- Придешь сегодня? – тихо спросил Шень, делая вид, что просто так стоит в дверях кухни, наблюдая за происходящим в зале.
И-и с первого же мига сучка бросается прямо в карьер.
Шень перестал лупить их веером почем зря: с теми двумя, что пережили резню, он ощущал какую-то смутную духовную близость, было как-то неловко бить по лицу людей, которые видели то же, что и он.
То ли дело пиздить случайных людей просто так!
- Сегодня не смогу, - так же тихо ответил Волк, повернувшись к нему вполоборота. – Бабуля приболела, я нужен дома.
Шень прищурил глаза. Хорошее настроение, которое в последнее время его не покидало, сняло, словно рукой.
- Ну и ладно, - холодно ответил он. – Как знаешь.
Руки Волка замерли, он обернулся и поглядел на Шеня почти умоляюще.
- Не сердись, - попросил Волк. – Мне, правда, надо идти.
- Да мне наплевать, разве я тебя держу? – равнодушно спросил Шень и испытал мстительное чувство удовлетворения, заметив, как болезненно исказилось лицо Волка.
Вы знаете, это тот редкий случай, когда сучка полностью заслуживает своего сомца. Серьезно, более мерзопакостного дегенерата я не видел. Это же он! Целый Шень! Зовет к себе! Что там какая-то бабка, нунахуй, бля! Да пусть все его родственники передохнут, лишь бы сомец ебал!
Шень бы уже давно перешел… к более взрослым играм, но Волк тормозил, или стеснялся… или не хотел, Шень не мог понять. В общем-то, ему хватало и того, что у них с Волком было – поцелуи, и горячие губы на члене, и шершавые ладони, обхватывающие нежно, но крепко.
И сучка исполняет номер "главное, что сомец есть" на пятерочку. Главное, что отсосать есть кому, и даже неважно, что тебя не ебут, потому что ни разу не было сказано, что Волк делал минет Шеню, а не только наоборот.
Он выглянул за дверь и нахмурился, потому что никакого Волка там, разумеется, уже не было. Наверное, Волк умчался сразу после смены, только пятки и засверкали, и думать забыл о Шене.
Шень, подрагивая от злости и жгучей обиды, поднялся на второй этаж и толкнул дверь По. Тот вскинул взгляд поверх очередной зачитанной книжки, и вопросительно поднял брови.
Ведь и правда! Какая к хуям бабушка! Когда! Целый! Неебанный! Шень! Тут! Весь! Лапочка!
- Хочешь трахнуться? – спросил Шень, и тут же, выговорив, ощутил, что запал иссяк, и что он уже жалеет о скоропалительном предложении.
- Хочу, - спокойно сказал По. – Но не буду.
Серьезно, по-моему, единственные персонажи, не вызывающее рвотного рефлекса в писеве Додо — это те, которые не участвуют в сраной Сантабарбаре.
- Отвали, - огрызнулся Шень, краснея от осознания собственной глупости.
- По-моему, это ты ввалился сюда с щедрым предложением себя, - заметил По. – Что случилось?
Шень пожал плечами.
- Тогда вали отсюда, не то я тебя через окно домой отправлю, - сказал По. – Ты мне мешаешь.
Да, По, пожалуйста, отправь его в окно и мы все быстренько сможем разойтись по постелькам.
– Ну что такое?
Шень помолчал.
- Он тебя бьет? – напряженно спросил По. – Предлагает своим приятелям?
Шень уставился на него, как на душевнобольного.
- Что? Нет!
- Тогда у вас все хорошо, - кивнул По. – Будь любезен, уйди уже, я хочу дочитать.
Не бьет — и ладно!
- Иди домой, Шень, - посоветовал По. – Не лезь в чужие штаны. Ничего не делай. Не создавай себе проблем, короче.
Шень скривился, повернулся и ушел.
К сожалению, сучка, конечно же, не сможет внять этому мудрому совету.
Волк сидел у него под дверью, нахохлившись и подпирая голову ладонями. Шень замер, рассматривая его. Волк, судя по его ровному дыханию, спал, завернувшись в свою вечную куртку, рюкзак-мешок уже куда-то исчез. Шень присел перед ним на корточки и потряс за плечо. Волк тут же открыл глаз, а Шень понял, что его крепко держат за горло, грозя в любую секунду проломить кадык. Но тут же пальцы разжались, Волк сонно заморгал и смущенно улыбнулся.
