Шень снова видел кошмар, который изводил его уже несколько лет.
Он осознавал, что это всего лишь сон, но не мог ни остановить его, ни проснуться, он вынужден был беспомощно смотреть, хоть и знал, чем все закончится. Гидрокар набирал скорость на выделенной полосе, шоссе с подсветкой слилось в неоново-голубую полосу, многоэтажные дома на обочине размылись, и даже желтые и белые окна казались длинной смазанной полосой.
Почему если шоссе с подсветкой сливается в неоново-голубую полосу, а дома размываются, то окна аж ДАЖЕ кажутся "смазанной полосой"? БТВ, выделил повторяющиеся слова. Бета-хуета.
Впереди показался переход, один из немногих сохранившихся наземных переходов, и по нему на свою беду вышагивала кругленькая мамаша, таща за руку малыша. Мамаша была полная, низенькая, в черно-белой юкате, и малыш тоже был кругленький, щекастый, в простеньком бесполом черно-белом платьице для малышей.
Все, аноны, айм аут. Давайте скинемся Даше на словарь синонимов. Это просто, блядь, нахуй невозможно. Бета тут что, тупо для галочки?
Машина переворачивалась, безопасные стекла осыпались мелкой пылью, один из ремней лопнул, Шеня кинуло на приборную доску – он стукнулся головой и ослеп на один глаз, тот моментально залило кровью.
Эм, безопасные стекла, насколько мне известно, это такая специальная херня, которая при ударе не образует осколков, потому что они остаются на прокладке между двумя листами стекла. Как эта херня может осыпаться пылью и в чем ее безопасность в таком случае — чтец в душе не имеет, а вы?
В общем, пьяный тупой Шень сбивает на своем каре беременную женщину и ребенка, она умирает у него на руках, его родители пытаются его отмазать, но он решает, что должен понести наказание. Давайте же смотреть, как зачатки совести у фокального персонажа будут стремительно раздавлены тяжелой поступью тараканов Даши.
Он никогда еще не видел смерть так близко и вляпался в нее по уши. Он гордо отказался, получил свой приговор – пятнадцатилетнюю ссылку в Даунтаун, попрощался с родителями и пал на самое дно.
Даунтаун, как тут правильно заметили, это центральная часть города, где расположены его деловые объекты. Пока у меня складывается впечатление, что Шеня сослали работать бухгалтером.
Шень открыл глаза и уставился в серый потолок, подсвеченный восходом.
Видимо, тоже серым.
Шень сел и откинул в сторону легкое покрывало, которое почти не защищало от холода. Более-менее теплое одеяло стоило не меньше десяти синих талонов, Шень никогда не мог накопить столько, он раньше спускал на стиральный порошок, шампунь и табак.
Днем он даже не запирал дверь, брать у него было нечего, все было казенное, как и у всех жильцов в его доме.
Итак, элемент мироустройства: очевидно, преступникам выписывают жилье и выдают какие-то вещи на первое время. Кроме того, у них в ходу талоны вместо денег. Запомним же это.
Итак, жизнь Шеня на зоне начинается с того, что его насилуют. С тех пор он начинает спать с ножом и ловко дырявить тех, кто пытается повторить этот номер. Запомним и это.
здесь была территория беззакония, заброшенный нижний город, где жили без правил, говорили на низком языке и вместо денег использовали разноцветные талоны, потому что все повально были неграмотными.
Нет, Даш. Нет. Талоны используют, когда государство контролирует и выпускает эти самые талоны — причем, делает их так, чтобы их не могли подделать, а обменный процесс происходит в официальных государственных магазинах. Никто не использует талоны, потому что ты безграмотный. Во-первых, уж прочитать циферки может любой дурак, во-вторых, в таких условиях разовьется натуральный обмен. Ты описываешь общество, в котором должен быть бартер, но вместо этого у тебя вылезают какие-то ебаные талоны, которые непонятно где и кем печатаются, непонятно как устроены, непонятно нахуя нужны, и непонятно как их еще не подделали.
Из-за кошмара он проснулся на полчаса раньше, так что мог в кои-то веки не собираться впопыхах, запрыгивая одной ногой в разношенный кед, а другой рукой пытаясь соорудить хвост, а спокойно позаниматься отросшими волосами.
