Двое надсмотрщиков-крии выволокли Степана на арену и швырнули в песок вниз лицом. Пока они не убрались, Степка лежал совершенно неподвижно, и живот у меня подвело. Мертвым его бы сюда не притащили, но если он не сможет сопротивляться… я плюну на все и прыгну через загородку. По-настоящему для побега важен Старков, и нужно любой ценой еще на двое суток отвести от него все подозрения. Только он сможет взломать схему портала, а я материал вполне расходный.
Словно почуяв мои мысли, Старков сжал мое плечо. Он только с виду хлипкий интеллигент-алкоголик, а на деле сильный, жилистый. Он бы меня не удержал, конечно, но с другой стороны мне в бедро осторожно ткнулся коготок Хрихх. Вот она, если что, меня удержит.
— Доставка Степан в арену условие ничего не говорения объясняет, - прощелкала она мне в ухо. Переводчик напрягся, как обычно, но перепёр.
— Я и не сомневался, что он ничего не скажет, — огрызнулся я.
— Успокоение твое необходимостью является. Жизнецикл его окончания достиг, твоего угасания необходимости отсутствие.
— Да пошла ты.
— Отсутствие понимания.
И тут Степан пошевельнулся. Приподнялся на руках, тряхнул головой, обвел взглядом трибуны, на которых расселись крии в предвкушении забавы, потом глянул в сторону нашей ямы. Увидел меня, увидел Антона. Слегка мотнул головой: не смейте.
Я закусил губы. Что с ним сделали… такого со мной не делали ни в шталаге, ни в лабораториях. Синяки и ожоги от электрохлыста покрывали его тело целиком, в волосах запеклась кровь. Регенерация регенерацией, но не может он в таком состоянии драться. Даже против одного форускора. А крии выпустили двух…
Блядь, трёх! Двух самцов и самку.
Степан встряхнулся и окончательно встал на ноги. Отскочил к барьеру и прижался к нему: форускоров нельзя пускать к себе за спину. Его шатало, но он как-то держался.
Гладиаторская яма взревела. Те, кто были в деле, знали, что Степан сейчас умрет за них, те, кто в деле не были, просто орали, чтобы подбодрить своего. Шанса на победу тут не было, но хоть немного натянуть синежопым мучителям нос…
Первого форускора Степан схватил за жвалы и рывком своротил ему башку. Этого было мало, чтобы убить тварюку, но Степан развернул ее и подставил под второго нападающего. Тот вцепился в спину незадачливого товарища, а Степан тем временем пинком ноги отбросил третьего.
Форускоры твари до чертиков быстрые и трудноубиваемые. Их выпускали против нас время от времени, по одному-по двое, когда не хотели, чтобы гладиатор сдох. Форускоры не убивают. Они парализуют тебя и откладывают в твое тело яйца. Если они самки. Если самцы - то просто парализуют, метят феромонами и ждут, пока на запах прибежит самка, чтобы спариться с ней.
Когда на тебя спускают самца и ты проигрываешь, ты в худшем случае полежишь парализованный и потом немного поблюёшь на отходняке. Если самку - ты полностью в милости крии: захотят оказать тебе медпомощь - окажут. Не захотят - через три-четыре цикла из яиц вылупятся личинки и начнут прогрызать себе выход наружу.
Форускор, которого Степан ухватил первым, был самец. Они легче и подвижней. Держа его за голову, Степан какое-то время успешно отбивал им атаки самки и другого самца. Панцирь форускора держит и меч, и даже выстрел бластера, - и Степан, ухватив самца за башку, оборонялся им как щитом. Хрихх одобрительно скрежетала передними лапами. Форускоры были с ее родной планеты, ее часто выпускали против них безоружной. Этот прием Степан подсмотрел у нее.
Но тут случилось неизбежное: башка оторвалась. Степан продолжал отбиваться ей, когда туловище шлепнулось на землю, но площадь у нее все же не та. Он попытался оторвать подыхающей твари ногу, чтобы использовать как дубинку, но нога не отрывалась - и в этот момент самец его ужалил в бедро.
Теперь счет пошел на секунды. Степан дернул за ногу форускора так, что все тулово описало полукруг и с глухим шмяком отбросило самку в сторону. На этом предел прочности связок закончился, нога все-таки осталась в руках Степана, и ею он ударил самца снизу, в незащищенное брюхо.
