Итак, мэр с Тимарцевым едут ночью по разгромленному городу с конспиративной квартиры, куда их с всяческими предосторожностями и кучей охраны отправил верный Охра, в мэрию, где в подвалах (в клетках, камер не завезли) заперты бунтовщики.
Начальник охраны проявляет чудеса профпригодности:
- Обратно тебя не ждать? – спросил Тимарцев. – Машину на парковку загоняю?
Мирон кивнул.
- Я здесь переночую, - ответил он, и торопливо зашагал по ступенькам, не оборачиваясь.
По счастью, у мэра есть верный Охра, удачно ночующий в холле мэрии со своими парнями на двух диванах (проверка на непошлость-2).
Охра поднял голову и увидел Мирона, прищурил глаза, обведенные темными синяками. У него сделалось такое злобное выражение лица, что Мирон, не дожидаясь, пока Охра подойдет к нему, заторопился к лестнице. Это больше походило на позорное бегство, чем на спланированное отступление, но Мирон подозревал, что Охра сейчас и ему способен врезать.
Они немного поиграли в салочки. Охра выиграл.
- Ну-ка стой! – рявкнул Охра ему в спину.
Мирон припустил со всех ног. Охра, паркурщик ебаный, сиганул через перила, перемахнул лестничный пролет и приземлился на ноги прямо перед Мироном.
У них происходит потрясающий по силе и логике диалог:
- Пиривет!
- Локи Нахуя?!
- Ээээ…
- Низзя!
- Мона-мона-мона!
после которого мэр превентивно въебал Охрии под дых (надеюсь, хоть не с ноги) и бодро ускакал на встречу с любимым:
Врезал в солнечное сплетение, и когда Охра согнулся пополам, помчался по лестнице, как вихрь, перепрыгивая сразу через три ступеньки, надеясь, что не сломает себе шею, оступившись.
Мирон спускается в подвалы мэрии, любуясь красотами архитектуры, а мы параллельно узнаём, за что его не любят в городе:
Мирон вывалился на нужный этаж, едва не выбив двери, и торопливо зашагал вдоль клеток. В некоторых сидели люди, которых, наверное, поймали на улицах после комендантского часа.
Какая прекрасная вещь – старинная архитектура! Где еще найдешь такую наглядную вертикаль власти – наверху кабинет Мэра, стекло, позолота и кожаные диваны, а внизу клетки, грязь, темнота и отверженные режимом.
Так и вижу диалог:
- Посмотрите направо, здесь камеры на десять заключённых…
- А здесь у нас кто?
- Воры и разбойники. Посмотрите налево, здесь камеры на троих.
- А здесь?..
- Насильники и убийцы. Здесь одиночные камеры…
- ???
- Диссиденты и враги режима. А в этих жутких клетках?
- О, это самые страшные преступники. Это нарушители комендантского часа, отверженные режимом.
Внезапно включается саундтрек, где-то плачет один Летов, и мэр под караоке находит клетку с босым Славой. Ну, вы догадались, как Мирон приветствует любимого?
- Привет, - неуверенно сказал Мирон.
Трудно не догадаться. Он всех так приветствует.
Слава троллит мэра, чтобы тот не тянул руки к клетке, пальцует, лыбится и предлагает вернуть кольцо. Мэр не успевает толкнуть речугу про «да никогда!», потому что появляется Охра. Слава окончательно идёт вразнос.
Охра так неожиданно выскользнул из темноты и взял его за плечо, что Мирон вздрогнул.
- Посмотрел? – зло спросил Охра.
- Сними ток, - попросил Мирон. – И пусти меня внутрь.
- Чего снять? – недоверчиво спросил Охра.
Слава расхохотался. Мирон побагровел, осознав, что повелся на наглый пиздеж.
- Сними ток, - сказал Слава, насмехаясь. – Закопай рвы, накорми голодных акул, а я, так и быть, брошу свой плащ в лужу. Создадим принцессе Оксанке комфортные условия!
Мирон просится в клетку, Охра осторожничает, Слава обещает кинуть палку напоследок. Против таких аргументов не попрёшь, и Охра отдаёт ключ. ООС в шапке стоит, так что – имеет право.
