50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

Анон · 2021-03-25 11:16:50

Белоус Любовь Сергеевна(pantheon_system, mikoshi_system, Уолтер, Омиками, Уракусай, Ева, Евгения Сапковская, Светлячок капустный) - сетевая попрошайка и врушка. Регулярно устраивает сбор денег на лечение различных болезней(которые не всегда подтверждены документально), покупку корма и лечение кошек, покупку медоборудования(например инвалидного кресла) и лекарств(в том числе опиатных обезболивающих и антидепрессантов), аренду квартиры а так же открытие своего бизнеса(зоомагазин), обучение новой профессии(тату-мастер), а так же просто на свои хотелки.
Примечательна тем что приписывает себе диссоциативное расстройство идентичности(ДРИ). Утверждает, что у нее более 100 личностей "Альтеров"

Синякина Дарья Григорьевна (Мун, Доша, jormun_gandr, Vincent Devilman) - девушка Любови, живёт с ней вместе. Принимает активное участие во всех сетевых выступлениях своей партнёрши, всегда активно подтверждает ее слова и бросается на защиту. Именно на Дарью оформлены все кредиты четы. Именно она имеет постоянную работу и оплачивает расходы пары.

Первое появление пары: сбор денег в паблике Сестра сестре https://vk.com/feed?w=wall-64474568_1092129

▼Важно! Правила темы, незнание не освобождает от ответственности⬍

1. Категорически запрещено обсуждать внешность вне контекста заданной темы.

▼Примеры⬍

2. В теме вводятся повышенные требования к культуре общения.

3. Запрещено выражать неадекватную агрессию в сторону сабжей — желать дать по ебалу лопатой, уебать с ноги и прочее.

4. Запрещено поддерживать и/или одобрять действия, которые могут быть классифицированы как травля или сталкинг. Нарушение, равно как и принадлежность того или иного действия к травле или сталкингу, традиционно определяется модератором на глаз.

5. Все асибяки и приосанивания над сабжем должны быть спрятаны под понятно подписанный спойлер, в противном случае они будут рассматриваться как флуд.

▼Как отличить приосанивание от остального обсуждения⬍

6. Любые попытки вступить в спор с анонами, указывающими на нарушения правил, будут приравнены к флуду.

▼Результаты голосований для введения локального правила⬍

▼Сабжи и места обитания⬍

▼Вся сопутствующая инфа⬍

▼Телемосты и эфиры⬍

Телемост

▼Тайминги телемоста⬍

00:00 мне есть что им ответить
0:30 почему мы не можем продать технику (мы на ней работаем). Так же вспоминают про покойную мать в контексте от неё денег не осталось.
1:10 уходите, я же знаю откуда вы, вам всегда будет не достаточно. Упоминание Холивара
2:27 даже если мы вместе покончим жизнь самоубийством. Они даже тогда скажут "вот, Система довела". Мы не подшептывали.
5:35 с Дашиными родственниками все хорошо, но она не уверенна что она будет с ними общаться ведь они не принимают Систему. "Они даже не попытались". [Люба] "Они связались с отцом, который меня насиловал", но не нашли (ха-ха) отчима который тоже её насиловал.
7:12 они думают что мы что-то из фильма взяли и так себя ведем [речь об отсутствии доказательств насилия]
7:54 Вы неосознанные люди. Не хотите осознать что не только людям в беспросветном пиздеце нужна помощь. В примеры ставят некие придирки к самой дешевой икеевской кровати
8:57 они нашли способ придраться. В России ДРИ не особо принимается, а ПРЛ выражается в эмоционально нестабильном. Опечатки, лол, опечатки.
9:30 Их кормит злость. Они считают себя правыми и поддерживают друг друга. Люди которым злость даёт ресурсы, которые винят за все других людей и считают что они-то лучше, они пережили больше, [со смешком] делятся своими диагнозами.
Смеются над некими фантазиями о бедной заобъюженной Даше, которую привязывали к стулу.
Вам сложно поверить что вы ошиблись? Они просто не хотят верить. Вы просто захейтили людей которым действительно нужна помощь и из-за вас мы думаем о самоубийстве вдвоем.
11:00 Мы пытались все предоставлять, но больше не будем.
11:22 можете зайти на холиварсоо и посмотреть
12:12 Вы просто не можете себе представить через что прошло это тело.
Эти люди не подали бы деньги людям на улице, а мы год назад подавали.
14:13 осуждающие аноны всë осуждают. Вот у них такие расстройства, вот они их описывают. Вот их расстройства реальные, а наши не реальные. Они посмеялись с моего флешбека записанного в образовательных целях.
16:25 [Даша] Я бы хотела продолжать блог.
Рассказывают о флешбеках.
Все что мы делали, все это обесценилось.
18:40 Какая-то одна радикальная феминистка решила заявить о мошенниках и нас стали ненавидеть. Ни за что. Они начали придумывать.
Почему не было отчета о тратах. Так смысл был в том чтоб закрыть кредитку, а не тратить с нее.
Мы предложили столько справок, но нас забанили ни за что.
Плохая сестра.
21:10 Они не хотят осозновать что люди просящие о помощи не все мошенники.
Мы просто не хотим больше выкладывать эти скрины и все остальное.
Далее говорят о плохом брате и о плохих родственниках.
22:43 Как типично для России поверить шестилесятилетнему мужику, чем девушке которая это рассказывает.
24:25 Сама Даша писала сестре по своей инициативе. [сестра] Предлагала нам разъехаться.
25:00 думаем о самоубийстве, деняк нет, нет дэеняк. Это не из-за нас, это из-за ВАС Даше так хреново.
Осуждают анонов.
Рассказ про добрую бабушку.
У меня пропадает вера в Россию.
Англосоо принимает нас.
29:00 плохое детство Любы. Пьющая мать нас избивала. Мы всегда хотели быть хорошим человеком.
Мы не кричали на Дашу и не избивали её.
30:35 ответочка холиваранону и всем холиварчанам. Много. Жирно. Стыдитесь.
Вы могли бы помочь Даше, но вы решили осуждать её.
Даже продажа картин вас не устроила.
33:29 Перепись болячек, стыжение анонов.
Из-за вас Даше хуже.
То что Дашу уволили с работы это не её вина [и кто это тут у нас газлайтит анонов придумывая им злые реплики? ]
35:20 я бы очень хотела послать вас на хуй.
Мы не просим деньги у её родни, Даша просила.
Плохие-плохи злые-злые аноны. Мы ничего у вас не просили.
Вас никто не звал [вы кто такие? идите на хуй]
38:50 Д: Желаю вам никогда не оказаться в той же ситуации что и мы.
Л: А я желаю. Я желаю чтоб вас отравили до мыслей о самоубийстве. [И ещё куча пожеланий с таким ехидным лицом, советую заценить]
Не забудьте написать ещё что-то плохое.
40:10 страдания об почищенном блоге. Бедная мира узнавшая о сиськах. Викитимблейминг.
41:10 Д: Я правда хотела бы чтоб все эти собранные деньги шли на развлечения. Но нет, мы собираем только на самое нужное. Мы, блядь, не врем.
Л: Вы [аноны] не пуп земли со своим мнением. Вас не поддерживает весь мир. Никто вами не будет гордиться.
43:00 Собираются поесть. Л (шутя): не бойся, я даже цену скажу.
43:40 Мне жаль что люди нас не понимают. Осуждают анонов +1 за некорректность. Нехорошо думать о том что кому-то хуже, а кому-то лучше.
44:56 Они там даже придумали себе что я давлю на топлес. Аноны против бозитива, они сексуализируют.
46:40 [с сарказмом] Давай лучше поедим нашу очень дорогую пасту из ресторана ха-ха-ха-ха.
Мы купили еды на две тысячи и этой еды хватит на месяц. [Спонсировали мама с сестрой] Д: хотя я сказала не надо. Купила лекарство за занятые деньги.
Собираются поесть
49:40 сарказмируют про одежду из ЦУМа для Любы.
Делаю сториз в носках и трусах потому что не было сил одеться.
Шутят про подшептывания и абъюз Даши.
55:25 Даша о том что сложно работать людям с сенсорной перегрузкой на кассе.
57:50 магнитики приобретались два года назад. Сушивок врет на счет веганских позиций.
Демонстрируют кокосовое молоко за сто рублей, очень сытную арахисовую пасту с добавками и "очень полный" холодильник, часть из которого пропала потому что у них не было сил готовить.
Вот куча очень дорогой немытой посуды и очень дорогой вентилятор [сарказм-сарказм]. Мы не ели из-за того что нас травили.
1:02:39 Д: Уолтер близко?
Л: А?
Д: Уолтер близко?
Л: Нет, почему?
Д: Ну ты говорил [в м.р.]
Л: А... Возможно [переводит взгляд на баночку]
1:05:40 рассказывают про сытную арахисовую пасту.
Пилят кулстори про котов.
1:14:04 хейтерам наверное уже скучно. [Вы чертовски правы]
1:16:00 Говорят о мире во всем мире.
1:18:00 Сохраним [эфир] конечно! Тут же я топлес и с протекшей прокладкой, даю Даше возможность позвать на помощь.
1:19:15 Сейчас хост Уолтер или Илломерия или я. Сегодня кое-что случилось и в системе произошел сплит.
1:21:30 Мы делаем сторисы в плохом состоянии, потому они грустные.
Рассказывают про кошачий корм и состояние котиков.
1:29:00 Показывают содержимое холодильника.
1:32:45 Д: Этот эфир сделал как-то полегче в плане... [Выговориться?]
1:35:50 Два часа эфира? Интересно осилят ли его потом? [Как видишь осилили]
1:36:20 Даша иронично играет в Великий султан [как я ее понимаю)]
Кекают над Султаном, говорят про игры.
1:38:25 Коты устраивают шум-гам на фоне.
Говорят о котах.
1:40:00 Мы очень любили эту квартиру, а сейчас уже кажется чужой, уже надо съезжать.
Говорят про квартиру.
Опять про кошек.
1:42:45 Эфир, конечно, получился не бережным.
Сарказмят над слухами.
Возвращаются к Султану.
Котики.
1:47:00 Говорят о Депре и о том что без Любы Даше будет "лучше".
1:48:45 дележка обязанностей по дому, чтоб у всех хватало ресурсов.
Говорят о каких-то таблетках, можно ли их совмещать.
1:53:20 речь про эфир, кивок в сторону "фанатов" и личных данных.
1:54:50 у меня вызывает сильную боль поднятие этой, даже не пятилитровой, бутылки.
1:56:40 Я попробую восстановить все посты.
1:57:45 [мило рядом в кадре] Вот такие мы, в абъюзерских отношениях. Не уважаем друг друга. [Д] Спасите меня [смеются]
Говорят о том что никто никого не обижают. Аноны обвиняют Дашу в том, что она не хочет понимать, что она жертва.
Даша не хочет удаления блога ибо он содержит поддерживающую информацию.
2:01:00 говорят о ДРИ и особых видах ДРИ. Разные виды амнезии.
2:02:20 Травля низа что. Лживый слух про ништяки с донатов. Люди почему-то думали что мы должны им отчеты, хотя нам надо было закрыть кредитку.
Про перегрузку шумом, сегодняшний сплит и вот прям сейчас голова просто разрывается.
2:05:08 Л: При этом я красила... Я?
Д: нет, не ты.
Л: А я помню я. [Смущенно] Мне рассказывали.
Говорят о покраске. Красил Пеннивайз.
2:09:50 про множественные и пмс. Уолтер реагирует нормально.
2:12:30 Про Уолтера. Уолтер плакал из-за удаления бодипозитивных постов.
2:14:30 Сложно следить за таблетками. Обучение перегружает.
2:17:00 Эко-химия, чем стирают.
2:19:30 почему нет корсета после операции. Рассказывает про лечение, операцию, реабилитацию и хвалит невролога Кошкина.
2:25:00 Окончательно ложатся спать.

▼Эфиры (ссылки на просмотр вне инсты)⬍

Телемост от 14.01.2022, сборный пост

▼Нерассортированный бонус⬍

▼Анонимно смотреть сторис без акка⬍

▼Слив Маршрутки от Майя-анона⬍

▼Зажигательная арка с инвалидным креслом⬍

Среди прочих развлечений маршрутка ака Белоус Любовь Сергеевна обожает заниматься самодиагностикой.
В сентябре 21 года вечно больная маршрутка "находит" у себя "артроз или артрит" (что, конечно же, не мешает ей посещать ТЦ Этажи, о чем сообщается в том же эфире). На следующий же день после посещения Этажей "всю ночь стонала, мучаюсь от боли, денег нет, подайте!" Пруфов болезни нет.

Аноны офигевают, один из них спрашивает:

Анон пишет:

А по артриту с такой интенсивностей боли инвалидность не дают? (Анон реально не в курсе.) Или Люба считает, что это не так понтово, как по нейроотличности?
Ну и вообще, послушать ее, так она вся ломаная-переломаная, давно уже должны были принести ей справочку о вечной инвалидности и коляску подарить, чтобы в "Этажи" кататься.

Этот анон даже не подозревал, чем обернутся его слова...

Далее "болезнь" Любы мутирует и превращается, с её слов, в "гонартроз".
Но при этом она прекрасно гуляет в Линдуловской роще. Подробности прогулки.
Пруфов болезни нет.

Анон собирает всю историю упоминаний Любой этого диагноза и примеры того, как её действия расходятся со словами.

Дальше "гонартроз" превращается в "гонартроз третьей степени", а люба вслед за аноном начинает поминать "выписанные" трость, ортез "и остальное дерьмо, на которое нету денег". Но при этом есть деньги на игрушки и книги.
Пруфов болезни нет.

Проходит ещё немного времени, и вот наконец "гонартроз 3 степени" вдруг по мановению руки превращается в "гипермобильность суставов", и в этой истории появляется заявление о необходимости инвалидного кресла!
Кресло становится навязчивой идеей и провозглашено панацеей от всех бед.
Пруфов болезни по-прежнему нет!

Аноны тут же разбирают новый заявленный диагноз и указывают его сомнительность.
Люба выкатывает телемост.
Аноны ей отвечают.

После чего любин HSD мутировал в hEDS. Синдром Эслера-Далоса с гипермобильностью.
Пруфов, как водится, нет, кроме мутного упоминания некоего "невролога".

Пока идея коляски только витает в воздухе, Люба перебирает трости ("внесу в виш-лист!"), говнится на продающие подписи. Аскает и стродает. Наконец трость волшебным образом ПОЯВЛЯЕТСЯ - вместе с термином "динамическая мобильность". Ну, это такое состояние, что когда нужно работать - ты не можешь пошевелиться и всё болит, а как только появляются деньги - ты легко порхаешь по Этажам и рощам :troll:
После этого трость появляется (с этикеткой) ещё только один раз.

Первый аск на коляску в твиттере.
Второй (масштабный) аск на кресло, в котором, помимо прочего, указано, что трость Любе "подарила подписчица".
ПРУФОВ КАК НЕ БЫЛО ТАК И НЕТ.
Маршрутка бомбит на требование пруфов болезни и заявляет, что не обязана отчитываться, потому что ведёт вовсе не сбор (!), ибо "это не прямой сбор, это просто виш-лист, только в нем единственная очень нужная нам вещь".
:facepalm:
Её сбор перепащивает и рекламирует Кэсс.
Сбор набирает обороты, не обладающие критическим мышлением личности начинают защищать право любы стричь деньги без доказательств.
Тысячник ретвитит виш-лист Любели (увидев у Кэсс), потом удаляет его и извиняется за репост мошенников, потом удаляет извинения и выкатывает тред в духе "да, бумаг нет, но не все так однозначно".
Предупреждающий пост о токсичном сборе выкладывают в БНК, но это не помогает.

Люба стыдит анонов и БНК и наконец ВЫКЛАДЫВАЕТ СПРАВКУ.
Но УПС! Разбор справки.
Гонартроз в справке со знаком вопроса (а это говорит о том, что врач этот диагноз не поставил, а записал со слов пациента), больничный на неделю по причине возможного остеохондроза,
И В РЕКОМЕНДАЦИЯХ
НИ СЛОВА
НЕТ
ПРО КОЛЯСКУ!
Только то, что Любе нужно делать ЛФК/ходить в бассейн/на пилатес/йогу, не поднимать тяжести, организовать рабочее пространство и менять положения работы - сидя/стоя!

Несмотря на этот выстрел себе в ногу, маршрутка таки собирает нужную сумму. Часть донатов, ещё часть, ещё, ещё, ещё и финишная прямая!

Кресло заказано 27 декабря. 31-го фоточка приёма коляски.

Но арка на этом далеко не закончена!

Аноны вангуют, что спустя какое-то количество времени и фоточек коляска будет возвращена, а деньги - проганешены.

В этом месте арка пересекается с другой - про третьего, якобы "подаренного" котёнка.
Аноны быстро выясняют, что котёнок был куплен за 25 тысяч. Ещё ссылка на объявление о продаже. Пруфы, что котёнок, которого подозревают аноны, выкуплен. Маршрутка с пеной у рта доказывает, что "котёнок это подарок от близкого человека!" Но из доказательств - только ЕЁ СОБСТВЕННАЯ переписка с заводчицей с ЕЁ СОБСТВЕННЫМИ словами, что котёнок - это подарок.
Параллельно ровно такую же сумму девы начинают просить на квартплату. Но так как на этот аск никто откликнуться не спешит, владельцу съёмной квартиры отправляют жалостливое письмо "возьмите деньги из залога, МНЕ ПРИШЛОСЬ КУПИТЬ ИНВАЛИДНУЮ КОЛЯСКУ".
При том что деньги на коляску были целиком собраны обитателями твиттера!

После этого коляска один раз мелькнула в посте, когда Люба с Дашей катались в Икею.