Вот какой у нас сомец опасный! И самоотверженный! И сучку любит! И вообще!
Шеню было стыдно. Он редко испытывал стыд, такой, чтобы распирал изнутри, чтобы от него было больно дышать, но сейчас был именно этот случай. Он представил себе, как трахается с По, через «не хочу», исключительно из какой-то дурацкой мести непонятно кому, терпит тяжесть По на себе, и его требовательные касания, и его понимающий, насмешливый взгляд, а Волк сидит тут, с синяками под глазами, бледный от усталости, сидит и ждет его, и даже не подозревает, что Шень настолько умом тронулся, что подумал было о ком-то другом в постели. И в худшем случае, Волк его не дождется и уйдет, и будет думать - где и с кем Шень шатается по ночам, или нет, в худшем случае, Волк дождется, и начнет принюхиваться, у него острый нюх, Шень замечал, и обязательно учует запах секса, и тут все будет кончено.
Мне нравится, что даже когда Шень раскаивается, движущая сила его раскаяния не "я дебил, который не в состоянии понять, что у других людей могут быть дела и они, блядь, работают на двух работах сразу и содержат семью", а "мой сомец мог все узнать и послал бы меня нахуй". Вот жеж незамутненность-то, блядь.
Откуда из него это лезет? Он не самый ужасный человек на свете… наверное. Почему он совершает поступки, за которые чудовищно стыдно? И ведь Волку о таком нельзя рассказать, придется самому нести этот крест, хорошо хоть, что и По промолчит.
Бедняжечка. Как же вынести крест того, что ты пиздоуебищное отвратительное мудло. Как же, как же.
Ты, блядь, не думал о том, что, может быть, стоит нахер хоть раз немножко о ком-то кроме себя подумать, вдруг что путное выйдет? 
Шень дышал его запахом, одновременно млея и едва не плача от стыда и отвращения к себе. От Волка пахло потом, должно быть, он не успел даже обтереться влажным полотенцем, и еще почему-то пахло дымом, и еще – чем-то мужским, терпким и горьким, чем-то, от чего поджимались пальцы ног и трепетали ноздри. Особенный запах волос и мужской кожи, притягательный, приятный и неповторимый.
Бля, ну я понимаю, когда в любовных романах героиня надрачивает на запах сомца, но ведь... Шень... и сам мужик... Он должен пахнуть точно так же... Почему он дрочит именно на мужиковость запаха, а не на само специфическое... амбре Волка?
В общем, сучки с сомцами мило спят, потом Волк уходит в мастерскую (которая, кстати говоря, почему-то работает по ночам... что он там блядь по ночам делает вообще в четыре сраных утра?), а Шеню снится кошмар.
Я, пожалуй, не буду целиком приводить цитаты этой унылоты, потому что разбирать там нечего, но в общем когда Шень учился в университете, они с группкой элитных платников как-то натолкнулись на бюджетника (и в этом сне этим бюджетником был Волк) и массово его затравили, и теперь ему очень стыдно.
«А ведь я таким был, - осознал он, окончательно проснувшись. – Я был мелким, избалованным ничтожным говнецом. Я не был хорошим… я никогда не был хорошим, а ведь родители так старались сделать из меня что-то достойное».
Осознает ли Шень, какой он мудак, и встанет ли он на путь света? Правильный ответ, конечно же, нет.
Он был высокомерным, напыщенным, развращенным ничтожеством, которое бессмысленно прожигало жизнь, скучая большую часть времени. Шень пытался вспомнить хоть одно полезное дело – и не мог, он или напивался, или торчал, или искал приключений, чтобы развеять скуку.
Что ж, теперь ему было некогда скучать, и теперь жизнь была куда проще, сосредоточившись на выживании и пропитании.
Да ты таким и остался, дебил.
А парень из трущоб, которого раньше не взяли бы даже мыть полы в его доме, оказался лучше, добрее и честнее, чем он сам. Волк стал его постоянным мужчиной и в общем-то со своими обязанностями неплохо справлялся.
Спойлер алерт: нет. Кстати, с какими такими обязанностями Волк справляется? Какие вообще блядь обязанности могут быть у твоего любовника, блин.
«Гунмэнь» уже проснулся и гудел, как улей: мистер Пинг на кухне громыхал посудой, Волк домывал тарелки, официанты, оставшиеся без руководителя, бродили по залу, словно потерянные, и когда Шень ввалился через главный вход, они все, как один воспрянули, и пристроились ему в хвост, ну чисто утяточки за мамой-уткой.