- Да не ссы ты! – фыркнул Слава. – Я не смог, когда от этого всё зависело, а теперь-то уж чего… может, палку кину на прощание, чтобы было что вспоминать, да, Оксан?
- Пожалуйста, - взмолился Мирон, вцепившись Охре в руку, игнорируя Славу и его бахвальство.
- Вон, слышишь, - поддакнул Слава. – Как можно отказать телке, когда у нее так между ног зудит?!
Охра несколько секунд всматривался в лицо Мирона, потом протянул ему карточку.
Мэр шагает в клетку и мудро запирается изнутри, отрезав пути к отступлению. Вообще в этой сцене все трое проявляют чудеса логики:
- Э, слышь! – взвился Слава. – Вообще-то я не хочу, чтобы он сюда заходил! Алле! Это нарушение моих прав!
Мирон открыл замок клетки, шагнул внутрь и захлопнул решетку, перебросив карточку Охре. Тот повернулся и пошел прочь.
- Эй! – заорал Слава ему в спину. – Охра, блядь! Нахуй его! Забери его! Я буду жаловаться в ООН!
Слава падает на лежанку (хорошая клетка попалась, комфортабельная) и предлагает слиться в гастрономическом экстазе предаться взаимному каннибализму. Мирон почему-то отказывается, присаживается на край лежанки и принюхивается к Славе.
Их начинает тянуть друг к другу с неодолимой силой.
Они молча сидели, потом Слава подвинулся ближе, потом еще ближе. Мирон тоже подвинулся к нему и прижался плечом к плечу. Слава неуверенно поднял руку, приобнял его и прижался лбом к виску. Мирон скинул кроссовки и перебрался к Славе на колени, крепко обнял его, уткнувшись лицом в шею. Слава прижимал его к себе и нежно поглаживал по спине.
Или клетки там с жалюзи, или у ребят в соседних клетках будет нескучная ночь. Меня поражает, что они до сих пор пырились молча. Инета нет, вообще никаких развлечений… я бы такое зрелище не пропустила.
Ласки становятся откровеннее, но тут Мирон безнадёжно просирает все полимеры, и вместо любовного романа на читателя выскакивает политический детектив:
- Слав, - проговорил он, поглаживая липкие от пота и грязи Славины бока, просунув руки под футболку. – Почему сегодня?
- А почему бы нет? – спросил тот.
- Не притворяйся, - устало проговорил Мирон. – План был совсем другой… и на другой день. Почему все случилось сегодня?
Слава застыл.
- Откуда ты знаешь? – тихо спросил он. - Кто-то сдавал?
Мирон кивнул.
В отличие от нормального детектива, в этом решающий диалог ничего не решает и не проясняет, но ощущение какой-то подставы остаётся. Причём - авторской подставы.
- Ты знал, - проговорил он потрясенно. – Ты все время знал?!
Мирон кивнул.
- У меня был свой человек, - сказал он. - Был план. Был назначен день, когда в центре по счастливому стечению обстоятельств не должно было быть людей… мы планировали фестиваль на побережье, минимизировать жертвы… почему трущобы вышли на улицы сегодня?
Глаза Славы казались огромными и прозрачными, он был так потрясен, что потерял дар речи.
- Кто вмешался? – спросил Мирон. – Кто подзуживал?
Слава сглотнул.
- Ты не поверишь, если я скажу, - проговорил он.
- Дудь? – спросил Мирон. – Юра и сотоварищи?
Слава даже руками развел.
- Ебаный в рот, - выдохнул он. – Ты реально все знал?!
- Я не знал, кто копает, - сознался Мирон. – А связываться с Замаем было опа…
Он осекся. Слава побелел.
Чудеса эквилибристики:
Он вскочил и забегал по клетке, два шага туда и два обратно.
Клетка тесная, поэтому бегает Слава недолго, зато разбивает руку об решётку, орёт, истерит, матерится… Отрицание-гнев-торг-депрессия-принятие, и вот парочка уже в обнимку на лежанке:
Слава посмотрел на него больными глазами. Мирон поднялся на ноги и потянул вверх Славу, помогая встать, уложил его, безвольного и апатичного, на лежанку, и устроился под боком. Слава моргал и смотрел в потолок.
Мэр и чудеса душевности:
- Когда меня убьют? – спросил он внезапно.