Мы заорали, предупреждая, но было поздно: он слишком далеко отошел от стены, и самка напала на него сзади. Жвалы сомкнулись на шее.
Степан закричал - впервые с начала боя - и схватился за них руками, кувыркаясь вперед. Самка обхватила его ногами, оставляя когтями новые раны, и какое-то время они катались по земле, а потом он сумел ее сбросить. Она снова кинулась и он снова схватил ее за жвалы, как и первого форускора - но она была крупнее, и мы все вскрикнули, когда яйцеклад вонзился в живот Степана. Он тоже закричал - но продолжал гнуть, отворачивая башку назад, пока хитин не хрустнул. За это время яйцеклад успел сократиться четыре раза.
Самка задрыгала ногами и сдохла. Степан, отступив, зажал рану рукой и, повернувшись лицом к трибуне крии, показал непристойный жест.
На этом его тело окончательно спасовало перед усталостью, болью и ядом. Он упал на колени. Потом повалился в песок.
Я только в этот момент осознал, что меня держат. Надежно, прочно, в десяток рук, лап и, кажется, даже хвостов.
Все, что я мог - это кусать губы и представлять себе, как буду убивать крии. Каким оружием, какими приемами и с каким удовольствием.
Я приказал себе не думать о нем. Забыть, что он подвешен в клетке всем напоказ, как урок бунтовщикам, что его живот бугрится четырьмя растущими в нем тварями, а ран и побоев он получил столько, что обычного человека они убили бы сами по себе. Забыть и делать свое дело.
Дождаться начала утренней смены. Накинуть еще минуть десять на то, чтобы все получили рабочий инструмент. Достать из брюшной сумки Лиггса подделанный Антоном мастер-ключ и открыть все казармы, а за ними - оружейную. Прорваться через охрану в рабочую зону и подать сигнал.
Рано или поздно рабовладельцы всех времен и миров обнаруживали одну универсальную вселенскую истину: из орудий труда получается отличное оружие. Средневековые крестьяне восставали с цепами и косами, зэки на лесоповале - с топорами и колунами.
У нас были плазменные резаки, гравизахваты для растаскивания частей обшивки, ну и то, что работяги смайстрачили в глубинах разбираемых кораблей из труб, проводки и всего такого. Да, у крии имелись бластеры, бьющие на километр - но где на этом сраном планетоиде хоть один туннель длиной в километр? А вот эти вот сморкалки, собранные на коленке по Антоновым чертежам, со ста метров убивали крии любой херней, которую ты смог запихнуть в ствол. Как минимум двух синемордых Аауукк убил своими какашками. Я не шучу.
Если бы мы задались целью перебить их всех, то шансов у нас, конечно, не было бы: против наемников крии в тяжелой броне повстанцы-работяги не устояли бы. Но нам и не надо было их всех убивать, нам нужна была башня транспортного портала. И мы ее захватили.
Теперь осталось ее удержать, пока Антон не взломает систему, а я не приволоку Степана.
С собой я взял Хрихх - она без проблем могла подлезть к клетке по фермам и спустить оттуда Степана на паутине - и Рривана, прикрывать огнем наше отступление в шесть рук. Да, себе мы с ним взяли все-таки настоящие бластеры.
Когда Хрихх вынула Степана из клетки и спустилась на паутине, прижимая его к себе, я испугался на миг, что он мертв. Он был холодным и бледным.
Но он не был застывшим. Голова болталась, из объятий Хрихх беспомощно свисали руки. Лезвие ножа, поднесенное к губам, затуманилось.
— Интеграция потомства форускора в систему зашла далеко, — проскрипела Хрихх. — Жизнедеятельность особи-самца прекратить надо быстро и милосердно. Выполнение функции честь для этой особи-самки. Неприемлемые ощущения особь-Степан не испытание.
— Тащи его на корабль, — сквозь зубы сказал я. — Некогда болтать.
Хрихх на бегу принайтовала Степана к себе, как свою яичную кладку, высвобождая лапы для бега и стрельбы.
По дороге в башню это пригодилось. Мы встретили четверых разведчиков крии.