И - какая неожиданность! - следующее упоминание коляски идёт уже 20 января в контексте её возврата!
:troll:
Скрины. По причине якобы "бракованных колёс". Пытается это сделать Люба, по её словам, две недели, т.е. с 6 января. Фото из Икеи было выложено, меж тем, 9-го января.
Причём когда маршрутке предлагают заменить колёса, она с возмущением отказывается, потому что "я им не доверяю, там может быть ещё что угодно сделано криво!" То есть - только деньги устроят паукана, верните денежки!
Жалобы на Ортонику.

Промежуточный конец арки:

"Помощь нашлась". Какого рода - таинственное молчание. При этом бережная, призывающая к этичному общению с консультантами из техподдержки Люба обещает "откусить Ортонике жопу". Начинает втихую подчищать следы срача, но не все!

Судьба кресла после этого остаётся тайной, покрытой мраком. Или нет :troll:

▼Арка с оформлением банкротства⬍

▼Грустная арка про смерть кошки Мявы⬍

Карта болезней Любы

Анон · 2021-06-09 18:06:23

Чтобы деньги списала злая любина ЛДПР.

Анон · 2021-06-09 18:09:30

Анон пишет:

Аноник, у меня тот же вопрос. Господа, пойти спланировать татуху - это тоже импульсивная трата?

Нихуя. Анон с импульсивными тратами горит и охуевает.
Импульсивная трата - это пойти купить ТОРТ, а потом такой "бля, я ж не люблю сладкое, нахуя".
Импульсивная трата - это пойти купить игрушку на распродаже в стиме, потому что СкИдКи Же, а потом посмотреть, что их у тебя и так уже за две сотни, и в половину ты так и не поиграл.
Импульсивная трата, в конце концов, как у анона выше - в приходе вдохновиться, пойти в салон и сказать БЕЙТЕ МЕНЯ ВСЕГО.
Импульсивные покупки - это когда ты, блядь, покупаешь какую-то хуйню, а потом не можешь понять, зачем. Окей, ладно, это может быть очень нравящаяся тебе херня, или там херня для твоего хобби, или даже ганеша за 800 рублей, но не три татуировки, которые ты последовательно запланировал (вместе с четвертой), палетка за 4.5к, когда тебе жрать нечего и прочие исключительно лакшери вещи, про которые ты потом кокетливо говоришь "ах, это было так глупо, но я не жалею".
Потому что если ты не жалеешь о том, что проебал деньги на ненужную херню, ты идиот, и дело тут не в импульсе.

Алсо, если ты настолько себя не контролируешь, что не способен посчитать, что палетка, три татухи и пирсинг встанут тебе в круглую сумму и заставят влезть тебя твоего партнера в кредит, то ты либо избалованный долбоеб, либо тебе нужно обратиться к врачу, а не переводить постики про импульсивные траты. Я очень небережный, извините.

Анон · 2021-06-09 18:10:02

Анон пишет:

Наши трудности с принятием быстрых решений могут привести к незапланированным покупкам просто чтобы избежать поставленного перед собой выбора
На картинке: консультант_ка спрашивает персону с сдвг, нужен ли ей сухой шампунь или обычный.
Персона неловко отвечает, что возьмет оба.

▼пикча⬍

... :really:
На картинке консультант спрашивает: "вам шампунь для сухих волос, или для жирных?"
Люба, алло, тебя совсем не насторожило слово "oily"? И словосочетания "dry hair" и "oily hair" тоже совсем-совсем прошли мимо твоего внимания?
Люба, твой СДВГ всего ЛДПР ЦК КПСС очевидно инвалидизирует тебя до неспособности переводить. Иди и угнетнись об это. Перестань делать свои говнопереводы, ты не можешь, у тебя слишком страшная и серьёзная болячка.
я даже готов на это задонатить

Анон · 2021-06-09 18:12:12

Анон, который принес дашин фичок, докладывает
помимо Уолтера и Уроброса там присутствует и Ева

Анон · 2021-06-09 18:16:08

Анон пишет:

дашин фичок

Анон, который просил фичок, рассчитывал на макси-нетленку. Какое разочарование

Анон · 2021-06-09 18:20:10

Анон пишет:

якобы, чтобы злые банки не списали в счёт долга.

А как это поможет-то против банков? Если бы у них были реальные планы на списание со счета, то они бы уже выставили безакцептное платежное требование (возможно, даже без суда, т.к. это, скорее всего, было предусмотрено договором). А если сама Даша вдруг решит сделать платеж по задолженности, то он в любом случае будет списывается вперёд любых других трат из-за очередности платежей (ок, формально не любых, но вряд ли у дев будут платежи 1-3 очереди).

Анон · 2021-06-09 18:29:27

Анон пишет:

я злобное эйблистское говно, или реально есть привкус какого-то очень удобного оправдания?

Ещё какой привкус. По мере того, как подростковый возраст остался позади, анон стал замечать, что многие эти б е р е ж н ы е снежиночьи картинки вообще с душком. Как минимум, безответственности и инфантильности, как максимум принятия вещей, которые как раз надо не принимать, а мотивировать избавляться от них как можно скорее, сдабривая конкретными инструкциями. Что уже явно нездоровая херня. Но в снежиночьих кругах своя атмосфера, там всё, что не является безусловным принятием, моментально превращается в токсичный шейминг. Если девы варятся в этом с подросткового возраста и не склонны к критике и рефлексии своих убеждний (а они не склонны), то наблюдаемые нами пляски даже закономерны.

Отредактировано (2021-06-09 18:31:32)

Анон · 2021-06-09 18:30:52

Анон пишет:

Ох, как же сильно пахнуло ранними гастролями Модиной...
Интересно, Дашу ждет судьба Палки, или поработает еще годик на хотелки этой бережной и таки сможет соскочить?

▼про Модину и Палку⬍

Анон · 2021-06-09 18:33:11

Анон пишет:

бля, анон, ты пркрасен
тату-то хоть норм? и как ты сейчас?

слава небесам не на физиономии и не очень большая хдд даже в момент прихода я оставался верен себе.
больше такого пиздеца не было, курс лечения сменили, но я все равно склонен к импульсивным тратам, просто не так отчаянно.
и все вот эти трагичные заламывания рук Любы выглядят глупо и раздражающе. пусть ей кто-нибудь объяснит значение слова импульсивный, потому что она явно не понимает.
да, такое есть, когда ты вроде чем-то занимаешься, а в следующую минуту тебе уже срочно нужен набор для вышивания, сироп из терновника и тур в парк альпак. и более того, ты уже все нагуглил, добавил в корзину и прямо видишь себя в этом и надо прямо вот срочно, аж горит. это не круто. это бесит. делаешь все возможное, чтобы сдерживать эти порывы.
Люба, на мой не_бережный взгляд, просто любит тратить деньги и ни в чем себе не отказывать, особенно за чужой счёт, на чужой шее и не задаваясь вопросом о том, как сложно деньги заработать.

Анон · 2021-06-09 18:37:23

Анон пишет:

Люба, на мой не_бережный взгляд, просто любит тратить деньги и ни в чем себе не отказывать

Вот да, у неё очень интересная импульсивность — что-то недешёвое, и именно из списка хотелок, а не "купила чучело опоссума, хуй пойми, что теперь с ним делать"

Анон · 2021-06-09 18:37:36

Анон пишет:

Анон внезапно обнаружил себя в ЧС, хотя просто висел у Любы в подписчиках

Любк, а Любк, когда уже меня забанишь, я все жду :trollface:

Анон · 2021-06-09 18:45:10

Анон пишет:

Анон пишет:
дашин фичок
Анон, который просил фичок, рассчитывал на макси-нетленку. Какое разочарование

Анон, там действительно есть несколько глав. Вроде как Даша его нигде не выкладывала, кроме своего паблоса. Называется Мертвая почва. Найти некоторый главы можно, вбив в яндекс название ее паблика satansbookstore
Яндекс выдаст главы, смотреть можно, нажимая по мелкой ссылке под названием, так открывается

Анон · 2021-06-09 19:14:08

Анон пишет:

Анон внезапно обнаружил себя в ЧС, хотя просто висел у Любы в подписчиках

Я молча смотрела сторис и один раз отвечала в голосовалке, но в бан улетела)

Анон · 2021-06-09 19:19:26

Анон пишет:

▼про Модину и Палку⬍
Анон, а шепни под катом, что там у ПэйлФайр за "судьба"? Она что, переехала в Беларусь и Модиной передачки носит?
Сорри, просто ниасилил следить за темой всё время, но пока следил, кредитов у Палки было то ли на 100к, то ли на 300 (т. е. у Даши ситуация уже вдвое хуже).

▼Скрытый текст⬍

Анон · 2021-06-09 19:28:36

Анон пишет:

я злобное эйблистское говно, или реально есть привкус какого-то очень удобного оправдания?

Анон-снежинка с набором менталочек подтверждает: привкус есть. Я давно кручусь в психоактивной безопасной среде принятия. Изначально такие картиночки и вся движуха антиэйблизма была призвана перестать пугаться и высмеивать людей, которые творят некую дичь с точки зрения норм общества. С расширением информирования вот такие тейки про "импульсивные траты" и прочие условно-нормальные (нерациональные, но часто встречающиеся) вещи выдавались, чтобы отрастить у людей больше понимания друг к другу. Давали ответ на вопрос "да чем они думают, когда глупости творят". Ключевой посыл был в понимании, а не в оправдании. И в первую очередь, в понимании для самих глуподелов. Знать врага в лицо, чтобы вовремя тормозить свое поведение.
Но чем дальше, тем больше это превращается в удобную отмазку, без попыток исправить свои кривые паттерны поведения. Мало того, даже называть кривыми эти паттерны запрещено, указывать на неудобство для окружающих, на вред самому себе. Доходит даже до кокетства своими особенностями, на посыл "разберем механизмы, чтобы исправить" положен болт.
Плюс под патологии загребаются вообще все нерациональные, необдуманные поступки, все эмоции - что мы собственно и наблюдаем у Любы.
под катом дальше простыня про особенности "бережных психокоммьюнити"

▼Скрытый текст⬍

Постояльцы таких сообществ, если вовремя не выберутся, заворачиваются в свои расстройства целиком. Все человеческие проявления, желания, привязанности, поступки, мотивации, почес правой пятки и левого колена объясняются только через призму ЦК КПСС. На первых стадиях после получения диагноза это логичный период, потому что жил ты жил, а потом кукуха уехала и ты оказался "поехавшим со справкой". Но некоторые застревают в таком надолго и на таких этапах "бережность" и "толенратность" дают уже вредоносный эффект, не лучше обесценивания.
Я в свое время поуходил из всех пабликов про биполярочку, потому что зашкаливало количество мемов и кулстори "ахха, я в гипомании просрал все сбережения! ахаха, я наркоту попробовал! О, а я посрался со всеми родичами и друзьями, потому что у меня в гипомании агрессивность повышенная, ща как расскажу, как красиво всех отбрил!". Описывалось не прошлое, до понимания источника своих проблем, не попытки проработать свои прошлые косяки и стыд за них. Это были именно текущие похвастушки под флагом "я такой какой я есть, все обязаны меня принимать!". Окружающим биполярника людям было отказано в праве на негативные реакции, сложности в общении и вообще собственные эмоции и проблемы. они ж не болеют, у них ресурс, они справятся.
В итоге у меня уже дергается глаз от "принимающих" твиттеро-тусовок и сообществ. Потому что я не одну такую люба-стайл летнюю фею видел. В тусовочках запрещено вызывать любое минимально негативное ощущение от своих косяков. Любая критика и попытки сказать, что ты не самый важный и берега попутал, заканчивались воплями "газлайтишь! обесцениваешь! эйблист!" и банами. Например история, где дева рассказывала, как ревнует своего парня даже к продавщицам в магазине, срывается на него же, орет, пытается бить, вырвала ему клок волос, проверяет его телефон, подсмотрев пароль, соцсети чекает, включая личные сообщения. В ПНД идти боится и отказывается, расстаться с ним отказывается даже на время, чтобы привести себя в более адекватное состояние, с мотивацией: "он мне нужен рядом всегда, у меня истерика от мысли, что он где-то без меня ходит". Просила совета, как ей в перерывах между психами парня получше обхаживать, чтобы не дай скотче не выжрался и не ушел. Вопрос, что делать с собой и как перестать терроризировать человека не стоял. В комментариях ей писали, как важна только она сама для себя, что парень потерпит и перебьется, потому что она ж не может это контролировать. Несколько людей попытались ей сказать, что она издевается над человеком и должна сфокусироваться в первую очередь на том, чтобы перестать. В ответ получили тонны "ей и так плохо, а он не болеет, он должен понимать и прощать!".
Если Люба вращается в похожем инфопространстве, я ни разу не удивлен ее выплясами.

Отредактировано (2021-06-09 19:31:10)

Анон · 2021-06-09 19:33:23

Анон пишет:

под катом дальше простыня про особенности "бережных психокоммьюнити"

Вот поэтому анон, подозревающий у себя пару дыр в крыше, боится даже ходить в такие места. Нахуй, мне очень важна критичность к себе, мне бы как-нибудь в обществе жить, чтобы это общество от меня не шарахалось, крестясь :smoke:

Анон · 2021-06-09 19:39:59

Кстати, знакомую анона психотерапевт с приемом по 6к, отправил на обследование в бесплатную клинику неврозов(Питер). И эта знакомая говорила, что там так хорошо и спокойно, что ей там даже стационарно полежать захотелось.
К слову о дорогих психиатрах и страшной ужасной карательной бесплатной психиатрии.

Анон · 2021-06-09 19:53:39

Анон пишет:

В ответ получили тонны "ей и так плохо, а он не болеет, он должен понимать и прощать!".

:smoke:
Пиздец маятник, простите. *анон, выросший в среде "ты посмотри на себя со стороны"

Анон · 2021-06-09 19:53:56

Анон собрал фичок про Уолтера, где еще и Ева пробегала в один текст.
Главы найдены через гугль, судя по всему, еще есть 8 и 9 глава по адресу в вк https://vk.com/@satansbookstore-mertvaya-pochva-glava-8, ошибки 404 не выдает. Но на эти статьи ВК уже не пускает без членства в группе.
Ниже простынища из 7 глав скопом