У Даши какая-то особая страсть к приставке "по". Позаниматься отросшими волосами. Я не хочу себе это представлять, а нет, поздно.
Даже сквозь маленькое грязное окошко проникали нежные розовые лучи, которые все ярче переливались золотом, пока не превратились в ослепительную зарю. Пожалуй, единственное, что было хорошее в Даунтауне – из-за чистого воздуха восходы и закаты здесь были поразительной красоты… если ты до них доживал, конечно.
Розовые лучи, переливающиеся золотом, окда. Объясните-ка мне, почему в, окей, Даунтауне, где все работает на угле и дровах, воздух чистый, а в нормальной цивилизации, где гидрокары и прочие магнитные подушки, прогресс достиг невиданных высот и, спойлер алерт, люди научились управлять погодой — воздух грязный?
В Старом городе, в Нью-Сеуле, было чересчур много света – светились окна и фонари, переливались вывески, на каждом кусте висел маленький фонарик, каждое дерево было обвито световой лентой. Шень раньше не подозревал, что живет в таком светлом месте, и только очутившись здесь, где электричество было только у самых-самых богатых
Отвечая на ваш вопрос: электричество в Даунтауне есть. Просто не везде. Правда, неясно, какие такие полуграмотные люди его обслуживают и что вообще происходит.
Шень встряхнул головой, собрал волосы в хвост и нежно провел ладонью по шелковистым, белоснежным прядям, потом безжалостно скрутил волосы в тугой пучок
Безжалостно скрутил волосы. ЯННП, как это выглядит, как можно скрутить волосы в пучок жалостливо, и к чему вообще эта ремарка.
Ткань блестела и легко мялась, и в ней Шень потел, как свинья, но рабочую одежду, два комплекта, ему выдавал «Гунмэнь», и раз в месяц Шеню полагался дополнительный синий талон на прачечную. Он как раз сдал в чистку второе ханьфу и красный пояс, и забрал свежую смену одежды, все еще пахнущую едким лимонным порошком.
Тем не менее, тут есть прачечные. У Шеня не всегда хватает денег на еду, но в прачечную он обращается. Л. Логика.
выплеснул в окошко грязную воду, подхватил рюкзак, повесив на плечо, и отправился на работу.
В текст стремительно врывается деепричастие, ломая все предложение к хуям. Просто люблю иногда попинать труп беты.
Улицы уже опустели: ночные обитатели и те, кто выходил на работу до рассвета, уже разошлись, а работающие с обеда, даже не поднялись,
Эх, кто бы научил Дашу или ее бету расставлять запятые. Кто бы кто.
так что Шень привычной быстрой походкой зашагал по пустынной улице, переступая через мусор, который намело ветром.
Это ж какой блядь ветер в этом городе, окруженным высоченными стенами?
Дома ветшали несмотря на робкие попытки ремонта, давно облезло асфальтовое покрытие, большинство деревьев и кустов вырубили на дрова, но планировка улиц и перекрестков по-прежнему соблюдалась, а зелень потихоньку расползалась, захватывая развалины и укутывая их зеленым одеялом.
Деревья и кусты вырубили, но зелень расползалась.
Простите, только гифки из "Гущи событий" поддерживают во мне волю к жизни.
На перекрестке, в двух кварталах от того дома, где Шеню выделили каморку, продавали копченых, сушеных и маринованных в уксусе крыс, жареных тараканов, многоножек в сиропе, и нечто сомнительное, что выдавали за тушеного осьминога. Шень знал, как выглядит тушеный осьминог – и это был явно не он.
Да честно говоря, тушеный осьминог блюдо вообще очень сомнительное, потому что тушеные морепродукты становятся похожими на резину.
На соседнем перекрестке продавали тряпки и обувь. За четыре года Шень купил там кеды, куртку и две футболки. Он купил бы и больше, но ему чаще всего предлагали расплатиться другим способом, не талонами. Торговать собой за футболку Шень не захотел, куртка – это другое дело, куртка был теплая и относительно чистая, здорово выручала его в бесснежные сырые зимы.