- Проверить все! – рявкнул Шень. – Найду что-нибудь – мало не покажется!
Я бы за ним не ходил. Я бы от него съебывал, как только видел.
- Как ты с ними строго, - заметил По, когда Шень раздал зуботычины и распоряжения, и остановился выпить почти остывший кофе.
- Я твоего мнения не спрашивал, - невежливо буркнул Шень. – Ты меня для того и держишь.
Я все-таки думаю, что он держит тебя не для того, чтобы ты пиздил сотрудников.
Клановые татуировки, которые когда-то были яркими, алыми, словно артериальная кровь, поблекли и выцвели, превратившись в бледно-розовые контуры. Они никогда не исчезнут совсем, но былую яркость можно вернуть только алой помадой.
Я все еще хочу узнать, каким говном ему били татуировки.
Он вышел в зал и поспешил навстречу первым посетителям, и до обеда не знал ни минуты покоя. С той памятной резни «Гунмэнь» почему-то стал жутко популярным местом, и те, кто могли себе позволить, приходили с самого утра, словно надеялись, что где-то остались пятна крови и разбросанные конечности.
Додо, конечно, где-то слышала, что места трагедий привлекают туристов, но сути так и не уловила.
Волк, у которого был перерыв, жевал что-то, запивая крепким чаем. Руки у него дрожали от усталости, но в целом Волк выглядел бодро. Он улыбнулся Шеню и окинул его таким взглядом, что тот вспотел всем телом.
«Надо нам что-то решать с сексом, - подумал Шень. – Пока меня на кухонном столе не оприходовали посреди грязной посуды…»
Вот как сомец любит сучку! Вот!
- Пойдешь ко мне? – спросил Волк, оторвавшись от его рта.
На его щеке и губах остались следы алой помады, Шень стер их пальцем.
- Зачем? – спросил он, поглядывая исподлобья.
Волк пожал плечами.
- Познакомлю с семьей, - сказал он. – Если хочешь… Поужинаешь с нами?
Так любит, что даже хочет привести в семью.
Они купили риса и немного грубой гречневой муки, жареных мышей, облитых медом и натертых салом
А может, все-таки в обратном порядке — натертых салом и облитых медом? Кроме того, нахера вообще натирать салом мышей???
Волк жил в самой старой части города. Этот узкий клинышек врезался между территориями Гадюки и Журавля, Волк сказал, что территория ничейная, она так часто переходила из рук в руки, и так сильно обветшала, что в итоге от нее отказались все.
Потому что все очень тупые и никто не умеет строить дома заново.
Они шли все дальше и дальше, и лишь когда мрачные пятиэтажки закончились, Шень осознал, в каких диких условиях живет Волк. На самой окраине Даунтауна ютились одноэтажные дома, сложенные из мусора и натащенных кирпичей и шлакоблоков. Их было много, и казалось, что это не жилой район, а сплошная мусорка, в которой по какому-то недоразумению копошились люди, грязные и оборванные.
Потому что все тупые, и никто... Ай, ладно.
Волк остановился у непримечательного домика и легонько подтолкнул Шеня в спину. Маленькая девочка, сидящая на пороге, играла с грязной куклой, но тут же выпустила ее, вскочила на ноги и ткнулась Волку головой в живот.
- Кроха, - улыбнулся тот, потрепал спутанные волосы, заплетенные в косички.
Расческой тут пользоваться тоже никто не умеет...
- Ба-чан! – заорала девчонка. – Волк привел принцессу!! Ба-чан!
Шень так и поперхнулся, позабавленный Волк сверкнул улыбкой.
Оч смешно, что девочка не может отличить мужика от женщины. Дроч на феминных сучек достиг апогея.
В доме обнаружились еще дети – двое пацанов неопределенного возраста, Шень мог дать им и тринадцать, и шестнадцать. Мальчишки были похожие, как близнецы, чумазые, расцарапанные, в мешковатых, нестиранных тряпках.
...и стирать вещи тоже никто не научился...
Шень с любопытством смотрел на него, пока тот отчитывал братьев. Он Волка таким еще никогда не видел. В «Гунмэне» Волк вел себя тихо, ни с кем не конфликтовал, зато дома оказывается, он был жестким и властным. Здесь была его территория, и здесь он ничего не стеснялся и никого не боялся.