▼Скрытый текст⬍

Мертвая почва — Пролог
Тебе 12, и из дома сбегает твоя старшая сестра. Ты отчетливо запоминаешь то, как отец тащит ее обратно за волосы и как она кричит, пытаясь освободиться. На следующее утро вы не разговариваете, никто с ней не разговаривает: ни ты, ни твои старшие братья. За столом она говорит отцу единственную фразу:
– Лучше бы мама взяла меня с собой.
Твоя мать сбежала, когда тебе было 6. Ты помнишь только ее лицо, вечно напуганное, и руки. Ты видел на этих руках синяки, но редко, потому что она всегда носила кофты с длинными рукавами. Она не любила тебя так, как любила твою старшую сестру, но ты все равно скучаешь по ней.
Ты знаешь, что и отец скучает по ней. Скучает так же сильно, как ненавидит.
Тебе 13, когда сестра снова сбегает из дома. На этот раз отец слишком пьян, чтобы искать ее. Твои старшие братья к тому моменту живут отдельно. Остаешься ты. Ты тоже, как мать, носишь длинные рукава.
Неудивительно, что в школе тебя начинают травить, когда даже братья, с которыми ты не был особо близок, уже не защищают тебя. Лидер этой волчьей стаи почти всегда ходит с паскудной улыбкой и носит в кармане нож-бабочку, которым машет у тебя перед носом. У них так: один за всех и все за одного. Ты же просто один.
Дома, когда ты приходишь, отец почти всегда пьян. Ты становишься помощником одного из учителей и много времени проводишь в школе.
Иногда твой обед состоит из одного яблока, которое тебе удалось незаметно стащить на рынке.
Даже на летних каникулах ты помогаешь в школе – все ради того, чтобы как можно дольше не возвращаться домой. Вызываешься помогать на рынке. Тебе платят сущие гроши, но на эти гроши можно купить еще еды.
Тебе 14, когда стая волков зажимает тебя в раздевалке. Их вожак вырезает свои инициалы на твоей пояснице. Пол грязный и холодный, но, когда они уходят, вставать с него не хочется. Ты не плачешь, потому что слез в тебе нет, есть только поглощающая все пустота и желание, чтобы это закончилось. Даже если ты убьешь того, чьи инициалы вырезаны у тебя на пояснице, на смену ему придут другие. Имя им легион. Но это и твое имя тоже.
Учитель, у которого ты в помощниках, доверяет тебе. Ты старательно исправляешь ответы в бланках так, что вожак стаи не получает за тесты больше ноля. Ты пишешь ответы за него – паскудные, как его улыбка, ты делаешь так, что его отчитывают и исключают из школы. Его друзья знают, что это сделал ты, и гонятся за тобой после школы, но ты достаточно быстро бегаешь. Ты весь оставшийся год достаточно быстро бегаешь. Почти все они выпускаются. На смену им в следующем году приходят другие волки, но тебя они не замечают, потому что ты учишься быть незаметным.
Тебе 17, и ты теперь все чаще работаешь на рынке за прилавком. Но ты ищешь подработки, иногда не совсем легальные. Людям нравятся твой острый ум и молчаливость. Когда заканчивается школа, умирает отец. На его похороны приходишь ты и священник. Вы вместе опускаете гроб. Ты думаешь о том, что бога нет и никогда не было.
Твоя жизнь катится под откос. Ты все меньше работаешь на рынке. Ты едва успеваешь платить за жилье. Ты все чаще связываешься с сомнительными личностями. Один человек вызывает у тебя больше симпатии, чем прочие. Он дает тебе кое-что, он улыбается тебе. Ты понимаешь, что он тебя использует, но он хотя бы делает это с улыбкой. Ты не отказываешься.
Тебе 21. Твое имя Уолтер Гаунт, и ты сидишь на кокаине.
Мертвая почва — Глава 1
– Прости, милый. Так здесь все устроено.
Его выталкивают на улицу, прямо под проливной дождь. В ботинок жадно тянет лапы лужа. Уолтер поворачивается. Осознание происходящего падает в омут еще притупленного наркотиком отчаяния.
– Я достану деньги, Лэнсер, – говорит он. Видит снисходительную улыбку на чужом лице – ту улыбку, которая и привлекла его когда-то к этому человеку. Дверь закрывается. Медленно, но неумолимо.
Уолтер делает несколько шагов по переулку. Останавливается, пряча руки в намокших карманах. Ему некуда идти. В этом мире для него нет места и никогда не было. Разве не поэтому ты решил сбежать туда, где все кажется приветливее и дружелюбнее? Суррогат счастья – настоящее счастье для тебя, потому что то, другое, для тебя недоступно.
Еще несколько шагов. Уолтер оборачивается. Нет, Лэнсер одумается. Сейчас дверь откроется, он пригласит его внутрь. Уолтер скажет, что достанет деньги. Конечно, он их достанет. Как-нибудь. Лэнсер скажет, что верит ему, они ведь так давно знакомы.
Дверь остается закрытой. Уолтер забивается в угол.
Все не так плохо, – утешают его остатки эйфории. Кокаин обнимает его за мокрые плечи и шепчет в ухо слова утешения. Уолтер ненадолго погружается в полудрему, сосредотачивается на этом чувстве, хоть взгляд его все еще прикован ко входу в притон.
Но время идет, а дверь не открывается. Наркотик, столь ласково его утешавший, внезапно хлещет его по лицу порывом ветра и ливнем. Реальность подступает к нему холодом, сыростью и головной болью.
Дверь не откроется. Отчаяние бьет по ребрам так, что Уолтер сжимается. Он снова один, снова там, где его не ждут, где он никому не нужен. Даже из этого угла его скоро выгонят – он сам, или те люди, которые протягивали руки, чтобы забрать у него последние деньги в обмен на то, что было жизненно необходимо. Что было настоящей жизнью.
Вслед за отчаянием его бьет дрожь. Дверь не открывается, но Уолтер все еще думает, что она откроется. Странные, жестокие мысли закрадываются ему в голову. Конечно, его уже туда не пустят. Так не делается, нет. Но ведь кто-то оттуда выйдет. Кто-то, у кого может быть наркотик.
Украденное счастье. Ему оно нужнее. Никто не страдает так, как страдает он.
Околевшее тело жжет огнем.
У него нет оружия, но это ничего. Он легко может притвориться, он оттянет карман так, чтобы казалось, будто там пистолет. Он будет угрожать. Это сработает. Это не может не сработать. Теперь осталось только дождаться, пока кто-нибудь выйдет.
Кто-нибудь. У барабанных перепонок, кажется, есть сердце, и оно бьется, заглушая шум дождя.
Время ползет медленной сытой змеей, замирая, затаиваясь. Уолтер раз за разом прокручивает в голове слова, которые скажет, репетирует про себя голос – каким грозным он будет звучать, каким угрожающим. Он неспешно поднимется, проследует за этим человеком. Он увяжется за ним, как дворовая собака, учуявшая запах свежего мяса, только-только из-под мясницкого ножа.
Дверь открывается. На улицу выходит человек. Накидывает капюшон и поворачивается к Уолтеру спиной, так что не разглядеть лица. Вот оно. Уолтер неуклюже поднимается. Он заставляет себя идти медленно, и дождь прячет его шаги.
Он разглядывает спину незнакомца. По виду – крепкий мужчина. Опасно, но мысль о том, чтобы ждать еще кажется невыносимой. Уолтер сует руку в карман, оттягивает его. Он ждет подходящего момента, чувствует, раздражается на дрожь, на воду, обволакивающую его всего, лижущую его своим противным языком, липкой от влаги тканью его одежды.
Мужчина сворачивает в проулок. Уолтер ускоряет шаг, спотыкается, но не падает.
– Эй! – окликает он незнакомца. Голос подскакивает, звучит выше, чем он есть на самом деле, более хрипло. Человек впереди останавливается и поворачивает голову. Уолтер снова чуть не спотыкается. Ему страшно, нервы дрожат так же сильно, как дрожит тело, но он не останавливается. – Выворачивай карманы, пока я тебя не… пристрелил.
Слова – те, которые он так старательно, так упорно репетировал в голове, исчезают, испаряются. Он звучит жалко. Он сам это понимает. Мужчина поворачивается к нему, спокойно и медленно.
И, внезапно, незнакомец перестает быть незнакомцем. Уолтер узнает в этом человеке того, кого часто видел в притоне, но не в качестве постояльца – нет, он приходил и уходил. Он был другом владельца.
Его лицо, на самом деле, трудно не запомнить. Угольно черная кожа и белые пятна там, где отсутствует пигмент. Одно на левом глазу, другое – на правой щеке, идущее с подбородка, будто кто-то языком слизнул краску.
Уроборос – так к нему обращался Лэнсер. Грабить его – еще опаснее. У него есть влияние. Кто знает, может, у него даже сейчас при себе есть оружие… Судя по тому, как он смотрит на Уолтера – он тоже его узнал.
– Ты… – продолжает Уолтер. – Я знаю, что у тебя что-то есть. Должно быть.
Ему становится еще труднее дышать. Карие – один черный, другой, у клейменного витилиго глаза, золотистый – глаза смотрят на него внимательно. Без злости. Без отвращения. Без страха. Просто внимательно. Уолтеру становится стыдно. Так стыдно, что он ненавидит себя.
– Пожалуйста. Пожалуйста. Я больше так не могу.
Рыдание вырывается из глотки против воли, слезы выжигают глаза. На тело накатывает слабость – адская смесь отчаяния и бессилия. Широкая ладонь поддерживает его за плечо. Уолтер больше не оттягивает карман. Его блеф раскусили, как только взглянули на его лицо. Только последний тупица этого не понял бы.
– Того, что ты хочешь, у меня нет, – голос, глубокий и низкий, проникает под кожу, обволакивает вибрацией внутренние органы. – Но у меня есть то, что тебе нужно.
– Что мне нужно?
– Пойдем.
Сил так мало, что Уолтер не сопротивляется. Что ему дадут? Какую-то новую дурь? Что-то дадут, да. Что-то. Какая разница что, если чужая ладонь кажется теплой даже под этим ледяным дождем.
Хуже уже не будет.
Воспоминания о дороге крадет у него головная боль и туман в голове. Он смутно помнит, как его посадили в машину, и что, вроде бы, ехали они недолго – но в этом он не уверен. Время для него – отражение в зеркальном лабиринте.
Уроборос молчит, и Уолтер почти забывает о нем, поглощенный ощущениями. Вспоминает, лишь когда сильные руки помогают ему выбраться из машины. Только в этот момент он наконец вновь возвращается к вопросу о том, что же с ним будет.
Дом, в который его приводят, выглядит довольно приличным. Слишком приличным, но, возможно, внешний вид обманчив.
Лифт похож на клетку, и Уолтер не сводит взгляда с панели, на которой высвечиваются цифры этажа – иначе ему кажется, что эта металлическая ловушка не движется вовсе.
Гремят ключи, дверь поддается властной руке.
Это не притон. Это обычная квартира. Она кажется теплой и уютной, особенно после ледяного дождя. Уолтер останавливается на пороге, и от этого тепла и уюта ему становится страшно.
Это не притон. Зачем же его тогда сюда привели? Разве безопасно что-то продавать в своем собственном доме?
Уроборос не обращает внимания на его замешательство, помогает снять вымокшую, липнущую к телу ветровку. Обувь Уолтер снимает сам.
Его ведут в спальню. Оглушительно щелкает выключатель, зажигается свет. Уолтер не может свести взгляда с широкой двуспальной кровати.
– Раздевайся. Одежду можешь повесить туда.
Слова, брошенные так небрежно, заставляют Уолтера вздрогнуть. Он оборачивается, чтобы взглянуть на Уробороса, но видит только его спину. Уроборос куда-то уходит, прикрывает за собой дверь спальни.
Так вот, что с тобой будет. Твое тело – в обмен на наркотики. Уолтера начинает трясти еще сильнее.
А что тебе терять? Ты никогда так не делал, но ведь и денег у тебя нет.
У тебя нет выбора.
Ты это понимаешь?
Уолтер стягивает футболку, но руки едва его слушаются.
Наверняка будет больно. Будет плохо.
Без дозы будет еще хуже.
Он увидит твое позорное клеймо на пояснице.
Обнаженный, как его нервы, он чувствует себя уязвимым. Садится на край кровати. Сдвигает вместе ноги, вцепляется пальцами в колени.
Тебе надо постараться выглядеть не так жалко. Он ведь может и ничего тебе не дать, если ты не поработаешь как следует.
От этих мыслей к горлу подкатывает тошнота. Дверь приоткрывается. В комнату возвращается Уроборос, и в руках у него – какая-то одежда.
Страх и отчаяние, ужалившие сердце от его возвращения, сменяются столь же пугающим непониманием. Что это? Для чего это? Неужели он какой-то извращенец, который любит ролевые игры? Это какое-нибудь женское платье? Школьная форма?
Уроборос кидает беглый взгляд на Уолтера. Приближается и кладет то, что принес, рядом с ним.
– Не смотри так испуганно, – говорит он, и Уолтеру чудится в его голосе дружелюбная насмешка, которая, однако, быстро тает. – Это всего лишь футболка. Не по размеру тебе, наверное, но меньше я не нашел.
Видимо, он замечает, как страх и напряжение на лице Уолтера сменяются искренним непониманием. Что-то меняется в выражении его глаз. Он по-прежнему смотрит внимательно, так внимательно, что все внутри переворачивается от этого взгляда.
– Как я и сказал, – голос звучит мягко, но вместе с тем настойчиво, – у меня нет того, что ты хочешь.
Он отходит, открывает ящик комода, достает из него полотенце и накидывает Уолтеру на голову.
– Оденься. Что ты принимал?
Уолтер вытирает полотенцем мокрые волосы.
– Кокаин.
– Вот как.
Сухая, чистая одежда странно и непривычно приятна к коже. Она больше на несколько размеров, но в ней Уолтер чувствует себя намного безопаснее. Нос почти не дышит от принятых наркотиков, поэтому исходящий от ткани запах одеколона Уолтер улавливает слабо. Но он ему нравится.
Голова болит, его по-прежнему трясет.
– Что ты от меня хочешь? – спрашивает он. Голос звучит нервно. Уроборос садится рядом. Уолтер чувствует, как под его весом прогибается матрас.
– Ничего. Да и ты вряд ли сможешь мне что-то дать.
Он смотрит на Уолтера.
– В таком-то состоянии.
– Тогда зачем ты меня сюда притащил? – нервозность в голосе сменяется раздражительностью. Злость похожа на ослепляющую вспышку в темной комнате, и Уроборос только что щелкнул выключателем. – Чтобы посмотреть, как мне плохо? Чтобы поиздеваться надо мной? Если ты думаешь…
На лице Уробороса появляется усмешка. Она заставляет Уолтера замолчать.
– Никто не станет удерживать тебя тут силой. Можешь уйти, когда пожелаешь. Можешь попытаться еще кого-нибудь… ограбить. Можешь найти того, кто даст тебе то, что ты хочешь, а не то, что тебе нужно.
Уроборос поднимается с кровати. Осторожно берет Уолтера за запястье. Смотрит на то, как дрожат его пальцы. Проверяет пульс.
– Или можешь остаться тут.
Уроборос снова отходит к шкафу. Уолтер только замечает, что он тоже успел переодеться – в майку и в серые домашние штаны. Из-под майки на спине выглядывает часть татуировки. Круг. Змеиная чешуя. Должно быть, змея, кусающая себя за хвост. Поэтому все зовут его Уроборосом?
На руках у него, как и на лице, есть белые пятна. Россыпь маленьких пятен на тыльной стороне правой ладони.
Он достает небольшой ящичек, а из него – таблетки.
– Что это? – спрашивает Уолтер. Сердце неистово бьется где-то в желудке. Его сейчас стошнит.
– Таблетки от тахикардии и тремора. Голова болит?
– Да.
– Значит, еще и давление. Кокаиновый джентельменский набор.
Уроборос уходит за стаканом воды. Уолтер отчаянно борется с желанием подойти и посмотреть, что еще есть в аптечке. Встает, но ноги будто врастают в пол. Уроборос возвращается и, положив руку на плечо, мягко заставляет его сесть. Уолтер послушно выпивает предложенные таблетки, хоть и медлит, прежде чем это сделать.
– У тебя остались там какие-нибудь вещи? Я могу завтра их забрать.
Почему-то от этих слов становится больно. Уолтер с непониманием смотрит на Уробороса. Мнет край футболки.
– Остались, – отвечает он наконец. – Но они мне не нужны.
Уроборос понимающе кивает.
– Помнишь, как меня зовут? – спрашивает он. Теперь кивает уже Уолтер.
– Да. А я… Уолтер. Уолтер Гаунт.
– Ложись, Уолтер. Попробуй поспать. Я сомневаюсь, что у тебя это получится, конечно, но все равно тебе не помешало бы отдохнуть. Я буду в соседней комнате. Зови, если что. Туалет прямо напротив двери.
Он направляется к двери. Ком встает в горле.
– Уроборос.
Уроборос останавливается, поворачивает голову.
– Спасибо.
Внимательный взгляд проникает под кожу, улыбка режет своей искренностью.
– Отдыхай.
Уроборос выключает свет и прикрывает за собой дверь. Уолтер прислушивается к его шагам, забирается в кровать и с головой прячется под одеяло. Ему легко сейчас представить, что он лежит где-нибудь на Эвересте, высоко в горах, под толщей накрывшей его лавины.
Ощущения, в конце концов, слишком схожие.
Мертвая почва — Глава 2
Мысли, мысли, целый рой всяких мыслей. Они лезут под одеяло, их не прогнать, не выгнать на улицу под ливень, чтобы там их смыло в канализацию.
Ему холодно и нечем дышать.
От принятых таблеток становится лучше. Сердце бьется не так быстро, голова болит не так сильно, и ослабела дрожь. Но есть еще эти мысли. Есть ли от этих мыслей лекарство?
Ты знаешь, что есть. Ты принимал его последние несколько лет, пока мог. И сейчас отчаянно хочешь принять еще.
Уолтер подтягивает колени к груди, сжимается, стараясь занимать как можно меньше места. Подступавшая тошнота сменяется голодной пустотой – странной и непонятной, будто он никогда в своей жизни не ел, а внутри него сплошная полость, которую необходимо наполнить. От кончиков пальцев ног до самой макушки.
Это чужая кровать. Какое право ты имеешь на ней лежать? Это не твое место.
Уолтер вцепляется пальцами в волосы. Эти мысли говорят голосом его отца, и Уолтер слышит в них дыхание алкоголя. Закрывает глаза и видит его лицо. Заплывшее, самодовольное, с презрением во взгляде.
Уолтер почти чувствует удар по ребрам. Почти чувствует, как рука хватает его за плечо и тянет – из кровати.
Уолтер встает, потому что больше не может лежать. Открывает глаза и жадно хватается взглядом за все предметы, но реальность вторит голосу его отца.
Это не твое место. Чужак.
Ты ужасен. Ты никчемен.
Подумай сам: скоро он потребует от тебя благодарности. Никто не бывает просто так добр к малознакомым людям.
Он вышвырнет тебя на улицу.
Все закончится так, как началось.
Шум дождя за окном становится оглушительным. Где-то в отдалении звучит гром. Уолтер проходит круг по комнате, и каждый шаг становится длиною в вечность.
Все закончится так, как началось. Но ты ведь можешь закончить все так, как хочешь сам. Раньше. Быстрее. Легче. Нужно только найти что-нибудь острое.
РЕЖЬ.
ВДОЛЬ.
Уолтер спотыкается. Считает про себя, чтобы успокоиться, но каждый раз получается добраться лишь до пяти.
Раз.
Два.
Три.
Четыре.
Пять. Помнишь, как прятался под кроватью, пока твой отец избивал твою сестру?
Раз. Два.
Три. Четыре.
Помнишь холодный пол раздевалки? На тебе и тут поставят клеймо. Подожди еще немного. Тебя снова используют.
Пять.
Все закончится так же, как началось.
Раздватричетырепятьраздватричетырепятьраздватричетыре…
Ему нужно его лекарство. Уолтер один за другим открывает ящики. Отчаянно роется в вещах.
Нет. Стой. Он говорил, да? Он говорил, что у него ничего нет.
Он лжец. У него наверняка что-то есть. Ты такой наивный. Доверчивый глупец.
Отчаяние душит, перерастая в нетерпение, и Уолтер, так и не обыскав до конца спальню, выходит за дверь.
Ему нужно быть тихим, тихим, как мышь, иначе Уроборос проснется. Уолтер думает о том, что он сразу же вышвырнет его за дверь, о том, что его глаза переполнятся презрением и отвращением –и сожалением за то, что он вообще решил помочь.
Помочь? Не обманывай себя. Он тоже использует тебя, как другие. Кто станет помогать такому, как ты? Или он каждого безнадежного торчка тащит к себе домой?
Он чуть не роняет со стола оставленную там кружку, и ему кажется, что стекло, соприкасаясь с деревом, расходится по комнатам раскатами грома. Даже его собственные шаги звучат оглушительно громко.
Сейчас Уроборос проснется. Сейчас он проснется и прогонит его, и змея действительно укусит собственный хвост. Все вернется к улице, ледяному дождю, холоду и отчаянию.
А сейчас ты не в отчаянии? Сейчас ты не чувствуешь, как по тебе колотят ледяные капли?
