено Додо: хвасталась, сколько сисек и жоп она перемацала, травила туповатые байки и хвалила так, что лучше бы обосрала. Оркл помогала Додо в каких-то таинственных делах с ЗАГСом, доставала билеты на коны и давала советы по косплею. Однако в тред вбросили инфу, что Оркл дружит с Додо из жалости, и вообще весь Щячло-тим над Додо за спиной посмеивается. По странному совпадению вскоре Додо к Щячло-тим охладела, тусить с ними перестала, в дыбрах практически не упоминала. Окончательно поругались подруги после того, как Оркл попыталась дать совет по улучшению юбки и была дерзко послана нахуй.
Бобо. Она же Batty Boop, она же GIA. Дерзкая как пуля резкая, любит пояснять за даб-кон, сексизм и другие прелести. Соавтор Додо с 2015 года, ответственная за логику, матчасть, энциклопедические знания и сомцов. Начинала как рядовая хомка, но потом получила доступ к телу и мозгу богини. По словам Додо, именно благодаря ей мы можем наслаждаться образами Картмана, Дэдпула, Грейвза, Логана и других почтенных мужчин, которые через бобопризму превращаются в отбитых дегенератов с нежной душой. И не особо отличаются от сомцов авторства самой Додо. Но это не баг, а соулмейт. Бобо помогала Додо с косплеем Изеры-Пузеры, выгуливала Додо и всячески с ней нянчилась. Но концом прекрасной дружбы стал ужасный фик по юрцам, после этого Бобо пропала из соавторов и из жизни Додо. Что случилось между соулмейтами, можно только гадать. Впрочем, у Бобо всё хорошо, пожелаем ей удачи.
Тото. Она же CrazyTom. Артер и соавтор Додо. Не менее дерзкая, особенно со своими глуповатыми хомяками. Ответственна за создание дерьмодемонов и всего фикла по мультикам. В отличие от Додо развивается и прокачивает скилл каждый год, а также не сходится с Додо во мнении о некоторых персонажах, например, не любит шестёрку Брэди и насильника Эдди, на которых так дрочит Додо. Ныне с Додо не сотрудничает, что сильно отражается на её артерских способностях.

▼Дыбромемы, аскомемы, инстамемы, тредомемы⬍

Смазка литрами. Одна из причин, наряду с тупым блевотным фиклом, по которой о Додо завели именную тему. Началось всё у Сабиры, бывшей подруги Додо и соратницы по Вафле. Дама высказалась в защиту дядипитера, который написал некорректный глупый твит об изнасиловании, призывая мальчиков не быть насильниками, а девочек быть ледями. Естественно, это вызвало бурную дискуссию о виктимблейминге и культуре изнасилования,

пока в тред не вползла Додо и не высрала эпичное:

не умеешь воткнуть финку в глаз, не носишь с собой заточенную отвертку - вырабатывай смазку литрами и попробуй получить удовольствие

Скрин:

Обсуждение:
http://holywars.unoforum.pro/?1-2-60-00 … 1370893707
Смазку литрами припоминали Додо не раз в именном треде, а однажды доброжелатель принёс скрин в дискуссию у Мелемины, где Додо опять плясала, но не так лихо, хотя и назвала изнасилованную «малолетней девкой», а насильников «мальчиками».
Подробнее здесь:
http://melemina.diary.ru/p200072824.htm#674704231
Одеяло. Долгое время никто в треде не сомневался в существовании Сосисы, однако кто-то вбросил и стал усиленно раскручивать тезис о том, что муж у Додо ненастоящий. Аноны всерьёз или шутки ради подхватили это и даже придумали свои теологические течения на основе этого (см. Сосовера). Основные аргументы против существования Сосо: нет фото, некоторые факты о нём расходятся из дыбра в дыбр, по описаниям получается слишком карикатурный образ, практически нет инфы о родителях и так далее. Разумеется, Додо полыхнула и выложила в инсту фото:
https://www.instagram.com/p/BDciYILPzaP/
Отсмеявшись, аноны решили, что Додо совсем поехавшая, проводили следственные эксперименты и решили, что никакой Сосо, даже с очень длинными и стройными ногами, там бы не поместился. С тех пор Сосо получил прозвище Одеяло.
Периодически Додо выкладывает иные подтверждения существования Сосо
Подарок мужу https://www.instagram.com/p/BOCPv9cjjPn/
Очень смешная переписка https://www.instagram.com/p/BOR6uh1DRn7/
Могучая спинина https://www.instagram.com/p/BPyLaF8DMOv/
Могучая ручина раз https://www.instagram.com/p/BXtDx_gDaYk … y=vodolejs
Могучая ручина два https://www.instagram.com/p/whRwZwPzVQ/ … y=vodolejs (одно из первых фото в инсте)
Также в результате перепалки в комментариях с анонами Додо просрала шанс получить солидную сумму за фотографию своего ёбыря, и чтобы скрыть баттхёрт, стала шутить о воображаемом человеке-муже.
Также вносили инстаграм брата Никиты, на одной из фотографий можно было увидеть лик возможного прототипа Сосисы. Ныне нельзя, потому что нехуй.
Сосовера. Активное обсуждение существования Сосо подтолкнуло анонов на упорос про сосоверов, сосоатеистов, сосоагностиков и других. Первые верят в Сосо, потому что не могут поверить, что Додо такая дура. Вторые и третьи не сомневаются в дурости Додо или хотят потыкать её палочкой, поэтому подвергают существование Сосо сомнению. У сосоверов есть своя церковь со службами и оргиями, у сосоатеистов есть решимость.
Несмотря на (её/его) внешность. Додо написала историю о неебабельной с её точки зрения девочке Лене из лагеря, которую гнобили, а Додо шестерила и радовалась, что в кои-то веки гнобят не её. Сейчас она осознала, что была неправа, и ей Лену жалко «несмотря на её внешность». Пост притаскивали много раз, один из:
http://holywarsoo.net/viewtopic.php?pid=142582#p142582
Шоколадная жопа. Додо хвасталась успехами в фитнесе и вспоминала одноклассницу Иру, которая была тупой, доброй и с красивой задницей. Додо охарактеризовала цвет сракотана девочки как «кофейный», но со временем аноны, передавая эту историю из уст в уста, сделали попу шоколадной. Пикантность ситуации в том, что пост об Ире, её оттопыренной детской попке и прочем Даша писала не когда была молодой и глупой, а в 2014 году.
http://holywarsoo.net/viewtopic.php?pid=114568#p114568
Пантера. Додо такая Додо и вместо того, чтобы действительно фитнесом и ПП выпилить себе вожделенную фигуру, постоянно пиздит в днявке о своей стройности и красоте. Один из таких сеансов приосанивания особенно запомнился анонам, потому что Додо попутно обосрала ни в чём не повинную девушку.

Идешь куда-то, вся такая прекрасная, довольная собой, в разгаре овуляции.
Феромоны, феромоны, голова чистая, глаза подкрашены, ноги худые, жопа подкачанная, походка от бедра, раскованная пластика пантеры перед прыжком (с)
А напротив идет девочка, мрачная, хмурая, сутулая, голова сальная, и на физиономии прыщ на прыще.
Вообще, в большом городе клювом не щелкают, для меня норот уже давно слился в какую-то безликую сторукую стоголовую массу одноруких граждан, но иногда вдруг взглядом кого-то как выцепишь.
И вот вроде бы какое тебе до нее дело? А невольно подумаешь, мол, милочка, ну нельзя так с собой, нельзя.

https://holywarsoo.net/viewtopic.php?pid=793027#p793027
Помимо внезапной чистой головы и того, насколько этот образ расходится с реальностью (как подкрашивает Додо глаза мы все помним), анонам запал в душу образ шоколадножопой раскованной пантеры, с тех пор так Додо и зовут.
Бусики. Юная Додо в очередной раз хвасталась своей раскованностью и поделилась историей о некоем Лютике, при котором она зачем-то запихнула в вагину бусики. С тех пор несчастные бусики стали символом Дашиной воображаемой сексуальности, припоминаются к месту и не к месту.
http://holywarsoo.net/viewtopic.php?pid=34869#p34869
Жалко, но не очень. Дерзкая Даша однажды прибежала в комментарии к обсуждению авиакатастрофы и заявила:

А что забыл пассажирский самолет над территорией официально воющей страны? :crznope:
То есть, пассажиры конечно не виноваты, и их жалко (не очень, но допустим), но тот, кто корректировал курс - придурок и ебанавт :crznope:

http://holywarsoo.net/viewtopic.php?pid=128609#p128609
Высер был не так эпичен, как смазка литрами, но анонами запомнился и иногда припоминается, часто в тандеме с мемом про внешность.
Предыстория. Обязательная часть поста. Обычно совсем не соотносится с самой темой дыбра и нужна чтобы нагнать нужное количество знаков. В 2018 уже неактуально, потому что дыбры Доха забросила в угоду твитеру. Но мы надеемся на возвращение ссаных простынок с предысторией.
Так и живём/Такие дела. Додо считает хорошим тоном закончить пост такой фразой. Скорей всего подцепила её с лурки, а не с «Крестового похода детей».
Рыть хоботом. Мем аска. Додо очень гордится своей кропотливой работой с матчастью и назвала её как-то «рытьё хоботом». Так как фактологических ошибок у Додо едва ли не больше, чем всех остальных, то это действо и правда больше походит на рытьё хоботом, нежели на чтение источников.
http://holywarsoo.net/viewtopic.php?pid=423672#p423672
Также хобот любит появляться в дыбрах, озадачивая анонов своей уместностью. Хоботом Даша хрюкает, втягивает его и вытворяет другие невероятные вещи.
Дерзкая чика. Описывая своё беззаботное мариупольское действо, Додо часто называла себя «дерзкой». Сама. Наиболее исчерпывающая характеристика её юного альтер-эго.
Заточка. Обязательный атрибут дерзкого Водолея. Заточка появлялась в дыбрах много раз. Иногда она маскируется под финку, ножик или ещё что. Самое эпичное появление заточки случилось тогда, когда дерзкая Водолеиха решила поставить на место девицу в банке,
http://holywarsoo.net/viewtopic.php?pid=45831#p45831
а также когда Додо рассказывала своим ПЧ о правилах безопасности.
http://serebro87.diary.ru/?date=2005-12-24
Бочина. Одновременно является мемов фанфиков и дыбров. В фанфиках бочину любят оглаживать, возможно в неё даже пару раз сопели, не дотянувшись до подмышки. Один раз трахнули. В дыбрах у бочины, вернее бока некоего пахана, были более интересные приключения, так как её юная Даша однажды штопала.

А еще девочка когда-то живьем без анестезии зашивала этому товарищу бок, когда он еще не был старшим. Это нетрудно, как будто паралон зашиваешь. Только он еще и кровью заливается, стонет и дергается. Главное - относится как к куску ткани, иначе-пиздец, сама в обморок упадешь.

http://holywarsoo.net/viewtopic.php?pid=34775#p34775
Иногда на смену бочине приходит брюшина.
Приосаниться у гроба. Так аноны назвали премерзкий бестактный пост Додо о её посещении похорон.
Разбор поста, чтобы не мучить вас Додо лишний раз:
http://holywarsoo.net/viewtopic.php?pid=324277#p324277
Энциклопедические знания. На самом деле Додо не так часто нуждается в рытье хоботом, потому что полагается на свои обширные энциклопедические знания. Появились здесь:

По крайней мере, у меня энциклопедические знания. С одной стороны, они мне в жизни никакой пользы не приносят, с другой стороны моя профессия требует разбираться во всем понемножку, так что может и приносят.

http://holywarsoo.net/viewtopic.php?pid=509207#p509207
Учитывая, что Додо постоянно обвиняет других людей в тупости, то энциклопедические знания таки пригодились. По крайней мере с их помощью можно унижать других людей. А можно было бы использовать для написания фиков. Иногда хотя бы. Энциклопедические знания принято вспоминать во время очередных Дашиных проёбов в матчасти.
Фригидная Бьянка. Ещё во времена Инсепшена у Додо был враг – канонист Bianca. Додо настолько бесилась, что Бьянка смеет сомневаться в идеальности отношений Ортура и Хуимса, что посвятила ей целый тэг в днявке.

И один из моих самых любимых, если даже не самый любимый, это "Я Bianсa, и я фригидна. Сексу нихт." - его придумала Глория.
Это из инсепшен-фандома лично мой мем, так сказать.
Там есть одна барышня, у которой, конечно, есть и свои достоинства, но есть и огромный недостаток. Она кошмарная зануда.
И когда-то, когда я там еще жгла и пепелила, и в общем-то, было весело, эта лицемерная фарисейка сказала, мол, блаблабла, секс не главное, ну и подружки ейные тоже такие, мол, да-да, я секс вообще не люблю, я его не ем, а у меня и вовсе мужика-то не было. Глория на все это дело поглядела, и в аське мне сказала, с плохо скрываем презрением, она, знаете, у меня на язык резковатая, но умная и непафосная *сказал Водолей с плохо скрываемой нежностью*, мол, какое жалкое сборище анонимных сексоненавистников, так бы уже и говорили, мол, я юзернейм, и я фригидный, сексу нихт.
Так вот и повелось, я та еще, знаете ли, злопамятная уеба.

Что характерно, тэгом она пользуется до сих пор. Аноны стали в ироничном смысле называть всех неприятельниц Додо и в целом тех, кто не понимает сомцесучных отношений фригидными бьянками.
ПИРИВЕТ. Первое слово Додо в интервью на мультифандомном радио. Используется для изображения Додо в диалогах и просто так, когда хочется передать кому-то пиривет.
Кайлаксеры. Кайлакс были если не первыми, то самыми активными из тех, кто заманивали Додо в свой фандом и хотели от неё фичков. Вплоть до того, что готовы были заплатить, но Додо дерзко их отбрила.
https://holywarsoo.net/viewtopic.php?pi … 1#p1904511
Именно на кайлакс было написано больше всего обдодо в соответствующем треде. Дошло до того, что от упоминания кайлакса у Додо стал дёргаться глаз, а аноны не перестают веселиться.
Сага о хуедарителях. Где-то в начале 2017 года в треде стали всплывать предложения подарить уже Додо вибратор, потому что недоёбом прёт из её фичков и дыбров. Некто воспринял это всерьёз и стал планировать покупку для Додо в дар хоботохуя, нашёл курьера, и вот в мае сделка состоялась.
Отчёт дарителя https://holywarsoo.net/viewtopic.php?pi … 0#p2111240
Отчёт Додо https://holywarsoo.net/viewtopic.php?pi … 3#p2111403
Тред накрыло волной говна, все срались со всеми, тред бурлил долго, итогом стало изменение в правилах холиварки и периодические вьетнамские флешбеки у всех участников сражений тех майских дней. После этого внесли изменения в правила холиварки по поводу вылазок в реал к поциентам.
Писечка с ценником Для подготовки к косплею Вальжиры Додо записалась в фитнес-клуб. Среди его достоинств было отсутствие так называемых «писечек с ценником», которые сгоняют грамульку жира с жопы. Аноны долго гадали над этим ребусом и решили, что Додо так называет фитоняш. С тех пор всех ухоженных и гламурных девушек и сучек периодически именуют так.
Помидорки черри Однажды Додо решила накормить Сосо пастой, полезла в интернет и ужаснулась, что оказывается, для приготовления простой пасты нужны такие редкие и дорогие ингредиенты как помидорки черри и кедровые орешки. Глумливые аноны не разделили ужаса Додо, и с тех пор именно помидорки черри стали символом обычной вещи, которая для Додо «дорохо-бахато».
Анон-в-Версаче. Однажды юная Додо хвасталась, как её в 17 лет купила на две недели взрослая женщина, которая носила костюм от Версаче. Аноны погыгыкали и забыли, но тут у Додо косплейный кризис, она второй раз клянчит деньги и настолько отчаялась, что согласилась писать за деньги фикло. Анон заказал ей фик по фандому Team Fortress 2 и по пейрингу Хэви/Медик. Анона, который обеспечил всех едой на ближайшие пару месяцев, тут же окрестили Аноном-в-Версаче. Впрочем, сама Додо своего благодетеля пренебрежительно зовёт «Тян-с-дремелем», потому что предоплатой за фик стал дремель.
Результатом стал средней унылости фик Red Zhara. От гонорара Додо слегка тронулась мозгами и решила писать за донаты. Ценник, однако, на писечку не вешала, а дерзко посылала всех к "тёлке с дремелем", чтобы выяснить, за сколько можно купить Додо на две недели. Аноны хотят верить, что все последующие заказчики - воображаемые.
ОЧНИТЕСЬ, БЛЯДИ! (Остановитесь, бляди! Помедленней, бляди! и производные) В треде в очередной раз стало скучно, фикло не радовало, поехавшая кукухой Даша больше раздражала, чем веселила, начался какой-то вялый срачик, в который ворвался то ли хомяк, то ли набрасывающий анон, то ли набрасывающий хомяк, и попытался призвать всех ПОКАЯТЬСЯ ИБО ГРЯДЁТ патетичным "ОЧНИТЕСЬ, БЛЯДИ!"

Какие пруфы, вы совсем, что бы подстегнуть новую волну негатива? Что бы вы друг друга за интересные темы и острые шутеечки нахваливали, еще раз, с вами бесполезно что-то обсуждать, просто прошу, те, кто знают что сделали очень мерзкое дело, на вас это конечно не подействует, но подумайте, что если такое будут присылать вам или вашим близким, очнитесь бляди

Аноны прониклись и тут же натащили контента с броской фразой. С тех пор фраза используется и чтобы призвать всех к порядку, и когда нет сил терпеть анал-карнавал, и просто так.
Червепидор (червепидорский, червь-пидор итд). Самая ёмкая характеристика персонажей Додо. Термин позаимствован из пасты про червя-пидора, хуже которого нет. Применительно к героям додописева прижился именно вариант "червепидор". Впервые стал применяться во время чтений "Дома в котором мы живём", а затем постепенно распространился по всему треду.

▼Мемы из фанфиков⬍

▼Общее⬍

Сомец, сучка, мудроженщина, статисты, дети. Стандартный набор ролевых моделей в фанфиках Додо. Так как Даша не может передать канонный характер, то смело ебашит ООС.
Сомец – топ, мускулистый, волосатый, ехидный, иногда тупой, властный, жестокий и агрессивный. На самца Даша нежно подрачивает, жалеет и выписывает с любовью.
Сучка – самоназвание всех боттомов Додо. Сучка всегда жеманная, истеричная, не знает чего хочет, зависима от самца, стыдлива. Сучек Додо не любит, поэтому старается описывать их как можно более раздражающими и вызывающими брезгливость даже у самых чувствительных читателей. Даже в ситуациях, когда сучке нанесен серьёзный моральный и физический вред, то представлена она карикатурно, её страдания ничтожны, по сравнению со СТРАДАНИЯМИ сомца.
Мудроженщина – эпизодический герой или героиня, к которому приходит сучка за советом. Как адепт Валяевой, мудроженщина призывает сучку смириться с сучьей судьбинушкой, терпеть и быть шеей.
Статисты – картонки, выстраивающиеся вокруг топа и боттома. Не нужны.
Дети – то же самое, что статисты, только преподносятся нам как самое дорогое и прекрасное в жизни пары. Тоже не нужны. Иногда вырастают и тоже становятся самцами или сучками. Такой вот додоворот хуйни в природе. С появлением детей Додо не заморачивается никогда, либо у неё омегавёрс, и ребёнок появляется оттуда же, откуда и фикло Додо, либо мудроженщина/сучка рожает гомосексуалам дитя на радость, либо ребёнок вообще берётся ни с хуя: находится на пороге, берётся и усыновляется/удочеряется вот так просто, или просто вот.
Хэппи Энд. Так как у Даши постоянно кончается ресурс, она старается окружать себя только положительными вещами. Поэтому какой бы пиздец ни происходил в её фикле, они всегда заканчиваются взаимной любовью и флаффом. Обычно герои милуются после поёбки, обсуждают будущее, пикируются и мечтают о прекрасном будущем. Предположительно стремление после изнасилований, избиений и унижений навязать героям хэппи энд пришло к Даше из романов Беатрис Смолл, либо из яойной манги.
Порванная жопа. Так как первое соитие в фикле Додо происходит обычно без согласия боттома, то итогом становятся многочисленные разрывы прямой кишки. Во многих фанфиках есть сцена, где сучка с грустью рассматривает в зеркало свой несчастный сракотан. Иногда сомец милостиво лечит своего нижнего подорожником и лечебными ягодами. Порванная жопа призвана подчеркнуть неуместность и абсурдность хэппи энда в итоге.
Зоопарк и пиздец. Даша очень любит анималистичные и очень странные сравнения. Очень часто у неё появлялись «распятые лягушки». Кто-то натягивался на член туго как перчатка. Кто-то лежал как пожилая морская звезда. За животные и стрёмные сравнения принято опрокидывать рюмочку.
Сопение. Сучки, реже самцы, очень любят сопеть. Иногда даже обижено. Сопение может выражать недовольство или любовь, если сучка сопит в подмышку, бочину или другую часть тела. Я не знаю, как это выглядит в реальной жизни, потому что у меня из любителей посопеть не во сне есть только кот.
Вяканье/ляпанье/бряканье/рычание/дружеское ржание/и так далее. Так как Даша пишет не ангст, а юмор, то нормально герои у неё не говорят, а ведут себя как персонажи Дарьи Донцовой.
Суржик. Додо в 80% случаев пишет не о России/Украине, но это никак не сказывается на речи героев. Поэтому если японка чешет сопатку, а англичанин поминает Доктора Пилюлькина, то не паникуйте и расслабьтесь – это Додолей.
Синситиуполь, Гарлемуполь, Нью-Мариуполь и другие занимательные топонимы. Реальный Мариуполь – крупный украинский портовый город, один из промышленных центров. Не Киев и не Москва, но и не жуткая провинция. Однако в устах Додо Мариуполь превращается в криминальную клоаку, эдакий Син Сити с постсоветским колоритом. Из дыбров жуткий близнец Мариуполя часто переползает в фики, прихватив с собой пучок гопников, которых Даша выдаёт за персонажей канона. В каком бы городе ни происходило действие фика, в Москве или Будапеште, это всё равно всегда будет Мариуполь.
Раздался в плечах. Безобидный штамп, который Додо задрочила до состояния идиотизма. Штамп кочует из фика в фик. В плечах у Даши раздаются как самцы, так и сучки, а иногда даже статисты. В последнее время плечи уже не радуют анонов, а жаль.