Итак, Даша все-таки вспомнила про бартер, но как всегда, сучка может расплатиться единственным способом — своей жопой. Нахуя за отличную куртку принимать простенькую еблю, история умалчивает.
Для посетителей «Гунмэнь» был еще закрыт, посетители начинали подтягиваться только к обеду. Шень остановился на крыльце, между двумя вульгарными красными фонарями, расписанными выцветшей позолотой, достал вейп и потряс его, проверив уровень табака.
Табак, который он покупал, стоил дорого, целых два синих, но это была единственная вредная привычка, которую Шень мог себе позволить; это была единственная радость, единственная ниточка, которая хоть как-то связывала его с прошлым, и напоминала, откуда он родом. Конечно, можно было покупать табак попроще, а можно было вообще перейти на старые, дешевые вейпы, на жидком глицерине и формальдегиде,
Анон сейчас задумчиво посмотрел на свой вейп и схватился за голову. На каком формальдегиде, блядь? Это дубильное вещество. Формалин, блядь, слышала? Вейп, работающий на формальдегиде — это отличный способ скопытиться нахуй после первых трех затяжек. Анон учился в меде и работал с трупами и формалином, и это был пиздец, а эта полоумная предлагает его вдыхать. Сука. Жидкость для парения делается из ПРОПИЛЕНГЛИКОЛЯ и ГЛИЦЕРИНА, потому что они оба, в отличие от ФОРМАЛЬДЕГИДА, НЕ ТОКСИЧНЫ.
Про табак, курящийся в вейпе, даже говорить ничего не буду, потому что это просто тупо и непонятно, нахуя.
Шень был единственным из сотрудников, кто имел право заходить через главный вход для клиентов.
Почему, кстати, я так и не понял. Он же пизданутый.
Он прошел на кухню, не отвечая на кивки, но отметил, что столы уже протерли, поправили скатерти и распихали салфетки в держательницы. Он никогда не отвечал на приветствия, но всегда запоминал тех, кто с ним не поздоровался. Теперь здоровались все.
Потому что сучка злобная и мстительная. Блядь, у Даши просто талант выписывать блевотных персонажей.
На кухне вовсю кипела работа: двое посудомойщиков быстро и ловко перетирали тарелки, молоденький ушастый официант аккуратно складывал салфетки в держатели, видимо, где-то на столиках не хватало.
Даш, я понимаю, одеяло редко в рестораны выводит, но вообще-то салфетки принято менять, потому что они имеют свойство кончаться, и ничего удивительного в этом нет.
И нахуя мыть посуду утром? Утром же нихуя грязной посуды нет, потому что, ну, ээ, посетителей нет?..
Шень отличался мстительностью и злобностью характера, его ненавидели, но с ним боялись ссориться, потому что хозяин «Гунмэня» всегда брал его сторону. Не потому, что Шень был прав, а потому что хозяину льстило, что представитель золотой элиты, пусть даже осужденный за убийство, работает в их забегаловке метрдотелем. Вторую такую запоминающуюся пташку, на которую пойдут смотреть, попробуй отыщи… особенно, если эта пташка обладает поганым характером и чуть что – грозится свалить в соседний «Пиньяо».
Нуок, предположим, прокатило за обоснуй, почему этого истеричного выблядка держат 
Яйца покупали у чокнутых фермеров с окраин Даунтауна, - там еще более-менее росла трава, - но бекон, скорее всего, был из собачатины. Вот чего-чего, а бездомных одичавших собак в округе было чересчур много.
Даш, бекон — это, ну, сало. Понимаешь? Сало. Какое сало у диких собак, Даш?
Шень молча, холодно рассматривал его, в душе наслаждаясь тем, что парнишка бледнеет и краснеет, потом снисходительно кивнул и сделал глоток. Кофе был крепкий и сладкий, как он и любил. Можно было даже забыть ненадолго, что это вовсе не кофе, а молотое растение с голубыми цветами, которое бесконтрольно разрасталось между домами.
Это цикорий. И в дальнейшем его тоже называют цикорием. Почему его нельзя сразу назвать цикорием, науке неизвестно. И мне. И Даше, я полагаю.
Шень уставился на него тяжелым взглядом, но дерзкий посудомойщик и не думал отводить взгляд.
Блядь.