Уолтеру в самом деле холодно. Он открывает и закрывает ящики, и каждый раз они хлопают так, что он вздрагивает. Он роняет на пол какой-то магнитик с холодильника, и чудом он не разбивается вдребезги.
Он на секунду замирает у подставки с ножами, но надежда найти лекарство – его лекарство – сильнее. Он открывает следующий ящик и сердце застревает в горле. На него изящными буквами на этикетках поглядывают бутылки с алкоголем. Свет фонарей с улицы и яркая, как отполированная монета, луна прячутся в темном стекле. Из-за этого оно выглядит почти нереальным. Эфемерным. Не из этого мира.
Бутылка крепкого виски, когда Уолтер берет ее, чуть не сбегает из его рук.
Это не то же самое, нет, но оно тоже принесет облегчение. Облегчение. При мысли о том, что ему может стать легче, на глаза Уолтера наворачиваются слезы. Он отворачивает крышку и делает большой глоток из горла.
Он пьет. Много и жадно, как пьет воду человек, только что блуждавший по пустыне, хоть и отрывистыми глотками, через промежутки, потому что глотку беспощадно жжет. Это его оазис. Его обетованная земля. Алкоголь заглушает мысли, заглушает голоса внутри него.
Пьянеет Уолтер быстро. Реальность ускользает от него, он машет перед ней факелом опьянения, как перед стаей диких волков. Огонь в его глотке, и он уверен, что если бы сейчас выдохнул, то спалил бы все вокруг дотла.
Бутылка все же сбегает у него из рук. В осколках блестят вселенные, в которых для него нашлось бы место. Он думает. Как странно. Как беззвучно она разбилась, эта моя искусственная надежда.
Мир раскачивается, будто дышит. Уолтер бьется спиной о стену и злится на мир за это. Мысли скользят по его сознанию, не царапая, не цепляясь. Это приятно, и теперь Уолтер пьет это ощущение бездумного, легкого, счастливого существования.
Но все хорошее кончается. Рано или поздно. Ему становится плохо.
Кто-то крадет у него время, потому что он не помнит, как добрался до туалета, но осознает, что стоит на коленях, что ему ужасно плохо – физически, и что все, что он только что выпил, его искусственная надежда, сбегает в канализацию вместе с содержимым желудка.
Почему-то зажигается свет. Слишком ярко. Уолтер закрывает глаза. Широкая ладонь гладит его по спине, и ему почему-то кажется, что он заболел, у него жар, а гладит его мать. Она просидит с ним всю ночь, она никуда не уйдет, а под утро ему станет лучше – до нового приступа болезни.
Он почему-то начинает плакать. Он не может понять, почему, пока мужской голос – не голос его матери – не произносит:
– Все хорошо. Тебе станет лучше.
Нет, не станет. Так Уолтер хочет ответить, но его душат слезы и тошнота. Он с трудом осознает, где находится. На секунду рука на его спине исчезает, и Уолтер неосознанно тянется. Кажется, даже из горла вырывается какой-то протестующий жалкий звук.
Не уходи. Мама, не уходи. Не оставляй меня одного.
– Я здесь.
Ему протягивают стакан воды. Он пытается отодвинуть его в сторону, но рука настойчива и неподвижна. Пытаться сдвинуть ее – все равно, что пытаться сдвинуть стену. Приходится пить.
Мир вокруг трясется, как при землетрясении, трясется и раскачивается. Его перестает тошнить. Вокруг теплой змеей обвиваются руки. Кожа, черная, как уголь, кажется вселенской космической пустотой с проблесками белых раскаленных звезд, жаждущей заключить его в свои объятия. Он обнимает эту пустоту за шею, вцепляется в нее непослушными пальцами.
Он теряется во времени и пространстве, но снова оказывается на кровати, и его снова заставляют пить воду. Широкая ладонь лежит на его затылке. Мир вокруг раскачивается, но лицо Уробороса Уолтер видит перед собой так четко, будто оно высечено, вырезано на ткани мироздания.
Уроборос что-то говорит ему, но Уолтер не разбирает слов. Ему нравится этот низкий, медлительный, пульсирующий где-то внутри голос. Он цепляется рукой за майку на чужой груди, но пальцы слабые, сами собой разжимаются.
Голова касается подушки. Чужой голос увлекает за собой во вселенскую пустоту. Уолтер проваливается, выныривает на секунду и проваливается снова. Бред смыкает свою влажную пасть, соленая, как слезы, слюна покрывает лицо.
Ему все так же видится мать, только почему-то у нее лицо сестры. Умиротворение длится целую вечность – всего несколько секунд, пока он не видит темный силуэт отца за ее спиной. Он тянет руку. Он хочет ее предупредить, но горло сдавливает, а слова оглушительно звучат лишь в его собственной голове, не вырываясь за ее пределы.
Отец заносит руку, и Уолтер просыпается.
Уже светло. Футболка липнет к взмокшему телу. Воздуха не хватает.
Он замечает внимательный взгляд Уробороса, сидящего рядом, и лишь затем – что слишком сильно сжимает пальцами его руку.
– Кошмарный сон? – спрашивает Уроборос. Протягивает ему стакан воды. – Беспокойно же ты спишь.
Уолтера мелко трясет. Он едва не выплескивает стакан на себя.
– Тяжелые отношения с родителями?
Уолтер молчит. Встречается взглядом с Уроборосом. Уроборос встает с табуретки и отходит к шкафу. Начинает куда-то собираться. Почему-то сердце Уолтера подскакивает в глотку.
– Ты уходишь?
– Да. Мне нужно уйти по делам.
– Понятно.
Уолтер поднимается из кровати. Подходит к своим вещам. Замечает, что Уроборос остановился, так и не застегнув до конца рубашку и внимательно смотрит на него.
– Ты можешь остаться здесь, если тебе некуда идти, – говорит он наконец и продолжает собираться. Так небрежно, будто говорит что-то совершенно обыденное.
Он сумасшедший. Кто в здравом уме?..
– Зачем? Почему ты это делаешь? – спрашивает Уолтер. Слова звучат почти агрессивно. Уроборос смотрит на него.
– Потому что тебе это нужно.
Уроборос приближается, и Уолтер едва удерживается от того, чтобы не отступить – сила, которую он видит в этом спокойном, как большая змея, человеке, пугает его.
– Я знаю, что разумнее всего было бы оставить тебя на улице. Я сам это понимаю. Но я не смог так поступить.
Угольно-черные пальцы ловят его за запястье. Поднимают ладонь на уровень лица.
– Я увидел в тебе живого человека. Отчасти потому, что уже не раз видел у Лэнсера. Живого человека из плоти и крови. Что бы ты сделал на моем месте?
– Ушел бы, – честно отвечает Уолтер. Голос звучит чуждо, голосом незнакомца. Уроборос улыбается, но в этой улыбке нет снисходительности – скорее ирония. Он разжимает хватку.
– Возможно, мне так и стоило поступить. Но вот ты здесь. Я не прошу мне доверять, но я хочу помочь. Если остановиться здесь, выгнать тебя прямо сейчас, то… В самом деле, не стоило приводить тебя сюда с улицы.
Уолтер отводит взгляд.
– Думаешь, мне уже можно помочь?
– Меня куда больше волнует вопрос, хочешь ли ты, чтобы тебе помогли.
Уроборос проходит мимо него, и Уолтер стоит секунду или две неподвижно, прежде чем последовать за ним в коридор.
– В холодильнике есть еда, если проголодаешься. Можешь принять душ, полотенце на сушилке. Я вернусь ближе к вечеру.
Взгляд карих глаз встречается со взглядом Уолтера. Все внутри по какой-то неведомой, непонятной причине – все внутренние органы, сердце и душа – падают в холодную, липкую бездну.
– Если захочешь уйти, просто захлопни за собой дверь. Она запрется.
Уолтер облизывает пересохшие губы.
– А если я захочу выйти на улицу? Подышать свежим воздухом?
– Тогда придется ждать меня под дверью. У меня нет второго комплекта ключей, к сожалению. Но что-то мне подсказывает, что тебе будет не до прогулок.
Уроборос открывает дверь. Оглядывается на Уолтера.
– Я вернусь ближе к вечеру, – повторяет он. Уолтер растерянно кивает.
И вздрагивает, когда за Уроборосом захлопывается дверь.
Мертвая почва — Глава 3
Это глупо. Почему он оставил его одного в своей квартире? Он не боится за свои вещи? За свои деньги?
К горлу подступает ком.
Да, у него наверняка должны быть где-то деньги. Если не кокаин, то какая-нибудь заначка, так, на черный день. На эти деньги можно было бы купить…
Уолтер гонит от себя эти мысли. Он идет на кухню и старается не смотреть в сторону ящика с алкоголем.
Болит голова, дрожь по-прежнему крепко держит его за руки.
– Мне надо поесть, – говорит Уолтер сам себе, чтобы создать впечатление, будто в квартире еще есть кто-то, кроме него. Помогает слабо.
Он понимает, что уже давно ничего не ел. Чувство голода рычит где-то в глубине желудка, но, как только Уолтер открывает холодильник, затихает, растворяется во мраке, отпугнутое яркой лампочкой в холодильнике, как полыхающим факелом.
Уолтер закрывает холодильник.
– Если я что-то съем, меня вывернет, – говорит он сам себе. Он не может понять, хочет он есть или нет. Усталость… Нет, изнеможение. И отчаяние. Эти два демона подступают к нему все ближе, и он заглядывает в их блестящие от наркотического прихода глаза.
Уолтер возвращается в спальню, натыкается взглядом на полотенце, висящее на сушилке вместе с другими его вещами. Не лучше бы было просто уйти? Прямо сейчас. Одеться и убежать. Он достанет где-нибудь деньги и наркотики. Этот человек очевидно хочет просто его использовать. Очевидно. Кто стал бы так заботиться без корыстных намерений?
Уолтер снимает с сушилки свои вещи. И вешает их обратно. Берет полотенце.
Он может уйти в любой момент. Так почему бы не принять сначала душ? Это должно привести его в чувство.
Ты просто боишься уходить. Тебе некуда идти.
Это один из демонов подобрался так близко, что шепчет ему в ухо. Уолтер стаскивает с себя чужую футболку, кидает ее на кровать и идет в ванную.
Шум воды, ее горячие, почти обжигающие прикосновения, которых он так давно не чувствовал, помогают ему – в определенной степени. Голоса демонов все еще пробиваются сквозь них, но теперь он позволяет себе не пытаться разобрать их слова.
Просто стоять. Просто слушать.
Он почти засыпает так, стоя. Выныривает из дремы только тогда, когда его что-то толкает. Растерянно оглядывается и лишь затем понимает – никто его не толкал. Он просто сам покачнулся.
Уолтер выключает воду. Тишина оглушительна, и сердце стучит отбивает ритм по барабанным перепонкам.
Он один. Полотенце мягкое, и Уолтер медлит, прежде чем с ним расстаться и вернуться в комнату.
Он надевает футболку, которую дал ему Уроборос. Собственные вещи почему-то кажутся старой омертвевшей кожей.
– Так тихо, – говорит Уолтер. И громче повторяет, пытаясь заглушить тишину. – Так тихо.
Он снова идет на кухню. Снова открывает холодильник. Берет упаковку йогурта, и она чуть не выскальзывает из трясущихся рук. Взгляд вцепляется в упаковку.
Йогурт с кусочками клубники. Перерой все его вещи. Срок годности заканчивается через неделю. Ты уйдешь до того, как он заметит, что что-то пропало. Унесешь ноги на другой конец города. Найдешь там то, что ты хочешь, а не то, что тебе нужно.
Нет, нет, нет. То, что ты хочешь, и есть то, что тебе нужно.
Уолтер кладет йогурт на стол. Возвращается в спальню.
– Я просто посмотрю, – и нервно усмехается. – Вдруг у него в шкафу одежда из человеческой кожи.
Он ловит себя на мысли, что одежде хотя бы есть место в шкафу, на вешалке. А где его место? Где оно?
Разве ты не видишь, насколько все бессмысленное? Он тебе не поможет. Он сделает с тобой что-то. Или выбросит на улицу, как только вернется.
В нем закончится этот странный, непонятный альтруизм. Иссякнет. Подумай о том, что будет, когда ему надоест. Сколько еще ночей ты будешь блевать в его туалет?
От самой этой мысли к горлу подкатывает тошнота.
Подумай о том, что он ушел не просто так, не по своим каким-то делам. Вдруг он ушел, чтобы купить веревку? Свяжет тебя. У тебя нет шансов на сопротивление – просто нет сил. Кто знает, может, он и друзей своих приведет. Они будут вместе издеваться над тобой, смеяться до хрипа и тушить об тебя окурки, как это когда-то делал…
Уолтер снова начинает рыться в ящиках, но на сей раз он заставляет себя не торопиться. Он внимательно проверяет каждый. Горячий, липкий стыд окутывает его своей дурманящей дымкой, но голос внутри все продолжает и продолжает говорить.
…твой отец. Он сделает тебе плохо. Так почему ты должен стыдиться того, что делаешь плохо ему? Сделай ему плохо, пока он не сделал плохо тебе.
– Да и не то чтобы у него проблемы с деньгами, – говорит Уолтер себе под нос и беспомощно морщится от того, каким жалким, неуверенным звучит его собственный голос.
Вещей у Уробороса немного, и все они аккуратно и упорядоченно разложены. Только Уолтеру все равно кажется, что вещей неизмеримо много, целые горы, через которые не продраться, и что он бесконечно долго проверяет каждый ящик.
В одном из ящиков оказываются секс-игрушки.
Уолтер почти сразу его закрывает, но с еще более мучительным стыдом открывает снова. Вдруг заначка там? Он отодвигает тюбик смазки для анальной пенетрации, отодвигает ремневые крепления для страпона, цепочку с прищепками и… все остальное.
Нет, ничего. Уолтер закрывает ящик и снова чувствует, как к горлу подкатывает тошнота.
А ведь все это он может использовать на тебе. Каждую вещь. Все вместе или поочередно.
Почему-то именно эта мысль кажется Уолтеру до жути нереалистичной. Нет. Он бы не стал. Такие вещи… немало стоят. Зачем портить их, используя на ком-то, кто явно такого не стоит?
В спальне ничего больше нет. Уолтер делает глубокий вдох.
– Если я найду деньги, – говорит он себе, – я верну их. Со временем я заработаю достаточно, чтобы вернуть их. Мне только нужно… только нужно сделать что-то…
С самим собой. Со своим состоянием. С этими ужасными мыслями. С этой ужасной жизнью.
Уолтер думает: какая разница, что он со мной сделает, если я потрачу его деньги на наркотики? пусть издевается, пусть делает со мной, что хочет, может даже убить, но я, по крайней мере, умру, снова почувствовав вкус счастья.
Уолтер идет в ту комнату, в которой не был еще ни разу. В комнату в конце коридора, в ту, в которую на ночь уходил Уроборос.
Это гостиная, и в ней довольно мало вещей. Стеллаж, телевизор, разложенный, неубранный диван, кофейный столик. Видимо, он здесь спал, только не успел сложить. Уолтер приближается и касается мягкого, багрового цвета пледа. Хочется поднять его и закутаться, но Уолтер не хочет его испортить.
Уолтер подходит к стеллажу. Ищет деньги в книгах, осматривая страницу за страницей. В последнюю очередь берется за «Фауста» Гете. Цепляется за случайные строчки:
Мир духов рядом, дверь не на запоре,
Но сам ты слеп, и все в тебе мертво.
Умойся в утренней заре, как в море,
Очнись, вот этот мир, войди в него.
Отчего-то в горле встает ком, и Уолтер, бегло пролистав страницы, ставит книгу на место. Снова обыскивает ящики, но не находит того, что ищет.
Если все в нем мертво, то почему же это так мучительно больно? О нет, к сожалению, он живее всех живых. И видит слишком отчетливо, до рези в глазах, весь этот мир, каждый его угол. Уолтер продолжает поиски.
Но нет. Ничего. Совершенно ничего. Никаких денег. Он выходит в коридор, обыскивает шкаф, карманы курток. Заглядывает в ванную, осматривает бочок туалета, сиденье, каждый угол – нет, ничего.
Когда он возвращается в гостиную, на диван и садится, слезы сами наворачиваются на глаза. Рыдания душат.
Он просто хочет быть счастливым. Почему это так сложно? У них есть то, что делает его счастливым. Почему бы просто не дать ему это? Почему за счастье нужно так дорого платить?
Тебе нужно было покончить со всем этим, еще когда у тебя был шанс. Просто одной ночью все добавлять, и добавлять, и добавлять… Один грамм. Этого бы хватило. И все бы закончилось. Ты умер бы счастливым.
А сейчас ты будешь жить несчастным. Но не волнуйся. Времени у тебя мало. Всего лишь одна крохотная вечность.
На кофейном столике фотография. Какая-то темнокожая женщина, смутно похожая на Уробороса чертами лица. Его мать? Поддавшись порыву, Уолтер берет рамку в руки. Разглядывает. Затем, не до конца осознавая того, что делает, осторожно разгибает скобы, удерживающие черную деревянную подставку.
За фотографией внутри оказываются деньги. Несколько крупных купюр. Кто-то сжимает Уолтеру горло, и лишь затем он понимает, что забыл вдохнуть.
Достаточно денег, чтобы купить грамм кокаина.
Рамка чуть не падает у него из рук, звонко стукнувшись о стол углом, и Уолтер кладет ее, разжимает пальцы, отодвигается к дальней стенке разложенного дивана. Все так просто. Нужно только взять деньги и уйти.
– Проще некуда, – говорит он почти беззвучно.
Почему же так сложно?
Он пустил тебя в свою постель. Он сам спал на этом диване, даже не под одеялом – под пледом. Он сидел с тобой ночью, пока тебе было плохо.
Он просто тебя использует. Как все.
Уолтер протягивает руку.
Он сделает с тобой что-нибудь ужасное.
Рука дрожит.
Ты потом сможешь вернуть ему эти деньги. Ты все вернешь. Но сейчас они тебе необходимы.
Он мог бы просто оставить тебя на улице.
Уолтер судорожно вдыхает и отползает к стене, не отрывая взгляда от денег. Ему кажется, что если он посмотрит в сторону всего на секунду, они исчезнут, пропадут, как бредовое наваждение.
Что ему может быть от тебя нужно? Ты ничего не сможешь ему дать. Думаешь, он хочет тебя трахнуть? Не льсти себе.
Думаешь, ему от тебя нужны деньги? Где ты их возьмешь?
Зачем тратить на тебя время, выхаживая?
Еще один вдох. Уолтер прислушивается к собственному дыханию. Он думает о нем, сосредотачивается на нем. Нет, нет, нет, он не возьмет эти деньги. Это не его деньги. Это не его деньги.
Какое право он имеет поступать так с человеком, который привел его в свой дом, уложил в свою постель? Чувство стыда липкой, горячей волной облизывает лицо. Уолтер заставляет себя закрыть глаза. Говорит себе сосчитать до десяти, но открывает их уже на трех.
Деньги все еще лежат на столе. Все еще тут. Никуда не исчезли.
Уолтер снова заставляет себя сосредоточиться на собственном дыхании. Как он громко дышит, прямо оглушающе громко. От неподвижности очень быстро начинает затекать тело. Или он просто слишком долго уже так сидит? Время – водопад, который течет наверх.
Он замечает, что из глаз текут слезы, только когда что-то горячее и мокрое падает ему на обнимающие колени руки. Он давится этими слезами.
– Я хочу их взять! – отчаяние вырывает из его горла этот жалкий скулеж, дрожь усиливается. – Все закончится. Все просто закончится.
Он ненавидит себя за то, что не подумал об этом раньше, не подумал о спасительном грамме, когда деньги еще были.
Тогда просто уходи. Ты все равно будешь ему обузой, даже если он действительно хочет помочь.
Ты недостоин его помощи.
Уолтер слышит звон ключей в коридоре, копошение. Хлопок. Паника подкатывает к горлу, превращается в слезы, текущие из глаз с еще большей силой.
Шаги в коридоре замирают. Должно быть, прислушивается. Уолтер слышит, как Уроборос направляется в спальню. Уолтер вытирает ладонями слезы. Пытается взять себя в руки.
Слышит, как Уроборос вдыхает. До странности тоскливый вздох. Его шаги звучат куда спокойнее, медленнее, и вскоре он появляется на пороге гостиной. Задумчивость на его лице сменяется удивлением.
Их взгляды встречаются. Уолтер чувствует себя так, будто с него сдернули кожу, обнажили каждую когда-либо нанесенную рану.
– Я ничего не взял, – говорит он сдавленно, будто его душат. – Пересчитай. Я ничего не взял.
Уроборос не отводит от него взгляда. Даже не смотрит на деньги, не бросается их пересчитывать. Приближается к дивану, и Уолтеру хочется отползти, забиться в самый дальний угол. Не потому, что он боится, нет. Потому что стыд кормится от этого внимательного, обеспокоенного взгляда.
– Перепрячь их, чтобы я не нашел, – говорит Уолтер, и слезы снова начинают течь. Он совсем не может себя контролировать, его трясет.
Когда Уроборос отводит взгляд и смотрит на деньги, Уолтер не может сказать, легче ему становится или хуже.