Хрихх, которая всегда четко выполняла поставленную ей задачу (и вообще у ее народа немного туннельное мышление), не стала ввязываться в перестрелку, а побежала по ферме на потолок и рванула прямо к транспортнику. Мы с Рриваном дали бой.
Нашей главной задачей было не дать им стрелять по Хрихх и не дать им прорваться в башню. Они успели приодеться в броню, которая держит бластерный выстрел, но у этой брони был конечный ресурс, а у Рривана - четыре руки, с которых он палил по-македонски. Я попытался зайти к ним в тыл, перемещаясь короткими перебежками за фермами и контейнерами. Таким образом, огневое преимущество было за нами, и вскоре Рриван поджарил одного из них, я - второго, на третьего мы сбросили контейнер, а с четвертым я схватился врукопашную.
Крии сильнее человека, даже такого, как я. У них к тому же быстрей реакция и выше болевой порог. И он был в доспехе.
Мне было плевать.
Я выбил у него из руки бластер. Потом оторвал ему забрало и вмазал рукоятью по роже. Потом схватил нож и пырял в сочленения доспеха, наслаждаясь каждым ударом и каждым криком.
Тут поле битвы залил слепящий зеленоватый свет — Антон открыл портал. Рриван схватил меня в две руки и потащил прочь, крича, что я слишком увлекся, а я еще пытался пнуть эту синюю сволочь в последний раз...
Через пару секунд я немного пришел в себя и вспомнил свою главную миссию: подорвать башню, чтобы крии не могли нас догнать.
Мантачить сложный детонатор было не из чего особо, но эй, у нас тут планетоид, покрытый замерзшим метаном! Натаскать метанового льда для рабочих бригад было ни разу не проблемой, Антон рассыпал его по всей башне перед тем, как открыть портал, и теперь моя задача состояла в том, чтобы вовремя обеспечить искру.
Я не придумал ничего лучше, чем старый добрый капсюль с гремучей ртутью. Первый же крии, ломанувшись в башню, наступит на взрыватель, и...
Вот теперь наша задача - проскочить через портал до того, как он схлопнется от взрыва.
Корабль рванул с места, едва за мной закрылся шлюз, и меня инерцией бросило назад по коридору. Я даже не стал подниматься. Лежал и дышал, пока жизнерадостный рёв, писк, вой и скрежет не возвестили мне о том, что прыжок состоялся благополучно, а портал за нами закрылся — надеюсь, надолго.
Тогда я поднялся и направился в рубку.
Антон сидел в кресле пилота со сложными щами и смотрел на заоконный пейзаж.
Да, именно здесь брали крии убитые корабли, которые привозили к нам на разборку. Когда-то здесь отгремела битва, хрен знает, кого с кем, но гигантские корабли болтались тут, как галушки в супе, растерзанные и безжизненные.
— Ну, как он? — глухо спросил Антон, не глядя на меня.
— Жив. Пока. А как мы? В целом?
— Есть две новости: хорошая и плохая...
— Старков!
Он вздохнул.
— Я ни хрена не понимаю языка крии, поэтому не смог настроить портал на какую-нибудь систему осмысленно. Не очень-то хотелось оказаться на Хале, верно? Я и прикинул, что наибольшее количество скачков крии должны были делать туда, где брали разбитые корабли. Ну вот, мы здесь. Хуй знает где.
— Это плохая новость?
— Да.
— А хорошая?
— Я смогу настроить генератор воздуха так, что он нам накачает сколько нужно кислорода и азота. Замерзшей воды здесь болтается много. С едой все хуже. Транспортник рассчитан на экипаж из восьми человек. Нас тут полторы сотни. Если не придумаем, как отсюда убраться в течение пары суток — нам кирдык.
— Ясно, — я вздохнул. — Ты думай, как нам унести ноги. Я займусь Степаном.
Умная Хрихх не только дотащила Степана до медблока, но и сразу положила его под сканер. Правда, включить его не смогла: аппаратура крии не заточена под лапки паукообразных.
Хорошо, что крии по внешним характеристикам примерно люди: две руки, две ноги, одна голова, и даже требуха организована примерно как у нас. Во всяком случае, та требуха, которую мне доводилось выпускать.
