Причина заключается в том, что целых две гребанных главы наши писаки не по годам решили отвести на унылую, бесконечную и ничем не отличающуюся от той, что была в «Доме», еблю. Ничего откровенно херового не происходило, все было просто в привычной степени дерьмовенько: порнушные диалоги, к примеру
– Если вы меня не остановите, святой отец, я трахну вас ртом, пока вы не завалите меня и не выебите. Не думайте, что я не знаю, как не дать вам кончить. – и улыбается самой невинной из возможных улыбок, с вызовом глядя мужчине в глаза.
Кэссиди
- О, ты нарываешься, мой мальчик, - святой отец улыбается, почти так же очаровательно, опуская ладонь обратно Лу на задницу, проскальзывая между ягодицами и касаясь ануса. Кэс скалится, когда видит на это прикосновение реакцию. - Не стоит угрожать святому отцу в его же комнате, Лу. Пальцы мужчины мягко скользят по кругу, не надавливая, это должно быть почти щекотно. Плавные движения, от ануса до мошонки и обратно, ещё больше раздразнивая мальчишку. Прижимая собственный член ближе, вплотную. Кэс едва слышно стонет, поддаваясь бедрами наверх, и так, все происходящее выкручиваю возбуждение на максимум, но так не хочется кончить быстро и просто, заканчивать все происходящее. Хочется большего, хочется заставлять Лоуренса скулить, требовать и может быть, снова угрожать. Кэс находит это невероятно очаровательным. Потому что кажется, что стоит выйти за дверь этой маленькой спальни и все закончится. Все исчезнет.
Лу
– Я же посланец самого Дьявола, святой отец. Испытание веры… – он коротко скалится, шепчет в губы, языком мазнув по ним, сжимает палец меж ягодиц. Ближе, ближе, мелко дрожа от прикосновений. Он просто доводит мальчишку – хотя чёрт возьми, куда ещё больше? Доводит до исступления. До умоляющих всхлипов, до всё той же дрожи во всём теле. И всё так же дрожащие приоткрытые губы ловят чужие, впиваются моляще, требуют до отчаянного надлома. – Я так хотел вас, святой отец. Пощадите.
Кэссиди
- Разве посланники дьявола способны просить пощады? - Кэс обводит языком припухшие губы Лу и не даёт ответить, занимая его рот своим языком, сам же снова прихватывает парня на ягодицы, заставляя двигаться и сам, вскидывает бедра. Это имитация секса, почти безопасная, как минимум, точно не требующая внушительной подготовки, а он и так, с утра не был даже в душе. Но это все ещё заводит. Вот так, членом между сжатых ягодиц, быстрее, что звуки от соприкосновения тел становятся громче. Святой отец глухо стонет, прямо в поцелуй, не выпуская мальчишку из рук, когда оргазм заставляет напрячься все тело, замирая на несколько секунд.
Простите, но я не могла не заставить вас прочесть это, потому что... в общем-то просто не захотела. Ну и чтобы мои претензии не выглядели голословно, потому что меня прямо подмывает сказать, в чем проблема и этой, и вообще всей нцы, которые вываливают наши писатели руками. Они так яростно усираются показать все откровенно и подробно, не стесняются, о боже, слов «анус», «член» и так далее, наверное действительно предполагая при этом, что такой метод заставит читателя возбудиться и начать сопереживать героям, вызовет какие-то эмоции, ю ноу. На деле этого не происходит, потому что кому-то мозгов не хватает понять, что не в подробностях цимес и не в анатомических терминах, а совсем в других словах и действиях героев. Впрочем, такие рассуждения актуальны для людей, которые признают ошибки и хотят учиться, а наши пациенты уже давно в своем познании преисполнились. Кстати, если уж мы зашли на эту дорожку, я могу с уверенностью сказать, что хоть Теркин и главный поставщик наикринжовейших шуток и ублюдочных страданий, а все-таки у него есть какое-никакое чувство языка. Иногда он использует отдельные удачные слова, а значит, какую-то связь чувствует. Но. Это и близко не значит, что пишет Тетеря приемлимо. Нет, они оба со своей Шаманессой пишут омерзительно, просто у Терина есть просветы, в то время как у Шаманессы просто отборное претенциозное псевдоинтеллектуальное говнище. У нее вообще нет вкуса, особенно в, прости господи, написании чего-либо – от постов в твиттере до великого произведения, от которого главред обоссался кипятком. Ну все, проехали.