▼РПС по «Александру»⬍

▼ПЛиО⬍

Хлорка. Очередная демонстрация альтернативного восприятия Додо. Теон подметил, что сперма Рамси по вкусу напоминает хлорку.

У спермы Рамси привкус хлорки. Дезинфектор, мать его

Аноны охуели и на всякий случай решили поискать инфу. Оказалось, что у некоторых кунов сперма действительно имеет запах хлорки, но чувствуется он только при венерических заболеваниях. О вкусе хлорки история вообще умалчивает. Храбрый критик пытался даже в комментариях к фику воззвать к совести беты Додо и узнать, как хлорка прокралась в описания, однако Даша дерзко отправила критика сосать хуи, забанила и стёрла его посты. Но оставила свои ответы.
В рот ебамси. Тут сложно сказать, из аска пошла эта фраза или из фикла, потому что мы не знаем, что было раньше. Кто-то из анонов спросил в аске Додо, скоро ли ждать трамси, на что богиня ответила: «В рот ебамси!», демонстрируя усталость от этих назойливых поклонников. До выхода фика именно «вротебамси» было кодовым именем грядущего пиздеца. Аноны даже вспомнили старый комикс о Бамси. Затем появился фанфик, а вместе с ним и внезапный «в рот ебамси» в сцене, где голубки милуются.

- Вонючка-сучка, - тут же поддразнил его Рамси, еще и бровями подвигал, паршивец, раскрепостился, однако.
- Рамси в рот ебамси! - ляпнул Теон.

Зловещие ушки. Перекликаются с ушками из этой темы http://holywarsoo.net/viewtopic.php?id=32 Принадлежат Рамси-Саймону, приводят в ужас Теона и появляются в фике так часто, что могут тоже быть вполне себе самостоятельным героем.

▼Начало⬍

Пуховый платок. В фике Sub Rosa патриций Артур почему-то кутался в пуховую шаль.

На открытом, продуваемом западным ветром балконе было прохладно. Артур оглянулся, а смышленая рабыня тут же подала ему плотную шаль. Артур небрежно накинул белую мягкую ткань на плечи, провел краешком по щеке, наслаждаясь ощущением нежного пуха.

Анонам представился Артур, который как бабуся закутался в оренбургский платок, что на самом деле имела в виду Додо - загадка.
Двучлен. С персонажами Инсепшона в фиках Додо постоянно происходит какая-то невнятная хрень. Например, однажды у Имса выросло два члена в "Дороге на Стокгольм". Что он с ними сделал? Трахнул Артура. Описание членов:

два члена, висящие один над одним. Верхний был потолще, солидно болтался, а нижний, потоньше, почти спрятался у Имса между ног. Артуру даже плохо стало от этой явной уродливой мутации. И, отчасти, от того, что они… эти вот штуки, были в нем, два сразу. Боже, какое же Имс чудовище, мерзкое и страшное.

Жук-томат. Коварное насекомое, которое пропустили аноны во время первых чтений «Дороги на Стокгольм».

Артур помотал осоловелой головой, раскраснелся, как жук-томат.

Насекомое это настолько понравилось анонам, что прочно засело в треде и неоднократно использовалось в обдодо в самых экстремальных смыслах.
Бонус: Эдди Рэдмейн в свитере с жуками-томатами https://holywarsoo.net/viewtopic.php?pi … 5#p1775565

▼Наруто⬍

▼Фантастические твари⬍

Крипищит, он же Credence Split - новый мем и эпоха в жизни треда, ознаменованная торжественным приходом Додо в фандом Фантастических Тварей. Ждали его аноны долго, с того самого момента, как мать фандомов дошла до кино и высрала рецензию, из которой стало ясно: фильм она смотрела шоколадной. Через призму. И то только когда на экране были Фаррел с Миллером.
Через пару дней в аске Додо пообещала фанфик, и соскучившиеся по свежатинке аноны встали в стойку.
Атмосфера в треде воцарилась нервная, с предварительными стартами, бронированием билетов на экспресс "Земля-Плутон" и вангованиями по артам Тото. Масла в огонь добавил крысокун, проникший в святая святых и вынесший оттуда плотбанни грядущего фикла. Высылал он добычу только на фейкомыло, спрятанное под спойлер, и не все аноны дотерпели до премьеры…
А потом фик вышел. Он был настолько мариуполерожден, хоботосотворен, стозевен и лайяй, что охуели даже старожилы треда. Восемь глав концентрированного пиздеца, любовьки через додопризму, ошметков картона и Мариупольверса. Невероятно, но факт: в тотальной АУ Додо умудрилась проебать ВСЕ. От логики и матчасти до внешности персонажей.
Тред стартанул, ухнул и бросился вперед. Аноны горели как никогда - в программе были массовые полеты на Плутон и за пределы Солнечной Системы, чтения, раздодонивания, обдодонивания и даже подкасты. В итоге фик читали пять разных чтецов, передодонивали более двух десятков раз, причем несколько раз - не плотбанни, а полноценными фиками. Кто-то предложил называть фик Creepy Shit - название русифицировалось и превратилось в глагол. Аноны крипищали, сходили с ума и креативили как никогда. В треде надежно поселился дух русреал!ау, выросший в отдельную вселенную, и в отличие от додоверса, уютной, ламповой и мимими. По меткому выражению одного из анонов, тред играл с акулой в чехарду.
Отдельной строкой стоит выделить телемосты. Охуевшие от еврейского мальчика Криденса, изнасявок и ООС неба и Аллаха аноны и дайри-юзеры попытались объяснить Додо, что пишет она всратую ебанину. Не помогло. Мать фандомов бомбанула и выдала крипищит-2. Тридцать тысяч слов еще большей ебанины, бреда, ушей автора и чистого безумия. В образе глухого Криденса-видеоблогера Доло вывела себя, себя лапочку, осаждаемую злобными хейтерами. В образе Грейвса, читающего криминалистику в НИУ Шарага-вуз и живущего в трубе с пираньей и холодильником ЗИЛ - собирательный образ анонов с холиварки, разумеется, хейтящих бедную булечку ни за что и, разумеется, сгорающих от страсти и желания булечку трахнуть. На этот раз полет на Плутон был посложнее - трудно следить за навигацией и при том хохотать истерически. Сезон завершился, вероятно, тем, что Додо не написала про еврейскую свадьбу, сиквел «Не убоюсь козла» и другие ужасы, и слава великому Сосо Шрёдингера!
Крипищит был настолько могуч, что аноновские чудеса словообразования даже попали на башорг https://bash.im/quote/442833
Труба. Додо часто селит своих сомцов в лофты, не совсем понимая и представляя, что это такое. Не избежал этой участи и серебристый мудогрейвз.

Грейвз загнал машину на подземную парковку, поднялся на лифте на самый верх, в свой лофт, захлопнул тяжелую дверь, оббитую сталью

Увы, Грейвз не взмыл на лифте в небеса и не сгорел в верхних слоях атмосферы. Такие странности с лофтом не остались без внимания чтеца.

Короче говоря. Додо, тут такое дело - лофт это жилье, которое переделано из нежилого, обычно складского или промышленного, помещения. Завода, например. Квартира с открытой планировкой - это ее не лофт. настуканное хоботом - это еще не фанфик. У тебя тут "самый верх" звучит так, будто это шестидесятый этаж, и, видимо, это ты и имеешь в виду, зная, что в Нью-Йорке буржуи понастроили небоскребов. Тем не менее: промышленное здание в Нью-Йорке оно не будет высоким. (если только Грейвз не поселился в заводской трубе).

https://holywarsoo.net/viewtopic.php?pi … 5#p1717255
Хотя лофты бывают многоэтажными (как в фильме, собственно «Лофт», например), чтец и аноны немного тоже проебались с матчастью, образ Грейвза в трубе так понравился анонам, что тут же породил фанарты и обдодо.
Перегнувшаяся Куини. Во втором крипищите была классическая сцена «Сучка общается с мудроженщиной», во время которой Криденс с вибратором в жопе вёл светскую беседу с Куини. И всё бы ничего, однако беседу прервало странное.

Она улыбнулась, перегнулась и помахала толстячку рукой. Он тоже помахал ей из-за стойки.

Додо и Бобо просто забыли слово «обернулась» или «наклонилась», или ещё какое, а аноны потом два раза по несколько страниц играли в тетрис из людей, мебели и ниш.
Вскоре глагол "перегибаться" стал применяться ко всем вещам, из которых Додо делает странное: логики, пространства, времени, архитектуры, анатомии, неба и Аллаха.
Мальчик-беда. Вообще-то появился в фикле про Додопула, Баки с разрывными патронами и пьетроганами фоном в качестве описания юного Пьетро.

Позади Логана, небрежно обхватив кожаное седло длинными загорелыми ногами, сидит мальчик, которого Уэйд сперва принимает за девочку. Мальчик тоненький и совсем молоденький, лет семнадцать, может быть. Копна длинных, серебристо-платиновых волос перехвачена красной банданой. У мальчика обветренные губы, покрытые шелушащимися корками, и черные глаза, в которых чертики скачут. Мальчик-беда.

Но аноны настолько охуели от очередного Пьетро в роли Резиновой Зины, что пропустили мальчика-беду. Второе дыхание он обрёл после автозамены.
Анон так хотел от Додо фик по «Фантастическим тварям», где про Ньюта и Якоба будет хотя бы пара слов, что сначала написал саммари
https://holywarsoo.net/viewtopic.php?pi … 3#p1714203
А потом додал себе сам
https://holywarsoo.net/viewtopic.php?pi … 1#p1714321
Аноны оценили контраст между канонным Ньютом и мальчиком-бедой, возгорелись, и с тех пор так его и называют.
Также аноны наконец-то оценили всё величие и красоту пиздеца отрывка с мальчиком-бедой, поэтому периодически приносят автозамены с другими персонажами. Легендарный эпизод аноны узнают с первых нот, даже если он сильно перегнут.
Ресурс и триггер. Додо дерзкая и ненавидит нытиков, но при этом сама периодически жалуется, что её ресурс не выдерживает даже такой безобидной вещи, как фанфики без хэппи энда по-додоновски. Вместо того чтобы пожалеть Булечку, аноны принялись глумиться и юзать термин «ресурс» всякий раз, когда говорят о чём-то непривычном для Додо.
Додо, кстати, первая, кто спешит приосанится над тумблероняшами и теми, у кого есть свои триггеры. Но когда дело доходит до самой Додо, то какие тут шутки. Когда Додо спросили, чем же ей так не понравился Ньют, она заявила, что

У меня, наверное, просто триггер сработал, я настораживаюсь, когда человек со мной говорит и в глаза не смотрит, в этом что-то неприятное и тревожное есть.

Разумеется, речь не шла о тех самых триггерах, но анонов было не остановить.
Профессор Лушпайка. Аноны были потрясены «профессионализмом» главного героя крипищита2 (он же второй фик Богини с грейденсом «Каким бы ты ни был ляляля тополя»), поэтому решили, что самое место такому профессору в какой-нибудь занюханной шараге. Анон тут же выдал креатив:
https://holywarsoo.net/viewtopic.php?pi … 9#p1718319
Слово «лушпайка» как нельзя лучше подходило в качестве погремухи к мудаковатому профессору. Впоследствии аноны часто звали так Мудогрейвза вообще.

▼Юри на льду⬍

▼Русский рэп⬍

Додоргород После сезона про косплей и Анона в Версаче сериал, казалось бы, больше не сможет удивить анонов, но как бы не так. Некто неизвестный и неясно, существующий ли вообще, заплатил булечке за фик по рурэпу (РПФ, фандом, основанный на русскоязычных рэп-баттлах, где главными героями являются сами исполнители).Аноны затаили дыхание...
Первые ласточки не замедлили себя ждать. Пока все ванговали, кто будет сомцом, кто сучкой, и не схлопнется ли додореал от русреала в черную дыру, Додо рэп послушала. Додо рэп оценила. Сценические образы рэперов, тексты песен, реальная ебанутость некоторых из них и осознание того, что ей, ей лапочке, платят за набитое хоботом, окончательно подкосили и без того слабую психику, и из глубин булечкиного подсознания восстала дерзкочика с заточкой. Додо бодро кидалась (да и кидается до сих пор) хуями в ответ на набеги анонов, критику, неприятные вопросы, вопросы, на которые ей не хотелось отвечать... да в общем на все, что не было восторженным писком хомок.
А потом начался онгоинг. Фик Додо выкладывала по главам, и от каждой тред крыло хлеще, чем Мирона под спидами. Сюжет фика было невозбранно, целиком и полностью спижжен с альбома "Горгород" того самого Оксиморона. Сам Окси был злобным Собяниным мэром, Охра - его первым помощником, а Гнойный - местным и.о. Навального, которого слишком часто в автозаке по голове били. Абсурд и нелепость происходящего в фике зашкаливали. Работа мэра состояла в основном из падений в сисечки случайным девицам, махания хуем в панорамное окно и дроча на и.о. Навального. Протест же и.о. Навального состоял в раскидывании листовок, которые в том же количестве собирало местное КГБ и дерзкочиковании перед гестапо. Ну еще в написании порнорассказов про мэра и попытках заблудиться в совершенно прямом тоннеле.
Сам фик породил несколько отдельных мемов.
Охра в шарфе. Благодаря творческому гению Додо, бедный не снимающий шарфа Охра выглядел единственным, кто занят хоть каким-то делом, а не только беготней с хуем наперевес и бухлом. Аноны радостно нафанонили, как он пашет на всех, разгребая навороченное за Мироном, и отчаянно юстится, прекрасно понимая, что ничего ему не светит.
Тазик/утопить/тазик с цементом. В первых главах была сцена, как одного из врагов Мирона, Шокка, топят старым методом мафии. Ноги в тазик с цементом и потом в воду. Увы, опять же,благодаря таланту Булечки, вышло так, словно Шокка топят на мелководье, где не утонула бы и курица. Аноны так и не разгадали сцену, но тазик им полюбился и стал отдельным героем треда. Его героически покупали в хозяйственном под злобные взгляды продавщиц, в нем топили Шокка, в нем же Шокк ускакал из додоверса (и тут стоит за него порадоваться). Его привязывали к бетономешалке, отправляясь в свадебное турне.
Сложным отношениям Мирона, Охры, Шокка и тазика, порой ненавязчиво мутировавшего в ночной горшок, посвятили целую серию артов.
Блыманье. Есть прекрасное слово "блымать", то есть, "мигнуть", "сверкнуть глазами" и так далее. Додо, как обычно, всунула не то слово не тому человеку, похожему на Гнойного, который больше на суржике не говорил. Анонам слово понравилось вне контекста. "Блымнуть" приобрело множество значений, от "засмеяться" до "письнуть".
Текстильщики и додохаки.Второй фик по русскому рэпу на сюжет «ханахаки» (который аноны тут же окрестили «додохаки») был менее задорным. Единственное, что позабавило анонов, это очередной Мариуполь, кокетливо маскирующийся под Москву, в котором «скорая» не едет в Текстильщики, такой вот опасный район.
Отсосины, вилки и катарсис. Третий фик оказался ещё более унылым, чем «додохаки». Додо ввела тонну персонажей, которые делали… что-то. В основном трахались и разговаривали об отношениях, в перерывах неуклюже выпиливали людей. Весь макси выглядит как один большой пролог. Свои неуклюжие попытки создать интригу Додо назвала «закрутить катарсис», а ведущие в никуда линии героев «сюжетными вилками».
После этого все фанфики по русскому рэпу слиплись в один вонючий ком, в котором не было ничего доставляющего или запоминающегося. Но мы верим, что в новом фандоме Додо нам дододаст!

▼Разное⬍

Изменения в правилах форума
Тема додополитики

▼ Почему удалены часть мест обитания⬍

Анон · 2014-12-15 08:57:08

Анон, могу и выложить, но может ссылочку проще тебе дать? У меня там всем ветрам открыто или ты на дайри не зареглен?

так как она привносит суржик в атмосферу американских фильмов и сериалов, так и пейсатель мог привнести пару англицизмов в свой фик.

чот не доперла, слушай, надо было! но пара пасхалочек у меня там есть, внимательный и дотошный читатель найдет артуров пуховый платок :trollface:

Анон · 2014-12-15 09:15:17

Выложить сюда, чтобы сохранилось для истории).

Анон · 2014-12-15 09:18:23

Анон пишет:

Няш, а выложи потом комдива сюда полностью под катом, мимими?

плюсую, на дайри каждый раз не набегаешься.)

Анон · 2014-12-15 09:37:17

а я нашла пуховый платочек Артура, дадада

Анон · 2014-12-15 09:43:26

Название: Товарищ Комдив
Рейтинг: высокий
Бета: Бэто
Гамма: Добрый Анон

▼Скрытый текст⬍

Тимоша, хрупкий, почти прозрачный, кутается в старую солдатскую форму, не понимает до конца, что происходит. А Злой Укр, назовем его комдивом Василем, получает на него документы у полкового писаря, заполняет форму, привычно, как будто не человека принимает, а оружие или обмундирование, не обращая на парнишку ровно никакого внимания.
– Как назовете, товарищ комдив? – между делом интересуется писарь, не поднимая головы от документов и деловито поскрипывая автоматической ручкой.
– Да как, – задумался комдив, – не знаю даже. По табелю как проходит?
– Тимофей.
– Ну вот и будет Тимошкой, чего мудрить.
– Многие имя меняют, пока возможность есть. Потом захочется вам, чтобы он на Эдуарда откликался, а нельзя уже будет. Документы менять, заявление писать, новый паспорт на него получать, клеймо перебивать – это же целое дело.
– Да бог с тобой, Николаич, какой Эдуард, у него вон на роже написано – "Тимошка", – комдив неожиданно повернулся к Тимоше, схватил за подбородок мозолистыми холодными пальцами и заглянул тому в глаза. Тимоша чуть не разрыдался от страха и неожиданности, поэтому вместо ответа из него вырвались только пара всхлипов да почти девичий глубокой стон с присвистом.
– Хлипкий какой, не помер бы, – насупив брови, пробормотал Василь.
– Забирай, менять не на что. Там одни старики остались. А с ними, сам знаешь, сколько возни.
– Твоя правда, Николаич.
– Распишись, – писарь сунул комдиву пачку хрусткой от исписанного документации, дождался, когда Василь привычно подмахнет бумаги, деловито сложил все в пухлую стопку на правом углу стола, отдав Василю паспорт и накладную на Тимошу. – Поздравляю, товарищ комдив нацгвардии, с получением наградного раба, так сказать, трофейного, за честь и отвагу, проявленные в бою с сепаратистской гнидой.
– Слава Украине! – привычно пробасил комдив, развернулся на каблуках и пошагал к выходу, таща за собой слабо всхлипывающего Тимошу.