Шень допил кофе, брезгливо отставил чашку и отправился переодеваться, чувствуя, что взгляд настойчиво жжет ему между лопаток.
Что такого в его чашке вызывающего брезгливость, господи?
И всем тем, кто приходил в «Гунмэнь», было наплевать, что его ханьфу – женское, и пояс тоже женский, и заколки в волосах совсем не соответствуют ни времени года, ни случаю. Они ничего этого не понимали, даже не знали всех тонкостей, только Шень знал и понимал, и ему было горько, потому что именно такие мелочи больнее всего давали понять, что он теперь отщепенец, отверженный, ссыльный, и все, чему его учили, все, что было важно для него, здесь попросту не котируется.
Вот кстати хочу сказать, что у Даши чудовищные проблемы с языком. Вроде все гладенько, гладенько, целый абзац без фейспалма практически, а потом бах! Вылезает это "котируется", ни к селу ни к городу, непонятно что оно тут вообще делает, потому что не подходит ни к случаю, ни к языку повествования, ни к описываемому обществу в принципе. И анон чувствует себя очень горько, потому что ни Даша, ни ее бета, ни хомки этого нихуя не понимают.
- Где меню? – холодно спросил Шень.
Официантик посмотрел на стол, потом на Шеня, потом открыл рот, но Шень сильно шлепнул его по лицу веером, не дожидаясь оправданий или извинений. У веера были острые грани, и сам он был плотный и довольно тяжелый, Шень как-то пару раз шлепнул себя по ладони – и едва не взвизгнул, когда кожу обожгло. Официантик охнул и отступил, вдоль его симпатичного простецкого лица проступила припухшая алая полоса.
Шень раскланялся, приветствуя гостей, как обычно стараясь спрятать презрение и глухую ненависть, предложил посетителям лучший столик, мимолетно отмахнулся веером от официантика с красной полосой на лице, приказав тому сидеть на кухне. Нечего ходить перед гостями с побитым лицом… конечно, это скажется на выручке ресторана, и на зарплате этого несчастного официантика, но это уже не было проблемой Шеня, а все, что не было его проблемой, его ничуточки не волновало.
Шень, ты тупой? Твоя непосредственная проблема — чтобы выручка ресторана была на хорошем уровне, потому что если ты будешь пиздить официантов и не давать им работать, посетители уйдут, блядь, в другое место. За что его вообще держат?
Насколько Шень знал, Журавль и Богомол стакнулись и вместе вели дела, поэтому сдвинули столики и сидели одной компанией. Вообще, Богомолы Шеню не нравились, они все выглядели так ненормально, словно им ничего не стоит откусить человеку голову.
ПАСХАЛОЧКА
Что такое "стакнулись" и что оно тут, блядь, делает, посреди текста, пытающегося придерживаться литературной нормы? Нигде больше нет никаких жаргонизмов и слэнга. Даша, блядь.
все кровавые погромы, все поножовщины, о которых потом слагали истории – это было дело рук обезьян. Шень считал это смехотворным: такая нешуточная угроза - и вдруг какие-то «обезьяны», не драконы и не тигры, а просто макаки… но он конечно помалкивал.
"Конечно" обосабливается запятыми, но делать мы этого, конечно, не будем.
Тигрица отличалась беспримерной жестокостью, Гадюка – любовью к мучительным ядам. Шень был вежлив и предупредителен с обеими, и обеих побаивался, хотя Тигрица была ниже его, а Гадюка вообще была очень симпатичная для девушки из трущоб – черноволосая, зеленоглазая, миниатюрная и очень дружелюбная. Еще бы, с такими-то познаниями!
Почему. Любовь к ядам. Дает тебе симпатичность, черноволосость, зеленоглазость, миниатюрность и дружелюбность? Что, блядь. ДАША, ПОЧЕМУ ЭТО ПОСТОЯННО ПРОИСХОДИТ В ТВОИХ ТЕКСТАХ? ПОЧЕМУ?
- Два синих или четыре зеленых? – спросил По, владелец «Гунмэня».
По был огромный, толстый и сам по себе массивный, он казался совсем простым и добродушным, как плюшевый мишка, но таковым не был.