После безвкусной, пустой ебли на две главы наступает такая мякоть, от чтения которой я прямо-таки затрепетала: апогей убожества! Итак, утро после сочного жаха – или как там Теркин любит выражаться, – и Кэссиди звонит мать Лоуренса, которой тот накануне написал, что ночует в церкви. Сам по себе очень дальновидный поступок, ничего не скажешь, но вот, что во время звонка происходит:
- Да, мисс Тёрнер, все верно. Провел всю ночь в церкви, - падре затягивается и лицо его приобретает вид совершенного спокойствия, - что вы говорите он написал? Ах, вот оно что.
В трубке обеспокоенный и истеричный женский голос.
- Насколько я знаю, миссис Тёрнер, ему исполнилось восемнадцать и по закону штата, он совершеннолетний юноша, что вправе распоряжаться своей жизнью.
Голос в трубке переходит на крик.
- Да что вы. Может быть, мне стоит уведомить совет попечителей о ваших внебрачных связях? - Кэс затягивается, - если вы хотите играть, не забывайте, с кем вы разговариваете, миссис Тёрнер и если вы, это переживете, то ваша возлюбленная совершенно нет. У них четыре ребенка и хорошая репутация, вы уверены, что хотите воевать со мной на этом поле?
Кэс отпивает кофе.
- Тайна исповеди? Ну, что же вы. Я могу сказать, что увидел вас в баре на границе штата. Вы знаете в каком, - на лице Кэса жёсткая улыбка, это уже не дипломатия, это точная стратегия, - или скромно намекнуть вашему супругу проверить банковские выписки и куда уходят деньги с семейного и вашего личного счета. Он, кстати, в курсе о нем?
Священник вместе с телефоном и сигаретой отходит за свой рабочий стол и жестом просит Лу захватить ещё и кофе.
- Нет, моя дорогая, что вы. Я не нуждаюсь в вашей поддержке, но ваш сын, вполне возможно захочет пойти в колледж и иметь больше карманных расходов, - Кэс скалится, - а наша с вами маленькая тайна, останется в пределах этого телефонного разговора.
По ту сторону трубки доносится явно присмиревший голос.
- Вот и чудесно. Буду ждать вас на субботней службе.
Во-первых. Какой еще нахуй совет попечителей ты уведомить, собрался, блять? Совет попечителей – это, как утверждает яндекс, назначенная или избранная группа лиц, которая несет общую ответственность за управление организацией. С какого перепугу им будет дело до того, кого трахает какая-то там баба и кому она изменяет?! Типа, серьезно, позвонишь ты, расскажешь, и че они сделают? Во-вторых – просто, какой еще нахуй совет попечителей? Попечителей чего? Гетеросексуальности, судя по всему. (Да, у матери лу бизнес, насколько я поняла, но от этого картина яснее не становится - почему попечителям не все равно, если речь о совете директоров компании?). Так, ладно. В-третьих. Этот диалог нам демонстрирует Кессиди как полного ублюдка – даже не потому, что это шантаж, нет, бог с ним. А потому что до этого нас все пытались убедить, что он весь такой свободный, секс-позитивный, и «бог любит тебя такой, какая ты есть». А мать Лоуренса – страдает от внутренней гомофобии. И она уже сделала первый шаг к принятию себя – исповедалась, услышала слова поддержки. А теперь Кэссиди берет и прямым текстом ей говорит: то, что ты делаешь, будет порицаться всеми, дочь моя, убейся пжшки и денег сыну скинуть не забудь, все давай до связи. Люди любят отрицательных харизматичных персонажей, но тут герой просто одним разговором все, за что так ратовал, в унитаз смывает, блять, ну как так можно? Еще и на деньги ее развел, ну просто святоша.
А еще мамку, кстати, зовут Элизабет Тернер. Возможно, это отсылка к тому, что фик ебаное днище. Да уж, Элизабет, жизнь на суше тебя потрепала.
И именно в этой главе я убеждаюсь, что Лоуренс действительно умственно отсталый. По ходу дела станет яснее, хотя достаточно самого того факта, что он своей мамке, которая на него с ножом кидалась (взято из фика) и смертным боем избивала, написал о том, что ночует в церкви у своего святого папочки. И кстати, где, черт возьми, папочка мирской? Почему его упоминают только в контексте того, что ему жена изменяет и что он хомяка уничтожил? Ах, этот детально проработанный мир. Ах, эта система персонажей. Ну нет предела совершенству. Ах да, судя по тому, что мать - Элизабет Тернер, отец на дне морском откисает. Тогда вопросов нет. В ином случае есть.
Соу, Кессиди предлагает Лоуренсу переехать непосредственно в церковь в соседнюю комнату. Не могу отметить вот это предложение:
Кэс качает головой, открывая ящик стола, смотрит на виски, но вместо этого берет очки и водружает на переносицу.