Квартира комдива оказалась большой, гулкой и какой-то запущенной. Будто не хватало одного только комдива, чтобы вдохнуть жизнь в эти сумеречные помещения, в которых когда-то стояла важная рождественская ель, слышался топот множества детских ножек, ворчала няня на немецком, и papa тихо читал maman стихи по-французски. Высокие потолки, чернеющие проемы окон, полураспахнутые двери, за которыми угадывалась очередная комната, а может, коридор, – Тимоша оробел и замер в прихожей, вытирая замерзший нос рукавом. Впервые мальчишка попал в такую большую квартиру. Семья его ютилась в двух комнатах под крышей старого барака, бывшего когда-то солдатской казармой. Спать приходилось в одной постели с крупной, дебелой сестрой, которая вечно отбирала у него одеяло и шепеляво жаловалась на него маменьке – что, дескать, у Тимки опять ноги ледяные как у жабенка, того и гляди, бородавки навылазят. Тимоша вспомнил лицо сестры, очнулся от странного очарования квартиры и вдруг зарыдал в голос, подвывая и захлебываясь. Реальность накрыла его ледяной волной. Не будет больше никакой сестры и барака. Ничего больше не будет. Только страшный комдив Василь, его жуткая квартира и неизвестность.
– Ну что ты, дура, выть-то, – устало заворчал за спиной Тимоши комдив, стягивая сапоги и закрывая дверь, – как будто я тебя без ножа жрать буду. Замолчи уже. И не балуй мне. Попробуешь сбежать, поймаю, пристрел. Понял?
– П-понял, – захлебываясь, ответил Тимоша, размазывая слезы с соплями по щекам. Бежать, как ни странно, ему совсем не хотелось. Он видел, что делают с беглыми рабами, небольшим своим умишком понимал, что на улице ему не выжить. На город опускалась зима, а из теплого у мальчишки была только старое солдатское обмундирование летнего образца со срезанными нашивками, подкатанное в рукавах и штанинах да перехваченное в поясе обрывком грязной веревки, но штаны то и дело сползали, угрожая показать тимошкин стыд хмурому насупленному миру.

Комдив оказался человеком неприхотливым и даже аскетичным. Спал прямо в своем кабинете на длинном кожаном диване с высокой спинкой. По разумению Тимоши, такие диваны должны были стоять в квартирах у чекистов: строгие и черные, со скрипучими подушками и аккуратными пуговками, венчающими симметричные ромбы подушечного узора. Стол комдива был завален бумагами, мягко светила зеленым стеклом уютная лампа на краю, играя на гранях забытого стакана с остывшим чаем. Тимоша успел разглядеть на одной из стен большую карту местности, исчерченную пунктиром непонятных разноцветных стрелочек, когда комдив взял его за плечо и повернул к себе:
– Спать будешь в соседней комнате. Не шуми. Уборная в конце коридора. И помойся, воняет от тебя, как от кутенка, – Василь поморщился, будто пытаясь что-то вспомнить, оглядел тощего Тимошу с ног до головы и вышел из комнаты, оставив того растерянно стоять посреди комнаты. Вернулся через несколько минут с ворохом белого тряпья и бруском дефицитного мыла.
– Тут постельное, полотенце и рубаха моя старая. Иди. Мне поработать надо.
Василь сунул Тимоше в руки тряпье и выставил того из кабинета, закрыв дверь. Тимоша еще несколько секунд постоял под дверью, бездумно прислушиваясь к тяжелым шагам комдива и пытаясь разглядеть конец темного коридора, в котором, по словам комдива, была уборная. Плакать больше не хотелось. Хотелось забиться в самую глубокую щель и забыться на несколько часов от ужасов прошедшего дня.

Первые несколько дней Василь будто и не замечал нового жильца в своей квартире. Утром уходил в штаб, брал рабсилу (да что за слово такое, придумали тоже) с собой. Тимошка терся под ногами, чистил сапоги, приносил чай, болтать не болтал. Да и не был комдив любителем задушевных разговоров, а Тимоша оказался очень тихим и затравленным, проблем не создавал, разве что иногда громко сопел, не решаясь заговорить, и мыргал на комдива удивленными глазищами из-под белесых ресниц. Больше всего комдива тревожила мысль, что мальчишка попробует удрать или напакостит в его бумагах – обольет чем по скудоумию. Но в кабинет Тимоша без спроса не лез, да и удирать вроде как не планировал. Вечером возвращались домой на рабочей машине. Тимоша относил его форму прачке Варваре с первого этажа, обстирывавшей одинокого комдива (бывшая жена, творческая натура, не выдержала тягот военной жизни и сбежала с театральным конферансье, оставив Василя с разбитым сердцем; пил он тогда неделю, но ничего, прошло, только вот так ни с кем больше и не сошелся), чистил сапоги и командирскую форму на утро, разжигал плиту, грел чай в большом медном чайнике и относил комдиву традиционный стакан крепкого чифиря в кабинет (где тот уже хищной птицей замирал над документами, доделывая то, что не успел днем в штабе). Перекусывал на скорую руку, мыл мурло и шел спать.

Василь потер гудящую голову. С утра приехала в штаб проверка из столицы. Жирная штабная крыса засовывала нос в их дела, тыкала пальцем, давала указания и все причмокивала полными губами да многозначительно позвякивала планками с орденами.
Комдив таких на дух не выносил. «Сука тыловая. Отсиделся, гнида, в тепле, пока я за тебя, тварь, кровь проливал, а сейчас будешь мне тут указывать, мразь», – зло думал Василь, поглядывая на то, как суетилось перед столичным чином местное начальство.
– Тимошка, – позвал он мальчонку, – испарись до вечера, чтоб я тебя не видел. Иди домой и жди меня. Буду поздно. Порядок наведи, полы помой, отнеси Варваре белье. Вот тебе деньги, купи чего-нибудь пожрать. Если патруль спросит, скажи, чтоб звонили в штаб, я добро дал на перемещения. Ну, чего встал? Бегом отсюда.
Василь в первый раз отпускал Тимошу одного, и внутри шевельнулось было сомнение, но комдив отмахнулся: не до того сейчас. Тимоша только кивнул и выбежал из кабинета.
Домой комдив вернулся за полночь. Квартира встречала черными окнами и тишиной. «Спит, что ли?» – удивленно подумал пьяный Василь, кое-как сняв сапоги. Проверяющего повезли в ресторан, взяв в компанию пару симпатичных шифровальщиц; звали и комдива, но тот отмахнулся, остался в штабе, где и напился вместе со своим комбригом, начав трофейным коньяком и закончив пролетариатским спиртом, коего Михайло принес две фляги. Злость, как ни странно, не только не улеглась, но и усилилась. Василь чувствовал, как горячее и жгучее закипает в груди, да все не уймется.
Тимоши дома не оказалось. «Щ-щенок, – все больше и больше ярился Василь, – поймаю, убью».
Словно ответом на его мысли тревожную тишину квартиры разрезал телефонный звонок.
– Да, говорите, комдив, – рыкнул в трубку Василь, – да, мой. Где? Нет, разрешил. Везите домой. Какой письменный? Я ТЕБЕ КТО?!!! КОМДИВ ИЛИ ХЕР СОБАЧИЙ??? Представился по уставу, я сказал!!! Чтоб через пятнадцать минут он был у меня, или я тебе завтра такой «письменный пропуск» устрою с занесением в личное дело, что мало не покажется!!! Совсем, суки, распустились!!! Быстр-р-ро, я сказал!!!
Комдив с раздражением швырнул трубку на рычаг. Патруль поймал Тимошу в старом городе, в районе бывших казарм. Василь с силой сжал пальцы в кулак. «Прибью, как есть прибью», – с холодной ясностью пронеслось вдруг в голове.
Десять минут спустя (комдив успел дернуть водки, снова погружаясь в тяжелое сонное опьянение, которое начало было проходить) в дверь торопливо застучали. На пороге оказался высокий румяный молодчик в форме патруля с винтовкой на плече, держащий испуганного Тимошу за шкирку.
– Товарищ комдив, – начал было солдат.
– Пшел вон, – бросил Василь, затаскивая Тимошу в квартиру и захлопывая дверь.
Тимоша поскользнулся на мокром от растаявшего снега паркете прихожей, неловко взмахнул руками и полетел прямо на комдива, пытаясь закрыть голову руками, но не успел. Сильный удар в плечо буквально припечатал его к стене.
– Набегался, с-с-сука? – прошипел комдив. – Я тебя предупреждал, – и ударил еще раз. И еще.
Бил Василь страшно, удар у него был тяжелый и точный. Тимоша захлебывался брызнувшей юшкой и тоненько повизгивал-умолял:
– Мама! Мамочка! Не надо! Пожалуйста!!! Не… – еще удар, и еще. Каждый раз, когда Тимоша падал на пол, комдив вздергивал его за шиворот и бил снова.
– Я к маме ходил, я не убегал, – из последних сил просипел Тимоша, чувствуя, что свет начинает меркнуть, и разум тонет в тумане боли.
Замахнувшийся было Василь остановился и отпустил его. Тимоша кулем упал на холодный пол и вырубился.
Очнулся Тимоша ближе к утру. Было еще темно, но в окнах дома напротив уже начали зажигаться первые огни. Болело все. Болело так, что, наверное, от боли-то он и пришел в себя. Как комдив его не убил, Тимоша так и не понял. Бережет боженька дурачков. А ведь не попадись он патрулю, ничего бы и не было. Всего-то хотел домой забежать, сказать маме, что живой, прореветься в ее подол (потому что страшила Тимошу новая жизнь до коликов во впалом животе), да скорей обратно. Но вот беда – сцапал его на обратном пути патруль, когда он уже вышел из родительского дома. Не поверили солдаты, что у комдивской рабсилы могут быть дела в таком нищем районе с недоброй славой.
Тимоша попробовал встать. Не вышло. В голове все плыло, качалось и бухало жуткими спазмами. Половина тела онемела, вторая не гнулась от адских ощущений. Тимоша тихо заскулил, встал на четвереньки, почти ползком добрался до своей комнаты. Из кабинета не доносилось ни звука. Когда комдив его бил, Тимоша чухнул, что от того водкой шибает, как от последнего пропойцы. Хотя Василь не походил на забулдыгу, но бывало всякое. Тимоше рассказывали, как некоторых рабов забивали насмерть ради куражу, пытали и творили такие непотребства, что язык не поворачивался повторять. Тимоше с самого начала показалось, что комдив не из таких. Говорил Василь, конечно, мало, но почем зря не орал, матом не крыл, подзатыльников и тычков не раздавал. И Тимоше стало еще хуже. Ведь он до последнего верил, что Василь его не тронет. Даст по шее, и все. Тимоша же не убегал…. Он же не хотел!
Тимоша свернулся в неловкий клубок, зарылся лицом в подушку и тихо заплакал, жалея себя и неоправданное доверие Василя, но пригрелся и уснул, со свистом втягивая воздух ртом и хлюпая сломанным носом.

Василь открыл глаза и тупо уставился в потолок. Давно он так не напивался. Пил комдив редко и обычно за субботним ужином, после тяжелого дня, замахивал двести граммов водки для крепкого сна без сновидений. По случаю праздников и очередных, внеочередных званий тоже бывало, но значительно реже.
Во рту было так же гадко, как в голове. Комдив с шумом сел на диване, поискал глазами привычный стакан с недопитым чаем, не нашел, потряс головой и пошел в уборную.
В квартире было до странного тихо. По утрам Тимоша второпях завтракал, приносил в кабинет чищеную форму и молча мыргал своими глазищами, ожидая распоряжений. Но не в этот раз.
Комдив зашел в кухню, напился воды и нетерпеливо крикнул:
– Тимошка!
Ответа не последовало. Василь раздраженно сунулся в прихожую – сапоги мальчишки неряшливо валялись у дверей. Раньше за тем не водилось разбрасывать обувку. «Распустил», – нахмурив брови, подумал комдив, открывая дверь в комнату Тимоши.
Тот спал, неловко извернувшись на своей лежанке. Все лицо и подушка были в крови. Комдив от неожиданности схватился за дверной косяк.
– Тимоша, – оторопело позвал Василь, – да кто ж тебя так…
И тут на него лавиной обрушились воспоминания о вчерашнем дне.

– Все кости целы, – констатировал полковой фельдшер, – разве что трещина в переносице, но организм молодой, схватится. Больше молока, сыром можете прикармливать. Мяса бы не помешало. Уж больно он у вас тощ, Василий Тарасович. Ушибы мне не нравятся, но внутренние органы не отбили. Вы его недельку не трогайте, пускай отлежится. Растяжения – штука такая, хитрая и неприятная. Первые три дня поколите обезболивающее, я к вам ездить не смогу, у нас тут эпидемия в пятнадцатом, сами понимаете, каждая пара рук на счету. Справитесь? Или в госпиталь будете возить? Скажу сразу, не хотелось бы, чтоб вы его лишний раз тревожили.
– Да какой госпиталь, – отмахнулся Василь, – сам.
Доктор деловито сложил стетоскоп в саквояж, размашисто заполнил рецепт.
– Шприц кипятить не забывайте. И место укола спиртом протрите.
Василь потянулся за листком с предписаниями, когда врач поймал его вдруг за рукав и вполголоса попросил:
– Я все понимаю, Василий Тарасович, но вы мне всегда казались человеком, умеющим держать себя в руках. Второй раз может так легко не обойтись. Будьте сдержаннее. Он же почти ребенок. Сколько ему? Восемнадцать?
Василь кивнул, не глядя фельдшеру в глаза.
– Не лютуйте. Он же из недавно клейменых. Не надо лютовать. Я вас как человека уважаю, не будьте зверем. Зверей и так вокруг достаточно. Всего доброго, Василий Тарасович. Поправляйтесь.
– Всего хорошего, – комдив подал фельдшеру шинель, помог одеться и закрыл дверь.
Это был один из тех немногих моментов, когда Василю было по-настоящему стыдно. Из своей комнаты в одном исподнем показался Тимоша, неловко поковылявший в сторону уборной.
– Да куда ты… – комдив хотел было помочь, но, увидев, как мальчишка испуганно дернулся, тихо выругался. – Да не буду я тебя бить, обещаю, чего ты как собачонка шугаешься, – он осторожно приобнял одной рукой замершего Тимошу за ребра, – обопрись на меня. Не укушу. Пошли, горюшко.
День прошел в неловком молчании. Тимоша боялся поднять глаза на Василя, пытаясь самостоятельно добыть себе еды с кухни. Василь же, взяв два дня увольнительных, заперся в кабинете с огромной папкой документов и заработался так, что очнулся, когда за окном начало смеркаться. Вот уж и вправду говорят: лучше командовать нападением, чем в штабе бумажки перебирать. Но бумажная отчетность как дисциплина в строю – никуда без нее. Комдив захрустел позвоночником, сладко потягиваясь и широко зевая. Поясница заныла. Ничего, скоро учения, а потом у него отпуск двухмесячный. В деревню, к деду, на рыбалку. Эх, хорошо. Тимошка на деревенском молоке быстро бока нажрет. Заодно и деду по хозяйству подмогнет. Тихо кольнула совесть. Про Тимошу-то комдив и забыл. За весь день ни разу не зашел, не проверил, так и просидел целый день за бумагами, сам не обедал и горюшко луковое не кормил. Правда, чего греха таить, переделал все почти на неделю вперед.
Недовольный собой, Василь нахмурился и пошел к Тимоше.
– Живой? – спросил комдив, оглядывая пацана.
Тимоша высунул голову из-под одеяла, несколько секунд сонно соображал, а потом кивнул в ответ.
– Укол надо ставить. Доктор велел.
– А больно?
– Тебе уколов, что ли, никогда не ставили? – Василь глянул с недоверием. – Немного больно, но ничего, терпеть можно. Не больнее вчерашнего.
Тимоша заметно напрягся и с плохо скрываемым страхом посмотрел на комдива, но спорить не стал, подтянул к груди худые колени, откинул одеяло и сел на своей постели.
– Да погоди ты, не готово еще ничего. Ты ел сегодня, нет? Доктор сказал, что тебе есть надо. Тощий. Нос болит?
– Болит.
– Болит, – повторил Василь, – как я тебе челюсть не свернул. Счастливый ты, Тимоша.
– Почему? – удивился Тимоша, уж что-то, а счастье-то он бы ни с чем не перепутал.
– Я ж тебя убить мог. Ну чего ты к матери втихаря поплелся? Не мог отпроситься по-человечески?
– Ну, вы бы не отпустили.
– Вчера – нет, но потом – может, и отпустил бы. Ты мне тут дурочку не валяй. Скажи честно, башкой не подумал, сорвался и полетел?
– Я по маме скучал, – сказал Тимоша и спрятал лицо в коленях.
Василь тяжело вздохнул:
– Кому нужен командир, приказы которого даже пацан сопливый – рыбешка мелкая ни во что не ставит? Никому. Нельзя тебе так со мной. Говорил же – прибью. Ну все, – Василь встал и осторожно погладил Тимошу по растрепанных волосам, – только не реви мне тут. Хуже девки, ей-богу. Надо было девку просить, прости господи. Досталось же недоразумение.