Уроборос убирает их туда же, за фотографию. Из глотки Уолтера вырывается жалобный, протестующий звук. С трудом совладав с телом, Уолтер подается вперед, ловит Уробороса за руку, мешая завернуть скобы, удерживающие основание.
– Перепрячь их так, чтобы я не нашел, – он готов разрыдаться еще сильнее, и голос звучит так же – жалко, жалобно, умоляюще. – Перепрячь. Я… Я не смогу больше. Я не удержусь. Перепрячь. Пожалуйста.
Загнув скобы, Уроборос ставит рамку на место.
– Пожалуйста, – повторяет Уолтер. У Уробороса очень теплая, даже горячая кожа. У Уолтера ледяные руки.
– Ты их не возьмешь.
Эти слова странным образом проникают в подкорку, тонкой длинной иглой вонзаются в сознание. Действуют, как сильнейшее успокоительное, доводящее до состояния овоща. Но не сразу. Уолтер стачивает своими костями постель из гвоздей. Эмоции. Он снова давится рыданием, и Уроборос держит руку на его плече. Уроборос ждет, пока подействует успокоительное, милосердно надавливая пальцами на стержень шприца. Он ничего не говорит, но Уолтер и не смог бы сейчас разобрать слов, оглушенный своими ощущениями.
Проходит минута. Две. Теплая рука все еще лежит на его плече. Уолтер делает глубокий вдох. Уолтер вытирает слезы ладонью, считает про себя до десяти. Все гвозди сточены, и теперь он лежит костным мозгом на гладкой доске апатии.
Уроборос помогает Уолтеру подняться. Они выходят из гостиной, по коридору. Ноги слабые, едва держат, будто ватные. Само тело – будто целиком из ваты, и Уроборос только что запустил руку ему в грудную клетку.
Уолтер чувствует себя уставшим, дико уставшим, изнеможенным, и не сопротивляется, когда Уроборос помогает ему лечь в кровать.
– Тебе действительно стоит перепрятать те деньги, – говорит Уолтер, но голос звучит устало. Усталось придавливает его к подушкам. – Я сам себе с этим не доверяю.
Уроборос улыбается – почти что усмехается, но без всякой злой насмешки или язвительности. Молчит, ничего не отвечает.
– Я думал о том… – слова вырываются сами собой, стоит только открыть рот для вдоха. – Я думал о том, чтобы на эти деньги купить столько кокаина, чтобы умереть от передозировки.
Внимательный взгляд карих глаз снова в него вонзается.
– Уолтер, – медленно, размеренно, тягуче произносит Уроборос. – Скажи мне. Можешь ли ты радоваться чему-то в жизни? Кроме наркотиков.
Вопрос ставит в тупик. Уолтер чувствует дурноту. Злость на себя за то, что не взял деньги, когда была еще возможность. Злость на эту злость. Стыд.
– Чему в ней радоваться?
Он с удивлением замечает, что за окном уже стемнело. Как долго он просидел в гостиной? Маленькую вечность. По ощущениям – маленькую вечность.
– Я… – начинает Уолтер, ловит внимательный взгляд Уробороса и запинается. – Я хочу побыть один.
Это не совсем правда. Нет, ему хочется провалиться под землю, забиться в самый темный угол, чтобы этот человек перед ним не видел его, когда он так слаб, беспомощен и жалок. И, тем не менее, от этого внимательного взгляда становится легче – немного. Уолтер злится на это чувство, гонит его прочь, но оно все равно возвращается, как верный пес.
Уроборос кивает, поднимается.
– Зови, если что-то понадобится.
Уолтер накрывается одеялом с головой. Одеяло тяжелое, и он, закрыв глаза, представляет себя в материнской утробе. Он думает о том, что никогда не рождался, так, как надо, по-настоящему, и с такими мыслями проваливается в беспокойный, тревожный сон о том, как он натягивает на шею петлю, а она превращается в пуповину.
Мертвая почва — Глава 4
Когда Уолтер просыпается, ему кажется, что спал он максимум минут пятнадцать, не больше. Вязкое чувство усталости, ломота в теле, головная боль – все это набрасывается на него мелкой стайкой пиявок.
Он некоторое время неподвижно лежит под одеялом, борясь с тревогой и нарастающим страхом, что он действительно в материнской утробе, родится сейчас и все повторится снова. С самого начала. Затем он слышит приглушенную музыку, очень тихую, доносящуюся с кухни, и это странным образом отрезвляет и успокаивает.
Подняться сложно. Еще сложнее удержаться на ногах, когда нещадно атакует головокружение. Тем не менее, Уолтер не падает обратно в постель. Плетется на кухню, стараясь сохранять равновесие.
На кухне сидит Уроборос, рядом с ним на столе – телефон, из которого и доносится музыка, какой-то легкий, успокаивающий джаз, и стакан с напитком янтарного цвета. Вряд ли яблочный сок.
– Как себя чувствуешь? – спрашивает Уроборос. Уолтер не может дать внятного ответа на этот вопрос. Бормочет под нос что-то вроде: «нормально». – Присаживайся.
Уолтер медлит, прежде чем сесть на стул рядом. Уроборос пододвигает к нему тарелку с незамысловатыми закусками: сыром, колбасой и, по всей видимости домашними, сухариками из черного хлеба. Уолтер тянется к кусочку сыра и понимает, что его тошнит от еды только тогда, когда уже начинает жевать.
Некоторое время они сидят молча. Уроборос окидывает взглядом кухню и…
– Вот черт.
Уолтер вздрагивает.
– В чем дело?
– Ты забыл убрать йогурт в холодильник. Сомневаюсь, что он еще живой.
Уолтер кидает взгляд на упаковку йогурта. Затем – на Уробороса. На лице Уробороса явственно читаются досада и разочарование.
– Я куплю новый, – говорит Уолтер, чувствуя, как стыд хватает за глотку. – Мне только нужно…
– Забудь. Просто жаль, что пропал. Вкусный йогурт, кстати.
– Почему-то мне показалось, что ты больше любишь кофейные вкусы.
– Почему?
– Выглядишь… так.
Уроборос улыбается, делает глоток из своего стакана. В стакане звякает лед. Уроборос кладет в рот кусочек сыра. Уолтер невольно засматривается на контрастную белизну его зубов по сравнению с угольно-черной кожей.
– Ты голоден?
– Нет.
Уолтер отводит взгляд.
– У тебя есть сигареты?
– Не курю, – отвечает Уроборос, а затем откидывается на стуле и смотрит в потолок.
Уолтер молчит. Ему хочется убежать – обратно, в объятия эйфории, и, вместе с тем, почему-то хочется остаться. Он смотрит на Уробороса, разглядывает белые пятна на его коже, запоминает черты лица. Вспоминает про белую, как эти пятна, татуировку на спине. И невольно – про ящик, на который наткнулся во время своих поисков. Гонит мысль прочь. Не его дело, для кого или для чего они Уроборосу. Их вообще не должен был видеть посторонний человек. Только подлая крыса, копающаяся в чужих вещах могла… Уолтер отворачивается. Чувство стыда и отвращения снова его переполняют.
– Та женщина на фотографии, – внезапно даже для самого себя говорит он. – Кто она? Твоя мать?
– Можно и так сказать, – отвечает Уроборос. Уолтер ждет, что последуют объяснения, но Уроборос больше ничего не говорит. Только делает глоток и съедает кусочек колбасы. Заметив вопрошающий взгляд Уолтера, Уроборос посмеивается. – Она заменила мне мать. Многому научила. Без нее я бы был никем. Возможно, закончил бы как ты, только меня вряд ли бы кто-то вытащил с улицы. Без обид.
– А моя мать сбежала, когда я был ребенком, – вырывается у Уолтера. – А потом сбежала сестра. Но я их понимаю. Я бы тоже сбежал раньше, если бы мог.
Уроборос дарит ему тот самый внимательный взгляд, пробирающий до костей, от которого у Уолтера бегут по спине мурашки. Этот взгляд почему-то провоцирует на откровения.
– Это все из-за отца. Он был… сложный… человек. Если можно так сказать.
Уолтер отворачивается, но все равно чувствует взгляд Уробороса на себе.
– Я его ненавидел иногда, – говорит Уолтер. – Но в конце у него остался только я. Думаю, он любил меня, но какой-то искаженной, испорченной любовью. Просто потому что я единственный, кто не убежал до его смерти.
– У тебя есть еще родственники?
– Только два старших брата. Но я с ними не общаюсь. Не знаю даже, где они сейчас живут.
На минуту, растянувшуюся в вечность, на кухне воцаряется молчание. Уолтер только сейчас замечает, что Уроборос выключил музыку.
– Шрам тоже твой отец оставил? – спрашивает Уроборос, и Уолтер чувствует, как все внутри переворачивается.
– Нет, – с трудом выдавливает он. – Не он. Это… в школе.
Уолтер замечает, что у него трясутся руки. Он выдыхает, кладет ладони на столешницу, чтобы это было не так заметно.
– Тяжело, наверное, так. Когда негде спрятаться, – говорит Уроборос, и Уолтер слышит в его голосе задумчивость, слышит отголосок чужих воспоминаний.
Не стоило это все рассказывать. Каким жалким ты для него теперь выглядишь? Зачем ты открыл свой поганый рот? Его это вообще никак не должно волновать. Хочешь, чтобы он тебя жалел? Правильно, так ведь будет легче сесть ему на шею.
Уолтер поднимается резко, и от накатившего головокружения слова застревают у него в глотке. Он почти падает, но Уроборос ловит его. У него крепкая, но негрубая хватка. Очень странное чувство.
– Они накинулись на меня в раздевалке. Придавили к полу. Я пытался вырваться, но не мог.
Уолтеру кажется, что он видит сквозь тонкую майку, сквозь кожу, мышцы и кости, как бьется чужое сердце.
– Тогда я впервые осознал, – говорит он глухо. Не узнает собственный голос, – что этот мир меня отторгает. Что в этом мире для меня места нет.
Он не сразу понимает, что Уроборос обнимает его. Обнимает крепко, ладонью придерживая затылок. Из глаз почему-то снова начинают течь слезы.
Когда в последний раз его кто-то обнимал?
– Я понимаю, каково тебе, – говорит Уроборос.
Нет, не понимаешь.
– Тебе станет легче, – говорит Уроборос.
Нет, не станет. Никогда не станет.
– Поверь мне, – говорит Уроборос.
Уроборос помогает Уолтеру вернуться в спальню, и Уолтер снова, чувствуя дикую усталость, до изнеможения, падает в кровать. Накрывается одеялом, но не с головой. Уроборос гасит свет.
– Ты завтра уйдешь? – спрашивает Уолтер, давясь стыдом и презрением к себе.
– Да. С утра.
– Не уходи.
Он говорит эти слова слишком тихо. Молчание тянется несколько долгих секунд.
– Что?
– Не уходи. Останься. Пожалуйста.
Уолтер слышит, как закрывается дверь в спальню. Шаги за стеной. Даже, кажется, слышит, как скрипит диван, когда Уроборос ложится.
Уолтер чувствует, как длинной, тонкой иглой внутри ворочается надежда – и вместе с ней неутолимая жажда, разбуженная теплом объятий. Он долго не может заснуть, а, когда наконец засыпает, ему снится черная теплая бездна с белыми проблесками света.
Когда он просыпается, за окном только загорается рассвет. Он чувствует себя ужасно. С трудом получается подняться.
Уолтер съедает на кухне йогурт с клубникой. И минут через двадцать этот же йогурт застревает в глотке. Его тошнит, даже когда в желудке уже ничего не остается. После тошноты, конечно, приходит дрожь, и Уолтер возвращается в постель, под одеяло, пытаясь справиться с собственным телом.
Он лежит так около часа, может, двух. Время – стремительный поток. Он сходит к нему, мучимый жаждой, но течение выбивает воду у него из рук, вместо нее помещая в ладонь гальку, водоросли, мусор. Время – ледник, внутри которого он застрял, и лед слишком толстый, чтобы сквозь него пробиться. Время, время, время…
Где-то в соседней комнате слышится звон будильника. Уолтер вскакивает, будто звучит не музыка, а стрельба.
Комната кружится, скалится бликами на настенных рамках, скалится стрелками часов, ручками шкафов и ящиков. За стенкой – так близко и так далеко – слышен вздох, шевеление. Затем – шаги.
Он сейчас уйдет. Конечно, ему наплевать на твои просьбы. Не может же он отложить все свои дела ради какого-то жалкого торчка?
Уолтер делает глубокий вдох. Закрывает глаза.
«Если он сейчас уйдет, – думает Уолтер, – я тоже уйду. Возьму деньги и уйду. Нет, просто уйду. Уйду, уйду, уйду…»
– Ты в таком положении всегда спишь? – раздается чуть насмешливый голос со стороны дверного проема. Уолтер вздрагивает и открывает глаза.
Слова теряются, и он выдавливает весьма глупое и нелепое:
– Иногда.
– Что ж, я полагаю, легче встать, если не ложишься. Пойдем. Позавтракаем.
Прежде, чем Уолтер успевает что-то ответить, Уроборос удаляется на кухню. Уолтеру ничего не остается, кроме как собраться с силами, подняться с постели и последовать за ним.
– Чай? Кофе?
– Можно просто воды?
Протянутый ему стакан Уолтер выпивает практически залпом. Уроборос заваривает чай.
– Ты голоден?
– Нет, – отвечает Уолтер. Его все еще тошнит при мысли о еде, хоть он и понимает, что уже давно нормально не ел. Уроборос смотрит на него задумчиво, забирает чашку.
– Давай я все же налью тебе чаю.
Уолтер хочет отказаться, но внимательный взгляд карих глаз загоняет слова обратно в глотку.
– Спасибо, – говорит Уолтер едва слышно. Уолтер чувствует себя каким-то проходимцем, незваным гостем, которого гостеприимный хозяин по какой-то причине принял за давнего знакомого.
Я не заслуживаю всего этого. Не переводи на меня то, что можешь сам съесть и выпить. Все равно все скоро закончится.
Я все равно скоро умру.
Тем не менее, Уолтер пьет чай. Вкусный зеленый чай с привкусом имбиря и еще чего-то – Уолтер не может понять чего. Он с трудом разбирает вкус.
Уроборос смотрит на него, но тоже пьет чай. Его чашка, ослепительно белая, будто только что привезенная из магазина, кажется еще одним пятном на его лице, когда он подносит ее ближе, чтобы сделать глоток.
– Спасибо тебе за все это, – слова вырываются у Уолтера сами, голос дрожит. – Правда, спасибо. Но я… достаточно, я не хочу больше доставлять тебе неудобства. Сегодня я…
Так же внезапно слова, лившиеся потоком, обрываются, и Уолтер не может больше выдавить из себя ни звука. Все из-за этого взгляда. Из-за этого внимательного, пристального, проникающего в душу взгляда.
Сегодня я уйду. Скажи это. Это же так просто. Скажи: «Сегодня я уйду и не доставлю тебе больше никаких проблем». Это то, чем ты можешь его отблагодарить за доброту и гостеприимство к тебе, поганому самозванцу, который занимает чье-то чужое место в этом теплом, уютном доме.
Ты спишь на его кровати. Ты ешь его еду. Ты блюешь в его туалет.
Это не твое место.
– Ты можешь остаться. Все нормально, – говорит Уроборос мягко, но в голосе его слышна настойчивость, которой трудно сопротивляться. – Для нас двоих здесь вполне хватает места.
Уолтер опускает взгляд на свои колени. Чувствует, как кровь приливает к лицу, как горячий стыд проводит по нему своим мерзким языком.
– Но, ты прав, тебе и правда не помешало бы выйти за пределы этих четырех стен, – внезапно говорит Уроборос, а губы его растягиваются в улыбке, которую с легкостью можно назвать шкодливой. – Съездим сегодня кое-куда.
Удивление сносит стыд своей ледяной волной.
– Куда? – спрашивает Уолтер, чувствуя, как к удивлению примешивается еще и страх. Куда этот человек может его увезти?
– Увидишь. Ехать, правда, довольно долго, но это того стоит, поверь.
Уроборос поднимается со стула и отправляется в спальню. Уолтер рассеянно следует за ним, но разворачивается и возвращается на кухню, заметив, что он начал переодеваться. Решает допить чай, но делает всего пару глотков. Оборачивается, ловит в дверном проеме кусочек обнаженной спины, и снова отворачивается к чашке.
Ему любопытно. Любопытство настолько велико, что он все же поднимается снова и идет в комнату. Татуировка на чужой спине гипнотизирует его своими линиями, белым цветом на черном, черном цветом на белом. Уроборос, обернувшись через плечо, замечает его взгляд, но ничего не говорит. Натягивает футболку, а поверх нее – свитер.
Уолтер вспоминает объятия, и ему становится стыдно. Он думает о мягкости этого свитера, о том, что ему снова хочется ощутить это странное, непривычное прикосновение – из-за чувства надежды и защищенности.
– Почему Уроборос? – спрашивает Уолтер, отгоняя это желание прочь. – Почему именно он?
Уроборос отвечает не сразу. Уолтер, кажется, чувствует притяжение татуировки даже сквозь одежду.
– Напоминание, прежде всего, – говорит Уроборос, оборачиваясь. – Что-то кончается. Что-то начинается. Непрерывность. Цикличность. Вечность.
Это туманное объяснение оставляет горьковатый вкус недопонимания на языке. Уолтер подходит ближе, поднимает взгляд на лицо Уробороса и только сейчас замечает, каким пристальным, внимательным – даже еще более, чем обычно – взглядом тот на него смотрит.
– Я думал когда-то, что всему рано или поздно приходит конец, – говорит он. – Какой смысл шевелиться и… какой смысл жить, если все закончится?
По телу от этого взгляда бегут мурашки.
– Оно не заканчивается, Уолтер, – говорит Уроборос. – Никогда не заканчивается.
– Это плохо, – вырывается у Уолтера.
– Почему?
– Значит, и страдания тоже никогда не заканчиваются.
Уроборос усмехается.
– Катарсис.
Он вкладывает в руки Уолтера свитер.
– Одевайся. Там, куда мы сейчас поедем, сильный ветер.
Когда они выходят на улицу, солнце понемногу начинает пригревать. Еще утро. Все еще утро. Уолтера почему-то не покидает ощущение, что с момента его пробуждения прошло больше суток. Он хочет сесть на заднее сиденье машины, но Уроборос открывает перед ним переднюю дверь.
Едут они почти в полном молчании. Взгляд Уолтера устремлен на Уробороса, взгляд Уробороса – на дорогу и никуда больше. Дорога длится долго, а время стекает по лобовому стеклу солнечными бликами.
Уолтер отводит взгляд, когда Уроборос останавливает машину и поворачивается к нему. Уолтер спешно оглядывается. Он видит побережье, море цвета мокрого асфальта, вобравшее в себя серость неба. От рассветной ясности не осталось и следа.
Почему-то испытывает облегчение от того, что это не лес, где легче всего прятать труп. Где никто не услышит. Вздрагивает от мысли, что и здесь, в этот пасмурный день, на побережье никого. Соленая вода разъест тело, отлив его унесет, а прилив прибьет к другому берегу.
Но Уроборос пока не причинил тебе вреда.
Пока.
Уроборос открывает дверцу машины. Уолтер выходит из машины. Под ногами – белый песок. Он был бы бархатным, если бы не ветер, с ожесточением кидающий его в обувь и атакующий каждый сантиметр не скрытой под одеждой лодыжки.
Уроборос слегка подталкивает его в спину. Они подходят ближе к воде, а затем идут вдоль. Просто вдоль, по бесконечно бело-серой линии берега.
– Я часто приезжаю сюда, когда мне нужно подумать. Или когда слишком устаю, – говорит Уроборос. Уолтер кутается в толстовку, надетую поверх свитера. – Возможно, глупо, но таким я представляю себе Эдем.
Они идут еще какое-то время, а потом Уроборос просто садится на песок. Уолтер подходит к воде, позволяя ей лизнуть каплями джинсы. Волны его завораживают. Их шум превращается для него в дыхание, ровное, глубокое дыхание спящего великана.
Уолтер смотрит вдаль. Асфальтовое море кажется ему бескрайним. Оно успокаивает.
Откуда-то из-за туч выглядывает солнце. Уолтер поворачивается и только сейчас замечает, что белые пятна на коже Уробороса кажутся тем самым песком, на котором он сидит. Будто отколовшийся кусочек черной, обожженной оболочки. Карие глаза неотрывно смотрят на Уолтера.
– Ты говорил, что в твоей жизни нет иной радости, кроме наркотиков, – говорит Уроборос, и его голос пробивается сквозь шум волн и ветер. – Тебя радует это место, Уолтер?
Кажется, песок попал в глаза. Нет, не попал. Ты просто плачешь.
– Да.
Снова плачешь перед этим человеком.
– Да, радует.
Он отворачивается, чтобы Уроборос не видел его слез. Он говорит – самому себе, ветру, волнам, этому асфальтовому морю, белому песку и углям, в которых так много тепла, что оно обволакивает до самых костей:
– Потому что я тут не один.
Мертвая почва — Глава 5
Сомнения приходят практически сразу после возвращения с побережья. Уроборос едет слишком быстро, чтобы сомнения за ними поспевали, но ничто не мешает им накинуться на плечи Уолтера сразу, как они выходят из машины. Нагнать у входной двери.
Что это было? Разве может все вот так моментально измениться, исправиться к лучшему? Разве ждет его в этой жизни, в которой ему нет места, что-то хорошее?