Я бы на месте сучки задумался и дал по съебам. Наверное, Додо дрочит на то, какой сомец вежливый на публике, но властный в семье, но вообще-то это очень мерзко — когда с теми, кто выше тебя, ты милуешься, а тех, кто от тебя зависит — хуяришь.
- Тетя, ты принцесса? – спросила девочка, подергав Шеня за рукав куртки.
Он не успел ответить, Волк повернулся и сказал:
- Малышка, это не тетя. Это принц.
Мальчишки невольно хихикнули, Волк свирепо взглянул на них и они тут же притихли и опустили взгляд.
- Еще раз узнаю, что ходили бегать – ноги переломаю, - пообещал он. – Лучше я сам, чем вы на железку напоритесь!
Воспитательный процесс, епта.
Шень с трудом сдерживал улыбку. Ему очень понравился этот незнакомый, новый Волк – глава семейства.
Потому что Шень с нетерпением ждет, когда же его заабьюзят.
Девочка поймала его белую прядку, выбившуюся из прически, и зачарованно потерла пальцами, словно хотела стереть краску, потом потянула в рот, но Шень вовремя отобрал волосы.
Да она умственно отсталая, что ли? Сколько ей лет? Три? Если она достает Шеню головой до живота, то как бы уже довольно приличного возраста.
- Ба-чан, покушаешь с нами? – крикнул Волк.
- Я уж думала, ты никогда не позовешь! – отозвался из-за ширмы обиженный старческий голос, не лишенный приятности.
Не лишенный обаяния чле... Кхм-кхм-кхм, да. Как видите, выебывается тут не только сучка, но и бабушка, потому что одного заебавшего персонажа нам, конечно же, мало.
Стукнула палочка, из-за ширмы вышла полная низенькая старушка в латаном-перелатаном ханьфу старого покроя: сверху оно было бордовым, но внизу заплатка налезала на заплатку и определить, где заканчивалась одна и начиналась другая, было невозможно. Прическа - две седые косы, заплетенные в рога - была модной лет семьдесят назад, Шень где-то видел старые фотографии.
Ммм, то есть себе ей прически есть время фигачить, а внучку расчесать нихуя. Яснопонятно.
- Ну-ка, - спросила бабулька, всматриваясь в Шеня желтыми глазами. – Это твоя принцесса?
Она вдруг осеклась и нахмурилась.
"За проститутку приняла, наверное", - подумал Шень, пожалев, что под рукой нет верного веера – прикрыть лицо.
- Да она же ссыльная! – взвизгнула бабулька. – Ты в своем уме, внучок?! Ты кого привел в дом?!
- Бабуль, это парень, - ответил Волк. – Шень, это моя бабушка.
Потому что то, что Шень парень, главное, когда твоего любовника обвиняют в том, что он ссыльный преступник. Эхехе. Меня все больше и больше смущает, что все персонажи реально путают Шеня с девушкой, хотя казалось бы.
- Преступника привел! – возмутилась бабка. – Неужели никого получше не нашлось? Какой стыд!
А вы прям охуенные. Одежду бы лучше детям постирала.
В общем, Волк срется с бабкой, сучка обтекает.
- Может, я все-таки домой пойду? – спросил Шень, которому вовсе не хотелось ночевать в куче чужих, почти незнакомых детей.
- Ладно, - сказал Волк. - Я тебя проведу домой.
- Куда ж ты пойдешь? – взвыла бабка. – Ты и так почти не спишь! Эта поганка окаянная без тебя не пропадет, а ты скоро совсем прозрачный станешь!
ПОГАНКА ОКАЯННАЯ. Спасибо Додо за это.
Он повернул Шеня спиной к себе и растер ему спину, прикоснулся пальцами к бокам, повел ниже и сжал на бедрах.
- Ты же понимаешь, что при твоих мелких ничего не будет? – шепотом спросил Шень. – Я так не могу.
- А мы тихонько? – предложил Волк, улыбаясь.
- Нет! – твердо заявил Шень.
Волк с сожалением вздохнул и выпустил его.
Следите за руками
Его разбудили осторожные, но настойчивые прикосновения. Дети спали, дыша ровно и спокойно. Волк запустил ладони ему под футболку и нежно поглаживал, Шень завозился, пытаясь отодвинуться, но Волк притянул его обратно, поцеловал за ухом.