Вернулся Василь несколько минут спустя с полным шприцем, початой бутылкой водки и куском марли.
– Снимай портки, будем колоть.
– Куда?
– В зад, – спокойно ответил комдив, щелкнул ногтем по стеклянной колбе шприца и нажал на поршень. В воздух взвился тонкий фонтанчик прозрачной жидкости.
– В зад? – глупо переспросил Тимоша, начавший было стягивать с себя белье, но замерший с резинкой трусов в кулаке.
– Поворачивайся тылом, – комдив сел на кровать Тимоши и одной рукой ловко смочил марлю водкой, – быстрее давай, до утра, что ли, ждать? И не дергайся, а то больнее будет.
– Больнее?
– Ты что, за мной все повторять будешь? – раздраженно нахмурил брови комдив. – Живей.
У Тимоши от обиды затряслась нижняя губа, он крепко зажмурился и повернулся к Василю бледным задом.
Комдив тихо выругался, заметив у мальчонки на худеньком бедре огромный синяк размером с целый континент неведомой страны, растекшийся вниз до острого угловатого колена. Отложив в сторону марлю, Василь провел пальцами по ушибу и почувствовал себя последней скотиной. «Допился, дурак старый, это ж как я его метелил…» – виновато подумал он. Тимоша задрожал. То ли от холода (топили нынче плохо, и стоять в комнате в одном исподнем было зябко), то ли от страха.
– Прости, – вдруг выдохнул Василь, – я не должен был… – тряхнул головой, закашлялся, прогоняя непрошенное, – все, сейчас колоть буду, не дергайся, понял?
– Понял, – тихо сказал Тимоша, пораженный извинениями комдива и смущенным тем, что тот должен сейчас любоваться на его голый зад.
Комдив протер место укола марлей, сноровисто отвесил тяжелый шлепок (Тимоша испуганно ойкнул и пошатнулся), а потом вогнал иглу в мышцу и нажал на поршень. Мальчишка завыл и попытался вырваться, но Василь ловко поймал его за рубаху и рявкнул:
– Стоять, дура!
Тимошка послушно замер. Только мелко трясся и тихонько подвывал, больше от испуга, чем от настоящей боли.
Комдив рассмеялся, отложил шприц в сторону, подтянул на Тимоше портки и осторожно погладил по спине, как сноровую лошадь.
– Все уже, все. Ложись, горюшко. Не вой только. Соседи еще недоброе подумают.
Тимоша обиженно глянул на хохочущего комдива. И неожиданно для себя улыбнулся застенчиво в ответ. Нельзя было не улыбнуться. Такой комдив красивый был, когда смеялся. Как те солдаты с агитплакатов, которыми были облеплены тумбы и заборы в их городе. Сильный, суровый и до того настоящий, что хотелось уткнуться ему в живот, пожаловаться на всех, а потом попросить фуражку померить.
Василь встал и хотел было выйти из комнаты, как Тимоша распахнул руки-веточки и обнял его, засопев куда-то в ребра. Василь растерянно погладил мальчонку по голове.
– Ну что ты, как дите малое. Ну. Только не реви. Рубаха чистая, в соплях умажешь, – заговорил он севшим голосом какие-то глупости, оторвал Тимошу от себя, заглянул в глаза. – Не будешь реветь?
– Не буду, – пообещал Тимоша, пряча глаза.
– В постель, живо. Голодный?
Тимоша только кивнул, стыдясь своего порыва. Как девка на комдиве повис. Ох и стыдоба! Хотя пах комдив хорошо – чаем, немного потом, табаком и мылом, а еще чем-то таким едва уловимым, военным или комдивским, чем-то правильным.
Комдив хмыкнул, глядя на душевные муки пациента, и вышел.
Молодость Тимоши, а еще природная мягкость характера, быстро лечили душевные раны. Дед, когда был жив, часто шутил, что Тимоше сердце-то дали, да не выгадали, отвалили за двоих, и, глядя на его сестру, цыкал и добавлял, что второе – то, которое Дашке не перепало.
Тимоша так быстро простил комдива, что даже сам задумался, а отчего так? Отбуцкал тот его крепко. Уж тут, как ни крути, хорошего было мало. Но Тимоша помнил, что в тот день комдив был зол с самого утра из-за пузатого мужика, который все пальцем тыкал и что-то говорил громко недовольным голосом (Тимоша видел пузана из караулки краешком глаза). И пьяный сильно был. В то, что трезвый комдив так лютовать не стал бы, Тимоша верил как боженьку. Вон, даже извинился и доктора привел, когда нашел Тимошку в кровище утром. И, если подумать хорошенько, Тимоша же сам был виноват. Велено было идти домой, вот и иди, не шляйся. А он полетел до мамоньки, нюни развесил. Тимоша с раздражением потрогал опухшую переносицу. Да как есть дурак, а комдив теперь должен с ним возиться, как с дитем малым, будто дел других нету.
Так о Тимоше никогда никто не заботился. Раньше, когда доводилось дома занедужить, маменька стелила старый отцовский тулуп к буржуйке, чтоб больной Тимоша спал у тепла, оставляла кружку горького отвара и уходила на ночную смену в завод. А сестра сбегала на гульки, стоило матери выйти за дверь. В рюмочной на углу работал полотером ейный кавалер, которого Тимоша на дух не выносил за зализанный пробор и бегающие поросячьи глазки. А еще Никитий (ухажер Дашкин) как-то его за ухо цапнул и пнул, когда Тимоша попался парочке навстречу в темном подъезде их барака (где втихаря обжималась Дашка с женихом, пока маменька не увидала).
Комдив таким не был. Пускай и не вел задушевых бесед, зато не мучил и ругался, когда Тимоша мало ел. А чего обжираться? Еще неизвестно, что завтра будет. А ну как талонов не дадут или не завезут продукты в город, что тогда комдив скажет? Хотя то все фантазии пустые тимошины, военных кормили хорошо и в самые страшные времена. Вон давеча Тимоше даже кусок настоящего шоколада перепал, это ему комдив из трофейных запасов достал. Пускай горечи в плитке было больше, чем сладости, радостный Тимоша, никогда не пробовавший до этого шоколаду, осторожно жевал, стараясь растянуть удовольствие, и радовался, как малец в Новый год, шурша золотой фольгой. Комдив поглядывал на него задумчиво и прятал улыбку за стаканом чая, деловито прихлебывая кипяток.
Правда, уколы Тимоша так и не полюбил. Да и полюбишь тут, когда в задницу здоровенной иголкой тычут два раза в день. Не так уж оно и болело, чтоб лекарства на него переводить. Но комдив сказал, что оттого и почти не болит, что переводят.
Не то чтобы уж совсем больно от укола (рука у комдива оказалась легкой), дело тут было в другом: в странном смущении, которой охватывало Тимошу, когда комдив отвешивал ему смачного шлепка по ягодице, или когда осторожно протирал кожу водкой, или когда гладил по спине после неприятной процедуры. Внутри все дрожало, жгло и сжималось. Тимоша не понимал, что происходит, и злился на себя за глупости, которые лезли в голову. Ему снова хотелось обнять комдива, услышать его запах и не отпускать подольше, чтоб запомнить.

Вечером второго дня в квартире раздался телефонный звонок – то фельдшер Карл Алексеевич интересовался у Василя, как идет лечение и обстоят дела. Василь посетовал, что плохо сходят страшные синяки, которыми Тимоша был раскрашен от светлой макухи до розовых пяток. Фельдшер пообещал передать специальной мази со штабным шофером и повесил трубку. А через полчаса после звонка в дверь постучали.
Василь забрал тяжелую стеклянную банку с жестяной крышкой, скупо поблагодарил шофера и пошел на кухню ставить чайник. Пожрать бы не помешало. Из комнаты показалась любопытная мордаха Тимоши.
– Ел? – крикнул с кухни Василь, доставая серый ноздреватый хлеб, кусок вареной говядины (со вчера лежал, надо бы доесть, пропадет), горчицу и тяжелый бледный сыр. Посмотрел на сыр и ухмыльнулся про себя, вспомнив, что того же оттенка тимошкин зад. Подумал, что, конечно, картошки бы неплохо было отварить, но возиться с ней не хотелось, а пацан ел как мелкая собачонка – мало, быстро и что дают.
В кухне показался взъерошенный Тимоша.
– Садись, – комдив кивнул на стул, сел за стол напротив, соорудил себе бутерброд и начал жевать, глядя в окно, в стекле которого слабо отражались Тимошка в старой комдивской фуфайке, рассеянно кусающий ломоть хлеба, и город, погруженный в тяжелые предзимние сумерки.
Одежды у мальчонки не было никакой. И смех, и грех. С одной стороны, не взглянешь без улыбки, как Тимоша, копаясь в рукавах и штанинах, пытается найти собственные руки и ноги да не запутаться при этом в своих же конечностях. С другой – а куда деваться? Ну, не будет же он рабсиле одежду новую покупать. Не принято это. Рабы ходят в чем придется. Да и где брать одежду такого мелкого размера, Василь попросту не знал. Тимоша был ниже его почти на три головы и сходил больше за малолетку годов четырнадцати, чем за молодого парня, был тощ и прозрачно хрупок. Плюнь в него – пополам сложится. Может, у Варвары попросить? Прачка вырастила троих сыновей, да похоронила уже самого старшого. Война в каждый дом заглянула. Глядишь, у прачки какие обноски найдутся. Василь велел себе обдумать это позже.
– Чего босяком ходишь? Носки надень. А то мало тебе синяков, еще простуду поймаешь, – проворчал Василь, глядючи на то, как Тимоша складывает под себя ноги.
– Нету носков, – ответил пацан с набитым ртом, – только портянки.
– Я тебе выдам. Не шлындай по квартире босым.
– Как скажете, товарищ комдив.
– Как скажу, так и будет, – хмыкнул комдив. – Надо будет тебя мазью намазать. Доктор послал, а то ходишь как буренка.
– Почему? – удивился Тимоша, даже перестав на секунду жевать.
– Потому что в синяках, как корова в пятнах.
– Шутите, да?
– Шучу. Я поработаю еще часок, потом лечить тебя будем. Не засыпай раньше времени.
– Да уж я выспался. Товарищ комдив, а можно вопрос?
– М?
– А у вас книги есть?
– Тебе на кой? Грамоте обучен?
– Читать только. Бабуля-покойница выучила на Священном Писании.
– Зайдешь ко мне в кабинет, что-нибудь найду.
Оставшаяся часть ужина прошла в уютном молчании.

Подходящая книга нашлась довольно быстро. Еще от старых хозяев в наследство Василю перешли три полки художественной литературы, до которой у него все не доходили руки. Василь вытянул первый попавшийся том наугад. Темная от времени обложка с вензелями, заглавие с ятями и стилизованное изображение рыцаря с мечом. Комдив отдал найденное заглянувшему Тимоше и снова сел за работу, приказав тому сказать, когда время подойдет к одиннадцати. К удивлению Василя, Тимоша не ухромал в свою комнату, а пристроился на краешке его дивана и открыл пыльный том. Василь потер устало рукой глаза и взялся за химический карандаш.
По меркам комдива прошло минут двадцать, когда Тимоша напомнил о том, что пора на процедуры. Глянул на часы – нет, показалось, два часа пролетели незаметно.
– Интересная книга-то? – Василь размял уставшие плечи, откинулся на спинку стула, сощурился близоруко, поглядывая на Тимошу.
Тимоша кивнул, нехотя поднялся с дивана и поплелся к дверям.
Василь охнул, поднимаясь следом – ноги затекли, – зевнул и пошел на кухню за всем необходимым, благо шприц еще утром прокипятил, осталось только отпилить верхушку у пузатой ампулы и набрать лекарство.
– Заголяйся, боец, – скомандовал комдив Тимоше, про себя посмеиваясь тому, как тот смущается и краснеет. Вроде не первый же раз, а все как девица стесняется. Было это особенно забавно еще и оттого, что краснел Тимоша практически весь. Розовым становилось не только лицо, но и тонкая шея, узкая грудь и даже (тут комдиву стоило большого труда не ржать в голос) задница. Василю вспомнилась рыжая девка из деревни, за которой он ухаживал, будучи молодым хлопчиком. С большой сочной грудью и томными карими глазами, вся в конопушках. Смешливая, румяная, с густой огненной гривой, в которую хотелось зарыться лицом. У них в деревне про веснушки говорили, что то солнышко поцеловало. Перед глазами встали крутые бедра дивчины, «целованные солнышком», и комдив помотал головой, отгоняя непрошеное видение. Хороша была та девка. И чего он на ней не женился? Комдив вздохнул тяжело, шлепнул Тимошу по заднице и воткнул иглу. Дергаться пацан не уже дергался, но вот подвывал каждый раз забавно. Василь привычно погладил его спине.
– Все уже, не хнычь. Давай, сдергивай рубаху и в постель. Будем тебя мазать.
Тимоша посмотрел на комдива несчастными глазами.
– Мне тебя уговаривать, что ли? – Василь не злился, но брови для порядка нахмурил, взвешивая в руках тяжелую банку с мазью.
Тимоша нехотя стянул с себя рубаху и хотел было юркнуть под одеяло, но не успел. Василь поймал его за плечи.
– Погодь, я сначала фронт работ оценю.
А фронт был обширен. Плечи, спина, поясница и правое бедро некрасиво чернели в полумраке комнаты, словно напоминая Василю о том, какая он бестолочь, и поднял руку на мальчишку раза в четыре себя меньше.
– Укладывайся на живот.
Комдив погрел в ладонях мазь, чтоб холодным не шлепнуть, начал водить по бледной коже, слегка надавливая и растирая. Тимоша сначала вздрагивал и зажимался, но потом притих и даже расслабился. Василь упустил тот момент, когда Тимоша сонно засопел.
– Спишь, что ли? – удивленно позвал комдив, убирая полотенцем остатки мази с рук. Тимоша ничего не ответил, только повернулся на бок и сунул кулак под щеку, что-то пробормотав во сне. Комдив беззвучно рассмеялся, сходил за шинелью и накинул поверх одеяла. Ночи нынче были холодные. Надо бы и самому спать ложиться.

Утром комдив ушел в штаб без Тимоши. Тот соскочил, готовый бежать чистить комдивские сапоги, но взъерошенный со сна Василь, выходящий из коридора, махнул ему – дескать, не надо, сам сделаю, и отослал досыпать.
Тимоша залез обратно в постель, зябко поджимая под себя остывшие ноги, завозился воробушком, устраиваясь в теплом уюте одеяла. Пожалуй, впервые за несколько последних лет. Тимоша сладко зевнул, спать вроде и не хотелось, но вот так лежать в темной предрассветной тишине пустой квартиры, под тяжестью комдивской шинели, которая вкусно пахла хозяином... Было хорошо и тихо.
Часам ближе к десяти голод выгнал Тимошу из постели. Он согрел чаю, доел остатки хлеба с сыром, окинув взглядом кухню. Порядок бы не помешало навести. Вспомнилось, как маменька лупила Дашку по заднице веником за то, что та ленилась убираться в их маленькой квартирке, и постоянно приводила ей в пример хозяйственного Тимошу. Дашка в ответ шипела, что вот и родился бы девкой, недоразумение тощее. За что попадало ей еще больше – маменька запрещала бегать на гульки к жениху, что для Дашки было самым страшным наказанием, и она мелко мстила Тимоше, украдкой отвешивая ему тычков и оплевух.
Тимоша вспомнил маму, и что-то в душе заскребло, заболело. Но комдив сказал, что позже, когда все устаканится, отпустит до дому на пару часов. А комдив врать не станет. Довольный Тимоша допил молоко (дефицит, но комдив строго наказал пить и не придуриваться) и пошел мыть посуду, на ходу составляя в уме список дел, которые сегодня надо переделать.
День в заботах пролетел незаметно. Варвара, правда, расстроила, назвав комдива «иродом», когда увидела Тимошино лицо, но белье в стирку забрала, а больше и ничего не надо было.
К концу дня довольный Тимоша сел с книжкой у кухонного окна, поглядывая краем глаза на дверь парадного. Смеркалось.

Василь шумно вдохнул морозный воздух, выбираясь из служебной машины. Отгулы – это хорошо, но дивизия как малый ребенок – без мамкиного догляда жди беды. Вот и сегодня не обошлось. Два бойца начали выяснять отношения, да довыяснялись до лазаретной койки. Рапорты, объяснительные, выговора в личное дело. Василь зло сплюнул. Как будто нечем ему было заняться и без того. Скрипнул портупеей, глянул на окна своей квартиры – снова темно. Тимошка электричество экономит? «Экономист хренов», – Василь улыбнулся, открывая дверь подъезда. Тимошка ему нравился. Не было в мальчишке заскорузлой тупости и озлобленности на жизнь за то, что та так сложилась. Глядя на жадного до ласки Тимошу, Василь вспоминал тощего кутенка, прибившегося к штабной кухне, которого повара отчего-то не прогнали и подкармливали объедками с офицерского стола.
Комдив поднялся по лестнице, зазвенел ключами. Света в подъезде не было. Видать, станция опять накрылась. До завтра точно не дадут. Квартира встретила темнотой и запахом еды. Комдив снял сапоги с шапкой, расстегнул портупею, кинул ее и шинель на вешалку, поскреб отросшую за день щетину и практически на ощупь пошел к тимошкиной комнате. Звать не стал, вдруг спит. Чего орать-то.
Тимоша не спал, испуганно ойкнул, когда дверь в его комнату открылась. Лунного света, падающего из окна, хватило, чтобы разглядеть бледные зареванные щеки и худые пальцы, стискивающие край его старой шинели, в которую пацан завернулся как в одеяло.
– Опять ревешь? – строго осведомился Василь, ухмыляясь, – команды реветь не было.
– Товарищ комдив! – взвыл Тимоша и шустро кинулся к Василю, обнимая и зарываясь лицом в китель. Комдив растерянно погладил его по плечам.
– Будет тебе, будет, чего ревешь-то, спрашиваю?
– Страшно, – ответил Тимоша, не поднимая на комдива глаз.
– Чего страшно?
– Ну, всякого страшно, – не мог же Тимоша рассказать комдиву, как вспомнил все жуткие истории, которые рассказывала ему, еще совсем сопливому мальцу, прабабка Марфа. И про ведьм, и про чертей, и про домовых, которые приходят по ночам и творят недоброе. Стало невыносимо стыдно за свои детские страхи.
– А керосинку чего не зажег, если страшное всякое? – в голосе комдива слышалась плохо скрываемая улыбка. Тимоша промолчал, всхлипнул еще разок для порядка и отошел к кровати, поднимая упавшую на пол шинель.
Василь, беззвучно смеясь, пошел на кухню – искать керосиновую лампу.

– Василий Тарасович, да вы никак женились? – наигранно удивилась старшая шифровальщица Мариша, занося комдиву перехваченные и расшифрованные донесения врага на ознакомление.
– М? – не понял комдив, поднимая голову от бумаг, и вопросительно посмотрел на Маришку.
– Форма наглажена, вычищена, пироги вон, гляжу, домашние, милая собрала? Да и добрый вы в последнее время, аж сияете, – Маришка улыбнулась, одергивая форменную юбку.
– А ты ревнуешь, что ль? – ухмыльнулся комдив, окидывая взглядом ладную маришкину фигурку. С главной шифровальщицей у них давно что-то наклевывалось. Маришка осталась вдовой, супруг погиб на фронте в самом начале войны. На Василя смотрела с интересом, но не вешалась, все подкалывала да зубоскалила. Хорошая баба, видная, интересная. На нее многие из штаба заглядывались, но привечала она одного Василя. Комдив понимал, что пора бы уже определиться, слишком давно он один, даже собаке душевного тепла надо, чего уж про человека говорить. И жениться бы на Маришке, может, еще и дитенка успели б завести, годы-то идут. Но не екало у него сладко в груди, когда смотрел он в синие глаза шифровальщицы. «Так и останешься бобылем, дурак старый, – ворчал внутри Василя голос разума, – любовь ему подавай, скоро волком взвоешь без бабы-то, со своей любовью». Но по-другому Василь не умел, да и не мог. Вот и ходили они с Маришкой друг вокруг друга кругами, да все никак не сходились.
– А может, и ревную, – серьезно посмотрела на него Маришка. Вот он, подходящий момент, пригласить бы ее в театр. Или в кино. А может, просто прогуляться. Но нет.
– Пустое то, – ответил Василь, поводя плечами из стороны в сторону, – то тимошкины заслуги.
–Рабчонок тот? – прищурившись, уточнила Маришка, – Беленький такой, замурзанный?
– Он самый.
– Что, и пироги умеет печь?
– Умеет, сбегал давеча к Варваре, выспросил и напек.
– Повезло тебе, товарищ комдив, – Маришка села на край стола, вполоборота к Василю, – у подруги брат при должности, получил двоих из рабсилы, один от чахотки помер, второй им чуть квартиру не спалил. Деревенские, что ли, оба.
– Повезло, – согласился комдив, и отчего-то вспомнилось худое тимошкино бедро с растекшимся чернильной кляксой синяком.
– А он чего не с тобой? Ты ж раньше его брал в штаб.
– Того, будешь много знать, попадешь в ЧК на допрос, – хохотнул комдив.
Маришка игриво хлопнула его документами по руке, соскочила со стола и ушла.

Анон · 2014-12-15 09:46:49

Продолжение

▼Скрытый текст⬍

Декабрь выдался суетным, полным форс-мажоров, проверок. Дивизии готовились к традиционному смотру войск, учениям, которые проводились к концу года. Василь буквально с ног валился от усталости, впахивая по пятнадцать часов в сутки, да все равно не покидало его гадкое ощущение, что не успевает, что слишком мало времени. Но опозориться перед столичными нельзя было никак, и комдив, стиснув зубы, продолжал вкалывать как проклятый. Тимошка, чувствуя общее напряжение, сделался совсем уж тихим и незаметным. Василь только диву давался – вроде и целый день под боком мальчонка, а на глаза не попадается, и при этом обязанности свои выполняет без нареканий и вовремя.
Бойцы, служащие при штабе, Тимошку в штабе за мелкий рост и худобу прозвали Заморышем, но тот на них не обижался. Разве что когда совсем припекали шуточками про девку, краснел щеками и прятал лицо, стыдясь собственной нелепости (и чего его маменька пацаном родила), но обычно кто-то из донимающих же за него и заступался, шикая на остальных – дескать, не дай бог комдив такое услышит, получат все, без разбору. Почему комдив должен был бойцам всенепременно выдать на орехи за «девку», Тимоша не знал, но радовался, что есть кому за него заступиться.