Уроборос предлагает ему выпить чай, чтобы отогреться после прохлады улицы. Уолтер рассеянно и вместе с тем настороженно кивает. От Уробороса, видимо, перемена его настроения не укрывается, потому что внимательный взгляд каре-золотых глаз отрывается от Уолтера лишь спустя томительные секунды. Такое ощущение, что вместе со взглядом отрывается здоровенный кусок мяса, только Уолтер никак не может найти эту зияющую рану.
Нет, конечно, не может быть все так просто. Ему явно что-то от него нужно. Нет, не так. Ему нужно все, что от Уолтера осталось, потому что больше, конечно, ничего нет.
Дрожь не покидает даже в тепле дома, тошнота подступает к горлу, и, тем не менее, Уолтер следует за Уроборосом на кухню.
Пока вскипает чайник, они оба не нарушают молчания. Уроборос, кажется, погружен в какие-то свои мысли, смотрит в окно, руками опираясь на подоконник. Уолтер наблюдает за ним, и лихорадочный стук сердца в ушах не дает пробиться мысли, что чайник давно вскипел, а никто из них так и не двинулся со своего места.
— Достань чашки, пожалуйста. Из крайнего правого ящика, — спокойно, почти ласково говорит Уроборос, по-прежнему не отворачиваясь от окна. У Уолтера почему-то создается впечатление, что он и сказал это совсем не ему.
Уолтер подходит к ящику, тянет дверцу. На него своими блестящими боками смотрят чашки. Их такое многообразие, что Уолтер теряется, разглядывая это фарворово-стеклянное безумие.
— Выбери любую, какая нравится. Моя — черно-белая, с цветочным узором.
Уолтер достает себе чашку, совершенно белую, будто из нее не пили еще ни разу. Руки дрожат, но он благополучно ставит ее на стол.
Чашку Уробороса он не ставит на стол сразу. Рассматривает переплетение из роз, узких коротких лепестков, других цветов, похожих на розы, но с неровными, похожими на кружево лепестками. Черно-белая. Совсем как узоры на его коже. Будто он напоминает себе каждый день о том, что приковывает к нему недоуменные, а порой испуганные взгляды. Почему именно она? Почему он выбрал ее среди многих таких же чашек? Как часто он смотрит в зеркало и думает: на черно-белую чашку никто не станет смотреть с ужасом, а на черно-белого человека? В чем отличие?
И эти вопросы странным образом приводят Уолтера к другому, самому важному для него. Почему именно Уолтер сейчас здесь, а не какой-нибудь другой несчастный, такой же «неуместный», как он?
Чашка выскальзывает из его дрожащих рук. Падает, будто в замедленной съемке. Уолтер чувствует, как она преодолевает сопротивление воздуха, будто это не она, а он сейчас падает с бешеной высоты. Чашка разлетается на черно-белые осколки. Сердце ведет себя точно так же, превращается в кровавые ошметки где-то на дне желудка, а затем и страх нагоняет стремительной, сметающей волной. Настолько сильной, что из горла непроизвольно вырывается звук, похожий на что-то очень жалкое и жалобное. Всхлип. Неоформленный, бессознательный зов на помощь.
Уроборос оборачивается. От его взгляда у Уолтера подкашиваются ноги.
— Я… Я не хотел. Оно просто выскользнуло. Руки… дрожали.
Уолтер опускается — падает — на колени. Паника подхватывает его под ребра своими ледяными руками, сжимает так сильно, что на глазах выступают слезы. Дрожащими руками Уолтер сгребает к себе осколки.
— Я все исправлю!
Голос дрожит, слишком громкий, слишком нервный. В нем в тугой комок сплетается и злость, и ненависть, и страх, и ужас, и безумное отчаяние человека, чья жизнь постоянно выскальзывает из рук, падает, разбивается, выскальзывает, падает, разбивается, выскальзывает, падает…
Да, он все исправит. Он склеит эту чашку так, что не будет заметно сколов. Совершенно незаметно. Как будто ничего и не было. Как будто это так работает. Что за бред? Разве можно склеить ее так? Она навсегда останется обезображена, изуродована этими шрамами, этими швами. Никогда ничего не будет так, как было. Ему ничего не исправить.
Посмотри на свою жизнь, Уолтер. Посмотри, как замечательно ты склеил ее кокаином и веществами. «Но это не я ее разбил», — хочется сказать ему. Слова встают поперек горла, как рыбья кость. Так нечестно. Это не я. Это все…
Шаги. Ближе. Ближе. Боже.
Сквозь года, сквозь память, сквозь боль он вспоминает — против воли, — то, что так стремился забыть, что заглушал, давил, уничтожал.
Нет. Нет. Нет. Уроборос ведь сам виноват. Он знал, что у него дрожат руки. Почему он сказал ему это сделать? Разве он не подумал, что ничего хорошего из этого не выйдет? Разве он не предугадал? Или, быть может, он специально это сделал? Специально дал повод? Да, должно быть, в этом все дело.
Так ведь делал отец, когда хотел сорвать на нем злость. Но ему не всегда нужен был повод.
Дрянной мальчишка, ничего не можешь сделать нормально. Придется тебя проучить.
Он всегда бил сначала по лицу, бил звонко, но не сильно. Унижение, которое жалило, жглось изнутри. Но иногда, когда он был особенно зол, он брал ремень. Унижение смешивалось с болью, боль смешивалась с унижением, больно, больно, больно.
Пожалуйста, хватит.
Сейчас его ударят. Он ударит его. Сейчас.
Не надо.
Бестолочь. Неудачник. Никакой от тебя пользы. Ты весь в мать.
Уроборос останавливается рядом с ним. Уолтер видит только его ноги, но почему-то у него не возникает сомнений, что он сейчас занесет руку. Что он ударит его сейчас.
Что отец ударит его сейчас.
Теплые руки ловят его запястье. Уолтер вздрагивает. Удара не следует, но он почти физически его чувствует — этот электрический импульс, прошивающий насквозь позвоночник. Уолтер все еще боится смотреть. Уроборос опускается на колени рядом.
Уроборос не бьет его. Он мягко разжимает пальцы, вцепившиеся в осколок.
— Порезался?
Уолтер не отвечает. С удивлением смотрит на кровь, выступившую на месте пореза. Когда?..
— Ничего. У меня есть пластырь. Пойдем.
Он помогает Уолтеру подняться. Уолтер чувствует себя тряпичной куклой — настолько тело его не слушается.
— Осторожно.
Уроборос ведет Уолтера в ванную, где осматривает порез. Достает аптечку.
— Повезло. Порез не глубокий. Одному моему знакомому пришлось накладывать швы, когда он случайно осколком бутылки распорол себе ладонь.
Уолтер чувствует, как дрожат губы, руки. Каждая мышца, кажется, подвержена этой дрожи, каждый мускул. Каждая клеточка тела. Страх оставляет после себя липкое, неприятное чувство, холод, кислый привкус на языке.
— Твоя чашка…
Уроборос перебивает его, не дает договорить:
— Всего лишь чашка.
Уолтер смотрит на свои пальцы, на бежевые пластыри на среднем и безымянном.
— Прости, — наконец говорит он. И думает: как странно, что он ни разу не говорил этого своему отцу. Делает глубокий вдох, чувствуя, как дрожат даже легкие, и повторяет, громче, отчетливее:
— Прости.
Уроборос улыбается ему, но Уолтеру видится что-то усталое и тоскливое в этой, казалось бы, доброжелательной улыбке.
— Ничего страшного. Пойдем, выпьем чаю. И я соберу осколки. Для этой чашки еще не все потеряно.
Уолтер смотрит на золотые линии между сколами, следует по ним пальцами. Вторая жизнь у вещи, которую, казалось бы, уже невозможно починить. Как это похоже на него. Тогда все было наполнено таким невыносимым отчаянием, а сейчас…
— Задумался?
Уолтер вздрагивает, оборачивается. Уроборос проходит на кухню, ставит рядом с холодильником тканевую сумку с продуктами.
— Не заметил, как ты вошел, — говорит Уолтер, наблюдая за ним. Улыбается, увидев, как Уроборос достает из сумки клубничный йогурт. Затем, отвернувшись, снова смотрит на чашку. — Странно так.
— Что странно?
— Я вспоминал сейчас, как все начиналось. Странно, что я живу у тебя уже полгода. Не думал, что такое возможно. Что может быть по-другому. С трудом верится, что все изменилось.
Он слышит, как Уроборос прекращает раскладывать продукты, чувствует спиной его взгляд. Слышит смешок.
— Что ж, возможно, тебе пора платить арендную плату. Добавит реальности происходящему.
Уолтер пожимает плечами, улыбается тоже, но все же смутно чувствует вину за свое положение.
— С таким резюме, как сейчас, я могу тебе разве что натурой отплачивать, — говорит он и встает со стула, возвращает чашку на место. Виснет у Уробороса на шее и томно, недвусмысленно вздыхает. — Что хочешь на ужин?
Это маленькое представление вызывает у обоих смех, и Уолтер отстраняется, отмечая про себя, какая приятно горячая у Уробороса кожа. Он весь, похоже, соткан из огня и уюта, и угольно-черная кожа с белоснежными проблесками пламени служит тому подтверждением.
— Удиви меня, — Уроборос продолжает разбирать сумку. — Но чем-нибудь, что хорошо подойдет к полусладкому красному вину.
Уолтер помогает ему разобрать продукты. Затем Уроборос уходит в гостиную, а Уолтер принимается за приготовление ужина. Ничего слишком изощренного — лапша с курицей и овощами в соусе. Много времени готовка не занимает.
Уолтер недолго остается на кухне, прибираясь, а затем отправляется по коридору в гостиную — позвать Уробороса. Только уже на подходе к двери понимает, что что-то не так. Или, вернее, слышит.
Тихие вздохи. Голос… Стоны?
Уолтер замирает у двери, напряженно вслушиваясь. Уроборосу плохо? Уолтер приближается, осторожно приоткрывает дверь.
Нет, Уроборосу не плохо. Как раз-таки наоборот, он закрывает глаза, тыкается лбом в подушку, обнажает белые зубы в улыбке. Он дрожит и приглушенно стонет, явно сдерживает себя, чтобы не слишком шуметь. Уолтер видит только его напряженную шею и часть плеча. Наготу скрывает красный плед. Наготу, но не движения, размеренные, но вместе с тем нетерпеливо быстрые.
Уолтер закрывает дверь. Тихо, так тихо, как только может, возвращается на кухню. Сердце набатом отдает в барабанные перепонки.
Вот какие они — смешанные чувства. Нераспутываемый клубок, мельчайшие узелки, которые не подцепить пальцами, не развязать. К щекам приливает кровь.
— Ну и что в этом такого? Все этим занимаются.
Он пытается взять себя в руки, но ножницы рациональности тупятся о стальные нити образов и мыслей. Перед глазами снова и снова встает поблескивающее от пота лицо, закрытые веки, белые зубы, напряженные мышцы. Если прислушаться, он даже отсюда может услышать, пускай и приглушенно, его голос.
Действительно, что его так взволновало? Все этим занимаются…
За внутренней борьбой с замешательством и смятением теряется ощущение времени, и Уолтер вздрагивает от неожиданности, когда Уроборос выходит из гостиной и направляется в ванную. Чтобы отвлечься, Уолтер начинает расставлять тарелки и собирать на стол. Он вслушивается в приглушенный шум воды и на секунду останавливается. Осторожно выходит из кухни, идет по коридору и заглядывает в уже опустевшую гостиную.
Красный плед лежит на диване, смятый, так же, как и простынь. Уолтер смотрит на подушку, думает о том, что если он ляжет так, как лежал Уроборос, зажмурится и прислушается, то услышит отголоски чужих чувств и эмоций, услышит дыхание и тихие стоны, а напряжение пронесется электрическим импульсом по мышцам, и…
— Меня ищешь? — спрашивает Уроборос из-за спины. Уолтер оборачивается. Горячая волна стыда схлестывается с леденящей волной страха. Дикие, контрастные ощущения. Уолтер чувствует себя так, будто его только что застали на месте преступления. Он поднимает взгляд на Уробороса, закутанного в халат, и теряется с ответом.
— Ага, — говорит он наконец. Уроборос чуть щурит глаза, вздыхает, хлопает Уолтера по плечу. Не умеет же он читать мысли, правда?
— Пойдем поужинаем.
Он понял, наверное. Уолтер думает об этом, когда накладывает еду в тарелки, черные и блестящие, в которых можно увидеть свое отражение. Уроборос выглядит расслабленным, но вместе с тем и задумчивым. Это притягивает взгляд.
— Я тоже вспомнил то время, когда мы только встретились, — говорит он внезапно и поворачивает голову к Уолтеру. — Как много у меня было сомнений, противоречий в голове. Ты выглядел очень несчастным. Совсем как… прости за сравнение — потерявшийся ребенок.
Уолтер садится на стул рядом. Уроборос берет его руку. Заботливый жест, от которого внутри становится очень тепло, очень. Уолтер не может всецело поддаться этому теплу, мешает что-то, какое-то неясное осознание, что он этого не заслужил.
— Я рад, что тебе лучше, — говорит Уроборос, и голос его звучит совершенно серьезно, но не холодно. — Я буду жить спокойно, зная, что помог тебе вырваться из этой смертельной паутины отчаяния и безнадежности. Моя мать всегда говорила, что душа человеческая — это огонь догорающей свечи, но и он разгоняет мрак.
Он посмеивается, но без какого-либо веселья, скорее с горечью, грустью.
— Что бы это ни значило.
На глаза почему-то наворачиваются слезы. Уолтер отводит взгляд в сторону, стараясь сдержаться.
— Мне не просто лучше, — говорит он. Ком встает в горле. Уроборос крепче сжимает его руку, видимо, почувствовав, как она дрожит. — Я впервые на своем месте. Понимаешь? Впервые по-настоящему живу.
Уолтер наклоняется. Волосы падают на лицо, а слезы — на руки Уробороса, капля за каплей на белые пятна света, на черный уголь, хранящий в себе огонь.
Уроборос обнимает его. От такого простого, искреннего проявления эмоций становится только хуже, сложнее сдерживать слезы. Уолтер плачет, но плачет от облегчения.
Наконец-то это закончилось. Наконец-то все это закончилось. Он позволяет себе наконец принять эту мысль, пускает ее в сознание.
Он плачет от облегчения, осознавая, что делает это в объятиях своего первого настоящего друга.
Мертвая почва — Глава 6
Почему-то, когда она переступает порог, у Уолтера появляется странное чувство несоответствия. Некоего противоречия, которое возникает, когда смотришь на черное пятно на странице книги там, где должен был быть разборчивый, четкий текст. Только в этом случае, кажется, черное пятно заполняет всю книгу целиком.
Черным пятном поблескивают черные волосы, четкими линиями выделяются густые брови и черные, наполненные неясным (но смутно знакомым) блеском глаза. Бледное худое лицо кажется нездоровым, но вместе с тем она вся как будто пылает, горит, а спокойный и такой умиротворенно счастливый Уроборос кажется ее полной противоположностью. Противодействующей силой.
— Приятно познакомиться, Уолтер, — говорит она прежде, чем стоящий в прихожей Уолтер успевает открыть рот. — Уроборос мне много всего рассказал о тебе. Меня зовут Ева.
Нет ничего доброжелательного в ее словах, несмотря на растянувшую губы улыбку. Она протягивает руку, и Уолтер пожимает ее худую ладонь. Хватка у нее на удивление крепкая, уверенная, жесткая даже, в каком-то смысле. Грубая. Уолтер торопится отпустить ее руку.
— Взаимно, — говорит Уолтер. Улыбается. Кидает немного неуверенный взгляд на Уробороса. Уроборос, кажется, этого не замечает.
Может, первое впечатление обманчиво. Уолтер думает об этом, глядя на Уробороса. Может, они подружатся. Смогут говорить о всяком. О зависимости. Об Уроборосе. О том, как здорово, что есть такие люди, которые закрывают тебя собой от всего остального мира, дают тебе место рядом, когда все остальное тебя отвергло.
Как странно. Он никогда не видел Уробороса таким счастливым. Не видел у него такой улыбки, хотя, быть может, какую-то ее тень ловил в минуты, когда Рос глубоко погружался в собственные мысли и воспоминания.
— Я приготовил ужин. Накрывать на стол?
— Я не голодная. Лучше пойду посплю. Перелет был долгим, — говорит Ева. Ее спутанные вьющиеся волосы задевают руку Уолтера, когда она проходит мимо него в спальню. Щекотное чувство, от которого почему-то по коже ползет холодок.
Уроборос относит за ней чемодан. Уолтер ненадолго остается один.
Так ведь не должно быть. Так неправильно. Такое чувство, будто все слишком быстро, будто…
Будто у него не было толком времени побыть наедине с Уроборосом.
Уолтер отгоняет эту мысль, с трудом удерживаясь на поверхности огромного океана чувства собственной неуместности.
Когда Уроборос выходит, улыбается ему (и в то же время как будто не ему), оно становится особенно острым.
— Я тоже не голоден, но взял бы завтра с собой. Уберешь все?
Ева выходит из комнаты в ванную, даже не взглянув на них. Уолтер рассеянно кивает и идет на кухню. Уроборос провожает его взглядом. Заметил, что что-то не так? Уолтер слышит его шаги, удаляющиеся в спальню.
Зачем она приехала? Уолтер смотрит на расплывчатое пятно собственного отражения в черной тарелке. Ведь им и вдвоем было хорошо. Разве нет?
Ты просто ревнуешь, что теперь Уроборос будет уделять тебе меньше времени. Какой ты, однако, хороший друг.
Когда Уолтер возвращается из кухни в гостиную, дверь ванной приоткрыта. Не задумываясь, Уолтер смотрит в открывшийся зазор. Видит Еву, запивающую водой из ладони таблетку Ксанакса — выдает упаковка, стоящая на краю раковины. Ева замечает его в отражении и улыбается. От ее улыбки Уолтеру не по себе: она острая, от нее веет неясной опасностью и болью. Уолтер отворачивается. Уроборос, кажется, сегодня больше не выйдет из спальни, но это и к лучшему. Да, лучше Уолтеру не видеть Уробороса сейчас. А Уроборосу Уолтера.
В гостиной, на диване он забирается под плед, который так и не выстирал. Спать не хочется, совсем не хочется, и стук сердца не приглушают мягкие объятия ткани.
«Это все в моей голове?» — думает Уолтер, глядя на приглушенный малиновый свет лампочки сквозь красную ворсистую ткань. Этот вопрос вертится, крутится, гранями слов и смыслов царапая разум. На этот вопрос он не может найти ответ, но все равно пытается. За стеной он слышит разговор, смех, приятные перекаты интонации голоса Уробороса (слов не разобрать) и снова чувствует, что ему здесь нет места.
— Первое впечатление обманчиво, — говорит Ева, наливая в стакан воды. Уолтер замечает, что на ее левой руке отсутствует часть мизинца, самая верхняя фаланга. Они вместе на кухне: Уолтер сидит за столом, Ева стоит у раковины. Уроборос ушел на работу и вернется только вечером.
— Да, так бывает, — осторожно отвечает Уолтер. В горле сухо. Ева ставит перед ним стакан воды, даже не спросив, хочется ли ему пить. Снова отходит к раковине, но на сей раз просто прислоняется к тумбе.
— Когда я увидела тебя, знаешь, что я подумала? — начинает она задумчиво, но эта задумчивость заставляет Уолтера чувствовать себя неуютно, будто сейчас в него полетят ножи. Знать он не хочет. — Я подумала, что нам с тобой будет сложно.
— А я подумал, что мы подружимся, — врет Уолтер. Даже не пытается подделать дружелюбие.
Ева улыбается.
— И у кого же из нас обманчивое первое впечатление? Или, может, у обоих?
Уолтер делает глоток воды, холодной, как лед.
— А какое у тебя было первое впечатление об Уроборосе? — спрашивает он. Слова вырываются неожиданно, будто бы против воли. Он чувствует на себе внимательный взгляд Евы, хоть и не видит ее лица.
— Я подумала, что передо мной стоит затерявшееся в веках божество, забытое всеми, но не отвернувшееся от людей, — говорит она, и ее голос звучит так тяжело и серьезно, что лавиной ложится на плечи. — Как видишь, первое впечатление действительно обманчиво. Уроборос — явно не божество, несмотря на экстравагантное имя.
Когда Уолтер переводит взгляд на Еву, она улыбается.
— И я не думаю, что он не отвернулся от людей.
Почему-то ее слова задевают, вызывают злость и раздражение.
— Ты говоришь так, будто он тебе неприятен, — отвечает Уолтер. Улыбка сходит с лица Евы, но видно, что ей не стыдно. А должно быть.
— Разве я сказала, что это что-то плохое? — спрашивает она. Уолтер отводит взгляд.
На кухне воцаряется тяжелое, неприятное молчание. Ева берет со стола стакан воды, стоящий перед Уолтером, и уходит в спальню.
Уолтер поднимается и следует за ней из-за какого-то неясного душевного порыва. Дверь приглашающе приоткрыта. Ева поднимает на него взгляд, высыпая белый порошок из зиплока на гладкую стеклянную столешницу.