- Завтра, - ответил Мирон. – То есть, уже сегодня.
- На рассвете? – спросил Слава.
Мирон отрицательно помотал головой.
- В полдень, - сказал он. – Можешь пока поспать.
И ведь он, заботливый наш, даже в табло не словил! Така любовь, така любовь…
Попутно выясняется, что пламенный оппозиционер не очень представляет, в каком, собственно, веке живёт, и имеет весьма своеобразные представления о политрепрессиях:
- Будет очень больно? – спросил Слава. – Пытки, что ли?
Мирон снова помотал головой.
- Нет, это быстро, - ответил он.
- Только не на костре, - попросил Слава. – Это блядь, ужасно!
- Перестань, - поморщился Мирон. – Мы ведь не в средневековье… никаких костров, никаких плах, кольев и виселиц.
Слава подумал.
- Неужели мне раздавит голову слон? – спросил он с кривой усмешкой. – Бэмби сильно изменился за лето и жаждет крови?
Мирон вздохнул.
- Будет расстрел на Площади Цветов.
И знаете, что возмутило будущую жертву? Нет, не отсылка к «Незнайке».
Слава недоверчиво посмотрел на него.
- Это же самый центр! - сказал он
.
Рептилоиды, сэр. Какая разница, где тебя расстреляют? Или по феншую надо казнить на окраинах?
Ребята ещё немного трендят за жизнь сплагиаченными фразами, потом начинают засыпать, Славу пробивает на «тыменялюбишь?!», мэр отвечает уклончиво, Слава несмешно шутит, они начинают засыпать, но хрен там, Славу пробивает на «уронишьобомнеслезинку?», мэр отмазывается, читатель второй раз наслаждается сценой с кольцом туда-сюда:
Слава несколько секунд рассматривал свое кольцо, заметно им любуясь. Потом неохотно снял с пальца и протянул Мирону.
- Держи, - сказал он.
- Зачем? – насторожился Мирон.
- Ну а мне зачем? – пожал плечами Слава. – Все равно потом сопрет кто-нибудь. Подаришь следующему мужику, сэкономишь…
- Перестань, не надо так, - попросил Мирон. – Оно твое.
Слава молча посмотрел на него и натянул кольцо обратно.
Во внезапном приступе мудрости мэр не сообщает Славе, что кольцо было следилкой, а Слава и есть главный предатель подполья. Они ещё немного посщупали друг друга и заснули.
Отбивка.
Внезапно утро. Внезапно Охра.
Слава курил, устроившись на краю лежанки. Охра, поигрывая зажигалкой, стоял у решетки, и молча смотрел на него. У Охры было серое лицо, под глазами залегли ужасные синяки, губы обметало, он выглядел как живой покойник. Мирон сел и потер затылок.
- Тебе пора, - сказал Охра, поглядывая на него.
Мирон со Славой на прощанье целуются взасос и начинают сцену с одноногой собачкой:
- Я твой идиот, - сказал Слава, погладив Мирона по щеке. – Приходи ко мне на годовщину нашей смерти, ладно?
Охра милостиво избавляет нас от слезодавилки и уводит мэра. Попутно выясняется, что у Охры – невосполнимая утрата:
Охра, видимо, потерял свой шарф с концами и не успел обзавестись новым, хотя уже закутался в новую черную ветровку, спустив капюшон до бровей.
А текст потерял бету. Видимо, тоже ищет шарф с концами.
Мирон и секретарша, бледные и помятые, маются в мэрзком кабинете, а мы попутно узнаём новые подробности о СМИ в Городе:
Мирон знал, что люди Охры работают, развешивают листовки, и к полудню весь город соберется на площади, чтобы посмотреть, как казнят Гнойного. Того самого мерзкого Гнойного, который подзуживал дикую толпу на погромы. К полудню никто не будет сомневаться, что Гнойный виноват во всем – и ему придется ответить за всё.
Походу, кроме листовок, других средств распространения информации в этой реальности не знают. Плохо жить без Инета, радио и телевиденья.
Традиционное потирание переносицы, на этот раз – головастой. Переносицу, в отличие от мэра, даже жалко (но не очень).
Мирон почти упал на диван, массируя звенящую от головной боли переносицу, и поставил на колени ноутбук.