Нынешний день от предыдущих ничем не отличался. Комдив с самого утра раненым зверем метался по штабу, отдавая поручения и предписания, матом кроя комбригов. Нельзя было им облажаться, никак нельзя. День пролетел незаметно, домой возвращались почти за полночь. Тимоша быстро и снорово переделал немногочисленные ежевечерние дела и пошел было спать, но заглянул в кабинет комдива.
Василь спал за рабочим столом, уронив лобастую голову на руки и нахмурив во сне брови. Тимоша подошел к нему, протянул было руку, чтобы разбудить, но замер в нерешительности, не желая тревожить драгоценный сон комдива. Только ведь не разогнется же утром, если так оставить, – рассудил Тимоша, пожалев спину Василя. Положил руку тому на плечо, потряс легонько. Комдив дернул плечом, но не проснулся.
– Товарищ комдив, товарищ комдив, идите на диван спать, – позвал Тимоша, продолжая трясти комдива.
Василь нехотя открыл глаза, ничего не соображая, зыркнул, не видя, на Тимошку, встал, тяжело опершись на пацана (Тимоша охнул и просел под тяжестью комдивской руки) и, преодолев три шага от стола до дивана, рухнул, увлекая Тимошку за собой, подминая себе под бок и снова проваливаясь в сонное небытие. Чисто лунатик.
Тимоша от неожиданности даже сообразить ничего не успел, хотел было вывернуться, да куда там. Комдив хоть и спал, но держал крепко. «Ой, что утром будет», – пронеслось у Тимоши в голове. И будить не хотелось. Василь так мирно сопел ему в ухо, что Тимоша повозился немного, устраиваясь в теплом комдивском объятии, и тоже соскользнул в глубокий сон.
Василю снилось, что он в прошлом, и Наталья, супруга его, никуда не сбежала, а лежит рядом с ним, смотрит на него ласково и что-то говорит, только он все разобрать не может – что. Василь потянулся к ней губами, начал целовать, шептать, что соскучился… Память встревоженно подсказала: что-то тут не так. Что-то неправильное происходит. Василь открыл глаза, продолжая целовать Наталью из сна, и замер. Прямо на него непонимающе таращился Тимоша, которого Василь и целовал вместо бывшей жены. Синяки из черных стали желтыми и до смешного нелепо смотрелись на бледной мордахе пацана. Василь вздрогнул, когда Тимоша несмело поцеловал его в ответ, неумело тычась губами в подбородок, прижимаясь худеньким телом к рослому комдиву. У всего есть свой предел. И Василь, слишком долго проживший без простой человеческой ласки, в холодном своем одиночестве, не выдержал, сломался. Навалился на слабо пискнувшего Тимошку, жадно начал нацеловывать его лицо, почти рыча и слепо шаря ладонью по узкой спине, прижимая к себе еще ближе, хотя казалось, куда уж там. Губы у Тимошки были пухлые, мягкие, будто сладкие. А то, как неумело и робко тот отвечал на поцелуй комдива, сводило Василя с ума. «Нецелованный Тимошка-то, – вдруг сообразил он, – ни разу не целованный, охолони, комдив, напугаешь же, опять реветь начнет». Василь нехотя остановился, тяжело дыша и глядя на разрумянившегося Тимошу.
– Извини, – неловко проговорил Василь хриплым со сна голосом, не торопясь между тем раскрывать объятия. Тимоша обхватил его за шею, прижался лбом под подбородком, замер на несколько мгновений, потом отпустил и спросил тихо:
– В штаб не опоздаем, товарищ комдив?
Василь глянул на часы, выругался: если сейчас не встать, точно опоздают. Притянул к себе Тимошку, куснул ласково в шею и сел на диване, потирая лицо ладонями. Фыркнул и пошел в уборную. Несмотря на то, что начинался еще один тяжелый день, полный суеты и дел, в душе все пело и плясало цыганским хором. Василь понял, что непроизвольно улыбается.

– А чего Василь Тарасыч такой довольный? – спросил один из бойцов в караулке у прикимарившего на стуле Тимоши.
– Не знаю, – ответил тот, судорожно пытаясь понять, не покраснел ли, не выдал ли чем себя.
Боец затянулся вонючей самокруткой, выпустил струю белого дыма и глубокомысленно заметил:
– Хороший он мужик, комдив твой.
Тимоша мысленно с ним согласился.
В караулку заглянул другой, раскрасневшийся с мороза, боец и крикнул Тимоше:
– Заморыш, бегом в машину. Комдив скомандовал до дому собираться.
Тимоша соскочил со стула и побежал к служебной машине, стоявшей в заснеженном дворе штаба. Комдива еще не было. Но шофер только глянул на него и молча открыл дверь, загоняя в теплое нутро машины. Василь ему еще в самом начале наказал не морозить Тимошку на улице, не дай бог, легкие слабые – чахотка или горячка прицепится, чего потом с больной рабсилы ловить.
Комдив не заставил себя долго ждать, выскочил из дверей штаба в распахнутой шинели, что-то договаривая на ходу секретарю Машеньке, одновременно пытаясь удержать одной рукой шапку, а другой – пачку документов.
Тимоша залюбовался, глядя на него. Какой он все-таки… Вспомнилось утро. Как комдив прижал его к себе, поцеловал – и захотелось чего-то… непонятное ощущение, как будто в животе печет и томит. Тимоша засмущался, отвернулся. Комдив открыл дверь, впуская мороз и ворох снежинок, сел рядом с Тимошей, глянул на того, шумно закашлялся, вдохнув теплого воздуха, коротко скомандовал шоферу: «Домой».
Добрались до дома быстро. Комдив выбрался из машины, придерживая дверь и дожидаясь Тимоши, бросил шоферу: «Завтра как обычно», – и быстрым шагом направился к подъезду, Тимоша за ним едва поспел.
Поднялись в квартиру. Только захлопнул Тимоша дверь, как комдив развернул его к себе в полутемной прихожей, притянул в медвежье объятье и поцеловал жадно, да так, что у Тимоши голова закружилась, пришлось вцепиться в шинель комдива, чтоб не осесть на пол девицей полуобморочной. Мальчишка пытался охватить все ощущения, запомнить. Губы у комдива холодные с улицы, щетина колется и горячо, господи, как внутри горячо становится. Комдив прихватил слегка зубами Тимошину нижнюю губу, провел по ней языком, выдохнул и признался тихо, касаясь губами порозовевшего от возбуждения Тимошиного уха:
– Весь день об этом думал. Из головы не шло.

Василь Тимоше не соврал. Весь день сегодня на задворках сознания твердо сидела мысль «Хочу». Шевельнулась внутри совесть, мол, куда тебя понесло, идиота, совсем с ума спрыгнул, с пацаном, с рабсилой, честь офицерскую пожалей, придурочный, но только вспомнил комдив, как тянулся к нему навстречу теплый со сна Тимоша, как забыл обо всех угрызениях. Звереют люди от одиночества. Хотелось еще, много чего хотелось, и хорошо бы – всего сразу. Но тут разум все-таки взял верх, а перед глазами встала как живая зареванная тимошкина мордаха. Поэтому Василю таки удалось хоть немного, но сдержаться. Видит бог, это далось ему ой как непросто.
Покончив с вечерними, ставшими почти ритуальными рутинами (помыться, переодеться в домашнее, наспех поужинать), комдив пошел в кабинет, просмотреть перед сном бумаги, взятые со службы. Тимоша привычно потянулся следом.
– Читать будешь? – поинтересовался Василь, не отрывая взгляда от бумаг.
Тимоша кивнул, сообразил, что комдив его не видит, тихо угукнул и забрался на диван с книжкой.
Василь наскоро просмотрел бумаги, проверил сводки, сложил все аккуратно в папку, отхлебнул остывшего чая и, откинувшись на спинку стула, позвал:
– Тимош.
– А? – мальчонка поднял на него растерянный взгляд, видать книжка утянула с головой.
– Иди сюда.
Тимоша глядел еще несколько секунд на комдива, словно не понимая, чего от него хотят, потом поднялся и подошел к столу.
– Ближе, – непроницаемые комдивские глаза вперились в него жадно, будто затягивая в черную бездну зрачков, – ближе подойди. Или боишься?
– Не боюсь, – почти не соврал Тимоша. Поджилки немного тряслись. Но не оттого, что боялся дурного, а оттого, что сладко томила неизвестность. Чувствовал он, что комдиву одних целований мало, тут уж дурак поймет, чай, здоровый мужик, а не институтка какая… Но не догадывался Тимоша, что там дальше будет. Не шибко-то была ему знакома эта сторона взрослой жизни. Кое-что он узнал из шушуканья Дашки с подружками, кое до чего додумался, слушая то тут, то там похабные разговоры солдат. Но одно дело – представлять, а другое дело – нырнуть во все это с головой по самую крышечку. А еще было очень лестно знать, что вот так комдив только на него смотрит, на Тимошу. И он сделал еще один шаг вперед.
Комдив протянул руку, собрал рубаху у него на груди в кулак и медленно потянул на себя, вынуждая забраться к себе на колени. Тимоша решил было, что его сейчас снова целовать будут, потянул губы трубочкой навстречу комдиву, но тут случилось другое, не менее волнительное и почти пугающее. Почувствовал он, что комдив на нем медленно, одной рукой, пуговку за пуговкой расстегивает рубаху, целуя при этом обнажающуюся грудь, а второй, стыдно сказать, крепко держит за задницу. И до того это хорошо было, что Тимоша, положивший безвольные руки на комдивские плечи, тихонько застонал, подаваясь вперед. Комдив коротко рыкнул и сжал Тимошину задницу сильнее, прижимая мальчишку к себе. Тимоша почувствовал, что в штанах у комдива крепко стоит. Да и у самого Тимоши… Ой, как стыдно! Ой, срамота! Но жарко до чего. И невнятно захотелось чего-то большего, чего-то…. Томилось все внутри, ломило, гудело от напряжения. Тимоша заскулил, потерся о комдива. Тот словно услышал невысказанное, укусил за плечо, ловко развернул мальчонку спиной к себе и сунул широкую ладонь за пояс тимошиных штанов, сдергивая последние с худеньких бедер. Тимоша задохнулся, когда рука комдива вверх-вниз пошла, поглаживая и сжимая, закрыл глаза, выгнулся, захныкал, подаваясь вперед, шепча что-то неразборчиво, то ли умоляя, то ли проклиная. Комдив куснул его в шею, задвигал рукой быстрее, и взорвался тимошин мир, накрыло его горячей волной удовольствия, да так укачало, что чуть чувств не лишился. Очнулся только тогда, когда почувствовал, что комдив его носовым платком обтирает и целует мягко в мокрый висок.
Спать легли вместе, у разморенного Тимоши никаких вопросов не возникло, когда комдив принес вторую подушку с одеялом в его комнату (кровать в тимошиной комнате была значительно шире комдивского дивана), разделся до исподнего, лег в постель и погасил свет. Тимоша повозился рядом с ним, устраиваясь поудобнее и зарываясь носом в комдивскую подмышку, чтобы через несколько секунд сладко засопеть, провалившись в глубокий сон без сновидений.
Василь полежал немного, бездумно глядя в пустоту, в которой разве что и было слышно, как глубоко и ровно дышит Тимошка да тикают ходики в кабинете, потом повернулся на бок, осторожно обнимая пацана, закрыл глаза и заснул следом.
Проснулся комдив разом, будто скомандовали общую побудку. Почувствовал, как Тимоша, ночью перебравшийся к нему на живот и каким-то непостижимым образом улегшийся сверху, причмокивает во сне влажными губищами ему в шею. Комдив запустил пальцы в растрепанные волосы и погладил мальчонку по голове, слушая, как стучит тимошино сердце. Тихо стучит. Едва слышно. И стало комдиву до того мирно и спокойно, будто душа развернулась и свернулась. «Влюбился, что ли, – удивленно спросил сам себя Василь, мысленно прокручивая ощущения в голове, – ведь как подменили». В другой раз, приди на ум шальная мысль, что сподобится он умиляться от того, что ему на грудь слюни тощий мальчонка будет пускать во сне, пальцем бы у виска покрутил да самому себе посоветовал к доктору обратиться, который психических лечит. Василь погладил Тимошу по спине. Худой-то какой, прости господи, позвоночник – вот он, прощупать можно, и ребра торчат. Ох уж эти дети войны. Да и откуда бы Тимошке иметь румяные щеки, выкормышу-то трущоб.
Василь тяжело вздохнул. Тимоша, потревоженный вздохом, завозился, заерзал у него на груди, поднял вихрастую голову, посмотрел, сонно сморщившись, улыбнулся, приоткрыв один глаз.
– Доброе утро, товарищ комдив, – отчего-то хриплым шепотом пробормотал Тимоша, сладко потянувшись и скатываясь к комдиву под бок.
– Доброе, – ответил комдив, целуя Тимошу горячо и неторопливо.
Тимоша заурчал-застонал комдиву в рот, уже не такой неловкий, как раньше, стараясь ответить на поцелуй. Василь запустил руки к нему под рубаху, оглаживая бока, Тимоша засмущался вдруг и спросил тихо:
– А можно мне?..
– Что можно?
– Можно мне вас тоже… потрогать?
– Может, и можно, – хмыкнул Василь, поцеловал Тимошу в плечо, взял его ладонь в руку и медленно, чтобы не вспугнуть, повел ей вниз по своему животу, ныряя под резинку трусов. Тимоша, приоткрыв рот, глядел ему прямо в глаза и, казалось, был немного ошарашен и сбит с толку, но послушно взял напряженный член комдива в руку и слегка сжал.
– Так? – переспросил Тимоша, заметив, что Василь зажмурился от удовольствия и закусил губу.
– Так.
Тимоша старательно повторил движение, положив голову комдиву на плечо. Василь обнял его одной рукой, крепко хватая за задницу (кожа да кости же) и прижимая к себе, а второй помогая набрать и удержать нужный ритм. Тимоша задышал громко, старался поспеть и все неотрывно смотрел на Василя, запоминая каждую черточку, пока комдив кривил и хмурил лицо в опрокинувшемся на него удовольствии. Продолжалось это недолго, Василь мелко задрожал, невнятно выматерился и расплескал горячее в тимошин кулак. Тимоша замер, не зная, что делать дальше, порядком возбужденный и встревоженный.
– Я все правильно сделал? – спросил он несколько секунд спустя, дождавшись, когда комдив отдышится и глянет на него.
Василь расхохотался, накрыл его собой, поцеловал мокро в скулу, облапал, стягивая с него трусы, сжимая мозолистой рукой Тимошино «естество» (так писали в тех непотребных лубочных книжульках, которые Дашка тайком от маменьки покупала с лотка и читала, шикая на любопытного брата). Тимоша только охнул тихо да забился выброшенной на берег рыбой, жадно хватая воздух ртом и тоненько постанывая.
– Ах ты ж, сладкий какой, – пробормотал Василь, целуя Тимошу снова и снова, – сладкий, глупый, мой.
Тимоша только смущенно отвечал на поцелуи и все не мог взять в толк, чего это он сладкий.
День в штабе тек своим чередом, пока ближе к вечеру не случилось страшное. Раздался оглушающий взрыв. Здание тряхнуло, посыпалась штукатурка, повалились балки и перекрытия, потянуло дымом и гарью, завыл где-то вдалеке разрастающийся пожар. Никто не понял, что произошло. Время как будто замедлилось и одновременно с тем побежало во сто крат быстрее.
Тимоша встал с пола караулки. В ушах звенело и почему-то было горячо на щеках, потрогал – мокро, присмотревшись, понял, что пальцы в крови. Бойцы выскочили из помещения, беззвучно крича. Тимоша непонимающе посмотрел на них. Почему ничего не слышно? Куда все бегут? Что случилось? Бомбежка? Кто-то из бойцов за шкирку поволок его на выход. Но тут Тимошу как молнией поразило: «Комдив!!!» Кабинет комдива находился в той части здания, откуда тянуло дымом и раздался взрыв.
«Живой? – думал про себя Тимоша, летевший по задымленным коридорам, чудом не врезаясь в бегущих ему навстречу перепуганных людей, пробираясь по завалам. – Только бы живой. Боженька, не дай ему сгинуть, прошу тебя. Только бы живой. Только бы живой».
Дверь в кабинет оказалась открытой, рядом расходился пожар, дальний конец коридора перекрыло развороченными балками. В приемной лежала без чувств Машенька, удачно упавшая под стол и потому совершенно невредимая, разве что пара царапин на бледных щеках. Тимоша растормошил ее, поднял, дотащил до дверей, толкнул в руки незнакомому штабисту и кинулся в кабинет.
Комдив лежал без сознания. Накрыло его здоровенным куском перекрытия с потолка почти полностью. Темные волосы, припорошенные известкой, будто поседели, а лицо казалось полумертвым.
Тимоша все потом силился вспомнить, как он в одиночку умудрился вытащить здоровенного комдива (в том ведь росту почти под два метра и плечи широченные) и доволочь бессознательное тело до выхода, где комдива приняли на руки подбежавшие бойцы, да так и не вспомнил. Очнулся от того, что кто-то ему лицо снегом протирает и за плечи трясет.
– Комдив где? – спросил Тимоша, не слыша собственного голоса. Контузило так контузило. Знатно приложило. Ему показали карету скорой помощи, в которую на носилках грузили безжизненное тело. Тимоша кинулся к нему, запрыгивая в машину и крепко хватаясь за комдивскую руку, – не дай бог, запретят ехать. А ему надо! Ему очень надо! Но никто из санитаров спорить не стал. Машина заурчала и тронулась с места.
Карл Алексеевич убрал в карман брегет, закончив считать пульс Василя, проверил зрачки, поводил указательным пальцем перед глазами комдива.
– Да вы, Василий Тарасович, дважды счастливчик.
– Отчего? – хмурый Василь посмотрел на свежий гипс.
– Первый раз вам несказанно повезло, когда на вас перекрытие рухнуло. Отделаться в таком случае простым переломом ноги и трещинами в ребрах –большое везение. Могло в кашу перемолоть.
– А во второй?
– Когда ваш молодой человек, Тимофей, экстренно эвакуировал вас из горящего здания. У нас только одних задохнувшихся пятеро. Так же, как вас, оглушило, а вытащить не успели. Надышались дымом, сейчас в прозекторской, – доктор поднялся с койки, поправляя пенсне. – Думаю, отправлю вас на домашнее лечение. У нас каждая койка на счету. Помощник у вас есть, вдвоем управитесь. Месяцок в гипсе полежите, а потом ко мне, на осмотр. Только запомните, никакого героизма. Дайте кости срастись. Не тревожьте ногу.
Василь кивнул. Потер повязку на голове. Чесалось все. И нога в гипсе, и ребра под бинтами.
– Тимоша где? – спросил комдив, не глядя на доктора.
– Так под дверью ждет. Вчера весь день просидел, санитарки его выгонять пытались. Ни в какую не уходит.
– Он-то живой?
– Контузило слегка, но в остальном все хорошо. Секретарь ваша, Машенька, заходила к вам попроведовать, вы еще спали, встретила Тимофея и зацеловала мальчонку. Видели б, как он краснел!
– Это почему?
– А он ведь и ее вывел, – доктор пригладил пальцем бровь, – мальчишка героем оказался. Я до сих пор не до конца понимаю, как он вас из-под обрушения вытащил и на себе вынес. Вы такой крупный мужчина, а в нем росточку всего ничего, и худой как щепка, ведь даже не жилистый. Позвать его?
– Сделайте милость.
Доктор вышел, а через секунду в палату нерешительно заглянул Тимоша, еще бледнее обычного и отчего-то с коркой запекшейся крови на впалых щеках.
– Чего встал, как не родной? – буркнул комдив. – Иди сюда, спаситель, обниму.
Тимоша будто очнулся от оцепенения, подлетел к комдиву, обхватил его за шею и горько заревел.
– Да не реви ты, живой я, – Василь осторожно гладил Тимошу по голове и тихо уговаривал, – ну, не реви, все же хорошо. Сейчас домой поедем. Ты ж, поди, не спал и не ел, пока меня тут караулил?
Тимоша кивнул, всхлипывая, и зарыдал пуще прежнего, словно со слезами выходили из него напряжение и усталость последних двух суток.
Комдив поцеловал мальчонку украдкой в висок, отнял от себя и посмотрел строго:
– Иди, мой мурло. Чего в кровище весь, как раненый боец? И собираться будем, до дому.
Шатающийся от усталости Тимоша суетился вокруг комдива, вольготно расположившегося на его кровати, пытаясь приспособить скатанное в валик старое одеяло под загипсованную ногу.
– Да хватит уже, что ты со мной нянькаешься, – раздраженно бросил комдив, – чай, не девка, не хрустальный.
Тимоша замер в оцепенении, пытаясь понять, что он делает не так. Глаза сами наполнились слезами. Столько всего навалилось разом. Очнулся, когда почувствовал, что комдив его лицо в ладонях держит и большим пальцем по щеке поглаживает, да смотрит с такой тоской и таким голодом, что аж под ложечкой засосало. Дошло до Тимоши, что ворчит комдив не на него, а так… По привычке ворчит.
– Товарищ комдив, я сейчас вернусь, только ополоснусь да грязное сниму. Вы кричите, если что понадобится.
– Иди уже, горюшко. Сам нигде не свались по дороге, – комдив улыбнулся ему ласково и прикрыл глаза, – флягу мою из кабинета принеси, наградную.
Тимоша наспех ополоснулся холодной водой, надел чистое белье, нашел флягу и поспешил к комдиву под бок. С одной стороны, жутко хотелось к Василю прижаться, поурчать обиженно, пожаловаться на всех, а с другой – страшно, раненый комдив, только с госпиталя, а ну как помнет ему что Тимоша? Разрешил тимошино затруднение сам комдив, сгребая мальчонку в охапку и укладывая рядом с собой.
– Я тебе еще раз повторяю, не надо с меня пылинки сдувать. Начнешь снова – дам по шее. Запомнил?
Тимоша только кивнул, осторожно пристраиваясь рядом с комдивом.
– А фляга зачем?
– Пить будем, – усмехнулся комдив, но, заметив недоумение в глазах Тимоши, объяснил, – нога болит. Да что там, все болит. Коньяка сейчас хлебнем, чтобы спалось крепче. Тебе бы тоже не помешало, герой. На твоем месте бы взрослый мужик растерялся, а ты сдюжил. Заодно и согреешься, а то ледяной весь.
Тимоша запоздало понял, что действительно продрог до костей. И непонятно, был ли в том виноват холод декабря, или после взрыва ледяной страх потерять комдива так крепко засел в душе, что до сих пор не давал покоя и заставлял мелко дрожать и судорожно ежиться.
Открутив крышку, Василь сделал большой глоток и протянул флягу Тимоше.
– Много не хлебай. Мне не жалко. Подавиться можешь с непривычки.
Тимоша послушно кивнул и сделал маленький глоток. Язык обожгло сухим теплом, и во рту сделалось вязко и непривычно. От неожиданности Тимоша и вправду закашлялся.
– Говорил же, осторожней, – усмехнулся комдив, забирая флягу и делая еще один глоток, – давай еще раз, ты до этого-то пил, нет?
– Нет, – ответил Тимоша и попробовал отпить снова. На этот раз получилось удачнее. Вкус у коньяка был странный, сухой и одновременно маслянистый, согревающий. В животе будто солнышко засветило. Побежали лучики тепла по венам в руки-ноги, согревая и растапливая внутренний лед.
– Давай еще немного. Чтоб крепче спать. За мое спасение.
После третьего глотка Тимоша почувствовал, как в голове мягко зашумело. Комдив забрал у него флягу, закрутил крышку и бросил ее на пол.
– А теперь иди ко мне.
– Зачем? – спросил ничего не соображающий и немного пьяный Тимоша. Развезло быстро, то ли с непривычки, то ли с усталости. Но мысли путались, а голове стало тяжело.
– Целоваться будем, вот зачем, – серьезно ответил комдив, принимая полусидячее положение и заставляя Тимошу забраться на него верхом.
Тимоша, разморенный теплом коньяка, осмелел, глянул осоловело на комдива и вдруг неожиданно, кажется, даже для самого себя, поцеловал комдива первый и нетерпеливо потерся об него задом.
Комдив рассмеялся, притянул Тимошку к себе за шею, облизнул маленькое ухо, прикусил мочку и зашептал горячо:
– Что ж ты творишь-то, подлец, а? Сам-то понимаешь?
– П-понимаю, – чуть заикнувшись, соврал Тимоша, который на самом деле ни черта не понимал, что творит, но так хотелось увидеть, как разгорается в глазах комдива тот непонятный пожар, когда комдивские глаза превращаются в два черных колодца, и Василь уже не улыбается ехидно, а рычать готов и крепко прижимать Тимошу к себе.
Василь долго себя ждать не заставил, махом содрал с Тимоши штаны, приспустил свои, сжал худое тимошкино бедро одной рукой, смачно сплюнул на ладонь другой, смазал член.
– Только не жмись. Будешь жаться – будет больно. Если совсем невмоготу станет – скажи, – пробормотал комдив, целуя Тимошу за плечо и одновременно опуская его зад на свой член.
Будь Тимоша трезвым, может, испугался бы, но коньяк, усталость и острое томление сделали его отчаянным.
– Помоги мне, – хрипло простонал комдив под Тимошей, – давай… сам, ниже…
Разрумянившийся от возбуждения и коньяка Тимоша, не шибко соображая, опустился резко вниз. Вскрикнул тоненько. Слишком много.... Слишком больно.
– Тихо-тихо, родной, ну, – шептал сбивчиво комдив, крепко державший Тимошу, не давая тому дернуться, поглаживая основание тимошиной шеи, кусая его ключицы, отвлекая от боли, – потерпи, ради меня потерпи, ну. Что ты рвешься, как необъезженный, ох, узкий-то такой. Потерпи, маленький, немного еще, – как в бреду, просил комдив, медленно начиная двигаться.
Толчок, еще толчок. Тимоша чувствовал, что вот-вот разревется, зажмурился. Но боль потихоньку отпускала, накатывало другое, непонятное. Внутри все жгло. Комдив подхватил его под бедра, приноравливаясь, тихим матом кроя больную ногу, придвигая ближе к себе, и тут Тимошу внезапно проняло. Взорвалось в животе жарким, не выдержал, застонал, почти закричал в голос. Никогда Тимоше так хорошо не было, даже когда до этого комдив к нему прикасался. Через мгновение наслаждение чуть схлынуло, услышал, как комдив хрипло забормотал, и почувствовал, гладит тот его по коленке, придерживая за поясницу.
– Тише ты, что ты, соседей на уши поднимешь, ну, чертяка, меня с ума сведешь, тише. Не ори, дурачок. Как девка на сеновале, ей-богу, – комдив оставлял мокрые поцелуи по всей тимошиной груди, жадно прихватывая бледную кожу губами, успокаивая и заставляя продолжать двигаться снова.
Тимоша приподнялся снова, почувствовал в себе движение и опустился. И еще раз. И еще. Только стонал теперь уже не он один, но и комдив кусал губы, не в силах сдержать рвущееся из груди тихое оханье. И еще раз, и еще… Начал Тимоша подниматься и опускаться, ловя ту самую вспышку удовольствия. Закипело все внутри. Комдив с силой вколачивался в подмахивающего мальчишку.
– Сладкий мой… маленький… хороший, – шептал комдив, целую Тимошу в мокрый от пота висок, – ох, какой, а… М-м-м... Давай, быстрее давай, ну! Давай, сука, ну! Да-да-да!
Тимоша почувствовал, что не может больше, что сжавшаяся внутри пружина вот-вот распрямится, и застонал тихо, целуя Василя беспомощно, поскуливая тому в задыхающийся рот. Комдив накрыл его член рукой, проводя раз, другой и доводя до разрядки, застонал громче, жадно хватая воздух открытым ртом, и кончил следом, крепко прижимая мальчишку к себе, до боли стискивая в кулаке вихры на тимошином затылке.
Замерли на несколько секунд, прижавшись друг к другу. Но потом Тимоша очнулся от забытья, вспомнив про помятые ребра Василя, сполз с комдива, свернулся рядом с ним в клубок и провалился в блаженное беспамятство, смятенный и опустошенный.
Комдив похрустел плечами, вытягивая поочередно вперед то одну, то другую руку, отложил в сторону очередную папку перехваченных донесений. Враг не дремлет, сука. Хуже нету – с болячками дома сидеть. Его это, с одной стороны, злило. А с другой… Раньше было пусто. В доме и в голове. Совсем пусто. Иногда казалось, что смысла нет ее, эту пустоту, кем-то или чем-то заполнять. Ну, есть пустота эта, и пусть будет. Не девка же он, в конце-то концов, чтобы рваться взамуж-то. В одиночестве было просто и понятно. Не надо было объясняться, бояться, что поймут тебя не так, что не оправдаешь ты чьих-то ожиданий (Наталья ему незадолго до ухода говорила все в окружную – дескать, меняться тебе надо, Василь, не люб ты мне таким, тяжело с тобой). А с Тимошей – просто. Не надо было ничего объяснять. Вроде ты и не один, но нету смущения и неловкости. И в душе грело, и мураши по спине бежали, когда Василь видел, как задыхается Тимоша от его поцелуев, как тянется к его рукам. Глупым и слепым комдив не был. А тут только или совсем умом скорбный, или инвалид по зрению не заметит, что пацан его любит.
Комдив провел ладонью по лицу, будто пытаясь собственную улыбку стереть. Прикрыл на секунду глаза. Новый год завтра. Тимоша где-то по квартире шурует, скребется все чего-то. Уборку затеял. Как не вовремя Василь занедужил-то. Елку вот как ставить? Тимошка, что ли, будет? А елку ставить надо. Василь вот прям чуял, что настоящей елки у Тимоши и не было никогда. Обрадуется ведь, когда увидит. Ну как тут за-ради такого не расстараться. Не захочешь, а расстараешься.
Василь вздохнул, глянул через плечо, костыли вот они – у дивана стоят. Костыли Василь ненавидел люто, считая что те подчеркивают его беспомощность. Но деваться было некуда. Карл Алексеевич ему строго-настрого запретил нагружать ногу и велел беречься.
«Беречься, – фыркнул мысленно комдив, раздражаясь. – Командир дивизии беречься должен».
Василь сел, опуская больную ногу на пол, дотянулся до костылей и неловко (все никак не мог приспособиться к этим чертовым штуковинам) доковылял до телефона. Набрал штаб, потребовал Михайло, отдал короткое распоряжение, расспросил про дивизию, все ли в порядке, и положил трубку. Будет Тимошке елка. Лохматая и ароматная.
– Тимоша, – крикнул он, садясь обратно на диван.
Не прошло и нескольких секунд, как светлая голова просунулась в дверь кабинета.
– Звали, товарищ комдив?
– Еще раз так назовешь, ремнем по заднице отлуплю. Не беси.
– Так чего хотели-то, Василь Тарасыч?
– В чулане коробку поищи. С игрушками новогодними. Осторожней только, когда вытаскивать будешь, не похрупай там все, они стеклянные.
– А зачем? – удивился Тимоша.
– Затем, – глубокомысленно ответил комдив, – сюда подойди, чего встал, как не родной.
Тимоша, смущаясь, подошел к сидящему на диване комдиву, тот притянул его к себе, облапав за задницу одной рукой, а другой – дернул за ворот рубахи, заставляя наклониться для крепкого быстрого поцелуя.
–Шельма, – ласково пожурил Василь сопящего Тимошу, – ну все, беги давай.