— Ты вообще не трезвеешь? — спрашивает Уолтер скорее из желания задеть. Ева усмехается, вычерчивая дорожку. Уолтер не видит в ее улыбке ничего ядовитого или злого, скорее что-то бесконечно нервное, уставшее. Даже испуганное.
Страх и Ева почему-то у него в сознании плохо друг с другом вяжутся, и такое внезапное откровение в чертах чужого лица удивляет. Что-то в груди сводит неприятной, болезненной судорогой.
— Подержи волосы.
Он подходит, зажимает в руке хвост из волос, мягких и щекотных. Он закрывает глаза. Остальное просто представляет.
— Уроборос говорил, что ты в завязке, — говорит Ева. Ее голос пробивается к нему сквозь окрашенную малиновым темноту. — Почему?
— Ты действительно хочешь знать ответ или спрашиваешь из праздного любопытства? — отвечает Уолтер. С трудом заставляет себя открыть глаза. Ева смотрит на него с приятным, манящим блеском в глазах.
Так вот что это за блеск. Вот та энергия, что питает ее изнутри.
— Я бы сказала, что это что-то между, — говорит она. Шмыгает носом, сжимает его пальцами, снова шмыгает. Уолтер запоздало ослабляет хватку. Волосы падают на плечи и спину черными нефтяными волнами.
— Что это? — спрашивает Уолтер, кивнув на столешницу.
— Кокаин. Самое прекрасное, что когда-либо изобрели в этом дрянном мире.
Ева заплетает хвост, сняв с запястья резинку.
— Хочешь немного?
— Нет.
— Ну и зря.
Она улыбается ему — почти открыто, почти искренне, и снова идет на кухню. Уолтер садится на край кровати, смотрит на частички белого пороха из гильз саморазрушения, оставшиеся на столе. Протягивает руку. Кладет ее обратно на колено.
— Тебе сделать чаю? — спрашивает Ева с кухни. Уолтер поднимается с кровати и идет в гостиную, на диван, со смутным ощущением, будто его только что нежно выпотрошили, а потом все грубо запихнули обратно.
— Тебе нравится готовить? — спрашивает Ева, заглядывая через его плечо в сковородку. Уолтера бесит, что в еду могут попасть ее незаплетенные волосы.
— Да, — отвечает он. Затем добавляет, потому что Ева, по всей видимости, не собирается отстраняться. — Ты мне мешаешь.
Ева посмеивается.
— Ты прав. Незачем делать вид, что ты ко мне хорошо относишься, пока его нет рядом, — говорит она без всякой обиды. Кажется, даже более доброжелательно, чем обычно. Уолтер поворачивается к ней.
— Я не отношусь к тебе плохо.
— Я этого и не говорила. Просто не хорошо.
Уолтер смотрит в ее прищуренные глаза. Устало выдыхает.
— Тебе просто нравится готовить? Или нравится готовить для него?
Уолтер пожимает плечами. Он не хочет отвечать. Не понимает чувств, которые вызвали у него эти слова. Не понимает, почему сердце вдруг начало колотиться быстрее.
— Какая разница? Да, я люблю для него готовить. Он мой друг, — отвечает он. Спустя несколько секунд жалеет, что открыл рот, потому что Ева смотрит на него ЭТИМ взглядом.
Она ничего не говорит, но во взгляде…
Так вот, как ты себя обманываешь?
Неужели кто-то может такому поверить?
Какая забавная ложь.
Уолтер давит в себе желание ударить ее по лицу. Отворачивается, чтобы не поддаться искушению. Ведь это расстроит Уробороса.
За спиной он слышит шаги. Ева уходит с кухни.
Ева целует Уробороса в губы, обхватывает его худыми ногами, сидя на краю кухонной тумбы. Уроборос прижимается к ней. Его темная кожа поблескивает от пота. Змей на спине как будто движется вместе с движением мышц, и рука Евы ложится прямо в очерченный им круг.
Именно это видит Уолтер, когда заходит на кухню, чтобы выпить воды. Его замечают не сразу, лишь спустя несколько секунд. Первой это делает Ева. Улыбается ему.
— О, привет. Мы думали, ты спишь.
Уроборос рассеянно оборачивается. Уолтер, стараясь не смотреть на них, набирает воды в стакан. Разворачивается и уходит обратно в гостиную.
Садится на диван. Ставит стакан на стол вместо того, чтобы швырнуть его в стену, хотя так мучительно хочется.
Она это специально. Он знает это, он понял по ее взгляду, по ее злорадному сучьему взгляду. Уолтер прижимает к лицу подушку, чтобы она приглушила его полный злостного отчаяния крик.
Черт возьми, черт возьми, черт возьми!
Кто она такая? Без нее было так хорошо. Зачем она здесь? Она даже не ценит Уробороса так, как ценит он!
Все. Успокойся. Уолтер отстраняет подушку от лица. На глаза почему-то наворачиваются слезы. Почему это так тебя разозлило? Это их личное дело, где и чем заниматься, почему же тогда… Это даже просто прелюдия, ничего такого, ничего…
Но почему-то перед глазами стоит его спина, татуировка, ее руки.
Мягкий стук в дверь заставляет Уолтера вздрогнуть. Когда он поворачивает голову в сторону звука, видит в дверном проеме Уробороса. Уже полностью одетого.
Сердце ухает куда-то в желудок, дыхание перехватывает. Уолтер чувствует оцепенение, вжимает вспотевшие ладони в плед.
— Можно войти?
Как будто он может запретить ему. Как будто он имеет на это право.
Уолтер кивает, отворачивается. Молчит, потому что чувствует, что голос бы выдал его, и пытается взять себя в руки. Уроборос подходит, садится рядом на кровать. В воздухе ненадолго повисает звенящая тишина. В комнате настолько тихо, что Уолтер, кажется, может слышать дыхание Евы за стеной.
— Все нормально, — наконец говорит он. — Прости, что помешал.
Ему почему-то становится стыдно. Стыдно от ощущения, что Уроборос видит и понимает все эмоции, в которых он, Уолтер, так сильно запутался.
Уроборос ничего не отвечает. Просто сидит рядом, так близко, что их колени практически соприкасаются. От него немного пахнет потом. Потом и сомнениями.
— Тебе некомфортно? — спрашивает он наконец. Его раскатистый, но мягкий голос спутывает мысли еще сильнее.
— Нет, — врет Уолтер. — Я все понимаю. Она… любит тебя. Ты лю…
Он запинается. Почему-то договорить становится невыносимо сложно. Уроборос не сводит с него взгляда. Уолтер не может на него смотреть.
— Да, люблю, — договаривает за него Уроборос спустя несколько долгих секунд.
— Я понимаю, что вам нужно иногда побыть наедине, — заканчивает Уолтер, чувствуя, как внутри расползается бездна. И повторяет. — Все нормально.
Уроборос встает. Его ладонь ложится Уолтеру на голову. Ерошит волосы и слишком быстро отстраняется. Уолтер поднимает взгляд, смотрит снизу-вверх.
— Мы все еще друзья, Уолтер, — говорит Уроборос мягко, приободряюще, но что-то в его словах цепляет, смущает, вызывает сомнения. Нос все еще щекочет этот запах. Он остается даже после того, как Уроборос уходит из комнаты и закрывает за собой дверь.
Почему его словам так трудно поверить? Почему кажется, что с ее приездом он стал совершенно ему не нужен? Друг… Друзья…
Разве это нормально?
— Это нечестно, — слова вырываются у Уолтера сами собой. Тело пульсирует какой-то тупой, ноющей болью, как во время ломки. — Несправедливо.
Из-за стены раздаются приглушенные голоса. Уолтер ложится на диван, накрывает лицо подушкой. Становится трудно дышать, но Уолтера и так душат слезы.
Мертвая почва — Глава 7
— Ев… А, это ты.
Уолтеру больно видеть, как по лицу Уробороса проскальзывает тень разочарования и смущения.
— Она в ванной, — говорит он, пытаясь собственным голосом заглушить мысли. Уроборос кивает, отворачивается. Уолтер достает из холодильника жаренный с грибами и рыбой рис, хотя есть ему уже не хочется. Скорее даже тошнит. Разогревает еду прямо в контейнере.
— Хочешь чаю? — спрашивает Уроборос, и Уолтер даже не сразу понимает, что вопрос обращен к нему. Он даже на секунду удивляется, почему Уроборос не обращается к Еве по имени. Ему ведь так нравится его произносить. Это слышно, это чувствуется. — Уолтер?
— А… Да. Прости, задумался.
Уолтер достает разогретый рис, ставит на стол. Чтобы достать вилку, ему приходится приблизиться к Уроборосу. Он почти касается его локтя своей рукой, грудью — его спины. Уроборос отодвигается.
Уроборос заваривает чай, пока Уолтер ковыряется вилкой в рисе. Давно он так отвратительно себя не чувствовал. Плохо до ломоты в костях, до тошноты, до... Уолтер сильнее сжимает вилку.
Да, должно быть, это просто синдром отмены возвращается. И чувствует он все это из-за синдрома отмены. Бывает ли он через такие долгие промежутки времени? Наверное, бывает.
— Не знаю. Я никогда так долго не был трезвым, — бормочет Уолтер себе под нос.
— Что? — переспрашивает Уроборос.
— Ничего-ничего. Просто мысли вслух.
Вся эта ревность, неуверенность, страх, тревога, паника, злость — это оно, это все из-за него. Уолтер ведь не может это контролировать. Нужно только… переждать, да, и все будет как прежде. Он снова почувствует себя на своем месте. Ему не будет так плохо.
На кухню заходит Ева, улыбается Уолтеру почти приветливо. Она в хорошем настроении, но интуитивно Уолтер догадывается, что она не принимала. Она обнимает Уробороса и целует его в щеку, и почему Уолтеру теперь уже немного легче смотреть на это после всех этих размышлений.
Возможно, это из-за того, что она тут, и она употребляет. Может, он просто перекладывает на себя ее эмоции и чувства. Может, на самом деле это она ревнует.
Уолтер отворачивается, сделав вид, что обнаружил что-то увлекательное в раскопках риса. Отгоняет мысли, потому что не хочет дольше копаться в собственном мозгу. Рис вкусный, но уже успел остыть.
Ева ставит перед ним чашку с чаем. Протягивает руку и бесцеремонно ерошит его волосы. Уолтер отклоняет голову, вскидывает взгляд, но Ева уже возвращается в объятия Уробороса.
Его угольно-черные пальцы на ее болезненно бледной коже кажутся причудливыми объемными татуировками.
— Мы думаем поехать на пляж. Ты с нами? — спрашивает Уроборос. Уолтер задумчиво смотрит на его широкую ладонь. — Погода хорошая.
— Я лучше останусь, — отвечает он запоздало. — Неважно себя чувствую. Голова болит.
Ложь нелепо ложится на язык, липнет к нему.
— Бедняга, — мурлыкает Ева. В ее глазах Уолтеру видится хищный блеск. — У меня в прикроватной тумбочке лежат лекарства от головы. Не стесняйся.
В ее прикроватной тумбочке лежат лекарства от всего. Уолтер сглатывает, а Уроборос как будто не замечает такого явного подтекста. Она даже не особо скрывается.
Они уходят собираться в спальню, а Уолтер в одиночестве остается на кухне. Внутри вновь поднимается захлестывающая волна эмоций, но Уолтер укрывается за одной единственной мыслью, как за стеной.
Всего лишь синдром отмены.
В её прикроватной тумбочке лежат кокаин и ксанакс. Дверь за Евой и Уроборос уже давно захлопнулось, и эти мучительные минуты были проведены в попытке перебороть себя и свое любопытство.
Можно ли назвать это любопытством? Пластик зиплока кажется чужой, сдернутой кожей. Ксанакс… Может, это не такая плохая идея? Немного спокойствия. Может, он заснет и проспит все это. Что бы это ни было.
Его останавливает только то, что оно принадлежит Еве. Он уже почти закрывает ящик, когда цепляется взглядом за край какого-то тюбика под зиплоком. Отодвигает и почти сразу же задвигает обратно.
Это смазка. Анальная смазка.
«Она специально, — думает Уолтер. Внутри будто все закипает. — Она хотела, чтобы я это увидел».
Он громко задвигает ящик.
— Мне неинтересны ваши игрища.
И все же его мучает любопытство. Неужели ты будешь рыться в его вещах? Нет, только в ее.
Он лишь секунду медлит, прежде чем заглянуть в следующий ящик. В нем царит вопиющий беспорядок. Несколько магазинных чеков, несколько рецептов (интересно, настоящие ли?) на лекарства. Внимание Уолтера привлекает потрепанный кожаный ежедневник черного цвета. Он заглядывает внутрь.
Страницы исписаны хаотично. Пустые страницы перемежаются с мелкими пометками в середине листа и с целыми простынями неровного почерка. Номера телефонов, электронные адреса, какие-то абсурдные, спонтанные мысли без контекста.
«Еще не разбитое, но уже не цельное. Вечное ожидание».
«Кажется, я завязала плохие отношение со всеми, с кем могла».
Уолтер морщится. Ему хватает своей внутренней тьмы, не хочется впитывать с чернилами чужое. Ему это не интересно. Он отчаянно листает страницы, пытаясь найти хоть какое-то упоминание Уробороса. Тем не менее, все, что он находит, это рисунок змея, кусающего себя за хвост, практически карикатурный, на самой последней странице. И все. Ничего больше. Просто рисунок змея.
Уолтер закрывает книжку, кладет ее обратно. Захлопывает ящик. Сверху на тумбе лежат кольца, какие-то таблетки, кулон с жемчужиной черного цвета, солнечные очки. Уолтер берет одно кольцо. Серебро. Даже проба стоит. Широкое, больше похожее на мужское. Он его примеряет, но почти сразу же стаскивает. Это все-таки ее вещь.
Не до конца понимая, зачем он это делает, Уолтер садится на край кровати, а затем и вовсе ложится. Подушка под головой мягкая, но мятая, одеяло не заправлено. Запах — ее запах — окутывает голову, удушающим саваном ложится на лицо. Уолтер поворачивает голову, смотрит на то место, где каждую ночь свои глаза закрывает Уроборос.
Что ему делать сейчас, пока Уробороса нет? Почему раньше все дни были наполнены каким-то определенным смыслом, даже когда он уходил на работу, а Уолтер оставался, готовил, убирался? Он ведь что-то делал. Он не чувствовал такого пустого, гнетущего ощущения времени, хоть и всегда очень ждал, когда Уроборос вернется.
А сейчас что? Ничего. Пусто, как на другой стороне кровати. Только запах, удушающий запах, и чувство собственной ненужности.
Дверь в прихожей открывается и захлопывается, и Уолтер подскакивает. Спешно слезает с кровати. Ева появляется на пороге комнаты. Уолтер проходит мимо нее.
— Нашел лекарство от головной боли? — ее слова, насмешливые и колкие, догоняют его в спину.
Уолтер ничего не отвечает, возвращаясь в гостиную. Запах, отделившийся от подушки, преследует его даже в объятиях теплого-теплого пледа.
Когда он в последний раз нормально спал? Он знает когда. До того, как Уроборос сказал ему о приезде Евы. Подушка кажется жесткой и мерзко теплой, а от прикосновений пледа неловко и почему-то стыдно.
Уолтер перекладывает подушку на другую сторону, кутается в плед, прижимается спиной к холодной стене. Закрывает глаза. Сейчас он снова попробует уснуть. Быть может, у него даже получится…
Ухо улавливает какой-то звук.
Уолтер напрягается, открывает глаза. Оглядывает темную гостиную, но ничего. Может, Ева решила над ним подшутить? Уолтер тихо выдыхает. Она, наверное, сама уже спит. Уолтер нервно усмехается. Да, конечно, спит и видит, как над ним подшучивает.
Должно быть, это снова синдром отмены. Просто слуховые галлюцинации. Такое ведь тоже бывает. Может, ему и мерещиться скоро всякое начнет. Нужно просто вытерпеть это, и все пройдет. Все пройдет.
Только звук раздается снова. Внезапно к Уолтеру приходит кристально ясное осознание того, что это за звук, откуда он. И от этого осознания его почему-то на мгновение бросает в холодный пот.
Это голос Уробороса, приглушенный стеной. И Уроборосу явно очень, очень приятно.
А ты думал, что будет иначе? Думал, они просто целомудренно будут лежать рядом?
Перед глазами сразу всплывает сцена на кухне, и Уолтер сжимается. И напряженно, практически против собственной воли вслушивается. Он едва может разобрать практически неслышное бормотание. Быстрее? Медленнее? Остановись? Продолжай?
Воображение живо рисует картину их близости. Уроборос лежит на спине, его кожа блестит от пота, четко проступает рельеф мышц. Черные волосы Евы падают ему на плечи, ее руки — на его груди, ногти впиваются в кожу. Они оба тяжело дышат, у обоих блестят глаза. Уроборос откидывает голову на подушку и…
…стонет, сдерживаясь, чтобы не разбудить Уолтера. Но Уолтер не спит.
Воздух трепещет, дрожит. Так живо стоит перед глазами эта картина, и голос Уробороса затягивает его все глубже и глубже. Возможно, он все-таки спит, но это сон, который ему не принадлежит.
Он почему-то видит под собой Уробороса, видит свои руки на его груди, и это видение заставляет его задержать дыхание.
Да, смотри на меня.
Он видит Уробороса во всем его великолепии древнего бога. Видит переливы золота в черном море его кожи, видит, как тяжелеют от наслаждения веки. Уроборос касается ладонью его бедра. Пальцы обжигающе горячи, и эта волна тепла поднимается и поднимается, сдавливает Уолтеру горло.
Как же тяжело дышать. Как же жарко.
Тепло волной соскальзывает вниз, и Уолтер следует за ним рукой. Ловит его — оно влажное и пульсирующее, а от прикосновения к нему тело пронзает легкий электрический разряд.
Ему снится, что он сдавливает коленями бедра Уробороса, выгибает спину, а черные с белым пальцы следуют по изгибу, ловят за руку, тянут вперед. Он оказывается прижат к горячей груди. Уроборос стонет ему на ухо. Запах его тела окутывает Уолтера. Еще глубже, еще глубже, в самое подсознание, где сны — это наборы пятен. Где сны — это самые страшные желания и самые прекрасные страхи.
Уроборос стонет. Уроборос прижимается губами к его уху, к его щеке. Он целует его в губы, и Уолтеру хочется утонуть в этом черно-бело-золотом море. Его и так захлестывает с головой. Он целует каждое белое пятнышко, целует спешно, между судорожными вдохами, и Уроборос утыкается ему в шею. Уолтер ловит его руки, чтобы переплести пальцы. Белое с белым, белое с черным. Белое с золотым.
Уроборос стонет. Уолтер внемлет ему, как внемлет пророк величайшим откровениям своего божества. Он чувствует, что он все ближе и к ближе к тому, что можно было бы назвать земным раем. Что самое главное осознание — самая его суть, самая его душа — вот оно, так близко, почти на расстоянии вытянутой руки. Еще чуть-чуть, еще немного, и он достигнет дна, он впитает в себя все это видение без остатка, и оно выплеснется в малиновую темноту, которая бывает под пледом, когда он прячется под ним от всего мира. Малиновая темнота — вместо бесконечного света.
И тут стонет Ева. Ее голос звучит почти как выстрел — громкий, ясный, хорошо слышимый даже сквозь стенку. Уолтер вздрагивает и замирает, как дикий зверь, ощутивший на своем затылке дыхание смерти. Ангел, взлетевший к небесам, с подбитым крылом падает вниз. Малиновая темнота отступает, а черно-бело-золотое море выталкивает Уолтера на поверхность, становится твердым и неприступным, как толстый слой льда.
Лицо горит. Уолтер открывает глаза и понимает, что мрак комнаты перед ним плывет, а по лицу струятся слезы. Он отдергивает от себя руку, поджимает колени к груди, стискивает подушку.
Уроборос снова стонет, но его голос кажется таким далеким, будто раздается не из соседней комнаты, а с отдаленной планеты.
Что это только что было что это было что ты делаешь зачем почему как
Уолтер накрывает голову подушкой. Ему кажется, что его сейчас вырвет собственным сердцем. Запах Уробороса подкрадывается к нему с пледа.
Ты знаешь почему. Все ты знаешь. Признайся себе в этом. Прекрати отрицать очевидное.
Быть может, если он сильнее надавит сверху на подушку, у него получится задушить это чувство. Это странное чувство, которое он так давно принимал за дружескую симпатию, за восхищение, за благодарность. Пока он закрывал глаза, пока он смотрел на него сквозь пальцы, оно пустило корни так глубоко, что выдерни его — ничего не останется.
Ничего не останется. Так глубоко. Так больно.
Простынь намокает под щекой. Уолтер сжимается, сильнее сдавливая подушку. Нет, такой страх, какой он испытывает сейчас, такую боль — он не испытывал никогда за всю свою жизнь. А страха было много. Боли было много.
— Черт, — бормочет он, но голос дрожит, звучит жалко и слабо. — Черт, черт…
Он его любит. Любит так, как не должен любить.
Это вообще нормально? С тобой все нормально?
Это не сидром отмены. Это не закончится не пройдет. Отчаяние, холодное, как лед, пробирает до дрожи.
Он его любит. Он, черт возьми, его любит.