Да, зачем писать «вместо того чтобы налить себе» или типа того – пускай читатель сам разбирается, что там вместо чего, ну честное слово.
А мы узнаем, что мать Лоуренса прямо-таки психопатка, которая родительские курсы, по видимому, проходила в тюрьме:
Страшно, безумно страшно. Очень стыдно и очень страшно. Синяков могло бы и не быть – в детстве она била его мылом в полотенце, чтобы вопросов не возникало.
То есть наши авторы нарочно делают из нее не просто импульсивную и эмоциональную мать, которая сгоряча может треснуть (что тоже ужасно, но все же в куда меньшей степени), а просто хтоническую гниду с изощренными методами пыток. Наверное, разумно будет Кессиди поехать с Лоуренсом, чтобы собрать вещи и поговорить с его матерью раз уж начал уже. В случае чего, он сможет его защитить, успокоить ее – как никак, в армии служ–
- Я отправлю с тобой сестру Алану, - через некоторое время доносится из кабинета, - если тебе настолько страшно. К тому же, тебе нужна будет помощь в перевозе вещей, а она умеет водить машину, единственная из всех сестер.
ММММММММ))))) ЗАБОТА))))))) Да, конечно отправить бабульку к психованной жестокой женщине в дом в качестве телохранителя – это очень продуманный ход. Весьма дальновидно и главное по-мужски. Ну Кессиди, ну смельчак не по годам. Разозлил своим шантажем мамку да и голову в песок, а расхлебывают пусть бабка которой сто лет в обед и вчерашний школяр.
Он морщится, поправляет очки на переносице, лицо становится каменным, грубо вырезанным из породы, словно у каменщика то и дело срывался инструмент, оставляя черты лица грубыми и обрубленными.
Ну, не удивительно, что инструмент срывается у каменщика, он же работает три дня без зарплаты.
Кэссиди
- Да, надеюсь отца Эндрюса в Аду черти вилами массажируют каждую минуту его там нахождения, старый мудак, - Кэс морщится, закидывая капсулу в кофеварку, - эту мы думали, что у церкви не было спонсоров. Этот старый черт последние десять лет подавал липовые отчёты наверх, теперь понятно, почему этот приход дышит на ладан и в рабочих помещениях ржавые краны и старые трубы.
И отец Эндрюс тоже грешник проклятый. Сука, а кто-нибудь в этом дохрена религиозном городке вообще чтит Бога?
До этого момента Лу уже прижегся сигаретой. Спрашивает, не собирается ли Кессиди запретить ему курить. Внимание, реакция:
Кэссиди
- Если пообещаешь мне больше не обжигаться, кури. Ты взрослый человек, Лу. Все, тебе восемнадцать, принимай решения самостоятельно. Всё сам, все сам. Ты хотел быть самостоятельным и решать так, как будет лучше для тебя, так решай.
Как же ему похуй. Даже наставления никакого не даст. Мой любимый герой отныне.
– Я… хотел бы пообещать. – Лу грустно улыбается. – Но иногда я нарочно прижигал себя, а иногда это получается, как сейчас, неосознанно. А если я не обжигался – я резался. Я могу пообещать вам, что не буду обжигаться, и приложу все усилия, чтобы этого не делать. Но вы же понимаете… – он говорит всё тише, опуская глаза.
- Не мне тебя за это судить. Да и вообще, ни кому либо судить за то, что человеку настолько больно, что он может это больше терпеть, - Кэс подходит к мальчишке и треплет по волосам широкой ладонью.
Ты даже не попытался, чел. Ладно. Ну подумаешь – курит, жжет себя, режется... сказать, что есть другие способы справляться со стрессом? Нет, нахуй надо, чесслово.
Кэссиди
- Ты не увидишь от меня осуждения, Лоуренс. Не за личную боль. За дурные решение и поступки - без сомнения, но не боль. Лишь только тот, кому некуда больше идти, убаюкивает свои шрамы. Лишь только тот, кто не может поделится своей болью, способен так наказывать себя
А что если я скажу, что существует не только тупое потакание селфхарму и осуждение, а еще кое-что? Хотя да, пути решения проблем обычно ищут люди, которым друг на друга не все равно.
– Я очень люблю вас, святой отец. Спасибо. Я не могу выразить свою благодарность. – парень поднимает глаза.
- Ты любишь не меня, а мое понимание и то, каким становишься рядом со мной. Ты влюблен, но не любишь, Лу. Ты влюблен в образ, в отсутствие осуждение, в проявленное доверие. Любящие люди не боятся. А ты боишься.