Утром 31 декабря Тимоша проснулся раным-рано. Комдив еще спал, по-хозяйски прижимая мальчишку к себе, пристроив широкую ладонь у того на впалом животе. Тимоша украдкой погладил пальцы комдива. Ему все еще неловко было первому выказывать свою симпатию. Правда, хотелось очень. Но комдив особо не стеснялся делать это за двоих. Тимоша вспомнил свое утро «после» и покрылся равномерным румянцем. Вспомнил, как болела натужно голова, как хотелось пить, и как посматривал на него комдив, прищурив свои темные глаза, посматривал так, как посматривают парни на красивую созревшую девку перед тем, как ущипнуть ее за зад. Тогда же у них с комдивом состоялся странный разговор.
– Запомни, ты теперь со мной до последнего, – строго говорил комдив, оглаживая Тимошку по впалым бокам, – запомнил?
– З-запомнил, – заикаясь, подтвердил тот.
– Даже думать не смей, чтоб без меня. Я тебе вольной никогда не дам. Мое. Мое, ты меня понял? – комдив для верности сжал у Тимоши на ребрах пальца, оставляя некрасивые красные следы, которые потом превратятся в синяки.
– Понял, товарищ комдив, – испуганно согласился Тимоша, у которого даже в мыслях не было никакой вольной.
– И хорошо, что понял. И зови меня Василем Тарасовичем, что ли, после вчерашнего-то «товарищ комдив»… – Василь расхохотался, сверкая оскалом, обнимая Тимошу, – задница болит?
– Болит, – сознался Тимоша.
– Мазью той намажь, которую доктор дал. Он мне тогда сказал, что она от всего, считай. Вот и проверим.
На том и закончили. Было это неделю назад. Тимоша взял осторожно в руки ладонь Василя, чтоб не дай бог не разбудить, поднес к губам и тихонько поцеловал костяшки. Не слепой боженька-то. Любит Тимошку. Вона как повезло. Вспомнил Тимошка, как в лагере для рабов молился до хрипоты и чуть не разрыдался. Страшные времена. Завозился рядом Василь, открывая сонные глаза, улыбаясь.
– Привет, красота, – хрипло проговорил комдив.
Тимоша расцвел, заалел щеками. Все никак привыкнуть не мог к тому, что комдив его хвалит да такие слова говорит.
– Доброе утро, Василь Тарасович.
– Доброе, – почти проурчал довольный комдив, потираясь носом о висок Тимоши, – доброе.
Комдив поцеловал его в ухо, фыркнул смешно, как лошадь, укусил в шею, заворочался, стараясь лечь поудобнее (нога же, чтоб ее).
– Михайло елку должен привезти к обеду.
– Елку? – удивился Тимоша. – Настоящую?
– Ну, не игрушечную же. А на кой ляд я, по-твоему, игрушки тебе велел достать?
– Да кто вас знает, – невозмутимо ответил Тимоша, укладываясь ухом на комдивскую грудь и слушая, как ровно колотится у того сердце.
– Елку украшать, дурачок. Так где ставить-то будем? Гостиную откроем или в кабинете?
– Давайте в кабинете, у вас же там радио.
– И то верно, – согласился комдив, – в кабинете так в кабинете. Ждешь праздника-то?
– Да как, наверное, нет.
– Вы дома что, там вообще не праздновали?
– Нет, не приходилось. Маменьке обычно на заводе ночная выпадала. А отец давно помер. При нем, может, и праздновали. Только я не помню.
– О как, первый твой настоящий Новый Год, получается?
– Ну да, – согласился Тимоша и неожиданно для себя понял, что просыпается в нем непрошенное и необъяснимое ожидание праздника. Будто в полночь действительно новогоднее чудо произойдет.
– Это я у тебя везде, что ли, первый? – хохотнул комдив, отвешивая Тимоше игривого шлепка чуть пониже поясницы.
– Очень смешно, товарищ комдив. Просто обхохочешься, – буркнул Тимоша.
– Василь Тарасыч, – поправил его Василь, примирительно целуя в щеку.
– Василь Тарасыч, – послушно согласился Тимоша, подставляя лицо комдивским ласкам.
В обед Михайло принес обещанную елку. Но, как выяснилось, то было еще не все. Михайло спустился вниз, к машине, и поднялся с двумя свертками в вощеной коричневой бумаге, перетянутыми крест-накрест бечевкой. Один был совсем небольшим, размером с книгу, второй же – пухлый и объемный.
Комдив отложил в сторону маленький, прекрасно зная, что в нем (приготовил Тимофею подарок, не удержался), а вот второй взял в руки и вопросительно посмотрел на Михайло.
– Это что?
– Это мы вам к новогоднему столу гостинчиков приготовили, Василь Тарасыч, чтоб вы поправлялись быстрее и все прочее, в целом, – смущенно пробасил Михайло, сжимая в руках свою фуражку, – уж не обижайте.
– Спасибо, Михайло Андреич, – растерянно ответил комдив, – не ожидал. Но приятно. Спасибо мое остальным передай, не стоило, конечно. Но уж что теперь.
Михайло крепко пожал комдиву руку, поздравил с наступающим и отбыл.
Комдив с Тимошей установили в кабинете елку. Оставив Тимошу развешивать игрушки, комдив сел за стол и разрезал на свертке упаковку. Когда содержимое увидел, аж нахмурился и головой покачал. Ну набуровили, поздравляльщики. И ведь назад не вернешь. Разобидятся. «Да черт с ним, – внезапно подумал комдив, разглядывая деликатесы, – зато Тимоша порадуется». Вряд ли мальчишка до этого пробовал французское шампанское, немецкие консервы и бельгийские конфеты (которые, наверняка, кто-то из незадачливых союзников продул ушлым нацгвардейцам в картишки).
– Тимоша, буженину порежь потом, как с елкой закончишь, да икру из банки выложи в блюдце хоть, что ли. У нас хлеб-то остался?
– Да вроде был, – не отрываясь от елки, пробормотал Тимоша, впервые в жизни наряжавший елку и потому с головой увлеченный процессом.
– Масло достань. В гостиной глянь, в серванте, там бокалы должны стоять под шампанское, высокие, хрустальные, на тонкой ножке. С коньячными не перепутай. Хотя какая, к псу, разница, из чего эту шипучку пить. Докатился, прости господи, – комдив покачал головой.
– Ага, докатились, – ответил Тимоша, соглашаясь больше по привычке и, очевидно, даже не особо слушая, до чего именно докатился комдив.
За последними приготовлениями время пролетело незаметно. В одиннадцатом часу комдив велел отчаянно зевающему Тимоше садиться за стол, а сам настроил радио, по которому уже давали праздничное выступление местных артистов. Тимоша дождался, когда комдив опустится на свое место, и подтащил стул вплотную к комдивскому. На вопросительный взгляд ответил просто:
– К вам же поближе.
Василь рассмеялся, прижал его к себе, целуя украдкой в макушку.
– У меня для тебя подарок есть, правда, полночь еще не пробила, – комдив протянул ошарашенному Тимоше маленький сверток.
Тимоша сначала и не понял даже. А потом взял осторожно, покрутил с разных сторон.
– Да разворачивай уже, чего любуешься, – комдив старательно сдерживал улыбку.
Мальчишка завозился, развязывая узел, захрустел оберткой.
– Ой.
– Что, и «все»? Ой? – Василь отхлебнул коньяка, поглядывая ласково на Тимошу.
– Ой! Василь Тарасыч, это правда мне? – Тимоша глянул на него неверяще, сжимая в руках новенький кожаный офицерский планшет.
– Нет, прачке нашей Варваре!
– А ей зачем?... Да ну вас, товарищ комдив, с вашими шуточками!
И тут комдив не выдержал, захохотал, откашливаясь и фыркая. Потом пояснил, вытирая набежавшие от смеха слезы:
– А ты вопросов дурацких не задавай, конечно, тебе. Писать выучишься, возьму к себе писарем в штаб, будешь мне с документами помогать.
Тимоша прижался к нему, обнимая. Комдив прикрыл на секунду глаза, запоминая этот момент, стараясь уложить его в памяти полностью, чтобы ни одной детали не упустить. В кабинете было тепло и густо пахло елкой. Казалось, будто мир сузился до круга мягкого зеленого сияния настольной лампы. Тимоша тихонько в плечо дышит, пахнет шоколадом и чистым бельем, вздрагивает мелко, ревет, что ли, опять? Радио в углу наигрывает что-то знакомое, праздничное. И в груди тяжело и хорошо. Комдив понял, что вот оно, его счастье, тот самый миг, ради которого стоит жить и за который умереть не жалко, такой этот миг правильный и полный. Василь открыл глаза, обнимая Тимошу, целуя того в мокрые от слез щеки, и понял вдруг, а как понял, так и вслух сказал, потому что нельзя было такое смолчать:
– Не реви, горюшко, сил нет смотреть, как ревешь, люблю же тебя, бестолкового.
И Тимоша замер, хлюпнув носом, а потом разревелся еще больше, и сквозь всхлипы, вздохи и подвывания комдив отчетливо услышал:
– Я вас тоже, Василь Тарасович, вы такой хороший!

Анон · 2014-12-15 09:50:14

Продолжение 2

▼Скрытый текст⬍

– Василий Тарасович, не забудьте вот это еще подписать, – Машенька ловко сунула комдиву под руку несколько бумаг.
Василь тяжело вздохнул. Работа не волк, в лес не убежит, а вцепится тебе в загривок и будет трепать до последнего, пока мордой в эти бесконечные бумажки не упадешь. За время его вынужденного отсутствия накопилось столько бумажной работы, что хотелось выть тем самым волком. Но деваться было некуда, комдив он или тряпка, в конце-то концов?
Василь устало посмотрел на Машеньку:
– Много там еще?
Машенька улыбнулась мягко, понимающе и кивнула. Хорошая девочка. Мужа бы ей толкового. Вон какая красавица. Взгляд комдива непроизвольно скользнул по Машиной фигурке. И тут Василь понял, что попал.
– Мария, я тебе сейчас вопрос задам неделикатный, ты не подумай чего не того, я без всяких задних мыслей, – торопливо заговорил комдив, украдкой жадно поглядывая на машенькины ноги, – но ты поправь меня, если я не прав, ты в… в чулках сейчас?
Машенька залилась румянцем, прикрыла лицо краешком пухового платка, который носила на плечиках.
– Да, Василий Тарасович.
– Маш, ты прости меня еще раз, за грубость и даже наглость. Но… А где брала? Дефицит же. Я заплачу. Ты не думай. Подарок хочу сделать своей. Окажешь мне услугу? Денег я тебе сейчас дам, – комдив раздраженно охлопал карманы в поисках портмоне.
Машенька удивленно глянула на комдива.
– Конечно, Василий Тарасович, – секретарь взяла деньги, собралась уже было уходить, как вдруг обернулась, глянула лукаво и спросила: – А она красивая у вас? Девчонки все гадают, с кем вы сошлись-то.
– Красивая, – хмыкнул комдив, – а девчонкам передай, что это не их девчоночье дело, и пускай кто-нибудь из них ко мне зайдет, у меня по последней шифровке к ним пара вопросов имеется. Гадалки, чтоб их.
Дверь за Машенькой закрылась. А Василь все сидел как чумной, вперив взгляд в пустоту. Перед глазами стояли стройные машенькины ножки, обтянутые черной сеткой капрона. Видение сменилось худыми коленками Тимоши. Василь представил, как медленно натягивает чулок на тимошину ногу и пристегивает черный краешек к подвязкам. Ноги у Тимоши, несмотря на невысокий рост его, были удивительно длинные и ладные, с тонкими лодыжками, аккуратными пальчиками на бледных ступнях. Комдив вспомнил, как не далее, чем вчера, поддерживал мокрого от пота и возбуждения Тимошу за белое худое бедро, как трахал так, что пацан от стонов захлебывался и все бессвязно молил о чем-то – то ли быстрее, то ли вообще перестать, Василь так и не расслышал, не до того ему было…
– Бляяя, – тихо выдохнул Василь и заворчал сам на себя:
–Да что тебя, козла похотливого. Работать, бестолочь, работать! Все потом, все потом, сначала закончи!