Ты бы еще "но таковым не являлся" написала, чтобы усугубить сраный канцелярит в твоем тексте.
- Синие, - подумав, сказал Шень.
Дома было совершенно нечего есть, но нужно купить стиральный порошок, и пластыри, и табак, и что-нибудь, что можно поменять на витамины, потому что розовый аптечный талон Шень вообще видел один раз в жизни.
Внимание, вопрос. Шень только что забрал свои вещи из прачечной. Зачем ему так срочно нужен стиральный порошок, блядь, и почему нельзя потерпеть денечек без табака, чтобы вместо этого пожрать? Он как дебил, который покупает себе айфон и полгода жрет дошираки, честное слово.
По несколько секунд смотрел на него своими зелеными глазами, которые становились прозрачными, когда По злился, потом достал из ящика два синих талона и положил на стол перед Шенем.
- Попроси у Пинга объедки, - участливо сказал он. – Наверняка и для тебя осталось что-нибудь вкусненькое.
Шень покраснел от злости и унижения. По был такой простодушный с виду… вроде бы хотел как лучше и желал добра, но на самом деле с удовольствием макал Шеня в дерьмо по самые уши. И ведь он прекрасно знал, что Шень не станет выпрашивать у грубого старика-повара остатки чужой еды, просто ради собственного удовольствия завуалировано указал Шеню его место.
- Спасибо, - процедил Шень сквозь зубы. – В следующий раз.
- Ну как знаешь, - пожал плечами По. – Для тебя ничего не жалко, ты же знаешь, как мы тебя ценим!
Шень молча поклонился. Он знал, что По никогда не простит ему угроз переметнуться к конкуренту, и вот – По ничего не забыл и ничего не простил. И даже не подкопаться, вон как он демонстрирует заботу.
Ну вообще-то, белка-истеричка, он действительно просто продемонстрировал заботу, предложив забрать себе еду, оставшуюся от посетителей Но в мире додолея просто так что-то сделать без подтекста, конечно, невозможно.
- До завтра, - сказал Шень, сглатывая голодные слюнки - на кухне все еще одурительно пахло стряпней.
Пинг ухмылялся в усы, дожидаясь, когда Шень начнет унизительно клянчить еду, так что Шень вежливо поклонился и ушел.
А ты попробуй не унизительно клянчить, а по-нормальному попросить. Ну еще и не высираться на всех людей одновременно. Может, попустит.
Внимание:
Он отправился прямиком на Сталелитейный. Шень не знал, почему это место так называется, наверное, раньше здесь был завод или фабрика, но теперь остались только руины, где собирались такие же, как он – люди, которые искали стихийную подработку. Проститутки сюда не ходили, с ними жестоко расправлялись
Шень слышал историю Сталелитейного и однажды собственными глазами видел, как расправились с проституткой, рискнувшей сунуть сюда нос. Когда люди в нужде собирались, чтобы продать себя, покупатели находились всегда, и шлюхи сразу же пристраивались на это хлебное место, изгоняя бедняг, которым было больше некуда идти.
Все это долго тянулось, находили место для встреч, а на следующий вечер, там уже было не протолкнуться от профессионалок. И снова. И снова. И до Сталелитейного. Тут терпение лопнуло, и после бойни, которую устроили на развалинах, проститутки предпочитали сюда не соваться.
Однажды Шень видел, как девушке выжгли глаза сигаретой за то, что она сунулась в этот район. Его самого однажды чуть не утопили в луже помоев: он орал, брыкался, вырывался и все же чуть не захлебнулся, пока те, кто его топили, не сообразили, что узоры с его лица не смываются водой, что он не шлюха, а ссыльный. Тогда его оставили в покое. Шень нечасто приходил, но иногда не было выбора.
Однако. Шень. Идет. Именно что торговать телом. Блядь, нахуя нам читают абзацы про то, как туда не пускают проституток (почему кстати, и схуяли у всех так бомбануло?), если в итоге герой почему-то идет именно в этот район, где его могут убить и плохо заплатят, вместо того, чтобы пойти в район, где проститутки специально собираются? Почему, Карл? Поче...
Нет, все.
В следующей части: насилие, дерзкочиковость, сперма, сперма везде. Би авейр.
Айм аут.