Попробуйте придумать диалог душнее, у вас не получится. Очевидные вещи, произносить которые – дурной тон.
И вот происходит кое-что вопиющее. Пожалуйста, приготовьтесь. предупреждаю один раз, дальше пойдут только самые смелые.
Алана
- Жили у монахини, два грустных гуся. Один пегий, другой черный, оба голубые, - монахиня вздыхает, тяжело так, грузно и смотрит на Лу.
Сука.
Я ничего не буду говорить по поводу уместности, смешновости, оригинальности и того, какого вообще дьявола американская монашка цитирует русскую песенку, но... вы тоже видите, насколько чета жаждет выпендриться? Нет, один серый другой белый – это слишком просто и избито, пфф, у нас будет один ПЕГИЙ другой ЧЕРНЫЙ НАХУЙ. Пегий ебать)))) и слово то подобрали какое, вы посмотрите на этот широчайший словарный запас. Сама реплика просто эталон, ни добавить, ни убавить – все в ней прекрасно.
Алана смотрит на парня, внимательно, долго, делает очень выразительное лицо, мол, "Солнышко, ты шо дебил?"
Тоже бриллиант.
Успокаивается. Идёт следом – именноЛоуренс тихо смеётся от её замечаний. идёт, спокойно следует, а не плетётся.
Вау, спасибо за это уточнение, еще и оформленное настолько выразительно. Здорово еще и то, что оно абсолютно блять ни к чему не ведет и никакой роли не играет. Правда. Спасибо, Шаман.
У церкви есть старенький Чероки, а у этого Чероки есть Алана, питающая к машине совершенно нежные чувства. Она гладит свою механическую любовь по капоту и забирается внутрь.
Великолепно построено последнее предложение. Ну и похуй, что можно подумать, будто Алана внутрь капота забирается. Так даже интереснее, сюрреализм. Первое предложение не меньше вопросов, кстати, вызывает – как церкви может принадлежать машина? У машины ведь должен быть владелец, нет? Аноны сведущие, просветите, пожалуйста.
А далее я убеждаюсь окончательно, что Шаман и Терин рандомно выбирают сложные и красивые словечки, которыми будут душить читателя:
Брат, очевидно, уже вернулся из школы, и качаясь на покрышке перед крыльцом он завопил при виде выходящего из машины Лоуренса:
– Мама! Мама! Там Лу объявился! Смотри, мама! Когда из автомобиля появилась монахиня, голос младшенького утих (и перестал так резать по ушам). – И с ним тетя-монахиня… мам!
Алана смотрит на всю эту идиллическую пасторальную картину идеальной семьи и морщится.
Что такое пасторальный? Пасторальный – мирный, спокойный, тихий. А с хуя ли эта картина пасторальная, если тут ребенок с качелей прыгает и орать начинает? Тише некуда. Как сарказм тоже никуда не годится, потому что слово без явной коннотации, оно тут просто не работает. А еще как Алана может смотреть на картину семьи, если всю семью вместе еще не видит? В этой сцене они только заходят в дом, матери еще нет.
Сестра Алана знает такие семьи. Сама в такой росла, пока не пришла в церковь, сбежав.
Да какие такие? С качелями? Хватит нагнетать, вы нам пока что нихрена не показали.
В церкви Алана нашла успокоение, смогла больше не притворяться хорошей дочерью, которая думает о замужестве и рождении ребенка. Ее никогда не интересовало то, о чем шептались одноклассницы. Все эти поцелуи, романтика, счастливая семейная жизнь в картонной коробке дома.
Алану интересовала учеба, цветы и вождение больших автомобилей, а больше и ничего.
Алану не интересовало ничего кроме учебы цветов и вождения, и поэтому она пошла в церковь? Более неочевидный вариант еще надо постараться поискать. Меня кстати всегда только иностранные языки интересовали, поэтому я и стала нейрохирургом.
Миссис Тёрнер
– Мелкий паршивец! – вместо приветствия верещит мать Лоуренса, налетев на него с оплеухами. – Скотина! Змееныш!
Говно, залупа, пенис, хер, давалка, хуй, блядина – и другие слова, которыми нужно приветствовать своего ребенка при посторонних людях.
Алана
Алана смотрит на это все и не задумываясь, с размаху отвешивает миссис Тёрнер такой силы пощечину, что та валится с ног. Алана делает в сторону женщины, что явно не ожидала такого два шага, поднимает ее за грудки, что хрустит ткань идеальной блузки и встряхивает, как тряпичную игрушку.