Тимоша все никак не мог понять, что происходит. А происходило что-то определенно не то. Не с ним. А с комдивом. За то небольшое время, которое Тимоша провел рядом с Василем Тарасычем, он уже успел привыкнуть к тому, что комдив пускай и суров местами, да чересчур хладнокровен, но всегда спокоен и редко когда порет горячку. А еще Тимоша привык к жадным, полуголодным взглядам, которыми тот его периодически окидывал. Тимоша виду не подавал, но собой очень гордился: значит есть в нем что-то такое, отчего комдив хочет его так сильно, что даже чуть-чуть теряет это свое спокойствие.
Вот только последние несколько дней все было как-то странно. Вроде и хотел его комдив так же, и целовал сладко, и к себе прижимал горячо. Но взгляд темных комдивских глаз часто делался будто отстраненным и больным, что ли. Тимоша все никак не мог взять в толк, что происходит, пока не заметил однажды (случайно, не следил он за комдивом), как тем самым голодом, да еще каким-то звериным вожделением пыхнуло от Василия, когда тот вслед уходящей Машеньке глянул. Тут Тимошу как в прорубь окунули, да хорошо так окунули, по самое не балуйся. А как дело было… Тимоша в обед заглянул к Василию в кабинет, уж и не помнил сам, зачем, кажется соскучился просто.
– Чего шаришься без дела? – не поднимая головы от документов, строго спросил Василь. В штабе комдив держал себя по-военному, с выправкой и безо всяких излишеств. Но Тимоше и в голову не приходило с нежностями приставать.
– Так обед же, Василь Тарасыч, – оправдываясь, ответил Тимоша, любуясь украдкой комдивским профилем.
– Заработался, – вздохнул комдив, откладывая в сторону ручку и потирая переносицу.
В кабинет заглянула Машенька, увидела, что комдив все еще на месте, стрельнула в Тимошу глазками, подбежала радостная, защебетала что-то про то, что знакомая ее обещала в следующую пятницу обещанное комдиву передать. Комдив внимательно слушал ее несколько секунд, потом широко улыбнулся и поблагодарил. А когда Машенька развернулась и пошла уже к дверям, кинул ей вслед тот самый взгляд. Тогда-то Тимоша и повзрослел лет на десять сразу. Когда понял, что наигрался Василь. Когда дошло до него, что говорить-то одно можно, а делать совсем другое. И что рано или поздно вышвырнут его из теплой комдивской постели и из сердца пинком под зад, как надоевшего кутенка. Одна часть тимошиного разума верить в это не хотела и кричала от боли, все повторяя: «Это же товарищ комдив, он же никогда… Он же никогда не предаст! Он же сказал, что любит!!!», а вот вторая часть шепелявым голосом сестры ехидно повторяла, что, дескать, любовь любовью, а куда тощему Тимошке до складной Машеньки? Внутри все жгло ледяным холодом, сворачивало в узел, гремело от пустоты. Тимоша даже плакать не мог. Будто вымерзли все слезы, встали кусками льда прям за глазом, и не выкатится больше ни слезинки.
От такого горя Тимоша аж есть перестал, хотя и раньше-то особливым едоком не был. И сделался еще незаметнее, словно в тень превратился. Комдив на него особого внимания не обращал, поглощенный собственными мыслями и огромным количеством обрушившейся работы.
Тимоша начал тихо чахнуть от тяжелых мыслей и переживаний, да так сильно, что слег в один день с горячкой. Перед этим намерзлись страшно, ездили в расположение части, комдив пистона вставлял младшему офицерскому составу. Василь-то в доброй шинели, теплой, даже и не заметил, кажется, мороза, а Тимоша в стареньком ватнике промерз до костей, зуб на зуб не попадал. Комдив, глядя на трясущегося пацана, молча намотал на него свой шарф и отдал рукавицы на овчине, вот только не помогло.
В машине комдив наклонился к нему и тихо спросил:
– Ты как? Чего-то синий совсем, – и, не дожидаясь ответа, сунул Тимоше в ледяные пальцы флягу с коньяком, на секунду задерживая ледяные тимошины ладошки в своих больших горячих руках, – глотни, согреет.
Тимоша вяло кивнул, послушно отхлебывая из фляги. Вспомнился вдруг их самый первый раз. Оттого на душе стало еще гаже и холоднее. Скоро у комдива другой первый раз будет, еще лучше, с Машенькой. Тимоша закрыл глаза, зарываясь носом в шарф, даже не заметил, как к дому подъехали, нехотя выбрался из теплой машины и едва живой поплелся за комдивом в квартиру.
Под утро Тимоша проснулся от дикого холода и трясся так, что разбудил комдива. Тот спросонья сначала не понял ничего, а как дошло, соскочил звонить Карлу Алексеевичу. После натер слабо соображающего Тимошу спиртом, матерясь сквозь зубы, завернул в два одеяла и остаток ночи провел рядом, прижимая к себе трясущийся сверток.
– Ну что ты, а? Ну что ты хлипкий-то такой? – бормотал комдив Тимоше, бережно его укачивая. – Ты не смей болеть, не вздумай, я тебе не разрешал, выздоравливай давай, выздоравливай, мой хороший.
Тимоша в лихорадочном бреду бормотал что-то про Машеньку и говорил, что он все понимает, что с ней комдиву лучше будет, что детишек нарожают красивых, а он, Тимоша, переживет, правда. Комдив глядел на него с непониманием и продолжал гладить по спутанным волосам, целуя в макушку, торчащую из вороха одеял.
Утром в квартиру прибыл Карл Алексеевич со своим кожаным саквояжем, поставил Тимоше укол, выдал Василю микстуры и порошок, велел поить больного каждые три часа, посоветовал купить мальчонке теплой одежды и отбыл, оставив после себя запах больницы и табака.
Василь метался между чувством долга и страхом оставлять Тимошу одного. В конце концов договорился с Варварой, чтоб та посидела с болезным до обеда, а потом он ее сам сменит, хорошо хоть пятница, субботние дела можно домой взять, а воскресенье, считай, выходной. Там, глядишь, Тимошка оклемается. В штабе с делами разобрался быстро, вернулся домой.
Василь проклинал себя за тупость. Ну кой ляд надо было мальчишку с собой тащить? Оставил бы в теплой штабной караулке, так нет же! Приучать решил к будущей службе. Забыл только, что учить-то надо в добротных валенках и тулупе при таком-то морозе. Эх, напасть. А еще вспомнился тот бессвязный бред, который Тимоша нес про Машеньку.
Насчет этого у Василя к Тимоше появился ряд вопросов, которые он решил не откладывать.
Бледный Тимоша с лихорадочным румянцем на щеках сидел в постели и осторожно пил брусничный морс из большой железной кружки. Василь добрым словом помянул своего деда, отправившего любимому внучку гостинец.
Комдив сел рядом с болезным, глянул в красные тимошкины глаза и спросил осторожно:
– А чего это ты мне тут ночью про Машеньку вспомнил? Это ты к чему это?
– Ни к чему, бредил, – буркнул Тимоша.
– Вот так и бредил? – недоверчиво переспросил комдив.
– Да.
– Врешь.
– Не вру.
– Врешь. Не смей мне врать.
– А это я разве врал, когда сказал, что люблю вас? – тихо спросил пацан.
–Не понял. Это ты к чему? Давай-ка без загадок, прямо говори, что не так, обойдемся без мелодрам как-нибудь, – Василь старался держать себя в руках. Нельзя обижать Тимошу, нельзя орать. Ни в коем случае нельзя. Болеет же. А ну как по второму кругу температурить начнет. Шутка ли, до сорока ночью скакнуло. Чуть не помер.
– Я же видел, как вы на Машу смотрели, – бросил Тимоша так, как будто это все объясняло.
– На Машу? – не понял комдив.
– Да. Когда она от вас уходила. Вы на нее посмотрели так… Так… Как на меня смотрите, вот как! – почти крикнул Тимоша, отворачиваясь от комдива.
– Ты ревнуешь, что ли, дурачок? – с облегчением рассмеялся Василь. – Ах ты ж, ревнивец мелкий, как девчонка! – комдив сгреб Тимошу в охапку, целуя куда придется и прижимая к себе. – Ах ты ж, артист! Ну даешь!!! Я ж о тебе думал, горюшко ты мое.
– Эт-то как? Как это про меня думали? Да врете вы все, врете. Маша – она вон какая красивая, у нее грудь, у нее ноги, коса почти до попы. Она вам сына родит. Машу не стыдно родителям показывать. А я что? Заморыш, рабсила. Подай-принеси-иди отсюда, не отсвечивай. Что я вам, побалуетесь да бросите. Но вам-то что? Вам-то какое дело? – Тимоша посмотрел на комдива пустыми глазами. Захотелось заорать, схватить мальчишку за грудки да так тряхнуть, чтоб у того зубы клацнули.
-Ты умом повредился что ли с горячки-то? Сейчас рот свой закрой, не доводи до греха, и послушай, что я тебе скажу. А я говорю, не собака лает, так ведь? Блядь, с Машенькой он меня поженил. Да ты б хоть спросил меня а? Или все сам решил? Без моего участия? А может это я тебе не шибко нужен? Если ты мне тут Машу в невесты записываешь – глаза комдива вспыхнули вдруг нехорошим, он схватил Тимошу за запястье, не замечая, как красным озером расплескался морс на простыни, медленно сжал пальцы стальным капканом.
– Нет! – испуганно прошептал Тимоша, – нет!
– Нет, говоришь? Я же тебя, поганца, люблю, ты меня понял? И никаких баб мне не надо, повторять два раза не буду, так что запоминай, - Василь притянул побелевшего Тимошу к себе и спросил тихо, страшным голосом, - Я понятно объясняю? Могу повторить еще раз.
– Да нет же! Нет! Хватит! – Тимоша зарыдал громко, с надрывом, словно плотину прорвало.
Комдив опомнился, отпустил тимошину руку, обнял трясущегося от слез мальчишку, начал торопливо гладить по худенькой спине.
–Опять я тебя напугал, ну прости, а, прости, – шептал Василь, целуя мокрое лицо Тимоши, – не реви, прекращай давай, хватит, вдруг температура подскочит, ну чего ты, а? Ну, чего ты ревешь-то все время? Мне же как ножом по сердцу эти твои слезы, ну прекращай.
Комдив потерся носом об мокрую тимошину шеку, обнимая того бережно, будто фарфоровый, заглянул в заплаканные глаза:
– Не будешь больше реветь? Ты ж мне столько раз обещал. А я тебе расскажу, чего я так на Машеньку глядел.
– Правда расскажете? – громко хлюпнул носом Тимоша.
– Правда. Я ж тебя никогда не обманывал. У меня для тебя и подарок есть. Но его получишь только после того, как поправишься. Все понял?
– Понял, – всхлипнул Тимоша, крепко прижимаясь к комдивской груди и облегченно выдыхая.
По приказу комдива Тимоша весь день провел в постели, вставая разве что в уборную да за водой, но стоило комдиву заслышать его тихое шлепанье в коридоре, как тот выходил из кабинета, строго зыркал, словно бы говоря: «А попросить ты не мог?» – и снова гнал в постель.
Тимошино одиночество скрашивали книга, недолгий сон и размышления о том, что же ему собрался дарить комдив. А главное, почему, когда Василь Тарасыч говорил о подарке, лицо его приобрело то самое голодное и больное выражение? Тимоша так и не придумал ничего путного, решив дождаться вечера и увидеть все своими глазами.
За чтением он снова уснул. Проснулся оттого, что комдив с него одеяло стягивает. За окном порядочно стемнело, зажглись фонари.
– Спящая красавица, – пробормотал комдив, сидящий у Тимоши в ногах и целующий его коленку.
Медленно соображающий со сна и слабости (шутка ли, с такой температурой сутки проваляться) Тимоша тихо застонал. До того приятно было чувствовать на коже сухие комдивские губы и легкое царапанье отросшей за день щетины. Комдив глянул на него, не прерывая своего занятия, улыбнулся, довольный результатом, и провел языком от чашечки до ямочки под коленом, приподнимая тимошину ногу одной рукой, а второй поглаживая ступню и щиколотку. Тимоша чуть не вскрикнул. Уж очень хорошо было, как щекотка, только жарче и неожиданнее.
– Василь Тарасыч, – жалобно позвал ничего не понимающий Тимоша. До этого комдив его так никогда не ласкал. И было немного страшновато.
– Чего?
– Это вы что делаете?
– Целую тебя, разве не понял еще?
– А зачем в коленку-то?
– Неприятно?
– Нет, но…
– Вот и не спрашивай тогда. Подарок сейчас тебе дарить буду, так что молчи и получай удовольствие. И прекрати задавать глупые вопросы. Сам все увидишь, – комдив откуда-то из-за спины достал сверток в хрусткой белой папиросной бумаге, быстрым движением развернул, и Тимоша увидел пару тонких черных чулок. Лицо залило румянцем. Ох! Это их он должен надеть? На себя? Тимоша чуть чувств не лишился. С одной стороны – страшно и стыдно женское исподнее на себя надевать, а с другой… Комдива ж почти трясет как ненормального, так ему хочется это на Тимоше увидеть. И никто, кроме них двоих, об этом точно не узнает. Тимоша решился, взял осторожно один чулок, развернул, пытаясь сообразить, как это надевать-то правильно. Комдив поглядывал на него, сощурившись.
– Я… Я не знаю, как это… Помогите, – беспомощным шепотом попросил Тимоша и, заметив, как блеснули жадно темные комдивские глаза, каким-то двадцать шестым чутьем понял, что сделал что-то очень правильное. Комдив забрал у него чулок, положил тимошины ноги к себе на колени, взял узкую ступню в руки, поцеловал взъем, чуть прикусывая кожу (пацан аж дышать забыл от удовольствия) и, собрав чулок в гармошку, начал медленно облачать Тимошу в черный капрон, поглаживая, расправляя, чтоб никаких морщинок и складок не образовалось. И так Василь все это делал нежно и ласково, что у Тимоши встал. И потрогать себя хотелось очень, но неловко было как-то при комдиве. Вроде и не в первый раз, да вот поди ж ты, смущение душит.
Глазастый комдив заметил тимошину проблему, накрыл твердой рукой, погладил, приласкал, да так хорошо приласкал, что Тимоша застонал в голос, выгибаясь:
– Василь Тарасыч! Ах-х-х… Еще…
– Чего тебе «еще»? Конкретней говори, – комдив открыто забавлялся, целуя косточки на тимошиной лодыжке и нарочито медленно двигая рукой.
– Еще! Быстрее, пожалуйста, пожалуйста, Василь Тарасыч, – умолял Тимоша, комкая в кулаках простыню.
– Ты ж мой нетерпеливый, нам еще второй надевать, а тебе уже быстрее. Терпи.
– Ну пожалуйста, еще-е-е…
Не успел комдив натянуть второй чулок до конца, как Тимоша кончил со всхлипом, пачкая комдивскую руку липким и белым.
– Нет, ты посмотри какой, а, – возмутился комдив, переворачивая ослабевшего Тимошу на живот, – сам, значит, готов, а о товарищах можно забыть? Нет, дружок, – комдив рывком поставил его на колени, заставляя уткнуться лицом в подушку, – так дело не пойдет. Уж давай до конца.
Василь, поворчав еще немного, отвесил Тимоше смачный шлепок по заднице, оставляя на белой коже багровый отпечаток ладони. Тимоша вскрикнул, но вырываться не стал. Не больно было. Разве что жгло немного. Еще один звонкий шлепок уже не застал его врасплох. Комдив наклонился, прикусил слегка пацана за загривок, поцеловал в позвонок, потом в следующий… Тимоша котом под поцелуями выгнулся, комдив до поясницы дошел, куснул ласково за задницу, а потом раздвинул тимошины бедра и языком провел между ними. Тимоше на секунду показалось, что весь воздух в комнате кончился; он застонал, стараясь поднять зад повыше и ноги раздвинуть пошире, только бы еще так разок. Комдив себя ждать не заставил, повторил, и не один раз. Голова Тимоши кружилась от удовольствия, низ живота скручивало тяжелым возбуждением. Хотелось еще и снова….
Тимоша почувствовал, как твердый и скользкий член комдива разом входит в него, и задохнулся от накатившего ощущения наполненности. Трахал его комдив размашисто и быстро, крепко придерживая за бедра, насаживая на свой член так, что Тимоша даже подмахивать не успевал, постанывал, задыхаясь, обвиснув тряпичной куклой, колени дрожали. Кончил он во второй раз так, что, кажется, лишился чувств. В себя пришел, только когда почувствовал, что лежащий рядом комдив наглаживает его голую ногу и поправляет сползший чулок.
– Ты ж моя красота, – бормотал комдив, видимо, не заметивший, что Тимоша очнулся, – Машку он мне сватать собрался. Дурачок. Ты у меня неделю ходить не сможешь, сват. Так выебу, что мало не покажется. Не до сватовства будет.
Неделя бежала за неделей и превращалась в месяц, за ним во второй. Время летело так быстро, что Тимоша уже перестал улавливать ход времени. Разве что воскресенья были желанными. Можно было не соскакивать торопливо босыми ногами на холодный пол, чтобы успеть помыться до того, как Василь бриться пойдет (а это надолго). Тимоша воскресенья ждал как ждут праздников. По воскресеньям он долго обнимал спящего комдива, прижимался ухом к его ребрам и слушал, все слушал, как стучит большое и сильное комдивское сердце. Все пытался угадать, а попадает ли его собственное сердце в этот ритм. А еще не проснувшийся толком комдив ворчал и подгребал его к себе поближе, сопел громко в тимошино ухо, отчего делалось щекотно и смешно. В постели могли проваляться аж до девятого часа утра, что по меркам Тимоши было неслыханным барством. Особенно Тимоше нравилось, когда комдив целовал его в шею, а потом дул на влажные следы поцелуев. Тимоша покрывался мурашками и вздрагивал от удовольствия.
Это воскресное утро стало таким же, как и предыдущие. Тимоша проснулся первым, полежал, некоторое время разглядывая спящего комдива, насупившегося во сне.
«Опять солдат гоняет», - подумал Тимоша, которому не раз и не два приходилось просыпаться ночью от того, что Василь мог проорать в самое ухо приказ или выматериться на кого-то из офицеров. Он пальцем погладил складочку на комдивском лбу, а потом осторожно поцеловал. Василь фыркнул во сне, заворочался, просыпаясь.
-Утро уже? – спросил комдив, не открывая глаз.
-Утро, спи еще, - ответил Тимоша, расстроенный тем, что разбудил его.
-М-м-м, - Василь обнял Тимошу со спины, зарылся носом в светлые вихры, - м-м-м…
-Чего мычишь?
-Хорошо.
-Зверюга.
-Чего это?
-Укусил меня вчера, - Тимоша сплел свои пальцы с комдивскими, в очередной раз удивляясь, какие же у Василя ручищи огромные в сравнении с его узкими ладошками.
-Не помню.
-Зачем за задницу-то кусал?
-Захотелось, - Василь ласково боднул Тимошу лбом, по-хозяйски оглаживая покусанную накануне задницу.
-Захотелось ему, - проворчал Тимоша, - как кусок не отхватил.
-И еще хочется, - очень тихо добавил комдив.
Тимоша улыбнулся и закрыл глаза, чувствуя себя самым счастливым человеком в мире.