Плохо, что я ни хрена не понимаю их алфавит, и все медикаменты в этом медблоке для меня - один хрен, что есть, что нет.
Но, по крайней мере, скальпель - он и в дальнем космосе скальпель.
И сканнер я таки сумел включить.
Блядь.
Я сказал это вслух.
— Причина называния сканера промискуитичной самкой непонятна, — тут же заметила Хрихх.
— Сканер ни при чем, — буркнул я. — Отличный сканер. Прекрасно все показывает.
Хрихх была права: эта погань пустила отростки во все органы Степана, присосавшись к брюшной аорте и еще нескольким крупным сосудам. Понятно, почему он был такой бледный и холодный: его кровью питались личинки. Сканер просвечивал и их, так что я видел, как они шевелятся в своих оболочках, еще полупрозрачные, мягкие, как пошевеливают лапками и разминают жвалы, которые уже очень скоро затвердеют, чтобы выжрать моего друга изнутри...
Я крутил, вертел и увеличивал проекцию, но не мог придумать, как вытащить эту срань из Степана, не убив его при этом.
— Ранее упомянуто: интеграция прогрессирует, — прощелкала Хрихх. — Прекратить жизнедеятельность оптимально. Четырнадцать миллионов белковых единиц реальность производства из останков.
Я сунул кукиш ей под самые хелицеры.
— Отрицальное отвечание смысл движения? — уточнила она.
— Да, — я кивнул. — Отрицальное.
Хрихх вообще-то ничего баба, но у нее свои пауканские заморочки. Например, в плен ее захватили, когда она была беременной. В смысле, носила на животе полную сетку оплодотворенных яиц. Она прикинула хрен к носу или что там у нее к чему, и съела их. Без особой аффектации.
Хотя черт их знает, пауканов. Может, она переживала. Может, сердце у нее кровью обливалось. Может, она и сейчас страдает. У них же нет мимики, а переводчик переводит ее щелчки и скрипы механически.
— Прости, — зачем-то сказал я. Не знаю, что там намудрил переводчик, но Хрихх истолковала мое извинение по-своему.
— Его помёта особь, приоритет поедания имеешь ты. Эта особь-самка не совокупление с ним и не победа его в бою, претензий отсутствие.
Мне показалось, или переводчик таки сумел передать оскорбленное достоинство? Я засмеялся. А может, заплакал. И то, и другое сразу.
— Особь-Борис вибрирует. Необходимость фиксации? — спросила Хрихх.
— Необходимость уединения, — я взял себя в руки. — Размышления в спокойствии.
— Понимание, — Хрихх приподнялась и подставила мне брюшко. Жест высшего доверия. Я ответил как мог: почесал пальцем между паутинными бугорками. Хрихх ушла, я заблокировал дверь.
Что ж, я мог хотя бы смыть с него всю дрянь и смазать его раны заживляющим гелем. Хотя он в этом почти не нуждался: раны почти затянулись.
Пауканша напомнила мне о еще одной проблеме: если Антон не найдет способ убраться отсюда, очень скоро Хрихх будет не единственной, кто поднимет вопрос о теле Степана. Чертова холоднокровная…
Стоп.
Холоднокровная.
Меня осенило.
Форускоры - с ее планеты. Они облигатные хищники, охотящиеся на других паукообразных. Значит, их жизненный цикл, скорее всего, не заточен под теплокровных. Я не мог считать показания сканера насчет температуры, но что ж я, сам не могу определить? Температуру ему уронили до 35, если не ниже. Так действует яд форускоров - и неспроста…
Если нагнать Степану температуру, заставит ли это личинки отсоединиться от его органов?
Пиротерапия. Я начал тереть виски, вспоминая все, что знаю про пиротерапию. Потом пошел по шкафам, открывая все емкости и используя единственное, что у меня было для распознания препаратов: нос и язык.
Мне нужны были сера или йод. Или и то, и другое. И можно без хлеба.
Кристаллическую серу я нашел довольно быстро. Потом нарыл маслянистое вещество, в котором она отлично растворилась. Попробовал его — вроде не сдох, и даже не похужало.
Инъекторы у крии выглядят тоже примерно как наши шприцы. Единицы измерения другие, конечно, но двадцать кубиков я могу и на глаз.