- Слушай меня внимательно, Тёрнер. Ты больше никогда, - Алана для пущей уверенности сжимает подбородок женщины пальцами, до боли, - никогда, блять, не тронешь этого мальчика.
Ну охуеть теперь. Матерящаяся монашка, избивающая неадекватную больную неуравновешенную женщину НА ГЛАЗАХ У ЕЕ ДЕТЕЙ. Очень па хрестьянске. Если она лезет в драку первая, то чем она лучше этой психопатки-тиранши? Да ничем. Нет, ну пиздить мать на глазах у детей, один из которых маленький – это верх цинизма и жестокости. Над этим даже не хочется шутить.
Лоуренс
Лоуренс смотрит на монахиню как на спасительницу. Мягко касается её плеча. – Спасибо, сестра Алана… я пойду.
Ах ты маньяк. Спасибо, что переебали моей матери так, что она на два шага отлетела и упала. Ну иди, иди.
- Мне, дорогая, хватит следов на нем только за сегодня, чтобы лишить тебя места в попечительском совете, а так же, рабочей должности.
ДА ЧТО ЗА ПОПЕЧИТЕЛЬСКИЙ СОВЕТ
- И я возьму этот грех на душу, Элизабет Мария Тёрнер, я клянусь богом, я восемнадцать лет терпела как ты избиваешь своего сына и не замечаешь проблем в его школе, восемнадцать лет.
Значит, Алана не просто в курсе, кто такая Элизабет – она еще и «терпела» все это время, что она избивает ребенка, и знала про его проблемы в школе – в связи с этим есть вопросики к тому, какого черта она ТЕРПЕЛА и молчала об этом? Авторы, вы совсем связь с реальностью теряете? У вас эта Алана не просто не самый светлый и прекрасный герой – она самая жуткая, жестокая и хитрая.
– Он уже давно не ребенок. – шипит миссис Тёрнер.
Да-да, говоришь прямо как святой отец.
– Нашёл себе защиту, ублюдок. – шипит миссис Тёрнер. – Ничего. Когда они поймут, какой ты несносный, тебя выкинут. И идти тебе будет некуда. Только ко мне! Да! Думаешь, я приму тебя? – женщина начинает зло хохотать. – Мой сын не может быть грязным педиком. Ты мне не сын.
Не мамка, а злодей из Бондианы. Да, именно так люди себя и ведут. Злобно хохочут. Каждый день такое вижу.
– Пока, Лу, – скалится с кухни младшенький и егозливо добавляет одними губами: "педик". Лоуренс это замечает, посмеивается и демонстрирует братцу средний палец.
Шаман снова использует «умные» слова невпопад.
Алана
- Потому что она его не била. Она тоже старшая в семье, Лу. Отец избивал ее до того, что синяки не сходили неделями. Благо дело, сдох раньше ее восемнадцатилетняя, - Алана заводит машину, - она повторяет этот же сценарий. Только с тобой. Вы слишком похожи. И ей больно, чертовски больно, но только она уже взрослая женщина, а ты все это время был ребенком. Пусть и непутёвым.
А, ну то есть мало того, что мамку Лоуренса батя до недельных синяков хуярил – так Алана об этом еще и знала и все равно тоже ей пизданула. Нормально.
Далее мы узнаем кое-что новое о Кессиди:
Кэссиди
- Я просто старая монахиня, Лу, - Алана посмеивается и выбирается из машины. - Пошли, покажу тебе твою теперь комнату, хотя, это скорее как квартира. Это был корпус для всяческих работников церкви, которые не посвятили себя богу настолько, как мы. И для гостей из других приходов. Не будем беспокоить отца Кэсседи, его до шести вечера вообще лучше не трогать.
Они умудрились запутаться в этих корявых придурошных обозначениях героев даже сами. Господи. Нет предела мастерству.
Глава кончается тем, что Лу и Алана возвращаются в церковь, и он начинает омывать комнату, которую ему выделили. Зэ энд. Глава раздутая и пустая – так размазать буквально три или четыре сцены – это реально надо уметь. Чтений долго не было, потому что анон во всю готовится к потненькой сессии, надеюсь, что следующая порция тепленькой не заставит себя долго ждать.
Предлагает марафоны по "вытаскиванию из депрессивной жопы пушо сам депрессивный срака", не имея никакой проф подготовки в этой сфере, но если ты напишешь что-нибудь про диагнозы, набегут с Шаманом с криками "диплом психиатра есть? Нет? Заткнись". Фишка Терина: в ходе срача забанить оппонента и продолжать цитировать забаненный аккаунт.
Терин озвучивает тред Аэм "как говорить во время секса" 