В феврале Василю дали десять дней отпуска за отличную службу перед отечеством. Пришло время к деду ехать. Давно обещал, да и душа не на месте. Как он там? Старик крепкий, только годы свое берут, не спрашивают.
До деревни добрались на служебном «ГАЗе». Василь почти весь путь до дедовского дома проспал, накануне готовил к сдаче документацию заму, засиживался до последнего. Тимоша с разговорами не приставал, стеснялся хмурого незнакомого водителя и вел себя очень тихо.
Приехали затемно. Василь выпрыгнул из машины, разминая затекшие ноги, помог Тимоше выбраться, хекнул громко, глотнув морозного воздуха, забрал из машины вещмешок и махнул на прощание водителю. Дед выскочил из дома, забыв надеть шапку, в одном тельнике нараспашку, долго обнимал любимого внука, на Тимошу особо не глядел, потом опомнился, велел в дом идти, пока не остыли, схватился было за вещмешок, но Василь его остановил, еле уговорил не тащить. Пошли в хату.
Сердце сжало, когда Василь дверь открыл и в дом вошел. Вырос он тут. Вот об эту лавку мелким долбанулся, чуть глаз не высадил, а у окна мама летом черешню перебирала, в дальней комнате еще живой отец с дедом полы перестелили и там едва заметно сосной пахло, если печь натопить как следует. Правда, постарел дом, как постарел дед, меньше стал, будто потолки опустились. Комдив закусил губу. А ведь когда-то вишня, которая росла во дворе, казалась ему такой высоченной…. Отчего-то в глаза будто ветер с песком ударил, зажгло, защипало. Как же давно-то дома не был….
-Дед, а дед, хорошо, что ты живой, - сказал вдруг Василь, - ты живи, не помирай, плохо без тебя будет, слышишь, дед?
Дед, достававший из печи чугунок, глянул на внука и понял все.
-Брось, Васята, я еще вас всех переживу. Ты что, хоронить меня раньше времени приехал? Не? Ну вот и помолчи. Кого привез-то с собой? Что за хлопец?
-Рабсила моя, наградной. Но ты не подумай, он мне жизнь спас. Если б не Тимошка, ты б меня пережил уже в декабре, - Василь вытащил из-за спины смущенного Тимошу и подтолкнул к деду, - с дедом моим поздоровайся, Антип Григорьеич
-Да будет тебе. Не у себя в штабе, не разводи мне тут. Григорьичем пусть зовет и ладно. Ну здравствуй, Тимофей.
-Здрастье, - пробормотал Тимоша.
-Не робей, не съем. За то, что жизнь моему внуку спас, огромное тебе спасибо, должок за нами. А теперь оба в баню идите. Готова банька-то. Это тебе не ваши городские ванны, в которых, стыдно сказать, моетесь. Да где это видано, чтоб помыться по-людски, да не попариться? Васята, полотенца в предбаннике. Веники свежие наломал, черпак на месте. Вода холодная, сам знаешь где. Парку как следует поддай, там сейчас самые угли будут. А я пока на стол сгоношу. Пацаненка не свари. Упаришь до смерти.
-Да не, дед, ну чего ты, - Василь уже доставал из вещмешка чистое, - управимся, чай не дети.
-Дети и есть, - махнул на него рукой дед, - идите уже, выстынет все. В сугроб коли будешь нырять, справа забирай, я там нагреб, как чуял, что явишься.
Василь утянул переодеться Тимошу в старую родительскую спальню, которая после их смерти стала его комнатой.

До бани дошли по узкой тропке. Тимоша путался в огромных валенках, которые ему выдал дед, и постоянно норовил завалиться в сторону, комдив только успевал ловить его за шкирку и возвращать на место.
Баня у деда была большая, хозяйская. Ставили ее дед со своим отцом, комдивским прадедом. Из кругляка, просторная, с парилкой и большим предбанником. Дед за баней следил пуще глазу. Уже несколько раз успели поменять подгнивший брус в венце. Всегда веников свежих заготовлено на роту, две огромные кадки с ледяной водой загодя стоят, светят в полумраке желтым боком. Видать, недавно отоварился дед на ярмарке, потому что кадок этих Василь не помнил. Глянул на порог и улыбнулся, не изменяет старый своим привычкам – крынка с квасом слева стоит, студится, позаботился о внучке.
-Раздевайся, - кинул комдив вставшему в дверях Тимоше, - чего ты, в бане что ли никогда не был?
-В такой нет, - разинув рот, ответил Тимоша, оглядывая предбанник, который больше комнату в крестьянской избе напоминал – тут тебе и стол добротный, и две лавки, стопка простыней свежих, полотенца, разве что иконы нету, да веники по стенам.
-Портки скидывай, сейчас я тебя парить буду.
-Это больно?
-Париться-то? Да как сказать, мне – нет, тебе – не знаю. Чуть не забыл, - Василь, уже успевший раздеться, подошел к Тимоше, пытавшемуся через голову снять нательную рубаху (комдивскую, кстати), сдернул с него одежку и поцеловал крепко, попутно облапав - всю дорогу об этом думал.
-Так ты же спал!
-Ну когда не спал.
-Ты же всю дорогу и спал!
-Зануда ты, Тимоша, - хохотнул комдив и отвесил Тимоше смачный шлепок по бледной заднице. Тимоша ойкнул и обиженно глянул на комдива, - в парную пошли, копуша.
Париться комдив любил и умел. А вот Тимоша попервости от веника пытался увернуться, попискивал, и всячески протестовал. Дышать ему горячим влажным воздухом было тяжело, легкие жгло до страшного. Но потом смирился. Заорал только смешно, когда Василь его водой холодной окатил.
-Иди кваску попей, у порога стоит. Сейчас я париться буду.
Тимоша, пошатываясь, слез с полка. Василь только и успел, что подхватить его, чтоб не упал.
-Ох ты ж, развезло тебя, как девку, знал бы, парил бы не в полсилы, а в треть, чего ж ты у меня хлипкий-то такой, а? – ласково ворчал Василь, заворачивая Тимошу в простыню и усаживая на скамейку в предбаннике, - посиди, подыши немного, только не вставай.
-Сам…
-Что сам?
-Сам ты…
-Что я?
-Хлипкий.
Василь хохотнул и нырнул обратно в парилку. Напарился от души. Давно вот так в баню не ходил. При штабе для высших чинов баня тоже была. Но то чужое, а то свое. Хороши у деда веники! Воконцове выскочил из бани и нырнул в сугроб. Ох и хорошо!!! Вылез комдив из сугроба довольный. Тимоша в предбаннике ждал, молча протянул ему крынку с квасом. Комдив хлебнул от души, со стоном полностью удовлетворенного человека опустился на лавку рядом с Тимошей.
-Бабу бы рыжую да винца красного.
-Чего? – не понял Тимоша.
-Я говорю, так хорошо, что потрахаться бы да выпить для полного счастья. Посидим еще немного и пойдем, дед там ужин наготовил. Жрать-то хочешь? – комдив потянулся сладко, одной рукой обнимая Тимошу и закрывая глаза.
-Нет. Тебя хочу.
-О как, - комдив приоткрыл один глаз, хитро глянул на покрасневшего то ли от пара, то ли от смущения пацана, - и сильно хочешь?
-Василь.
-Что «Василь»?
Тимоша поцеловал в подбородок комдива, осторожно, почти робко, обнимая того за шею, потом клюнул в шею, стягиваю с него влажную простыню, опустился на колени, глянул снизу вверх. Комдив чуть от нахлынувшего возбуждения не задохнулся. Ласки такие он любил очень. Но Тимоша его подобным не баловал, то ли не умел, то ли не понимал, а давить на него комдив не хотел. И тут надо же, подарок какой, сам…
-Можно? – спросил Тимоша.
-Нужно, - хрипло ответил комдив, запуская пальцы в светлые волосы на Тимошиной макушке. Стояло так, что можно было орехи колоть. Тимоша засопел, взялся за комдивский член, открыл рот, облизнулся и неловко лизнул головку, продолжая смотреть на комдива. Василь едва сдерживался от того, чтобы пропихнуть все целиком в тимошину глотку да трахнуть того как следует в самое горло. Тимоша видать это почуял и, шумно выдохнув, попытался забрать член целиком в рот, царапнул слега зубами, не больно, разве что еще больше раззадорил, закашлялся, подался назад, попробовал еще раз. И так раз за разом… Комдив губу закусил, гладил Тимошу по голове, тянул тихонько за спутанные волосы назал и также осторожно насаживался, задавая ритм. Тимоша всегда был послушным и тут спорить не стал. Смотрел на Василя, да за член его держался, поглаживая по ноге.
Комдив почувствовал, что еще чуть-чуть и все. Не хотелось так. Отнял Тимошу от себя, заставляя подняться на ноги, встал сам, поцеловал торопливо, прижал к стене, подхватил под задницу, приподнимая повыше, плюнул смачно на ладонь, смазал себя и вошел, пристраивая тимошины ноги к себе на поясницу. Тимошка у него в руках дернулся, беспомощно скребя пальцами по комдивским плечам, охнул.
-Тише, тише, коза, не ерзай, уроню. Ах ты ж, тесный-то какой, а. Каждый раз, как в первый, - шептал комдив, тяжело дыша Тимоше в ухо, - был бы девкой, женился. М-м-м, сучоныш, до чего ж ты хорош-то.
Тимоша обхватил комдива крепче ногами, стараясь раскрыться больше, прижаться ближе.
Трахал его комдив недолго, уж очень на взводе был, да и почувствовал, как Тимоша сжался, задрожал, почувствовал, что пацан вот-вот и тоже сдерживаться не стал. Кончил так, что аж зашатало. Прижался лбом к стене, удерживая на весу обмякшего Тимошу, не выронить бы. Осторожно опустил того на лавку, сам без сил прямо на пол осел. То ли минуту так просидел, то ли десять. Хватанул кваса, обмылся, вытерся, глянул на Тимошку, а тот уснул, свернувшись в клубок, на широкой лавке.
«Герой», - хмыкнул Василь, осторожно обтирая Тимошин зад краешком простыни.
-Просыпайся, маленький мой, вставай, в дом пошли, там ляжешь, - ласково тормошил комдив вяло сопротивляющегося Тимошу, - дед ругаться будет, вставай.
Комдив одел Тимошу, сунул того в валенки, и поволок до дома, стараясь спрятать сытую ухмылку.

Дед, глядючи на едва живого Тимошу, засыпающего буквально на ходу, поворчал на Василя, что дескать упарил балбес пацаненка, посадил обоих за стол, плеснул настоечки своей брусничной по стопкам. Выпили за приезд. Василь смачно захрустел огурцом, поглядывая на клюющего носом в тарелку Тимошу.
-Да уложи ты его уже, - не выдержал дед, - чего мотать-то дите? На одной койке поместитесь? Она ж широкая. Или брезгуешь?
-Да нет, ты что такое говоришь, дед. Конечно, поместимся, - Василь отвел Тимошу в комнату, уложил в постель, поцеловал быстро в лоб, Тимоша отвернулся к стенке и засопел.
Опосля к деду вернулся за стол. Просидели почти полночи, настойку пили, закусывали, разговаривали, дела минувших дней вспоминали. Потом дед и Василя спать погнал.
Комдив тихо вошел в комнату, даже половичка не скрипнула. Тимоша спал на спине, разметавшись по всей постели, приоткрыв рот, одеяло сбилось в ногах, задралась рубаха, оголяя впалый живот.
Василь одернул на Тимоше рубаху, хотел было одеяло поправить, как Тимоша не просыпаясь схватил комдивскую ладонь, прижал к щеке, поворачиваясь на бок и подтягивая колени к груди, заставляя комдива лечь рядом. Ну не выдирать же. Комдив неловко покрутился, накрывая обоих одеялом, устроился таки, обнимая Тимошу и уснул следом.

Три года спустя. У деда в деревне. Лето. Берег озера.

Тимоша сидел на горячем песке и задумчиво жевал горькую травинку, с завистью поглядывая на то, как комдив мощными гребками рассекает водную гладь. Сам Тимоша плавать не умел, Василь все пытался его научить, затаскивал в воду, объяснял, как грести ногами-руками, но Тимоша только нахлебался, да чуть не утонул, если б не Василь. Комдив плюнул на это неблагодарное дело и купался один, иногда соблазняя Тимошу поплескаться на мелководье.
Озеро спряталось на краю лесной чащи. Местные сюда не ходили. То ли медведей побаивались, то ли русалок, а может и тех и других. Но комдив любил окунуться в самый зной и не ленился топать до воды аж десять километров пешком. Тимоша их совместные прогулки любил. Василь дразнился, рассказывал о детстве, много шутил и много смеялся. А Тимоша все налюбоваться не мог, какой же у него Василь красавец – высоченный, загорелый, улыбка белозубая, а глаза какие, черные, пронзительные и ресницы – любой девке на зависть. И ведь любит не кого-то, а его, Тимошу. Горло перехватывало и хотелось кричать от восторга. Громко-громко, чтоб все слышали, но Тимоша только смотрел на Василя украдкой и в ответ улыбался. Сам он за три года изменился мало, разве что отъелся чуть-чуть, но Василь все ворчал на него, говорил ветром сдует.
За три года случилось много чего. Но больше хорошего. С дедом вот сдружился накрепко. Григорьич его как родного полюбил, все ворчал на Василя, что тот за Тимошкой не следит и кормит плохо, гостинцы слал уже на двоих. Еще Тимошу писарем к штабу приписали, при Василе оставили. Да и не пустил бы Василь его никуда. Ревнивый. Тимоша вспомнил, как комдив запросто сломал руку одному особо приставучему солдатику, который решил, что новый писарь – самая удачная мишень для злых шуточек и подколок, рабсила же, кто спросит-то. Комдив потом дома, успокаивал перепуганного Тимошу, который распереживался за Василя, а ну как со службы за такое самоуправство погонят? Не погнали, даже выговора не было.
Из размышлений Тимошу выдернул мокрый и довольный жизнью комдив, полезший холодными руками обнимать его, разомлевшего на солнышке.
-Чего озадаченный такой? Опять ерунду какую-то в башке нянчишь?
-Да вот прошлое вспомнил, а помнишь, как ты меня отлупил, а потом лечил, заботушка? - Тимоша отбился таки от комдива, вытянулся на горячем песке, лежа на спине и прикрывая от солнца глаза рукой.
-Помню, ты еще верещал как девчонка, когда я тебе в задницу уколы ставил, - подтвердил комдив, укладываясь тяжелой головой на тимошкин живот, - да не крутись ты! Не даешь человеку отдохнуть!
-Так ты ж мокрый! – возмутился Тимоша, пытаясь спихнуть комдива на песок, но все без толку. Комдив только угнездился поудобнее. Да и куда Тимоше было с Василем-то тягаться.
-Жарища такая, высохну. Ты чего рубаху снял? Сгореть захотел? Как в прошлый раз?
-Вот кто бы говорил-то… Сам-то раздетый.
-У меня шкура дубленая, а ты белый как молоко. К тебе что ли загар вообще не пристает?
-Нет, только ты, - вяло откусывался Тимоша, рассеяно поглаживая Василя по мокрым волосам.
-А тебе что, кто-то еще нужен?
-Нет, только ты, - повторил Тимоша и не соврал.

КОНЕЦ

P.S. Всем большое спасибо за внимание)))

Анон · 2014-12-15 09:51:48

Последняя часть, правда, еще не беченая, так что если там какие косяки есть - все мои. Бэто тут ни при чем)

Анон · 2014-12-15 10:08:50

Я здесь *и ржу над последней частью*! :chearleader:
Долан, и от меня спасибо за сцену дрочки - это важно.

Анон · 2014-12-15 10:08:55

Анон пишет:

обвиснув тряпичной куклой, колени дрожали.

:chearleader: разъехались, дорогой, разъехались

Анон · 2014-12-15 10:12:37

разъехались, дорогой, разъехались

*горько плачет над матчастью*

Я здесь *и ржу над последней частью*! 54208410

Цалую твои ручьке

Анон · 2014-12-15 10:17:21

Анон пишет:

но пара пасхалочек

Кой черт - пара, как минимум пять. :happycrazy:

Анон · 2014-12-15 10:23:41

Кой черт - пара, как минимум пять. 54208335

Многа пасхалочек :trollface:
Найди и перечисли все, внимательный анон!

Анон · 2014-12-15 10:31:42

Анон пишет:

Ну так про негров она тоже писала (фик про того стриптизера Вальку).

И про Мвонгу и француза с именем Джеррард (хотя должен был быть Жераром, но этожеводолей)! :blabla:

Анон · 2014-12-15 10:35:32

Бэто, у меня почта по пизде пошла, загляди в умылы, будь заечкой

Анон · 2014-12-15 10:36:30

Пейсатель, заливай на фикбук еще :cool:
И вообще выкладывай везде, куда дотянешься. Будем потом это фанатам водолея советовать, когда они будут скулить, что кумир писать стал редко и нового опуса долго ждать :evil:

Анон · 2014-12-15 10:39:25

Фикбук :yeah:

Анон · 2014-12-15 10:40:55

Я вам больше скажу, ребята. Мне настолько не давал покоя бедный димахер додо, что мы за него взялись :facepalm:
Пока показывать не буду, позже в собакуписаку залью.

Анон · 2014-12-15 10:43:44

Анон пишет:

майку с перекрученными лямками

Да шо ж за ё, а!
Босоножки с лямками, майка тоже...
Она другие слова знает или это кинк?

Анон · 2014-12-15 10:47:55

Я вам больше скажу, ребята. Мне настолько не давал покоя бедный димахер додо, что мы за него взялись 67280105
Пока показывать не буду, позже в собакуписаку залью.

Ты главное выкладывайся где можешь.
Можно еще кинуть на тебя ссылку на АЧ и в комментах сравнивать с Водолейсом. хехе.

Анон · 2014-12-15 10:51:16

Можно еще кинуть на тебя ссылку на АЧ и в комментах сравнивать с Водолейсом. хехе.

Я - скромный подражатель додостайл, я стесняюсь. Мои сучки еще не сопят так громко, как ее, а альфачи не отрастили волосатых ляшек, а я не уперлась лбом в чугунное днище :trollface:

Анон · 2014-12-15 10:54:58

А вообще, тащите, куда хотите) Поржем потом, припечет у Додо или не припечет

Анон · 2014-12-15 10:58:52

Поржем потом, припечет у Додо или не припечет

Это ж самое интересное
Хочу чтобы хомки Водолея массово някали на фичок про Тимошу :teeth:

Анон · 2014-12-15 11:00:36

Хочу чтобы хомки Водолея массово някали на фичок про Тимошу 2430694n

Задумка очень неплоха, неси анон!

Анон · 2014-12-15 11:04:01

Задумка очень неплоха, неси анон!

так дайте ссылку, где он лежит кроме как здесь.

дайри пейсателя я потерял(

Холиварофорум

Объявление

#1 2014-01-03 11:46:26

Серебристый Водолей

#22126 2014-12-15 08:57:08

Re: Серебристый Водолей

#22127 2014-12-15 09:15:17

Re: Серебристый Водолей

#22128 2014-12-15 09:18:23

Re: Серебристый Водолей

#22129 2014-12-15 09:37:17

Re: Серебристый Водолей

#22130 2014-12-15 09:43:26

Re: Серебристый Водолей

#22131 2014-12-15 09:46:49

Re: Серебристый Водолей

#22132 2014-12-15 09:50:14

Re: Серебристый Водолей

#22133 2014-12-15 09:51:48

Re: Серебристый Водолей

#22134 2014-12-15 10:08:50

Re: Серебристый Водолей

#22135 2014-12-15 10:08:55

Re: Серебристый Водолей

#22136 2014-12-15 10:12:37

Re: Серебристый Водолей

#22137 2014-12-15 10:17:21

Re: Серебристый Водолей

#22138 2014-12-15 10:23:41

Re: Серебристый Водолей

#22139 2014-12-15 10:31:42

Re: Серебристый Водолей

#22140 2014-12-15 10:35:32

Re: Серебристый Водолей

#22141 2014-12-15 10:36:30

Re: Серебристый Водолей

#22142 2014-12-15 10:39:25

Re: Серебристый Водолей

#22143 2014-12-15 10:40:55

Re: Серебристый Водолей

#22144 2014-12-15 10:43:44

Re: Серебристый Водолей

#22145 2014-12-15 10:47:55

Re: Серебристый Водолей

#22146 2014-12-15 10:51:16

Re: Серебристый Водолей

#22147 2014-12-15 10:54:58

Re: Серебристый Водолей

#22148 2014-12-15 10:58:52

Re: Серебристый Водолей

#22149 2014-12-15 11:00:36

Re: Серебристый Водолей

#22150 2014-12-15 11:04:01

Re: Серебристый Водолей

Подвал форума