Анон · 2021-06-09 19:59:09

Анон пишет:

Анон собрал фичок про Уолтера

Мой герой! :heart:

Анон · 2021-06-09 20:05:10

Анон, который когда-то тут асибе исповедался, сначала подумал, что если бы моя микро-люба стала бы называться именем из моего фанфика, мне бы вообще крышу снесло. Но потом пришло странное очень чувство, как будто это не... как сказать... не жест признания со стороны Любы, не жест любви. А воровство? Так же, как образов из резидента.
Хотя не знаю, кто там на ком стоял, может Даша писала это после знакомства с Любой, натягивая ее на свой воображаемый образ, а не наоборот.

Анон · 2021-06-09 20:05:30

Вот это одноногая собачка без ушек, глазика и селезеночки :lol:

Анон · 2021-06-09 20:15:11

Анон пишет:

Анон, который когда-то тут асибе исповедался, сначала подумал, что если бы моя микро-люба стала бы называться именем из моего фанфика, мне бы вообще крышу снесло. Но потом пришло странное очень чувство, как будто это не... как сказать... не жест признания со стороны Любы, не жест любви. А воровство? Так же, как образов из резидента.

Люди разные вождями не все становятся. В нашей тусовке за фразой "ты стырил моего персонажа" с вероятностью 50/50 могло последовать и "ты мерзавец и подлец, чужое украл", и "а раз ты я тебя придумал, мне и быть твоим гуру". Если уж на то пошло, некоторые минивождики страшно обижались и принимались три дня (ах, если бы дня!) следом скакать, если ты нетленку прочитал, а персонажа, ну хоть какого-нибудь, не стырил

Анон · 2021-06-09 20:22:02

Я начал читать и слился - пятикратно переваренный кал, очень похоже на писанину ликера, но хоть что-то можно понять, так что немного лучше. Запилите пересказ что ли кто-нибудь, есть там ещё что маршруточное?

Отредактировано (2021-06-09 20:22:40)

Анон · 2021-06-09 20:24:26

Анон пишет:

х вожак вырезает свои инициалы на твоей пояснице. Пол грязный и холодный, но, когда они уходят, вставать с него не хочется. Ты не плачешь, потому что слез в тебе нет, есть только поглощающая все пустота и желание, чтобы это закончилось. Даже если ты убьешь того, чьи инициалы вырезаны у тебя на пояснице, на смену ему придут другие.

Почему на пояснице, а не на анусе, и почему после избиения, а не после группового содомирования? Это бы лучше вписывалось в рамки одноногособачногослэша :lol:

Холиварофорум

Объявление

#1 2021-03-25 11:16:50

50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8476 2021-06-09 18:06:23

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8477 2021-06-09 18:09:30

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8478 2021-06-09 18:10:02

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8479 2021-06-09 18:12:12

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8480 2021-06-09 18:16:08

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8481 2021-06-09 18:20:10

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8482 2021-06-09 18:29:27

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8483 2021-06-09 18:30:52

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8484 2021-06-09 18:33:11

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8485 2021-06-09 18:37:23

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8486 2021-06-09 18:37:36

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8487 2021-06-09 18:45:10

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8488 2021-06-09 19:14:08

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8489 2021-06-09 19:19:26

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8490 2021-06-09 19:28:36

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8491 2021-06-09 19:33:23

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8492 2021-06-09 19:39:59

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8493 2021-06-09 19:53:39

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8494 2021-06-09 19:53:56

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8495 2021-06-09 19:59:09

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8496 2021-06-09 20:05:10

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8497 2021-06-09 20:05:30

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8498 2021-06-09 20:15:11

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8499 2021-06-09 20:22:02

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

#8500 2021-06-09 20:24:26

Re: 50 оттенков Любви (pantheon_system, wet_cucumbers, mikoshi_system)

Подвал форума