Наполнив инъектор, я вернулся к Степану… и опустил руки.
— Я убью тебя, Степка, — мне нужно было сказать это вслух. — Я с шансами тебя прикончу, мужик. Но эти твари прикончат тебя наверняка. Так что прости. Прости, если ты меня слышишь.
Он, конечно же не слышал.
Я перевернул его на бок и ввел ему четыре дозы: под обе лопатки и в обе ягодицы.
Сульфозин, замешанный на глазок на чем попало.
Если он выживет и, очнувшись, убьет меня — он будет полностью в своем праве.
Я вышел из медблока и пошел на поиски других раненых.
Вот самое удивительное - им и в голову не пришло искать медблок и пытаться как-то себе помочь, до того в мозги уже въелось рабское положение. Найди себе темный уголок и попробуй там отлежаться, если не сдохнешь - то как-нибудь выживешь.
Да, конечно, я не великий спец по части ксеномедицины. Но рана есть рана и сломанная кость есть сломанная кость, зашивать и вправлять я умел. Кроме того, я нашел заживляющий гель, которым нас, гладиаторов, пользовали, чтобы мы скорее встали на ноги и забавляли хозяев.
Когда я вернулся к Степану, он уже весь горел. С ним сидел Антон.
— Ты почему не на мостике? — спросил я. Вышло как-то не по-хорошему, устало и зло.
— Ты что с ним сделал? — ответил он вопросом на вопрос.
Я, не тратя времени на объяснения, включил сканер.
Личинки больше не шевелились. Отростки, пронизавшие печень и кишечник, оплетшие аорту, крупные вены и артерии — сократились и обвисли. Я выдохнул.
— Знаешь, как в старину лечили сифилис малярией? Я нагнал температуру, чтобы убить паразитов. Сейчас мы удалим их. Снимай с себя грязное тряпье, лезь в камеру антисептики, будешь мне помогать.
— Как?
— Держать его! И инструменты мне подавать.
Антон понимал с первого раза. Пока он был в камере, я нашел все необходимое, стерильное и одноразовое. Когда Антон вышел, я залез в камеру сам, потом обработал антисептиком зону операции.
Хорошо, что крии устроены примерно как люди. Стерильные костюмы для нас тоже нашлись.
— Ну, с Богом, — сказал я, занося скальпель.
— Погоди, постой! Ты что, будешь вот так резать? Без анестезии? — ужаснулся Антон.
— Ты видишь тут что-то похожее на анестетики?
Антон огляделся и скроил горькую мину. Даже если бы мы понимали крии, даже если бы нашли анестетик - черт знает, подействует он на человека или нет. У крии другой метаболизм. Судя по цвету их кожи, построенный на серебре.
— Ладно, — Антон облизнул губы. — Хорошо. Тогда давай быстрее, пока он без сознания.
— Не учи ученого, — буркнул я, и сделал первый надрез.
Антон сглотнул.
— Ты от вида крови в обморок не бухнешься? — запоздало поинтересовался я.
— Не должен. Раньше не бухался.
— Отлично, — я развел края раны держателями и остановил кровь коагулятором. Мышцы. Брюшина. И вот оно — розовато-серое яйцо размером чуть больше моего кулака…
— Б-бля… — простонал Антон.
— Блевать сюда, — я кивнул на дренажный мешок. Антон два раза тягуче сплюнул туда, но его так и не вырвало.
Степан, слава Богу, был все еще без сознания, но его то и дело бросало в дрожь от лихорадки. Ну я молодец, блядь. Ну ёбаный гений, оперировать наживо при такой температуре, мною же и вызванной… Нормальный человек давно бы умер, вся надежда на продвинутый организм…
Я не мог прочесть цифры давления, но… похер, в общем, ситуацию все равно никак не поправить, кроме как соляным раствором. Да, инфузоматы у крии тоже почти как у нас.
Я подцепил яйцо рукой, стараясь не разрушить его оболочку. Потому что ну его нахер, выливать Степану в брюшную полость поллитра чужеродной амниотической жидкости.
Яйцо поддавалось плохо, но все же поддавалось. Соединительные отростки и какие-то брыжейки отлипали, отставали от Степановых органов, я тянул медленно, но верно, и вскоре вытянул первого гаденыша наружу.