- Чего ты? – шепотом спросил он. – Все спят.
- Ты с ума сошел? – прошипел Шень. – А вдруг проснутся?
- Не проснутся, - ответил Волк. – Ты только не шуми.
Привет, Сорокин. Давно не виделись.
Волк уткнулся лицом ему в затылок и проурчал:
- Я тебя хочу.
- И что теперь? – рассердился Шень. – Трахаться в спящих детях? Это нехорошо. А вдруг бабка твоя злоебучая услышит и проснется?
- А я и не сплю, - ядовито ответили из-за ширмы.
Привет, семья Сорокина. Давно не виделись.
- Куда собрался? – хмуро спросила она, осмотрев Шеня желтыми глазами сверху вниз.
- Подышу воздухом, - уклончиво ответил Шень.
- Никуда ты не пойдешь, - ответила бабка. – Тебя сопрут, и что я потом Волку скажу?
- Что я сбежал, - фыркнул Шень. – Он немного погорюет, а потом найдет кого-то получше…
- Дурак ты и есть дурак, - покачала головой бабка. – Беды все твои от строптивости.
Бабушка мудроженствует. Я, короч, не ебу, как это комментировать. Тут бы выпить.
Бабка рассказывает кулстори о том, где она уже видела такие клановые татуировки:
- Когда я была маленькой девочкой, стена между нашим городом и твоим была совсем не такой, - мечтательно проговорила бабка. – Отважные люди перебирались по ночам туда, к лучшей жизни… а иногда и сюда перебирались искатели приключений, которым было скучно в золотой клетке… я уже видела такие татуировки.
Шень попытался прикинуть, кто из многочисленных двоюродных дедушек мог оказаться настолько безрассудным, чтобы отправиться за стену и собственными глазами увидеть мир отверженных.
- Двери давно закрылись, - негромко проговорила бабка. – И я давненько не видела людей с той стороны…
Итак, што случилось? Неясно. Просто раньше люди коммуницировали друг с другом, а потом перестали. Конец истории. Хотите обоснуя? А хуй вы пососать не хотите? — как бы говорит нам Дасенька.
Бабка протянула ему чашку с коричневой каймой по краю, и налила горячий крепкий чай почти доверху. Шень даже скривился, когда увидел эту замызганную посудину, но потом вспомнил, что именно из нее пил Волк. После Волка было не противно, с Волком они уже обменялись всякими жидкостями.
Пизда.
Знаете, что я хочу сказать? Для человека, который вот вообще нихуя не следит ни за домом, ни за детьми, эта бабка слишком уж выебывается. Это не "бедные, но гордые люди в нищете", это какая-то сраная ногомать.
- Погубишь ты нашего Волка, - вдруг сказала бабка.
- Это почему же? – не выдержал Шень. – Я ему ничего плохого не сделал!
Он вдруг вспомнил, что давно, еще когда толком не знал Волка, лишил того выручки за день… хорошо хоть, что не уволили. И дети остались голодные…Шень покраснел и опустил взгляд.
- Сделаешь, - уверенно сказала бабка. – От таких, как ты, только и жди беды.
- Почему? – спросил Шень. – Потому что чужой?
- Потому что красивый, - задумчиво сказала бабка. – Красота приносит несчастье.
И другая мудроженственность, в которой нет никакого, блядь, нахер смысла. Серьезно, она могла бы сказать что угодно, что было бы более логичным: что он преступник, а они честные, хоть и бедные, что он нахальный мудила, что он эгоистичная тварь — но нет, он, блядь, красивый, вот беда-то.
Волк почти насильно заставил поесть подогретый вчерашний рис и влил в Шеня чашку крепкого чаю. Шень зевал и ежился, и никак не мог заставить себя проснуться.
Сомец заботится. У Даши какая-то фиксация на насильном кормлении неразумной сучки.
Он небрежно кивал знакомым и крепко держал Шеня за руку, и при этом едва не светился от гордости всякий раз, когда на Шеня обращали внимание. У Волка, наверное, впервые в жизни случился момент славы, так что он заметно наслаждался.
Сомец присоанивается сучкой. Сучка у него есть! У него, лапочки! Красивая! В дом водил сучку!
Блядь, че ж они такие мерзкие-то, пизда.
В общем, сомцесучки уходят работать, все хорошо, глава кончается, аллилуйя.
х 100500