Вот тут Антон блеванул. Едва успев отвернуться в сторону. Почти всухую, слюной и желчью.
И тут же Степан пришел в себя.
Он потянул в себя воздух со страшным хрипом, когда боль обрушилась на него со всех сторон: от перенесенной пытки, от ран, нанесенных форускорами, от сделанных мной инъекций — от этой адской смеси орал даже я… Ну и мой разрез приятных ощущений не добавил.
Потом его глаза сфокусировались на мне и он перестал биться в ремнях и в руках Антона. И сквозь зубы выцедил только одно слово:
— Получилось?
— Да, мужик! — выдохнул Антон ему в лицо. — Мы сбежали! Натянули им нос на жопу!
Степан закрыл глаза, и на миг сквозь болезненный оскал проступила счастливая улыбка.
Потом он сделал несколько мучительных вдохов и спросил:
— Что вы со мной делаете?
Я молча показал ему яйцо форускора. Потом шмякнул его в мешок.
— One done, three to go, — сказал Антон.
Степан кивнул. Потом слабым голосом попросил.
— Что-нибудь… в зубы…
Антон дал ему сложенный вдвое брючный ремень, и Степан стиснул его в зубах, запрокинув голову.
One done, three to go. Я снова полез в открытую рану рукой, держа наготове коагулятор, если все-таки меня угораздит повредить сосуд.
Да ладно. Мне приходилось извлекать самые капризные детонаторы из таких мест…
Второе яйцо отделилось и пошло легче первого.
Степан стонал так тихо и тонко, что сердце разрывалось. Этот звук был похож на звон комара.
Проблема в том, что, когда ты вынимаешь это поганое яйцо, после него не остается пустого пространства, куда можно в следующий раз спокойно засунуть руку. На освободившееся место немедленно возвращаются потесненные яйцами внутренние органы, в основном кишки. И к следующему яйцу нужно осторожно протискиваться сквозь них.
— П… похоже, это самый сложный аборт в твоей жизни, а, док? — промычал Степан сквозь кляп.
— Будь другом, — я шмякнул в мешок второе яйцо. — Потеряй сознание.
— Не обещаю, — прошептал Степан, и тут же вырубился.
— Мужик, ты можешь поспешить? — спросил Антон.
— Нет, — я посмотрел на сканер и закусил губу.
Два последних яйца были в самом паскудном месте: одно у печени, другое у брюшной аорты и позвоночника. Одно неверное движение...
Кажется, у меня остановилось сердце, когда я их добывал. Просто чтобы пульс не мешал руке, не сбивал движение.
Зашивал, смазывал гелем, накладывал повязки — уже как в тумане. Потом долго сидел в камере антисептики. Намного дольше, чем нужно.
— Ну, что теперь? — Антон открыл дверь и сел на порог.
— Теперь он выживет или умрет, — сказал я. — И если он умрет, это будет значит, что я его убил.
— Хуйня, — отрезал Антон. — Это будет значить, что его убили крии. Ты не должен казнить себя.
— Да? Я думал, ты считаешь иначе.
— Ой, да поцелуй меня в жопу, — Антон потер лицо руками. — В общем, слушай сюда. У нас в порядке система жизнеобеспечения, но нет прыжкового двигателя. Зато в окрестностях болтается туева хуча мертвых прыжковых кораблей. Среди них по закону больших чисел должен быть хоть один с исправным прыжковым двигателем.
— И велики ли наши шансы за двое суток его найти?
— Велики ли его шансы выжить? — Антон кивнул в сторону реген-капсулы, куда мы сложили Степана после операции.
У реген-капсул есть автономная система жизнеобеспечения, подумал я. Очень мрачная шутка судьбы состоит в том, что если он не умрет первым из нас — то умрет последним.
— Тебе нужно поспать, — сказал я.
— Нам обоим нужно, — возразил Антон. — И тебе больше.
— С чего бы?
— С того, что на мостике я нашел и съел два стим-пайка. Я не усну еще часов шесть. И знаешь что? Хрихх осторожно намекнула, что если тебе не нужны эти яйца…
— Приятного ей аппетита, — сказал я и пополз в угол, где была ниша с лежанкой для медперсонала.
